Глава 5
Для узника время течет медленно, и я мог себе позволить неторопливо обдумать все странные вещи, приключившиеся со мной за последние месяцы. Чего стоит, к примеру, история с датой рождения в моей карточке? Если Гагаров ее выдумал — то зачем? Если нет, то почему я об этом ничего не знаю? Хотя карточка личного учета никогда не выдается на руки, должны же были раньше обратить внимание на такой ляп! Нынче две тысячи триста сорок шестой, и выходит, если верить карте, я родился триста лет назад, в две тысячи восьмом… Что-то мне эта дата напоминала. Что-то чрезвычайно важное, и мне никак не удавалось вспомнить — что именно. События до двадцать восьмого года помнил отлично. Лицей космонавтики на Земле, общежитие, лица студенческих друзей. Долгие политические споры по вечерам о национальной независимости, об интервенции Комора, не знающего предела для собственных аппетитов. Но дальше в памяти провал — словно наглухо закрытая дверь… За ним лишь лица незнакомых людей, обрывки непонятных фраз…
Конечно, это все шуточки гипноблока. Насилие над человеческой психикой не проходит бесследно. Узнать бы, кто мне его поставил… после того как я потерял сознание в подземельях Лимы. Прошло не меньше шести часов, прежде чем я вновь обрел контроль над собой. Многовато для простого сонара. За это время могло произойти все что угодно… И опять мои мысли, в который уж раз, вернулись к Илен.
Видимо, мне никогда теперь не удастся избавиться от этого воспоминания…
Я видел се обнаженной в своем гостиничном номере, когда побежденная наконец моими ласками, она не смогла уже скрывать ответной страсти. Хотя, надо отдать ей должное, старалась оставаться простой статисткой до самого последнего момента.
Словно хотела подчеркнуть, что ни на что большее, кроме ее обманом полученного тела, я не имею права…
Теперь эта сцена приобрела надо мной странную власть. Я вновь видел лицо Илен, за минуту до того, как она повернулась, открыла дверь и молча, навсегда ушла из моей жизни. Лицо ее чуть заострилось, чуть смазались его черты, удлинились волосы — сейчас это было лицо другой женщины. До боли знакомое и незнакомое — одновременно. Я видел ее так ясно, словно она стояла тут, в моей замусоренной железной клетке.
Оля взглянула на меня перед тем, как выйти, и от ее василькового взгляда мной овладело необъяснимое оцепенение. Полусон-полуявь. Воздухопроводы работали плохо, и затхлый, пахнувший горелым пластиком воздух донимал меня даже во сне. В конце концов я окончательно проснулся от вони. Пахло чем-то едва ощутимым, отвратительно мерзким, но не горелым пластиком. Самым неприятным показалось то, что запах был мне определенно знаком, но я никак не мог вспомнить, что он должен означать. Хотя в минуту пробуждения на какую-то долю мгновения мелькнула и пропала странная мысль о том, что я совершенно точно знаю все об этом запахе. А потом, проснувшись окончательно, ничего не мог вспомнить. Опять гипноблок?
И тут я почувствовал, что дело здесь совсем не в гиплоблоке…
Двенадцать витязей, стоя спиной к спине у скалы, высокой и узкой, отражали атаку. Они стояли здесь давно и рубились яростно. Им некуда было отступать, потому что позади была отвесная скала, а на ней замок, который они охраняли…
Битва продолжалась долго. Слишком долго. И усталость я чувствовал такую, словно стоял среди них…
Картина казалась яркой и сочной, будто я ощущал на себе самом всю тяжесть этой битвы. Неумолимый натиск врагов и безмятежность… Самое непонятное — безмятежность. Потому что в их сердцах не было ни ненависти, ни горечи. Я знал это совершенно точно, как и то, что битва уже проиграна и враги через несколько бесконечных минут ворвутся в замок, переступив через наши поверженные тела. И это ничего не меняло, значение имела лишь сама битва, лишь то, по какую сторону скалы стоял каждый из нас…
Сталь звенела от ударов, и искры, голубые, яркие, вместе с каплями нашей крови падали в траву, оставляя на ней несмываемый след…
Замерев, я всматривался в эту, не имеющую отношения к данности картину.
Но наваждение уже отпускало, таяли стены замка, похожие теперь на разорванные ветром клочья тумана. В последний миг мне показалось, что остатки видения уходят сквозь многометровую титанитовую стену корабельного борта, не ощущая преграды. И оттуда, им навстречу, тянутся длинные лучи звезд…
Окончательно я очнулся от гулкого удара, потрясшего корпус «Рендболла».
Казалось, гигантская металлическая туша корабля содрогнулась всем своим нутром.
Характерный протяжный вой тормозных и поворотных двигателей, скрежет металла от переходных причальных тамбуров означали, что к нам прибыли гости.
Встреча в космосе с другим кораблем не такое уж частое событие. Но сколько я ни прислушивался, толстенные переборки не донесли до меня больше ни единого звука.
Утром стюард, подавая завтрак, тихо прошептал: «Ночью пришел рейдер из Лимы. С вами хотят говорить. Тайные люди — очень важный беседа».
Больше мне ничего не удалось узнать, несмотря на все старания. Стюард лишь прижимал палец к губам да кивал на неработающие телесканеры, словно не он сам в прошлый раз сказал мне о том, что они неисправны. Выскальзывая за дверь, он шепнул лишь одно слово: «Ждите!»
