4. Вечер — ночь
21.19. Ввиду прорыва фронта и создавшейся угрозы принято решение: Военному совету ПОРа перейти на запасной флагманский командный пункт на 35-ю батарею. Туда же перевести Военный совет Приморской армии и Береговой обороны. Отвести на мыс Херсонес тыловые службы армии и флота.
Немецкие войска начинают перегруппировку с целью нанесения удара в районах Золотая балка — хутор Дергачи — Килен-балка.
Совсем паршиво. Катя покосилась на сапера. Боец сидел откинувшись, повязка, давно спекшаяся в твердую маску крови и пыли, сейчас казалась посмертной маской.
До этого загрузились. Завелись без проблем. Катя к ножному стартеру вполне приноровилась. Вырулили к дороге. В небе было относительно чисто, немецкие пилоты, похоже, порядком притомились и отправились пить кофе. Возможно, поэтому на дороге было не протолкнуться. Машины пытались идти в обе стороны. Катя кое-как вывела свою колымагу к повороту на хутор Меркуша. Справа уже открылась вода неширокой бухты. Еще чуть-чуть, там временные пирсы.
Уперлись. Оцепление стояло плотное. Поворот к пирсам был перекрыт. Дальше дымились разбомбленные машины, огромный дымный столб поднимался у бухты. Проскочить было нельзя. На глазах Кати полковой комиссар, руководивший оцеплением, приказал стрелять поверх крыши «эмки», пытавшейся проскочить между машинами. Надо думать, и по их машине врежут без колебаний. Кате, с ее и так чуть живым «госпиталем», соваться под автоматные очереди было никак невозможно.
Машин скопились десятки. К полковому комиссару то и дело подбегали какие-то люди, в военной форме и в штатском, трясли бумагами. Кого-то пропускали, кому-то комиссар возвращал бумаги и отправлял ждать. Особо настойчивых автоматчики без церемоний отпихивали прикладами. Приказано было рассредоточиться, замаскироваться и ждать указаний.
Катя спрыгнула на землю и отправилась прояснять обстановку. Обратилась не к озверевшему полковому комиссару, а к возящемуся рядом и явно имеющему отношение к начальству технику-интенданту второго ранга.
— Товарищ майор, у меня раненые. Сколько ждать-то? Пункт питания развернут будет?
— Ждите. Сколько нужно, столько и ждите.
— Откуда? — окликнул полковой комиссар.
— Из 76-го ППГ, — с готовностью откликнулась Катя. — Кормить будут? Раненые же.
— Вы почему здесь? Вам указано к Херсонесу везти.
— Не знаю, товарищ подполковник. Приказали сюда. Сейчас наши еще подъедут.
— Отгоните машину и ждите. Стемнеет, покормят.
— Есть ждать.
Полковой комиссар уже отвернулся, к нему подошел капитан-лейтенант береговой обороны с растрепанной картой.
Катя отогнала машину чуть левее. Впереди автоматчики ковыряли неглубокую траншею.
Торчать неподвижно под открытым небом было страшно. От города по-прежнему доносилась канонада.
— Слушай, налетят ведь, а? — Катя поерзала на продавленном сиденье.
Сапер, осторожно повернув голову, жестом показал, что нужно слушать воздух.
Катя морщилась: слушай не слушай, а деться здесь некуда. Вперед бы проскочить. Времени в обрез. Вернее, времени уже совсем нет.
— Мотя, давай сюда.
Военфельдшер спрыгнула из кузова.
— Что, не пускают? У нас нервничают раненые.
— Угу. Давай-ка те ящики к машине перенесем.
— Зачем?
— Ну, обещают покормить. Столы импровизированные устроим. Раз уж все равно ждать.
Автоматчики на двух женщин, отволокших к машине пустые ящики из-под мин, внимания не обратили.
— Садись, Матрена Матильдовна к нашим в кузов, проверь, что да как, пока время имеется. Как там Окунь?
