Глава 4
Среда
Сегодня Барсик почти не кушал. Андрей со вздохом закрутил вентиль и, оперевшись о прозрачную крышку, грустно подмигнул. Пена в баке бурлила, но уже не так оживленно, как раньше, – работала всего одна труба, да и та не в полную силу. Переваривать быстрее Барсик сегодня не мог.
«Небось не тем накормили», – озаботился Андрей. И хотя он помнил, что Барсик поглощает все, кроме камней и железа, он продолжал развивать эту мысль, поскольку ни о чем другом думать был не в состоянии.
– Ясно, отравили, – сказал Андрей вполголоса. – Дрянь какую-нибудь тебе подсунули, а ты, глупенький, стрескал. Им-то что, им главное производительность, объемы. А ты и веришь. А придет какой-нибудь Царапин – ему же наплевать. Он только о себе… Или не отравили – слово плохое сказали. Ты же понимаешь. Ты такой, да…
Андрей погладил стеклянный колпак и взял из шкафчика позавчерашнюю бутылку лимонада.
– Белкин, как дела? – прожурчала в ухе радиотаблетка.
– Худо ему.
– Да что ж вы все заладили?! – раздраженно крикнул Чумаков. – Третья смена уже талдычит: «больной, больной!..» Болеет – прооперируем. Ты второй вентиль не пробовал?
– Закрыл я его. Столько он не ест.
– Что, уровень повышается?
– Он и из одной трубы – с грехом пополам.
– Ну, черт с ним. До вечера подождем, а там решим. Если не очухается, будем резать.
– Оперировать? – уточнил Андрей.
– Как хочешь, так и называй. Молись, чтоб не в твою смену.
– Это страшно?
– Да. Вонища жуткая. Крышку же снимать придется.
– К нему придут ветеринары?
– Сами управимся. Опустим в бак мясорубку, и вперед.
– Мясорубку?!
Андрей надеялся, что бригадир, как всегда, глумится.
– Не настоящую, конечно, – сказал Чумаков. – Но они похожи. Винт огромный, по диаметру бака, и лопасти у него острые как бритва. И с зубцами. Порубим твоего монстра и сольем в соседнюю емкость, а сюда нового запустим.
Чумаков не скрывал, что разговор доставляет ему удовольствие.
– Естественная ротация, – пояснил он. – Трое суток новый монстрик будет расти, набирать массу, а на четвертые включится в наше грязное дело. Ты его от старого фиг бы отличил. Если б я тебе не сказал.
– Вы хотите его убить?! – воскликнул Андрей. – Но его можно вылечить! Те, кто его создал…
– Ты рехнулся, Белкин. Все, мне некогда. Отбой.
Андрей судорожно глотнул из бутылки и сел на стульчик. Такой жути он еще не слышал. Сунуть в живое существо пропеллер!.. И скормить останки его родственнику!
Какая-то «ротация»… Не иначе, от слова «рот». Но почему естественная? Что, жрать друг друга – это естественно?!
– Барсик… – робко позвал Андрей. – Барсик! Неужели и ты?.. Ты тоже ел кого-то из своих? Нет. Ты бы не стал. Я надеюсь, ты на такое не способен.
Существо в баке молчало.
Андрей допил лимонад и метнул бутылку в ведро. Бутылка пролетела мимо, и он, крякнув, пошел ее поднимать. Обходя круглую емкость, он краем глаза заметил, что на ней чего-то не хватает. Рывком повернув голову, Андрей увидел Барсикову бирку – «С-НР-32/15». Кепка, висевшая на запорном винте, пропала.
Вот в чем дело! Кто-то убрал кепку, и номер с позорным кодом «НР» – «неразумный» оказался на всеобщем обозрении. И Барсик… он так этого стеснялся… вот от чего он болеет. Черствые люди… Рубить живое! Он же просто обиделся. За это не убивают.
Андрей пробежался по личным шкафам – кепки нигде не было. Ценности она не представляла, в гуманитарке таких навалом, а с карточки за нее спишут не больше, чем за пару шнурков. Позариться на нее никто не мог, значит, специально убрали. Чумаков?.. Нет, он сюда заходит редко. Из своих кто-то?.. Но зачем?
Андрей снова проверил шкафчики – тщательно, каждую полку, и, не найдя кепки, снял свой халат.
