Часть первая

Небеса этого мира, неверные и капризные, неподвластные никаким сезонным или суточным ритмам, меняющие свой цвет и свою глубину с той же непредсказуемой легкостью, с какой один сон сменяется другим, составляли разительный контраст с его твердью – черным несокрушимым камнем, одинаково устойчивым и под точилом времени, и под клыками стихий.

На этом камне не росли даже голубые мхи и серые лишайники, птицы никогда не посещали это изменчивое небо, а чуткие звери обходили стороной бесплодную и мрачную страну. И тем не менее она была обитаемой.

Здесь отсутствовали города, поселки, рудники, мануфактуры и даже торжища, однако богатства, накопленные в подвалах одиноких, неприступных замков, не имели счета.

Народ, издавна населявший этот суровый край, был смехотворно мал числом, но никому из соседей не приходила в голову шальная мысль покорить или ограбить его.

По цвету своих просторов этот мир назывался Чернодольем, а по имени тех, кто жил здесь, – Страной максаров.

Максары существовали за счет дани, которой еще их пращуры обложили все соседние народы. Прислужники максаров – воины и дворня – за счет подачек хозяев. Те же, кто по разным причинам хозяев терял, грабили и пожирали себе подобных.

В Чернодолье не было гор и лесов, где мог бы скрываться этот отчаянный сброд, однако природных пещер и подземных лабиринтов, образовавшихся еще в те времена, когда извергнутая из недр планеты лава, застывая, превращалась в камень, хватало с избытком. Смерть подкарауливала опрометчивого путника в каждой норе, в каждой расщелине.

И тем не менее одинокий человек, уже много дней подряд шагающий через черную, безжизненную пустыню, не выказывал никаких признаков страха или даже осторожности – в светлое время суток шел не таясь, а ночью спокойно спал, с головой завернувшись в старенький плащ, давно утративший свой первоначальный цвет.

Иногда путник разговаривал сам с собой, что с одинаковой вероятностью могло свидетельствовать и о его привычке к одиночеству, и о расстроенном состоянии психики. Покосившись на гранитный валун, мимо которого пролегал его путь, он мог, например, с задумчивым видом молвить: «Ссуды пишутся железом на камне, зато долги пальцем на песке», а вид выбеленного временем черепа, принадлежавшего раньше не то человеку с собачьей челюстью, не то собаке с человеческим лбом, вызывал следующую туманную реплику: «Хорошо тому, до чьих костей ворону не добраться».

Когда впереди замаячила цель его похода – хаотическое нагромождение огромных скал, – путник буркнул себе под нос:

– Зверя узнают по берлоге…

Скоро стало ясно, что исполинский скальный комплекс являет собой не плод деятельности слепых сил природы, а хитро устроенную крепость, запутанный лабиринт, коварную ловушку, способную погубить в своих недрах любую вражескую армию.

Не обнаружив взором ничего такого, что хотя бы отдаленно напоминало вход, путник несколько раз протрубил в рог, звуком которого охотники обычно подзывают собак.

Из какой-то малозаметной щели немедленно вынырнули два весьма странных существа, как бы нарочно созданных для сражений в низких и запутанных подземных норах – могучие горбатые туловища, длинные паучьи конечности, глаза-блюдца, способные видеть даже в абсолютном мраке.

Как и многие другие творения максаров, стражи подземелья не обладали даром речи, однако их самоотверженность, стойкость в бою и преданность хозяевам не имели пределов, за исключением лишь того единственного, который отделяет жизнь от смерти. В моменты опасности они просто-напросто закупоривали лазы своими телами, и извлечь их наружу было куда сложнее, чем вытащить клеща из кабаньей шкуры.

Один из стражей сделал приглашающий жест и, когда гость приблизился к нему вплотную, цепко ухватился за какой-то предмет, скрытый под плащом.

– Пошел прочь, урод! – прикрикнул на него путник. – Не смей касаться меня!

Страж оскалился и зашипел, совсем как разъяренный кот, а его пальцы сразу удлинились, превратившись в устрашающие когти-стилеты.

– Не такого приема я ожидал, – сказал гость с напускной горечью. – Если ты, тварь, еще раз раскроешь пасть или хотя бы косо глянешь на меня, я немедленно отправлюсь обратно. И пусть твой хозяин больше не разыскивает меня.

Он собственноручно извлек из-под плаща и прислонил к подножию скалы свое оружие – видавшую виды многозарядку и боевой топорик, клювообразное лезвие которого пробивало любой доспех и любую самую массивную черепную кость.

Стражи, зловеще блеснув напоследок вурдалачьими глазами, отступили во мрак пещеры, а откуда-то сверху, казалось, с самого неба, раздался голос, для которого лучше всего подходило определение «замогильный»:

– Чем ты опять недоволен, человек?

Путнику пришлось отойти на полсотни шагов назад, чтобы разглядеть стоящую на вершине скалы фигуру, как в кокон, закутанную в черные складчатые крылья.

– Ты плохо воспитываешь свою прислугу, максар, – ответил путник без тени подобострастия. – Нет ничего удивительного в том, что приличные гости избегают посещать тебя.

– Я не очень-то огорчаюсь по этому поводу, – сказало крылатое существо. – В окрестных странах почти нет людей, к которым я испытываю интерес. Кроме тебя, конечно.

– Спасибо на добром слове. Ведь недаром говорят, что скорее ястреб пощадит перепелку, чем максар похвалит кого-нибудь.

– Почему ты решил, что я хвалю тебя, человек? – Выражение лица максара с такого расстояния нельзя было разглядеть, но, похоже, он усмехнулся. – То, что ты мне интересен, еще не означает, что ты мне симпатичен.

– Это уж точно! Честно скажу, я давно собирался признаться тебе во взаимности. Однако заметь, не я начал первым.

– Давай прекратим обмен колкостями… Почему ты не заходишь ко мне в дом?

– Что-то не тянет… Это логово скорее подходит какому-нибудь ядовитому гаду, чем благородному максару.

– Удобств здесь действительно мало, – согласился хозяин. – Зато место неприступное. Я использую его для разного рода тайных дел. А для увеселения у меня имеется много других дворцов, устроенных на любой вкус.

– Беситесь вы, максары, со скуки. – Путник презрительно скривился. – Вот это тебе, например, зачем? – Он руками, как мог, изобразил взмахи крыльев.

– Опять же от скуки… А может, из любопытства. Что, если полет даст мне какие-то новые, прежде неизвестные ощущения?

– Ну и как – дал?

– Увы! Еще ни один максар не смог взлететь в небо на собственных крыльях. Но сейчас ты увидишь единственное, чему я научился…

Существо, до этого неподвижное до такой степени, что его можно было принять за монумент, венчающий вершину скалы, резко раскинуло огромные крылья и по крутой дуге спланировало вниз. В тот же момент небо, еще совсем недавно бледное и унылое, словно салютуя этому безрассудному поступку, расцвело множеством ослепительно голубых клякс, быстро сливавшихся между собой и совершенно изменявших колорит окружающего пейзажа.

Человек, рядом с которым приземлился максар, невольно сделал шаг назад и ладонью прикрыл глаза, ослепленные небесной лазурью, отразившейся от крыльев, в развернутом состоянии напоминавших фольгу из вороненой стали.

– Понравилось? – осведомился максар.

– Не очень… Лучше будет, если ты закажешь жестянщикам шар, наполненный летучим газом. Они довольно ловко используют их для полета.

– Это заумь. Насмешка над природой! То же самое, что деревянная нога или стеклянный глаз. Максары способны добиться всего своими собственными силами. Без помощи железа и летучего газа.

– Вопрос спорный, – путник пожал плечами и покосился на свое оружие.

– Вам, людям, никогда не понять максаров, неустанно меняющих свой облик. У тебя никогда не будет ни крыльев для полета, ни жабр для плавания под водой, ни детородного органа, своею силой и размерами превосходящего бычий.

– Насчет детородного органа еще стоило бы подумать, а все остальное мне уж точно ни к чему… Но давай лучше поговорим о деле, ради которого ты вызвал меня.

– Давай. – Максар с резким хлопком сложил свои крылья. – Мне не дает покоя один мальчишка.

– Мальчишка? – переспросил гость.

– Да, мальчишка, ты не ослышался… Впрочем, не исключено, что здесь замешана еще и девчонка, но это уже совсем другой разговор. Пока нужно разобраться только с мальчишкой.

– Найти его? Доставить сюда? Защитить от опасности?

– Убить, – сказал максар.

– И ради этого ты заставил меня проделать такой путь? – Удивлению гостя, казалось, не было предела. – Тебе, максару, понадобилась моя помощь в столь ничтожном предприятии?

– Если бы все было так просто… Но, к сожалению, мне некому поручить это дело. Только не задирай зря нос. Если ты выполнишь мою просьбу, внакладе не останешься… Цену назовешь сам.

– Это уж как водится… Мальчишка, надо же! – Гость все еще не мог побороть свое недоумение, граничащее с неверием. – Хорошо, тогда скажи, кто он такой и где его искать?

– Я знаю только, что он существует. Ничего достоверного о его имени и внешнем облике я сказать не берусь. – Максар хотел было по привычке развести руками, но только зашелестел крыльями. – Искать его скорее всего нужно в Стране жестянщиков.

– В Стране жестянщиков тысячи мальчишек. Десятки тысяч.

– Значит, придется убить всех.

– Ну и ну… Задачка, скажем прямо, непростая.

– Почему? Разве тебе трудно убить несколько тысяч человек?

– Даже жестянщики не потерпят, чтобы кто-то вот так просто убивал их детей. Это война. Большая война. На ней сложит головы немало народа.

– Раз нужно, значит, нужно, – максар вдруг подмигнул человеку, что само по себе было зрелищем не для слабонервных. – Это уж твоя забота. Отправляйся куда тебе заблагорассудится, набирай подходящее войско и начинай войну. Только не тяни. Мальчишка подрастает.

– Какой у него сейчас примерно возраст?

– Ну, скажем, он вот-вот достигнет того предела, когда мальчишка превращается в юношу.

– Кто он по рождению – максар?

– Почему ты так решил? – В голосе хозяина замка послышались нотки раздражения.

– Кого может бояться максар, кроме другого максара, – гость пожал плечами.

– Запомни, человек, максары не боятся никого! Страх претит самой их сущности! – Огромные крылья взмахнули так, что кругом взметнулись тучи пыли. – А то, что я тебе предлагаю, есть всего-навсего предупредительная мера. Сорную траву следует удалять с поля заранее, пока она не вошла в силу.

– Прости, максар, – человек отвел взгляд в сторону. – Я не хотел разгневать тебя.

– Как я замечаю, ты в последнее время стал чересчур разговорчивым.

– Старею, наверное… Ты позволишь задать тебе еще несколько вопросов?

– Задавай, если в этом есть необходимость.

– Ходят слухи, что совсем недавно ты совершил победоносный поход на жестянщиков?

– Да, но он имел совсем другие цели.

– Говорят, ты уничтожил всех мастеров, посвященных в тайну ваших знаменитых клинков?

– Это действительно так.

– Но ведь теперь вы безоружны? Неужели ты сделал это умышленно?

– Клинки были орудием раздора. С их помощью максары сводили счеты друг с другом. Для того чтобы держать в страхе соседние народы, нам не нужно никакого оружия.

– Я никогда не сомневался в могуществе максаров. Ты один способен заменить целую армию. Вот и занялся бы поисками этого мальчишки сам. Не пришлось бы и на наемников тратиться. Да и я за свои услуги беру немало, ты же знаешь.

– Сейчас мне лучше оставаться в тени. Недаром же я сижу в этом логове, которым побрезговал даже ты. Многие максары озлоблены тем, что я лишил их любимых игрушек.

– Да уж, симпатией друг к другу твои соплеменники никогда не отличались, – гость, до этого старавшийся скрывать свои истинные чувства, злорадно ухмыльнулся.

– Честно признаюсь, меня так и подмывает растерзать тебя на части. А еще лучше превратить в червя-паразита, обитающего в кишечнике какой-нибудь громадной скотины, или в жалкого урода, чье предназначение – слизывать свежую кровь со стен и полов моего замка, – сказано это было негромко, но, как говорится, от души.

– Ты уже несколько раз пытался проделать со мной нечто подобное, – спокойно возразил гость. – Зачем снова утруждать себя?

– То-то и оно… Не стану скрывать, ты представляешь для меня загадку. Конечно, не такую, как тот мальчишка, но все же загадку, – максар приблизил свой устрашающий лик к лицу гостя. – Если существует хотя бы один человек, неуязвимый перед нашей силой, со временем могут появиться и другие. Вы ведь плодитесь, как крысы.

– Верно. Если вдруг появится кто-то, не уступающий максарам в силе, то им без своих клинков придется худо. Крыльями от Губителя Максаров не отмашешься. И бычьим членом тоже.

– Что за вздор ты несешь? – зловеще произнес максар.

– Не прикидывайся, что слышишь что-то новенькое. Всем известна легенда о скором пришествии этого существа… Хотелось бы глянуть на того, кто шутя передавит таких, как ты. Но в любом случае я на твоей стороне и постараюсь выполнить то, что мне поручено.

– Уж постарайся. Тем более что вся Страна жестянщиков не стоит тех богатств, на которые ты можешь рассчитывать в случае удачи. Однако не пытайся обмануть меня, человек. Как только мальчишка сгинет, я сам почувствую это. Сразу! И еще запомни вот что: когда мы встретимся в следующий раз, я буду иметь совсем другой облик.

– Придумай что-нибудь не столь уродливое. Я слышал, что до того, как в тебе проснулась сущность максара, ты был вполне симпатичным малым, пас скот в какой-то чужой стране и даже спал в одном загоне с овцами.

– Убирайся прочь, – максар отвернулся. – Мне надоели твои гнусные шуточки. Рано или поздно я найду брешь в твоей защите, и уж тогда ты ответишь мне за все.

– На жизнь кишечного паразита я заранее согласен. Но желательно в твоем кишечнике. Кстати, а чем ты собираешься платить мне?

– Разве тебе уже не нравится мое золото?

– Нравится. Но эти монеты жестянщики чеканят специально для выплаты дани максарам. Стоит только пустить их в оборот, как сразу станет ясно, кто стоит за моей спиной.

– Хорошо, я найду мастеров, которые перечеканят их по древним образцам. А теперь прощай. Задаток найдешь на обычном месте. – Максар, не особенно надеясь на подъемную силу крыльев, пешком двинулся вдоль скальной стены, выискивая среди многочисленных лазов и щелей вход, подобающий как его высокому положению, так и солидной комплекции.

Когда он уже почти скрылся во мраке какой-то пещеры, человек, до того внимательно осматривавший свое оружие, которого все же успели коснуться мерзкие лапы стражей, вдруг крикнул ему вслед:

– А что, если обойтись без убийства детей? Я хоть и порядочный негодяй, но такие делишки мне не по нраву! Мальчишка и так будет твоим. Даже за полцены.

Ответа не последовало, и оставалось только гадать, слышал ли максар этот вопрос вообще.

Человека, которому за деньги поручили сделать то, что царь Ирод уже совершил однажды из-за властолюбия, когда-то звали Хавром. За гордыню, лукавство и вероломство он был изгнан из среды людей, а затем отвергнут и высшими силами, несмотря на то, что пытался служить им.

Максар, задумавший столь ужасный план, носил имя Карглак. Среди своих соплеменников он считался чуть ли не выродком. Вся вина Карглака состояла в том, что он, наверное, был единственным, кто стремился прекратить вечные распри максаров. По его соображениям, это могло поставить их не только выше всех других народов, но и выше богов.

Окш Сухорукий был сиротой. Следует заметить, что для жестянщиков это вполне обычное состояние. Своих родителей не знала добрая половина обитателей поселка, в котором он проживал. Всякие кровавые заварухи случались здесь так часто, что люди редко дотягивали до того возраста, когда их дети становились самостоятельными. Что ни говори, а жить под боком у максаров не менее опасно, чем разводить огонь в доме с соломенными стенами.

