Глава 6
Снегоходы

Задолго до рассвета, когда Цимбаларь, утомившись и перенервничав за день, ещё крепко спал, с неба повалил снег, который час от часу становился всё гуще и гуще.

Проснувшись от холода, он включил свет и глянул на часы. Старуха Парамоновна безнадёжно запаздывала, а это, учитывая её обязательность, могло означать только одно – в Чарусе случилось нечто чрезвычайное.

Скоро Цимбаларь и сам убедился в этом, когда сначала выглянул в окно, словно бы залепленное белой ватой, а потом попытался открыть дверь. После долгих усилий та немного поддалась, но в образовавшуюся щель хлынул мягкий свежий снег, заваливший порог.

Оказавшись в плену разбушевавшейся стихии, Цимбаларь духом не пал и сам разжёг печку, благо в сенях имелся изрядный запас дров. Правда, не обошлось без конфуза – бензин, который он с самыми лучшими намерениями плеснул в топку, едва не вызвал пожар.

В десятом часу утра, когда в окнах уже начал брезжить тусклый свет, снаружи послышались человеческие голоса (а он, в принципе, не удивился бы даже волчьему вою) и шорох лопат. Вновь приоткрыв дверь, Цимбаларь увидел, что его избу откапывает целая команда деревенских жителей, возглавляемая старостой Ложкиным. С особым рвением трудились Борька Ширяев и Парамоновна.

Спустя час операцию по спасению участкового из снежного плена можно было считать законченной. По этому случаю все, кроме спасённого, ссылавшегося на предстоящие служебные дела, выпили по кружке самогона, который прихватил с собой рачительный Борька.

Парамоновна занялась печкой, поправляя безалаберно уложенные дрова и открывая какие-то заслонки, которые забыл открыть Цимбаларь. Борька поспешил к церкви, где тоже требовалась подмога. Ложкин, утирая пот, выступивший у него не от работы, а от употребления спиртного, заговорщицким тоном сообщил:

– Звонили из райцентра, что к нам присылают новую учителку и фельдшера. Как они по такой погоде доберутся, ума не приложу.

– Разве автоколонна больше не ожидается? – не выдавая своей радости, поинтересовался Цимбаларь.

– Какая сейчас автоколонна! – Староста в сердцах махнул рукой. – Сами видите, что делается. Как бы мы до самого лета отрезанным ломтём не оказались. Хорошо ещё, что свет есть и телефон работает. А то, бывало, оборвёт ветром провода, и сидим при керосиновых лампах. Слава богу, что в позапрошлом году линию отремонтировали… Да вы не горюйте! Как-нибудь сдюжим. Не впервой.

– Я о другом горюю, – Цимбаларь скорчил скорбную гримасу. – Как в условиях полной изоляции прожить без магазина?

– А при чём здесь магазин? – Ложкин сделал непонимающий вид.

– А при том! – Всем своим поведением Цимбаларь давал понять, что разговор предстоит нешуточный. – Уж больно много ваша сноха себе позволяет. Самовольно взвинчивает цены, занимается обвесом, а когда работник правоохранительных органов, специально на это уполномоченный, делает ей замечание, посылает его по матушке. Более того, грозит расправой. Это как прикажете понимать?

– Сплоховала девка, что уж тут, – Ложкин потупился. – С кем не бывает… Но вы тоже хороши. Накинулись с места в карьер. У нас так не принято. Кроме Валентины Николаевны, на эту работу больше никто не соглашается. Торговля захудалая, зарплата копеечная, товар портится. Вот она и взяла моду цену набавлять. Чтоб самой в убытке не остаться.

– Какой это, интересно, товар у неё портится? – возмутился Цимбаларь. – Селёдка? Гуталин? Гречневая крупа? Хоть вы-то здесь тюльку не гоните! В действиях Деруновой прослеживается состав преступления. Допустим, я согласен закрыть глаза на её прежние художества, но только в том случае, если она свою порочную практику прекратит… А с товарооборотом я ей скоро помогу! Перекрою кислород всем местным самогонщикам, сразу появится спрос на водку.

– Эк вы круто берёте! – Ложкин с неодобрением покосился на него. – Такого себе даже майор Докука не позволял. Здесь самогон – вроде как второй хлеб. Без него не выжить. Чтобы с самогоноварением покончить, придётся каждого второго к стенке ставить.

– Закон не мною писан! – однажды ввязавшись в конфликт, Цимбаларь остановиться уже не мог. – И вы это, как представитель местной власти, должны понимать. Развели, понимаешь, либерализм… А снохе передайте, пусть сегодня же открывает магазин. Я потом проверю.

– Скажу, – со вздохом ответил Ложкин. – Только приболела она малость.

– Ничего, фельдшер приедет – вылечит.