– Не печалься, Барсик, мы все прикроем. Пока будет так, а потом я что-нибудь из дома принесу. Или, хочешь, краску в лавке возьмем? Замажем твою табличку в несколько слоев, чтоб больше никто и никогда…
Убедившись, что халат держится на винте крепко, и бирку ни с какой стороны не видно, Андрей вгляделся в бурлящую пену.
– Надо, Барсик, пойми, – ласково проговорил он. – Надо кушать больше. От этого и тебе будет хорошо, и остальным. И Чумакову тоже. Простим его, Барсик, правда? Он как бы инвалид, Чумаков этот. Так, вроде незаметно, а поближе его узнаешь, и жалко становится. У него нет чего-то важного. Может, половину души отрезали, или в сердце что-то нарушено. И еще… они ведь не черы, тоже со своими проблемами… Им за все платить надо. Вот я тебе краску задаром возьму, а Чумаков бы за деньги…
Андрей прижался щекой к теплому стеклу и продолжал нашептывать. Он рассказывал Барсику о странном поведении Никиты Николаевича, о бывшей наставнице Эльзе Васильевне, о Сергее Сергеевиче и его замечательном приборчике, и о повышении интеллект-статуса, и о покупке терминала…
Когда Андрей оторвался от колпака, то обнаружил, что пены в емкости стало чуть меньше. Вторую трубу он закрыл, когда количество массы достигло максимальной отметки, теперь же темные хлопья плескались сантиметрах в пяти от рельефной линии. Андрей приблизил лицо к краю бака. Уровень падал – не так быстро, как хотелось бы, но все же Барсик начал есть активней.
– Какой же ты молодец!
Андрей несмело тронул рукоятку второго вентиля и вновь заглянул в емкость. Затем крутанул штурвал еще, и уровень пополз вверх.
– Ничего, Барсик. Потихоньку, не сразу… Нам не до рекордов.
Скорость поглощения то увеличивалась, то уменьшалась, и Андрей был вынужден постоянно подкручивать ручки. Где-то через час, после долгих увещеваний, ему удалось запустить вторую трубу на полную мощность. Это была победа.
Он вызвал бригадира и дрожащим голосом сообщил, что операция Барсику уже не требуется. Чумаков пролаял что-то невнятное и отключился – кажется, он был занят.
До вечера Андрей так ни разу и не присел. У Барсика еще случались кризисы – он то взбрыкивал и отказывался есть совсем, то опять брался за ум, заставляя Андрея бежать к трубе и раскручивать вентиль до упора. Андрей даже подумывал, не попроситься ли ему на следующую смену – естественно, бесплатно. Раньше, когда его менял профессор, он уходил с конвертера со спокойной душой, но на новенького, Царапина, полагаться было нельзя.
– Угробит он моего Барсика, – бубнил себе под нос Андрей. – Окончательно угробит, ему же наплевать. Этой царапине даже интересно, как Барсика рубить будут…
– Белкин, как дела? – проревело в ухе.
– Два канала, – доложил он с гордостью.
– Два?.. – задумался бригадир. – Штатный минимум… Добро, пускай пока поживет. Да, вот что! После тебя сегодня Новиков заступит.
– Новиков?! – Андрей подпрыгнул от радости.
– Царапин опаздывает, просил подменить. Он, видишь ли, плохо себя чувствует. Трудяга!.. – хмыкнул Чумаков. – Еще раз почувствует себя плохо – будет себя чувствовать безработным. Нам тут хворые не нужны. Верно говорю, Белкин?
– Верно! – звучно ответил Андрей.
Новиков пришел минут через десять. Андрей пожал ему руку, вкратце обрисовал ситуацию и молча показал на висящий поверх таблички халат. Сменщик так же молча покачал головой. Кепку снял не он, конечно. Андрей на него и не думал. Новиков, с виду неприступный и вечно злой, был человеком неплохим.
На улице еще не стемнело, и у помойки Андрей решил не останавливаться. В следующий раз смена закончится позже, вот тогда можно будет полюбоваться, а сегодня он что-то уморился. Барсик, стервец, совсем его загонял.
Андрей с тревогой подумал о мясорубке с острыми зубцами, но тут же вспомнил про Новикова. С Новиковым Барсик не пропадет.
На полпути к линейке, когда Андрей проходил мимо искусственной лесопосадки, ему вдруг показалось, что из деревьев доносятся какие-то вопли. Березовая рощица была довольно жидкой, но с дорожки он ничего рассмотреть не мог.
