Глава 12
Роковая любовь

Опергруппа собралась вместе только на следующий день, причём возле того самого кафе, где накануне Людочка прельщала Желвакова.

Сам влюблённый карманник, благодаря стеклянным стенкам кафе доступный любому нескромному взору, находился на условленном месте уже добрых полчаса. Держа наготове дорогущий, но безвкусно составленный букет, он поминутно поглядывал на часы.

– Побрился! Постригся! Ну прямо франт какой-то, – неодобрительно заметил Цимбаларь, не спавший уже которые сутки кряду и потому негативно относившийся почти ко всем проявлениям реального мира. – Изнемогает от чувств! Считает каждое мгновение, оставшееся до встречи! Уж лучше бы выпил для храбрости, Ромео задроченный.

– Зачем ты так? – пожал плечами Кондаков, с помощью парика и накладных усов неузнаваемо изменивший свою внешность. – Человеку можно позавидовать… Любовь облагораживает даже преступников.

– Только надолго ли, – буркнул Цимбаларь.

– Бывает, что и на всю жизнь… – Похоже, Кондаков собирался развернуть свою мысль. – Случалось мне однажды возглавлять культурно-воспитательную часть колонии строгого режима…

– Пётр Фомич, повремени со своими байками! – взмолился Цимбаларь. – Сам видишь, не до того… Лопаткина, ты готова?

– Лучше задай этот вопрос себе самому, – огрызнулась Людочка, выглядевшая сегодня как ожившая и похорошевшая кукла Барби. – А за меня можешь не беспокоиться.

– Вот и прекрасно… Просьба к тебе есть. Или совет, понимай как хочешь. Ты, когда с этим пидором разговор заведёшь, обмолвись про ночной взрыв. В том смысле, что симпатизируешь террору. Особенно если тот замешан на деньгах.

– Обмолвлюсь, – с хмурым видом пообещала Людочка. – Так вы, значит, утверждаете, что ночью Желваков не покидал своего жилища?

– Ни на шаг! – заверил её Кондаков. – Даже во двор по малой нужде не выходил. Через окно её справлял. Прямо на нас, бедолаг.

– Не трепись, – поморщился Цимбаларь.

– Вот так задачка, – задумалась Людочка. – Взрыв у Литейного моста, а Желваков в Обуховке. Как их связать воедино?

– Мао Цзедуна тоже поначалу нельзя было связать со смертью маршала Линь Бяо, – многозначительно произнёс Кондаков. – Но время пришло – и связали. От суда народов не уйдёшь.

– Какого хрена ты приплёл сюда этого маршала? – возмутился Цимбаларь. – Про него уже и думать давно забыли, а о вчерашнем взрыве все газеты трубят. Двое погибших, семь пропавших без вести, десять раненых! Баржа загородила фарватер Невы! Мост не могут свести! Убытки колоссальные!

– Лично я не думаю, что целью террористов была эта занюханная баржа, – заявил Ваня, одетый как девочка из приличной семьи.

– Если не баржа, так что же?

– Мост! Литейный мост! Вспомните, как было в прошлые разы. За мгновение до взрыва всегда возникал некий бестелесный призрак, как бы намекавший на истинную цель преступления.

– Цель? – возмутился Цимбаларь. – Какая цель? Каштановая аллея? Танцующие девицы? Паровоз серии «овечка»? О чём ты мелешь! Это всего лишь какие-то сопутствующие оптические явления того же порядка, что и мираж. К взрывам они имеют только косвенное отношение.

– Разве в мираж можно въехать на судне? – стоял на своём Ваня. – А это утверждают почти все, кто в момент катастрофы находился на «Лахте».

– Ты веришь матросне? Да они, наверное, все были пьяны, включая капитана. Почитай в газетах, какую чушь несут члены команды. Одни видели на призрачном мосту людей. Другие – машины. Третьи – лошадей. Уверен, найдутся и такие, которые видели мамонтов… Почему с берега никто ничего сверхъестественного не видел?

– Потому что никто не смотрел! Люди приходят к реке исключительно ради того, чтобы поглазеть на процедуру разведения мостов. Спустя час на набережной не сыщешь ни единого зеваки.

– Ладно, хватит спорить, – сказал Кондаков. – Пора работать… В добрый час, Людмила Савельевна. И не забывай, что твои прелести – наше главное оружие. Время от времени поддёргивай юбку вверх. Вот так…

Он хотел лично продемонстрировать, как это делается, но получил по рукам.

– Ах, оставьте ваши пошлости! – Людочка, уже вошедшая в роль, с жеманным видом закатила глазки. – Я презираю сухих скептиков, никогда не знавших романтической любви.

– Романтическая любовь? – Ваня принял позу поручика Ржевского. – А это, позвольте узнать, как? Рачком-с?

Даже не удостоив его взглядом, Людочка резко развернулась на своих четырёхдюймовых каблучках и направилась к зачуханной кафешке, где женщины, подобные ей, появлялись не чаще одного раза в историческую эпоху.

Незадолго до этого в поведении Желвакова появились какие-то странности, и Цимбаларь немедленно обратился к услугам оптики.

– Натянул перчатки, – сообщил он. – Достал письмо… Разглядывает его… Опять спрятал… Интересно, что бы это могло значить?

Завидев Людочку, которая, как и любая порядочная девушка, опоздала больше чем на полчаса, Желваков вскочил и первым делом вручил ей букет, надо полагать, влетевший рассеянным петербуржцам в два-три лишних кошелька.

Последовавшая за этим попытка сорвать поцелуй завершилась неудачей – в подобных обстоятельствах Людочка умела уклоняться не хуже, чем боксёр на ринге.

От предложенного Желваковым угощения она категорически отказалась, сделав исключение только для чашечки чёрного кофе без сахара.