Улицы и тропинки, расчищенные утром, уже снова засыпал снег. За редким исключением всё вокруг было белым – и воздух, и земля, и небо. Но сейчас эта чистая и пушистая белизна никого не радовала.

Ноги сами принесли Цимбаларя к избе Почечуевой, однако на дверях висел амбарный замок, а на дорожке виднелись полузасыпанные снегом следы.

Поневоле пришлось поворачивать к центру деревни, где ничего хорошего Цимбаларя не ждало. Только сейчас он начал понимать, какая собачья работа у участкового инспектора, особенно в сельской местности. Нет, надо быть с людьми попроще. Пусть даже после этого они и не потянутся к тебе, но хотя бы в спину плевать не будут.

И церковь, и магазин стояли закрытые, но над трубой клуба вился дымок. Возле крыльца махала лопатой Зинка, причём довольно ловко. Заметив Цимбаларя, она небрежно кивнула – заходи, мол.

В клубе кроме небольшого зрительного зала имелось несколько полупустых комнат непонятного назначения и библиотека, где на полках пылились книги, самая новая из которых была издана году этак в девяностом. На видном месте по-прежнему красовались сочинения классиков марксизма-ленинизма и мастеров социалистического реализма.

На столе, заложенная линейкой, лежала книга, которую Цимбаларь накануне видел в руках у Зинки. Он не преминул полистать её. Это был учебник криминалистики, снабжённый весьма шокирующими иллюстрациями.

Вскоре появилась раскрасневшаяся Зинка, очень похожая сейчас на студентку, только что явившуюся с лыжной прогулки. С Цимбаларем она вела себя как старая знакомая и принципиально не замечала некоторой его отчуждённости. Про вчерашний брудершафт и последующую прогулку при свете северного сияния никто из них даже не заикнулся.

– Ты не обижайся, но мне нужно задать несколько конкретных вопросов, – сказал Цимбаларь.

– Раз нужно, задавай, – она пожала плечами.

– Насколько я понял, у тебя были довольно близкие отношения с Черенковым?

– Ты правильно понял, но давай, пожалуйста, обойдёмся без подробностей.

– Давай… Как ты относилась к некоему Виктору Чалому, ныне уже покойному?

– Никак не относилась. Гнать не гнала, но и никаких надежд не подавала. Тоже мне кавалер!

– Существует версия, что Черенкова убил Чалый. И представь себе, из-за ревности.

– Чушь собачья! – возразила Зинка. – Чалый был большим ребёнком. Глупым, обидчивым, мнительным. Подраться с пьяных глаз он ещё мог, но поднять руку на человека – никогда.

– Ты уверена? – Цимбаларь глянул на неё в упор. – Ведь он был охотником. То есть человеком, привычным к крови.

– Ну и что? Здесь все поголовно охотники. С младых ногтей зверя добывают. Но с жестокостью это никак не связано, можешь мне поверить.

– Тогда кто, по-твоему, убил Черенкова?

– Так я тебе сразу и сказала! Хочешь, чтобы меня завтра в проруби утопили?

– Это уже крайности… А сказать тебе придётся. Иначе как развеять беспочвенные подозрения в том, что ты прямо или косвенно благословила Чалого на этот безумный поступок?

– Ага, значит, я виновата! – глаза Зинки сузились. – И кому же в голову пришла такая светлая мысль? Тебе самому или известному наушнику деду Ложкину? Ну так вот, пусть у меня и нет никаких фактов, но в смерти Мити больше всех был заинтересован сам Ложкин! Ты только вчера схлестнулся с Валькой Гранатой, а Митя с ней каждый день воевал. Даже судом грозил… Да что Валька! Это только мелкий эпизод. Староста всю деревню своей паутиной опутал. Каждый ему чем-то обязан… К Мите от Ложкина и ходоки ходили, и подношения подносили, а когда ничего не вышло – решились на крайнюю меру… Ох, зря я проговорилась! Вылезет мне всё это боком.

– Но ведь ты сама сказала, что никаких фактов нет. Пока это лишь голословные обвинения.

– Факты у Жанки Решетниковой были, учительницы нашей. Она, между прочим, по Мите тоже сохла. Возможно, именно Жанка вызвала его той ночью к коровнику… Она Ложкина как отца родного слушалась. Чем это всё закончилось, ты знаешь… Вот смотри. – Зинка принялась лихорадочно листать учебник криминалистики. – Год назад Валька Граната брала эту книгу в библиотеке… Таблица «Симптоматика наиболее распространённых отравлений». Адреналин, алконит, амидопирин, аминазин, антабус, а вот и аспирин! «Психотропное, гемотоксическое действие… Головокружение, шум в ушах, нарушение зрения, кровотечения, отёки. Бред, ступорное состояние, кома… Смертельная доза – тридцать-сорок грамм». Так всё у Решетниковой и было, можешь мне поверить.