Он нерешительно встал и оглянулся – по территории конвертера ползало четыре комбайна, у станции виднелась чья-то спина; больше вокруг никого не было.
Крик послышался снова, на этот раз – уже отчетливо. Ему не померещилось, кто-то звал на помощь.
Андрей стоял на узкой полосе асфальта и боролся с самим собой. Если его о чем-то просили, то он, как правило, откликался. Однако слова профессора насчет незнакомки в кустах имели смысл.
Сделав шаг в сторону березок, он опять остановился и закусил губу. Хоть Никита Николаевич и ослаб рассудком, до полного маразма ему еще далеко. Профессор по-прежнему был для Андрея авторитетом.
– Убива-ают!! – надсадно заорали из рощи.
Срывающийся в хрип голос принадлежал явно не женщине, и Андрей, обругав себя трусом, помчался к деревьям.
До рощи было около ста метров. Андрей влетел в березки и на ходу подобрал толстую палку.
Дрались трое, точнее, драка уже закончилась, и началось дикое, жесточайшее избиение. Молодые парни в разодранных майках лупили ногами едва шевелившееся тело. Человек на земле вяло перекатывался и лишь мычал. Все, на что у него осталось сил, – это подтянуть колени к животу и закрыть лицо.
Андрей, не сбавляя скорости, отвел дубину назад и врезал одному из подонков по спине. Палка с чавканьем разломилась, и у него в руках остался короткий огрызок, из которого посыпалась рыжая труха.
Парень прекратил пинать лежачего и недоуменно обернулся. Андрей сжал деревяшку еще крепче, будто она могла чем-то помочь.
– Ты кто?..
– Я… дознаватель! – ответил Андрей. – Что вы тут делаете?
Обе реплики прозвучали настолько глупо, что второй тоже отвлекся и, сплюнув, часто заморгал.
– Гоша, это кто? – спросил он.
– Хрен знает… – проронил Гоша.
– А чё он тут?..
– Щас спросим. Вообще-то, он меня стукнул, – с картинным спокойствием произнес он.
– Да-а?! Во, народ свирепый пошел!
Андрей покосился на короткий обрубок и бросил его на землю.
– Что же вы делаете, гады? – выдавил он. – Вдвоем на одного!..
Кулак возле челюсти появился, не сказать чтоб внезапно, но совсем не оттуда и не в тот момент, когда Андрей ожидал. Он честно пропустил удар и, потеряв равновесие, завалился на утоптанную траву.
В небе крутанулись светло-зеленые кроны. Андрей впал в какое-то неясное состояние, при котором лень не только двигаться, но и думать.
Из этой неопределенности его вывел резкий тычок под ребра. Андрей запоздало прикрыл печень локтем и получил еще один, слева.
«Сразу надо было вставать, – с тоской подумал он. – Теперь уж не позволят…».
В подтверждение пришло еще четыре удара, и Андрей обреченно отметил, что после такой серии точно не поднимется.
Парни били наотмашь – переменяя ноги легко и споро, словно в некой задорной пляске. Боль возникала то тут, то там, и распространялась по телу так стремительно, что через несколько секунд была уже везде. Однако она почти не беспокоила. Наоборот, с каждым ударом боль отходила все дальше, становясь какой-то отвлеченной, существующей отдельно от Андрея.
Переворачиваясь с боку на бок, он иногда успевал поймать мгновение и взглянуть на небо с вращающимися облаками. Остальное его будто бы и не касалось.
Он не помнил, когда отключился; облака застыли, как на фотографии, а шелест листьев стал отчетливым и нестерпимо громким. Андрея больше не трогали. Сбоку что-то трещало и пыхтело, но это относилось не к нему.
Подняв голову, он обнаружил, что находится в сознании. Цепляясь за жесткую траву, Андрей перекатился на живот и кое-как встал. Драка продолжалась – видимо, мужчина очнулся и вызвал бой на себя. Парни нападали с двух сторон, но им редко удавалось достать его по-настоящему, и даже когда они прорывали оборону, мужчина великолепно держал удар.
Помедлив, Андрей до хруста в пальцах сжал кулак и впечатал Гоше в ухо. Тот не упал, но отвлекся, и мужчина добил его прямым в нос.