— Да оперировать бы его быстрее. Мается, боюсь, пока до Новороссийска дойдем…
— Ничего, он жилистый. Дотянет.
Катя запрыгнула в машину. У Окуня особого выбора нет. И у вас, товарищ сержант, тоже нет выбора. У «Чкаловца» особый груз, у пирса он не задержится. Осталось полчаса. Придется прорываться. Вот будет номер, если свои пристрелят.
Катя завела двигатель. Сапер посмотрел с недоумением.
— Может, выйдешь? Свежим воздухом подышишь?
— Воздух!!!
Катя увидела, как попрыгали в свою мелкую траншею автоматчики. Все вокруг мгновенно ожило. Штабной фургон, сдавая задним ходом, налетел на «эмку», из полуторки начали выпрыгивать и разбегаться женщины и штатские мужчины с противогазами через плечо. Из-за развалин рыбачьего сарая навстречу самолетам ударил одинокий «ДШК».
Над берегом промелькнул «Ме-109». «Лаптежники» шли ближе к морю. Катя, нахлобучивая каску, вывалилась из кабины. Ящик был легенький, она рванула к траншее. Навстречу выглянул изумленный автоматчик.
— Тикай! Щас рванет! — Катя спихнула в недорытую канавку ящик. Слева из ровика что-то завопил, яростно грозя кулаком, полковой комиссар.
Катя влетела в кабину, не успев сесть, дала газу. Замечательная все-таки машина «ЗИС-5». Не сплоховал — дернул вперед. В кузове завопили раненые. Грузовик полетел прямо к траншее. В последний момент кто-то метнулся прямо из-под капота. Еще газу… Катя испугалась, что не попадет. Нет, правое колесо проскочило точно по ящику. Тряхнуло изрядно, Катя чуть язык себе не прикусила. О раненых было лучше не думать. Кажется, вслед дали очередь. «ЗИС» уже проломил кусты, выскочил на дорогу. Катя чуть не смяла чью-то повозку, лошадь рванулась от грузовика. На противоположный берег бухты нагло, парами, пикировали «лаптежники». Надрывался зенитный «ДШК».
Вот он пирс, деревянный, наскоро залатанный. Отъезжает разгрузившаяся машина. Цепочка оцепления сдерживает толпу в сотню людей. Стоит, опираясь на палочку, бледный полковник, его поддерживает какая-то женщина в мятой шляпке. И «Чкаловец» здесь. Вот она, бывшая рыболовецкая парусно-моторная шхуна Крымгосрыбтреста, совершенно не похожая ни на какой тральщик.
— Раненые на погрузку! С дороги! — заорала Катя в отсутствующее лобовое стекло. Вряд ли услышали, — рвались бомбы, ревели пикирующие самолеты.
Навстречу выскочил старшина, замахал автоматом. В ответ Катя нажала на клаксон. «ЗИС» влетел на хлипкий помост, кто-то с перепугу прыгнул в воду. Угрожающе приближался борт «Чкаловца», люди и ящики, сгрудившиеся на краю пирса. Какой-то командир вскинул автомат, очередь ударила по кабине, полетели щепки от деревянной крыши.
Катя ударила по тормозам. Вылетела на подножку:
— Чего встал? Ну, стреляй! Раненых на погрузку, срочно. Согласно приказу командующего. Ну?! Эй, на «Чкаловце», принимай!
Бледный от ярости старший лейтенант с автоматом подскочил, за ворот комбинезона сдернул на доски пирса. Катя чуть не брякнулась на колени.
— Ты-ы, сука! Пристрелю! — орал ей в лицо лейтенант.
Каска с Кати свалилась. Сзади топотали по пирсу, набегали. Сейчас повяжут.
Старший лейтенант слегка изменился в лице, — осознал, почему боец такой обросший и зеленоглазый.
Катя двинула его под дых, выхватила из рук автомат. Вспрыгнула на капот.
— Раненые к погрузке! Назад! — очередь поверх голов.
Автоматчики шарахнулись. Старший лейтенант согнулся у колеса, прохрипел:
— Берите ее, мать вашу…
Катя повела стволом «ППШ».