Одетый в новую, недавно выданную форму, начальник службы безопасности «Рендболла» лейтенант Лоуэлл сидел в своем кабинете один и, пощипывая верхнюю губу, усы на которой все никак не могли занять отведенное им в мечтах место, читал новый, только что полученный из центра приказ. Приказ пришел нарочным с рейдера, и поскольку такого никогда еще не случалось, Лоуэлл читал приказ старательно, как криптограмму, желая уловить скрытый между строчками смысл.
Но то ли такого смысла не было вообще, то ли у Лоуэлла не хватало для этого опыта, ничего, кроме банальнейших казенных фраз, извлечь из документа ему не удавались.
«Вам предписывается… Обеспечить необходимую секретность… Предоставить полную самостоятельность… Поступаете в распоряжение…»
— Я им что, кукла? — спросил Лоуэлл, обращаясь к письменному столу, на что тот, естественно, ничего не ответил. Тогда лейтенант решительно встал и прошелся по кабинету, все убыстряя шаг. В голове почти мгновенно сложился отличный план предстоящей операции, не той, которая предписывалась ему приказом, а придуманной самостоятельно и предназначенной обеспечить полную ясность происходящего для него лично.
Гости пожаловали минут через сорок. Двое — в форме инженерной службы крейсера, третий оказался моим старым знакомым, боевиком Ловинского, тем самым, с которым мне пришлось драться. Критонов сопровождал нас и в подземельях Лимы, однако сейчас сделал вид, что не узнал меня. Я охотно последовал его примеру, поскольку человек этот мне не понравился своей жестокостью и непредсказуемостью поступков.
А после случая с сонаром я вообще не слишком доверял людям Ловинского. Совершенно непонятно, как этот человек очутился на «Рендболле». Неужели для его доставки отправили специальный корабль? Это казалось слишком невероятным.
Сдержав свое любопытство, я промолчал, внимательно разглядывая своих гостей. Тот инженер, что был постарше, держался непринужденно и своей улыбкой, показным добродушием старался заранее расположить меня к себе. Второй, совсем почти мальчишка, с едва пробивающимися усиками, прятал взгляд и топтался у самого входа, почему-то не желая, чтобы я обратил на пего внимание, и тем самым, разумеется, вызывал к себе наибольший интерес. Форма на нем сидела мешковато, словно наспех подбиралась с чужого плеча. Он не задавал вопросов и ни разу не поднял глаз.
Разговор начал тот, что постарше. Представился он как уполномоченный Тетрасоюза Ларсон. Выходило, Комор отправил рейдер за четыреста парсеков, чтобы любезно предоставить своим политическим противникам возможность встретиться со мной.
Критонов предпочел в разговор не вмешиваться, и все это начинало сильно смахивать на плохой любительский спектакль с переодеванием.
Ларсон говорил о чести, о том, что я в неоплатном долгу перед Тетрасоюзом, спасшим мне жизнь, и организовавшим побег с Лимы. Суть его путаного монолога в конце концов свелась к тому, что настала пора действовать. На «Рендболле» все готово для захвата корабля людьми Тетрасоюза, а мне предназначена во всей этой детективной истории роль штурмана, которую я якобы уже обещал Ловинскому.
— Бунт в открытом космосе по законам Комора карается смертью. Рисковать жизнью ради интересов Тетрасоюза, к которому я не имею ни малейшего отношения, не такая уж малая цена. Почему, собственно, вы думаете, что я соглашусь на такое предложение? Что касается бегства с Лимы, то, мне помнится, меня доставила на этот корабль полицейская служба корпорации.
Ловинский преспокойно позволил корпорации загнать меня в угол, чтобы удобней было потом из него выуживать. Это злило меня больше всего. Мною просто пытались воспользоваться в своих интересах деятели Тетрасоюза и любезно предоставили мне роль пешки в своих непонятных играх.
— Послушайте, Крайнов, в конце концов, мы можем найти другого человека. На рудниках Сверсона живут недолго… И выбор у вас небольшой.
— Выбор у меня действительно небольшой. Но тем не менее я отказываюсь от вашего предложения.
— Вы не можете этого сделать! Мы готовили всю операцию в расчете на вас, мы затратили массу средств, времени, мы рисковали жизнью наших сотрудников!
— Очень сожалею. Меня просто забыли спросить о согласии вовремя.
— Может быть, мне просто пришить его? — спросил Критонов.
— А корабль поведешь ты, что ли? Скажите прямо, Крайнов, чего вы хотите? Денег?
Ларсон уже с трудом владел собой. Я вовсе не собирался провоцировать его на непродуманные крайние действия. В конце концов, Критонову ничего не стоило воткнуть нож в любого человека.
— Мне хватает моего заработка. Но если вы отдадите «Рендболл» под мое начало, тогда, я, возможно, соглашусь.
Честно говоря, я сам удивился этой фразе, она прозвучала неожиданно, помимо моей воли. Я не собирался становиться капитаном, даже не думал об этом — и вдруг на тебе!
— Я не могу этого сделать без согласия штаба! У нас уже есть человек, которому будет поручено командование Кораблем…
— Кто он? — впервые вмешался в разговор тот молодой инженер, что все время держался в сторонке. Его вопрос явно не понравился Ларсону.
