Глава двадцать пятая

…меня зовут… меня зовут… Единственный и Единый, как же меня зовут?

Вспомнить имя не удавалось, но этот факт почему-то не очень его обеспокоил. Так, слегка встревожил, не больше.

Да и зачем мне прямо сейчас имя? Потом вспомню. Хм. А как же самоидентификация? Ну, хорошо, попробуем по-другому. Кто я? Ничего себе вопрос. Мыслящее существо – это несомненно. Ибо как раз этим я сейчас и занимаюсь – мыслю. А если я мыслю, то, значит, я есть, как сказал очень и очень давно один из древних философов, не помню уж, как его звали. В чем нет ничего странного, я и свое-то имя не помню… Ладно. Будем продвигаться вперед постепенно. До чего я дошел? До того, что я есть. Существую. Уже хорошо. Если я существую, то у меня должно быть тело. Ноги, руки, голова и все прочее. По крайней мере, раньше оно у меня было – это я помню твердо. Раньше… Раньше – это когда? И, главное, где? Ох…нет, не получается. Ни «когда» ни вспоминается, ни «где». Кто же я такой?

Он ощутил, как страх и паника всколыхнулись где-то на самом дне сознания и медленно стали подниматься вверх.

Как темная безжалостная вода в трюме идущего ко дну корабля…

Так. Стоп. Уже что-то. Оказывается, я знаю и помню, что такое вода и корабль. Что еще? Единственный и Единый – так мы называем бога, который создал все сущее. Очень хорошо. Мы – это кто? Мы – это, разумеется, люди. Двуногие, двурукие и прямоходящие разумные существа с планеты… Да что ты будешь делать! Хуже всего, по-видимому, дело обстоит с именами и названиями. Забыть собственное имя и название своей планеты – это уже, знаете ли, слишком. Полная или частичная потеря памяти. Анамнез. Так, кажется, это называется. Надо же, что такое анамнез я помню, а имя свое… Ладно, хватит зацикливаться на имени. И без паники. Надо все-таки определиться с тем, где я нахожусь. А как проще всего это сделать? Правильно – открыть глаза. Должны же быть у меня глаза?

Последний, заданный самому себе вопрос, настолько его испугал, что глаза он открыл немедленно.

Потолок. Ну, разумеется, должен быть потолок, если я в помещении. А я в помещении, иначе надо мной сияло бы небо. Или нависало бы низкими тучами. Или блистало яркими звездами. Прекрасное и днем, и ночью и в любую погоду небо Сотканы, которое нам уже никогда не увидеть… О! Вот и вспомнил название. Соткана. Так мы называем нашу планету. Но почему я подумал, что нам больше ее не увидеть? Случилось что-то непоправимое. Нечто страшное. Страшное настолько, что мозг отказывается нормально работать и прячет опасные воспоминания. Ждет, когда сознание адаптируется к новым условиям. Ладно, пусть ждет.

Итак, надо мной потолок. Это факт. Второй факт – это, что я лежу. Может быть, попробовать сесть? Рано. Для начала поднимем руку.

С некоторым усилием он поднял левую руку и некоторое время ее пристально рассматривал.

Это была, несомненно, его, знакомая до малейшей впадинки и морщинки, рука. Вон и белесый тонкий шрам в основании большого пальца, полученный еще в детстве, – неудачно соскользнул нож, которым он выстругивал себе деревянный меч. Шрам этот можно было, конечно, зарастить без следа, но он решил оставить. Для вящей мужественности. А потом, когда он вырос, было уже не до шрама.

Так-так, медленно, но верно, а память все-таки возвращается. И тело слушается – рука, вон, поднялась. Вот теперь можно попробовать и сесть.

Принять сидячее положение оказалось труднее, чем поднять руку, но он справился. Сел. И, переждав легкое головокружение, огляделся.

Вот оно что… Анабиозная камера. Ну, конечно!

Теперь он вспомнил все.

– Группа называется «Свинцовый дирижабль», – сказала Мара Хани. – Обалденная музыка. Мозги отшибает напрочь. Рекомендую.