— Не подходить! Раненых к погрузке. На «Чкаловце»! Кто капитан? Код — 12-740! Принимайте.
Что значили эти цифры, Катя понятия не имела. Сан Саныч из архивов информацию извлек. Архивы у смежников весьма обширные и глубокие.
На пирс, оттесняя растерянных автоматчиков, двигались десятки людей. Вот кто-то побежал к судну.
— Старлей, сейчас полезут, — с ужасом выдохнула Катя. — Разворачивай своих.
Старший лейтенант с трудом выпрямился.
— Игнашенко, огонь поверх голов!
Автоматчики развернулись к берегу, защелкали затворами.
Катя, стоя на капоте, глянула в кузов своего «ЗИСа». Смотрят, полумертвые и одуревшие от боли. Мотя бледнее своего грязного халата. Старикан соображает, высчитывает — что все это значит? Не так он эвакуацию представлял. Одному Окуню все равно — отключился, бедолага.
— Что расселись? С машины, и на борт, живо! Капитан ждет.
Первым сообразил талантливый Чоботко, перекинул костыли, полез с машины. За ним нерешительно зашевелились другие.
На пирсе напирала толпа, протарахтели очереди, но было поздно. Бегущие смяли редкую цепочку автоматчиков. Устремились к судну. Катя спрыгнула на настил.
— Назад! Погрузка раненых!
Отпихнула грузного капитана-техника, ударила прикладом кого-то в полувоенном френче. Напирали, обезумевшие, запаниковавшие, теряющие разум. Катя отловила за воротник летнего пальто кудлатую блондинку, швырнула обратно на толпу.
— Назад! Только раненые!
Рядом растопыривал руки и матерился старший лейтенант.
Катя задрала ствол «ППШ», жала спуск до тех пор, пока автомат не захлебнулся опустевшим диском. Гильзы сыпались на головы и фуражки. Толпа чуть отхлынула, из-под ног людей выбрался сержант-автоматчик, с хриплым матом принялся пинать сапогами всех подряд.
— Уходит, — сказал капитан-техник и принялся одергивать китель. — Пойдемте, товарищи. Запаниковали, стыдно.
«Чкаловец» отрабатывал двигателем назад, отходил от причала. Катя видела своих, сгрудившихся на баке. Вот цепляется за пулеметную станину ворчливый старлей, вот Мотя-Матильда хлопочет над кем-то, лежащим на палубе. Тесновато у них. Большая часть палубы завалена ящиками. Часть груза осталась на пирсе. Ну, ладно.
У Кати выдернули из рук автомат.
— Дура ты бешеная! — прохрипел старший лейтенант, разогнуться он толком так и не мог. — Под трибунал пойдешь.
— Пойду, — согласилась Катя. — Сейчас машину отгоню, и арестовывайте.
— Да кому ты, прошмандовка, нужна, — скривился старший лейтенант. — Машину убирай живее. Дура ты дура.
— Прости, старлей, — сказала Катя. — Честное слово, прости.
Народ, прорвавшийся на пирс, медленно уходил назад. Белокурая тетка переругивалась с помятыми автоматчиками. Открылась дверь кабины «ЗИСа», старшего лейтенанта похлопали по плечу, — сапер протягивал трофейную сигарету.
Старший лейтенант посмотрел в серо-бурую маску.
— Эх, ты-то чего сидел? Лез бы на борт, раз уж случай улыбнулся.
Сапер махнул рукой. Все посмотрели на бухту. На северном берегу пылало не меньше десятка машин. «Чкаловец» уходил полным ходом.
— Зря, — сказала Катя саперу. — Тебе бы подлечиться, вернулся бы сюда, бил бы гадов в полную силу. Таких толковых мужиков у нас вечно не хватает.
— Панику не разводи, — строго заметил старлей, дымя сигаретой. — Всех раненых вывезут. Машину срочно убирайте.
Катя поднялась на подножку.