– На странице есть какие-либо отметки, сделанные рукой Деруновой или Ложкина?

– Вроде бы нет, – Зинка повернула книгу к свету.

– Тогда это не доказательство, – покачал головой Цимбаларь. – В противном случае всех читателей «Отелло» можно обвинить в подготовке убийства посредством удушения.

– Вот и доказывай сам! Только не вздумай ссылаться на меня.

– Ну хорошо. С этим повременим, – произнёс Цимбаларь самым миролюбивым тоном. – Есть ещё одна проблема, интересующая меня. Говорят, что временами с жителями Чарусы случается как бы массовый психоз. Что ты по этому поводу можешь сказать?

– Дождись первого престольного праздника и сам увидишь. Все нажрутся до чертиков и начнут куролесить. Хуже, чем самоеды в тундре.

– Я имею в виду массовые психозы, сопровождаемые галлюцинациями, – пояснил Цимбаларь. – Что-то похожее на древние экстатические ритуалы, практиковавшиеся в языческих культах. Понимаешь меня?

– Экстатические? – Зинка опять прищурилась, но уже как-то иначе. – Уж больно ты, майор, много умных слов знаешь.

– Я между прочим, среднюю школу в Москве заканчивал, а не в Бузулуке. – Цимбаларю пришлось перейти к обороне. – И не простую, а специальную. С гуманитарным уклоном.

– Ну-ну… – Похоже, что Зинка не очень-то поверила ему. – Но только по поводу психозов и галлюцинаций просветить тебя ничем не могу. Сплетнями не увлекаюсь.

– Извини, что разговор такой нервный получился, – Цимбаларь ободряюще улыбнулся ей. – Но ты меня тоже должна понять. Случись вдруг какая-нибудь заваруха – первым делом с участкового спросят.

– Ладно, – хмуро сказала она. – Заходи как-нибудь вечерком. Чайку попьём, поматеримся.

– Обязательно зайду, – пообещал он, пятясь к дверям.

Заведующая фермой, молодая пышнотелая баба, чья грудь мало в чём уступала аналогичному органу подведомственных ей бурёнок и пеструх, сообщила Цимбаларю, что сторож Колтунов, в ту трагическую ночь охранявший коровник, никакой вины за собой не признавал, однако, издёрганный на допросах, где его обвиняли чуть ли не в пособничестве убийцам, благополучно скончался сразу после завершения следствия. Учитывая его весьма преклонный возраст, это было, в общем-то, вполне объяснимо.

– Часто Черенков проверял ферму? – осведомился Цимбаларь.

– Честно сказать, даже не припомню другого такого случая, – ответила заведующая. – Да и что ему тут делать? Я сама вторую смену регулярно проверяю.

– Но в ту ночь не проверяли? – уточнил Цимбаларь.

– В ту ночь я с мужем была в гостях у старосты. Отмечали день рождения его сына. Сорок лет человеку стукнуло. Вот мы в честь этого и гульнули. Скажете, нельзя?

– Конечно, можно, – развёл руками Цимбаларь.

Это известие в общем-то не было для него новостью. Из материалов уголовного дела следовало, что староста Ложкин, его сноха и сын, работавший сварщиком в райцентре, но на тот момент гостивший дома, имеют стопроцентное алиби. Гулянка началась задолго до полуночи, когда, предположительно, погиб Черенков, и кончилась под утро, причём никто из вышеперечисленных граждан не отлучался из компании больше чем на десять минут.

Зато о квартирантке Жанне Решетниковой никаких упоминаний в деле не имелось. Однако нельзя было даже представить себе, что хрупкая, застенчивая девушка сумела заколоть вилами человека, к которому испытывала самые светлые чувства.

Магазин был по-прежнему закрыт. Это уже выглядело как вызов. Цимбаларь хотя и решил несколько унять своё служебное рвение, но уступать зарвавшейся торговке не собирался.

Он ещё окончательно не решил, как сейчас поступить, но откуда-то из-за угла, как всегда внезапно, вывернул Борька Ширяев.

– Привет, товарищ майор! – всеми доступными средствами он изобразил свою крайнюю радость. – Давно не виделись! Аж с самого утра… Это хорошо, что ты хапуг и стяжателей к ногтю взял. Простой народ целиком на твоей стороне. Согласен терпеть без чая и сахара аж до самой весны. Да и мыла со спичками нам не надо. Проживём как-нибудь. Вместо спичек огниво сгодится, а вместо мыла – зола со щёлоком. Главное, что ты Вальке хвост прищемил. Так ей, лахудре, и надо!

– Это как же понимать? – нахмурился Цимбаларь. – Ты за то, чтобы она и дальше беспредельничала?