— Когда придет время, вам сообщат!
— Видите, как мало вы доверяете собственным сотрудникам! — Я сразу же воспользовался подвернувшейся возможностью. — А еще хотите, чтобы я вам доверял! Нет уж, только если управление кораблем будет в моих руках — я соглашусь рискнуть.
— Я предупреждал вас о том, что Крайнов ненадежен! Мы не можем ему доверять. А теперь он знает слишком много и его придется ликвидировать! — гнул свое Критонов.
— Откуда вы знаете о его неблагонадежности? Это ваша собственная выдумка?
— Нет! Это данные разведотдела, он хочет использовать Тетрасоюз в своих личных целях!
«Опять Илен! — подумал я. — Сколько еще раз мне придется жалеть о своем опрометчивом поступке?»
— Сейчас бесполезно спорить о том, кто будет командовать кораблем. Сначала нужно его захватить. Потом я свяжусь со штабом, и мы решим эту проблему. — Пирсон попробовал еще раз обойти мое условие, но я твердо стоял на своем.
— Так дело не пойдет. Мне нужны гарантии.
— Вы даже не представляете, к чему меня вынуждаете и какие трудности нас ждут! Проще всего мне было бы пообещать вам сейчас все что угодно! — В его голосе слышалось отчаяние.
— Вы прекрасно знаете, что это не так. В любом случае, кроме меня, управлять «Рендболлом» у вас некому, иначе вас бы здесь не было. Ну а в штурманской рубке у меня всегда будет возможность проверить, как выполняются мои приказы.
— Чего вы добиваетесь, Крайнов? Славы? Она весьма сомнительна. Шансов довести операцию до успешного конца у нас не так уж много! Центральный компьютер напичкан защитными блоками, еще до начала операции его придется вырубить, иначе автоматика пошлет на базу аварийный сигнал. «Рендболл» поведут вручную.
— Это невозможно. Это просто за пределами человеческих возможностей.
— Я ведь не говорил, что мы останемся вовсе без техники. Все вспомогательные системы сохранят работоспособность, будет нарушена лишь общая координация их взаимодействия.
— Даже в этом случае мы, скорее всего, попросту разрушим корабль. Человеческий мозг не способен работать со скоростью, необходимой для управления кораблем в момент перехода.
— Нам понадобится всего лишь сменить координаты и выиграть время. Кибернетики у нас опытные. В конце концов они овладеют ситуацией, для этого необходимо лишь несколько часов.
— Ну хорошо. Давайте на время забудем о технических проблемах и предположим, что все удалось. Корабль захвачен, кибернетики справились с программами центрального компьютера. Что дальше? Что вы собираетесь делать с «Рендболлом», если все удастся?
— Но я же вам говорил…
— Нет, я спрашиваю не о стратегических планах Тетрасоюза. Меня интересует, что будет с нами со всеми после того, как весь флот Комора бросится за нами в погоню? Не могут же они оставить без последствий подобный инцидент! Они сделают все от них зависящее, чтобы уничтожить мятежный крейсер как можно скорее.
— Мы не будем ввязываться в драку с флотом Комора. У нас есть план, на разработку которого ушло немало сил и времени. Мы слишком дорого заплатили за излишнюю доверчивость и не собираемся повторять ошибок. Вам достаточно знать, что для осуществления нашего замысла нужен не просто штурман, а специалист, способный вывести «Рендболл» вручную, без центрального компьютера, хотя бы в мертвую зону гиперперехода.
И тогда я снова с чистой совестью отказался. Они требовали от меня невозможного.
Тем не менее они попросили меня еще раз подумать и дали на размышление несколько часов. Значительно меньше Гагарова. Время поджимало. Всем нужен был штурман. Но за этим скрывалось и нечто иное. Слишком повышенный интерес к моей особе, начиная с Лимы. Наличие следов гипноблока в моей памяти… Похоже, сведения, которыми я располагал, представляли для кого-то чрезвычайную ценность, к сожалению, я и сам не мог ими воспользоваться.
Корпорации Комора, Тетрасоюз… Сейчас оба эти понятия слились для меня, и я затруднялся определить, где кончается одна организация и начинается другая…
Может быть, этой границы не было вообще. Может быть, организация Ловинского — фикция, пустышка для обмана простаков, вроде меня… Может быть, Тетрасоюз всего лишь один из отделов все той же вездесущей тайной корпорации?
Слишком много у них было общего, и потом, если реального противника не существовало — его следовало создать искусственно.
Эта не такая уж сложная мысль могла прийти в голову кому-то из руководителей корпорации, и тогда появился Ловинский, со своим разветвленным и крайне «опасным» для Коморы Тетрасоюзом. Подобная идея могла принести корпорации много субсидий и дополнительных правительственных фондов.
Не в этом ли причина моего неожиданно возникшего стремления к самостоятельности?
Я не доверял Ловинскому и не желал больше рабски трудиться на интересы Комора. Я мог рассчитывать только на себя — но в одиночку невозможно установить контроль над «Рендболлом». Нужны были новые союзники, новые друзья. Сидя взаперти, немногого добьешься.
И тут я впервые заметил, что не работавшие до сих пор сканеры в моей камере включены… Наш разговор подслушивался. События начали развиваться стремительно, словно кто-то отпустил туго натянутую тетиву.