– Кому-то крупно повезёт с женой, – неуклюже пошутил Желваков. – Можно будет экономить на продуктах питания.

– Не знаю, как насчёт продуктов, но на нарядах я смогу разорить даже олигарха, – на полном серьёзе заявила Людочка.

Разговор как бы сам собой коснулся денег – темы по нынешним временам куда более актуальной, чем, скажем, романтика ударных строек или новые стихи молодёжных поэтов. Людочка даже и не пыталась скрыть, что видит своим мужем только весьма и весьма состоятельного человека.

– Допустим, я могу обойтись без яхты и личного самолёта, хотя у одной моей подруги всё это уже есть, – доверительным тоном сообщила она. – Но роскошная квартира, престижная иномарка и горы тряпок от лучших парижских кутюрье – это тот минимальный прожиточный уровень, на который я могу согласиться. Мезальянсы нынче не в моде. Общество, к которому я принадлежу, просто не поймёт меня. Это будет скандал.

Такая откровенность слегка ошарашила Желвакова, за высший шик полагавшего подержанный «Мерседес» и отдых на Кипре, но, в очередной раз скользнув взглядам по Людочкиным бедрам, оголённым в точном соответствии с рекомендациями Кондакова, он таинственным голосом произнёс:

– А вы бы согласились стать моей женой, предъяви я сейчас, к примеру, полмиллиона долларов?

– Полмиллиона – это как-то несерьёзно, – поморщилась Людочка. – За такие деньги ничего приличного не купишь… Вот если бы речь шла о миллионе, я бы ещё подумала.

– Ловлю вас на слове. – Желваков одним глотком осушил рюмку коньяка, на которую уже давно косился. – Скоро вы этот миллион увидите.

– Ах, мужчинам нельзя верить на слово! Бойфренд одной моей знакомой пообещал ей шубу из американской шиншиллы, а купил норковую. Как она потом рыдала!

– Во мне можете не сомневаться. – Желваков заметно повеселел. – Если сказано, значит, железно. Без всяких рекламаций.

– Ох, простите! – Людочка зевнула, изящно прикрывшись шёлковым платочком. – Я сегодня совершенно не выспалась. Представляете, недалеко от нашего дома ночью взорвалась баржа. Прямо под Литейным мостом… Ходят слухи, что таким способом кто-то вымогает у нашей мэрии большие деньги. Честно признаюсь, меня восхищают люди, способные на дерзкие поступки. Хотя баржа – это довольно пошло… А что бы вы согласились взорвать ради меня? – Людочка игриво глянула на ухажёра.

– Да всё, что угодно! – воскликнул Желваков, и чувствовалось, что он не шутит.

– И Эрмитаж? И Адмиралтейство? И самолёт? И океанский лайнер? – лукаво спрашивала она, а Желваков в ответ только страстно восклицал:

– Да! Да! Да! Да!

– Вы мне определённо начинаете нравиться. – Розой, позаимствованной из букета, Людочка стеганула Желвакова по лицу – стеганула словно бы шутя, но получилось весьма чувствительно.

– Так в чём же дело? – сразу загорелся тот. – Давайте перенесём нашу встречу в более интимную обстановку.

– Интим между нами станет возможным только при одном условии. – Людочка гордо приподняла подбородок. – Если я буду целиком уверена в вашей финансовой независимости. Конечно, миллион совсем не те деньги, на которые обычно претендуют девушки, подобные мне, но ради ваших влюблённых глаз я согласна сделать над собой определённое усилие.

– Вы не пожалеете об этом. – Желваков понизил голос, хотя до ближайшего посетителя, причём пьяного в дугу, было метров десять. – Сейчас я участвую в одном весьма выгодном финансовом мероприятии. Ну, сами понимаете, дебит-кредит. Мороженая рыба сюда, пиломатериалы туда… Со дня на день ожидаются крупные финансовые поступления. Но сейчас вы должны оказать мне одну пустяковую услугу, от которой во многом будет зависеть наше будущее благосостояние.

– Надеюсь, стрелять не придётся! – улыбнулась Людочка.

– Что вы! Об этом даже речи быть не может!

– А жаль. Иногда меня так и тянет на подвиги. Скакать на лошадях, фехтовать на шпагах, врываться в чужие замки… И в чём конкретно заключается эта услуга?

– Через пару минут я всё подробно объясню. А сейчас позвольте отлучиться. – Желваков кивнул в сторону туалета, откуда по всему залу распространялись довольно сомнительные ароматы.

Желваков отсутствовал не пару минут, а все десять, но Людочка даже не рискнула воспользоваться своим мобильником – нынче во главе угла стояла осторожность. Дров и без того было наломано предостаточно.

Вернувшись, Желваков выронил на столик запечатанный конверт без адреса, который прежде сжимал под мышкой, что уже само по себе было подозрительным – нормальные люди письма так не носят. Однако Людочка даже бровью не повела.

– Здесь находится платёжное поручение, которое я должен спешно передать компаньону, – вполне правдоподобно объяснил Желваков. – Надо отнести конверт в редакцию газеты «Невский курьер». Это недалеко отсюда. Просто отнести, положить на стол секретарше и сказать: «Срочно для главного редактора». Я бы и сам это сделал, но, знаете, сразу начнутся необязательные расспросы, пустые разговоры да ещё и выпить предложат. Как это всё мешает делу! А благодаря вам я выигрываю целый день.

– Понимаю, – сказала Людочка, смахивая письмо в сумочку. – С удовольствием выполню вашу просьбу. Вы подождёте меня здесь?

– Конечно, конечно. Уж извините, что так получилось.

– Ничего страшного. Мне случалось служить посыльной у собственного отца. Носила его ноты в филармонию. Он у меня, кстати сказать, известный композитор. Получил Государственную премию за симфоническую поэму «Герои целины».

