Глава 4
Староста Ложкин

Путешествие, начавшееся в темноте, в темноте же и закончилось. Трактора, перестроившись в шеренгу, заглушили моторы, и Цимбаларь увидел перед собой уже не узкую дорогу, по обеим сторонам которой стеной возвышался дремучий лес, а деревенскую улицу, застроенную добротными избами, в чьих окнах горел электрический свет.

– Наконец-то, – сказал Петрищев, на заключительном этапе пути тоже слегка вздремнувший. – Прибыли! Словно гора с плеч свалилась. Я ведь здесь единственный, кто несёт за груз материальную ответственность.

Колонна разделилась. Одни машины направились на мехдвор, где предполагалось складировать бочки с горючим. Другие – к магазину. Третьи, включая и флагманский «ЗИЛ», повернули к лабазам, возле которых уже суетились добровольные грузчики.

Деревня, рано отошедшая ко сну, теперь поспешно просыпалась. Прибытие автоколонны было тут событием, равнозначным разве что пожару или престольному празднику. В уже вытопленных печах вновь разводили огонь, о чём свидетельствовал густой дым, поваливший из труб. Во весь голос надрывались цепные псы. Где-то даже заиграла гармошка.

Петрищев, у которого сразу нашлось множество неотложных дел, куда-то исчез. Проспавшийся водитель, стоя в кузове, руководил разгрузкой. На представителей местного населения он покрикивал, словно белый надсмотрщик на чернокожих рабов. Цимбаларь, предоставленный самому себе, прогулочным шагом двинулся вдоль деревенской улицы.

С наступлением ночи мороз усилился, но в отсутствие ветра был вполне терпимым. Остатки хмеля, ещё недавно туманившие Цимбаларю голову, на свежем воздухе почти мгновенно улетучились.

Не прошло и пяти минут, как его догнал мужчина, благодаря своей редкой дородности и огромной бороде похожий то ли на былинного богатыря, то ли на сказочного разбойника.

– Я Ложкин, местный староста, – басом представился он. – Вчера из райцентра позвонили, что к нам назначен новый участковый. Только мы вас так рано не ждали и избу протопить не успели. Уж извиняйте.

– Разве мне изба положена? – удивился Цимбаларь.

– А то как же! Одна половина жилая, в другой рабочий кабинет с сейфом. Не хуже, чем у людей. В подвале даже клеть для преступников имеется.

– Это лишнее, – сказал Цимбаларь, заранее решивший, что с местными авторитетами будет держаться настороже. – Арестовать человека без письменной санкции прокурора я не имею права.

– У нас заместо прокурора сельский сход, – пояснил староста, судя по всему, человек бесхитростный. – Как порешили, так и будет. Ни один проходимец воспротивиться не посмеет.

– Даже не надейтесь, – отрезал Цимбаларь. – Я сюда послан, чтобы порядок блюсти, а не самоуправством заниматься… Там в машине лежит труп некоего Виктора Чалого. Предположительная причина смерти – самоубийство, хотя в этом деле ещё много неясного. Вы бы позвали кого-нибудь из тех, кто при жизни хорошо его знал. Надо провести опознание.

– Витьку уже сняли и в дом дальнего родственника Веньки Якушева отнесли, – доложил староста, похоже уважавший любую ниспосланную свыше власть. – Когда чуток оттает, его в гроб положат, в церкви отпоют и обратно в райцентр отправят. Там его местожительство, там пусть и хоронят.

– Так его опознали уже? – уточнил Цимбаларь, слегка удивлённый такой расторопностью местных жителей.

– Конешно! Я сам его опознал.

– Что он как человек из себя представлял?

– Парень ненашенский. Шебутной. Давно на себя руки грозился наложить, особенно по пьяной лавочке. Лошадь, на которой он в тот день отсель уехал, назад налегке пришла, но сильно испуганная. Мы уже тогда поняли, что беда стряслась. С неделю искали окрест, а как снег пал, прекратили. Не думали, что он так далеко отъедет… А как же вы сами его нашли?

– Чутьё, – обронил Цимбаларь, резонно полагая, что слова «интуиция» староста просто не поймёт. – У Виктора Чалого враги имелись?

– Он сам себе первый враг был. Безбашенный парень… Всё ему не так! На каждое слово обижался. Вот и сунул голову в петлю.

– Уж больно петля высоко висела, – заметил Цимбаларь. – Не помог ли ему кто-нибудь?