Глава 6
Лоуэлл вернулся в кабинет раздосадованный и совершенно не удовлетворенный ходом своей собственной операции. Несмотря на хорошо продуманный план, узнать ничего стоящего так и не удалось. Ни его личное присутствие на совещании заговорщиков с Крайновым, ни организованное без ведома капитана прослушивание не помогли ему установить главного — чем простой штурман мог до такой степени заинтересовать две самые могущественные организации империи.
А время поджимало. Лоуэлл прекрасно понимал, что скрытое на рейдере спецподразделение долго там не останется. Оно вот-вот приступит к выполнению основного задания, и Крайнов, вместе со своей тайной, уплывет от него навсегда.
Все честолюбивые планы придется тогда отставить.
Конечно, можно было сыграть в хорошего служаку, доложить в центр о готовящемся восстании, о раскрытии им лично целого заговора — это принесло бы ему повышение в звании по крайней мере на два пункта. Но не более того… Такая перспектива совершенно не удовлетворяла неожиданно пробудившиеся аппетиты молодого лейтенанта.
Сбросив отвратительный синий костюм инженерной службы, Лоуэлл облачился в привычную и удобную форму. Сама одежда не много значила, но она помогла ему вновь обрести утраченную уверенность в себе.
Единственное, что сулило хоть какой-то успех в сложившейся ситуации, это оттяжка или срыв задания спецгруппы. Только это позволило бы ему выиграть необходимое время и самому разобраться с Крайновым. Но как это сделать? С космодесантниками шутки плохи…
— Я придумаю что-нибудь. Я обязательно придумаю! — как заклинание произнес Лоуэлл вслух и не заметил, что после этой фразы экран давно сгоревшего монитора на нижней полке стеллажа непонятным образом замерцал под толстым слоем пыли и давно обесточенный прибор вновь обрел утраченную жизнь.
Шестеро десантников из спецподразделения капитана Мейлера отчаянно скучали, полностью изолированные от команды крейсера.
Изматывающее нервы непонятное ожидание, соблюдение первой группы секретности и вообще вся эта странная операция по захвату одного-единственного человека, находящегося к тому же под арестом, действовали на людей не лучшим образом.
Задание на первый взгляд казалось слишком простым для полностью укомплектованного десантного звена. Такое подразделение, в случае необходимости, могло захватить город или взять под свой контроль корабль типа «Рендболл» — и вдруг приказ: доставить на базу одного-единственного человека. Они привыкли не доверять простым и легким, с первого взгляда, заданиям. Разговоры в кубрике давно уже не нравились Мейлеру. Он ждал лишь повода, чтобы вмешаться и пресечь подспудно зреющее недовольство.
— Сидим тут, как крысы в мешке, а наверху решают, когда нас бросить в очередное пекло!
— Кто он такой, этот космик, ради которого нас сюда прислали?
— Начальству видней, кто он и зачем понадобился! — решительно вмешался Мейлер. — Наше дело выполнять приказ! Начинаем через пятнадцать минут!
Эта долгожданная фраза вызвала в кубрике десантников оживление, которое можно было сравнить разве что с получением внеочередной увольнительной на берег.
Мейлер, считавший излишним любые напутствия и указания перед самым началом операции, на этот раз не удержался от замечания: — Чтобы все было тихо. Арестованного доставите на рейдер без единой царапины.
Они бежали по кормовым палубам «Рендболла», разбившись на три двойки, в точном соответствии с инструкцией.
Случайно встреченные матросы палубных команд мгновенно отключались выстрелами парализаторов. Придя в себя через час, они могли лишь вспомнить сверкнувшую перед глазами синеватую вспышку да каких-то крабообразных чудищ, на которых походили люди, облаченные в скафандры высшей биологической защиты.
Один только Мейлер выглядел в этой стремительно передвигающейся группе инородным телом. Он был в темном облегающем спецкостюме без защиты и походил скорее на аквалангиста, чем на десантника. Но внешний вид этого седого, слегка сгорбленного от постоянных тренировок воина был обманчив. В случае необходимости он мог, воспользовавшись только ему одному доверенной прямой телепа-связью с центральным компьютером корабля, вызвать для их поддержки всю энергетическую мощь генераторов крейсера.
На четвертой палубе, последней перед коридором с каютой, в которой содержался Крайнов, они, следуя заранее разработанному плану, разделились. После начала операции любые команды, уточнения или изменения невозможны или, во всяком случае, бессмысленны — шесть человек сливались в единый, заранее отлаженный и запрограммированный механизм, остановить который, казалось, не могли уже никакие внешние препятствия.
Пронзительный звенящий звук обрушился на первую двойку десантников сверху.
Шрастов среагировал мгновенно, отшатнулся, рванулся назад и столкнулся с бежащим за ним Кнутсом.
Лопнувшая под потолком стальная балка медлила, словно специально дожидаясь момента, когда, столкнувшись друг с другом, оба десантника на долю секунды потеряли свободу маневра. Она обрушилась на них именно в это мгновение.
Скафандры биологической защиты не рассчитаны на падающие с потолка металлические балки. В радиусе ста метров вокруг не было биологических объектов, и защита не сработала.
Удар был страшен. Кнутсу раздробило плечо и повредило позвоночник.