Впрочем, сами максары считали уничтожение жалких людишек занятием для себя недостойным и если уж опускались до этого, то всегда не по делу, а ради удовлетворения какой-нибудь очередной дикой прихоти. Жестянщики же относились к соседям не как к живым существам, а как к одной из вечных стихий – пусть и губительной, но неотвратимой, вроде потопа, землетрясения или повального мора.

В основном им досаждали прислужники максаров, человекообразные существа разных рас, ради ничтожных благ и сомнительных привилегий согласившиеся превратиться в свирепых и кровожадных страшилищ-мрызлов. Особенно опасны были те из них, кто утратил покровительство хозяев (уйти от максара по собственной воле было невозможно). После этих вампиров не оставалось ни угольков, ни косточек.

Если что и спасало жестянщиков от всевозможных напастей, так лишь привычка обороняться всем миром да преимущество в вооружении. Таких дальнобойных многозарядок, таких взрывчатых смесей, таких острых мечей и непробиваемых доспехов не имел ни один соседний народ. Тайны, заставлявшие вещества приобретать неимоверную твердость или, наоборот, мгновенно и бурно распадаться, были издревле известны жестянщикам.

Именно они построили некогда невидимую, но неприступную стену, защищавшую Страну максаров от вторжения любых врагов. До самого последнего времени их мастера продолжали изготовлять для своих угнетателей чудодейственное оружие – призрачные клинки, способные рубить камень и железо так же легко, как и человеческую плоть.

Обычно народы, чьи поколения одно за другим взрастали среди кровавых браней, отличались суровым и воинственным нравом, однако, несмотря ни на что, жестянщики в большинстве своем оставались людьми незлобивыми и мирными. Их кротость вошла в поговорку. Словно оправдываясь, они говорили сами о себе: «Всякая зверушка под чужой лапой смиряется».

Трудолюбивые и предприимчивые, жестянщики были согласны платить любую дань, лишь бы их только оставили в покое.

И платили! Но каждый раз дани оказывалось мало или она была не такой, как это хотелось мытарям, и начинались повальные грабежи, очень быстро превращавшиеся в насилие и смертоубийство. Тут уж даже безответным жестянщикам не оставалось ничего другого, как браться за оружие, хранившееся в тайниках под каждым домом. И уж тогда обидчикам, какой бы облик они ни имели, людей или мрызлов, приходилось туго.

За свою долгую историю жестянщикам удавалось несколько раз подчинить себе столь могущественные силы природы, что это внушало им обманчивую надежду на скорые перемены в злосчастной судьбе. Не в силах побороть искушения, они пытались обратить эти силы против максаров, но всякий раз терпели сокрушительное поражение, сопоставимое с национальной катастрофой.

Технический гений был бессилен перед магической волей максаров, на расстоянии заставлявшей людей убивать своих братьев и самих себя. Страна превращалась в один огромный погост, в сплошное пожарище, в пиршественный стол для стервятников всех видов, а те, кому посчастливилось уцелеть, попадали в еще более тяжкую кабалу.

Окш рос мальчиком странным, что могло быть следствием перенесенных в детстве тяжких увечий. Подобрали его в глухой местности, которую добрые люди обычно обходили стороной, и те, кому довелось присутствовать при этом, говорили потом, что младенец с пробитой головой, изломанными ребрами и почти оторванной левой рукой лежал среди груд развороченной земли, вдобавок ко всему еще и обильно пропитанной неизвестно чьей кровью.

Никаких надежд на спасение ребенка не было, однако какой-то лекарь, лишенный права заниматься своим ремеслом за чересчур легкомысленное отношение к жизни пациентов, от нечего делать занялся его врачеванием.

Он извлек из легких осколки ребер, освободил мозг от давления расколотых черепных костей, сшил мягкие ткани плеча и заключил сильно пострадавшую левую руку в хитроумную железную шину. К общему удивлению, которое разделял и сам лекарь, маленький пациент выжил, хотя ходить и говорить научился гораздо позже, чем его сверстники. Левая рука осталась скрюченной и малоподвижной, зато Окш (такое имя выбрал ему с помощью жребия староста поселка) мог легко укусить свой локоть, что вызывало зависть даже у старших ребят.

Сначала его воспитывала молодая семья, в которой было двое своих малолеток, но после очередного нападения бродячей шайки, когда приемный отец погиб, а мать угнали в плен, Окш прибился к старому Урду Пучеглазу, златокузнецу и граверу.

Нельзя сказать, чтобы мальчишка испытывал особый интерес к чеканам или тиглям, но показывать ему что-либо дважды не приходилось, а кроме того, при каждом удобном случае он пытался упростить производственный процесс и временами добивался совсем неплохих результатов.

Среди жестянщиков всякие нововведения не поощрялись (не хватало еще опять придумать какую-нибудь штуковину, с помощью которой горячие головы попробуют одолеть максаров), но Урд Пучеглаз, доживший до столь почтенного возраста только потому, что сам оружия в руки никогда не брал, зато убегать и прятаться мог не хуже зайца, всегда грудью вставал на защиту своего ученика.

– Что значит – укроти сопляка? – возмущался он всякий раз, когда другие мастера делали ему замечания по этому поводу. – Кому-то лучше по старинке работать, а кому-то надо и для будущего стараться. Если бы мы своим дедам и прадедам во всем подражали, то до сих пор бы ездили на некованых клячах и стреляли бы из арбалетов. Вы моего мальчишку не трогайте. Он далеко пойдет, даром что увечный.

– Были уже такие, – возражали ему. – И среди дедов, и среди прадедов. Тоже далеко ходили. Но всякий раз на максаров нарывались. Сам знаешь, чем это кончалось.

– Что же вы, отцы-благодетели, предлагаете? – не сдавался Пучеглаз. – Таланты, свыше дарованные, в землю зарывать? Ломать пальцы умельцам? Или рубить головы, чудесные вещи измысляющие?

– Талант таланту рознь, – поучали старика такие же, как он, ветераны, чудом пережившие свое поколение. – От некоторых, вроде твоего, прямая польза. Ты уж если где-нибудь схоронишься, так и сотня мрызлов не найдет. А иные таланты глушить полагается. От этого всем спокойнее будет.

В конце концов собеседники доводили Пучеглаза до такого состояния, что он, примчавшись домой, хватал первое, что подвернется под руку, – то ли мерную рейку, то ли сложенную вдвое веревку, то ли свой старый, уже лишенный пряжки пояс, – и требовал чересчур умного ученика на расправу.

Бить сироту, да еще и калеку – затея неблаговидная, однако в том, что она так никогда и не осуществилась на деле, заслуга принадлежала исключительно самому Окшу, а вовсе не его наставнику. В такие моменты его просто невозможно было застать дома. Словно предчувствуя беду, мальчишка прятался в таких укромных уголках поселка, о которых не знал даже староста, которому по долгу службы полагалось все знать.

Скоро стало заметно, что в физическом развитии Окш отстает от своих сверстников. Те росли коренастыми, горластыми и смуглыми, а он был тихий, бледный и худосочный. Вдобавок ко всему его глаза и волосы начали светлеть.

Перепуганный Пучеглаз стал стричь подмастерья наголо и приучал его в разговоре с посторонними не поднимать глаз. Для чего это было нужно, старик и сам толком не понимал.

В положенный срок каждый из отданных в обучение мальчишек должен был представить на суд мастеров какую-нибудь вещичку собственного изготовления – доказать, так сказать, свою профессиональную пригодность. Вот тут Окш огорошил всех окончательно. Вместо золотой пряжки, инкрустированной алмазной пылью, или изысканной шкатулки он изготовил свою собственную модель многозарядки, ударно-спусковой механизм которой имел деталей вдвое меньше, чем прежний.

Досталось на орехи не только самозваному оружейнику, но и его учителю, хотя тот и клялся, что ни о чем таком заранее не знал. И тем не менее финал этой истории неожиданно оказался благоприятным как для старика, так и для мальчишки. Важные персоны, неизвестно по чьему вызову явившиеся в поселок, одарили Пучеглаза роскошным набором гравировальных инструментов, а юного Окша забрали с собой, отказавшись, впрочем, назвать место, где тот будет проходить дальнейшее обучение.

Вновь ставшему сиротой, вырванному из привычной обстановки, мальчишке на первых порах пришлось туго.

Мастерская, в которой он оказался, со всех сторон была окружена неприступной каменной стеной, а порядки здесь царили не менее суровые, чем на каторге. Старшие товарищи по несчастью даже намекали Окшу, что тот, кто однажды оказался в этом каменном загоне, уже никогда не увидит волю. И все потому, что здесь изготовляли и ремонтировали самые совершенные виды оружия, в том числе и знаменитые клинки максаров.

Мастера, причастные к этим тайнам, становились как бы почетными пленниками. Они могли вдоволь есть и пить, носить на досуге самые роскошные одежды, даже развлекаться с приходящими подругами, однако территория мастерской оставалась тем единственным местом, где им позволено было жить. Даже скончавшись, они уходили в эту землю, сплошь пропитанную кислотами и солями.

По мастерской без устали шастали соглядатаи, специально созданные максарами для этой цели. От их взгляда не могла ускользнуть никакая мелочь, слух различал малейший шепот, а мозг не имел свойства забывать.

Водились тайные осведомители и среди своих братьев-жестянщиков, но это было опасное ремесло – подозреваемым в стукачестве заливали глотку расплавленным оловом, благо его здесь было предостаточно.

У Окша еще не успели вырасти волосы в паху и под мышками (голову он по-прежнему стриг наголо, ссылаясь на хронический колтун), а ему уже было известно, что все сущее в этом мире состоит из ничтожно малых частиц разного свойства, которые, в свою очередь, тоже не являются чем-то неделимым.

Он узнал природу излучений как видимых, так и недоступных взору, научился отличать друг от друга сотни минералов, составлять сплавы с заранее заданными качествами, резать алмазы, намертво соединять железо с фарфором, шлифовать оптические стекла и точить детали, умещавшиеся на срезе человеческого волоса. Постепенно ему становилось все более понятным, какие именно силы питают оружие максаров.

Левая рука Окша по-прежнему бездействовала, но он прекрасно управлялся и одной правой. Мастера поручали ему самую тонкую и ответственную работу, а старший из них однажды даже похвалил бойкого мальчишку. Другого такого случая в мастерской припомнить не могли.

Став лучшим из подмастерьев, Окш неожиданно сбежал, проявив при этом удивительную сноровку и смекалку.

Ограду он преодолел средь бела дня, весьма оригинальным, хотя и небезопасным способом – по воздуху. Вместо катапульты Окш использовал систему противовесов, которая приводила в действие большой механический молот, а падение смягчил при помощи огромного полотняного зонта, раскрывшегося в самой высокой точке полета.

Все было точно рассчитано (стража в этот момент находилась совсем в другой стороне) и скрупулезно подготовлено (место своего приземления он присыпал таким едким веществом, что соглядатаи, способные при помощи целого букета изощренных чувств отыскать иголку в стоге сена, на долгий срок лишились и зрения, и обоняния).

Скорее всего мальчишка добился бы поставленной цели, но его сгубила досадная случайность, этот вечный бич всех тщательно продуманных предприятий.

Несколько жителей соседнего поселка отправились на охоту, и их собака заинтересовалась норой, где мальчишка собирался отсидеться до окончания поисковых мероприятий. Воспылав желанием добыть неизвестного зверя, охотники раскопали нору, и один из них по одежде опознал в Окше беглого оружейника, за поимку которого уже было назначено солидное вознаграждение.

Мальчишка сопротивлялся так отчаянно, что трое здоровенных мужчин еле скрутили его. Сразу после насильственного водворения беглеца на прежнее место началось следствие. В Окше подозревали шпиона, вознамерившегося похитить тайну смертоносных клинков. Оставалось только выяснить, кому именно он служит и кого имеет в пособниках.

Во время первого допроса мальчишка упорно твердил, что никому не хотел причинить зла, а сбежал исключительно по той причине, что решил спасти собственную жизнь.

– Разве тебе здесь кто-нибудь угрожал? – вкрадчиво поинтересовался старший мастер, тот самый, что однажды похвалил Окша.

– Никто, – ответил тот.

– Ты боялся получить смертельное увечье во время работы? – продолжал допытываться старший мастер.

– Нет.

– Ты заболел от воздействия едких испарений?

– Тоже нет.

– Тогда в чем же дело? Объясни.

– Не могу… Все, кто находится здесь, скоро погибнут. И смерть их будет страшна.

– Откуда ты узнал это?

– Ниоткуда. Я просто чувствую.

– Ну, хорошо. – Старший мастер переглянулся с лекарем, в задачу которого входило наблюдение за состоянием психики оружейников. – Ответь, откуда эта смерть грозит нам, изнутри или снаружи?

– Снаружи, – ответил мальчишка без промедления.

– Что же ты тогда предлагаешь? – скептически улыбнулся старший мастер. – Усилить охрану? Раздать оружие всем свободным от работы? Построить еще одну стену? Вырыть глубокий ров?

– Я ничего не предлагаю, – в словах мальчишки сквозила печаль, вполне вероятно, что и искренняя. – У вас нет таких средств, чтобы предотвратить беду. Ради собственного спасения вам нужно рассеяться по стране. Забиться в самые укромные уголки. Затаиться. Сменить одежду, внешность, ремесло… Хотя и это вряд ли поможет.

Тут уж удивились не только старший мастер и лекарь, но и все, кто присутствовал при допросе. Ну и малец! Вот так сказанул! Это надо же: немедленно бросить удобное жилье, выгодную работу, добрых приятелей и разбежаться в разные стороны! Кому это нужно? Да и кто нас отсюда отпустит? Ведь что ни говори, а мастерская находится под негласным покровительством могущественных максаров. Они-то прекрасно понимают, что клинки действуют только до тех пор, покуда живы их создатели. Нет, уморил нас этот сопляк! Или у него что-то не в порядке с головой, или это еще тот хитрец!

Окш не изменил своих показаний и под пыткой, которую производило одно из самых жутких максаровских созданий – человек-палач, заменявший собой и виселицу, и гильотину, и костоломку. Даже пыточный инструмент этому страшилищу был не нужен. Он сам с головы до ног являлся одним огромным пыточным инструментом – живая груда когтей, шипов, клыков…

После допроса Окша отвели в помещение, специально предназначенное для таких неблагодарных скотов, как он.

Мрачный сводчатый подвал, в котором раньше варили селитру, был разгорожен на отдельные клетки решетками. Все тут, казалось, сделано на века: стены и своды сложены из огромных каменных блоков, вмурованные в них железные прутья, каждый толщиной с руку, отстояли друг от друга всего на расстояние пяди, а замки представляли столь тяжелые и сложные устройства, что те клетки, ключи от которых оказались сломаны или утеряны, так больше никогда и не открывались.

Один жилец здесь уже имелся – паренек примерно одних с Окшем лет, похитивший из кладовой моток золотой проволоки. Сейчас он мирно спал, зарывшись в груду соломы.

Скоро наступила глухая и, судя по всему, долгая ночь – большая редкость в этих краях. Территория мастерской была еле освещена, только в дальнем ее конце над плавильной печью мерцало багровое зарево. Хотя все кому не лень продолжали потешаться над предсказаниями нахального мальчишки, старший мастер велел усилить караулы, а запасные ключи от всех замков, обычно хранившиеся в железном сундуке, переложил себе под подушку. Эту ночь или, по крайней мере, добрую ее половину он решил не смыкать глаз, ради чего взял к себе в постель самую грудастую из посудомоек.

Жилые бараки стали уже успокаиваться (свет в избушках мастеров погас давно), когда из подвала донесся монотонный заунывный вой. Выл, конечно же, Окш. Выл не с тоски, не с отчаяния, не от боли, а для того, чтобы посеять в людских душах тревогу.

