Трехстороннее совещание

Нельзя сказать, чтобы метростроевцы встретили Кузьму с распростертыми объятиями. Хорошо хоть, что пятый угол не показали. Комарика сразу отобрали и швырнули в ту самую железную коробку, где недавно прохлаждался и сам Кузьма. Ага, вот, значит, где теперь обитает стая.

– Как прогулялись? – осведомился Змей, во взгляде которого читалось: «Ну что, съел, выползок проклятый!»

– Нормально. – Кузьма старался вести себя как ни в чем не бывало. – Размялся немного. Сами понимаете, что на одном месте мне не усидеть. Вредно для здоровья. Нетопырь должен летать, рыба плавать, гадюка ползать.

– А Кузьма Индикоплав отвечать злом на добро, – закончил за него Змей. – Не надо держать меня за недоумка. Каждый ваш шаг я знал заранее. Впрочем, забудем об этом печальном случае. Мы не мстительны. Интересы дела – прежде всего. Надеюсь, что теперь между нами установятся более доверительные отношения.

– Я тоже на это надеюсь, – сказал Кузьма, косясь на дюжих охранников, только что взваливших валун на люк, за которым исчез Комарик. – Но если вы угробите стаю, я стану для вас совершенно бесполезным человеком.

– Не угробим, – ответил Змей и, спохватившись, добавил: – Конечно, угробим, если вы будете и дальше артачиться.

– Мне нельзя побыть вместе с ними?

– Не советую. Ваши нетопыри изрядно нагадили внутри.

– Я родился и вырос среди их дерьма. Для меня нет ничего более родного и привычного. А благоухание какое! – Кузьма сунул под нос своему собеседнику кусочек помета, который Комарик оставил на его плече.

– Охотно верю. – Змей невольно отступил на шаг назад. – И все же придется потерпеть. Скоро вы получите возможность пообщаться со своими ушастыми приятелями. А пока рекомендую вам отдохнуть и привести себя в порядок. Да и умыться не помешало бы.

– Разве я приглашен на званый ужин к начальнику отдела материальных ресурсов?

– Нет, вам будет оказана более высокая честь. Если не случится ничего чрезвычайного, завтра откроется трехстороннее совещание. С вашим, между прочим, участием.

Что уж тут кривить душой, Кузьма ждал этого момента с замиранием сердца. Нынешнее неопределенное положение ему изрядно надоело. Пусть все поскорее разрешится – и что будет, то будет.

Для проведения заседания метростроевцы выделили самое большое помещение из тех, которые имели сразу четыре глухих стены.

Лицом ко входу расселись метростроевцы. Здесь были начальники всех отделов начиная с самого главного, планового, и кончая самым незначительным – труда и зарплаты, сохранившимся только как дань традиции (ну какая могла быть у этих фанатиков зарплата, они и слова-то такого не знали).

Темнушники расположились вдоль левой стены, светляки вдоль правой. Кузьма сидел отдельно от всех, в простенке между дверями и вентиляционным отверстием.

Бывших военных связистов, вставших на путь беззакония и вседозволенности, представляли наиболее влиятельные в их среде люди – папа Кашира, папа Коломна, папа Шатура и папа Клин. Все они были уже в годах, успели поседеть, полысеть, обрюзгнуть и иссохнуть, а потому хохолки и косички, торчавшие у кого вверх, у кого назад, выглядели особенно комично.

За спинами авторитетов расположились несколько «зубров», выполнявших, очевидно, роль телохранителей. От «быков» на совещании присутствовал только невольный виновник всей этой заварухи – Юрок Хобот. Он ужом вертелся на своем месте и все время демонстрировал Кузьме два растопыренных пальца – победа, мол, за нами.

Из рядов метростроевцев на Юрка с тяжкой ненавистью взирал Герасим Иванович Змей.

Интересы светляков должна была защищать целая дюжина братьев, облаченных в совершенно одинаковые рясы с надвинутыми на лицо капюшонами. Молитвенно сложив руки, все они сейчас разговаривали с Богом, выспрашивая у него ясность рассудка для себя и упомешательство для соперников. Сбоку, как бедный родственник, притулился Венедим, у которого сквозь прорехи в одежде проглядывало тело. Зато на месте были все его кресты и вериги, недавно возвращенные метростроевцами. От избытка чувств Венедим все время любовно поглаживал их.

На первом заседании на правах хозяина председательствовал метростроевец – начальник планового отдела, имевший среди своих собратьев не меньший вес, чем папа Кашира среди темнушников, или игумен среди светляков. Являясь старожилом Шеола, одним из тех, кто пережил Черную Субботу, он тем не менее выглядел весьма моложаво и даже очки нацепил исключительно ради солидности – стекла в них отсутствовали. Причиной тому, надо думать, был здоровый образ жизни, вегетарианское питание и постоянный физический труд.