– Ему лошадь помогла, – простодушно ответил староста. – Витька, прежде чем с жизнью проститься, наверное, на седло встал. Потому и висел высоко. Зато всякое мелкое зверьё его не изгрызло.

Таким образом, подозрения Цимбаларя рассыпались, как карточный домик. Для очистки совести надо было ещё замерить расстояние от земли до лошадиного хребта и потом сравнить его с цифрами, уже имевшимися в записной книжке. Но та самая хвалёная интуиция подсказывала, что всё сойдётся тютелька в тютельку.

– Где бы мне написать рапорт и протокол осмотра места происшествия? – поинтересовался Цимбаларь.

– Да где душеньке угодно. Можно и ко мне припожаловать. Старуха телятины с грибами натушила.

– Нет, как-то неудобно, – заупрямился Цимбаларь, полагавший, что случай уронить свой авторитет ему в ближайшем будущем ещё представится.

Староста, паче чаянья, настаивать не стал. Тушёной телятины, надо полагать, было ему на один зуб.

– Тогда зайдём на опорный пункт, – сказал он. – Я сейчас ключи принесу.

Однако планам Цимбаларя не суждено было сбыться. Из темноты, в обнимку с механиком автобазы, появился Петрищев, целеустремлённый, как и любой оказавшийся на земле лётчик.

– А мы тебя обыскались! – воскликнул он. – Пошли, отметим успешное прибытие. Это по местным меркам такая неукоснительная традиция, что её соблюдают даже юные девицы и дряхлые старики.

Цимбаларь начал было отнекиваться, ссылаясь на служебный долг, но Петрищев напомнил ему, что является полковником авиации, а среди порядочных людей это звание приравнивается чуть ли не к милицейскому генералу. Майору Цимбаларю пришлось подчиниться, хотя впоследствии он об этом ничуть не жалел.

Его привели в жарко натопленную избу, битком набитую незнакомыми и малознакомыми людьми, каждый из которых горел желанием чокнуться с новым участковым. Потом началось массовое братание, сопровождаемое неудержимой пьянкой. Дальнейшее из памяти Цимбаларя как-то выпало…

Зырянский бог Омоль был действительно похож на жабу, но только громадную, словно экскаватор. Такая жаба, наверное, питалась не комарами и мошками, а пролетающими мимо птичьими стаями. Для аистов и болотных куликов это был настоящий кошмар.

Божественное тело целиком состояло из людей, почему-то сплошь пьяных. Временами какой-нибудь человек-палец или человек-полхвоста отваливался, и несчастный Омоль пытался пристроить его на прежнее место. Со стороны это выглядело довольно жутко, хотя люди, оказавшиеся в столь незавидном положении, горланили песни и дурачились.

Наконец Омоль нашёл того, кого так упорно искал, – Цимбаларя. Голосом, очень похожим на бас старосты Ложкина, он спросил: «Ты был когда-то частью моего сердца?» Цимбаларь, естественно, отпираться не стал. Тогда Омоль поинтересовался, куда же подевались другие части сердца. «Подожди немного, – ответил Цимбаларь. – Скоро сюда явятся мои друзья, и тогда твоё сердце будет в полном порядке».

Омоль печально покачал своей уродливой головой, на которой уже не хватало одного глаза и одного уха (хотя какие уши могут быть у жаб?). «Я не доживу до этого дня, – глухо промолвил он. – Кровь застыла в моих жилах. Попробуй разогнать её в одиночку».

Сжалившись над Омолем, Цимбаларь согласился ему помочь (эта сцена, как ни странно, происходила на фоне Петергофских фонтанов), но тут откуда ни возьмись появился добрый бог Ен, представлявший собой что-то среднее между белокрылым голубем и истребителем-бомбардировщиком «Фантом».

«Издохни! – ласково проворковал он, занося над Цимбаларем свою когтистую лапу. – Однажды я уже растоптал сердце Омоля, растопчу и сейчас. Зло не должно возродиться».

Не дожидаясь столь позорной смерти (а кому охота стать жертвой голубя, пусть даже и говорящего?), Цимбаларь проснулся. Его собственное сердце стучало как пулемёт, и он долго не мог понять, почему вокруг так темно и душно.

Мало-помалу события минувшего дня сложились в более или менее внятную картину, и Цимбаларь вспомнил, что находится сейчас в деревне Чарусе. Нельзя сказать, что это его очень обрадовало.

Нестерпимая жара и густой многоголосый храп вызывали ассоциации с казармой или тюремной камерой. Пошарив возле себя, Цимбаларь наткнулся на чей-то голый горячий бок. С нехорошим предчувствием он повёл рукой дальше, но пальцы ощутили не податливую женскую грудь, а что-то костистое, покрытое жёсткой шерстью. От сердца немного отлегло. Тем не менее службу он начинал совсем не так, как следовало бы.