Шрастов получил тяжелую травму черепа. Оба мгновенно были выведены из строя и неподвижными грудами застыли на полу. В наступившей тишине лишь безответно пищал аварийный радиовызов…
Вторая пара Дэвидсона обеспечивала прикрытие при отходе группы после завершения операции. Непосредственно в атаке она не участвовала. Поэтому ей повезло больше.
Лопнувший в скафандре Дэвидсона воздухопровод лишь ненадолго лишил его сознания, а его напарник, безуспешно попытавшись связаться с капитаном, занялся своим товарищем и в дальнейшей операции не участвовал, так и не получив нового распоряжения Мейлера. Через минуту после начала атаки связь между десантниками прервалась полностью.
Двери каюты, в которой содержался арестованный, достигла лишь пара Кэтлина, да и то благодаря фантастически быстрой реакции самого капитана, следовавшего за ними вплотную, и в самый последний момент успевшего прикрыть их защитным полем от хлынувшего в коридор раскаленного пара из лопнувшего тепловода крейсера.
Температура и давление оказались настолько высоки, что для нейтрализации удара понадобилось, как потом выяснилось, восемь тетраватт мощности.
Как бы там ни было, этой последней паре и самому капитану удалось достичь дверей каюты Крайнова. Взбешенный постыдным ходом всей операции, Мейлер разнес дверь выстрелом из бластера и сразу же, не тратя время на лишние объяснения, бросился на арестованного. Однако его молниеносный прыжок пришелся по пустому месту, противник успел переместиться в сторону в ту самую долю мгновения, когда тело Мейлера уже оторвалось от пола. Капитан с грохотом врезался в противоположную стену крошечной каюты и бесславно растянулся на полу. Ворвавшийся вслед за ним Кэтлин увидел упавшего капитана и, не разобравшись в ситуации, нарушив все полученные инструкции, почти рефлекторно нажал на курок бластера.
Шифт метался по кабинету, словно запертый зверь. Он даже не пытался скрыть своей ярости от трех высокопоставленных правительственных чиновников, прибывших для расследования инцидента бесследно исчезнувшего рейдера со специальной десантной группой на борту.
— Эти сведения я должен был получить до начала операции! До, а не после! — прерывающимся от бешенства голосом, прокричал Шифт.
— Их не было в корпорации, — мягко сказал один из чиновников, пытаясь разрядить обстановку. — Мы получили их восемь часов назад и, как вы понимаете, не могли доверить ни каналам связи, ни даже специальному нарочному. Собственно, одна из целой нашего прибытия состоит как раз в том, чтобы ознакомить вас с этой информацией.
— Какой от нее теперь толк! Ваша мания сверхсекретности делает невозможной нормальную работу! Если бы я получил эти данные сразу — я бы успел отозвать группу Мейлера!
— Отозвать? Зачем? Она выполнила свою роль. Теперь, по крайней мере, почти со стопроцентной гарантией мы можем быть уверены, что имеем дело не с обычным вражеским агентом, не с заговорщиками и даже не с Тетрасоюзом…
— Так этот человек, этот штурман Крайнов — он что, землянин? — Шифт все еще не мог поверить, не хотел признать неумолимую логику фактов.
— Во всяком случае, был им триста лет назад.
— Триста лет, вы уверены?
— Да. Именно столько.
— Где он находился все эти годы?
— Со всей определенностью можно сказать, что на территории империи его не было. Мы провели огромную работу, чтобы подтвердить этот факт. Именно тогда и была совершенно точно установлена дата его рождения.
— Родившись, он исчезает и через триста лет появляется вновь?
— Не совсем так. Он успел окончить колледж, затем на триста лет пропал без вести. Сохранились косвенные свидетельства о его гибели, три года назад торговый корабль подобрал его на Риде. Им очень был нужен штурман.
— А документы?
— Они были у него в полном порядке, за исключением даты рождения.
— Каким же образом ему удалось с такой фальшивкой работать в системе флота корпорации в течение трех лет?
— Документы были подлинными. А что касается даты рождения — такие ошибки иногда случаются. В конце концов мы взяли его под наблюдение.
В комнате надолго повисло угрюмое молчание. Наконец глава комиссии полковник Кравст, впервые обратившись непосредственно к Шифту, спросил: — Что собой представляет планета, откуда он родом?
Шифт прикусил губу, не без основания полагая, что эти чинуши из центра устраивают ему нечто вроде экзамена.
Однако он не был бы главой отдела безопасности, если бы не умел сдерживаться в подобных обстоятельствах.
— Это старый окраинный мир. Глухая провинция. Когда-то там была мощная космическая цивилизация. В некоторых вполне серьезных работах утверждается, что именно оттуда произошла вся человеческая раса. К моменту вступления в Союз Свободных Государств Комора их промышленность пришла в полный упадок.
— Они что, добровольно вступили в наше объединение?
— Как и все остальные. — Шифт нехорошо усмехнулся. — Этот парень всего лишь выходец из старого, давно подчиненного нами мира.
— Что вы о нем думаете на самом деле? Вы верите во все это?
— Крайнову сейчас примерно триста сорок лет, факт его рождения и его полная идентификация с пропавшим без вести человеком не вызывают сомнения. Кроме того, с «Рендболла» не вернулась наша лучшая десантная группа…
— Давно вы начали его подозревать?