Высказав в адрес гостей дежурные приветствия, он в довольно расплывчатых выражениях охарактеризовал текущий момент, являвшийся, по его мнению, еще одним поступательным шагом в деле объединения всех позитивно настроенных общин Шеола.

Признав, что на этом пути имеются определенные преграды как объективного, так и субъективного характера, метростроевец от общих мест перешел к конкретным фактам.

– Второе поколение людей рождается в условиях полной изоляции от родного для нас мира, находящегося ныне за непреодолимой преградой, условно называемой Гранью, – витиевато произнес он. – Происхождение и природа Грани до сих пор остаются загадкой, хотя на сей счет существует немало предположений, часть из которых выглядит весьма правдоподобно. Две трети наших сограждан не видели солнца, неба, цветов и травы.

Здесь оратора перебил один из светляков, вежливо попросивший уточнить, кого следует понимать под термином «наши сограждане», ведь, насколько известно, святокатакомбная церковь не имеет с общиной метростроевцев никаких официальных отношений, ни гражданских, ни религиозных, ни каких-либо иных.

Пришлось начальнику планового отдела извиниться и «наших сограждан» заменить на «наших товарищей по несчастью», что не устраивало уже темнушников.

– Тебе, может, и несчастье, а нам лафа! – заявил папа Клин, самый нервный в своем кругу. – Такие, как ты, наверху тузами ходили, а мы на них горбатились. Дайте хоть под землей в кайф пожить!

После многочисленных уточнений злополучная фраза теперь выглядела так: «Две трети нашего населения не видели солнца, неба, цветов и травы». Такая нейтральная формулировка устроила большинство участников.

– Некоторые скажут, что все это лирика, что можно жить и здесь, ведь способности человека к приспособлению безграничны, однако такое существование все же нельзя считать полноценным, – продолжал метростроевец. – Ради торжества истины, ради будущего наших детей мы просто обязаны выяснить, что же в конце концов произошло в Черную Субботу, каково нынешнее положение на поверхности земли и существуют ли перспективы на возвращение к прежнему образу жизни. Смею заметить, что в этом направлении нами ведется планомерная и эффективная деятельность. Однако, – тут тон оратора неуловимо изменился, из патетического перейдя в иронический, – некоторые некомпетентные люди связывают свои надежды на лучшую жизнь с так называемыми выползками, то есть с личностями, не принадлежащими ни к одной конкретной общине и ведущими паразитический образ жизни. Особую популярность в этом плане приобрел выползок, именующий себя Кузьмой Индикоплавом, хотя, по нашим данным, его настоящая фамилия Редькин. Человек этот якобы имеет некие сверхъестественные способности и уже неоднократно проникал за Грань. Сразу хочу заявить, что данные слухи тенденциозны и не имеют под собой никакой реальной основы. Дело дошло до того, что в адрес нашей общины были брошены обвинения в похищении вышеназванного Редькина Кузьмы Петровича, именующего себя Индикоплавом. Для чего, спрашивается, нам это нужно? – Он взыскующе глянул по сторонам, сначала влево, потом вправо.

Светляки промолчали, а папа Коломна свистящим шепотом произнес:

– Еще и спрашиваешь! Хотите, чтобы он на вас вкалывал, а ни на кого другого. Вот и похитили. Дело ясное.

– Подобные высказывания бросают тень на всю нашу общину. – В голосе метростроевца появились нотки горечи. – Это прямая провокация, цель которой осложнить наши отношения с соседями. Чтобы раз и навсегда отмести подобную клевету, я попросил бы выступить самого Кузьму Индикоплава, присутствующего здесь.

За все время речи старый козел даже не глянул в сторону Кузьмы, словно бы там находилось нечто не заслуживающее никакого внимания или, наоборот, вызывающее отвращение.

Раздосадованный таким отношением к себе, Кузьма решил отплатить метростроевцу той же монетой. «Вы меня игнорируете, но и я на вас наложил с прибором. Вы меня в упор не видите, а я вас за три шага не слышу. Вот и квиты!»

В зале повисла тягостная тишина. Публика, особенно темнушники, недоуменно зашумела. Но тут о себе дал знать Герасим Иванович Змей, сидевший через три человека от начальника планового отдела.

– Встаньте, Кузьма Индикоплав. – Голос его был холоден, как вода карстовых пещер. – И будьте любезны объяснить присутствующим, каким образом вы оказались здесь.

Вставать Кузьма не стал (тоже мне суд народов!), а с придурковатым видом оглянувшись по сторонам, брякнул:

– Здесь? Сами же меня сюда привели и велели сидеть.