Второй перешел из нападения в защиту и начал потихоньку отступать. Споткнувшись о торчавший корень, он повалился на землю и по-собачьи, на четвереньках, побежал куда-то в глубь рощи.
– Спасибо, выручил…
Андрей посмотрел на мужчину и с удивлением узнал в нем Царапина.
– Как ты здесь оказался?
– Случайно. Позвонил бригадиру, отпросился, а потом все-таки решил выйти.
– Тебя уже заменили.
– Ну и хорошо. Какой из меня работник? – Илья с кряхтением доковылял до пенька. – Этого урода надо в полицию сдать, – показал он на Гошу.
– А что тут случилось?
– Шел от станции, увидел, как они в лес девчонку тащат. Та кричит, а вокруг нет никого. Я, пока их догнал, они на ней уже кофту разорвали.
– И ты ее… спасать?
– Нет, очередь занял! – раздраженно ответил Илья. – Я надеялся, она полицию вызовет, до вот ни черта. Смылась куда-то. В следующий раз пусть сами отбрыкиваются. Может, она только так, для порядка сопротивлялась? Стерва!
История про девушку Андрею не понравилась. Что-то они, девушки, зачастили в беду попадать.
– Красивая? – спросил он.
– Кто, баба? Так, средняя. Вся в розовом… Спасибо тебе, Андрюша.
– За что?
– Пока тебя хайдакали, я отлежался немножко. А то насмерть забили бы. Ребята, кажись, под кайфом. Ладно, кайф уходит, статья остается. Слышь, эротоман? Покушение на изнасилование, плюс злостное хулиганство – это до десятки. А за десять лет тебе такую шахту продолбят, что проктолог будет заходить, не нагибаясь.
– Ты откуда знаешь?
– Сиживал я там, Андрюша, – спокойно сказал Илья. – Брезгуешь?
– Да я… нет… – смутился он.
– Все, что положено, я отбыл. Чист перед обществом.
– Да я ничего… А что с ним в тюрьме будут делать?
– Примерно то же, что он с этой девочкой собирался, – ответил Илья не без удовольствия. – Но гораздо дольше и разнообразней.
– Кошмар…
– Святая традиция, не я ее придумал.
– Мужики, отпустили бы… – оживая, пролепетал Гоша.
Он попытался сесть, но Илья ударил его по лбу – несильно, для острастки.
– Не успели же, она только испугалась… – захныкал Гоша. – Гришаня все, скотина! Я его отговаривал…
– А по-моему, ты первый ей в трусы полез. Следствие разберется.
– Илья… правда, – сказал Андрей. – И девушка эта, жертва… Где ее искать-то?
– Не переживай. Они завтра еще одну поймают. Если мы его отпустим.
– Не, мужики! – горячо воскликнул Гоша. – Чтоб я!.. Когда-нибудь!.. Это Гришаня, он позарился. А я… да я практически девственник!
– Вот в камере и лишишься.
– Надо его отпустить, – сказал Андрей. – Если впредь пообещает…
– Ты серьезно? Он – пообещает?! И ты поверишь?..
– Иногда люди обманывают, но он получил хороший урок.
Илья подобрал трухлявый обломок и задумчиво раскрошил его пальцами.
– Наивный ты человек, Андрюша… Пес с ним, пойдем. А ты чтоб лежал, ясно?
– Ну! – счастливо затряс головой Гоша.
– Еще раз мне попадешься…
– Я?! Ни в жизнь!..
Внутри у Андрея вроде все было цело, но едва он вышел из рощи, как в боках закололо. В животе что-то беспрестанно екало и шевелилось, а на подходе к станции его разобрал болезненный, непрекращающийся кашель.
– Полечиться тебе надо, – сказал Илья.
Он держался бодрее, о побоище напоминала лишь опухающая губа и вымазанная в глине рубашка. Илья немного прихрамывал, но без него высокие ступени тамбура Андрей не одолел бы.
В вагоне Илья наорал на какую-то бабку и заставил ее уступить Андрею место. Андрею было страшно неудобно, но от возможности сесть он отказаться не мог. Он опять куда-то уплывал – дурнота то исчезала, то накатывала с такой силой, что темнело в глазах. Илья всю дорогу стоял рядом и придерживал его за плечо.
От станции до дома Илья тащил Андрея на себе.
– У тебя же нога… – слабо протестовал Андрей.