Рядом раздался скрипучий старушечий голос:

– Чего шебаршишься? Испить хочешь аль по ветру надо?

Цимбаларь хотел и того и другого практически в равной степени, но из деликатности выбрал первое: «Испить». В руки ему сунули кувшин с холодным пойлом, имевшим явственный привкус клюквы. С перепоя ничего лучше нельзя было и пожелать, но, ополовинив кувшин, Цимбаларь осознал, что сделал неправильный выбор.

– До ветра хочу, – забыв всякое стеснение, сообщил он.

– Параша в сенях, – ответила невидимая старуха. – Посветить тебе?

– Сам справлюсь.

Натыкаясь на людей, вповалку лежавших на полу, Цимбаларь добрался до двери, которая вывела его в сени, после душной горницы показавшиеся настоящим раем.

Сдерживаясь из последних сил, он ощупью отыскал большую деревянную кадушку, судя по всему служившую здесь парашей. Однако радоваться было рано – пуговицы на новых брюках отказывались покидать чересчур тугие петли. Пришлось рвануть ширинку во всю мочь.

Облегчаясь, Цимбаларь испытывал наслаждение даже большее, чем накануне, когда кружками вливал в себя всю эту жидкость. Настроение его сразу улучшилось, и недавний сон уже не казался таким жутким.

Конечно, от столь допотопных удобств он давно отвык, но тут уж, как говорится, выбирать не приходилось. Кроме того, не следовало забывать, что даже во Франции ватерклозет появился только в восемнадцатом веке, а до этого все короли, цари и императоры пользовались ночными горшками, то есть той же самой парашей.

На своё место Цимбаларь возвращаться не стал, а улёгся досыпать недалеко от дверей, в сравнительной прохладе. Правда, для этого ему пришлось буквально втиснуться между двумя крепкими, сладко посапывающими телами.

Окончательно он проснулся уже при свете утра, ощущая, что кто-то страстно целует его – и не только в губы, но и в нос, лоб, щёки.

Под хохот гостей, всё ещё наполнявших гостеприимный дом, Цимбаларь протёр глаза и сел. Оказалось, что остаток ночи он провёл между двумя пегими тёлками, примерно трёх-четырёх месяцев от роду, одна из которых, высунув розовый язык, продолжала тянуться к его лицу. Самое интересное, что вчера он собственными глазами видел, как хозяйка заводила тёлок в дом, ссылаясь на усиливающийся мороз.

– Зато умываться не надо, – сказал Петрищев, сидевший во главе стола.

– Он ночью всё меня обнимал, – заговорщицким тоном сообщил механик автобазы, из-под майки которого выпирала густая чёрная поросль. – А когда понял, что я не баба, перебрался в другое место. Решил, наверное, что на девок нарвался.

Цимбаларь любил шутки, но только не те, которые касались его самого. Не удостоив никого из присутствующих даже словом, он пересел на свободную табуретку и принялся поочерёдно ощупывать свои карманы. Результаты обследования ему очень не понравились.

– Ты не пугайся, – улыбнулся Петрищев. – Пистолет, документы и всю остальную амуницию я сдал на хранение старосте. Целее будут… Присаживайся поближе, – в его руках забулькала бутылка.

– Нет, хватит! – Цимбаларь сделал рукой тот решительный жест, которым советские плакатные герои отмахивались прежде от кулаков, вредителей, троцкистов, фашистов, империалистов и маоистов. – Спасибо, как говорится, за компанию, но пора и честь знать.

– Совершенно верно, – согласился Петрищев. – Мы тоже сейчас закончим и тронемся в обратный путь. Но зачем целый день мучиться головной болью? По утрам похмелялся даже генералиссимус Суворов.

Против столь убедительного исторического примера возразить было трудно… Тем более какой смысл стесняться людей, которых ты, скорее всего, уже больше никогда не увидишь? Побуждаемый не только логикой момента, но и зовом масс, Цимбаларь лихо опрокинул рюмку. Закусил он квашеной капустой, целую миску которой ему услужливо подсунул кто-то из водителей.

Этот продукт, весьма полезный после возлияния, а иногда просто незаменимый, имел довольно странный запашок, на что вскоре обратили внимание и другие участники застолья.

– Парамоновна, а почему твоя капуста каким-то душком отдаёт? – не переставая жевать, поинтересовался механик. – Неужто укропа переложила?

