Книга: Затерянные среди звезд
Назад: ГЛАВА 39
Дальше: ГЛАВА 41

ГЛАВА 40

Лишь когда стих звук царапающих по камню когтей, лишь когда вытянутая узкая спина последнего грайра исчезла в проходе и она вновь осталась одна, Элайн смогла совладать с охватившим ее паническим, почти безумным ужасом.
Это чувство досталось ей в наследство от первого укуса. Испытав на себе однажды полное порабощение своего сознания чужим разумом, она знала, каково сейчас Неверову… И скорее всего именно эта мысль помогла ей взять себя в руки настолько, чтобы понять — грайры не обратили на нее ни малейшего внимания. Акванты оказались правы.
Она не существовала для грайров, оставаясь невидимой под колпаком помеченного ими ментального поля.
Ощущение собственной неуязвимости придало ей немного бодрости — ровно столько, сколько требовалось для того, чтобы поверить в стоящую перед глазами кошмарную картину. Согнутого, медленно бредущего в окружении грайров Степана… Его больше не было с ней… Он все еще жил, она все еще чувствовала слабое биение его ментального поля, но на него уже накладывался узор чужого разума — это был теперь не Степан…
Ему еще можно было помочь, еще не поздно. Ведь он однажды помог ей в такой ситуации, не побоявшись для этого проникнуть в этот город живых мертвецов…
Но для его освобождения нужно уничтожить грайра, отравившего его своим ядом… Сделать это необходимо как можно быстрее, пока мозг Неверова, его воля к сопротивлению и ощущение собственной индивидуальности окончательно не растворились под прессом чужого сознания…
Если бы у нее хватило сил сразу же последовать за пленными, не выпускать их из виду… Но момент был безнадежно упущен. В этом проклятом городе среди миллиона безликих, похожих друг на друга как две капли воды созданий ей никогда не найти того грайра, который был ей так нужен…
И вдруг в эту минуту отчаяния в ее мозгу вспыхнула необыкновенно яркая картина: распустив свои перламутровые крылья-паруса шел по искантскому морю огромный живой корабль. Из-под крышки раковины выглянуло знакомое личико Козявки и улыбнулось ей.
Что-то горячее, пульсирующее ощутила она под своей блузой, в том месте, где висел подаренный ей жемчуг, словно забилось у нее в груди еще одно сильное, не знающее страха сердце.
И вслед за этим, отметая все сомнения, родилась простая, очевидная мысль: да, она не может уничтожить грайра, поработившего Степана. Но зато она может уничтожить всех грайров! Во всяком случае, может попытаться это сделать…
Ей предстоял долгий и трудный путь. Она знала, что поиски грайранской матки в огромном подземном городе займут немало времени. Одновременно ей придется заботиться о Степане. Попытаться помочь ему сохранить сознание и волю к сопротивлению. Для этого она сможет использовать возникшую между ними телепатическую связь.
Она хорошо понимала, насколько это опасно — как только она начнет передачу, грайры узнают об этом и попытаются найти источник… Но она знала и другое — без ее помощи Степану не выдержать. В самый трудный момент, когда она боролась с психотропным ядом, проникшим в ее кровь, он все время оставался с ней рядом, просил не сдаваться, подбадривал, вселял надежду… Сейчас ей предстояло вернуть долг…
К тому же для нее все оказалось гораздо серьезней. Без Степана жизнь теряла всякий смысл.
Усилием воли она попыталась ослабить инстинктивную защиту, возникшую в ее мозгу, и едва сдержала крик от разорвавшейся в голове боли. Слишком велико было давление окружавшего ее чужого ментального поля огромной силы, управлявшего всей жизнью подземной колонии.
Чужие приказы ворвались в ее мозг, едва не разрушив его. Ей пришлось учиться приоткрывать лишь небольшую щелочку в своей защите и вести передачу в очень узком диапазоне. Но она была способной ученицей. Общение с семейством Октопусов не прошло для нее бесследно, изменив и усилив ее способность управлять телепатическим полем своего мозга.
Ей предстояла невероятно сложная задача: в окружавшем ее ментальном хаосе найти ауру Степана, слабеющую с каждой минутой. Контакт не восстанавливался, и даже само ощущение его ауры постепенно слабело. Не зная, слышит ли он ее, она продолжала попытки вселять в него надежду или хотя бы дать почувствовать, что он не одинок в этом страшном перевернувшемся внутри его сознания мире.
Беспрерывно продолжая это опасное занятие, она медленно брела вперед и вниз, сама того не сознавая, почти инстинктивно, повторяя путь, проделанный грайрами, атаковавшими галерею.
Возможно, остался какой-то ментальный след, возможно, ее вела интуиция, но через некоторое время она очутилась перед широким нижним туннелем, по которому тек не прекращающийся ни на секунду, плотный поток белесых, мерзко пахнувших, вызывавших в ней почти патологическое отвращение тварей.