Илья весело матерился, называл его захребетником и приказывал заткнуться. Он говорил, что скулеж ему мешает, и если Андрей произнесет еще слово, то он его бросит. Андрей благодарно умолкал, но через пять шагов снова начинал сетовать.
Так они и плелись – мимо гуманитарки, мимо детской площадки и смеющихся женщин в розовых блузках.
Ввалившись в квартиру, Илья уложил Андрея на кровать и велел раздеваться. Сам он снял рубашку, вымыл руки и пошел на кухню. Минут двадцать оттуда доносилось какое-то позвякивание. Андрей подумал, что время для обеда выбрано не очень подходящее, но спорить не стал.
Из кухни Илья вернулся с большой кастрюлей, в которой находилось что-то густое и черное.
– Я это есть не буду, – заявил Андрей.
– Я тоже, – сказал Илья. – В туалет хочешь?
– Как?..
– Как-как!.. По-маленькому.
– В смысле?..
– Не в смысле, а в кастрюлю. Давай, заодно посмотрим, что у тебя с почками. Будет кровь – связываюсь с клиникой. Не будет – без врачей обойдемся. Давай, говорю! – прикрикнул он. – Или я пописаю, если тебе приятней.
Андрей, глупо улыбаясь, повернулся на бок и исполнил распоряжение.
– Жить будешь… – промолвил Илья.
– Что здесь? – осведомился Андрей с отвращением.
– Народное средство. Чай, тертая картошка, сода и геркулесовые хлопья, – перечислил он. – И еще кое-что.
Илья воткнул в черную массу любимую ложку Андрея и принялся перемешивать.
– Ты где этому научился? – спросил Андрей.
– Там, – нехотя бросил он. – Не дергайся, щипать будет. А потом будет чесаться. Терпи. Когда совсем невмоготу станет, пойдешь мыться.
Илья зачерпнул народного средства и без предупреждения вывалил его Андрею на грудь.
– Поздно, уже в дерьме, – сообщил он, опережая все возражения.
Размазав по телу горячий ком, Илья зачерпнул еще и шмякнул ниже, на живот.
Андрей подставлял синяки и меланхолично следил за возносившимся к потолку паром. Особой вони, против ожидания, не было, однако мысль о последнем ингредиенте, как выразился Илья – «растворителе», удовольствия не доставляла.
– Ты точно соду туда добавил? – спросил Андрей. – Не соль? Ты из какой баночки брал? Та, что со слоном? Или с котятами?
– Щиплет, да? Хорошо, – умиротворенно сказал Илья. – Если щиплет, значит ты живой.
– «Щиплет!» – с сарказмом повторил Андрей. – Так дети говорят: «щиплет»… а это не щиплет, это… как будто меня жрет кто-то!..
Илья включил монитор, и он на какое-то время отвлекся. По четвертой программе показывали шестьсот седьмую серию исторического детектива «Московские тайны». Андрей в этом фильме ничего не понимал, но его увлекали длинные планы городских пейзажей, в которых, по заверениям съемочной группы, каждый кирпичик был воссоздан в соответствии с оригиналом.
В «Московских тайнах» рассказывалось о каких-то странных, никому не нужных интригах. Андрей в них запутался еще на первых сериях, и дальше было совсем неясно, тем не менее он продолжал смотреть. Ему нравилось любоваться домами – чудными, но разными. И людьми – ни капли не изменившимися. Единственное отличие заключалось в том, что во времена «Московских тайн» никому не приходило в голову определять интеллект-статус человека, поэтому многие на работе и в жизни занимали чужое место. Начальник часто оказывался глупее подчиненного, а жена умнее мужа, – ничего, кроме беды, это не сулило.
Илья устроился в кресле и не переключал программу, хотя сегодняшняя серия была скучной. Герои не покидали помещений и вели нудные разговоры про деньги и про любовь.
Когда лысый человек в блестящей куртке достал автомат и крикнул: «Грохну, падла!», Андрей наконец-то уснул.
Проснулся Андрей от невыносимого зуда. Черная корка уже подсохла и кое-где осыпалась круглыми чешуйками, но тело от этого чесалось не меньше.
Он вскочил с кровати и, не говоря ни слова, понесся в душ.
– Рано, рано! – крикнул Илья. – Потерпи еще.
– Все, не могу! – отозвался Андрей, судорожно хватая краны.