На уговоры и угрозы тюремщиков он не реагировал, зато советовал им безотлагательно провести очистительные обряды, предписанные каждому жестянщику, собирающемуся в скором времени предстать перед ликом владык загробного мира. Улаживать дела мирские, по его словам, не имело никакого смысла, поскольку грядущая катастрофа должна была поглотить не только людей, но и все творения их рук, включая еще не составленные завещания и прощальные письма.

Пришлось подвальные окна и отдушины забить соломой. Вой от этого стал тише, но покой людей уже был безвозвратно нарушен. Многие, чтобы заснуть, прибегли к испытанному средству – крепкому хлебному вину, которое изготовлялось здесь для нужд оптики.

Когда Окш перестал наконец выть (то ли убедился в тщете своих усилий, то ли затаился, чувствуя приближение опасности), спали уже все. Спали и те, кто обязан был бодрствовать. Спал и старший мастер, спрятав голову меж могучих сисек посудомойки.

Странен и тяжел был этот сон. Те, кто лежал в постелях, напоминали мертвецов – не шевелились и не храпели. Караульные, потерявшие свое оружие, бродили, как лунатики, натыкаясь на стены и друг на друга. Дежурившие у печи литейщики все подкидывали и подкидывали в топку уголь, словно собирались немедленно провести плавку. Даже профессиональные соглядатаи, которым вообще полагалось спать вполглаза, лежали как оглушенные.

Вскоре на дороге, соединяющей мастерскую с трактом, раздался шум, похожий на тот, что обычно производит на марше плохо обученная солдатня. Шли не таясь – тяжело топая ногами и побрякивая железом.

Стражник у входа, отвечавший за замки и запоры, очнулся от сна-дурмана и безо всякого распоряжения широко распахнул ворота. Внутрь вошли мрызлы, да еще какие – не одичавшие, брошенные хозяином изгои, а отборные экземплярчики, один другого шире и страшнее. Стражника, услужливо прикрывшего за ними ворота, они убили – просто так, без необходимости, ради забавы.

Все дальнейшее происходило почти в полном молчании, но быстро и без проволочек, как будто бы каждый из мрызлов заранее знал свою роль или всеми ими управляла со стороны могучая злая воля. Пока одни чудовища убивали сонных жестянщиков и громили все, что нельзя было стронуть с места, другие копали яму напротив плавильной печи.

Когда яма достигла глубины, в два раза превышающей человеческий рост, туда свалили все, чем раньше так славилась мастерская: уникальные инструменты, сверхточные станки, редчайшие сплавы, уже готовое оружие, заготовки к нему, сундуки, набитые книгами.

Вслед за имуществом последовали его хозяева, как живые, так и мертвые. Последними приволокли старшего мастера и его возлюбленную. Оба они были нанизаны на одно копье.

Когда яма почти до краев наполнилась телами оружейников, с холмов, господствующих над местностью, донесся голос, от которого содрогнулись даже мрызлы:

– Своими деяниями вы, жалкие людишки, заслужили смерть! Так умрите ради вящей славы максаров!

Эхо этих безжалостных слов еще не утихло, а самый сильный из мрызлов уже выбил глиняную пробку, закупоривавшую летку плавильной печи. Все вокруг озарилось нестерпимо ярким светом, в темное небо фейерверком взлетела туча оранжевых искр, и расплавленный металл хлынул в яму, где вперемешку лежали люди, искусные творения их рук и запечатленная на бумаге вековая мудрость предшественников.

Над могилой стоял светящийся столб дыма и пара, который, наверное, можно было увидеть изо всех уголков Страны жестянщиков. Металл, остывая, грозно шипел. С холмов вновь раздался голос того, кто задумал и осуществил это массовое убийство:

– Если кто-то из людишек остался в живых, пусть отзовется!

Таковые нашлись и немедленно откликнулись: несколько мастеров, по пьянке заснувших в таких местах, где их не догадались искать, один уже почти издохший в лазарете соглядатай и вороватый паренек, на пару с Окшем сидевший в подвале. Изо всех сил сотрясая решетку, он орал:

– Я здесь! Здесь! Помогите мне выйти! Я хочу быть там, где и все.

Окш был единственным, кто не поддался этому сумасшествию. Он как можно глубже зарылся в солому и лежал тихо, как выпавший из гнезда птенец.

Двое мрызлов, освещая себе дорогу факелами, спустились в подвал. Несчастный парнишка, завидев этих уродов, обрадовался им как самым лучшим друзьям.

Убедившись, что вот так запросто вскрыть запоры клетки не удастся, мрызлы на некоторое время пришли в замешательство, как это случалось с ними всегда, когда ситуация требовала принятия самостоятельных решений. Неизвестно, до чего бы они додумались своими тупыми мозгами, если бы окончательно впавший в неистовство мальчишка не взял инициативу на себя. С криком: «Возьмите мою жизнь ради славы максаров!» – он собственными руками направил острие чужого копья себе в грудь.

Удостоверившись, что жертва мертва, мрызлы занялись осмотром других клеток, копьями переворачивая солому.

Очень скоро они обнаружили Окша и аж взвыли от бешенства. По их понятиям он вел себя чуть ли не противоестественно. Как можно игнорировать волю максара, которой обязаны повиноваться не только живые существа, но даже силы природы!

Задетый копьем Окш проворно вскочил на ноги. Мрызл, обнаруживший его, нанес новый удар, но промахнулся – хилый на вид мальчишка уворачивался с проворством белки.

Не достигнув цели ни со второй, ни с третьей попытки, мрызл рассвирепел. Теперь он размахивал копьем, как слепец клюкою. Воспользовавшись удобным моментом, Окш перехватил копье посередине и всем телом навалился на него. Древко, зажатое между прутьями решетки, переломилось.

Мрызлы вновь оказались в растерянности. Из оружия у них осталась только тяжелая алебарда, не пролезавшая в клетку. Попытки достать мальчишку руками тоже не увенчались успехом – хоть и длинные они были у мрызлов, но не до такой же степени.

Ничем не помог им и огонь – насквозь отсыревшая солома загораться не хотела. Тут мрызлы вспомнили, что у одного из убитых жестянщиков под подушкой хранилась огромная связка ключей, которыми, наверное, можно было отпереть все на свете, включая врата ада.

Пока мрызлы препирались, кому именно бежать за ключами (в конце концов решили отправиться вместе), пока в неверном свете начинающихся пожаров искали нужный дом и нужную постель, пока попутно причащались дармовым хлебным вином, до которого оба были большими охотниками, пока возвращались обратно, прошло немало времени.

В подвале их ждало разочарование – клетка опустела. Судя по всему, мальчишка вскрыл замок, используя вместо отмычки острие копья.

Искать беглеца во мраке, по контрасту с ослепительным сиянием расплавленного металла казавшемся еще более густым, чем на самом деле, было занятием заведомо бессмысленным. Да и не мог этот чудом уцелевший сопляк долго противостоять могучей воле максара, буквально пронизывающей все вокруг. Черт с ним, пусть немного побегает перед смертью!

Придя к такому умозаключению, мрызлы сразу потеряли интерес к Окшу и присоединились к своим собратьям, довершавшим разгром мастерской.

Все они погибли на рассвете в схватке с жестянщиками, сбежавшимися из окрестных поселков на зарево пожара. Это полностью соответствовало планам Карглака (а набег на мастерскую организовал именно он), надеявшегося ценой гибели всех участников трагедии сохранить свое инкогнито.

Впрочем, место побоища максар покидал не в самом лучшем расположении духа. Больше, чем зрению и слуху, он доверял своим внутренним ощущениям, являвшим собой сложный продукт бесчисленного количества чужих мыслей и чувств, просеянных через сито собственной обостренной интуиции. И вот это самое внутреннее ощущение, или, если хотите, внутренний голос подсказывал сейчас Карглаку, что дело не доведено до конца. Какая-то ошибка вкралась в его расчеты, причем ошибка серьезная. Вот только знать бы – какая конкретно! Однако относительно этого внутренний голос молчал.

А случилось все это за несколько лет (по летосчислению жестянщиков) до тайной встречи Карглака с Хавром – загадочным человеком, благодаря своим весьма необычайным способностям сумевшим во многих мирах снискать себе славу наемника самого высокого класса.

Гибель оружейников, унесших в свою огненную могилу тайну всесокрушающих клинков, по мысли Карглака должна была стать тем благом, которое если и не окончательно прекратит распри максаров, то хотя бы утихомирит их.

Однако не все соплеменники разделяли подобную точку зрения.

Клинки умирали. Из сверхъестественного оружия, по своим боевым свойствам сопоставимого с молниями Зевса, молотом Тора или чакрой Вишну, они превращались в обыкновенный металл, крошащийся от ударов по камню и отскакивающий от кованых доспехов.

Привычная, на века устоявшаяся жизнь внезапно пошла наперекосяк. Где-то уцелел замок, готовый вот-вот пасть, и его хозяин долго потешался потом над незадачливыми соседями, вновь и вновь пытавшимися привести в действие свое до этого безотказное оружие.

Примерно то же самое творилось и в других местах Страны максаров. Отец не смог оскопить сына, открыто сожительствующего с собственной матерью. Жених не сумел расправиться с родней невесты, к чему так долго и тщательно готовился. Братья не знали, как теперь честно разделить наследство (подразумевалось, что все, до последней медной монетки, должно достаться победителю).

Благородные и почти всегда смертельные поединки превратились в безобразные потасовки с использованием кулаков и подручных предметов.

…В результате долгих и хитроумных маневров, похожих на эндшпиль шахматной партии, в которой тяжелая фигура ловит прорывающуюся на последнюю горизонталь пешку, женщина-максар по имени Генобра загнала свою дочку на край пропасти, да не просто на край, а на далеко выступающий вперед мысок.

Учитывая намерения родительницы, можно было сказать, что девчонка оказалась в безвыходном положении. Впереди бездна, в которой не нашли бы себе опоры даже крылья Карглака. Слева и справа то же самое. Позади мамочка, хотя уже и не такая расторопная, как прежде, но способная своим клинком пресечь любую попытку дочки вырваться на оперативный простор.

– Ну все, стерва, – сказала Генобра, с трудом переводя дух. – Земля и небо свидетели, что по отношению к тебе я была кроткой, как голубка. Ты сама виновата в том, что сейчас случится. Жаль, я не удавила тебя еще в пеленках.

– Интересно, а почему ты и в самом деле не удавила меня? – живо поинтересовалась девчонка. – Но не говори, гадюка, что пожалела ребеночка. Тебе, наверное, стало любопытно, что за отродье может появиться из лона той, которая не сожительствовала ну разве что с холодными рыбинами. Ведь так?

– Может, так… А может, и нет… – зная отчаянный нрав дочери, Генобра не спешила с завершающей атакой. – Нужна ты мне была тогда. Хотела я с твоей помощью кое с кем поквитаться. Да, как видно, зря… Пусть я и гадюка, но до тебя даже мне далеко. Нельзя, чтобы такие, как ты, гуляли на воле. Колодки и темница тебя тоже не исправят. Уж лучше подохни…

– Так я тебе сразу и далась! – расхохоталась девчонка. – Корова старая! Гора дерьма! Ну чего стоишь там? Подходи поближе! Я давно собираюсь выцарапать твои поганые гляделки!

– Мне спешить некуда. – Генобра пропустила оскорбления мимо ушей. – Я подожду, какую смерть ты сама выберешь: от падения в пропасть или от моего клинка.

– А какая разница? – Лица девчонки не было видно под копной нечесаных волос, но в голосе проскальзывало лукавство.

– Пока будешь лететь вниз, еще поживешь немного. А от клинка подохнешь сразу, – с готовностью объяснила Генобра. – Я разрублю тебя на десятки кусков и каждый кусок скормлю отдельной собаке, чтобы уж точно знать, что ты не воскреснешь.

– А тебя, между прочим, и собаки жрать не станут! – живо парировала дочка. – Вонючка! Те мази, что ты втираешь, чтобы вернуть молодость, превратили тебя в мумию! В смердящий труп, который еще имеет признаки живого существа! Попробуй вспомнить, когда тебя в последний раз покрывал мужчина нашей расы или хотя бы жестянщик! Ага, не можешь! Да на тебя сейчас даже мрызлы залазят с отвращением! Иди сюда! Посмотрим, кто кого!

– Ты, дочка, хитра не по годам, – ухмыльнулась Генобра. – А я осторожна. В соответствии с возрастом. Поэтому не старайся подманить меня поближе к пропасти… Можешь называть меня старухой, но я еще поживу и много раз познаю радость плотской любви. Пусть даже с жестянщиком, пусть с мрызлом. А ты, молодая и привлекательная, сейчас умрешь. И, как мне известно, умрешь девственницей. Женихами тебе будут псы-людоеды. Теперь ты понимаешь разницу между мной и тобой?

– Понимаю, – кивнула девчонка. – Хотя и смутно. Ясное понимание придет потом. На краю твоей могилы.

– Считай, что это твои последние слова. Хотя кое в чем мои планы изменились. Твой язык я не скормлю собакам. Я его забальзамирую. Пусть напоминает всем, что хула до добра не доводит.

Генобра направила острие клинка в сторону жертвы и привычным, тысячи раз отработанным движением привела его в боевое состояние. Сразу после этого ее ладонь должна была ощутить короткую серию толчков, похожих на конвульсии издыхающей в кулаке птички, что означало: ничем не примечательная с виду полоса металла превратилась в луч волшебной энергии, от которого нет никакой защиты.

Однако ничего этого не случилось. Клинок был мертв. Тускло поблескивало неизвестно из чего сделанное лезвие. Покрывавшие его непонятные письмена, казалось, приобрели издевательский смысл.

– Что-то не так, мамочка? – глумливо поинтересовалась девчонка. – Ты передумала резать меня на куски? Вот спасибо!

Генобра лихорадочно крутила эфес, раз за разом повторяя всю серию положенных манипуляций, но это было то же самое, что делать искусственное дыхание скелету. Еще ни разу в жизни клинок не подводил ее. Даже слышать о подобных случаях ей не приходилось. Поэтому злое отчаяние, охватившее Генобру, было особенно острым.

Дочка приближалась к ней плавными, скользящими шагами. Рот ее улыбался. Глаза горели сквозь завесу волос.

– Не подходи! – завопила Генобра, замахиваясь на нее уже бесполезным клинком. – Убью!

– Давай попробуем. – Девчонка откинула голову назад, обнажая высокую шею и победно торчащие вперед ключицы. – Но не забывай, что я максар. Хоть и начинающий. Железо не может причинить мне вреда.

Генобра умела ловить на лету стрелы и уклоняться от камней, брошенных из пращи, но движения девчонки были стремительней, чем полет стрелы, а кулачок тверже булыжника.

Отбросив Генобру со своего пути, дочка вдобавок еще успела мазнуть ее по лицу ногтями. Кожа максара выдержала эту кошачью ласку, лишь на левом веке осталась глубокая кровоточащая царапина.

– Это тебе на память, – уносясь вдаль, крикнула девчонка. – В следующий раз я вырву твои глаза.

Генобра взвыла, как ведьма, напоровшаяся на помело причинным местом, и швырнула бесполезный клинок вслед дочке.

– Если это проделки жестянщиков, то виноватые проклянут момент, в который они появились на свет! – Она обращалась одновременно и к черному камню, и к бездонной пропасти, и к высокому небосводу. – А если здесь замешан кто-нибудь из максаров, я сделаю все, чтобы свести его в могилу. Но это не отвлечет меня от постоянных забот о дочке. Нет такого мира, где бы она смогла укрыться от меня. Клянусь в этом земле и небу!

Бойня в оружейной мастерской подействовала на Окша двояким образом. Жестокое убийство сразу стольких ни в чем не повинных людей, среди которых было немало его приятелей, потрясло мальчишку до такой степени, что он на некоторое время даже утратил дар речи.

С другой стороны, он открыл в себе какое-то новое, ранее неизведанное и потому пугающее свойство.