И она понимала, что ей придется войти в этот поток, вновь ощутить на своем теле отвратительные прикосновения их жадных, вечно ищущих пищу усиков… Чем это закончится для нее? Новым укусом? Она не знала…
Грайры, обладавшие очень плохим зрением, постоянно ощупывали друг друга своими усиками-антеннами. Возможно, таким образом они передавали друг другу какую-то информацию. Если это так, ее сразу же обнаружат…
В конце, концов опыт, приобретенный на этой планете, был не таким уж большим, и она все еще оставалась изнеженной, земной женщиной. То, что ей предстояло, было выше ее сил, но иногда приходится преодолевать предел собственных сил, если не для себя, то для дорогого человека. Зажмурившись, не переставая мысленно звать Степана, она бросилась в этот живой поток, как бросаются в ледяную прорубь.
В то же мгновение, соприкоснувшись с телами грайров, она ощутила что-то вроде электрического удара и закричала от боли. Затем ее закружило в их живом потоке и понесло вперед.
Неверову было хорошо. Ему было хорошо так, как никогда не бывает хорошо человеку в обычном состоянии. Его мозг отдыхал, и тело, частично отключенное от мозговых рецепторов, не посылало никаких сигналов, за исключением зрения и слуха.
Зачем ему оставили зрение и слух, он не знал. Их наличие его несколько раздражало, поскольку мешало полностью погрузиться в нирвану, к которой он был близок как никогда.
Тело шагало. У него теперь были свои собственные цели, которые совершенно не касались Неверова. Даже наличие принадлежавшего ему имени вызывало некоторые сомнения.
Дело в том, что любое воспоминание, едва сформировавшись в памяти, тут же забывалось, и больше он уже не мог его вызвать. Это было хорошо, потому что еще на один шаг приближало его к полной нирване. Но где-то в глубине его мозга зудел назойливый комар, мешавший полностью расслабиться и отдохнуть от всех тяжких забот, сопровождавших человека на каждом шагу его жизни. Бедные люди…
Теперь он мог думать о них отстраненно, словно сам уже не принадлежал к этому племени. Полностью завершиться процессу перехода мешал лишь проклятый комар. Если бы он смог его обнаружить…
Но комар ускользал, уходил от его внутреннего взора, не позволял сфокусировать на себе внимание и сразу же возникал вновь, в другом месте.
В издаваемых им звуках была какая-то логика, какой-то смысл, которого он не мог объяснить. Он и не испытывал ни малейшего желания разбираться в значении этих звуков, его задача была гораздо конкретнее и проще. Следовало изловить проклятого комара и заставить его замолчать.
Вот только он не мог понять, почему это следовало сделать… Конечно, комар мешал ему полностью расслабиться, но в то же время он вносил какое-то разнообразие в его теперешнюю действительность, и, самое главное, Неверов знал, что приказ уничтожить комара исходит не из его собственного сознания… Тогда откуда же?
Этот проклятый вопрос раздражал его гораздо больше комариного зудения.
— Степаааан! Стеееепаааан! — зудел комар. — Ты меня слыыышшшишшшь?
— Слышу, слышу! Вот погоди, доберусь до тебя, тогда и поговорим!
— Это хорошо, что ты меня слышишь! — обрадовался комар. — Ты можешь показать мне грайра, который тебя укусил?
— Тогда ты отстанешь?
На это комар ничего не ответил, но в надежде на то, что он заинтересуется новой жертвой, Степан попытался выполнить его просьбу.
Однако это оказалось совсем непростой задачей. Мышцы глазных яблок не повиновались ему, он видел перед собой лишь прыгающее изображение стен туннеля, на которые случайно попадал его окостеневший взгляд.
— Нет. Не получается.
— Ты знаешь, почему не получается?
— Потому что я этого не хочу!
— Нет, ты этого хочешь! Хочешь, но не можешь! Твои собственные глаза не подчиняются тебе больше! — дразнил его комар, и впервые за все время после укуса Неверов ощутил что-то похожее на раздражение не на комара, а на себя самого, на собственное тело, неспособное выполнить простейший приказ. Вместе с этим раздражением он впервые почувствовал резкую боль от пересохшей роговицы глаз, он даже моргнуть не мог ни разу!
Наверно, ему был нужен именно этот, простейший, примитивнейший толчок понимания и злости, заставивший его цепляться за ощущение боли и постепенно вызывавший цепную реакцию медленного восстановления контроля хотя бы над элементарными функциями собственного организма.
Впервые Элайн почувствовала, что ею заинтересовались, когда прошла двенадцатый ярус туннелей. Все это время она продолжала двигаться вперед и вниз, полностью отдавшись на волю живого потока грайров, стиснутая со всех сторон, почти задохнувшаяся от вони, потерявшая представление о времени и о том, что с ней происходит.
Лишь повторявшиеся время от времени болезненные электрические удары, когда ее начинал обнюхивать очередной грайр, возвращали ее к действительности, но грайр тут же терял к ней всякий интерес, и поток нес ее с собой, как щепку.
Чтобы совершенно не раствориться в окружавшем ее кошмаре, она считала уровни спуска, и продолжала звать Степана. На двенадцатом уровне она почувствовала ищущий ее луч… Может, это был совсем не луч, но в ее внутреннем зрении он выглядел именно так. Широкий луч красноватого света медленно двигался от головы колонны грайров к тому месту, где она находилась. Она сразу же прекратила передачу, но луч все равно приближался к ней.