Шаинь Ян с отвращением приняла из рук подруги мини-диск с записью и, словно стараясь от него поскорее избавиться, сунула в принимающую щель плеера.

– Терпеть не могу рок, – объявила она в очередной раз. – И название у группы дурацкое. Другого ничего нет?

– Есть, – ответила Мара. – Но тебе-то не все равно? Рок и рок. Мне-то в кайф и разницу я вижу, а тебе главное, погромче да барабаны покруче. Чтобы муты в голову не залезли. Ко мне с этой музыкой не залезли, значит, и тебе не должны.

– А ты их слушала вчера? – спросила Шаинь. – «Дирижабль» этот?

– Их самых. В том числе. Между прочим, очень даже хорошее название. Не знаю, отчего это оно кажется тебе дурацким.

– Ну как же! – фыркнула Шаинь. – «Свинцовый дирижабль»… Более идиотского названия трудно придумать. Это полная чепуха. Как дирижабль может быть свинцовым? Он же не полетит!

Мара расхохоталась.

– Не вижу ничего смешного, – заявила Шаинь Ян.

С самого утра настроение у Шаинь было отвратительным и никаких поводов к его улучшению в ближайшей перспективе оперативница Службы FF не усматривала. Начать с того, что проклятые мутанты оказались практически неуязвимыми и в пух и прах разнесли в ночной битве на равнине между горами и городом и армию, и Службу FF. Даже не разнесли, нет. Практически уничтожили. Да еще и таким, неведомым прежде, способом, что просто оторопь брала. Заставить с помощью какого-то телегипноза хорошо обученных и готовых к бою сестер-гражданок убивать друг друга… Было в этом нечто мистическое и, на ее взгляд, совершенно необъяснимое с точки зрения здравого смысла. Даже при том, что и армия, и Служба FF состоит из тех сестер-гражданок, которые знают, что приказам необходимо подчиняться. То есть, внушаемы по определению…

Теоретически Шаинь понимала, что на самом деле ничего особенно сверхъестественного в телегипнотических способностях мутантов нет. В истории человечества бывали похожие случаи. Конечно, не в таком масштабе и не с такими последствиями. Но – были. Другое дело, что люди в массе своей никогда не занимались развитием в себе даже зачатков телегипноза. Гораздо проще оказалось изобрести сначала газеты, а затем и электронные средства массовой информации, с помощью которых, как их учили в школе-интернате, мужчины-властители благополучно внушали нужные им мысли и настроения миллионам и миллионам граждан. С не менее жуткими, надо сказать, последствиями. Но на то, что произошло минувшей ночью, не было способно никакое телевидение. Даже глобальное довоенное, не говоря уже о лишь не так давно возрожденном современном.

Да. Проглядели. Расслабились. Не были готовы.

И что теперь?

А теперь она вынуждена сидеть в бронекаре, у которого гравигенератор выдает в лучшем случае двадцать процентов мощности, уповать на то, что место для засады выбрано идеально, ждать встречи с врагом под совершенно жуткую рок-музыку и молить Великую Матерь о том, чтобы она помогла своим дочерям не только выжить, но, в конце концов, и победить.

Место для засады, действительно, было выбрано, если и не идеально, то очень удачно – в густой роще на возвышении, под которым шла дорога в город. По этой дороге, как они считали, мутанты должны были пройти обязательно. Пусть даже и не все, но хотя бы часть их армии – точно. План нападения особой изощренностью не отличался: дождаться врага, ударить изо всех видов оружия, нанести возможно больший урон живой силе и уходить на полной скорости. Разумеется, предварительно врубив на полную громкость плееры с рок-музыкой.

Кроме Мары Хани, занимающей место водителя и Шаинь Ян, которой предстояло исполнить обязанности стрелка, в бронекаре с трудом, но помещались еще шестеро бойцов-мужчин из штурмовых отрядов Хрофт Шейда.