– Вы, значит, из музыкальной семьи… Пошли по стопам родителей… Завидую… – Почему-то Желваков волновался так, словно бы это не Людочке предстояло сейчас идти в редакцию, а ему самому – ложиться на рельсы трамвая, грохотавшего где-то за углом.

Выйдя на улицу, Людочка навела справки, и опять выяснилось, что Желваков надул её – от кафе до редакции «Невского курьера», грубо говоря, было пилить и пилить.

Она взяла такси и за всю дорогу ни разу не оглянулась, хотя бы уверена, что Желваков увязался за ней. Само собой, не дремали и коллеги из опергруппы.

Едва только за Людочкой захлопнулась массивная дверь старинного особняка, где, кроме «Невского курьера», нашли себе пристанище и другие конторы самого различного профиля, начиная от диагностического центра «Тайные уды» и кончая библейским фондом «Иерихон», как сразу заверещал мобильник, досель молчавший, словно партизан на допросе.

Это дал о себе знать Цимбаларь:

– Будь осторожна. Он у тебя на хвосте.

– А ты, как я понимаю, у него?

– Такова наша доля… Сейчас он сидит в красном «Фиате» и, видимо, не собирается выходить. Машина припарковалась в полусотне метров от здания, в которое ты вошла.

– Это редакция «Невского курьера». Я принесла сюда письмо от Желвакова.

– Не вздумай отдавать его! Спрячь понадёжней где-нибудь на собственном теле и возвращайся.

– А не посоветуешь, где именно спрятать?

– Да хоть в трусы!

– Я ношу модель «танго». В них даже сигарету не спрячешь.

– Ну, не знаю… Придумай что-нибудь.

– Тогда и не суйся со своими советами! Сама во всём разберусь… Сейчас на всякий случай наведаюсь к секретарше. Надо глянуть, что это за цыпа. Ведь Желваков для контроля может спросить о её внешности.

Поднявшись на третий этаж, который целиком занимала редакция, Людочка приоткрыла дверь, украшенную сразу двумя табличками: «Секретарь редакции» и «Распространителей просим не беспокоиться».

В кабинете толкалось много разного люда, но центральное место в нём, надо думать, по праву занимала массивная женщина, чьё лицо напоминало поле боя под Прохоровкой (в миниатюре, конечно), с которого уже убрали подбитые танки, но не успели засыпать многочисленные воронки, выбоины, рвы и траншеи.

– Вам кого? – недружелюбно покосившись на Людочку, осведомилась секретарша.

– Косметическая компания «Орифлейм» приветствует вас! – Людочка оскалилась в утрированной улыбке. – Всё для ухода за лицом и телом!

– Поворачивайте оглобли! – отрезала секретарша. – Распространителей не принимаем. На дверях русским языком написано.

– Ну и зря! – Людочка презрительно скривилась. – Я хотела предложить вам новейшее радикальное средство для оздоровления кожи лица. Уже после первого применения полностью избавляет от бородавок, угрей, морщин и шрамов. Именно этому средству я обязана своей внешностью.

– Эй, эй! Задержитесь! – крикнула секретарша Людочке вослед, но та уже была далеко.

Когда Людочка вернулась в кафе, где за время её отсутствия мало что изменилось, Желваков как ни в чём не бывало восседал на прежнем месте, и лишь очень зоркий глаз мог заметить его учащённое дыхание и лёгкую испарину на висках.

– Всё нормально? – спросил он, насторожённо глядя на Людочку.

– Конечно… Но секретарша там редкая мымра. Из тех, у кого черти на лице горох молотили. И как только редактор не брезгует спать с ней!

– Редактор «Невского курьера» гомик, – отпив из чашки с остывшим кофе, сообщил Желваков. – Он спит с репортёром светской хроники.

– Ну что же, каждый волен выбирать то, что ему больше по вкусу, – воспользовавшись случаем, Людочка решила немного подразнить Желвакова. – Человек, хоть однажды не вкусивший однополой любви, не может считать себя полноценным. Или у вас другое мнение?

– Я как-то не в курсе… – замялся Желваков. – Всё, знаете ли, работа да работа. Свободного времени совершенно нет.

– Ну, это вы зря! Жизнь тем и хороша, что даёт возможность получать самые разнообразные ощущения. Не надо ни в чём себе отказывать, иначе потом будет поздно… Одна моя подруга, занимаясь с мужем любовью, всегда берёт в постель девушку-бисексуалку, несовершеннолетнего мальчика и могучего негра.

– А негра зачем? – На лице Желвакова появилось недоумение.

– По ходу любовных игр он готовит прохладительные напитки и выполняет всякие необременительные поручения, а когда наступает общее пресыщение, насилует всех подряд, включая мужа. Получается очень пикантно. Сейчас это высший шик… Ну разве вы против того, чтобы вами попользовался негр?

– Кучеряво живётся в высшем обществе. – Былой запал Желвакова как-то сразу угас.

Зато Людочка веселилась своим выдумкам от души:

– Вам должно понравиться. Впрочем, негра можно заменить японцем. Это дело вкуса.

Тут с Желваковым случилась досадная оплошность. Потянувшись за салфеткой, он спихнул со стола Людочкину сумочку, содержимое которой, естественно, рассыпалось по полу. Бормоча извинения, он бросился устранять последствия своей неловкости, умудрившись при этом вывернуть сумочку чуть ли не наизнанку.

Не составляло особого труда догадаться, для чего понадобилось это маленькое представление, и Людочка мысленно поблагодарила Цимбаларя за добрый совет.

Какое-то время за столиком сохранялась некоторая неловкость, но постепенно беседа вернулась в прежнее русло.

– Не обижайтесь, но у меня есть ещё одна просьба. – Желваков попытался скорчить умильную физиономию, но это у него плохо получилось.

– Опять куда-то съездить? – Людочка надула губки.