Кто-то из темнушников, оценивший незамысловатую шутку Кузьмы, фыркнул.

– Я не про это помещение спрашиваю, – поморщился Змей. – Как вы оказались на нашей территории?

Кузьму так и подмывало выложить все, что накипело на душе за последние дни, однако мысль о печальной участи стаи заставила его прикусить язык. Такие типы, как Змей, пустыми угрозами не разбрасываются. Кузьма и выйти отсюда не успеет, а все летучие мыши уже околеют. Ищи потом виноватых.

– Почему молчишь, паря? – вкрадчиво поинтересовался папа Кашира, напоминавший Кузьме сказочного дедушку-оборотня, у которого на устах мед, на языке лад, в глазах лед, а в помыслах яд. – Режь правду-матку, никого не бойся. Мы тебя в обиду не дадим.

Как бы в подтверждение этих слов светляки молча закивали головами. Оба его недавних спутника – и Юрок, и Венедим – пристально смотрели на Кузьму.

– Шел с Торжища, – произнес он без всякого выражения. – Был пьян. Хотел добавить. Завернул сюда…

Вновь наступила тишина, на этот раз недоуменная (у некоторых сидящих слева даже физиономии вытянулись), однако ее почти сразу нарушил Юрок Хобот.

– Ну ты и да-а-ешь! – Сказано это было так, словно на его глазах Кузьма из человека превратился в уродливую химеру. – Опомнись, кореш! Ты в добром здравии? Кому хочешь очко вставить? Да ведь эти опричники за тобой еще на Торжище охотились! Забыл разве? Потом ты к воротам отлучился, чтобы долг стражникам вернуть, а они исподтишка на нас навалились! Вот его спросите, если мне не верите, – он пальцем указал на Венедима.

– Пусть скажет, – поддержали Юрка все четыре папы сразу.

– Пусть… – пожали плечами метростроевцы.

«Пусть», – кивнули светляки, большая часть из которых, надо полагать, по обету состояла в молчальниках.

Венедим встал, мимоходом задел Кузьму страдающим взглядом, потом потупился и произнес:

– Я подтверждаю все сказанное здесь Кузьмой Индикоплавом.

Сразу поднялся шум. Больше других буйствовал Юрок, невольно оказавшийся в дурацком положении – по всему выходило так, что раздутая им история не стоила и выеденного яйца.

– Разве это допрос? – кричал он. – Кто же так допрашивает? Без свидетелей надо допрашивать! С пристрастием! А святоша пусть на кресте поклянется!

Впрочем, никто Юрка особо не слушал. Пешкой он был, пешкой и остался. А то, что ударил лицом в грязь – ничего не меняло. Каша уже заварилась. И каша крутая.

Папа Клин злобно скалился, папа Шатура ухмылялся, папа Коломна хмурился, папа Кашира загадочно улыбался, словно заранее предвидел такое развитие событий.

Светляки, сблизив головы, отчего их капюшоны съехали на нос, перешептывались между собой.

Только метростроевцы сохраняли невозмутимый вид, ничем не выдавая своего торжества. Однако праздновать победу было еще рано, и это понимал даже начальник производственного отдела, все жизненные интересы которого касались исключительно отбойных молотков, кирок, лопат и вагонеток.

– Ну тогда ладушки, – сказал папа Кашира, и все, кто сидел слева, сразу утихли. – Пусть так оно и будет. Завернул он к вам случайно. По пьянке. С кем не бывает. Пожил в гостях, отдохнул себе, пора и честь знать. Мы его к себе забираем.

– На каком основании? – встрепенулся Змей, отвечавший, видимо, за конкретную сторону переговоров.

– На том основании, что мы на него зуб имеем, – охотно пояснил папа Кашира. – Когда Кузьма Индикоплав в первый раз у нас нарисовался, пять хороших кентов дубаря врезали. Он, между прочим, по этому делу единственный свидетель. И второй раз то же самое. Химера ребят прямо на марше сгребла. Имеется большое подозрение, что наш дружок ее подманил. Вот пусть он нам об этом все и расскажет.

– Даже если допустить, что вы правы, я не могу припомнить случая, когда одна община выдала другой преступника или перебежчика, – возразил Змей. – К вам от нас куча народу сбежала. Мы же их обратно не требуем.

– А надо требовать. – Папа Кашира ласково улыбнулся. – Впредь так и будет. Святые люди под этим уже подписались и недавно выдали нам того самого Кузьму Индикоплава.

– Не по добру выдали, а под угрозой! – сообщил тот из светляков, кому поручено было озвучивать общее мнение братии. – А коль вы его по собственному недосмотру упустили, он опять наш. Пусть возвращается в обитель Света.