– Нет, я за справедливость. Ради справедливости наши деды и прадеды когда-то всех деревенских мироедов на поток и разграбление пустили, а попа, по наущению комиссаров, повесили. Правда, сорок лет после этого без божьего благословления да и без собственного молока жили, но зато по справедливости. Нет, майор, я на твоей стороне. Надо будет Ложкина раскулачить – раскулачим за милую душу! Надо будет от бога отречься – отречёмся! Не впервой костры из икон разводить… Жечь и грабить для нашего брата любимейшее занятие.

– Да ты, похоже, издеваешься? – осерчал Цимбаларь.

– Нисколечко! Наоборот, радуюсь. Мне-то магазинный товар и даром не нужен. Чай я даже в виде чифиря не употребляю, а мылом тем более не пользуюсь. Какое мне, спрашивается, дело до того, что большую часть товара Валька в райцентре за свои деньги покупает, а потому и торгует им как своим собственным? Нам ведь от райпотребсоюза, кроме этих самых продуктов первой необходимости, хрен что положено. И это, скажу я, справедливо! На фиг трудовому народу обжираться… Ты ещё учти, что Валька товар в долг аж до самого лета даёт. А ведь лицензии министерства финансов на кредитную деятельность не имеет. И вообще, лучше этот магазин трактором развалить. Не то детки меня задолбали: «Дай на жвачку! Дай на шоколадку!» Ну прямо разврат какой-то. Пусть жмых со смолой жуют, как мы в их возрасте. Пусть привыкают к справедливости, дышло ей в бок!

– Тебя Ложкин, что ли, послал? – напрямую спросил Цимбаларь. – Или сама Валька Дерунова?

– Никто меня, майор, не посылал, – Борька на минуту прекратил паясничать. – У меня своё понятие имеется. Валька, конечно, стерва, но без её торговли людям туго придётся. Самогон отрава, но мы им испокон веков болячки лечим и душу тешим. Тебя к нам как няньку к детям приставили. Вот и нянчи себе. Кричать кричи, но душить не смей. А уж тем более не выплёскивай ребёнка вместе с водой.

Подмигнув на прощание, Борька помчался куда-то, приплясывая на ходу, словно юродивый. Как нужно было расценивать его слова? Как крик души доморощенного правдолюбца или как первое предупреждение истинных хозяев Чарусы?

Во всяком случае, настроение Цимбаларя, и без того паршивое, ухудшилось ещё больше.

Как следствие, немедленно взыграл аппетит.

На сей раз Парамоновна подала к обеду щи из кислой капусты, жареную домашнюю колбасу с блинами и кулебяку с рыбой.

Щи, весьма аппетитные на вид, но сразу пробуждавшие воспоминания о скандальном происшествии с квашеной капустой, в глотку не лезли, однако обижать хлебосольную хозяйку отказом очень не хотелось.

Впрочем, он и первой ложки проглотить не успел, как с улицы постучали в окно и взволнованный бабий голос сообщил, что приехала новая учительница с ребёнком, а с ней фельдшер и какая-то городская фея.

Такой случай старуха Парамоновна, конечно же, упустить не могла. Пожелав гостю приятного аппетита, она быстренько собралась и выскочила из избы. Цимбаларь с облегчением отодвинул щи в сторону, съел колбасу, заворачивая каждый её кусок в отдельный блин, и тоже стал собираться.

По сценарию, разработанному Горемыкиным, к появлению новых действующих лиц он должен был отнестись весьма сдержанно, а уж тем более не выдавать своего знакомства с ними. Но и оставлять столь значительное событие без внимания тоже не рекомендовалось. Это уже был бы перебор.

Снегопад ещё продолжался, хотя без прежнего остервенения. На главной улице Чарусы собралась небольшая толпа. Одни рассматривали приезжих, другие – мощные американские снегоходы «Арктик кат», на которых, про слухам, эскимосы Аляски пасли свои оленьи стада.

Староста Ложкин уговаривал водителей снегоходов остаться на ночлег в деревне, но те, с виду похожие на отрицательных героев Джека Лондона, уже вновь заводили моторы, собираясь вернуться назад по собственному следу.

Кучка приезжих выглядела весьма живописно. Людочка оставалась модельной красоткой даже в овчинном тулупе до пят. Ваня, обмотанный шарфами и шалями, был похож на сказочного колобка. Кондаков напоминал героического челюскинца, только что сошедшего с гибнущего судна на льдину и ещё не осознавшего своего спасения. Немного в стороне держалась дамочка, облачённая в ярко-оранжевый комбинезон, наверное, специально предназначенный для прогулок на снегоходе.

Дождавшись, когда староста распределит гостей на постой (Кондаков отправлялся в здание фельдшерского пункта, Людочка с Ваней – к одной из товарок Парамоновны, а неизвестная дама к самому Ложкину), вперёд выступил Цимбаларь. Поздравив всех четверых с прибытием в деревню Чарусу, он предупредил, что в самое ближайшее время посетит каждого и проверит как жилищные условия, так и наличие документов. Дескать, порядок, он и в глухомани порядок.