– Не могла я его переложить, – ответила из-за печки старуха. – Весь мой укроп в прошлом году помёрз, а сушёного вы, растяпы, так и не завезли.

– Тогда ничего не могу понять, – механик взял из миски очередную пригоршню капусты. – Да тут ещё и пуговка какая-то… Откуда она взялась?

Услышав это сообщение, Цимбаларь машинально коснулся ширинки и убедился, что одна из пуговиц действительно отсутствует. После этого тяга к капусте у него сразу пропала.

Старуха отобрала у механика случайную находку, в её натуральном хозяйстве представлявшую немалую ценность, а затем понюхала капусту.

– Ну конешно! – с горечью восликнула она. – Кто-то нассал в кадушку. Не дай бог, ещё и в грибы насрали, варвары. Пойду проверю. Уж тогда не сносить вам головы!

Этот демарш послужил как бы сигналом к окончанию чересчур затянувшегося кутежа. Гости вставали и, хлопнув на посошок, начинали собираться в дорогу – наматывали сухие портянки и натягивали на себя многочисленные, пропахшие потом и бензином одёжки.

Обнимаясь на прощание с Петрищевым, Цимбаларь спросил:

– Скажи честно, зачем ты рассказал мне эту сказку про зырянского бога Омоля? Припугнуть хотел?

– Я рассказал тебе сказку? – вытаращился на него бывший военный лётчик. – Ты не путаешь? Я отродясь такой моды не имею. Про баб или, там, про самолёты могу словцо загнуть. Но сказки, извини, не моя стихия. Тебе это, наверное, с пьяных глаз пригрезилось.

– Возможно, – Цимбаларь отвёл взгляд в сторону. – Не забудь сразу после прибытия сдать труп Чалого в прокуратуру. Сопроводительные документы я перешлю попозже…

К полудню в Чарусе вновь восстановился патриархальный покой. О недавнем визите автоколонны напоминали только разъезженные улицы, поломанные заборы да кучи свежего мусора на задворках. В церкви оплывали свечи, поставленные богобоязненными водителями.

Староста Ложкин, вызвавшийся быть добровольным гидом, демонстрировал Цимбаларю местные достопримечательности, чудом сохранившиеся с тех времён, когда русские служилые люди основали здесь первое укреплённое поселение.

– Куда же зыряне подевались? – поинтересовался Цимбаларь, всё ещё находившийся под впечатлением сказки, услышанной от пьяного попутчика.

– Да они тут и не жили никогда, – ответил староста. – Зыряне – кочевой народ. Это сейчас они землю пашут и скот пасут. А раньше вслед за зверем по лесам скитались. Для того и острог поставлен был, чтобы с бродячих инородцев ясак собирать.

– Но я где-то слышал, что прежде здесь находилось капище зырянского бога Омоля, – стоял на своём Цимбаларь.

– Быть такого не может! – Когда староста качал головой, его борода моталась из стороны в сторону, словно метла.

– А Омолево болото у вас есть?

– Имеется.

– Почему оно так называется?

– Поблизости от болота церквушка стояла, в которой зырян и прочих инородцев в истинную веру обращали, – пояснил староста. – В старые времена говорили не «окрестить», а «омолить». Человек, получивший христианское имя, считался «омоленным». С тех пор и пошло. Яшка Омолев. Дунька Омолева.

– Ясно… – буркнул Цимбаларь, хотя в голове его царил полный сумбур, усугублённый зелёным змием и ночными кошмарами.

Издали показав не имеющую исторического значения церковь и столь же заурядный сыродельный цех, староста привёл его к стоящей на отшибе довольно-таки запущенной избе. На бревенчатой стене висела выцветшая от дождей и солнца фанерная табличка, на которой с превеликим трудом можно было разобрать: «Сельский опорный пункт».

Над трубой дрожал горячий воздух, свидетельствуя о том, что печь уже протоплена. Вот только вымыть в избе окна никто не догадался.

Сначала они прошли на ту половину, которая считалась служебной. Стол, законное место которого находилось возле окна, был выдвинут на середину комнаты. Подоконник украшала икона в старинном окладе и блюдечко со свечным огарком. В углах валялись давно осыпавшиеся еловые лапки. На всём лежала печать запустения и печали.

– Здесь наш люд с Матвеем Матвеевичем прощался, – сообщил староста, имея в виду прежнего участкового. – Сколько слёз бабы пролили… Отсюда его ногами вперёд вынесли.