В ту ночь Окш детально представлял себе все, что испытывали оружейники, гибнущие в потоке расплавленного металла, какие мыслишки ворочались при этом в примитивных мозгах мрызлов и с какой именно стороны исходил всепроникающий поток сатанинской злобы, действовавший на жестянщиков, как обух, а на их врагов – как кнут.

Легко преодолев никем уже не охраняемую стену, он через вспаханное поле помчался к ближайшему лесу. Темнота вокруг стояла полнейшая, но Окш не то чтобы видел, а скорее угадывал попадавшиеся на пути препятствия.

Более того, удаляясь от пылающих зданий мастерской все дальше и дальше, он как бы со стороны продолжал наблюдать за происходящими там событиями. Ни одно перемещение врагов не могло ускользнуть от его раздвоившегося зрения, и вскоре Окш убедился, что погоня отсутствует.

Того, кто держал сознание мрызлов в надежной узде и с холмов управлял всей этой вакханалией, Окш разглядеть не мог, да и не стремился, боясь привлечь к себе ответное внимание. Просто мрак в том месте казался особенно непроницаемым – ну прямо-таки сгусток черной крови на теле ночи.

Был такой момент, когда Окшу показалось, что в недрах этого зловещего сгустка что-то дрогнуло и мрак, ставший вдруг зрячим, попытался нащупать беглеца своим цепенящим взором. Сердце мальчишки невольно сжалось, пропустив очередной толчок, а его самого с головы до ног словно обдало ледяной водой. Однако это пренеприятнейшее ощущение почти сразу исчезло и больше уже не возвращалось.

Дорогу домой он, конечно же, не помнил, но на рассвете с удивлением убедился, что достиг знакомых мест. Отсюда до поселка, в котором он вырос, было рукой подать. Однако тихая радость, знакомая всем, кто после долгого отсутствия возвращается в родные края, мгновенно сменилась неосознанной тревогой. Еще сам не зная почему, Окш твердо решил не показываться на глаза тем, кто раньше знал его.

Дождавшись очередной ночи, к счастью, наступившей довольно скоро, мальчишка пробрался в поселок и украл самое необходимое – немного еды, нож, огниво и новую одежду (в робе оружейника он выделялся среди остальных жестянщиков, как чайка среди стаи ворон).

Из подслушанных им в поселке разговоров следовало, что в ту страшную ночь нападению подверглась не только оружейная мастерская, местонахождение которой ни для кого не было секретом, но и все тайные места, имевшие хоть какое-то отношение к волшебным клинкам. Имя организатора этой бойни пока оставалось неизвестным. Максары якобы уже начали свое расследование, но оно пока никаких результатов не дало. И жертвы, и палачи умолкли навсегда, а на телах мрызлов отсутствовали клейма, указывающие имя их хозяина.

Прибившись к каравану, порожняком следовавшему на медные рудники, расположенные в самом глухом уголке страны, Окш покинул родные места – как он тогда думал – навсегда.

По пути он развлекался тем, что пробовал заглянуть в сознание попутчиков – вот этот, например, рвется домой, потому что его жена должна скоро родить; этот, наоборот, сбежал бы от своей жены на край света; этот недавно подцепил дурную болезнь и всерьез подумывает о самоубийстве; а вот этот является тайным осведомителем максаров и сейчас мысленно составляет подробный отчет об основных событиях, случившихся в Стране жестянщиков.

Последнее открытие еще раз напомнило Окшу о необходимости соблюдать осторожность. Теперь, наверное, он оставался единственным, кто был причастен (пусть и в общих чертах) к тайнам оружия максаров, а тайны эти стоили дорого. Лично ему тоже светило немало. В лучшем случае – клетка, пусть и золотая. В худшем – жуткая смерть. Поэтому он решил впредь вести себя тише воды, ниже травы и не высовываться со своими многочисленными талантами.

Ради этого Окш даже сменил профессию и пошел подручным к пекарю. Нелюдимый, вечно запорошенный мукой, он и в сумрачной пекарне старался держаться темных углов, а на все вопросы отвечал бессвязным бормотанием.

Вскоре Окша оставил в покое даже хозяин, поначалу имевший на него виды как на потенциального зятя, а хозяйская дочка, с юных лет нагулявшая на сдобных булках весьма впечатляющие формы, на странного парнишку вообще внимания не обращала.

Так он и жил, днем мотаясь от печи к тестомешалке и обратно, а ночью прислушиваясь к чужим мыслям, доносившимся со всех сторон. Но это вовсе не означало, что такая жизнь устраивала его. Просто Окш всем нутром ощущал, что о нем не забыли, что его ищут, что опасность бродит по городам и весям Страны жестянщиков, то приближаясь к нему почти вплотную, то удаляясь вновь…

Хавр, в отличие от максаров, не обладал способностью проникать в психическую сферу людей, зато он умел легко входить в доверие и вызывать незнакомцев на откровенность. Если к этому добавить неограниченные финансовые возможности, которые были у него благодаря покровительству Карглака, то становилось ясным, что рано или поздно любая интересующая его тайна будет раскрыта.

План Карглака, предусматривавший тотальное уничтожение целого поколения жестянщиков, не устраивал Хавра, и причиной тому был вовсе не альтруизм. Стоит ли ради одной-единственной рыбешки вычерпывать целое море? Ведь под рукой у хорошего рыбака есть и удочка, и сеть, и острога.

Кроме того, война всегда дело скользкое. Это против максаров жестянщики бессильны. Зато всяких других тварей, не обладающих сверхъестественными способностями, они изводят очень даже успешно. Благо, что есть чем.

На примете у Хавра имелось несколько не очень удаленных от этого места стран, где можно было набрать армию, обладающую соответствующим боевым духом. Взять, к примеру, хотя бы горцев Огненного Кряжа или кочевников-тирсов, разоривших уже не одно государство. Однако никто из намеченных претендентов не располагал оружием, даже приблизительно сопоставимым с оружием жестянщиков. С пикой на многозарядку не попрешь и мечом от картечи не отмашешься.

Да и на непосредственную помощь Карглака в ближайшее время рассчитывать не приходилось. Сейчас за ним гонялась целая свора соплеменников-максаров, для которых утрата любимого оружия была равносильна смертельному оскорблению.

Следовательно, вначале надо было браться за кропотливую подготовительную работу – тайно закупать оружие, создавать лагеря для обучения наемников, часть из которых и огнем-то овладела совсем недавно, формировать командный корпус, составлять уставы, укреплять тылы и так далее до полного умопомрачения.

Все это претило Хавру, вольному кондотьеру, бродяге и прирожденному интригану.

К сожалению, фактор времени работал против него, и мальчик, так мешавший Карглаку, мог скоро превратиться в нечто такое, к чему не смогут подступиться все максары на свете. Вот Хавр и решил первым делом провести кое-какие розыскные мероприятия да заодно разобраться, чем дышат эти людишки, веками попираемые железной пятой максаров и тем не менее продолжавшие здравствовать.

Очень скоро всем примелькался скромно одетый, но любезный и щедрый путник, странствующий от поселка к поселку в поисках святых реликвий (жестянщики не отличались набожностью, однако внешние приличия блюли и религиозных подвижников уважали).

При помощи (отнюдь не бескорыстной) местных властей он копался в архивах, наводил справки у лекарей и повитух, собирал слухи и посещал заведения, в которых юные жестянщики набирались ума-разума. По всей стране рыскали многочисленные агенты Хавра, получавшие содержание в зависимости от объема и качества добытой информации.

Для начала Хавр наметил себе кое-какие ориентиры, пусть даже и смутные.

Во-первых, искомый мальчишка, несомненно, был урожденным максаром, иначе зачем бы им так интересовался Карглак. Во-вторых, его появление здесь должно было сопровождаться не совсем обычными событиями, которые не могли вот так просто стереться из памяти жестянщиков. И, наконец, в-третьих, некоторые факты позволяли отождествлять мальчишку с тем самым легендарным Губителем Максаров, слухи о скором пришествии которого упорно циркулировали во многих странах.

Следовательно, надо было искать сироту, своей внешностью заметно отличавшегося от аборигенов, чье происхождение связано с какой-то загадкой. Кроме того, как потомок максаров, он в настоящее время должен был превосходить своих сверстников по всем статьям, а особенно силой, живучестью и жестокостью. Однако, не пройдя окончательного перевоплощения, связанного с целой серией сложнейших хирургических операций, мальчишка был достаточно уязвим в физическом смысле и недостаточно изощрен в смысле сверхчувственном. Не исключено, что он вообще не знает ни о своем происхождении, ни о своем предназначении.

Список лиц, соответствующих всем условиям Хавра, состоял из нескольких сотен имен. Однако усилия, потраченные на проверку такой уймы подозреваемых, дали в конце концов свой результат. В тумане домыслов и предположений замаячила одна-единственная реальная фигура – некто Окш Сухорукий.

Он был сиротой, найденным при загадочных обстоятельствах в стороне от дорог и населенных пунктов. При раскопках, предпринятых в этом месте, были обнаружены останки странного существа. Специалисты опознали в нем так называемого «рудокопа» – еще одно создание максаров, обреченное на постоянную жизнь под землей. Это соответствовало канонической версии легенды о Губителе Максаров.

Лекарь, занимавшийся излечением найденыша, подтвердил, что тот отличался удивительной жизнеспособностью.

Урд Пучеглаз отказался сообщить какие-нибудь сведения о своем воспитаннике, зато соседи в один голос заявили, что мальчишка был настоящий урод – светловолосый, мосластый, бледный и необычайно худой. Правда, все отмечали его сметливость и способность к ремеслам. Староста даже уступил Хавру многозарядку, модернизированную в свое время Окшем.

Из поселка следы мальчишки вели прямиком в оружейную мастерскую, где и терялись окончательно. Свидетелей его пребывания там в живых не осталось, за исключением разве что охотников, точно описавших приметы юного беглеца. Все они утверждали, что сдали мальчишку с рук на руки старшему мастеру и случилось это как раз накануне той страшной ночи, когда сгорела мастерская и погибли все оружейники.

Оставалось только констатировать, что Окш разделил печальную участь своих товарищей. Однако в стройной шеренге доказательств зиял один весьма существенный пробел. Карглак, зловещей интуиции которого нельзя было не доверять, категорически утверждал, что мальчишка до сих пор жив.

Сопоставив все эти обстоятельства, Хавр задумчиво произнес:

– Если этот сосунок сумел невредимым выйти из такой переделки, то он уже сделал первые шаги на пути возмужания. Пусть он еще и не максар, но человеку с ним тягаться не по силам. Чувствую, хлебну я горя с этим Окшем…

Затем он развернул карту страны и принялся внимательно ее изучать. Если мальчишка все еще находился где-то здесь, его следовало искать в глухих окраинных районах, а вовсе не в центре. Зверь, почуявший погоню, ищет спасения в дремучем лесу, а не на открытом пространстве…

Окш между тем продолжал жить анахоретом, предпочитая возню с тестом человеческому обществу. Однако обо всем происходящем как в окрестностях, так и в дальних краях он знал лучше, чем кто-нибудь другой в поселке.

В пекарню заглядывал самый разношерстный люд, после работы у хозяина собиралась теплая компания игроков в кости, а мимо окон днем и ночью ползли караваны, доставлявшие медную руду во все уголки страны. Так что недостатка в притоке свежей информации проницательный ум Окша не испытывал.

Правда, здесь были свои тонкости. У разных людей и сознание было разным. Тут невольно напрашивалось сравнение с книжными текстами, которых он немало проштудировал за время своего пребывания в мастерской. У одних людей мысли были простые и ясные, у других – запутанные и туманные, у третьих – столь глубокие, что Окш даже не пытался вникнуть в них.

Сначала отголоски чужих бед, радостей и раздумий отвлекали его, мешали отдыхать и работать, но потом он привык к ним, как привыкают к воздуху, которым дышишь, или к запахам, которые ощущаешь ежедневно.

Время шло, и слитый с ним в единое целое материальный мир мало-помалу менялся. Так течение реки незаметно, но постоянно точит свои берега. В чем-то менялся и Окш. Он по-прежнему не нуждался в друзьях и наперсниках (как-никак, а характер предков сказывался), однако мужское естество начало брать свое.

Надолго покидать дом Окш по-прежнему опасался, а поэтому хозяйская дочь стала единственным предметом его вожделений. О том, что свои плотские страсти можно и нужно сдерживать, он даже и не догадывался, как любой, в ком течет хотя бы капля крови максаров.

До этого Окш никогда не пытался сознательно внушить свою волю другому человеку, хотя непроизвольно такое иногда и случалось (хозяин, бывало, уже откроет рот, чтобы выбранить подручного за подгоревшие булочки, но, наткнувшись на его предостерегающий взгляд, сразу подавится словами).

Еще не совсем уверенный в собственных силах, Окш поначалу подступился к девчонке мягко и ненавязчиво. Первым делом специально для нее приготовил невиданное в этих краях угощение – слоеный яблочный пирог. Потом похвалил девчонку за здоровый цвет кожи – уж тут-то он не лукавил. Затем решился и на другие, более откровенные комплименты.

Заговаривая с хозяйской дочкой, Окш лица по привычке не поднимал, да и особой нужды в этом не было – все ее простенькие жизненные побуждения и так лежали перед ним столь же открыто, как булочки на противне, и он мог легко лепить их, придавая иную, приемлемую для себя форму.

При следующем разговоре девчонка сама заглянула ему в лицо, ласково тронув пальчиками за подбородок.

– Какие у тебя удивительные глаза! – проворковала она. – И какие красивые! Совсем как льдинки!

Интерес к Окшу рос в хозяйской дочке, как опара в квашне, а сам он знай себе подбавлял в эту квашню то дрожжи ласковых слов, то сахарок мимолетного поцелуя. Дело шло на лад.

Она сама перевела их отношения из сферы платонической в плоскость чувственную, и этой плоскостью, фигурально говоря, стал теплый и не совсем чистый пол пекарни, на котором после всех их любовных потуг осталась приличная лужица мужского семени.

Затем такие встречи стали регулярными. Хозяйская дочка оказалась девчонкой хоть и глуповатой, но доброй и влюбчивой, да вдобавок еще и сластеной во всех смыслах. Окш, в отличие от своей подружки не имевший никакого опыта общения с противоположным полом, извлекал из ее распаленного сознания не только сексуальные стереотипы, но и сексуальные фантазии, которые потом добросовестно пытался воплотить в реальность. Повизгивающая от удовольствия девчонка по молодости лет даже не понимала, какая женская удача ей подвалила.

Короче говоря, она привязалась к Окшу, как пчела к медоносному цветку, как кошка к сметане, как лихорадка к обитателю болот. Ему же девчонка была дорога совсем по другой причине. Так художник ценит свою первую, пусть и невзрачную картину, так охотник никогда не может забыть добытого в юности зайчонка.

Теперь Окш знал, что может сотворить с человеком все, что угодно, – заставить любить, заставить ненавидеть, довести до самоубийства…

Однако существовали вещи и куда более серьезные, чем утехи плоти. Опасность, угрожавшая Окшу, не исчезла, а, наоборот, возрастала. Он совершенно справедливо связывал ее с максаром, погубившим оружейников, с тем самым сгустком мрака, из которого истекала зловещая энергия, парализовывавшая жестянщиков и подстегивавшая мрызлов.

Окш уже знал, что после той памятной ночи клинки максаров утратили былую силу и превратились в никому не нужный хлам (сами максары, правда, не стали от этого менее опасными).

Впрочем, эти извечные враги жестянщиков сейчас интересовали Окша куда меньше, чем их оружие, которое ему доводилось не только держать в руках, но и несколько раз ремонтировать по мелочам. Он до сих пор не забыл все, чему его научили мастера, и мог по памяти вычертить подробную схему клинка, за исключением разве что нескольких деталей, считавшихся сверхсекретными.

Заново создав это оружие, он смог бы постоять за себя не только перед людьми, но и перед существами более высокого порядка. В том, что такое возможно, Окш даже не сомневался. Все, что сделал однажды один человек, может повторить и другой.