– Нет, нет! Я, видите ли, в Петербурге совсем недавно и ещё не успел обзавестись необходимыми знакомствами. Встреча с вами – это просто дар божий. Есть дела, которых приличные люди не должны касаться. Вы, конечно, понимаете, что именно я имею в виду… Возможно, вам известен человек, который берётся за выполнение всяких деликатных поручений, связанных с определённым риском. Это должен быть крепкий мужчина без комплексов, умеющий постоять за себя и других.

– Есть такой, – сказала Людочка, сразу представив себе Цимбаларя. – Человек, соответствующий вашему описанию, раньше состоял в телохранителях одного папиного знакомого. А теперь остался на бобах.

– Почему, если не секрет?

– Папин знакомый скончался… Успокойтесь, речь не идёт о насильственной смерти. Его погубили излишества. Подавился клешнёй омара. А поскольку дело происходило за городом, спасти его не удалось.

– Вы сами ему доверяете?

– Более или менее. Что касается рекомендаций, то они самые положительные.

– Как бы мне с ним встретиться?

– Когда?

– Сейчас скажу… – Желваков задумался. – Завтра после обеда. Часа в два.

– Хорошо, – кивнула Людочка. – Снова на этом месте?

– Конечно. Для меня оно самое счастливое… Надеюсь, что время и место встречи устроят вашего знакомого.

– Мне он не посмеет отказать. Но, учтите, за свои услуги он берёт довольно высокие гонорары.

– Полагаю, мы договоримся… Каковы ваши планы на вечер?

– К сожалению, вынуждена покинуть вас. Через полчаса меня ждут в Доме моделей на примерку. Пора готовить гардероб к осеннему сезону.

Желваков потянулся губами к Людочкиной руке, теребившей уголок салфетки, но девушка была начеку, и он неловко ткнулся носом в мокрую крышку столика.

Пустив по следу удаляющегося Желвакова Ваню, сыщики собрались в уютной беседке, расположенной так, что из неё просматривались все подходы к кафе, за несколько последних дней ставшему чем-то вроде неизменного места конспиративных встреч. Кроме того, из беседки можно было любоваться речкой Таракановкой, а при желании даже плевать в её мутные, стоячие воды.

– Ну давай же скорее! – Цимбаларь взмолился с такой страстью, словно бы требовал от девушки чего-то совсем иного. – Мочи нет!

Заставив мужчин отвернуться, Людочка извлекла из-под одежды письмо, хранившее ароматы её молодого тела.

– Ну и гусь этот Желваков, – сказал Кондаков, аккуратно вскрывая конверт перочинным ножиком. – О любви разорялся, а сам бессовестно подставил тебя.

– В его понимании я ничем не рисковала, поскольку не успела отметиться ни в одной милицейской картотеке. – Людочке пришлось вступиться за своего кавалера.

– При чём здесь картотеки! С такой внешностью тебя можно вычислить в два счёта. Об этом он подумал?

Внутри первого конверта оказался второй, на котором печатными буквами, явно через трафарет, было написано: «Срочно! Конфиденциально! Городским властям и компетентным органам».

– Хорошо ещё, что не президенту, – хмыкнул Кондаков, рассматривая конверт на свет.

Не обнаружив внутри ни миниатюрного взрывного устройства, ни штаммов смертоносного вируса, ни каких-либо других подозрительных предметов, он вскрыл и этот конверт. Добычей опергруппы стали несколько листков стандартной почтовой бумаги, текст на которых был исполнен по той же методике – посредством трафарета и синего фломастера.

Не дожидаясь понуждения, Кондаков приступил к чтению, по своему обыкновению запинаясь на каждом слове и путая ударения:

– «Ваша преступная халатность, заключающаяся в игнорировании моих требований, привела к трагедии. Не встречая понимания со стороны властей, я вынужден был пойти на крайние меры. Речь идёт о взрыве в фарватере Невы. Погибли люди. Городскому хозяйству нанесён ущерб, значительно превышающий сумму, которую я требую. Времени для размышления больше не остаётся. В случае, если мои условия принимаются, в колонке частных сообщений газеты «Невский курьер» должен быть помещён следующий текст: «Безусловно согласен». Подпись любая, но лучше что-нибудь из римской мифологии. Спустя сутки после опубликования сообщения поместите в камеру хранения Финляндского вокзала чемодан, содержащий пятьсот тысяч… – Кондаков прервал чтение. – Это уже любопытно! Посмотрите-ка сюда.

На листке, предъявленном для осмотра, печатная цифра 500 000 была от руки исправлена на 1 000 000.

– Это я виновата, – призналась Людочка. – Взвинтила цену. Он сбегал в туалет и там внёс в письмо коррективы.

– Зато теперь мы абсолютно уверены, что Желваков истинный автор письма, а не очередной посредник, – сказал Цимбаларь.

Тем временем Кондаков продолжил чтение:

– …чемодан, содержащий миллион долларов. Воспользуйтесь самой последней по счёту ячейкой. Код – первая буква моего имени и завтрашняя дата. Конечно, вы можете арестовать человека, который заберёт чемодан, или устроить за ним слежку, но это приведёт к тому, что на город обрушатся новые бедствия, в сравнении с которыми гибель баржи покажется детской забавой. Грех смертоубийства падёт на вас, а не на меня. Если вы не выполните моих условий, дальше будет только смерть, смерть и смерть. Гладиатор». – После некоторой паузы Кондаков поинтересовался: – Ну как впечатление?

– Это приговор, который Желваков подписал себе самому, – сказала Людочка. – Такую улику нельзя опровергнуть.

Забирая у Кондакова письмо, Цимбаларь просительным тоном произнёс:

– Пётр Фомич, лети со всех ног в редакцию и дай в завтрашний номер срочное сообщение: «Безусловно согласен. Юпитер».