– Вам-то он зачем? – удивился папа Кашира. – Безбожник, да еще и проходимец!

– Хотим наставить его на путь истинный. Пусть несет слово Божье по всей преисподней.

– Кому – химерам? – папа Кашира удивился пуще прежнего. – А это будет круто! Химера, возносящая молитвы! Нет уж… Мимо все это. Наш он. Можете даже не рыпаться.

– Почему именно ваш? – вмешался в спор Змей. – А может, наш! Или еще чей-то… Не мешало бы и его самого спросить.

Тут позиции темнушников и светляков снова резко сблизились. Мнение Кузьмы Индикоплава обе эти стороны заранее игнорировали. Молод он еще. Глуп. Неопытен. Запуган метростроевцами. Опоен. А кроме того, замешан в неблаговидных поступках. Много ли стоит мнение такого человека? Нет, тут надо сообща решать.

Совещание, похоже, зашло в тупик. Но тут слово опять взял всесильный начальник планового отдела, способный, как выяснилось, мыслить не только в стратегическом, но и в тактическом масштабе, а попросту говоря – большой мастер строить интриги. Суконный язык официального протокола для этой цели не годился, и он перешел на совсем другой лексикон, одинаково понятный и светлякам, и темнушникам.

– Ша! Пару минут внимания! – Метростроевец так клацнул железными зубами, что все невольно притихли. – Имейте терпение и совесть! Зачем такой базар? Зачем нам рвать этого выползка на части? Разве он марципан? Зачем ссориться? Будут у нас еще поводы для ссор, смею вас уверить! А это все мелочовка, пшик! Все можно решить полюбовно. Хотите послать Кузьму Индикоплава за Грань? Посылайте, пожалуйста! Мы согласны оказать этой экспедиции посильную помощь. Более того, мы даже согласны принять в ней участие наравне с представителями других общин. Руководство пусть будет коллективным, а проводником назначьте любезного вашему сердцу Кузьму Индикоплава. Такое решение, надеюсь, устроит всех?

– А с чего ты взял, что мы собираемся за Грань? – набычился папа Клин.

– Не собираетесь и не надо! Уговаривать не будем. Пойдем без вас. Думаю, что святокатакомбная церковь нас поддержит. Не так ли?

Капюшоны опять сомкнулись, и спустя пару минут последовал уклончивый ответ:

– Без Божьего благословения такие дела не делаются. Сначала помолиться надо. Поразмыслить. Со знающими людьми посоветоваться.

– Я вас и не тороплю, – кивнул метростроевец. – Время есть. Посидим, поговорим, поразмыслим. Знающих людей здесь предостаточно. И молиться вам никто не запрещает. Я бы и сам помолился за благоприятное разрешение дела, только не умею.

Хозяева явно хотели закончить совещание в один день. Опасались, наверное, что Кузьма, оставленный без присмотра, переметнется на чужую сторону. Да и Венедим под нажимом братии мог отказаться от своих слов. Метростроевцам, покорителям природы и кузнецам новой жизни, лучше других было известно правило – куй железо, пока горячо.

– Посидим, поговорим! – передразнил метростроевца папа Шатура. – А чего зря говорить? От вашей говорильни уши вянут! Пустое занятие.

– Почему же пустое? – возразил начальник планового отдела. – Разве не интересно знать, что представляет собой Грань и что там сейчас за ней происходит?

– Интересно! – Папа Шатура скептически скривился. – Мне, между прочим, многое интересно! Что, например, делается у меня в заднице? Вот только как туда заглянуть?

– Очень просто! У нас имеется весьма опытный врач-проктолог, то есть специалист по заднему проходу и прямой кишке. – Начальник планового отдела похлопал по плечу начальника медицинского отдела. – Снимайте штаны и получите исчерпывающий ответ на все ваши вопросы.

– Сравнил тоже! – под смешки и ухмылки своей братвы продолжал папа Шатура. – Одно дело – задний проход, а совсем другое – Грань! Ты еще елду с пальцем сравни!

– Разница не принципиальная. И в том и в другом случае необходимо полагаться на помощь специалистов. А специалист по Грани у нас имеется. – Метростроевец указал на Кузьму, правда при этом держал палец крючком.

– Это еще проверить надо! – не сдавался папа Шатура. – Грань – штука коварная. Не один молодчик голову сложил, до нее добираясь.

– Вот и давайте пока поговорим о Грани, коль все мы к ней стремимся, хоть и с разными целями. – Метростроевец испытывающе глянул по сторонам. – Дабы нас не обвинили в том, что мы навязываем свои взгляды, сначала предоставим слово гостям. Что подразумевает под Гранью святокатакомбная церковь?

Вопрос, как всегда, обсуждался коллективно и шепотом, зато готовый ответ произносился во весь голос, словно праздничная ектенья.