— Блин!
В кузове, с портфелем на коленях, сидел Константин Сергеевич. Лежащий рядом Окунь хлопал белыми глазами.
— Дедуля, что же вы? — убито проговорила Катя. — Вы же такой шустрый энциклопедист.
— Не настолько шустрый, чтобы плыть с такой тяжестью на душе, — мрачно ответил старик. — В восемьдесят лет, знаете ли, стыдно спасаться, работая локтями. И потом, вы изволили приказ дать — раненых к погрузке. А я, если это еще заметно, живой и совершенно не задетый. Вот юношу действительно жаль.
— Не ожидала я такого шкурничества от личного состава, — пробормотала Катя.
— Ну, Екатерина Григорьевна, это вы напрасно. Вы бойцов так растрясли, им бы себя донести. Мы с докторшей помогали товарищам спуститься, потом она их на борт вела. Порывалась вернуться, но ситуация… Собственно, я вряд ли мог помочь с носилками.
— Машину убрать! — заорал старший лейтенант. — Он с автоматчиками складывал брошенные у края пирса драгоценные ящики.
«ЗИС» заглох, едва отъехали от пирса. Втроем спустили на песок носилки. Окуневу было худо — когда приходил в сознание, смотрел смутно и жалобно. Сапер тыкал пальцем в сторону берега, призывал тащить к врачам.
— Да чем они помогут? — Катя яростно пыталась пристроить на место отодранный почти до колена лоскут комбинезона. — Напоить мы его и сами сможем, а операционная на берегу так себе. Ты сам-то что думаешь делать?
Сапер похлопал себя по плечу, по поясу, махнул в сторону передовой.
Катя кивнула.
— Я с тобой. Оружие изыщем. Мне охота румына какого-нибудь щелкнуть. Я вроде как обещала. Только сначала старца нашего и Окуня устроим. Есть у меня предложение…
30.07.1942 г. 2 ч. 28 мин.
В 2.00 в потерне командно-дальномерного поста 35-й батареи вступил в строй радиоцентр последнего КП Приморского оборонительного района. За прошедшие сутки подводными лодками Л-23, Щ-209, Л-4 и М-31 доставлено 160 тонн боеприпасов. В Казачьей бухте, на базе истребительного батальона ВВС ЧФ, сформирован батальон морской пехоты. В Камышовой бухте из химических и спецчастей флота сформирован батальон морской пехоты. Из курсов младших лейтенантов, из зенитного батальона и 191-го запасного полка сформированы три батальона резерва. Резерв занял оборону в районе Юхариной балки и на подходе к Камышовой бухте.
— Чушь! Уж простите, душа моя. Полная чушь. Вы, случаем, не контужены?
— Ну, почему сразу — дура? Вы же Уэллса «Машину времени» читали? Что-то вроде этого.
— Уэллса я, несомненно, читал. Вымысел это, душа моя. Увлекательный вымысел. И «Война миров», и «Освобожденный мир». К счастью, таких сокрушительных бомб еще не выдумали.
— Еще выдумают. Можете поверить. И проверить. В конце концов, я предлагаю вам эксперимент, — сердито шептала Катя. — Что это вы на восьмидесятом году жизни таким сомневающимся стали? В микроскопические устройства верите, а в элементарный прыжок между реальностями нет?
— Действительно, — Константин Сергеевич почесал плешь. — Некая непоследовательность прослеживается.
Они сидели у неглубокого окопчика, куда опустили носилки. Окунев, которому Катя вколола какое-то сомнительное обезболивающее, выпрошенное у изнемогающего госпитального врача, впал в забытье. Сапер тоже спал. Они с Катей съели на двоих котелок наваристого супа. Гуща досталась сержанту отдела «К». Жижу выцедил сапер. Заливать в себя бульон ему было так сложно и больно, что вымотался до полусмерти. Так и заснул, пытаясь покурить.