Повздыхав и перекрестившись на икону, Ложкин вручил Цимбаларю ключи от видавшего виды, много раз перекрашенного сейфа, на котором ещё сохранилось фирменное клеймо с двуглавым орлом. Что касается табельного пистолета, запасных обойм и служебного удостоверения, сданных вчера на хранение осмотрительным Петрищевым, то они находились в полном порядке. Это, конечно, радовало, но заодно вызывало упрёки совести.

Рядом с сейфом находился багаж Цимбаларя – объёмистый рюкзак и дорожная сумка. Опасаясь за сохранность ноутбука, чувствительного как к тряске, так и к низкой температуре, он сразу извлёк его на свет божий и включил в сеть.

– Это что – телевизор? – заинтересовался староста.

– И да и нет, – ответил Цимбаларь. – Такая штука называется компьютером. Для любого делового человека это сейчас самый главный помощник. Он заменяет целую библиотеку, пишущую машинку, междугородный телефон и многое-многое другое.

Лёгкое прикосновение к клавишам вызвало на экран титульный лист уголовного дела, заведённого по факту насильственной смерти участкового инспектора Черенкова.

Вновь перекрестившись, староста пробормотал:

– Чего только люди не выдумают… А Матвей Матвеевич как живой, – он указал пальцем на экран, где мерцала фотография Черенкова, согласно правилам приобщённая к уголовному делу. – Для памяти его портрет при себе держите?

– Нет, для следственных нужд. Я собираюсь раскрыть это преступление, – сказал Цимбаларь. – С вашей помощью, конечно.

– Я всё, что знал, ярыжкам вашим рассказал, – староста насупился. – Они тут месяц безвылазно сидели, а ничего не раскрыли.

– Значит, я год просижу. Или два, – Цимбаларь постарался придать своему голосу угрожающие нотки.

– Зачем прошлое ворошить да людей зря дёргать? – Староста недоумённо пожал плечами.

– Преступник должен понести неотвратимое наказание, – с пафосом произнёс Цимбаларь. – В этом и заключается смысл правосудия.

– Бог его накажет… Если уже не наказал, – староста опустил очи долу.

– Что вы имеете в виду? – насторожился Цимбаларь.

– Слушок такой был, – с неохотой ответил староста. – Дескать, Матвея Матвеевича Витька Чалый порешил. Из-за своей сударушки.

– Вы сами в это верите?

– С Витьки станется…

– Разве Чалый в ту пору находился в Чарусе?

– Не в самой Чарусе, а на заимке, верстах в десяти отсель. Немногие про то знали… При желании мог ночью наведаться, а утром уйти. Следы-то потом пурга замела…

– Эта, как вы выразились, сударушка, судя по всему, зовётся Зинаидой Почечуевой, – Цимбаларь вновь прибег к помощи ноутбука. – И похоже, что её даже не допрашивали.

– Допрашивали, – буркнул староста. – Тогда всю деревню подряд допрашивали. Только не на всех бумаги составляли.

– Ваше сообщение, безусловно, представляет интерес для следствия, – задумчиво произнёс Цимбаларь. – Но в сложившейся ситуации оно труднодоказуемо. Если конфликт между Черенковым и Чалым действительно имел место, то оба его участника мертвы.

– Вот я и говорю, что это дело незачем опять ворошить… Было и быльём поросло.

– Допустим, вы правы. Дела Черенкова лучше не касаться. Но за последние десять лет таких дел скопилось чересчур много, – сказал Цимбаларь, вглядываясь в экран ноутбука. – Как, например, гражданин Опёнкин, имевший примерно вашу комплекцию, сумел провалиться в полынью размером семьдесят на семьдесят сантиметров? Причём не снимая тулупа… Или зачем было гражданке Сапуновой лезть в чан с крутым кипятком, где она обварилась до смерти? Неужто в Чарусе нет ни одной приличной баньки, как в других деревнях? И подобных примеров предостаточно!

– Сапунова со всеми соседями перегрызлась, потому и мылась в домашних условиях, – сообщил староста. – А в том, что воду перегрела, сама виновата… Опёнкин, говорят, часы в прорубь уронил. Вот и рванул за ними. В спешке поскользнулся.

– Простите за грубость, но ваши доводы похожи на детский лепет, – возразил Цимбаларь. – Есть статистика смертности по области, в которой Чаруса занимает совершенно особое место. Неужели все эти бесконечные убийства, самоубийства и несчастные случаи не беспокоят вас самих?