– Под Гранью мы подразумеваем адские врата, отделяющие преисподнюю от мира живых, – доложил светляк. – Воскресшие сыновья Симеона Богоприимца сообщили через Святое Предание, что створки у них медные, а вереи железные. Ныне благодаря стараниям слуг лукавого адские врата накрыли всю землю, дабы не позволить праведникам выйти на свет Божий. Только тщетны будут все козни дьявольские. Однажды Спаситель уже разрушил адские врата. Скоро это чудо повторится.

– Короче говоря, вы ожидаете второго пришествия, – уточнил метростроевец. – Грань, то есть адские врата, могут быть разрушены только при этом условии.

– Не обязательно. Спаситель может незримо подвигнуть на святое дело своего избранника.

– Каковым Кузьма Индикоплав, конечно, являться не может… Я правильно понимаю?

– Боже упаси! – Светляки дружно перекрестились. – Избранник должен сначала прославиться своей праведностью и подвигами веры. Но сопровождать его в пути Кузьме Индикоплаву не возбраняется.

– Скажите, а как, по-вашему, до Грани можно дотронуться? Она зрима, осязаема? Ведь медные створки и железные вереи – это так… для красного словца.

– Про то нам ничего не ведомо. Дальше Торжища ни один из наших братьев не ходил.

– Ответ понятен. Спасибо… А что скажут наши дорогие гости, возлюбившие мрак? – Начальник планового отдела покосился на темнушников.

– Сам сначала скажи! – ответил за всех папа Клин. – Знаем мы ваши хитрые уловочки. Все, что надо, выведаете, а нам потом кукиш покажете.

– Скажем, почему же не сказать. – Метростроевец старательно демонстрировал дружелюбие. – От соседей у нас секретов нет. Хотя ваше недоверие, прямо скажу, оскорбительно… Начальник оргмассового отдела, доложите все, что нам известно о Грани.

– Этот вопрос не я курирую. – Человек с лицом плоским как сковородка невольно втянул голову в плечи.

– А кто?

– Начальник отдела техники безопасности.

– Разве? – Начальник планового отдела нахмурился. – У него своих забот достаточно. Наше упущение… Ладно, пусть доложит он.

Прежде чем приступить к докладу, Герасим Иванович Змей исподлобья глянул на Кузьму, словно хотел предостеречь от какого-нибудь безрассудного поступка.

– Понятие «Грань» возникло спустя несколько месяцев после Черной Субботы, когда стало ясно, что между миром подземным и миром надземным существует какая-то непреодолимая преграда, – начал Змей подчеркнуто безразличным тоном. – К тому времени во всех технологических, воздухозаборных и аварийных шахтах уже появились плотные пробки из мха-костолома. О кратком предшествующем периоде, когда выход на поверхность был, условно говоря, доступен каждому, известно немного. Существует объяснение, записанное со слов одного рабочего, пытавшегося покинуть туннель метрополитена в воскресенье, то есть уже на следующий день после катастрофы. С вашего позволения я зачитаю этот документ.

Листки с рукописным текстом он держал чуть на отлете, словно бы страдал дальнозоркостью, а чтение сопровождал своими собственными скупыми комментариями.

Документ этот был действительно уникальный, поскольку содержал показания единственного в своем роде очевидца, упомянутого не только по фамилии, но и полным именем – Александр Васильевич Лашнец.

Был этот Лашнец не простым рабочим, а бригадиром монтажников, обкладывавших стены туннеля железобетонными тюбингами. Естественно, что все подземные стежки-дорожки он знал как свои пять пальцев. Причина, погнавшая Лашнеца и троих его ближайших приятелей на поверхность, была самая обыденная – похмелье или, говоря по-научному, абстинентный синдром (за ночь бригада выпила все, что накануне запасла в честь субботника, да еще у буфетчицы выклянчили пару пузырей).

Зная, что главный выход, где уже смонтированы эскалаторы, тщательно охраняется милицией, Лашнец со товарищи решили воспользоваться находящимся в сторонке наклонным шахтным стволом, предназначенным для подачи наверх скипов – вагонеток с выработанной породой. От временного копра, прикрывающего шахту сверху, до ближайшего гастронома было десять минут нормальной ходьбы или пять минут рысцой.

Подъем предстоял довольно сложный, и ради безопасности все четверо на манер альпинистов обвязались одной длинной веревкой. Лашнец шел в связке последним, и, возможно, поэтому собранные на опохмелку деньги (весьма немалые) были доверены именно ему.

Паче чаяния, до поверхности добрались без всяких приключений, только на последних метрах появилась слабость, одышка и головокружение – сказывалась, наверное, бурно проведенная ночь.