— Значит, рискнете? — Катя продула затвор «СВТ», — разобранные части винтовки лежали на вещмешке, и девушка возилась с ними практически на ощупь. — Да вы, Константин Сергеевич, не беспокойтесь. Это совершенно безболезненно. Только ноги держите расслабленными, а то тряхнуть может. Да, и очечки придется оставить. Обожжетесь. Не переживайте, вас там встретят. Вы же не к чужим отправляетесь. Я здесь прослежу, чтобы вы стартовали уверенно…
— Катя, а вы, душа моя, часом не обманываете старого дурака? Сами-то вы как? А то я возьму грех на душу, покину вас в затруднительных обстоятельствах.
— Хм, у вас сугубо идеалистические представления о будущем. Умирать мы там все равно очень не любим. А уйти я сама могу в любой момент. Подшлифую задание и уйду. У меня, как вы изволили заметить, спортивные способности. Умею с места Прыгать. За это и деньги платят.
— Кому вы это говорите, Катя? Или, думаете, дожив до восьмидесяти, я не знаю, на что способен за деньги человек, а на что нет? Перестаньте, ради бога.
— Ну, не только за деньги. Ладно, потом это как-нибудь обсудим. Вы, главное, в момент Перехода ни о чем конкретном не думайте. Считайте медленно и сосредоточенно. Только не баранов, а просто цифры. Интегралы какие-нибудь посчитайте. А то помехи иной раз приключаются.
— Понимаю. Только интегралы не считают, а исчисляют.
— Да, пожалуйста, хоть вычленяйте. Только о дурном не думайте. И о своем домике не думайте.
— Вот, зря я все-таки дверь в подвал запирал. Соседка придет, а меня нет…
— Тьфу! Оставьте вы эти муки совести. Нечего мелочиться. Я у вашей соседки вместе с фрицами ни в чем не повинную курицу ухлопала. Потом в Гринпис зайду, повинюсь.
— Зря вы так, Екатерина Григорьевна. Вот, к примеру, когда у нас на Екатерининской строилось Морское собрание, возникла любопытная дилемма. Я тогда имел честь состоять инженером при городском совете. И что вы думаете, решили мы соединить здание с Морской библиотекой…
Тьму за бухтой озаряли вспышки — немцы вели беспокоящий огонь по Рудольфовой слободе.
3.40. Задачи, поставленные командующим 11-й немецкой армией на утро 30 июня: 30-й армейский корпус — наступать в направлении хутор Максимовича — Французское кладбище, далее продвигаться на запад, с целью не допустить отхода советских войск на Херсонесский полуостров. 170-я пехотная дивизия — наступать в направлении Херсонесский маяк — береговая батарея № 35. 72-я пехотная дивизия — высоты Карагач — ветряк ЦАГИ. 18-я румынская пехотная дивизия — направление Английское кладбище — Зеленая горка. 132-я и 50-я пехотные дивизии — Лабораторное шоссе — редут Виктория. 24-я и 22-я пехотные дивизии — Северная бухта. 1-я румынская горнострелковая дивизия — сосредоточиться во втором эшелоне. 4-я горнострелковая румынская дивизия — в резерве.
— Вставай, братишка. Двигать пора, — Катя тронула за плечо сапера. Тот дернулся, застонал, принялся трогать кончиками пальцев корку под челюстью. Глянул на пустой ровик. — В санитарную машину их отправили, — объяснила Катя. — Пусть Окуню еще укольчик ширанут. Дед там, на подхвате остался. Может, и ты к медикам? Какой из тебя вояка?
Сапер жестом показал, что вояка из него очень даже нормальный, и, издавая неясные звуки, принялся натягивать сапоги. Короткая ночь принесла относительную прохладу.
— Ладно, поплелись, — сказала Катя. — Э, ты это брось, стволы я потащу. Все-таки я здоровая, хоть материться могу. На позициях вручу. В торжественной обстановке.
8.00–12.00. Противник, при поддержке танков, прорвал оборону 9-й бригады морской пехоты в районе высоты 101,6.
14.30. Противник вышел на рубеж хутор Максимовича — Николаевка — юго-западные скаты Хомутовой балки.