Струя, рванувшая из рассекателя, была слишком горяча, зато чесотка тут же унялась. Андрей постоял, переминаясь с ноги на ногу, пока не догадался сделать воду холоднее.
Самочувствие было сносным. Синяки на ребрах не пропали, но выглядели какими-то выздоравливающими и благодарными. Андрей, проверяя мышцы, помахал руками, понагибался – насколько позволяли габариты душевой – из стороны в сторону и пришел к выводу, что способен спасти кого-нибудь еще.
– Простыню уже не отстираешь, – задумчиво сказал он, одеваясь.
На штанах появились две новые дырки – не считая той, от кустов. Рубашка пострадала не так сильно, но тоже нуждалась в ремонте.
– Простыню? Нашел, о чем горевать, – сказал Илья.
– Ты-то как?
– В норме. Мне бы рубаху… Одолжишь?
Андрей открыл дверцы шкафа и заглянул туда так, словно менял наряды по десять раз в день. Парадные брюки и две рубашки – вот все, из чего он мог выбирать. Одну, ношеную, он взял себе, вторую, ненадеванную, положил перед Ильей. Возможно, для кого-то ему было бы жалко. Для Ильи – нет.
– Что делать будем? – спросил Илья.
– А чего нам делать-то?
– Я тут мест никаких не знаю. Я же у вас недавно, в тридцать седьмом. Развлечься бы как-нибудь.
– Какие у нас развлечения?.. Как везде. Чаю попьем, да телик посмотрим.
– Э, нет. Дома я торчать не могу.
– А где же нам торчать?
Илья оделся и расчесал волосы. Рубашка сидела сносно – шили их настолько приблизительно, что даже не указывали размеров.
– Кошмар… – молвил он, подворачивая рукава. – Нет, ты серьезно собрался тут до вечера околачиваться? У тебя друзья-то есть?
– К ним, что ли, пойти?
– Лучше, конечно, к подругам.
– Подруга у меня была, – оживился Андрей. – Наставница, Эльза Васильевна.
– Тьфу, ты! Ей небось лет шестьдесят?
– Нет, не шестьдесят. Но она уже улетела.
– Тогда что о ней говорить? Еще кто-нибудь остался? Из работоспособных.
– Ну, Вадик. Он тоже работает.
– Вадик?.. – разочаровался Илья. – А таких Вадиков, чтоб юбки носили, и желательно покороче, у тебя нет?
Андрей сообразил, что Илья шутит, но самой шутки не понял.
– Таких нету, – сказал он. – Вадик – художник…
– Худо-ожник?! Давненько я с ними не общался. Что ж, веди.
Вадик жил в одном корпусе с Андреем, этажом выше. Иных знакомых у него быть и не могло – все, что находилось за пределами родного тридцать седьмого блока, Андрею казалось несусветной далью. Единственным островком посреди чужой земли он считал конвертер. Между блоком и конвертером простиралась та же чужая земля, которую он проезжал, не выходя из линейки.
– Здравствуй, Вадик. А я к тебе… с другом, – сказал Андрей, чуть запнувшись. Для него это было непросто.
– Привет, – Илья широко улыбнулся и, не дожидаясь приглашения, прошел в комнату.
Вадик недоуменно изогнул брови. Он почти все делал так – одними бровями, это была единственная выразительная часть его лица. Остальное терялось в его вечной щетине, удивительно густой для двадцатилетнего молодого человека.
– Кто это? – спросил Вадик.
– Очень хороший человек, – отрекомендовал Андрей. – Благородный и смелый. И вообще…
– О-о-о! – протянул Илья, останавливаясь перед импровизированным мольбертом – двумя раскуроченными тумбочками. – Опыты с формой? Два треугольника, между ними зигзаг и еще маленький треугольничек… Свежо.
Было видно, что он и рад бы не издеваться, да не может. Действительно, картина получалась так себе. Половина была еще не дорисована, но то, что уже находилось на холсте, вызывало лишь недоумение.
Андрею за Вадика стало неловко. Он верил, что Вадик настоящий художник. Да и как не верить? Вадик, обладая довольно высоким ИС, два раза в неделю мыл вагоны – на краски этого хватало. Он был либо талантлив, либо безумен. Большинство, естественно, усматривало второе. Но Андрей в него все-таки верил.