– Боюсь, что завтрашний номер уже сверстали, – засомневался Кондаков.

– Сейчас газеты не верстают, а набирают на компьютере, и для срочных случаев всегда остаётся резервная колонка. Правда, такая публикация влетит нам в копеечку… И не забудь прихватить в редакции пару старых газетных подшивок. Килограммов этак на пять.

– А ты небось отправишься покупать чемодан для денег? – лукаво прищурившись, поинтересовался Кондаков.

– Ты, Пётр Фомич, просто предвосхищаешь мои планы.

Расследование, похоже, приближалось к завершению, хотя никакой ясности по поводу природы взрывов так и не появилось. Оставалось надеяться, что Желваков (тождество которого с Гладиатором уже не вызывало сомнений), взятый с поличным, то есть при получении чемодана с выкупом, расколется на допросе, как мелкий фраер.

А пока лжеморяк был занят добыванием денег для оплаты услуг посредника. Добывал он их, конечно же, из карманов ничего не подозревающих петербуржцев.

Ночь (надо полагать, одну из своих последних ночей на свободе) Желваков вновь провёл под бдительным надзором сыщиков – на сей раз Вани и Кондакова. Цимбаларь перед грядущей операцией должен был отоспаться, а Людочка не отходила от ноутбука, изучая научное наследие зверски убитого Алексея Андреевича Шестопалова, известного также как Чернокнижник и Лёха Юродивый. Она почему-то была уверена, что разгадка серии таинственных взрывов кроется именно в теоретических изысканиях покойного физика.

К сожалению, пониманию Людочки были доступны лишь названия статей и монографий Шестопалова да ещё аннотации на них, составленные в самых общих фразах. Дальше начинались такие дебри, что в них, наверное, заплутал бы даже великий Гроссман, как известно, выполнивший все математические расчёты для общей теории относительности Эйнштейна.

Обращаясь к Цимбаларю, решившему использовать выпавший ему отдых на всю катушку, что означало напиться вдрабадан, Людочка воскликнула:

– Ты можешь хотя бы приблизительно представить себе содержание статьи, называющейся: «Теоретико-полевой подход к процессам с большой передачей импульсов»? Тут, между прочим, даже про какие-то глюки говорится. Только не про те, которые у тебя бывают с перепоя, а про гипотетические частицы с нулевой массой.

– Во-первых, не глюки, а глюоны, – поправил её Цимбаларь, в редкие минуты трезвого досуга почитывавший журнал «Наука и жизнь». – Во-вторых, я такую галиматью и представлять себе не собираюсь. В-третьих, всю эту учёную шваль давно пора поставить к стенке. Именно они одарили человечество динамитом, удушающими газами и атомными бомбами.

– А заодно компьютерами, электрической энергией, антибиотиками и даже водкой высшей очистки «Абсолют», которую ты сейчас втихаря потягиваешь, – не преминула съязвить Людочка.

– Всё, что я делаю, делается исключительно для пользы дела, – наставительным тоном произнёс Цимбаларь. – Твой Желваков желает увидеть супермена. И он его увидит – сильного, безжалостного, уверенного в себе и, естественно, слегка выпившего… А какая польза от того, если бы я сейчас склонил тебя к сожительству? Никакой! Я бы безнадёжно утратил форму, а ты забросила свои научные изыскания, вполне возможно, куда более перспективные, чем все наши погони, засады, слежки.

Газетчики, заломившие за крошечное сообщение немыслимую цену, не подвели. Свежий номер «Невского курьера» содержал условную фразу, чей истинный смысл знали только пять человек (включая Ваню, которого с текстом письма ознакомили позднее).

Ровно в два часа Людочка свела Желвакова с Цимбаларем, причём оба назвались вымышленными именами, и, сославшись на неотложные дела, испарилась. Мужчины остались наедине.

Желваков пристально изучал Цимбаларя, словно бы надеясь взглядом проникнуть ему в самую душу, а тот, сохраняя каменное выражение лица, потягивал пиво.

– У меня такое впечатление, что я вас уже где-то видел, – сказал наконец Желваков.

– Мир тесен, – пожал плечами Цимбаларь. – Мне сказали, что вы имеете отношение к торговому флоту, а я в своё время прокутил в портовых городах Европы и Америки целое состояние.

– Нет, это случилось недавно, причём здесь, в Петербурге. – В голосе Желвакова проскользнули тревожные нотки.

– Всё может быть. Я имею привычку гулять после завтрака по улицам города.

– По каким именно? – осведомился Желваков, в подсознании которого прочно засел образ человека, белой ночью мелькнувшего в окне одной достопамятной квартиры.

– По всяким. – Цимбаларь нахмурился. – Может быть, перейдём к делу? А если я вас чем-то не устраиваю, так и скажите. Разбежимся полюбовно.

– Хорошо, хорошо… – Желваков поморгал, отгоняя от себя наваждение. – Дело, которое я вам хочу предложить, довольно простое. Нужно взять в камере хранения чемодан и доставить его в место, которое я укажу. Вот и всё.

– Чемодан большой?

– Думаю, не очень.

– То есть сами вы его не видели?

– Нет.

– Предупреждаю заранее: с радиоактивными веществами я не работаю.

– Об этом и речи быть не может. В чемодане будут только бумаги.

– Ценные? – ухмыльнулся Цимбаларь.

– Вас не касается.

– Конечно, конечно… Это я к тому, что мой гонорар обычно составляет два процента от транспортируемой суммы, но не меньше десяти тысяч долларов.

– Считайте, что мы договорились.

– Я берусь за дело только после получения аванса. Так что раскошельтесь тысячи на три.

– Вы получите всё сполна и даже больше, но лишь после того, как я завладею чемоданом.

– Тогда до свидания. Приятно было познакомиться. – Цимбаларь сделал вид, что собирается уходить.