Скоро Лашнец разглядел устье шахтного ствола, раньше открывавшее вид на внутреннее устройство копра, а теперь сплошь затянутое чем-то похожим на густой туман или даже на дым.

Монтажник, шагавший в связке первым, смело вступил в эту субстанцию, хоть и эфемерную на вид, но на деле оказавшуюся довольно густой. По словам Лашнеца, он был похож на человека, попавшего в трясину и руками разгребавшего перед собой болотную жижу.

Один за другим в странном тумане исчезли все спутники Лашнеца. Ему самому вдруг стало дурно (до устья ствола оставалось всего шагов семь-восемь). Опасаясь, как бы не сорваться вниз, он прилег на настил шахты и вцепился в какие-то поручни. Возможно, дело не обошлось без кратковременной потери сознания, потому что несколько важных мгновений просто выпало из его памяти.

Очнувшись, Лашнец увидел, что веревка свободно уходит в туман. Это могло означать только одно – спутники его, достигнув копра, остановились. На крики бригадира никто не отзывался. Попытка вытравить веревку назад успехом не увенчалась – как-никак, а каждый монтажник в полном рабочем снаряжении весил не меньше центнера.

Время шло, а ничего не менялось. Туман (или дым) был по-прежнему неподвижен и все больше напоминал Лажнецу снежный сугроб, наметенный снаружи в распахнутую дверь. Друзья продолжали играть в молчанку, что раньше им было совершенно не свойственно, а веревка если и подавалась назад, то всего на сантиметр-два за каждый рывок.

Судя по предыдущему тексту, Лашнец был мужиком отнюдь не робкого десятка, прошедшим пресловутые огонь, воду и медные трубы как в прямом, так и в обратном направлении. Однако внезапно навалившийся страх был таким леденящим, таким забористым, что, отвязав веревку, он стал торопливо спускаться вниз, бросив тем самым друзей на произвол судьбы. (За этот поступок он впоследствии беспрестанно корил себя.)

Страх вцепился в него так сильно, что на последних метрах пути Лашнец не удержался на крутом трапе и сорвался в шахтный ствол, сломав при этом ключицу и обе ноги.

Получив в санчасти первую помощь, включавшую и укол морфия, он в спасительное забытье не впал, а вызвал начальника участка, которому и поведал свою трагическую историю, позднее перенесенную на бумагу. Оставшиеся без применения деньги были переданы главному бухгалтеру по приходному ордеру, составленному от руки на листке, вырванном из записной книжки.

Когда чтение откровений Александра Васильевича Лашнеца, единственного человека, собственными глазами видевшего Грань или нечто предшествующее ей, закончилось, со всех сторон посыпались вопросы.

Светляков интересовало, не было ли снаружи слышно каких-либо звуков, например, колокольного звона или сладкоголосого пения. Темнушники справлялись о дальнейшей судьбе Лашнеца.

По словам Змея, относительно звуков в документе ничего конкретного сказано не было, а вот свет сквозь туман проникал более или менее свободно, примерно как сквозь мутное стекло. Что касается персоны самого Лашнеца, то он вскоре поправился, относительно благополучно прожил еще без малого пятнадцать лет и погиб при строительстве первой очереди дренажной системы, смытый внезапным потопом.

– А не можете ли вы рассказать про то, как вы недавно специальный туннель на поверхность прокладывали, – со скрытым злорадством попросил папа Коломна. – Слух был, что вы в тот раз аж на сто метров за Грань ушли.

Обменявшись с начальником планового отдела несколькими многозначительными взглядами, понятными только для посвященных, Змей продолжил свой доклад, по мнению Кузьмы, весьма и весьма содержательный.

– Такая попытка действительно имела место, – сказано это было тоном, заранее предвещавшим печальный конец. – Как вы прекрасно понимаете, добраться до поверхности по существующим туннелям невозможно, поскольку мох-костолом не позволяет пользоваться хоть какими-то источниками света, а передвигаться вслепую умеют одни только выползки. Поэтому мы проложили просторный и достаточно пологий восходящий туннель, выходное отверстие которого должно было совпадать с вершиной холма, называемого Татарская Могила.

– А почему? – поинтересовался кто-то из светляков, от любопытства даже забывший про обет молчания.

– По двум причинам. – Похоже было, что Змей добросовестно проштудировал все касавшееся Грани. – Во-первых, на вершине холма находился геодезический знак, координаты которого и высота над уровнем моря были заранее известны. Во-вторых, предполагалось, что загадочное препятствие, распределившись по земной поверхности, могло не затронуть возвышенные места.

– Ошиблись, значит, с предположением, – сочувственно вздохнул папа Кашира.