Нельзя сказать, что он связывал с клинком одну лишь идею власти, хотя этот момент в его рассуждениях тоже присутствовал. Просто булочки и пирожки успели опротиветь. Окша неудержимо тянуло к чему-то более основательному: к металлам, которым он умел придавать самые разнообразные свойства; к оптическим стеклам, позволяющим легко видеть то, что недоступно взору; к хитроумным устройствам, способным превращать одни виды энергии в другие; к станкам и инструментам; к колбам и ретортам; к чертежам и справочникам.

Все это можно было раздобыть в Стране жестянщиков. Но только за деньги, да немалые. А Окш в своей жизни не заработал еще и медной монеты. У пекаря он трудился почти задаром, только за кров и пищу.

В конце какого-то праздника, смысл и причины которого были давно забыты народом, трижды возрождавшим свою страну из пепла, Окш попросил у хозяина выходной, первый за все время работы, и тот был так удивлен этим, что немедленно согласился и даже одолжил подручному, не имевшему никакой приличной одежды, свой дорожный плащ и сапоги.

Закутавшись в этот плащ и опустив на лицо капюшон, Окш явился в питейное заведение, где рудничные рабочие играли в кости на золото.

Чужих за игорный стол обычно не пускали, но, когда Окш измененным голосом выразил желание испытать свое счастье, грубые и бесцеремонные мужчины не посмели ему отказать.

Очень скоро все золото, имевшееся у игроков, перекочевало к Окшу. Сдержанно поблагодарив их за хорошую компанию, он направился к выходу, окутанный почти материальным облаком всеобщей ненависти.

– Братцы, не отпускайте этого гада! – завопил кто-то за его спиной. – Он же всех нас до нитки обобрал!

– Шулер! – поддержали крикуна другие голоса. – Шулер! Бей его!

Взбешенные работяги повскакивали с мест и, вооружившись чем попало, уже собирались броситься в погоню, но тут их планы внезапно расстроились. Хотя, если говорить откровенно, вначале расстроилось их пищеварение, и без того ослабленное обильной и грубой пищей. Теперь Окшу можно было не опасаться преследования – тот, у кого содержимое кишечника во всем своем объеме переместилось в штаны, поглощен совсем другими проблемами.

Добытое таким не вполне честным способом золото Окш потихоньку тратил на покупку инструментов и материалов. В этом ему очень помогала хозяйская дочка, хорошо знавшая всех торговцев в окрестностях. Некоторые из заказов Окша выполнили караванщики, свободно путешествовавшие по всей стране. Пару раз он и сам выбирался на рынок, расположенный по соседству с рудником. Там можно было купить из-под полы и слиток чистой меди, и редкие химикаты, и лабораторное оборудование.

Мастерскую он оборудовал в подвале пекарни, предварительно хорошенько обработав мозги хозяина. Тот до самого последнего момента был уверен, что его подручный занимается усовершенствованием кондитерского оборудования. Для отвода глаз Окшу даже пришлось сварганить оригинальный духовой шкаф и универсальную форму для выпечки бисквитов.

Теперь Окш спал очень мало, однако почему-то совсем не страдал от этого. Работа над клинком шла туго, с перебоями, но на быстрый результат он и не рассчитывал.

Приближение опасности Окш почуял загодя и сразу затаился в своем подвале. Кто-то бродил вокруг пекарни, присматриваясь к ней, как лазутчик присматривается к вражеским укреплениям.

Затем хозяина вызвали на улицу. Толстые своды подвала не позволяли слышать, о чем там идет разговор, а приличное расстояние мешало чтению мыслей.

Вскоре наверху хлопнула дверь – хозяин вернулся. Окш мог поклясться, что незваный гость ушел, но опасность, которую он принес с собой, продолжала окутывать все вокруг, как вязкий гнилой туман.

Окш торопливо покинул подвал и безо всяких церемоний насел на хозяина. Поскольку у того в голове царил полнейший сумбур, пришлось приступить к словесному допросу, вытягивая каждое слово чуть ли не клещами.

– Кто это был? – спросил Окш первым делом.

– Твой друг… – запинаясь, ответил хозяин. – Только ты меня не выдавай… Я молчать обещал…

– Что еще за друг? Как его зовут? – продолжал допытываться Окш.

– Не представился он… Забрел случайно в наш поселок и хотел узнать, не здесь ли проживает его друг Окш Сухорукий.

– Так он и сказал?

– Так и сказал.

– Дальше что?

– Я сначала отвадить его хотел… Знаю ведь, что ты незнакомых людей чураешься. Стал отнекиваться… Не знаю, мол, такого. Тогда он твои точные приметы описал. И рост, и цвет волос, и руку покалеченную… Почему я ему верить не должен, если он про тебя все подробности знает? Вот я и говорю – есть такой… У меня как раз и проживает.

– Так запросто и сказали? – Окш покосился на судорожно сжатый кулак хозяина.

– Ну не так чтобы запросто… – Тот замялся, а потом разжал кулак, в котором поблескивали золотые монеты старинной чеканки. – Вот одарил он меня… Это надо же, такие деньги!

– Больше он ничего не спрашивал?

– Ничего. Сразу повернулся и назад почесал. Я ему говорю: зайди хоть поздороваться с другом. А он отмахивается. В другой раз, дескать. Времени сейчас нет… Правда, очень просил ничего тебе не говорить. Наверное, хочет сюрприз приготовить… Сам не знаю, зачем я тебе это рассказываю, – хозяин недоуменно пожал плечами.

– Куда он пошел? – спросил Окш.

– Вон туда, – хозяин указал в окно. – Прямо по этой улочке. Еще догонишь, если постараешься.

С той самой страшной ночи, когда мрызлы, науськиваемые неизвестным максаром, громили мастерскую, Окшу бегать не приходилось. Однако незнакомца, принесшего с собой опасность, он настиг единым духом.

Домашние войлочные тапочки делали поступь Окша бесшумной, и чужой человек обернулся лишь тогда, когда был крепко схвачен за плечо. Его ничем не примечательное, плоское лицо исказилось страхом – перед собой он видел не худосочного и бледного паренька, а кого-то совсем другого, кого боялся уже загодя.

Скрупулезно копаться в сознании незнакомца у Окша просто не было времени, поэтому он напрямик спросил:

– Будешь правду говорить?

Тот только кивнул в ответ, и Окш понял – все расскажет, лишь бы только жизнь свою драгоценную сохранить.

– Ты сам кто? – задал он следующий вопрос, хотя уже и так понял, что это обыкновенный бродяга, за деньги нанявшийся в соглядатаи.

– Никто я… Так, прохожий… Мелкими услугами кормлюсь… Если что-то разузнать надо, меня посылают…

– Кто посылает?

– Разные люди…

– А в этот раз кто послал?

– Один человек… Я его плохо знаю… Очень богатый. Но вроде не из здешних. Таких, как я, у него сотни. Он их по всей стране гоняет.

– Имя у него имеется?

– Лично я с ним не знакомился. А люди достойные его Хавром кличут.

– Просто Хавром?

– Да, просто Хавром. Без прозвища.

Одного мгновения хватило Окшу, чтобы из бессвязных и путаных воспоминаний соглядатая воссоздать облик того, кто так интересовался судьбой бывшего подмастерья-оружейника. Ничего особенного – заурядная внешность, легкая хромота, скромная одежда. Явно не максар, но и не жестянщик. Никогда раньше Окш с ним не встречался, это уж точно.

– Кто дал тебе мои приметы? – Для острастки он тряхнул соглядатая за плечо.

– Ой, больно! Он и дал, кто же еще…

– Почему тебя послали именно сюда?

– Слух прошел, что здесь какой-то ловкач объявился. Всех игроков в кости облапошил. Да еще напоследок заставил их в штаны наложить. Чтобы, значит, самому спокойно уйти. Случай примечательный. А мы все примечательные случаи к этому Окшу Сухорукому примеряем. Не он ли это чудит… Я людей расспросил, у старосты справки навел, и вышло, что единственный посторонний человек в поселке – это подручный пекаря, то есть ты… От людей прячется. Знакомства ни с кем не водит, а выпекает такое, чего здесь отродясь не пробовали. Вот я и сунулся на свою голову в пекарню… Не убивай меня, а?

– Что тебе обо мне известно?

– Ничего, клянусь! – Соглядатай даже в грудь себя ударил для вящей убедительности.

– Тогда почему ты думаешь, что я могу тебя убить?

– Не знаю… Но уж если тебя так ищут, то дело нечистое. Не зря же такую прорву денег на это ухлопали.

Окш понимал, что соглядатай – мелкая сошка в чьей-то большой игре – уже выложил все, что знал. Теперь надо решить, как поступить с ним. Об убийстве, само собой, и речи быть не могло. Уговорить? Подкупить? Не получится. Такой мать родную продаст и перепродаст. Немного подправить его память? Внушить, что ничего подозрительного здесь не обнаружено? А если вдруг найдется кто-то, кто умеет проникать в человеческое сознание еще глубже, чем Окш? Ведь как ни вытравливай надпись на бумаге, ее, при определенной сноровке, всегда можно восстановить. Остается только одно – выжечь его память целиком, дотла, как сжигают компрометирующие документы.

Задумавшись, Окш немного ослабил хватку, и соглядатай, резко крутанувшись на месте, вырвался из его рук.

Дальнейшее произошло мгновенно и почти помимо воли самого Окша. Заряд бешеной ярости, невидимый и неощутимый со стороны, настиг беглеца уже через пару шагов. По своей эффективности он не уступал разрывной пуле, но только на этот раз пострадало не человеческое тело, а человеческое сознание.

Соглядатай упал. Он был жив, но уже не мог ни ходить, ни говорить, ни воспринимать окружающую действительность. Он разом забыл все, что успел усвоить на протяжении целой жизни, начиная с первого дня. Его память превратилась в горсточку праха.

Так Окш стал убийцей, потому что лишить человека личности почти то же самое, что уничтожить его физически.

Вернувшись в пекарню, Окш вывалил перед ошарашенным хозяином целую кучу золота – и своего собственного, и позаимствованного у соглядатая.

– Болтовней вы сегодня уже много заработали, так постарайтесь заработать еще и молчанием, – сказал он тоном, не терпящим возражения. – Я ухожу от вас и больше сюда не вернусь. Можете объявить, что я обокрал ваш дом, надругался над вашей дочкой и после этого скрылся в неизвестном направлении. Того человека, который приходил сегодня, вы не видели и, само собой, никаких разговоров с ним не вели. Запомнили?

– Запомнил, – кивнул пекарь, которому уже было не до пирожков и пончиков.

– Лучше всего будет, если вы срочно распродадите имущество и уедете куда-нибудь подальше, – добавил он, натягивая сапоги хозяина. – Не для меня лучше, а для вас…

– Вот ведь беда какая, – запричитал пекарь, сгребая золото со стола. – Недаром я сегодня дурной сон видел… Будто бы я себе новую обувку приобретаю…

– Это уж точно, – согласился Окш. – В руку сон оказался.

Полдня ушло на то, чтобы уничтожить все следы проводившейся в подвале работы. Кое-что он сжег в печи, кое-что закопал, кое-что утопил в протекавшей неподалеку речке. Никакой жалости при этом Окш не испытывал. Не повезло сегодня – повезет завтра. Не получилось на этом месте – получится в другом. Не надо только отчаиваться.

Хозяйская дочка, деятельно помогавшая ему, не переставала рыдать.

– Я тебя еще увижу? – спросила она, когда слезы наконец иссякли.

– Вряд ли, – честно ответил он. – Но, без сомнения, ты про меня еще услышишь.

Так он и ушел под покровом Синей ночи, без единой монетки в кармане, в чужих сапогах и чужом плаще – неприкаянная головушка, вечный бродяга, перекати-поле, гонимое не ветром, а чьей-то злой волей…

Окш даже не представлял себе, в какую сторону ему лучше направиться. Он не хотел покидать Страну жестянщиков, хотя и понимал, что здесь ему покоя не будет. Те, кто с достойной лучшего применения настойчивостью преследовал его, раскинули повсюду столько ловчих сетей, что рано или поздно он должен угодить в одну из них.

Да и куда ты денешься с такой приметной внешностью, а вдобавок еще и с изувеченной рукой, локоть которой всегда неуклюже отставлен в сторону – никаким плащом не прикроешь. Его приметы, наверное, уже известны всем старостам, всем караванщикам, всем трактирщикам, всем, кто без дела слоняется по торным дорогам и лесным тропкам, кто ради пары лишних монет способен на любую низость.

И вновь не парой монет здесь пахнет. Можно себе представить, какая премия обещана за его голову, если даже у нищих соглядатаев сейчас кошели лопаются от золота.

Без сна и отдыха Окш шел через дремучие леса и болотистые плавни, через торфяные поля и некошеные луга, упорно увеличивая дистанцию, отделявшую его от рудничного поселка, по которому скорее всего уже рыскали ищейки этого самого проклятого Хавра.

В том, что пекарь выдаст его с головой, Окш не сомневался. Даже не за деньги выдаст, а просто так, от страха. Да и доченька молчать не станет. Кто он ей теперь? С глаз долой – из сердца вон. Но не выжигать же память каждому трусу и каждой сластолюбивой дурочке.

Нельзя сказать, чтобы Окш не испытывал потребности в пище – под ложечкой сосало все сильнее. Однако вскоре он привык к голоду, сжился с ним, как до этого уже сжился с усталостью, с укусами комаров, с болью в ногах, стертых чужими сапогами.

Местность постепенно повышалась, болота исчезли, да и леса стали уже не такими густыми. Все чаще встречались суходолы и каменистые осыпи. За время, проведенное в пути, Окш не заметил ничего, что могло бы свидетельствовать о присутствии в этих краях человека. Каково же было его удивление, когда, пересекая всхолмленную, заросшую колючим кустарником и бурьяном равнину, он уловил запах дыма, смешанный с ароматом чего-то съестного.

В этой глуши Окшу бояться было некого, и он сразу повернул в ту сторону, где предположительно находился костер. Несколько раз он терял верное направление (видимо, неустойчивый ветер мотал столбом дыма, как кобыла хвостом), но каждый раз вновь отыскивал его.

Ни голосов людей, ни тем более их мыслей он пока не слышал. Скорее всего они отсыпались после плотного обеда, а сновидение – вещь нежная, его вот так сразу и не уловишь.

Костер отыскался в лесу – даже не на полянке, а прямо в корнях огромного, неизвестной породы дерева. Огонь уже почти догорел, но жара в углях оставалось немало, хоть целого кролика поджаривай. Дым стлался по стволу дерева вверх и там рассеивался в густой листве. Впрочем, все эти подробности Окш рассмотрел уже после того, как убедился, что ни людей, ни мрызлов, ни каких-либо других живых существ возле костра не наблюдается. Тот, кто развел его, оставил на память о себе лишь кучку тщательно обглоданных хрупких костей (не то птичьих, не то лягушачьих) да узкие неглубокие следы обуви.

Еле сдержав возглас разочарования, Окш присел возле костра. Ладно, пусть в брюхе голодно, так хоть ноги в тепле. Сапоги уже давно пора просушить, да и плащ так набряк влагой, что стал весить раза в два больше, чем прежде.

Однако что-то мешало Окшу вплотную заняться бытовыми проблемами. Неясное предчувствие угнетало его, хотя опасность как таковая отсутствовала и он мог поклясться, что лес вокруг пуст (белки, птицы и разные мелкие букашки в счет, конечно, не шли).

И все же что-то здесь было не так. Уже достаточно наученный горьким опытом изгоя, Окш встал и внимательно осмотрел следы. Если они принадлежали человеку, а не лесному духу, то человек этот был невысоким и хрупким, как ребенок. Вот тебе и еще одна загадка!