– Как вам сказать… – староста задумался. – Если все происшествия собрать в кучу, то картина, конечно, получается неприглядная. Но если пару раз в году кто-то утопнет или на медведя-шатуна нарвётся, то в этом вроде бы ничего особенного нет. Жисть у нас такая суровая.

– Разве в соседней Бадере или, скажем, в Якше жизнь менее суровая? А там, как правило, люди умирают только естественной смертью.

– Озадачили вы меня, – староста почесал голову. – Даже не знаю, что ответить.

– К тому же массовые психозы, которыми Чаруса прославилась чуть ли не на весь свет! – Термин «паранойя» Цимбаларь сознательно опустил. – Это уже что-то из ряда вон выходящее.

– Насчёт психозов вам кто-то наврал, – оживился староста. – Бывают, вестимо, отдельные случаи. Но это или по большим праздникам, когда все сплошь перепьются, или в церкви, после поста, когда у прихожан телесные силы ослабевают.

– Я говорю не об отдельных случаях, а о массовых психозах, сопровождаемых видениями… Мас-со-вых!

– У вас самих, как я погляжу, психоз начинается, – староста тоже повысил голос. – А за своих земляков я вот что скажу. Здесь люди испокон веков обществом живут, и каждый от каждого чем-то зависит. Мы хоть и не одна семья, но и не сплошное сиротство, как у вас в городе. Стоит только одному человеку в истерику впасть, как сто других, у которых душевные силы на пределе, его примеру последуют. Это как паника на фронте.

– Вы тоже воевали? – Цимбаларь уже понял, что перегнул палку.

– Под Кёнигсбергом успел отметиться, – скромно ответил староста.

– Извините меня за резкость… Нервы на службе расшатались.

Цимбаларь, только что собиравшийся выяснить, причастен ли к пресловутым параноидальным эксцессам сам староста, решил с этим вопросом повременить и вернулся к прежней теме.

– Заимку, где жил Чалый, кто-нибудь осматривал?

– Не довелось. Она спустя неделю сгорела. А сам Чалый, никому не сказавшись, на лыжах в райцентр ушёл.

– Разве такое возможно? – вспомнив тяготы своего пути, удивился Цимбаларь.

– Это смотря для кого. Я в молодости, бывало, лосей загонял, – староста гордо расправил плечи. – Становился на лыжи и преследовал сохатого несколько суток кряду. Мне-то ничего, а он ноги о снежный наст изрежет и ложится без сил. Остаётся только добить… Это всё сказки, что лось выносливый. На самом деле он выдыхается раньше, чем корова. Это же лесной бухарь! Поганки жрёт, мухоморы… Знаете, почему лоси возле шоссейных дорог держатся? Чтобы бензиновые пары нюхать. Они от них балдеют, как мы от водки.

– Хотите сказать, что Виктор Чалый был вам под стать?

– Вроде того. К охоте он пристрастие имел и лес понимал. С ним даже егерь Хренов одно время якшался. Наверное, браконьерствовали на пару.

– Это тот самый егерь, которого собственные собаки разорвали? – уточнил Цимбаларь.

– Ну да, – с некоторым смущением ответил староста. – Должно быть, их бешеный волк прежде покусал. А иначе как этот случай истолковать?

– Вот видите, вам опять приходится притягивать объяснения за уши, – заметил Цимбаларь.

– Как же вы сами подобные казусы объясняете? – Староста испытующе прищурился.

– Пока никак. Но полагаю, что все эти трагические происшествия имеют общую подоплёку.

– Уж не о сатане ли вы говорите? – Староста покосился на икону, но от крестного знамения на сей раз воздержался.

– Нет, так высоко я не замахиваюсь, – Цимбаларь невольно улыбнулся. – Мистика здесь ни при чём. Ответ кроется в самых прозаических вещах. Возможно, это какие-то редкие микроэлементы, содержащиеся в питьевой воде. Или укусы неизвестных науке насекомых…

– Знаете, что я вам скажу, – староста придвинулся к Цимбаларю поближе. – Что-то похожее мне и покойный Матвей Матвеевич толковал. Дескать, в окрестностях Чарусы завелась неведомая порча, которая людей с пути истинного сбивает. Вот бедняга и поплатился за свои слова… А допрежь того участковым у нас был Илья Яковлевич Докука, майор, как и вы. Двадцать лет в Чарусе прослужил и ничего странного не замечал. Тоска тут у вас зелёная, говорил.

– Где же он сейчас?

– Вышел на пенсию и к дочке в Крым уехал.

– Вместе с семьёй?

– Детей ему бог не дал. А обе жены здесь похоронены.