16.00. Противник вышел на рубеж Юхарина балка — хутор Отрадный. Силами до дивизии, при поддержке танков, наступает в направлении железнодорожного вокзала.
Катя выколупывала патроны из пулеметной ленты. Бывший хозяин ленты лежал, уткнувшись щекой в белый крымский камень. Фляжку с парня Катя сняла в первую очередь. Воды — глотка на два. Траншея тянулась в обе стороны, народу, уже равнодушного к жажде, в нем хватало, но фляжек не наблюдалось. Ладно, хоть патронами запаслись. Сержант Мезина переступила через убитого и принялась набивать запасные обоймы. «СВТ» пока не подводила, только делать зарубки на прикладе было некогда. Впереди, метрах в пятидесяти от траншеи, чадил подбитый «штуг». Подожгли самоходку каким-то чудом. Бутылок с «горючкой» не было уже с утра. Вообще ничего не было, кроме дыма и жажды. Нет — вот патроны были. А артиллерии своей не было. Понятно, что снарядов мало, но хоть как-то подбодрили бы. Символически.
По траншее прошел старшина, морячок с мятым ведром, одарил выуженной из ведра «РГД».
— Держись, зенитчица. Макушку не высовывай. Сейчас полезут.
Катя сунула гранату в нишу к двум ее подружкам.
— Ты бы лучше воды приволок. Я уж матюгаться не могу.
— Ничего. Стемнеет, в контратаку смотаемся. На хуторе напьешься.
С чего они взяли про контратаку? В траншее десяток человек, гребень, может, и удержим, но в атаку идти… Смешно. Кто такой слух пустил?
Пальцы дрожали. Странно, когда стреляешь, не дрожат, а так в рамку патрон едва вдавливаешь. Сейчас пойдут. Это даже хорошо. Значит, обстрела не будет, и «штуки» стороной пройдут. А валить серые фигурки — одно удовольствие.
Сапера убило еще до полудня. Осколок в лоб — не везло ему с головой. И имени не узнала, видимо, документы с Мотей уплыли. Даже сколько ему лет, не узнала. Только и запомнилось — маска пыльная, запекшаяся, да жесты доходчивые. Ладно, может, в архиве? Поищем. Если день этот кончится.
22.30–24.00. К исходу дня противник на рубеже: Южная бухта — железнодорожный вокзал — восточная оконечность Юхариной балки — хутор Бермана — высота 205,2, восточнее бывшего Георгиевского монастыря. Силами 109-й сд и 142-й бригады, усиленными батальонами резерва и сборными подразделениями, выдвинутыми от бухт Казачья и Камышовая, нанесен контрудар в направлении Золотая балка — совхоз «Благодать». Правый фланг — 1-я румынская горнострелковая бригада и левый фланг — 28-я легкопехотная дивизия немцев оттеснены к совхозу «Благодать». Авиация ПОРа произвела сорок восемь вылетов и совершила бомбометание по позициям противника севернее Балаклавы. Авиация ЧФ, базировавшаяся на Кавказе, произвела 56 самолето-вылетов и нанесла бомбовый удар по боевым порядкам противника.
Катя стреляла по вспышкам. За развалины зацепились, впереди простиралась Золотая балка. Туда, понятно, не доскачешь, но и так неплохо. «МГ», за которым лежал старшина, лупил длинными очередями. Патронов и ствола жалеть нечего — все с собой не унесешь. Отступать придется, немцы прочухаются, накроют минометами. Но пока можно, «СВТ» заставила угаснуть еще одну вспышку. Немцы отползали. Короткого внезапного удара здесь не ждали. Теперь за развалинами хутора пылали тупорылые машины, кто-то корчился в лужах горящего бензина. Своих там нет. Это еще кто отползает? Лежать! В свете огня видно, как дернулся, замер. Слева помогал неизвестно откуда взявшийся «максим», резал немцев с фланга. Но настоящая заваруха справа, там, вдоль берега невидимого моря, идет бой. Трассеры и вспышки взрывов видны даже отсюда. Туда, под Балаклаву, бьет последними снарядами 122-миллиметровая батарея от Юхариной балки, туда выпускает остатки боекомплекта почти родная сержанту Мезиной «БС-18/1». Туда с урчанием высоко в небе проходят тяжелые снаряды 35-й береговой батареи.