Говоря языком охотников, следы были «теплыми». Существо, оставившее их, не могло уйти далеко. Для собственного спокойствия не мешало бы удостовериться, какие намерения имеет этот малыш и что он вообще делает в такой глухомани.

Сказано – сделано. Суховатый мох плохо сохранял отпечатки легких ног, но ведь человека, идущего через лес, можно выследить и по многим другим приметам – хотя бы по надломленным веткам папоротника, по разорванной паутине или в крайнем случае по едва уловимому запаху дыма, глубоко въевшемуся в его одежду.

Очень скоро Окш понял, что взялся не за свое дело, вернее, связался с чем-то таким, с чем связываться не стоило бы. След, недолго поплутав среди гигантских деревьев, исчез. Можно было подумать, что существо, преследуемое Окшем, растворилось в воздухе или взмыло в небеса.

Вполне вероятно, это и в самом деле был сказочный лесной дух, которому здесь должны потворствовать каждая травинка и каждый сучок, но имелось и другое, куда более прозаическое объяснение – проворный малыш, почуяв за собой погоню, просто вскарабкался на дерево.

Но ненадежные лесные кроны – это вам не матушка-земля. По ним и белка далеко не уйдет. Значит, этот ловкач прячется где-то поблизости. И тем не менее Окш не ощущал его присутствия.

Стоять здесь столбом и дальше становилось опасным. Что же делать? Как ни в чем не бывало повернуться и отправиться восвояси? И тут же схлопотать в спину метательный нож или стрелу… Вступить в переговоры? А ведь это мысль!

– Кто бы ты ни был, человек или лесной дух, я не собираюсь причинять тебе вреда, – сказал Окш как можно более проникновенно. – Прости, если я ненароком потревожил твой покой. Если не хочешь показываться мне, так и не показывайся. Это твое дело. Я забрел в эти места случайно и постараюсь как можно быстрее покинуть их. Ты только, пожалуйста, не мешай мне.

Под сводами леса пронесся странный звук – не то хохот, не то завывание. Издать его, конечно, могла и какая-нибудь птица, зато тот, кто швырнул в Окша тяжелую, колючую шишку, должен был обладать как минимум руками.

Не спуская глаз с буйной зелени древесных крон, Окш медленно попятился назад. Ни одно из его чувств не могло указать хотя бы даже примерное местонахождение противника. Более того, какая-то слабость, не только телесная, но и умственная, навалилась на Окша.

На миг он даже потерял связь с действительностью и внезапно как бы переместился обратно в мрачную постылую пекарню, из печки которой почему-то тянуло не сухим жаром, а сырой прохладой.

Однако это наваждение прошло так же быстро, как и тот ужас, что он пережил при побеге из горящей мастерской. У Окша не было никакого боевого опыта; его, как инвалида, даже к фехтованию не допускали, но сейчас он инстинктивно догадался, что вовлечен в некий поединок, где роль мечей выполняет человеческая воля. Мало того, что Окш уже пропустил один удар (тот самый сдвиг во времени, означавший, что кто-то проник в его сознание), он до сих пор даже не видел врага.

Продолжая отступать, Окш напрягал все внутренние силы, о свойствах и возможностях которых знал еще так до обидного мало и пользоваться которыми умел примерно так же, как грудной ребенок – своей мускулатурой.

В вышине снова раздался пронзительный хохот, как бы предупреждающий об очередном выпаде. Сознание Окша слегка помутилось, но он выдержал этот удар, попытался достойно ответить и внезапно увидел ослепительно яркую и неестественно четкую картину: черные скалы, голубое небо, а посреди всего этого – чудовище с телом человека и с лицом мертвого льва – страшным, гниющим, изъеденным червями.

Тут шишки посыпались буквально градом, а затем Окш услышал, как сверху что-то рушится чуть ли не ему на голову. Он машинально отскочил в сторону и успел рассмотреть, что шум этот производит вовсе не какой-нибудь падающий предмет, а бледная белобрысая девчонка, стремительно спускающаяся по древесному стволу. Так она ему и запомнилась: комета с серебристым развевающимся хвостом и три пятна на ней – одно алое и два зеленых.

Тело девчонки, благодаря защитной одежде почти неразличимое в лесной полумгле, Окш разглядел только после того, как она оказалась на земле. Сразу стало понятно, почему следы, оставленные у костра, он ошибочно принял за отпечатки ног ребенка. Девчонка была хоть и высокой – на полголовы выше Окша, – но необычайно хрупкой, ломкой, узкой в кости. Про таких коренастые от природы жестянщики неодобрительно говорили: «Весит небось чуть поболе котенка».

Казалось, эту лесную фею можно сбить с ног одним щелчком, но Окш по этому поводу не обольщался – слишком стремительными и ловкими были движения девчонки, слишком проницательно глядели ее огромные зеленые глаза, слишком снисходительная улыбка кривила алые губы. Проникнуть в ее мысли было невозможно – это он понял сразу. Девчонка была защищена от всяких жизненных передряг куда лучше, чем кто-нибудь другой из тех, кого до этого знал Окш.

– Что ты здесь ищешь, дурак? – Слова ее были понятны Окшу, хотя говорила она совсем не так, как это принято у жестянщиков.

– Укрытие, – врать Окш не собирался, себе дороже будет.

– Разве тебя кто-нибудь преследует?

– Да.

– Пирожки с вареньем или булочки с маком?

Окш подумал: «Вот, дрянь, влезла все же в мое сознание!» – но ответил солидно:

– У меня есть могущественные и беспощадные враги.

– Скажи пожалуйста! – Девчонка надула губы. – Какая важная птица залетела в наши края! А ты вообще кто – человек?

– Наверное… – этот простой вопрос почему-то смутил Окша.

– Нав-верное, – передразнила его девчонка. – Если бы ты был человеком, то уже давно бы корчился, как червяк, у моих ног. Может, ты максар?

– Нет… Не знаю. – Такая мысль раньше почему-то не приходила Окшу в голову.

– Сейчас мы это проверим.

Девчонка двигалась так проворно, словно под ногами у нее была не мягкая лесная почва, не очень-то способствующая акробатическим забавам, а туго натянутая сетка, которой пользуются для страховки странствующие циркачи. Окш и глазом моргнуть не успел, а она уже летела на него, выставив вперед руки с растопыренными, как когти птицы, пальцами.

И все же она была чересчур легка. Окш хоть и получил сильнейший удар плечом в грудь (ногти ее рвали воздух, не касаясь его лица), но на ногах устоял.

– Молодец! – воскликнула девчонка и, каким-то невероятным образом извернувшись, заехала ему носком ботинка в ухо. – Не зевай!

В течение нескольких последующих мгновений она нанесла целую серию стремительных ударов. Одни Окш кое-как отбил, от других увернулся и уже сам перешел в атаку – схватил девчонку обеими руками за горло (он не раз видел, как жестянщики применяют такой прием в драке).

Однако здесь его ожидала неудача. Тоненькая и на вид нежная шейка оказалась твердой как камень. Девчонка рванулась из его захвата так, что одежда на ней треснула, и отскочила. Окш по инерции подался вперед, и уж тут-то она своего шанса не упустила – подсекла его потерявшую опору ногу да еще и руками в сторону поддернула.

Дальнейший диалог они продолжали в следующем положении – он лежа на земле, а она удобно рассевшись у него на груди.

– Эх ты, максар, – девчонка презрительно оттопырила нижнюю губу. – Тебе еще сиську надо сосать.

Косясь на ее юные груди, выглядывавшие в распахнувшийся разрез рубахи, Окш, благодаря общению с хозяйской дочкой кое-что в интимной жизни понимавший, ответил:

– Если твою, то с удовольствием.

Она ударила его по лицу – на этот раз хлестко, по-настоящему. А затем предупредила:

– Еще раз скажешь что-нибудь похожее – пожалеешь.

– Да что я такого сказал! – прошамкал Окш разбитым ртом. – Шуток не понимаешь.

– Не понимаю, – она зло скривилась. – Шуточками люди забавляются. А максары никогда не шутят.

– Ты разве максар? – Окш заерзал на земле. Девчонка была хоть и легкая, но дыхание ему все же стесняла.

– А разве не видно?

– Я себе максаров представлял иначе.

– Ну, конечно! – Она закатила глаза к небу. – Жестянщики тебе сказок нарасскажут! Если им верить, так максары чуть ли не чудовища огнедышащие! А ведь мы рождаемся похожими на людей. Некоторые в человеческом облике так всю жизнь и проводят. А другие придают своему телу ту форму, которая им нравится. Видел бы ты, к примеру, мою матушку. Ну прямо богиня похоти какая-то!

– А ты какой облик хотела бы иметь?

– Разве этот тебе не нравится? – Похоже, девчонка обиделась.

– Нравится, – поспешно заверил ее Окш. – Но для максара как-то не солидно… Тут мне видение было недавно… Человек со звериной башкой. И вся она какая-то гнилая. Это был максар?

– Нет. Я просто хотела тебя напугать. Чувствую, что ты мысли мои пытаешься перехватить. Ну тогда получай подарочек…

– Но я не очень-то испугался. – Окш осторожно пошевелился.

– Не дергайся! – Теперь она закинула ногу на грудь Окшу таким образом, что он оказался как бы в капкане. – Давай лучше решать, что с тобой делать.

– Ты победила, ты и решай. – Окш великодушно уступил инициативу девчонке.

– Как будто бы это так просто! – возмутилась она. – Убивать тебя вроде бы не за что… От этого мне ни пользы, ни удовольствия. Пощады ты сам не просишь. Помощи тоже.

– А чем, интересно, ты можешь помочь? – оживился Окш.

– Я максар, – гордо ответила девчонка. – Хочешь оторву тебе голову и пришью к заднему месту. Или превращу тебя в мрызла.

– Ну а если что-нибудь попроще? Например, руку мне вылечить?

– Покажи… Что с ней? – Девчонка упорно не хотела пересаживаться с его груди на землю.

– Высохла, – объяснил Окш. – С детства такая. Даже кулак сжать не могу.

– Сложного тут ничего нет, – пальцы девчонки пробежались по его бесчувственной, как деревяшка, руке, – кость цела. Нервы надо заменить. Нарастить мышцы. Да только в лесу такие дела не делаются.

– А где делаются?

– В любом из замков максаров. Видел бы ты, что творится в их подземельях. Там человека шутя превращают в мрызла, а вепря в верхового скакуна. Сотни поколений наших предков совершенствовались в этом мастерстве. Если надо, тебя там по косточкам переберут, а потом по-новому сложат.

– Зачем меня по косточкам перебирать? – Окшу такая перспектива не очень-то понравилась. – Мне и так хорошо.

– Ничего ты не понимаешь, – девчонка разговаривала с ним, как с несмышленышем. – Как ни крути, а ты максар. Хотя, наверное, не совсем чистый. В смысле происхождения… Да я и сама максар только наполовину. Сути дела это не меняет. Но для того, чтобы стать истинным максаром, нужно обязательно пройти через муки телесного перевоплощения. Только тогда ты станешь силен, быстр и вынослив, как наши предки, смело выходившие на бой с богами. Только тогда твоя плоть превратится в неуязвимую сталь. Только тогда ты научишься проникать в самые глубины человеческого сознания.

– Хочешь сказать, что ты сама уже прошла такое перевоплощение? – Теперь у Окша перехватило дух уже не оттого, что кто-то бесцеремонно расселся у него на груди, а от нарисованной перед ним перспективы.

– В основном да, – ответила девчонка не совсем определенно. – Хотя пределов тут нет. Можно без конца совершенствовать свое тело и укреплять волю. Да и от твоего собственного вкуса все зависит. Некоторые максары на время даже принимают облик деревьев или всяких кошмарных тварей.

– Но ведь сначала кто-то должен помочь мне. Сам же я не перевоплощусь.

– Конечно. Нужно, чтобы какой-нибудь достаточно опытный в этом деле максар заинтересовался тобой. Меня, например, кроила и перекраивала мамаша. Ей, видите ли, очень приспичило отомстить моему папочке. Уж и не знаю, чем он ей так не угодил. Ну а сама с ним расправиться она по какой-то причине не могла. Не то на свои силы не надеялась, не то боялась надолго покидать свои владения. У нас знаешь как – только успеешь отлучиться, а в твоем замке уже распоряжается какой-нибудь наглый чужак. Вот она и собиралась воспитать из меня мстителя. Но папочка перебрался в такие края, что его уже при всем желании не достанешь. Вот эта стерва и стала на мне свою злобу вымещать. Ну и я, конечно, в долгу никогда не оставалась. Видишь, какие у меня ногти? Кабанью шкуру распарывают… Теперь мы с мамочкой смертельные враги… Или я, или она… А ты своих родителей знаешь?

– Нет, – покачал головой Окш. – Я круглый сирота.

– Ну это у нас сплошь и рядом! Родят ребеночка и выбросят где-нибудь в безлюдном месте. Если ты, стало быть, достойный потомок максаров, ты и сам как-нибудь выкарабкаешься… Зато и слабаки среди нас не водятся.

– Послушай, а твоя мать не сможет мне помочь?

– Почему бы нет! Она мальчишек обожает. Поможет. Распорет и зашьет в лучшем виде. Только потом тебе придется полжизни за эту услугу отрабатывать.

– Как отрабатывать? – не понял Окш.

– А как племенной бык свой корм отрабатывает? Вот и ты тем же манером. Только у быка коров целое стадо, а тут все наоборот. У одной коровы полсотни быков. И все ей мало! Любого может до смерти заездить. Хоть человека, хоть максара, хоть чудище десятиногое.

– Вот как… – пробормотал несколько смущенный Окш. – А что бы ты сама мне посоветовала?

– Приспичило стать максаром? – Девчонка явно издевалась над ним.

– Сама ведь сказала, что я максар по крови. Зачем же идти против природы?

– Смотри! – Молниеносным движением она подхватила упавшую с дерева жирную мохнатую гусеницу. – Вот эта противная тварь, умеющая только жрать и гадить, однажды превратится в прекрасную бабочку, которой доступны радость полета и страсть совокупления. Беда только в том, что бабочке отмерен очень короткий век. Дав продолжение своему роду, она умрет… Хотя вот в таком виде могла бы жить долго. Жрать и гадить под себя. Жрать и гадить. Заметить ее на дереве очень трудно. Да и не всякая пташка польстится на такую мерзость. Бывает, правда, что осы скармливают гусеницу своим личинкам. Главное тут – не высовываться… Став максаром, ты сразу возвысишься над обыкновенными людьми. Обретешь способности, о которых сейчас можешь лишь мечтать. Узнаешь науку ненависти. Настоящей ненависти, что разит слабодушных людей не хуже клинка… Но зато и враги у тебя появятся соответствующие. Не воробьи и осы, а ястребы. Немногие из нас доживают до преклонных лет. А тот, кто доживает, с ног до головы, как броней, покрыт коростой своей и чужой крови. Он никому не верит, он никого не любит. Он уже не мыслит своего существования без насилия, без лжи, без убийств… Впрочем, после того, как наши клинки стали ни на что не годным хламом, что-то, возможно, и изменится. Хотя свинья всегда грязи найдет. Подыщется замена и клинкам. Мгновенно действующие яды, смертоносная зараза, какие-нибудь чудовища, куда более могучие, чем мрызлы…

– А что за беда случилась с вашими клинками? – осторожно поинтересовался Окш.

– Ты как-то странно спрашиваешь, – покосилась на него девчонка. – Я бы сказала – воровато… Будто хочешь скрыть свой интерес. А ведь здесь никаких секретов нет. Так мне рассказывать?

– Да.