Сейчас они, хорошенько замаскировавшись, ждали врага снаружи, а один из них, нацепив на себя массу веток с листьями, сидел на верхушке дерева и оглядывал в бинокль северный горизонт, чтобы вовремя предупредить товарищей о приближении армии мутантов.

Сидеть в засаде – дело муторное. Никогда не знаешь, сколько времени придется ждать. Может быть, час-другой, а может, и целый день. И все это время необходимо поддерживать себя в должном тонусе, не расслабляться, чтобы в нужный момент быть готовым выполнить поставленную задачу на все сто процентов.

Мара и Шаинь не первый раз в своей жизни сидели в засаде. Но в такой были впервые. Раньше засады они устраивали только на «диких» и превосходство в силах всегда было на стороне оперативниц Службы FF. Теперь же…

В открытую правую дверь бронекара сунулась голова одного из бойцов-мужчин и весело сообщила:

– Идут, голубчики.

– Далеко? – осведомилась Шаинь.

– Где-то через два с половиной – три часа будут здесь.

– Хорошо, – приняла к сведению оперативница. – Готовьтесь.

Однако голова не исчезала.

– Да мы давно готовы, – сказала она. – А времени еще полно. Не думаю я, что они нас учуют с такого расстояния. Мы же тихо сидим, как мыши.

– И что? – спросила Шаинь.

– Ну… – замялась голова. – Я подумал, что, может, через три часа мы все тут поляжем до одного, неизвестно ведь, как бой сложится, – голова умолкла и нахально посмотрела на Шаинь синими глазами.

– Так-так, продолжай, – начиная догадываться, в чем дело, подбодрила Ян.

– Что он говорит? – Мара стянула с головы наушники.

– Говорит, что муты будут здесь приблизительно через три часа, – пояснила Шаинь. – И в этой связи, по-моему, хочет нам что-то предложить.

– Предложить? – удивилась Хани.

– Ага. Предложить. Хочет, но еще не предложил. По-моему, стесняется.

– И вовсе я не стесняюсь, – буркнула голова. – Просто ты слова сказать не даешь. Чем время терять, уединились бы мы, Шаинь, с тобой лучше на часок, а? Как раз успеем. А товарищ мой тоже бы не прочь с твоей подругой… С Марой. Мара, ты как? Говорю же, последний, может быть, час такой у нас в жизни выдается. Грех не воспользоваться.

Мара прыснула.

– Грех, значит? – с самым серьезным видом осведомилась Шаинь Ян.

– Грех, – твердо заявила голова.

– Ну-ка, лезь сюда, – поманила голову оперативница.

Голова радостно осклабилась, и ее носитель резво полез в бронекар.

В тот момент, когда он оказался рядом с Шаинь, она развернулась вместе с креслом и ухватила ценителя свободного времени одной рукой между ног, а второй приставила туда же пистолет.

– Уй, – вскрикнул синеглазый и попытался отстраниться.

– Стоять тихо! – приказала Ян и крепче сжала пальцы.

– Стою, – хриплым шепотом согласился мужчина, – Отпусти, больно же…

Мара уже всхлипывала от смеха и вытирала слезы тыльной стороной ладони.

– Больно? – переспросила Шаинь. – Странно. Я думала, тебе это приятно. Вот, думаю, настоящий мужчина, который любит потрахаться в экстремальной обстановке. Значит и мне надо соответствовать. Сила и натиск, а? Не ужели так не нравится?

Боец отрицательно помотал головой. По его лицу было видно, что больше всего ему хочется оказаться сейчас как можно дальше от этой сумасшедшей кареглазой и темноволосой, поначалу так ему понравившейся, оперативницы Службы FF.

– Жаль, – вздохнула Ян. – А то бы я с удовольствием. Ну ладно, иди. На нет, как говорится, и суда нет.

Она убрала руку, демонстративно вытерла ее о комбинезон, но пистолет не спрятала.

Незадачливый любовник попятился назад и осторожно спустился из бронекара на землю.

– Эй, погоди, – окликнула его Шаинь.