– Постойте! – Желваков тоже вскочил. – Сейчас я несколько стеснён в средствах, но, возможно, в качестве аванса сойдёт и это. – Он протянул Цимбаларю пакет, который прежде держал на коленях.

Заглянув в пакет и небрежно встряхнув его содержимое, Цимбаларь сказал:

– Ладно, сойдёт. Я возьмусь за эту работу. А теперь обсудим детали…

Уже к вечеру набитый старыми газетами чемодан находился в предназначенной для него ячейке камеры хранения Финляндского вокзала.

Ваня, намаявшийся за последние дни, отдыхал, по своему обыкновению большую часть времени проводя в туалете, что очень не нравилось Людочке, продолжавшей грызть гранит квантовой механики и на этой почве заработавшей легкую диарею (увы, подобным напастям подвержены даже писаные красавицы).

Цимбаларь и Кондаков с Желвакова глаз не спускали, дабы тот не спутал все карты, отправившись за чемоданом самостоятельно. В этом случае его пришлось бы брать прямо на вокзале.

В предвкушении скорого завершения следствия оба опера блаженствовали, что случалось с ними чрезвычайно редко. Кондаков делился с Цимбаларем планами на отпуск, а тот вспоминал всё новые и новые детали своего разговора с Желваковым.

– Представляешь, вместо аванса суёт мне пакет, а там чего только нет! – К отрицательным качествам Цимбаларя можно было отнести то, что во время разговора он постоянно толкал собеседника локтем. – И рубли, и шведские кроны, и финские марки, и мелкие доллары, и часы, и кулоны, и колечки. Ну прямо-таки музей щипача в миниатюре… Придётся всё добро сдать в местную уголовку. Пусть созывают хозяев.

– Гопник! – Кондаков вложил в это слово всё своё презрение к Желвакову. – Таким на воле делать нечего.

– Таких и в зоне не очень-то привечают… А потом, слышь, говорит мне: «Если заметите слежку, постарайтесь избавиться от неё». Представляешь, какой дундук! А зачем, спрашивается, я такие деньги за свою работу беру? Да за десять тысяч баксов уважающий себя курьер обязан пронести доверенный ему груз через разливы рек, потоки вулканической лавы, государственные границы, артиллерийские обстрелы и все на свете облавы, включая операции «Вихрь», «Невод» и «Антитеррор». Я правильно говорю? – последовал очередной толчок локтем.

– Правильно, – вынужден был согласиться Кондаков. – А как Желваков планирует осуществить передачу чемодана?

– Это известно только одному ему да господу богу. Вручил мне мобильник, явно ворованный, и говорит: «Номер и шифр ячейки узнаете в последний момент. Покинув вокзал, идите в сторону Самсониевского моста. По пути получите от меня дальнейшие распоряжения». Думаю, Желваков всё время будет находиться где-то поблизости. Ко мне он подойдёт лишь после того, как убедится в отсутствии слежки.

– Ага, подойдёт, – кивнул Кондаков. – Пальнёт в упор из волыны, схватит чемодан и поминай как звали.

– Конечно, всё может случиться, но от Желвакова я такой подлянки не ожидаю. Трусоват парень, да к тому же сильно запал на нашу Людку. Даже планы какие-то строит. В зоне был невестой, а на воле собирается стать женихом. Разве это не смешно?

– Да уж, неисповедимы гримасы судьбы, – молвил Кондаков. – Какие-то незнакомые люди к дому идут.

– Один момент! – Цимбаларь вооружил свой правый глаз оптикой. – Вижу… Ещё те типчики! Морды доверия не внушают. У одного по бутылке водки в каждом кармане. У другого в руках пакет. Похоже, с закуской. Интересно, к кому они? Давай подождём чуток.

Дом, в котором Кондаков нашёл себе временный приют, представлял собой длинный бревенчатый барак, кое-где обшитый рубероидом. Было ему, наверное, лет сто, и, по разным версиям, до войны здесь располагалась не то инфекционная лечебница, не то живодёрня, не то штрафной изолятор для пленных финнов. Но те героические времена давно миновали, и сейчас в бараке проживали люди – пусть и утратившие почти всё, что только можно утратить, включая документы, гражданство, совесть и человеческий облик, – но всё же люди. На десять комнат приходилось шесть семейств разного состава и не поддающееся учёту количество квартирантов. Как ни странно, но всех их такое скотское существование устраивало.

Пили тут сутки напролёт с короткими перерывами, а в перерывах дрались, совокуплялись и добывали средства для очередной попойки. Любой бродяга мог найти здесь кров, если ему было что выставить на стол.

Милиция уже давно зареклась ездить сюда, предоставив обитателям барака полное право самостоятельно разбираться во всечасно возникающих спорах, ссорах и междоусобицах. По всем законам природы этот хлев, ошибочно называемый человеческим жильём, давно должен был сгореть синим пламенем, рассыпаться в прах или провалиться в тартарары, но он стоял непоколебимо, как крепость, и жизнь в нём продолжала бить ключом.

Вот и сейчас в крайнем справа окне зажёгся верхний свет, зазвучала музыка и зазвенела посуда.

– В четвёртой квартирке гуляют, – констатировал Кондаков. – Наверное, и гости туда заявились, чтоб им пусто было.

– Интересное дело, – сказал Цимбаларь, изо всех сил боровшийся с коварными поползновениями сна. – Ведь пьют, что называется, беспробудно, но за всё время ни единого пожара.

– Гореть нечему, – ответил Кондаков, считавшийся экспертом в этом вопросе. – Водку выжирают до капли, сигареты скуривают до фильтра, газа нет, одной коробкой спичек пользуются сразу шесть семейств. Тут и захочешь, а не подожжёшь… Кстати, как там наш клиент поживает? Что-то тихо у него.