– Что же с ними случилось?

– Первую, которая на ферме зоотехником работала, племенной бык забодал. А вторая, когда примус заправляла, случайно облилась керосином и сгорела, – как ни в чём не бывало объяснил староста.

– И после этого майор Докука по-прежнему не замечал никаких странностей, – с сарказмом произнёс Цимбаларь. – Я бы хотел взглянуть на могилы его жён. Где находится ваше кладбище?

– Да недалече, за речкой. Только его сейчас так замело, что и верхушек крестов не видно.

– В этом году, значит, никого не хоронили?

– Бог миловал.

– А что с вашей учительницей случилось? – Задав этот вопрос, Цимбаларь невольно вспомнил Людочку Лопаткину, которая должна была появиться здесь со дня на день.

– Ох, и не спрашивайте, – староста тяжко вздохнул. – Она, горемычная, у меня угол снимала… Допоздна книжки штудировала. А однажды ночью взяла да и отравилась.

– Чем?

– Таблетками.

– Какими?

– Самыми обыкновенными, которые от простуды принимают… Аспирином, кажется… Только она очень много проглотила, штук пятьдесят сразу. Так врач после вскрытия сказал… А вы разве в своём компостере об этом не читали?

– В компьютере, – машинально поправил Цимбаларь. – Не успел ещё… Она прощальную записку оставила?

– Оставила. На самом видном месте. «Так будет лучше для всех».

– Для всех… – повторил Цимбаларь. – А для кого конкретно?

– Кто же знает… По крайней мере, её матери и сёстрам лучше не стало. Поговаривали, что она к Матвею Матвеевичу сердечную привязанность имела, но тот уже неделю как преставился… Жалко девчонку. Тоненькая была, очкастая, голос писклявый, а детишки наши в ней души не чаяли.

– Кто же их сейчас учит?

– Да все понемножку. Есть тут у нас грамотные люди, не сумлевайтесь.

– Ладно, не будем о грустном… Жить я, значит, буду на той половине, – Цимбаларь кивнул в сторону дощатой перегородки, не доходившей до потолка на целую пядь. – А как насчёт стирки, питания и прочих бытовых удобств?

– Столоваться будете у Парамоновны, – охотно пояснил староста. – Она у нас мастерица на все руки. И пироги печёт, и грибы солит, и капусту квасит.

– В этом я уже убедился, – буркнул Цимбаларь, непроизвольно трогая ширинку.

– Она же вам постирает и печку истопит, – продолжал староста. – А если хотите, кого-нибудь помоложе найдём. Хотя бы ту же Зинку Почечуеву, к которой Чалый сватался. Она хоть и числится библиотекарем, а целый день без дела шастает.

– Нет-нет, – поспешно отказался Цимбаларь.

– Ну и правильно… Коварная бабёнка, даром что образованная… В баньку будете ко мне ходить, если не брезгуете, конечно. Остальные бытовые удобства во дворе.

– Скажите, а на кого здесь можно положиться в случае непредвиденного инцидента?

– Вот уж не знаю… Инциденты у нас вырезают только в райцентре, – ответил староста, полагавший, что речь идёт об аппендиците.

Осознавший свою ошибку, Цимбаларь немедленно поправился:

– Я хочу знать, на чью помощь мне можно рассчитывать.

– Да хоть на мою. Пусть я и считаюсь инвалидным пенсионером, но любого мазурика и сейчас в бараний рог согну. А если я из деревни отлучусь или пьяным лежать буду, зовите Борьку Ширяева. Он хоть и бывший тюремщик, но за общественный порядок радеет как никто другой. К тому же в церкви прислуживает. А найти его очень просто…

– Больше ничего не говорите, – перебил старосту Цимбаларь. – В самое ближайшее время я планирую провести подворный обход. Тогда и познакомлюсь со всеми местными жителями. У нас на службе порядок такой.

– Это похвально. В первую очередь посетите наши общественные места – магазин, клуб и церковь. Но только не сегодня.

– Это почему? – Цимбаларь потрогал свой небритый подбородок.

– Вид у вас больно помятый, – слегка конфузясь, сообщил староста. – А участковый в любое время суток орлом должен выглядеть…

Проводив старосту, Цимбаларь перешёл на жилую половину избы. Там он обнаружил широкую деревянную кровать, наверное, сделанную при помощи одного топора, пустой платяной шкаф, колченогий обеденный стол и два венских стула, возможно, ещё заставших времена первой попытки построения российского капитализма. На устройство абажура пошла газета «Советская Россия» пятнадцатилетней давности. Шторы заменяли пожелтевшие простыни.