– Это не картина, – равнодушно сказал Вадик. – Вернее, не совсем картина. Не моя. Соседка ходит заниматься. Наташенька, ей восемь лет.
– А-а-а! – Илья расхохотался и хлопнул себя по ноге. – Купи-ил, купил!
Андрей почувствовал облегчение.
– Вадик, покажи что-нибудь из подлинного искусства, – сказал он.
– Из подлинного?.. – Тот, прищурившись, поскреб шею и вытащил из-за шкафа квадратное полотно. – Ты это еще не видел.
– Да я что… – отмахнулся Андрей. – Я не разбираюсь… Мне у тебя все нравится. Ну, кроме треугольников Наташенькиных.
Вадик укрепил картину на тумбочке и отступил в сторону.
– Прошу!..
Андрей увидел дерущихся людей. Потасовка была порядочная: человек сто, и все – по колено в крови.
Дрались люди не так, как Андрей с Ильей, а немного по-бабьи – кусая и таская друг друга за волосы. Впрочем, нарисованы они были хорошо, как настоящие, правда, очень мелко.
– Оп-ля… – растерянно сказал Илья. – Слушай, дружище… ты не обижайся, но это не ты писал.
– Я. Больше некому.
– Как назвал?
– Номер двадцать один.
– Двадцать первая работа? – спросил Илья уже без насмешек.
Кажется, он был шокирован, и удовольствия от этого Андрей испытывал больше, чем сам автор.
– Название ни к чему, – заметил Илья. – Название – это слова, литература, а в живописи все должно быть здесь, на холсте. В пределах рамки. Верно?
– Абсолютно, – сказал Вадик.
– А где предыдущие двадцать?
– За шкафом, под кроватью… Места у меня маловато.
– Да-а… – снова протянул Илья. – С композицией ты наворочал… Но это дело хозяйское. Отнесем на своеобразие манеры. А вот в рефлексах ты ошибся серьезно, тут уж тебя никакое своеобразие не оправдает.
– Согласен. Если смотреть так, то это ошибка. Но она же стоит неправильно.
– Чего? – нахмурился Илья.
Вадик, млея, перевернул картину. Андрей увидел те же сто человек, только вверх ногами. Вряд ли рисунок мог от этого что-то выиграть. Вдобавок Андрею не нравились туманные разговоры про «рефлекс». Это напоминало о бригадире.
– Невозможно… – выдавил Илья. Он был ошарашен.
– Если повернуть обратно, то ничего не найдешь. Хочешь убедиться? – сказал Вадик, переворачивая картину обратно.
Андрей молча пожал плечами. На его вкус, так было лучше. Люди не должны стоять на голове.
– Да… – произнес Илья скорее подавленно, чем восхищенно. – Кто тебя учил?
– Никто. Жизнь.
– Я не буду говорить, что ты гений… – начал он.
– И не говори…
– Но где твои выставки? Это должно быть доступно всем!
– Выставки?! – хмыкнул Вадик. – Ты с луны свалился! Какие у чера выставки? Мне даже в блоке их проводить запретили, я во дворе хотел… Спасибо, кисти не отнимают. А так – кто в гости придет, тот и посмотрит. Да это и не нужно никому.
– Даже во дворе не разрешили?! – возмутился Илья, но что-то вспомнил и осекся. – Вот сволочи… – буркнул он.
Вадик продемонстрировал Илье остальные работы, с первой по двадцатую. Андрея эти номера сбивали с толку, он бы предпочел, чтоб картины имели нормальные названия. Минут через сорок он откровенно заскучал.
Илья, напротив, все больше возбуждался. Под конец он уже не стоял, а нервно расхаживал по комнате, тревожа соседей своими возгласами.
У Вадика они пробыли до самого вечера. Новоиспеченные приятели обменялись сетевыми адресами, при этом Вадик сказал, что будет рад видеть Илью в любое время. Сам Андрей от него ничего подобного не слышал.
– Здорово ты в картинах разбираешься… – молвил он, садясь в лифт.
Илья щелкнул по кнопке и лукаво улыбнулся.
– Как же мне не разбираться? Я их ворую с шестнадцати лет. Воровал, раньше. Тебя это напрягает?
– Меня ваши «рефлексы» бесят. Я Вадика люблю и уважаю… но зачем вы картины вверх тормашками смотрели?
– Не знаю… наверно, я не смогу объяснить. Ну, вот представь себе добро. Добро в принципе, как образ.