109-я стрелковая пробилась за Балаклаву и штурмует последние траншеи немцев.
* * *
Через много лет (через двенадцать или шестьдесят шесть, — отсчитывать можно по-разному) на пляже, куда спускались восемьсот знаменитых ступенек от сияющего новыми крышами монастыря, лежали трое человечков. Вернее, человечков было двое, загорелые мальчик и девочка, оболтусы лет десяти, в одинаковых шортах цвета хаки. Впрочем, и без шорт было видно, что это близнецы, даже волосы после купания у обоих были встрепаны одинаково. С ними лежала молодая женщина. Немногочисленные отдыхающие мужского пола поглядывали на нее с интересом. Что и говорить, эффектная дамочка. Мамаша или сестра?
На взгляды любопытствующих троица внимания не обращала. Близнецы определенно знали, что их мама самая красивая. Да к тому же разговор шел куда как серьезный.
— Почему так получилось? — спросил мальчик. — Что скорректировало «классику»?
— Понятия не имею, — женщина оперлась подбородком о запястье, унизанное серебряными браслетами. — Уж точно не мое скромное присутствие. Я, как вы поняли, туда-сюда без особого толку металась. Даже вмешательством на тактическом уровне это не назовешь. «Калька» — штука мудреная и малопредсказуемая. В общем-то, изменения потом и не пересчитывали.
— Они же не все погибли? — прошептала девочка, отчаянно смаргивая.
— Не все, — подтвердила мама. — Часть все-таки эвакуировалась. Кто-то пережил плен. И в горы бойцы прорвались.
— Многие прорвались, — упрямо уточнил мальчик. — Я читал. В горы ушли взводами и даже ротами. Потом вместе с партизанами воевали долго. В горах даже аэродром постоянный построили.
— Угу. Но сколько в горы пробилось бойцов из ПОРа, никто так и не знает, — пробормотала мама. — Война шла, не до подсчетов было.
— Все равно, — девчонка была еще поупрямей братца. — Главное, они прошли. Так лучше.
— В «кальке» не бывает лучше. Бывает только так, как было. Я вам уже объясняла сто раз. Ничего нельзя исправить и улучшить. Другой поток. Хотя потоки, конечно, иногда сливаются. Но, все равно, слово «лучше» здесь неуместно. Что лучше? То, что на Херсонесе до 12-го числа организованно отбивались? То, что командиров никто не отзывал? То, что командующий с войсками до конца остался и погиб? Или то, что 28-ю легкопехотную полностью размазали о балаклавские предгорья? А укрепрайон? Могли бы его удержать? Там ведь такие мощные укрепления были. Сейчас крохи от них остались, уже не разглядишь. Ведь в 44-м все пришлось брать обратно с боем.
Мальчик кивнул.
— Да, мы понимаем. Но ведь катера и подлодки еще приходили. Людей забирали. И на берегу дрались до конца.
— Эх, чуть-чуть бы еще! — Девчонка стукнула кулаком по гальке. — Зацепились бы мы. Хреновы фрицы!
Мама глянула укоризненно. Зеленоглазые отпрыски, несмотря на едва уловимый акцент, по-русски говорили замечательно. Даже чересчур. Имелись подозрения, что уж девица нежная вовсю ненормативной лексикой балуется. Но подловить не удавалось. В общем-то, детишки выросли не здесь. От рождения два языка были для них родными. Но та война осталась для них своей. В далеких лесах валунам-«танкам» от каменных «гранат» крепко доставалось, да и в коридорах замка немало «эсэсовских диверсантов» было уничтожено.
Гостила женщина с детьми на теплой крымской земле. По делу гостила.