– Максар может посвятить себя только занятиям, достойным богов. Войне и перевоплощению живых существ. Торговля, земледелие, ремесла – не для нас. Всем этим занимаются люди. Жестянщики, например, больше всего преуспели в оружейном деле. Уже много поколений подряд они создают для нас клинки, от которых в бою нет никакой защиты. Народ этот всегда испытывал к максарам чувство ненависти. Но ненависти бессильной, ведь мы могли в любой момент растоптать их. Дабы иметь хоть какую-нибудь гарантию собственной безопасности, жестянщики предусмотрели одну хитрость. Наши клинки действуют лишь до тех пор, пока живы их создатели. До поры до времени максарам это было безразлично. Жестянщики никогда бы не посмели по своей воле причинить вред нашему оружию. В отместку их заставили бы есть собственных детей, вырывать друг другу глаза, поджигать родные жилища. Жестянщики боятся не клинков. Они боятся максаров. А нам клинки нужны только для сведения счетов между собой. И вот один максар по имени Карглак…

– Кто? – Окш невольно вздрогнул, вспомнив пятно мрака, силою своей злой воли погубившее оружейников.

– Карглак. Ты знаешь его?

– Нет…

– Почему же ты так разволновался?

– Сам не знаю… Рассказывай дальше.

– Странно. Ты что-то не договариваешь. – Девчонка нахмурилась. – Ну да ладно. Потом разберемся… И вот этот Карглак втайне от других максаров уничтожил всех жестянщиков, имевших хоть какое-то отношение к клинкам. Результат не заставил себя долго ждать. Клинки утратили свои замечательные свойства… Мне это, правда, пошло только на пользу. А не то мамочка уже собралась было окончательно расквитаться со мной…

– А это и в самом деле был Карглак? – перебил ее Окш, узнавший наконец имя того, кто был главным виновником его злоключений.

– Прямых доказательств нет, – немного замялась девчонка. – Свидетелей ведь не осталось, а самого Карглака не очень-то спросишь… Но больше некому. Он и раньше носился с идеей сплочения максаров. Доказывал всем подряд, что наши вечные распри идут на пользу только врагам. Хотя, спрашивается, где они, те враги? Уж не жестянщики ли? Ну не можем мы жить между собой в мире и согласии – что тут поделаешь. А Карглак знай свое твердит. Дескать, объединившись, мы станем владыками мира. Как будто кто-то другой претендует на это право. Сколько помнят себя максары, они всегда властвовали над соседними народами. Каждый из нас – бог сам по себе. Он строит такой мир, какой его устраивает. По своей прихоти создает слуг и рабов. Постоянно меняет свою собственную сущность. Никто не вправе поучать максара. Даже другой максар. Да он и не потерпит ущемления своих исконных прав. Такой заварухи, какую поднял Карглак, у нас давно не было. Сейчас ему приходится туго. На него ополчилось немало соседей, в том числе и моя мамаша. Это единственное, в чем я ее поддерживаю. Отщепенцев и выродков следует беспощадно карать. И лучше всего – сообща. Такая мразь недостойна носить имя максара.

– Да ведь ты сама вроде еще не полноправный максар. – Окш решил слегка уязвить девчонку. – У тебя даже крыши над головой нет, не говоря уже о рабах и слугах.

– Все это у меня будет, – заверила его девчонка. – Вот только дай с мамашей рассчитаться.

– А что, если я предложу тебе сотрудничество? – Окш постарался придать своим словам максимум убедительности. – Или, проще говоря, сделку…

– Ты? – фыркнула девчонка. – Мне? Ну-ну, давай, интересно послушать…

– Я постараюсь добыть для тебя клинок. Действующий, естественно. Как ты будешь его использовать, для защиты от матери или для расправы с ней, меня не касается. Ты же, в свою очередь, поможешь мне превратиться в настоящего максара.

– Ты, похоже, бредишь. Подыши, не то посинел весь. – Девчонка проворно вскочила на ноги. – А теперь слушай меня. Вполне возможно, из тебя и получится настоящий максар. Во всяком случае, ко лжи ты пристрастия не питаешь. Но, спрашивается, где такой желторотый птенец раздобудет клинок? Ведь это символ достоинства максара, знак его принадлежности к высшей расе… Даже сейчас, когда клинки утратили свою силу, никто из максаров по доброй воле не согласится расстаться с ним. Допустим даже, что случилось невозможное и ты завладел таким клинком. Отнял его, к примеру, у того же Карглака. Но как ты вернешь клинку его прежние качества? Тут не такие мудрецы, как ты, головы ломали. Жестянщиков и на испуг брали, и золотом прельщали – все без толку. Нет среди них никого, кто хотя бы видел клинок вблизи. Карглак на славу постарался, все учел. Не рубить нам больше друг друга этими клинками.

– А коли я скажу тебе, что знаю устройство клинка если и не досконально, то не хуже, чем многие из погибших оружейников?

Окш был уверен, что сразит девчонку таким заявлением.

– Не смеши меня, – она вновь фыркнула, как кошка, которой в рыбе попадаются одни только колючие кости.

– Давай сделаем так, – он впервые отважился взглянуть ей в глаза, беспощадные и всевидящие глаза максара. – Я позволю тебе проникнуть в мое сознание. Но лишь на одно мгновение. Уверен, тогда ты найдешь доказательства моей правоты. Очень прошу тебя не злоупотреблять оказанным доверием.

– Если ты сам это предложил, так зачем же ставишь условия?

– Это не условия. И не предостережение. Это просьба.

– Я просто заинтригована, – девчонка скривилась так, словно была заранее уверена, что ничего путного у них не получится. – Так и быть, давай попробуем. Обещаю, с моей стороны подвоха не будет.

Окш закрыл глаза и попытался вызвать из глубины своей памяти нужные образы. Как назло, они были неясными и бессвязными – пережитое потрясение многое вытравило из сознания, как хлор вытравляет с бумаги картинки и надписи.

Не без труда ему удалось припомнить оружейную мастерскую, где было пережито немало радостей и еще больше бед. Затем он сфокусировал внимание на своих собственных руках, разбирающих клинок… А это уже подвал в доме пекаря… Тщательно вычерченные схемы и разложенные поверх них заготовки…

Все время находиться в состоянии сосредоточенности было не так уж и просто. В голову постоянно лезла не имеющая никакого отношения к делу чепуха. Наверное, ему просто недоставало нужного опыта.

Момент, когда чужая воля проникла в его сознание, Окш угадал по легкому головокружению. Нечто похожее он уже испытывал раньше, тайком опорожнив кружку хлебного вина.

Теперь вызванные из прошлого образы замелькали часто-часто, словно кто-то бегло листал книгу его памяти.

– Все, хватит! – крикнул он. – Я же предупреждал тебя – только чуть-чуть.

Сделав над собой неимоверное усилие, Окш захлопнул створки сознания, хотя и нематериальные, но непроницаемые для чужаков (за эту способность он должен был благодарить неизвестного родителя-максара).

Девчонка молчала. Видимо, ей нужно было какое-то время для осмысления полученной информации.

– Ну как? – нетерпеливо поинтересовался Окш. – Что ты видела?

– Толстозадую девку, задравшую перед тобой подол. И что ты выделывал с ней! Тьфу! – даже не сказала, а скорее выхаркнула девчонка.

– Я был лучшего мнения о тебе, – с укором произнес Окш. – Зачем соваться в то, что тебя не касается?

– Ты своих дружков-жестянщиков учи, а не меня! Разве я виновата, что эта голая задница застит тебе все другие воспоминания! Ты, оказывается, такая же скотина, как и моя мамаша. Зря я вас вместе не свела…

– Не понимаю, почему это все так бесит тебя?..

– Потом поймешь… – Ей потребовалось какое-то время, чтобы взять себя в руки. – А теперь о деле. Спорить не буду. Ты имел раньше какое-то отношение к клинкам. И ты даже надеешься создать такой клинок самостоятельно. Кое-что у тебя уже получилось. Но в глубине твоей души таится неуверенность.

– Сомнения, конечно, есть, – не стал отпираться Окш. – Но они знакомы всем, кто когда-нибудь брался за столь грандиозное дело. Пойми, я сейчас единственный, кто причастен к тайне клинков. Всем известно, что максары не питают пристрастия к ремеслам. Однако я максар лишь наполовину, ты сама это сказала. Кто-то из моих родителей понимал толк в технике. Я легко постиг все премудрости оружейного дела, а кое в чем даже превзошел учителей. Задача передо мной стоит нелегкая, но я с ней справлюсь. У тебя будет клинок.

– Твоя убежденность мне нравится, – девчонка наконец-то умерила свой язвительный тон. – Хотелось бы надеяться, что это не пустая бравада… Сколько времени понадобится на создание клинка?

– Вот уж чего не знаю, того не знаю, – пожал плечами Окш. – Сейчас я располагаю только тайным знанием да одной-единственной рукой. Понадобятся и уникальные инструменты, и редкие металлы, которые, как я слышал, хранятся в сокровищницах максаров. Но, главное, мне нужен покой.

– Выражайся яснее.

– За мной идет настоящая охота. Вполне возможно, что это связано с моей работой в оружейной мастерской. Тогда я сумел уйти от Карглака. Не знаю даже, как ему стало известно обо мне спустя столько времени. По крайней мере его приспешники располагают детальным описанием моей внешности. Где уж тут думать о серьезной работе. Бегаю с места на место, как заяц. Мне нужно уйти в тень, сменить внешность, найти безопасное пристанище.

– Что касается внешности, я сумею тебе помочь, – сказала девчонка, что-то предварительно прикинув в уме. – И руку заодно подлечу. Все остальное – инструменты, материалы и безопасное пристанище придется купить за деньги. Жестянщики любят золото.

– Уж если ты в состоянии изменить мою внешность, то поработай и над моей глубинной сущностью. Сделай из меня максара. – Окш лукаво прищурился, как будто бы заранее зная, каков будет ответ.

– Я бы рада… – замялась девчонка. – Но у нас на это просто не хватит времени.

– Мне кажется, причина кроется в другом. Просто ты еще недостаточно сведуща в этом достойном богов искусстве. Разве не так? Извини, я тоже сумел кое-что прочитать в твоем сознании.

– Пусть будет так, – девчонка не отпиралась, хотя и обиделась немного. – У меня и в самом деле мало опыта. Прежде чем браться за перевоплощение максара, нужно распотрошить не одну сотню мрызлов. Но задатки у меня прекрасные. Это, между прочим, даже мамаша заметила, после чего воспылала ко мне еще большей ненавистью. Со временем я переплюну самых искусных максаров, можешь не сомневаться.

– Я, конечно, желаю тебе успехов… но сейчас содрогаюсь от мысли, что над моим телом будет работать не мастер, а подмастерье.

– Чтобы сделать твою рожу чуть менее уродливой, хватит и моего умения, – ответила девчонка высокомерно, однако тут же постаралась перевести разговор на другую тему. – Догадайся, куда мы сейчас отправимся?

– Будь на то моя власть, я бы отправился туда, где вдоволь горячей еды, крепкого вина да вдобавок еще имеется сухая постель, – мечтательно произнес Окш, вспомнив почему-то дом пекаря, где всего этого хватало с избытком.

– Как-нибудь в следующий раз, – развеяла его надежды девчонка. – Сейчас мы навестим замок моей мамаши. Только там я смогу помочь тебе.

– Предложение, прямо скажем, неожиданное. – Девчонка не переставала удивлять Окша своими словами и поступками. – А зачем, спрашивается, нам лезть прямо в петлю?

– Ты только ничего не бойся! Я ведь уже говорила, что мамаша вместе с другими максарами осаждает цитадель, в которой укрылся Карглак. Не до меня ей сейчас.

– Но ведь кого-то же она вместо себя оставила. Вряд ли замок сейчас пустует.

– Ее прислужники не смогут противостоять мне. Уж с ними-то я как-нибудь справлюсь. Лишь бы мамаша не вернулась раньше срока. – Окш уловил в ее голосе еле заметную тревогу.

– Что ни говори, а риск велик…

– А ты как думал! Каждый шаг по земле максаров связан с риском. Но другого выхода у нас все равно нет.

– Так и быть! – решительно заявил Окш. – Я полностью на тебя полагаюсь. Хозяин обязан позаботиться о безопасности гостя.

– Позабочусь, не переживай… Только ты отныне забудь про своеволие. Будешь делать все, как я скажу. Обещаешь?

– Обещаю.

– Вот и хорошо, – девчонка подмигнула ему. – Значит, договор заключен. От тебя я хочу получить клинок. Ты от меня – новый облик и содействие во всех начинаниях. Если наш план удастся, то впоследствии мы совместными усилиями расправимся с врагами. Я с мамашей, а ты с Карглаком. Если к тому времени они не перегрызут друг другу глотки…

– Карглак, если ты максар и если ты мужчина, покажись нам! – в который уже раз бросила вызов Генобра. – Давно ли ты уподобился червю, прячущемуся от небесного света под камнями?

Последние слова, видимо, задели хозяина цитадели за живое, и Генобра, а также ее союзники были удостоены ответа. Правда, сам Карглак высунуться наружу не рискнул, а определить, из какой именно норы доносится его громоподобный голос, было невозможно.

– Червь прячется под камнями не от небесного света, сестрица. Он прячется от прожорливых и глупых жаб вроде тебя. Я еще не выжил из ума, чтобы выйти на единоборство сразу против всех. Если бы ты была одна – тогда другое дело. Мои псы уже заскучали без свежего мяса. Гниющие трупы твоих прислужников им давно опротивели.

– Посмотрим, как ты запоешь, когда мы разворотим твое логово! – Слова Генобры сопровождались зловещими завываниями. – Одно дело каркать с высоких стен, а совсем другое – щебетать, сидя на колу.

– Зачем же причинять ущерб столь славной цитадели? – произнес Карглак с издевкой. – Ее возводили пять поколений моих предков. Все двери открыты настежь. Если желаете, заходите.

Последние слова Карглака потонули в грохоте, который произвел сорвавшийся с ближайшей скалы камень. Он был так велик, что мог превратить в лепешку не только Генобру, но и всех ее союзников. Облако пыли накрыло рати мрызлов, изготовившихся к штурму.

Вконец разъяренная Генобра уже разинула было рот, чтобы изрыгнуть очередную порцию хулы, но ее остановил максар по имени Мавгут – ближайший сосед и родственник Карглака, заранее выторговавший себе треть его состояния.

– Здесь не рынок, а ты не торговка тухлой рыбой, – буркнул он. – Стены бранью не разрушишь. Пора идти на приступ.

Повинуясь воле хозяев, мрызлы со всех сторон устремились к нагромождению черных скал, подножие которых было сплошь изрыто дырами всех размеров и форм.

Часть из лазов заканчивалась бездонными колодцами-ловушками, а в других мрызлов подстерегали привычные к тесноте и мраку воины Карглака, чьи короткие мечи и боевые топорики были здесь куда эффективней громоздких алебард и тяжелых копий.

Обе рати, подстегиваемые непреклонной волей своих хозяев, дрались с беззаветной храбростью, переходящей в жертвенность, и скоро все туннели заполнились мертвыми телами. Скалы, до того впитывавшие атакующих как губка, вместе с потоками крови отрыгнули назад и немногих уцелевших.

– Так нам его не одолеть, – сказал максар по имени Шалтарк, жутко изувеченный Карглаком еще в молодости и сейчас твердо решивший отомстить. – Нужно подвести сюда речной поток и затопить подземелья. Или заставить жестянщиков сделать взрывчатое зелье, перед которым не устоят даже эти скалы.

– Если такое и удастся, Карглак не станет дожидаться, пока его утопят или взорвут, – возразил Мавгут. – У него не меньше десятка других цитаделей, и поговаривают, что все они соединены подземными ходами.

– Что ты тогда предлагаешь? – спросила Генобра подозрительно. – Прекратить осаду? Признать свою неудачу?

– Не мне тебе рассказывать, что коварство порой разит получше любого клинка, – ответил Мавгут. – Придумай что-нибудь. Ведь ты уже свела в могилу немало максаров.