– У тебя пистолет есть? – писклявым голоском осведомился Ваня.

– Конечно, – Цимбаларь похлопал по пустой кобуре.

– Пострелять дашь?

– Детям не полагается.

– Тогда я его у тебя украду, – под одобрительный смех толпы пообещал Ваня.

Чёрно-золотистые снегоходы, выбрасывая фонтаны сизого дыма, тронулись в нелёгкий обратный путь. Гостей стали разводить по квартирам. Борька Ширяев тащил за Кондаковым ящик с амбулаторным оборудованием.

Бабы вслух обсуждали фигуру Людочки и странный костюм незнакомки.

Посетив для блезиру механическую мастерскую и лесопилку (и та и другая простаивали из-за снегопада), Цимбаларь отправился домой, но по дороге завернул к Парамоновне и одолжил бутылку самогона – якобы для компрессов.

Едва за окном замерцали первые вспышки зорников (термин «северое сияние» был отвергнут им как крайне неудачный), Цимбаларь опорожнил бутылку, преследуя этим единственную цель – поскорее уснуть, дабы утром на законном основании навестить долгожданных друзей. Ему казалось, что с завтрашнего дня жизнь, в которой он уже успел здесь изрядно запутаться, пойдёт совсем иначе.

Разжигая печку, Парамоновна единым духом выложила все деревенские новости.

По её словам, учительница сбежала в Чарусу от преследований мужа-тирана, помешавшегося от ревности. Сынок у учительницы хотя с виду и здоровенький, но головой слегка чокнутый. Люди слышали, как он ругается матом. Школа откроется уже через пару дней, и сейчас Ложкин собирает по деревне детей подходящего возраста.

Фельдшер прибыл в Чарусу, чтобы выслужить большую пенсию, но вообще-то он мужчина душевный, в болезнях разбирается, а главное, вдовец. Принимать пациентов он начнёт только со следующего понедельника, но бабы уже записываются в очередь.

Барышня в оранжевых штанах по заданию иностранных учёных собирает народные песни и сказки. Денег у неё хоть пруд пруди. Мужикам, которые подносили чемоданы, она дала аж пятьсот рублей, а тем выжигам, что доставили всю эту компанию в Чарусу, отвалила вообще баснословную сумму.

Валька Граната открывать магазин категорически отказывается. Требует, чтобы участковый публично извинился перед ней. Староста Ложкин пробовал вразумить её вожжами, да без толку.

В церкви икона «Спас в силах» со вчерашнего дня плачет кровью, и это очень плохой знак. Кто-то обязательно умрёт или случится реформа.

На обед сегодня будет куриная лапша, свиные ножки с горохом, ячменная коврижка и брусника с мёдом.

Сделав контрольную вылазку к магазину, на котором продолжал висеть замок, Цимбаларь отправился к фельдшерскому пункту, называвшемуся здесь на лагерный манер «больничкой».

Пятистенная изба, много лет до этого пустовавшая, успела порядком обветшать, и сейчас местные строители пытались навести в ней мало-мальский порядок – меняли подгнившие доски пола, стеклили окна, подмазывали безбожно дымившую печку.

Сам Кондаков, облачённый в белый халат, сидел в отдельной комнате, где на полках уже были расставлены аптечные склянки и разложены простейшие медицинские приборы вроде термометров, фонендоскопов, спринцовок и кружек Эймарха. Здесь же находилась ещё не распакованная экспресс-лаборатория.

Они обнялись и вполголоса заговорили.

– Как доехали? – первым делом осведомился Цимбаларь.

– Это особый рассказ, – от воспоминаний Кондакова даже передёрнуло. – Было пару моментов, когда мы уже и с жизнью прощались, но, слава богу, пронесло. Только сейчас я начинаю понимать весь ужас, пережитый экспедицией капитана Скотта в Антарктиде.

– Где же вы эти снегоходы раздобыли? Они же, наверное, сумасшедших денег стоят.

– Их не мы раздобыли, а попутчица наша, Изольда Марковна, фамилию, каюсь, забыл. Она получила грант от Британского королевского общества на исследование фольклора угро-финских народов. Есть тут такие?

– Предостаточно… Сколько же она заплатила за поездку?

– Сумма не озвучивалась, но, судя по всему, счёт идёт на тысячи долларов.

– Зажиточная бабёнка… Вас она, стало быть, взяла с собой в качестве бесплатного приложения?

– Нас она взяла за компанию. Согласно правилам техники безопасности в плохих метеоусловиях снегоходы могут ходить только попарно. Как видишь, за всё было заранее заплачено.

– Повезло вам… Как Людочка с Ваней себя чувствуют?