– Света нет. – Цимбаларь вновь прибег к помощи оптики. – Спит, наверное… Хотя как можно спать на пороге такого богатства! Не понимаю. Другой бы на его месте всю ночь маялся в сладких мечтах.

– Выпил, вот и спит, – вздохнул Кондаков. – А нам здесь страдать до самого утра.

– Ничего, завтра мы своё наверстаем, – заверил его Цимбаларь. – А сейчас я, пожалуй, сделаю кружок возле дома, разомну ноги.

Где-то в четвёртом часу утра Цимбаларь всё-таки задремал.

Во сне он стал таким же маленьким, как Ваня, и за это почему-то был произведён в генералы. Всё бы ничего, но командовать ему пришлось великанами, ленивыми и нерадивыми, так и норовившими увильнуть от службы. Доставалось им за это, конечно, по полной программе, а поскольку сон был фантастическим, такими же являлись и наказания. Великанов секли якорными цепями, травили дикими зверями, подвешивали на башенных кранах за мужское достоинство.

И вот однажды, сговорившись, они решили затоптать сурового и придирчивого генерала-лилипута. Тем более что и случай представился подходящий: строевой смотр на армейском плацу, где достать ненавистного карлика было проще простого. И вот во время заключительного марша над Цимбаларем навис вдруг огромный, застилающий всё небо сапог… Чем эта драма закончилась, он так и не узнал – со стороны Кондакова последовал резкий толчок в плечо:

– Смотри, смотри! Уходят! Не дай бог, беда случилась…

Окно комнатушки, которую занимал Желваков, было распахнуто настежь. Из него поочередно выскочили двое – по виду те самые, кто незадолго до полуночи явился сюда с водкой, – и, пригибаясь, побежали в сторону Запорожской улицы, которая выводила к саду «Спартак» и к Неве.

Ещё не продрав глаз, Цимбаларь выпалил:

– Давай, Пётр Фомич, за ними, а я в дом… Только не упусти гадов.

По сравнению с улицей в комнате было темно, и Цимбаларь не сразу разглядел Желвакова, стоявшего в углу возле печки.

Впрочем, ему это только показалось – на самом деле несостоявшийся миллионер, одетый лишь в пёстрые сатиновые трусы, висел в петле, свободный конец которой был привязан к печной вьюшке. Большие пальцы его ступней, вытянутых, как у танцовщика, вздумавшего встать на пуанты, не доставали до пола каких-нибудь трёх-четырёх сантиметров. Рядом валялась толстая книга, прежде служившая висельнику опорой.

Прочная капроновая веревка не поддавалась ножу, и пришлось целиком выдирать вьюшку.

Подхватив безжизненное тело, Цимбаларь уложил его прямо на пол и, не опасаясь убийц, которые были уже далече, включил свет.

В комнате царил относительный порядок, и только печка была перепачкана кровью. В другом углу находился тайник, о чём свидетельствовали снятые половицы и разбросанные рядом бумаги.

Дыхание Желвакова не прослушивалось, однако сердце билось, вернее, отсчитывало последние удары. У него отсутствовало правое ухо, а на шее не осталось живого места, но умирал Желваков от какой-то совсем другой причины, что подтверждала и кровь, пузырившаяся на губах.

Цимбаларь перевернул его на бок и под левой лопаткой увидел свежую колотую рану, извергавшую кровавые пузыри при каждом сокращении сердца.

Картина преступления окончательно прояснилась. Некоторое время Желвакова допрашивали, поставив в такую позу, что он мог только еле слышно хрипеть, балансируя на кончиках пальцев. Хотя это и звучало дурным каламбуром, но язык ему развязала ампутация уха. Выведав все интересующие их сведения, преступники пырнули Желвакова ножом и оставили болтаться на печной вьюшке.

Под рукой у Цимбаларя не имелось никаких медикаментов, даже нашатыря, а фляжку с водкой, которая очень бы пригодилась сейчас, он опорожнил во время прогулок вокруг барака. Тем не менее за жизнь Желвакова надо было бороться – не ради самой жизни, пропащей и никудышной, а для того, чтобы задать напоследок несколько весьма актуальных вопросов.

Утерев окровавленные губы Желвакова рукавом, Цимбаларь принялся делать ему искусственное дыхание по системе «рот в рот», раз за разом как бы целуя человека, к которому по законам преступного мира, кое в чём признаваемым и операми, даже прикоснуться было зазорно.

Драгоценное время утекало быстрее, чем вода из решета. Губы и язык Цимбаларя уже саднило, словно бы он облизал все асфальтовые дорожки в соседнем сквере, а в глазах темнело, как у висельника. Когда сил и терпения осталось максимум на пару выдохов, Желваков глухо застонал, закашлял и открыл глаза, жизнь в которых почти уже и не теплилась.

Воспрянувший духом Цимбаларь заорал ему в уцелевшее ухо:

– Я спасу тебя! Только скажи, кто прислал этих людей?

Губы умирающего разомкнулись и издали какой-то булькающий звук, но уловить его смысл было невозможно.

– Громче! – потребовал Цимбаларь. – Ты сказал им про чемодан?

– Да, – давясь легочной кровью, прошептал Желваков.

Последний вопрос был самым важным, конечно, при условии, что на него существовал вразумительный ответ.

– Кто устроил взрывы?

– Фи-ли-и-п-п… – Судя по всему, на большее Желваков был уже не способен.

Тело его резко изогнулось дугой, столь же резко вытянулось в струнку, и на этом агония, столь же короткая, как и сама жизнь, закончилась.

Цимбаларь не знал, следует ли закрывать глаза человеку, не совершившему на своем веку ни одного доброго поступка, но в конце концов решил, что сам факт мученической смерти естественным образом списал все земные грехи. Неловко перекрестившись, он приступил к этому богоугодному делу, однако и здесь сразу не заладилось – если правое веко закрылось покорно, то левое никак не поддавалось. Пришлось положить сверху полновесный металлический рубль.