Проглотив этот сомнительный комплимент (любой конфликт между союзниками шел сейчас на пользу осажденным), Генобра задумчиво произнесла:

– По части коварства с Карглаком тягаться трудно… Хотя мысль ты подал дельную…

Мрызлы, сумевшие вырваться из подземелий цитадели живыми, сейчас гибли от стрел и камней, сыпавшихся со стен. Искаженный эхом, откуда-то вновь раздался голос Карглака:

– Не тратьте силы понапрасну! Возвращайтесь восвояси и готовьтесь к новым страшным битвам. Я хотел избавить вас от кровавых раздоров, но грядет новая беда. На сей раз не изнутри, а извне. Сбываются самые мрачные предсказания тех, кого вы раньше считали лжепророками. Губитель Максаров уже попирает нашу землю.

– Вот вам пример гнуснейшего коварства, – сказала Генобра. – Чего только Карглак не выдумает, чтобы отвлечь от себя наше внимание. Даже Губителя Максаров сюда приплел. Хотя мне лучше кого-либо другого известно, что пащенок, из которого со временем могло вырасти это чудовище, издох еще в младенческом возрасте… Ну и негодяй! Надеется, что мы ему поверим. Да за кого он нас принимает!

– Надо во что бы то ни стало подвести сюда воду, – твердил недалекий умом, но упрямый Шалтарк. – Она затопит не только подвалы замка, но и все подземные ходы. Пусть Карглак захлебнется в собственной берлоге.

– Как же мы тогда, интересно, доберемся до его сокровищ? – возражал жадный Мавгут. – Мне, в отличие от тебя, нужна не шкура Карглака, а его богатства. Нам нужно создать новых мрызлов. Похожих на змей, на кротов, на горных баранов. Тогда они легко проскользнут в тесные норы, вскарабкаются по скалам, подроются под фундамент.

– Предложение заманчивое, но для его выполнения нужно время, которого у нас нет, – возразила Генобра. – Уж если мы в кои-то веки собрались вместе, нужно использовать этот шанс до конца. Продолжим осаду! Сил у нас хватает. Даже если мы положим десятерых своих воинов за одного чужого. Карглак скоро останется единственным защитником крепости. На приступ!

В то же мгновение мрызлы, которых привела с собой Генобра, вскинули боевые знамена и, прикрываясь сомкнутыми над головой щитами, устремились к стенам скальной цитадели. Непреклонная воля властительницы с успехом заменяла бичи и цепи, которыми в сходной ситуации пользовались военачальники других народов. Мавгуту и Шалтарку не осталось ничего другого, как последовать примеру Генобры. В конце концов, мрызлы значили для них не больше, чем груды камней, которыми можно насмерть забить врага. И если какая-то часть этих камней не пригодилась, было бы глупо тащить их с собой. Пусть летят себе в цель! Такого добра вокруг навалом!

Сражение закипело с новой силой, но тут случилось нечто совершенно невероятное. Все, кто до этого успел полечь в схватке, – как осажденные, так и осаждающие, – за исключением разве что раздавленных в лепешку или разрубленных на куски, дружно вскочили на ноги и с яростью, удивительной даже для мрызлов, набросились на атакующих. А поскольку мертвые уже давно превосходили живых численностью, перевес сразу оказался на стороне Карглака.

– Что же это такое происходит! – воскликнул Мавгут. – Мои воины сражаются против меня! И я ничего не могу с этим поделать!

– Издохнув, они перестали быть твоими, – мрачно сказал Шалтарк. – Теперь ими командует смерть. Даже не знаю, каким образом Карглак сумел заполучить ее в союзники. Посмотри, каждый новый мертвец увеличивает число его воинов. Скоро мы останемся только втроем.

– Нет, вы как хотите, а мне это не нравится! – Мавгут стал поворачивать своего скакуна. – Надо, пока не поздно, удирать отсюда! Пусть Карглак подавится своим добром!

– Первый раз, когда я полностью согласен с тобой, – буркнул Шалтарк. – Не вижу смысла рисковать впустую. Сегодня Карглак намного сильнее нас, и здесь уже ничего не поделаешь. Лучше подстеречь его в каком-нибудь другом месте.

– Жалкие трусы! – набросилась на них Генобра. – И вы еще смеете после этого называться максарами? Проклинаю тот день, когда я связалась с вами…

Чернодолье не переставало удивлять Окша, до этого ни разу не покидавшего Страну жестянщиков.

Его просторы напоминали поверхность чернильного океана, мерно катившего к неведомому берегу свои могучие волны и вдруг превратившегося в камень. Ни одно дерево, ни один кустик не оживляли этого мрачного пейзажа, зато то тут, то там торчали неприступные цитадели – и уже давно покинутые хозяевами, и все еще обитаемые.

– Когда-то всю нашу страну окружала невидимая стена, одинаково непреодолимая и для мельчайших насекомых, и для громадных боевых машин, – рассказывала девчонка, при ближайшем знакомстве назвавшаяся Рагной. – Но с некоторых пор что-то в ней разладилось, и при желании всегда можно найти прореху. Первым, кто приложил руку к разрушению стены, была одна сумасбродка по имени Ирдана, кстати говоря, родственница моей мамаши. Если верить легендам, именно она должна была произвести на свет чудовище, которому суждено уничтожить всю расу максаров.

Местность вокруг выглядела совершенно безлюдной, хотя время от времени они натыкались на останки неведомых Окшу существ (голый камень, в отличие от земли, не принимал в себя мертвецов) или же на следы людоедских пиршеств.

Окш, куда более чуткий к опасности, чем Рагна, постоянно ощущал на себе пристальные недобрые взгляды обитателей здешних мест. Когда он сообщил об этом спутнице, та только беззаботно махнула рукой.

– Тут всякой дряни предостаточно. Но максаров они узнают издали и сразу прячутся от беды подальше.

– Где же тут можно спрятаться? – не поверил Окш. – До самого горизонта все как на ладони видно.

– Плохо ты нашу страну знаешь. Этот камень только кажется монолитом, – она что было силы топнула ногой. – На самом деле он как пемза. Всяких нор там больше, чем дырок в решете. Да только соваться в них я тебе не советую.

В отличие от других цитаделей Чернодолья, похожих на что угодно, но только не на человеческое жилье, замок Генобры (так, оказывается, звали мамашу Рагны) издали напоминал чуть ли не пряничный домик – искусно сложенные стены с зубцами и бойницами, крутые скаты черепичных крыш, вычурные башенки, позолоченные флюгера.

– Меня тут не любят, – сказала Рагна. – Понимают, что как только я покончу с мамашей, то и всех ее прихлебателей развешу на просушку. Поэтому здешняя стража скорее удавится, чем откроет мне ворота.

– Что же нам желать? – Окш понимал, что девчонка не жалуется, а затевает какую-то новую каверзу.

– Ты пойдешь вперед, а я пока спрячусь в какой-нибудь лощинке. Постарайся, чтобы тебя пустили внутрь. Пусть даже в качестве главного блюда для предстоящего обеда. Но особо с этим быдлом не церемонься. Не забывай, кто ты, а кто они.

– А если у меня не получится?

– Получится! Ты максар или дерьмо собачье? – накинулась на него Рагна. – Хватит за чужими спинами отсиживаться! Любой человек или мрызл против тебя то же самое, что волк против ягненка. Главное, заставь стражу открыть ворота. А там уж я подоспею.

Что-то неуверенно буркнув, Окш в одиночку направился к замку. Скоро он уловил на себе чужое внимание, но кто это был – стражник на башне или разбойник в засаде, так и осталось неясным. По звуку своих шагов Окш уже различал, где под ним сплошной камень, а где пустота.

Цепной мост, судя по всему, уже давным-давно не поднимался, зато окованные шипастым железом ворота были плотно закрыты. Если кто-то за ними и находился, то он или крепко спал, или вообще не имел мозгов – по крайней мере так казалось Окшу. Однако за зубцами нависающей над мостом башенки кто-то определенно скрывался и в данный момент во все глаза пялился на непрошеного гостя.

Этот взгляд и стал той путеводной нитью, по которой воля Окша проникла в сознание стражника.

До этого столь экзотическим способом ему приходилось общаться только с людьми – умными, глупыми, даже душевнобольными, но с людьми. Здесь же он словно вляпался в тягучую, неподатливую смолу. И что интересно – это было вовсе не сознание неразумной скотины, какие-то мыслишки там все же ворочались, но разобраться в них оказалось так же непросто, как прочесть каракули малограмотного пьяницы.

Похоже, в данный момент стражник мучительно соображал, кто это там топчется на мосту – бродяга, которого можно и камнем шугануть, или кто-то, явившийся по делу.

Чтобы заставить стражника спуститься к воротам, Окшу сначала надо было понять, кого он больше всего хотел бы видеть сейчас. Странствующего торговца съестным? Нет, стражник сыт, а еды в замке предостаточно. Винокура с бочонком на плече? Тоже мимо. Стражник никогда не пробовал спиртного и не видит в нем никакого проку. Сочную женщину не очень строгих правил? Это уже ближе. Но не женщину. Свою самку. Да еще в течке.

Зрение Окша вновь раздвоилось, и сейчас он видел весь окружающий мир и себя самого глазами стражника – черная, опостылевшая взору равнина, глубокий пересохший ров, узкий подъемный мост с единственной чудом сохранившейся ржавой цепью… А вот и она, желанная, влекущая, с призывными рубиновыми глазами, с вывалившимся от страсти языком, с нежной шерстью на животе и ляжках, с разбухшим, как бы воспаленным устьем влагалища, верным признаком урочной поры…

Нравлюсь я тебе? Хочешь ты меня? Тогда спускайся скорее, пока другой самец не опередил тебя… Что-то не так? Чего-то не хватает? Ах, тебе нужен мой запах! Терпкий запах загулявшей самки! Будет сейчас и запах, его мы тоже извлечем из твоего окончательно съехавшего сознания.

Ухая и повизгивая от вожделения, стражник бросился по винтовой лестнице вниз. Звякнула брошенная оземь алебарда, а затем, покидая гнезда, заскрипели тяжелые засовы. Стражник был от природы нечеловечески силен, похоть делала его еще сильнее, но очень уж массивными были створки ворот (здесь бы и полдюжины обычных людей не справились), а потому щель между ними увеличивалась нестерпимо медленно.

Делать нечего – пришлось помогать доведенному до исступления стражнику. Не выдержав совместных усилий, ворота распахнулись, и перед Окшем во всем своем уродстве предстал тот, кто так стремился совокупиться с ним, вернее с фантомом, созданным ухищрениями его воли и фантазии.

Скорее всего стражник не внушал симпатии даже в своем первоначальном облике, а тут еще максары постарались усугубить все то, что вызывает ужас и отвращение: вместо рук – что-то среднее между клешнями и лапами, вместо зубов – настоящие пилы, наверное, мешающие нормально питаться, вместо кожи – толстенная шкура, покрытая костяными шипами. Воняло от него соответственно – сразу и старым козлом, и шакальей отрыжкой.

Окш ощутил такое отвращение, что инстинктивно оттолкнул стражника от себя – не руками, естественно, а силой воли. Толчок этот оказался так силен, что в сознании страшилища все рассыпалось вдребезги, перемешалось и замутилось. Похоть и все сопутствующие ей более-менее нормальные чувства исчезли. Осталась только накрепко вбитая в башку преданность хозяину и установка на самопожертвование.

Злобно оскалившись, стражник стал медленно отступать, пока не нашарил брошенную алебарду. Его недавние сластолюбивые грезы рассеялись, и сейчас он видел перед собой только врага. Окш еще толком и не сообразил, как ему поступить в этой ситуации – убегать или драться, – а Рагна уже решительно отстранила его.

– Ты на кого, гад, замахиваешься? – сказала она негромко. – А ну, отдай.

Стражник, раздираемый самыми противоречивыми чувствами, что-то униженно залепетал и протянул девчонке свое увесистое оружие, способное с одинаковым успехом и разрубать врага пополам, и выпускать ему кишки.

Рагна уперла древко алебарды в стену и тем же не допускающим возражения тоном произнесла:

– Понял, что я от тебя хочу? Тогда действуй. Быстрее.

Стражник пружинисто присел, набираясь сил для броска, а затем ринулся вперед, прямо на алебарду. Напор был таким энергичным, что в грудь ему вонзилось не только лезвие копья, но и верхняя лопасть топора. Однако Рагне этого показалось мало, и она заставила стражника повторить аналогичный трюк еще несколько раз, пока железо и осколки ребер не выперли у того из спины.

– Начал ты неплохо, – сказала она затем Окшу. – Но любое дело нужно доводить до конца. Такие мрызлы самые упрямые. Их делают из диких существ, живущих в горных лесах на краю света. Ради хозяина они готовы на все. Я предстала перед ним в облике мамаши. Сам понимаешь, что он счел такую смерть за честь для себя.

– Я все прекрасно понял и без твоих объяснений, – буркнул Окш, брезгливо стряхивая с одежды капли чужой крови. – Перед тем, как броситься на алебарду, он еще успел удивиться, почему это хозяйка прибыла пешком, а не верхом, как обычно, и тогда ты придала мне облик коня.

– У тебя прекрасные способности. – Девчонка перешагнула через корчившегося в агонии стражника и, не оборачиваясь, приказала: – Запри ворота. Сейчас мы здесь хозяева.

Население замка, объятое ужасом, уже высыпало во двор. Были тут и не успевшие вооружиться суровые воины, и изнеженные франты, и смазливые молодцы, самой природой предназначенные для любовных утех, и придворные дамы самой разной комплекции, по большей части облаченные в ночные рубашки, и прислуга всех званий, начиная от звероватых на вид конюхов и кончая вышколенными дворецкими.

Многие при виде Рагны пытались шмыгнуть в какое-нибудь укромное местечко, но могучая воля максара очертила посреди двора круг, покинуть который человек был не в состоянии.

– Как поживаете? – мрачно осведомилась Рагна и, не дожидаясь ответа, продолжала: – Не рады разве меня видеть? Наверное, и о существовании моем забыть успели? На колени, быдло! И даже глаз на меня поднимать не смейте!

Все, как подкошенные, рухнули на камни вниз лицом. Живая курица, вырвавшаяся из рук повара, с истеричным кудахтаньем бросилась в дальний угол двора. Наиболее слабодушные из слуг от испуга пускали ветры.

– Давай лучше делом займемся, – тихо сказал Окш. – А то, как я погляжу, ты на расправу настроилась.

– Ты в чужие дела не лезь, – отрезала Рагна, подбирая оброненную кем-то из конюхов плеть. – Холопов надо учить. Тут, между прочим, есть такие, которые по маменькиному наущению плевали мне в лицо. Разве максар это простит?

– Ладно, поступай как знаешь. – Окш с досадой махнул рукой. Он уже успел убедиться, что спорить с упрямой девчонкой бесполезно.

А та уже расхаживала среди распростертых на камнях слуг, не забывая отвешивать направо и налево удары плетью.

– Службу вы нашли себе завидную, – говорила она при этом. – Поразъедались. Спите допоздна, вином от вас разит. Поворовываете, наверное. А ведь здесь, между прочим, все мое. Надеетесь, что мамаша будет вечно жить? Как бы не так! Если она от распутства не подохнет и на войне с Карглаком не загнется, я ее скоро сама в могилу загоню. Вот тогда будет вам настоящий суд. За каждую украденную монетку, за каждую бочку вина, за каждый глоток воздуха спрошу. Подать сюда ключи от подвалов!

Никто на приказ Рагны не отреагировал, и тогда она за волосы вздернула на ноги дебелого, роскошно одетого мужчину, на чьем лице отпечатались узоры брусчатки, которой был вымощен двор.

– Пощадите! – заверещал тот срывающимся на визг голосом. – Нет ключей! Их ваша матушка с собой изволила взять! Не доверяет мне!

– Что же это такое случилось? – Рагна состроила удивленную гримасу. – То доверяла, то вдруг перестала.

– Не знаю, несравненная! – продолжал оправдываться толстяк. – Лично сама все подвалы заперла и в походный мешок ключи сложила. Только один и оставила. От темницы.

– А кто там сейчас?

– Никого, несравненная! Были кое-какие зловредные людишки, да померли от лихорадки.