– Молодцами держатся. Хотя и намучились, конечно… А вот у тебя вид нездоровый. Наверное, выпил вчера? Давай давление померяю.

– Обойдусь. – Цимбаларь отодвинулся подальше. – Ты местным бабам мозги компостируй. А я-то знаю, какой из тебя доктор.

– Зря-зря. – Кондаков, похоже, обиделся. – Я уже многое умею. И банки могу поставить, и клизму, и укол сделаю.

– Ты лучше Людку с Ванькой сюда вызови, – попросил Цимбаларь.

– Да они сами скоро придут. Якобы лечить гайморит у ребёнка… Ты посиди здесь, а я их встречу.

Теперь обнималась уже целая толпа (больше трёх человек – всегда толпа), причём на разных уровнях, поскольку Ваня, даже встав на цыпочки, мог обнимать своих друзей только за чресла.

Затем все расселись на несуразных табуретах, и Кондаков откупорил шампанское, прибывшее сюда вместе с медицинским оборудованием.

– Как тебе здесь? – спросила Людочка. – Уже освоился?

– Хвалиться пока нечем, – честно признался Цимбаларь. – Соглашаясь на командировку, мы не учли специфики захолустного населённого пункта, практически изолированного от внешнего мира. В этой среде сложились весьма своеобразные человеческие отношения, и каждый новый индивид волей-неволей вносит в здешнее общество некий дисбаланс.

– Эк ты завернул, – покачал головой Кондаков. – А нормальным языком это можно сказать?

– Постараюсь, – кивнул Цимбаларь.

Он вкратце поведал о своём знакомстве со старостой Ложкиным, сыроделом Страшковым, отцом Никитой, продавщицей Деруновой, библиотекаршей Почечуевой, лицом без определённых занятий Ширяевым и некоторыми другими жителями Чарусы. Естественно, речь зашла и о конфликтах, возникших у новоиспечённого участкового с отдельными представителями местной элиты.

– Три дня в должности, а дров уже наломал, – с неодобрением заметила Людочка. – Ох, горяч ты для этой работы. Здесь хитрить надо, а тебе лишь бы хватать да не пущать.

– Я же говорил, что участковым надо было меня поставить! – чуть ли не с упрёком напомнил Кондаков. – А из Саши вышел бы распрекрасный фельдшер. Мне, кстати, предлагали взять с собой гинекологическое кресло. Еле отговорился. А ему бы оно пригодилось. Открыл бы частную практику по лечению бесплодия и женских неврозов.

– И стал бы добрым доктором Айлюблю, – подхватил Ваня. – А спустя некоторое время угро-финское население Чарусы сменилось бы на цимбаларско-цыганское.

– Спасибо за моральную поддержку, – Цимбаларь поочерёдно пожал всем руки. – Большое спасибо! Всегда знал, что в трудную минуту вы мне поможете.

– Ты в бутылку-то не лезь, – Ваня похлопал его по колену. – Лучше опиши здешнюю оперативную обстановку.

– Обстановка как обстановка, – Цимбаларь пожал плечами. – Бывает и хуже.

– А всякие там массовые психозы?

– Не знаю… Люди, с которыми я пробовал говорить на эту тему, сами смотрели на меня, как на психа. Складывается впечатление, что все горемыкинские страшилки – полная туфта. Его кто-то ввёл в заблуждение. Чаруса – обыкновенная деревня, пусть и неблагоприятная в криминогенном отношении. На то есть свои исторические, географические и социальные причины. Что касается мистики, то здесь ею и не пахнет. Если, конечно, не считать мистикой всякие бабские сказки, которых я успел вдоволь наслушаться.

– Тебе виднее, – сказала Людочка. – Хотя после изучения всех следственных материалов, касающихся Чарусы, у меня сложилась иная точка зрения. В череде насильственных смертей, случившихся за последние годы, прослеживается странная закономерность, кстати сказать, имеющая место и в индейском посёлке Похоак. Шестьдесят процентов погибших составляют приезжие, можно сказать, чужаки. Следующие двадцать процентов – это люди, родившиеся в Чарусе, но на длительное время покидавшие отчий дом. Имеется в виду служба в армии, тюремное заключение и так далее. Ещё двадцать процентов – это коренные жители, в цветущем возрасте перенёсшие какую-нибудь тяжёлую болезнь. Все указанные лица погибали в течение одного-двух лет после приезда, возвращения или выздоровления. Причём два года – максимальный срок. Чаще всего трагедия происходила в первые шесть-десять месяцев. Участковый инспектор Черенков погиб через восемь месяцев, учительница Решетникова через десять… Создаётся впечатление, что здешнее общество отвергает людей, не соответствующих каким-то неведомым нам стандартам.

– С участковым всё ясно, – сказал Кондаков. – Его любое общество старается отвергнуть. Но чем не угодила этим баранам девчонка-учительница, желавшая всем только добра?