— Мы следим за ним года два. У меня ведь не было этих данных! — На этот раз Шифт даже не скрывал раздражения, кивнув на привезенную его гостями дискету. — Одни предположения. Исходя из них, я решил, что «Рендболл» вполне подходящее для него место.
Решил это, правда, не он, а секронг Гравс. Но Шифт не любил выносить сор из избы. С Гравсом он уже разобрался.
— Свяжитесь с Гагаровым. Пусть они немедленно возвращаются на базу!
— Все не так просто. Наша диспетчерская служба сообщила, что «Рендболл», передав первую букву сообщения, неожиданно замолчал и молчит до сих пор.
— Что же это за буква?
— «S».
— «SOS»?
— Вполне возможно.
— Какие меры вы приняли?
— Мы выслали в район, откуда принято сообщение, ближайший патруль.
— И это все?
— Я не распоряжаюсь флотом. — Шифту надоело играть роль экзаменуемого мальчишки.
Он опустился в свое глубокое удобное кресло, не торопясь достал табакерку с запрещенным кренгом и хорошенько им затянулся.
— Так что же все это, по-вашему, должно означать?
— Это означает, что империя, скорее всего, лишилась своего лучшего крейсера, а мы упустили наш единственный шанс выяснить, что собой представляют силы, стоящие за Крайновым.
— Мне не нравится ваше отношение к этому инциденту, — слегка поморщившись, произнес теневой министр финансов Павловский. — В конце концов, это ваша вина, что подозреваемый был выпущен из-под непосредственного наблюдения.
Ситуацию необходимо взять под контроль во что бы то ни стало. Я подозреваю наличие международного заговора. Шпионы банкиров Тетрасоюза повсюду. Мы обязаны их нейтрализовать, не считаясь ни с какими затратами. Поэтому я уполномочиваю вас немедленно восстановить контроль над «Рендболлом», используя для этого любые средства.
— Вы имеете в виду флот? — уточнил Шифт.
— Если понадобится — и флот!
Глава 7
Боль в левом боку после удара бластерного луча казалась нестерпимой, я чувствовал только, как она неотступно преследует меня, не давая полностью уйти в спасительное забытье.
Когда огромным усилием воли мне удалось на секунду ослабить болевые тиски, чтобы схватить глоток воздуха, мрак, окружавший меня, слегка отступил, и я увидел вместо электрической панели на потолке своей камеры бледные лучи пробивавшегося сквозь туман солнца. Это открытие не удивило и не обрадовало меня. Я ждал каждую минуту, что боль снова вернется, но она почему-то медлила.
Краешком сознания я отметил, что мир вокруг выглядит сурово и величественно.
Сейчас меня не слишком занимал вопрос о том, как я здесь очутился. Сил для анализа ситуации просто не оставалось.
Я боялся взглянуть на свой изувеченный бок, но сквозь одежду чувствовал корку запекшейся крови. Это было странно, потому что после удара бластера не бывает никакой крови. Разрушенные высокой температурой ткани попросту обугливаются.
Выжить при таком попадании практически невозможно, и поскольку мое сознание работало достаточно четко, я подумал, что это скорее всего тот самый предсмертный всплеск просветления, о котором я столько слышал. Тем не менее боль, потеряв прежнюю силу, с каждой минутой отступала.
Без особого труда я приподнялся на локте и осмотрелся. Я лежал на дне узкого горного ущелья, освещенного тусклым солнцем, едва пробивавшимся сквозь хребты скалистых вершин, задернутых, как ширмой, мрачными низкими облаками.
Неподалеку протекал ручей, вдоль него змеилась тропа, по которой, видимо, недавно прошел вооруженный отряд.
Шел он с боем, прорываясь через заставу, перекрывшую единственный в этой стороне горный проход. Повсюду валялись шлемы, обломки копий, окровавленные тела в черных доспехах. Сейчас застава была разрушена, враги уничтожили ее и ушли дальше, вверх…
Меня не удивили ни исчезновение «Рендболла», ни старинные доспехи, валявшиеся вокруг. Самым важным почему-то казался факт прорыва вражеского отряда, словно я был одним из защитников этой горной заставы, одним из тех, кто проиграл схватку, и меч, вонзившийся мне в бок… Меч? Разве это был меч?
Преодолев внутреннее сопротивление, я взглянул на свою рану. Сквозь прорезь в одежде зияло широкое резаное отверстие в бедре и выше… Это, безусловно, был удар меча и, судя по характеру раны, определенно смертельный. Непонятно, почему я до сих пор жив.
Краем глаза я уловил мелькнувшую тень за круглыми валунами, наваленными поперек тропы. Заученным жестом человека, привыкшего к внезапной опасности, я повернулся, превозмогая боль от резкого движения. Правая рука уже шарила в траве среди обломков в поисках какого-нибудь оружия.
— Оставь. Оно тебе не понадобится, — произнес голос из-за валуна. — Час назад мы вместе с тобой защищали здесь заставу.
Наконец я увидел того, кому принадлежал голос, — воина в искрошенных белых доспехах, со следами многочисленных ран. Искореженный шлем с приподнятым забралом открывал приятное простое лицо. Серые глаза, затуманенные перенесенной болью, смотрели на меня пристально и чуть печально. Шатаясь, он подошел и сел рядом, бросив в траву свою окровавленную секиру.
— Как тебя зовут? — спросил незнакомец.