– Ну, представил, – сказал Андрей, хотя это была не правда.
Они вышли на площадку, но Илья остался возле кабины.
– И представь себе зло, тоже образ, – продолжал он. – А теперь представь, что Добро и Зло – это одно и то же. И ты это увидел. Идея, конечно, старая, но твой Вадик ее по-новому показал. И почти доказал. Нет… Я же говорил – не поймешь.
– Чего ж непонятного? – насупился Андрей. – Слушай! А ты в тюрьме часто сидел? Как там? Вообще.
– Там-то?.. Хреново. Везде хреново. Столько тюрем повидал, а такой, чтоб хорошо было – нет. В Архангельске холодно. Под Рейкьявиком тоже холодно. Не как в Архангельске, но все равно не курорт. В Лиссабоне жарко. В Банджармасине тоже… Ты бывал в Банджармасине? Ну и правильно. Очень жарко… И сыро. Под ногтями все время нарывает, и писаешь, как будто подцепил чего… А в Тегусигальпе мотыльки, столько мотыльков, что с ума сойти. От них ночью вентиляция гудит громче вертолета. Попробуй, засни! Однажды сетка порвалась, и они ко мне в камеру повалили. Вот где мрак-то был. Пока охрана с гидрантами разобралась, эти твари на мне майку сожрали. Месяц в больнице… Потом, правда, половину срока скостили, как психически травмированному, но оно того не стоило.
– Неужели везде климат плохой?
– Почему? Во Флориде нормальный. Только там с педиками проблема.
– А в чем проблема-то?
– Да много их там очень, вот и проблема. Тебе любой подтвердит: во Флориде самая паршивая отсидка. Лучше в Якутске, и больным, чем во Флориде, и здоровым.
– Это что, стихи такие?
– Стихи?.. Нет, проза, – усмехнулся Илья. – Но меня это уже не касается. Покончено. Навсегда. Видишь, на работу устроился. Все, как у людей.
– Да, работа у нас хорошая. Барсик только болеет. Какой-то гад снял кепку с таблички… Если честно, я ведь сперва на тебя подумал, – признался Андрей. – Но ты на такое не способен.
– Барсик?..
– Наше существо. Чумаков его чудовищем называет. Сам он чудовище…
– А при чем тут кепка?
– Не поймешь. Это тебе не картинки. Это живое… Давно ты опустился? – спросил Андрей.
– Я с детства такой… чер.
– Не ври.
– Хорошо, не буду. Но как ты догадался?
– Когда ты Вадику про выставку начал… Черы об этом не думают. Мы просто живем, и все.
– Я не хочу, чтобы кто-то знал. Ну, что я чужой.
– Здесь все чужие.
– Ты меня не выдашь?
– Я?!
Андрей вытаращил глаза. Его давно уже подмывало раскрыть Илье свою тайну, но выдать кого-то другого…
Он почувствовал, что сейчас начнет рассказывать про Сергея Сергеевича, и достал ключи. Хватит и того, что он проболтался профессору.
– Я могу на тебя надеяться? – спросил Илья.
– Я ведь обижусь…
– Извини. Спасибо.
Илья махнул ему рукой и зашел в лифт. На душе было как-то странно. Он не догадывался, что среди черов тоже есть талантливые люди. И он не предполагал, что когда-нибудь скажет вонючему черу два таких слова подряд: «извини» и «спасибо»…
Андрей, не включая свет, прошел на кухню. В банке оставалось еще немного заварки, а печенье у него не кончалось никогда. Поставив чайник, он вспомнил, как Илья с Вадиком обсуждали картины, как им обоим было приятно, и улыбнулся. Вот если б еще самому так же все понимать… а то – «добро», «зло», всякая философия… Нет, для этого нужны мозги покрепче. Разве что Сергей Сергеевич поможет…
Завтра, уже скоро. Если все получится… Ух-х!! А вдруг он тоже начнет разбираться в картинах? Или нет, лучше в чем-нибудь другом, специалистов по картинам и без него хватает. В чем же тогда?
Андрей положил подбородок на кулаки и задумался. До ночи он так и не нашел себе подходящего дела, зато интересно провел время. Перебрав в уме сотни профессий, он пришел к выводу, что занятия лично для него пока еще не изобрели.
Это должно быть что-то немыслимое, решил Андрей.