– Что еще? – хмуро осведомился синеглазый.

– Ты это… не обижайся ладно? И постарайся остаться в живых. И тогда, может быть, мы еще раз на эту тему поговорим. Попозже и в другой обстановке. Хорошо?

– Хорошо, – неуверенно улыбнулся мужчина, повернулся и скрылся за деревьями.

– Ну ты даешь, подруга, – покачала головой Мара Хани. – Прямо целое представление. Кино с театром да и только.

– Сама от себя не ожидала, – сказала Шаинь. – Но самое забавное знаешь что?

– Нет. Скажи.

– То, что у меня значительно улучшилось настроение, – сообщила Шаинь и озорно улыбнулась. – Настолько, что я даже готова теперь слушать эту дурацкую рок-музыку.

И с этими словами она надвинула на голову наушники и включила плеер.

Что-то весьма необычное и даже захватывающее в этом, несомненно, было. Не надо особо думать, отдавать команды, принимать решения и координировать чужие действия. Роберт Плант – Шаинь даже выяснила имя, жившего двести с лишним лет назад, солиста у Мары – надрывается прямо в середине мозга и единственное, что нужно сделать – это дождаться, пока колонна мутантов подойдет на необходимое расстояние, взять прицел и нажать на гашетку. А потом не жалеть ракет и патронов.

Ну, еще сотню метров, уроды. Ближе… ближе… ближе… огонь!

Кзааргх проснулся оттого, что мерное покачивание его паланкина сменилось полной неподвижностью.

«Что-то случилось. Просто так они бы не встали, я приказал не останавливаться до самого города».

Кзааргх протянул руку и одернул штору. Солнечный свет немедленно ворвался внутрь. Тринадцатый поморщился – он не любил солнца и старался по возможности его избегать.

Возле паланкина с автоматами наизготовку молча застыли солдаты из его личной охраны. Где-то далеко впереди слышались выстрелы из автоматического оружия. Затем, один за другим, раздалось подряд три, приглушенных расстоянием, взрыва. И снова автоматные и пулеметные очереди на пределе слышимости.

Это еще что такое…

Кзааргх прикрыл глаза и сосредоточился, стараясь настроиться на мысленную волну кого-нибудь из Двенадцати. Неожиданно это оказалось трудно сделать. Трудно настолько, что в какой-то момент он чуть было не испугался, что у него вообще ничего не выйдет… Однако получилось.

Так. Засада людей на лесистой возвышенности у дороги. Много убитых и раненых. Продвижение колонны остановлено. Идентифицировать сознание и подавить волю не удается.

Как – не удается? Этого не может быть.

Он высунулся и махнул рукой:

– Опустите!

Паланкин опустили на землю. Кзааргх вздохнул, вытащил из нагрудного кармана темные очки с тремя окулярами, прикрыл ими все свои глаза и выбрался наружу. И тут же увидел, как от головы колонны, пригнувшись к шее собаки, мчится к нему Зеккел – один из шести командиров-десятитысячников.

– Пропустите, – отдал он приказ охране.

Охрана расступилась.

Собака влетела в круг и затормозила. Остро запахло псиной. Зеккел соскочил на землю и неловко поклонился малым поклоном.

– Что там у вас случилось? – брюзгливо осведомился Кзааргх. – Засада?

– Уже нет, Тринадцатый, – позволил себе улыбнуться десятитысячник, демонстрируя редкие длинные зубы. – Думаю, скоро все закончится. Разрешите доложить?

– Погоди, – пробурчал Кзааргх и, полуобернувшись, негромко добавил. – Кресло!

Немедленно принесли удобное и легкое плетеное кресло. Кзааргх уселся и вытянул ноги.

– Докладывай, – разрешил он.

Впереди дважды грохнуло.

– Семь, – невозмутимо отметил Зеккел. – Осталось, в лучшем случае, восемь.

–?