— Но ты же сказал, что мы вместе сражались у этой заставы!
— Конечно, сражались. Только при такой ране, как у тебя… Каждый раз, когда один из нас падает на поле боя со смертельной раной, он встает снова.
Правда, после этого его зовут иначе… Затем все повторяется вновь.
— Выходит, я умер?
— В своем мире — да. Но здесь, можно сказать, ты только что родился. И воевода захочет узнать, почему ты здесь оказался. Почему именно ты.
Стараясь справиться с лавиной обрушившихся открытий, я неосторожно повернулся, ища в окружающем пейзаже нечто способное опровергнуть его слова. И застонал от вернувшейся боли.
— Боль сейчас пройдет. От раны не останется даже следа, даже шрама.
Скорее всего, это правда… И я действительно умер. Почему-то это открытие не слишком потрясло меня, словно я умирал не в первый раз. Значит, полностью человек все-таки не исчезает после смерти…
— Выходит, я нахожусь на том свете?
— Вернее, на этом. Во всяком случае, в другом мире.
— Там, наверху, за перевалом — замок?
— Ты знаешь? Тогда причина твоего появления именно в этом. Есть люди, связанные с нами настолько сильно, что их жизнь в предыдущем круге — лишь ожидание здешнего рождения. Если я не ошибся — тебя ждет здесь необычная судьба.
Сейчас надо встать и дойти со мной до реки.
Он осторожно поддержал меня, помог подняться. Я совершенно не чувствовал слабости — только боль, которая теперь стала глуше и уже не занимала всего моего сознания. Он сказал, чтобы я называл его Мстиславом. Я заметил темный гранит под ногами, клочки сероватого длинного мха, забрызганного кровью. И тишина. Ни щебета птиц, ни посвиста ветра. Слышался лишь рокот воды в роке, переходящий вдали в грозный гул водопада. Это был суровый мир. Суровый и простой.
Словно услышав мои мысли, Мстислав сказал:
— Здесь нет ничего лишнего. Только сконцентрированная сущность.
— Сущность чего?
— Сущность мира. Позже ты поймешь.
Проводив меня до реки, Мстислав помог умыться, обмыть раны, а потом и напиться рокочущей, бегущей с гор воды. И только тогда я понял, как сильна была моя жажда. Боль прошла, исчезла, растворилась в свежести и прохладе этой воды.
— Теперь нам пора. Нас ждут. Ты уже можешь идти?
Мы прошли не меньше двух километров по узкой горной тропе вдоль роки, прежде чем местность стала заметно повышаться. Повсюду, у каждого поворота тропы, я видел все новые и новые следы прорвавшейся сквозь заставу орды.
— Они дойдут до самого замка?
— Они давно уже там.
— Насколько это опасно? Они смогут прорвать оборону?
— Этого я не знаю. Все зависит от того, успел ли Самгри предупредить наших о прорыве. А также и от того, чей флот одержит победу в схватке у Дельты Лебедя.
— Чей флот?.. При чем здесь Дельта?
— Ты все еще не понимаешь? События вашего мира отражаются в нашем, как в зеркале. Но и победа флота Комора зависит от того, прорвутся ли черные сквозь вторую линию застав. Все взаимосвязано в наших мирах. Сущности пронизывают одна другую.
— Если вы знаете о нашем мире так много, почему вы не измените ход битвы, не создадите более совершенного оружия?
— Здесь только честная схватка имеет значение. Только равным оружием ты можешь победить врага. Есть лишь одно-единственное исключение.
Он внезапно замолчал, и мне показалось, что случайно Мстислав коснулся некой тайны, говорить о которой не имел права. Чтобы прервать затянувшееся неловкое молчание, я указал на золотистое зарево, окрасившее небо за вершиной утеса, закрывавшего ущелье.
— Там замок? — Он лишь молча кивнул в ответ.
— И мы пойдем внутрь?
Он, видимо, почувствовал неподдельное волнение в моем вопросе, потому что усмехнулся и сказал:
— Конечно. Ведь ты теперь один из нас.
Подъем длился еще часа два, и лишь потом, как-то неожиданно, сразу, замок возник передо мной так, как не раз возникал во сне. Co всеми своими резными башнями, с тусклым блеском червонного золота, отраженного от стен, с лебединой шеей моста, с флагами на башнях и звуками боевого рога, затрубившего при нашем появлении.
— Где же черные витязи? — спросил я, пораженный тишиной и покоем, наполнявшими долину у подножия замка.
— У нас битвы отделены от остального.
Я не совсем понял, что он имел в виду, но переспрашивать не стал.
То ли я отвлекся от окружающего пейзажа, разглядывая замок, то ли время здесь обладало необычными свойствами, но как-то неожиданно, сразу, мы оказались у ворот замка.
Проходя мимо золотой стены, я не удержался и погладил ее холодную льдистую поверхность. Одна из легенд получила свое осязаемое подтверждение — внешние стены замка были отлиты из червонного золота, высотой в три человеческих роста и толщиной не меньше метра. Они, казалось, выросли из диких скал и были превращены в золото силой, неподвластной моему воображению. Я не увидел в них ни единого шва, никаких следов кладки или сварки, нужную форму им придали руки нечеловеческих мастеров.