– К сожалению, да… Туннель прокладывался с широким использованием всех имевшихся у нас тогда сил и средств, включая пневматический инструмент, электрогенераторы, кислородные приборы и специальные механизмы для проходки как сверхпрочных, так и сверхтекучих грунтов. К работам привлекались лучшие горные мастера, монтажники, проходчики и взрывотехники. – Поняв, что сказал лишнее, Змей поперхнулся.

– Интере-е-есно! – протянул папа Кашира. – А на фига вам понадобились взрывотехники? Вы же ведь всегда клялись, что ничего такого у вас давно нет. Ни взрывчатки, ни детонаторов, ни огнепроводных шнуров. Выходит, врали?

– Ни в коем случае! – вмешался начальник отдела материального обеспечения. – Дело в том, что это были наши последние запасы. Сейчас у нас даже плохонького капсюля не осталось… Продолжайте! – это относилось уже к Змею.

– Со штабом строительства поддерживалась постоянная телефонная связь, дублировавшаяся при помощи посыльных. Счисления, проведенные на восьмидесятый день работ, показали, что уровень, соответствующий вершине холма, уже достигнут, хотя характер грунта практически не изменился. На восемьдесят второй день разница составляла уже больше пятнадцати метров.

– Воздух, выходит, рубили, – буркнул папа Клин. – Горные мастера, называется…

– На восемьдесят третий день начальник участка доложил о сбоях в работе горного компаса и некоторых других приборов, однако настроение у него было самое оптимистическое. Во второй половине того же дня поступило последнее сообщение, которое я хочу привести дословно. – Змей опять выставил перед собой какую-то бумажку да еще и голову назад отклонил. – «Вошли в пласт пемзы. Перебои с горючим. Недостаток инструмента. Прошу разрешения на приостановку работ». Далее следовало еще несколько отрывочных слов, смысл которых разобрать не удалось. Сразу после этого связь прекратилась. Посыльные с полевыми телефонами дошли до самого конца туннеля и никого в нем не обнаружили. Созванная по данному поводу межведомственная комиссия позже постановила, что с целью недопущения дальнейших человеческих и материальных потерь все работы в этом направлении, включая спасательные, необходимо свернуть.

– Ничего не понимаю! – Папа Шатура оглянулся на своих «зубров», словно тем был известен какой-то секрет, связанный с этим делом. – Куда же люди из туннеля подевались?

– Не только люди, но и машины, – с постным видом добавил Змей. – Это остается загадкой и для нас… Скорее всего они никуда не подевались, а до сих пор остаются в туннеле, который стал для них братской могилой. Посыльные дошли не до конца туннеля, а лишь до начала той пробки, за которой или внутри которой оказались все, кто работал в ту злополучную смену.

– Сами вы эту пробку видели? Щупали? Долбили? – не унимался папа Шатура.

– Нет.

– Да почему же?

– Спустя минуту прервалась связь и с посыльными. Надо полагать, они разделили участь предшественников. Губить людей и дальше было бы безрассудством. Вход в туннель замуровали, установив рядом мемориальную плиту с именами пропавших без вести. После этого со всеми попытками достичь Грани было покончено.

– То, что мы здесь собрались, свидетельствует об обратном, – произнес светляк, наделенный правом голоса.

– Появились новые и весьма важные обстоятельства. – Инициативу вновь взял на себя начальник планового отдела, сразу после этой фразы навалившийся на темнушников: – Теперь убедились, что у нас нет никаких секретов от соседей? Попрошу проявить ответную любезность.