– По последним смертям я имею вполне конкретных подозреваемых, – сообщил Цимбаларь. – Перспектива раскрытия имеется, надо только дожать свидетелей.

– Думаю, что ты заблуждаешься, – возразила Людочка. – При желании какую-то подоплёку можно найти почти в любом преступлении. Каждая здешняя трагедия тоже имеет свои особые мотивы. Но взятые в комплексе, они представляют загадку, у которой нет ни логического, ни статистического объяснения. Я почему-то уверена, что у всех этих смертей есть некая общая причина. И ты зря отбрасываешь мистическую, то есть иррациональную версию. Вспомни, этот путь нередко приводил нас к успеху.

– Ничего я не отбрасываю, – буркнул Цимбаларь. – Я вашу мистическую версию просто не вижу, ни в упор, ни с дистанции. Вот поработаем всей компанией, может, что-то и нароем.

– Конечно, нароем, – с энтузиазмом подтвердил Кондаков, всё время перебиравший свои медицинские инструменты. – Но как я понял, пока ты не обнаружил здесь никаких странностей?

– Почему же, обнаружил, – усмехнулся Цимбаларь. – Приехав из города в глухую деревню, всегда столкнёшься с кучей странностей. Почему, например, сельские жители пользуются так называемым отхожим местом, а не благоустроенным клозетом? Его ведь нетрудно сделать… Впрочем, есть одна странность, непосредственно касающаяся твоей новой профессии. Если вынести за скобки трагические происшествия, окажется, что в Чарусе очень низкая смертность, особенно детская. Люди почти не пользуются лекарствами, но до глубокой старости сохраняют завидное здоровье. Одна старуха Парамоновна, у которой я столуюсь, чего стоит! Да на ней вместо трактора пахать можно.

– Изучая статистические отчёты, я уже взяла это обстоятельство на заметку, – сказала Людочка. – По уровню детской смертности, а также по средней продолжительности жизни Чаруса резко выделяется среди других населённых пунктов не только района, но и области. Кстати, эта тенденция в равной мере касается как местных жителей, так и приезжих.

– Стало быть, не все приезжие находят здесь свою могилу? – Похоже, что это известие очень обрадовало Кондакова.

– Конечно, не все, – кивнул Цимбаларь. – Священник живёт в Чарусе уже пятнадцать лет, библиотекарша – пять, а участковый Докука, которого сменил Черенков, благополучно отбарабанил все двадцать лет и уехал в тёплые края.

– Как видно, поведение этих людей укладывалось в параметры, удовлетворяющие некие тайные силы, взявшие Чарусу под свою опеку, – сказала Людочка. – Кстати, пару слов об участковом инспекторе Докуке. Я внимательно изучила официальные бумаги, к которым он имел отношение в последние годы службы. Возможно, виной тому моя предвзятость, но возникает впечатление, что он делал всё возможное, дабы сбить следствие с верного следа. В интерпретации Докуки даже явные убийства представлялись несчастными случаями.

– А вдруг он имел от этого какую-то выгоду? – предположил Ваня.

– Вряд ли, – возразила Людочка. – Некоторые жертвы находились на низшей ступени здешней иерархии. Взять с них просто было нечего. Да и мешать они никому не могли.

– Ты противоречишь сама себе. Это с нашей точки зрения они никому не мешали, – Ваня сделал ударение на слове «нашей». – А поскольку вероятность бессмысленных убийств мы исключили с самого начала, из твоих слов следует, что уже двадцать лет назад существовало нечто такое, чему эти несчастные стояли поперёк дороги.

Людочка ещё не нашла достойного ответа, когда Цимбаларь задал ей новый вопрос:

– У меня не было времени заниматься материалами по американской теме. Есть там зацепки, которые могут помочь нам?

– Трудно сказать… Какие-то аналогии, конечно, просматриваются, но я пока не знаю, как связать их с Чарусой. В силу ряда обстоятельств нашим американским коллегам приходится гораздо сложнее, чем нам. Индейцы навахо живут в замкнутом мирке. Внедрить туда тайного агента практически невозможно. Более того, они даже не позволяют белым свободно посещать их селения. Остаётся только наблюдать со стороны и пользоваться разными непроверенными слухами.

– Вот они, издержки гнилой демократии! – посетовал Ваня. – Почему же молчит мистер Кольт?

Не обратив внимания на эту реплику, Людочка продолжала:

– Но если говорить откровенно, больше всего меня заинтересовали традиционные верования тамошних индейцев, подробное описание которых приложено к докладу. Их сказки, легенды, ритуальные песни…

– И ты туда же! – патетически воскликнул Кондаков. – Если запала на сказки и песни, то лучше помогай Изольде Марковне. Глядишь, хоть какую– нибудь копейку сшибёшь. А то и медаль Британского королевского общества заработаешь.