Тогда она представила, что стоит совершенно в другом месте, где-то впереди, в осмотренной лучом зоне. Очевидно, это помогло, потому что луч скользнул по ней, не замедлив движения, и ушел дальше, в глубь галереи. Внимательно прислушавшись внутренним слухом к окружавшему ее пространству, она поняла, что многое изменилось, с тех пор как она покинула галерею.
Недавно еще стройная колонна грайров, двигавшаяся как единый гигантский организм, теперь распалась на отдельные островки, перемещавшиеся судорожно и неуклюже. Порой они сталкивались друг с другом, добавляя неразбериху и хаос в стройное движение колонны. Но главное было не в этом. Впервые она ощутила панику и растерянность в управлявшем ими мозге.
Он состоял из сотен тысяч отдельных единиц, и в этом была его главная сила — сила неуязвимости, но в то же время в этом заключалась и слабость такого мозга. Малейшие признаки паники и хаоса нарастали в рядах грайров лавинообразно, и вернуть их в единый, точно настроенный ансамбль было совсем непросто.
Грайранский мозг по привычной схеме искал врага во внешнем мире, он не мог предположить, что враг скрывается внутри него самого! И в этом сейчас было главное преимущество Элайн.
Очевидно, яд из выпущенных ими стрел начал все-таки действовать, он еще не достиг жизненно важных центров колонии, но уже породил замешательство и растерянность в ее рядах.
Элайн прекрасно понимала, что это лишь временный успех, что грайры вскоре опомнятся, перекроют каналы с ядовитой пищей, передававшейся от одного члена колонии к другому. Если понадобится, они ни на секунду не остановятся перед тем, чтобы уничтожить всех зараженных ядом грайров.
У нее оставалась единственная надежда вернуть Неверова, пока враг в замешательстве, пока психологический пресс на мозг Степана ослаблен всеобщей паникой среди грайров. Если он сам не захочет ей помочь — все бесполезно. Одной ей не справиться. Драгоценное время будет упущено, грайры опомнятся и обязательно найдут ее…
Она слишком устала, слишком измучена, у нее уже не осталось физических сил, чтобы двигаться дальше в этом нескончаемом потоке белесых тварей, ей хотелось упасть и забыться… Смерть под тысячами когтистых лап, которые пройдутся по ее телу и разорвут его на части, уже не казалась ей такой ужасной. Лишь мысль о Степане заставляла двигаться дальше, заставляла собрать воедино все оставшиеся силы и говорить с ним, говорить, несмотря ни на что, уверенно и бодро, чтобы вдохнуть в него волю к жизни, ту самую волю, которую сама она теряла каплю за каплей, словно вода сочилась на раскаленный песок из лопнувшего сосуда…
Гнев тоже может стать оружием. И не таким уж плохим. Степан понял это, когда вслед за контролем над глазами к нему вернулась способность контролировать собственные мысли.
— Твой грайр не должен ни о чем догадаться. Но ты все время должен помнить о нем! Помнить о том, что каждый сантиметр пространства, отвоеванный тобой, — это еще один шаг к свободе! Сила воздействия грайра полностью зависит от того, насколько близко он от тебя находится. Отдаляйся от него но медленно! Самое главное, чтобы он ничего не заметил, пока ты не обретешь полный контроль над своим телом. На самом деле они не такие уж сильные и не такие опасные, какими кажутся нам. Они страшны только своими укусами — но лишь один укус имеет значение! Если ты сумеешь с этим справиться — они станут для тебя не опасны. Ведь я уже прошла через это, я знаю!
Голос Элайн больше не был похож на голос комара. Он убеждал, приказывал, звал его. Но главное все-таки были гнев и злость на себя самого за допущенную оплошность, за ситуацию, в которой оказались его друзья, за то, что боролась за них всех лишь одна слабая женщина…
Ему очень сильно хотелось пить. А они как раз проходили мимо чистого подземного озера. Длинные сверкающие сосульки сталактитов свешивались с потолка до пола пещеры, и с них непрерывно капала вода — этот звук сводил его с ума.
Колонна грайров обогнула озеро, оно вот-вот должно было остаться позади…
Он так и не понял, был ли его бросок к воде инстинктивным рефлексом или он сумел рассчитать свои силы настолько, чтобы одним рывком оказаться в озере. И лишь когда ледяное прикосновение воды окончательно отрезвило его затуманенный мозг, он понял, что лучшего решения и быть не могло — ведь грайры панически боялись воды и всячески избегали ее! Вспомнив об этом, он бросился вперед, погружаясь все глубже, сначала по колено, потом по пояс, потом его подхватило стремительное течение подземной реки, и спустя несколько минут он понял, что остался совершенно один. В полностью заполненном водой туннеле не было ни одного грайра, и вода стремительно уносила его все дальше от них.
Назад: ГЛАВА 39
Дальше: ГЛАВА 41