— Мам, ты так и не узнала, как его звали? — Девочка перевернулась на спину, крепко зажмурившись, подставила лицо солнцу.
— Нет, — мама пристроила панамку на глаза наследницы. — Пробивали мы по архивам не раз. Саперов в укрепрайоне хватало. Но я его и так помню. Да и вы помнить будете. Как и всех других.
— Чего тут говорить, — мальчик принялся подбрасывать на ладони камешки. — Мам, в полной дивизии более десяти тысяч человек. А здесь столько дивизий полегло. Я умом понимаю, а представить не могу. У нас в битве при Кэкстоне с обеих сторон две тысячи погибло. И до сих пор с ужасом о том кровавом дне народ рассказывает.
— Знаешь, когда лично тебя убивают, подсчетов арифметических не ведешь, — заметила мама. — У нас дома все чуть по-другому. Там настоящая победа — без крови все решить.
— Мам, ну а что с этим, как его… Ленчиком-Вончиком? Не посадили его в лагерь?
— Нет, не посадили. И не нужно его обзывать. Нормальный гражданин. Прожил долгую, небесполезную для страны жизнь. Десятки рацпредложений и изобретений имеет. Какие-то хитроумные фломастеры изобрел. То ли чтобы сами стирались на фаянсе, то ли, наоборот, нестирающиеся.
— А дедушка?
— Ну, Константин Сергеевич — иное дело. Жаль, что только до восьмидесяти четырех дотянул. Идей он напророчил уйму, до сих пор в них разбираются. Насчет микросуперумных роботов я ничего не понимаю, но этот подарок частично от него, — светловолосая женщина постучала ногтем по узенькому мобильному телефону. — Обещают скоро такие аккумуляторы в продажу запустить. Хорошая вещь, даже вы аппарат пока не замучили…
— А ты когда ушла?
— Да еще сутки проползала. Потом уж совсем… прищучили. Но это так, подробности. Сомнительное занятие все эти коррекции. Прыгаешь не в свое время, а когда уходишь, то приходится именно своих бросать. Нужно или всех вытаскивать, или… В общем, спорный это момент. Хорошо, что ваша мама сейчас иными делами занимается. Ладно, хватит об этом. Вы минералку будете или я допью, пока холодная?
— О, Анька со своим папой идет, — девочка вскочила и попыталась пнуть брата. — Пошли!
Братец пинок хладнокровно и уверенно парировал, поднялся, подтягивая шорты.
— Мам, мы купаться.
Дети с завываниями влетели в воду, восьмилетняя девчонка в резвости близнецам почти не уступала.
Светлоглазый молодой человек сел рядом с женщиной и стянул тельняшку:
— Уф, ну и печет сегодня.
— Нам, людям северным, нравится, — женщина смотрела на звездчатый шрам на плече парня. — Честное слово, набил бы ты себе рисунок какой. У меня на руке дырка совсем и не заметна.
— Нет уж, — сухощавый мужчина улыбнулся. — Разорюсь я такими крутыми шедеврами себя украшать. Да и не нужна мне слава. Вон, на тебя половина пляжа глазеет. Я скромный. Жене, между прочим, я и такой нравлюсь.
— Эх, всегда ты подкаблучником был. Ладно, выкладывай, товарищ прапорщик, что там слышно? Звонил Сан Саныч? Все действительно так серьезно?
* * *
Но это будет потом. Пока у сержанта Мезиной была одна проблема — ногу не подвернуть и две пары коробок с лентами «МГ» не уронить. Бежали-отступали бойцы от заваленных немецкими трупами развалин. В желудке плескались добрых три литра замечательной, отбитой у врага крымской воды, тяжелая фляжка колотила по заднице, и это было здорово. Жаль, ни одного румына так под руку и не подвернулось. Взлетали трассеры к перепуганным угасшим звездам. Старшина заорал:
— Держись, зенитчица. Немножко осталось.
За Балаклавой гремел бой, а за спиной начали рваться мины.