Как ни странно, благодаря этому мертвец сразу приобрёл некоторое благообразие – ведь недаром говорят, что монокли красят даже подлецов.

Кондаков вернулся минут через сорок, и на него было жалко смотреть. Легендарный афинский воин, доставивший в родной город весть о победе на Марафонском поле, и то, наверное, выглядел получше.

Оказалось, что он бежал за преступниками до самого Обуховского проспекта, а потом и до автобусного кольца на Рабфаковской улице, где те сели в голубую «Тойоту» с замазанными грязью номерами.

Несмотря на все старания, Кондаков не сумел найти ни такси, ни частника, ни попутный грузовик, хотя для последних уже наступила пора развозить по магазинам скоропортящиеся продукты.

Цимбаларь как мог успокаивал расстроенного старика:

– Да не убивайся ты… Мы вообще эту погоню сдуру затеяли. Сегодня оба твои субчика будут на Финляндском вокзале.

– Не выдержал, значит, пыток? – Одной рукой прижимая прыгающее сердце, Кондаков склонился над мертвецом. – Слаб оказался. Уже на первом ухе капитулировал. Братец-то посильнее был…

– Они его на удавке держали, чтобы воздуха можно было только самую малость глотнуть, – пояснил Цимбаларь. – От этого сознание мутится, и человек за себя уже не отвечает. А потом, уходя, прирезали, чтобы не шумел.

– Тебе он хоть что-то сказал?

– Буквально два слова, но я толком так ничего и не понял… Потом надо будет всем нам мозгами пораскинуть.

Кондаков поднял книгу, валявшуюся возле печки, и прочёл название:

– «Негравитационные квантовые поля в искривлённом пространстве-времени»… Та самая…

Он тщательно перелистал все страницы, но ничего заслуживающего внимания так и не обнаружил. Титульный лист, на котором, возможно, имелась фамилия владельца, был безжалостно вырван.

– Интересно, зачем он её с собой таскал? – промолвил Кондаков, возвращая книгу на прежнее место, поскольку на столе Цимбаларь раскладывал бумаги, оставшиеся в тайнике.

– Всё же память о брате… Сам знаешь, как сентиментальны порой бывают зэки.

– Память вещь хорошая. Но не всегда. Желвакову она сослужила плохую службу. Ведь, откровенно говоря, именно эта книга и вывела нас на его след.

– Не будь книги, обязательно нашлось бы что-нибудь другое… Для композитора мир полон звуками, для художника – красками, для сыскаря – уликами. Всё остальное зависит лишь от личных качеств каждого отдельно взятого специалиста.

– Особо не зазнавайся, Моцарт ты наш. Пока ещё у тебя нет ни связной мелодии, ни толкового этюда. – Кондаков вернулся к телу Желвакова. – Вот ведь как в жизни бывает: звался Гладиатором, а умер словно овечка… Знать бы ещё, что привело его к такому концу.

– Жадность привела, – обронил Цимбаларь, как раз в этот момент изучавший рукописный вариант последнего письма, в котором отсутствовал листок с указанием местонахождения пресловутого чемодана.

– Он со своей жадностью мог ещё сто лет прожить, если бы эти взрывы не подвернулись, – возразил Кондаков. – Вот только боюсь, что с его смертью цепочка очевидцев обрывается.

– Может, и цепочка взрывов оборвётся.

– С чего бы это вдруг? Ты же видел список. Остаётся ещё шесть… Нет, вернее, пять.

Они наведались в четвёртую квартиру, где происходила пьянка, и пинками разбудили хозяев. Поняв, что дело нешуточное, те кочевряжиться не стали и подробно рассказали о всех событиях этой ночи, начавшейся с веселья, а закончившейся бедой.

Гостей, заявившихся без всякого приглашения, жильцы четвёртой квартиры видели впервые, но нисколько им не удивились. Здесь издавна рады были всякому, кто приходил со своей бутылкой. Никаких имён они не называли и о квартиранте из угловой комнаты (то есть о Желвакове) не расспрашивали. Ушли под утро, когда спиртное иссякло, наотрез отказавшись от интимных услуг хозяйских дочек, ещё пребывавших в школьном возрасте.

Велев полчаса сидеть тихо, а потом во все трубы трубить тревогу, Кондаков и Цимбаларь ушли, на всякий случай унося с собой бумаги и книги, оставшиеся после Желвакова.

Приближаясь к станции метро «Обухово», где в ожидании открытия уже собралась небольшая толпа, Цимбаларь сказал:

– Теперь вся надежда на бандитов, угробивших Шестопалова и Желвакова. Если и они ничего толком не знают, то я умываю руки.

– А как ты у них спросишь?

– В категорической форме!

– Я не об этом. Как подход найдёшь? Нам с целой бандой не справиться. Придётся подключать ФСБ.

– А вот этого не дождётесь! Как только мы их подключим, они сразу отключат нас… Есть другой вариант. В квартире, где была засада, один из бандитов сдуру упомянул имя главаря. Редкое такое имя – Клим.

– Ты его знаешь?

– Я – нет. Но думаю, что в определённых кругах он известен. Сейчас я пошлю на мобильник господина Чевякина следующее сообщение: «Сегодня в течение дня люди Клима должны забрать из камеры хранения Финляндского вокзала чемодан, в котором находится миллион долларов». Посмотрим, что из этого получится. Хватит нам быть грифами, наводящими гиен на добычу. Влезем в шкуру гиены сами.

– Ты уверен, что все члены опергруппы поддержат тебя?

– А ты сам поддерживаешь?

– Ну, в общем-то, да…

– Тогда какие могут быть проблемы? Девка и карлик нам не указ.