– Вы, Пётр Фомич, отстали от жизни. – Людочка с укором посмотрела на него. – Мифология бесписьменных народов является чуть ли не единственным источником, позволяющим познакомиться с их историей, культурой, мировоззрением… Вот послушайте одну легенду. Наряду с другими богами, навахо поклонялись и Женщине-пауку, проще говоря, Паучихе. В незапамятные времена она соткала из самой себя много полезных вещей, в том числе мировые законы и Великий крест, навсегда определивший расположение сторон света. Чтобы контролировать подвластный ей мир, Паучихе приходилось постоянно метаться между землёй, небом и преисподней. Это её очень утомляло, и тогда Паучиха создала людей, предназначенных стать как бы её глазами. Одно человеческое племя озирало горы. Другое – прерии. Третье – океанское побережье. Потом люди появились на небе и в преисподней. Так Паучиха сделалась всевидящей и всезнающей. Это очень не понравилось другим богам. Но поскольку вступать с ней в открытую схватку никто не решался, завистливые боги стали потихоньку вредить людям. Напустят на посёлок болезнь – и его обитатели либо ослепнут, либо начинают видеть совсем не то, что есть на самом деле. Когда вследствие этих коварных происков Паучиха утратила былое могущество, боги скопом напали на неё и, оторвав лапы, поместили на небосвод, сделав тем самым ночным светилом. Люди, оставшиеся без покровительницы, вынуждены были пойти в услужение к богам-победителям. Но семь глаз Паучихи всё же уцелели, и временами, втайне от врагов, она озирает мир, которым некогда владела.

– Что же здесь такого поучительного? – после некоторой заминки осведомился Кондаков.

– Интересна сама идея того, что некое человеческое сообщество может стать носителем каких-то сверхъестественных способностей, – пояснила Людочка. – Для посторонних эти люди, конечно же, будут казаться выродками.

– По дороге в Чарусу я слышал сказку о зырянском боге Омоле. Чем-то она перекликается с индейской легендой. – Цимбаларь вкратце рассказал о громадной зловредной жабе, тело которой целиком составлено из множества людей, ныне уже потерявших связь со своим создателем.

– Слушай, давай продадим эту сказку Изольде Марковне! – загорелся Кондаков. – Хотя бы за сто баксов.

– Возьми да продай, – милостиво разрешил Цимбаларь.

– Мне веры нет. Она же знает, что я не угро-финн. А ты за него запросто сойдёшь.

– Я подумаю над твоим предложением, – пообещал Цимбаларь. – Но не сейчас. Лучше скажите, что из обещанной оперативной техники вы привезли с собой.

– Во-первых, спутниковый телефон, – с гордостью сообщила Людочка. – Но с ним я ещё до конца не разобралась. Во-вторых, специальные рации, посредством которых мы будем общаться между собой. Вот смотрите.

Девушка достала из сумки приборчик, отдалённо напоминающий мобильник среднего класса. Вручая его Цимбаларю, она сказала:

– Твой позывной – «Первый». В честь того, что ты приехал сюда раньше всех. Позывной Петра Фомича – «Второй». Мой, соответственно, – «Третий». Ване, как малолетке, рация не полагается. Считается, что он всегда должен находиться рядом с матерью. Дальность связи около трёх километров, но капитальные стены и другие препятствия несколько снижают мощность. Не забывай регулярно подзаряжать аккумулятор. Желаешь проверить рацию в работе?

– Да не мешало бы… Можно прямо здесь?

– Нет, вблизи друг от друга рации генерируют. Отойди от дома метров на сто.

Цимбаларь так и сделал. Обменявшись с Людочкой, а потом и с Кондаковым парой ничего не значащих слов, он вернулся в больничку.

Чем-то недовольная Людочка трясла свою рацию, издававшую странные хрипы.

– Не пойму, в чём тут дело, – пожаловалась она. – Слышишь эти шумы? Такое впечатление, что нас кто-то подслушивает.

– Это тебе кажется, – сказал Цимбаларь. – Кому нас здесь подслушивать? В деревне есть несколько стационарных радиостанций, но они используются только в случае повреждения проводной связи… А шум – это голос так называемого солнечного ветра. Когда стемнеет, вы воочию увидите его сияние. Зрелище, я вам скажу, незабываемое.

– Ну ладно, погостили, пора и честь знать, – сказал Кондаков. – Не забывайте, что все мы познакомились только вчера. На людях нам вместе лучше не появляться. Хотя бы первое время.

– Верно, – Людочка легонько подтолкнула Цимбаларя к дверям. – Ты как отсюда выйдешь, сразу топай к нашей бывшей попутчице. И построже с ней. Дескать, проводится сплошная проверка приезжих.

– Как хоть её фамилия? – спросил он.

– Архенгольц… Изольда Марковна Архенгольц.