Цимбаларь разложил и развесил свои немногочисленные вещи, побрился холодной водой и, не раздеваясь, прилёг на кровать, кстати сказать, застеленную свежим бельём. Впервые за последние двое-трое суток ему выдалась возможность без всяких помех пораскинуть мозгами.

Пока всё складывалось гладко, даже очень. Едва появившись в Чарусе, он уже напал на след предполагаемого убийцы старшего лейтенанта Черенкова, которого староста Ложкин почтительно величал Матвеем Матвеичем.

Впрочем, никаких конкретных улик, подтверждающих эту версию, не было, да, наверное, и не могло быть. Хорошо бы, конечно, найти вилы, на зубьях которых остались следы крови Черенкова, а на рукоятке – отпечатки пальцев Чалого, но это уже относилось к области несбыточных мечтаний.

Существовала, правда, надежда на откровенность Зинаиды Почечуевой, вполне возможно, являющейся косвенной виновницей трагедии, однако какой ей смысл спустя целый год выдавать своего бывшего кавалера? Ведь так и под статью о сокрытии преступления недолго угодить.

А не пропала ли у Черенкова какая-нибудь вещь, которая впоследствии могла оказаться у кого-то из лиц, причастных к убийству? Например, часы с дарственной надписью. Или дорогая зажигалка, каких в Чарусе отродясь не видели.

Увлечённый этой идеей, Цимбаларь вернулся в «кабинет», вновь включил ноутбук и отыскал файл с черенковским делом.

Описание места происшествия, имевшего быть на территории здешней молочно-товарной фермы, конечно же, отсутствовало, поскольку к тому времени, когда опергруппа из райцентра добралась до Чарусы, по этому месту много раз прошли и коровы и доярки.

Зато протокол осмотра трупа, несколько дней пролежавшего на морозе в дровяном сарае старосты Ложкина, отличался удивительной скрупулёзностью, выдававшей в его авторе зануду и начётчика. Даже Цимбаларь невольно зачитался этими бюрократическими перлами.

«К осмотру представлен труп мужчины в милицейской форме, предварительно в течение суток подвергавшийся оттаиванию при комнатной температуре.

Покойнику на вид 30–35 лет, длина тела 180 см. Телосложение нормальное, питание удовлетворительное, кожные покровы мертвенно-бледные.

Голова округлой формы, волосы светлые, редкие. Глаза закрыты. Роговицы глаз прозрачные, зрачки округлой формы диаметром 0,5 см. Наружные слуховые ходы свободные. Наружные носовые ходы с наличием следов крови. Рот приоткрыт, слизистые оболочки рта розово-синюшные. На верхней челюсти 2-й зуб справа из жёлтого металла. На нижней челюсти 1-й и 2-й зуб слева отсутствуют. Остальные зубы естественные и целые. Язык в полости рта за линией зубов.

Руки согнуты в локтевых суставах и лежат на груди. На мизинце правой руки имеется явственный след от перстня или широкого кольца. Ноги выпрямлены в суставах, несколько разведены, расстояние между стопами 15 см.

На передней поверхности грудной клетки, в подреберье, на передней поверхности живота и в паховой области имеются многочисленные колотые раны округлой формы диаметром 0,7 см, расположенные по четыре в ряд. Края ран мелколоскутные, ввёрнутые внутрь. При сближении краёв раны они комплементарно совпадают, не образуя складок кожи…»

Описание занимало три страницы машинописного текста, и, не дочитав его до конца, Цимбаларь перешёл к списку вещей, найденных у покойника. Всё, кажется, было на месте – документы, деньги, часы, зажигалка, носовой платок. Оружия в ту ночь Черенков при себе не имел, что ещё раз доказывало мирный характер его намерений. Судя по всему, пропал только перстень.

На трупе Чалого обнаружили затрёпанный советский паспорт, спички, пачку дешёвых сигарет, пятьсот рублей денег мелкими купюрами и перочинный ножик. Никакого перстня при нём не имелось – ни на пальце, ни в карманах.

Оставалось предположить, что если Чалый и снял перстень с мёртвого Черенкова, то подарил или продал его третьему лицу. В этом плане определённый интерес представляла Зинаида Почечуева.

Затем Цимбаларь запер дверь на засов, разулся, прилёг на смятую постель и сразу провалился в чёрный омут сна.

Вопреки его ожиданиям, злая жаба Омоль и добрый голубь Ен на сей раз так и не появились…