– Ракеты, – пояснил десятитысячник. – Стандартный боекомплект бронекара – пятнадцать штук. Семь они уже истратили. Ничего, думаю, сейчас мы их возьмем. И все-таки. Не мое дело советовать, но ваша жизнь, Тринадцатый, для всех нас слишком дорога и важна, чтобы рисковать ею понапрасну. А вдруг какая-нибудь шальная ракета по чистой случайности все-таки сюда долетит? Осмелюсь обратить ваше внимание вот на этот холмик, справа от дороги, за которым вы, и ваша личная охрана будут в полной безопасности. Когда же все закончится, и будет это очень скоро, то движение к городу можно будет продолжить тем же порядком.

Очередной разрыв прямо на дороге, не далее, чем в трех сотнях метров, отлично дополнил аргументы Зеккела, и Кзааргх согласился. Отдав соответствующее распоряжение охране, он отказался от паланкина и отправился к спасительному холмику пешком, тем самым демонстрируя личную храбрость и презрение к опасности. Зеккел последовал за своим вождем и по дороге коротко рассказал, что люди организовали на пути следования основной колонны засаду. Совсем небольшую по количеству стволов, но, тем не менее, задержавшую движение. Не дожидаясь, пока с ней справятся Двенадцать, у которых что-то застопорилось и сразу подавить людскую волю не получилось, он, Зеккел, позволил себе скрытно послать в тыл засаде два отряда мутов на собаках и одновременно атаковать, засевших в леске на возвышенности людей, в лоб. На всякий случай, чтобы уж точно не ушли.

– Приказал взять живыми хотя бы несколько, – закончил он и выжидательно посмотрел на Тринадцатого.

– Верное решение, – чуть подумав, кивнул Кзааргх. – Хорошо, иди, дальше командуй. И приведи ко мне людей, как только их захватят. Немедленно. Ты понял?

– Я понял, Тринадцатый, – снова поклонился десятитысячник, повернулся, вскочил на собаку и умчался к голове колонны.

Кзааргх прислушался. Автоматные очереди впереди стали реже, но Двенадцать по-прежнему не могли установить контроль над сознанием людей, и это беспокоило его больше всего.

Ладно, подождем.

Укрывшись за холмиком, Кзааргх потребовал рюмку крепкой настойки, выпил две подряд и закурил. Он был единственным из всех мутантов по северную сторону горного хребта, который мог себе позволить слабость к табаку (слишком дорогое было удовольствие), и принимал это как должное.

Ждать пришлось чуть больше часа.

В них попали в тот самый момент, когда последний из бойцов-мужчин, торопясь, заскочил в бронекар, и Мара дала задний ход, выбралась из укрытия и начала разворачиваться.

Как потом уже сообразила Шаинь, засаду незаметно обошли с тыла и всадили из гранатометов сначала по колесам – так, что бронекар мгновенно потерял ход и управление, а затем и в борта.

Когда Шаинь пришла в себя, то обнаружила, что она висит, привязанная, поперек спины какого-то животного (судя по запаху – громадной собаки-мутанта), руки и ноги у нее тоже крепко связаны и единственное, что она может сделать – это ждать, чем все кончится.

Кончилось все довольно скоро. Животное остановилось, ее отвязали и поставили на ноги.

Шаинь Ян огляделась и невольно вздрогнула. Справа и слева от нее стояли вооруженные автоматами и винтовками мутанты, и на их лицах – если, конечно, это можно было назвать лицами – читалась такая откровенная ненависть, что Ян едва сдержала приступ слабости и тошноты. Впрочем, это могло быть вызвано и контузией, которую она наверняка получила, когда в них попали.

А прямо перед ней, в легком на вид и удобном кресле, установленном метрах в двухстах от дороги, за невысоким покатым холмиком, сидел, развалившись, полноватый мутант в темных, закрывающих половину лица, трехокулярных очках и молча вертел в руках, на каждой из которых Шаинь насчитала по шесть пальцев, стандартный аудиоплеер и наушники.

– Вторая тоже сейчас очухается, – сообщил за ее спиной чей-то хриплый скрипучий голос. – Остальных мы добили. Возни меньше.