– Надо так надо… Хотя нам-то и сказать особо нечего. – Папа Кашира всей пятерней поскреб свою лысину, сплошь покрытую пятнами пигментации и потому похожую на кукушкино яйцо. – Когда весь этот шухер приключился, я простым солдатом был. Как говорится, каждый день на ремень. То караул, то кухня, то уголь, то еще какая-нибудь холера. Из-за того, что мы под землей застряли, я не очень-то и переживал. До демобилизации, думал, еще далеко, а к тому времени все тип-топ будет. Про Грань эту поганую у нас и разговоров никаких не было. Офицеры и спецы гражданские о чем-то там шушукались, а лично я дырочку в душевой сверлил, чтобы за голыми бабами подглядывать. Тогда мне голая баба была о-о-о! Предмет мечтаний. А теперь хоть на нос вешай… Даже когда мы офицерью рога обломали и сами верховодить стали, меня наверх не тянуло. Ну что, спрашивается, могло нас там ожидать? Трибунал в лучшем случае. Зато под землей всего навалом, а главное – на халяву. И жрачки, и спиртяги, и порева… Правда, один занятный случай помню. Не про саму Грань, но из той же оперы. Вас должно заинтересовать… Вызывают меня однажды ребята в аппаратный зал. Послушай, говорят, какая весточка в ту последнюю субботу по «горячей линии» пришла. А дело в том, что все телефонные разговорчики у нас раньше на магнитофон записывались. Для порядка, значит. Те, которые открытым текстом шли. Шифрованных каналов мы не касались. Вот ребята от нечего делать и гоняли магнитофонные кассеты, чтобы музыку найти. Касательно «горячей линии» разговор особый. Она с некоторых пор Белый дом с Кремлем напрямую соединяла, чтобы наш хозяин мог с ихним запросто побазарить. Хотя на моей памяти такого ни разу не случалось. Но готовность требовали постоянную. Двадцать четыре часа в сутки. Для контроля какие-нибудь тексты читались. Американцы чаще всего Библию, а наши какую-то заумную книгу про капитал… И вот, значит, ребята случайно прослушали последнее заокеанское сообщение, оставшееся на пленке. У нас тогда все еще нормально было, до светопреставления минут десять оставалось, а с той стороны уже что-то орут дурным голосом. Получается, что беда к ним раньше нашего пришла… Жаль, что не волокли мы в английском. Два-три слова всего и поняли. Раньше была одна телефонисточка, Ленка Бантик, та капитально разбиралась! Даже пела по-ихнему! Но только вот этот мудак мохнорылый замордовал ее до смерти. – Папа Кашира неодобрительно покосился на сидевшего слева от него папу Коломну. – Ох, дурными мы были в молодости! Чего только с бабами не вытворяли! Как вспомнишь, оторопь берет. И на четыре кости ставили, и на голову…

– Избегайте срамных речей, – попросили светляки. – Они к сути дела касательства не имеют.

– А ведь и верно! – спохватился папа Кашира. – Спасибо за подсказку, святые отцы. Заговорился… Память-то у меня тогда не чета нынешней была. Кое-что из английских слов я запомнил, а некоторые даже понял. Сначала этот штатник так орал: «Дэйнджер, дэйнджер, дэйнджер! Дэйнджер фром зе скай!» Ну, что такой «дэйнджер» козе понятно. Это словечко даже на импортных кинескопах писалось, чтобы дурачки голыми руками не трогали. «Скай» тоже общими усилиями расшифровали. Оно в песенках часто упоминается. «Скай лаф» – небесная любовь, например. Короче говоря, американец предупреждал про какую-то небесную опасность. А вот что такое: «Дэс клауд, дэс клауд» – я до сих пор не знаю. Были там, конечно, и другие слова, но они из моей башки давно выветрились.

– Погодите-ка! – Начальник планового отдела зажмурил один глаз, словно бы целился в кого-то. – Я в языках тоже не очень силен, но здесь и без этого можно разобраться. Что можно сказать относительно «дэс клауд»? Хм… Герасим Иванович, вашу мамашу, кажется, Клавдией звали?

– Так точно, – подтвердил Змей.

– С «клауд» это что-то общее имеет?

– Даже не знаю.

– Плохо… Дэс, дэс… Что такое «дэс»?

– Погодите! – Начальник здравотдела обвел коллег задумчивым взглядом. – Встречал я, кажется, в одном медицинском справочнике похожее выражение. «Дэс натурал» означает естественную смерть. Правда, не помню, на каком языке.

– Смерть? – Начальник планового отдела почесал у себя за ухом. – А почему бы и нет? По смыслу очень даже подходит. Остается только «клауд».

– Облако или туча, – старческим тенорком произнес один из светляков.

– Вы откуда знаете? – удивился начальник планового отдела.

– До пострижения успел окончить первый курс университета.

– Хорошая у вас память, – похвалил метростроевец. – Ведь уже больше тридцати лет прошло.

– Да я и забыл все давно, – признался светляк. – А тут вдруг всплыло.

– Так все же облако или туча?

– Не помню. Скорее всего и то и другое.

– Смертельная туча… Смертоносная туча… – Начальник планового отдела стал прикидывать варианты.

– Облако смерти, – подсказал папа Кашира.

– Может быть… Кстати, а где эта запись сейчас?

– Кто ее знает, – пожал плечами папа Кашира. – Столько лет прошло. Все сто раз поменялось.

– Жалко… Больше вам добавить нечего?

– Есть, почему же… Уж если вы всерьез за Грань собираетесь, то мы согласны поучаствовать. Людишек своих выделим. Снаряжением поможем. Любопытно все же узнать, чем это все там закончилось. А вдруг наверху уже давно рай земной и на каждом углу разливным пивом торгуют.

– Обязательно примем ваше заявление к сведению. Таким образом, высказались все, кроме главного виновника этой встречи. Напоследок хотелось бы узнать, что думают по поводу Грани те, кто знает тайны Шеола лучше других, то есть выползки…