Скорее всего, я воспринимал окружающее как сон, как бред тяжело раненного человека, и все равно хотел запомнить каждую мелочь, унести в памяти каждую деталь своего колдовского видения…
Четверо витязей стояли вокруг большого стола, заваленного картами и древними свитками. Они были в мягких одеждах из грубо сотканной шерсти. Их белые плащи казались мятыми и чрезмерно тяжелыми, словно стальные кольчуги. Витязи выглядели устало. Битва, которую они вели бесчисленное количество лет, оставила на их лицах неизгладимый отпечаток печали.
Когда в зал вошли мы с Мстиславом, никто даже не повернул головы. Только у самого стола на нас обратили внимание. Но еще прежде я заметил, что лишь звук моих шагов отражается под сводами замка. Мстислав ступал совершенно бесшумно — словно был тенью.
— Кого ты привел сегодня, Мстислав? — спросил старший из витязей, и я заметил в его взгляде нескрываемую грусть. — Анжел был хорошим воином… Мир пути его. — Они склонили головы в минутной скорби, и я почувствовал, как нелегко предстать в чужой личине перед глазами тех, кто знал тебя иным. В личине того, с кем они прощались.
Я был не просто чужаком. В этом мире я был никем. Я не был больше Анжелом и не совершил еще ни одного поступка, чтобы стать здесь кем-то иным. Мое собственное имя казалось мне сейчас бессмысленным звуком. И потому, стиснув зубы, я ждал их вопросов. Но они молчали. И тогда я произнес свои первые под этими сводами слова, точно хотел оправдаться…
— В том, что я очутился в замке, нет моей вины.
— Вины? — Орест-воевода приподнял голову от карты, с удивлением разглядывая меня. — Попасть сюда большая честь. Немалая заслуга для того, кто сумел это сделать. Подойди сюда, — произнес он, повернувшись к амбразуре.
Молча повиновавшись, я встал рядом с ним. Отсюда хорошо был виден нижний двор, хранивший на себе следы многочисленных битв, не замеченный мной в то время, когда мы с Мстиславом поднимались по нижним лестницам; но, может быть, то был совершенно другой двор? Другой, потому что вместо сумерек вечера здесь сияло яркое полуденное солнце, а вместо тишины и покоя у стен замка бушевала битва.
Позже я узнал, что из каждого окна открывался свой собственный вид, словно выход в иное время…
Двор, который лежал перед моим изумленным взором, был весь завален изломанным оружием и телами павших. Шесть белых витязей отчаянно рубились у шести внутренних ворот замка. Каждый из них противостоял целой толпе врагов в черных доспехах. Полчища черных витязей вливались сквозь широкие проломы наружной стены, полностью заполняя внутренний двор.
— Нам пришлось отступить от внешних стен, и теперь участь замка предрешена. Нас слишком мало, чтобы выстоять сразу у шести ворот. Что ты думаешь об этом?
— А если решиться на вылазку? И всем сразу попытаться отбросить их обратно к стене, может быть, дальше… — Я остановился, не смея продолжать и думая о том, что не мне учить правилам боевого искусства здешних воинов.
Орест, заметив мою заминку, сказал:
— Мы спрашиваем об этом каждого, кто к нам приходит. Мы обобщаем опыт и выбираем лучшие решения, не пренебрегая ничем. Для вылазки у нас слишком мало сил.
Сотню-другую лет назад это еще могло получиться… Сегодня остался лишь один-единственный способ, слишком трудный для того, чтобы воплотить его в реальность.
Он долго молчал, и я не смел прервать его раздумья, понимая, как мало значу в этом новом для меня мире. Тем не менее мне показалось, что Орест ждал от меня чего-то и был явно разочарован моим молчанием. Наконец он продолжил:
— Все последние годы дела у нас шли все хуже и хуже. Причина, возможно, в самой натуре человека, в его алчности, в обострившейся борьбе за власть во внешнем мире.
— Значит, победа черных предрешена?
— Ничто не предрешено, пока продолжается битва. Примерно раз в тысячу лет одному из нас удается вернуться обратно в свой прежний мир. И каждый раз, когда это происходит, мы надеемся на перемены, потому что только из внешнего мира, от того, кто прошел наш путь дважды, можем мы ждать действенной помощи. Но, видимо, время еще не пришло… Хотя то, что ты появился без собственного оружия, — хороший знак. Чтобы найти силы для попытки вернуться, нужны привязанность к прежнему миру, любовь и желание помочь. Я не знаю, есть ли у тебя все это.
— Но если я не оправдаю ваших надежд, оставшись здесь… — Я почувствовал внезапный холод от своих слов. Побывать в замке своей мечты одно дело, совсем другое — остаться здесь навсегда. — В чем будут состоять мои обязанности? — закончил я свой вопрос, скрывая от Ореста бешеный хоровод своих противоречивых мыслей.
— Обязанности просты — сражаться и уйти, как уйдем мы все. Подробно тебе все расскажет Мстислав. Он будет твоим напарником, как раньше был напарником Анжела. Очень скоро ты и сам поймешь все наши простые, неизменные правила.
Воевода отошел, и на какое-то время я оказался предоставлен самому себе.
Все пятеро витязей собрались у стола, обсуждая планы очередной схватки. До меня долетали лишь гул голосов и обрывки отдельных фраз. С горечью я подумал о том, что не смогу быть им полезным. Не смогу сравниться с самым младшим из них по опыту схваток и по приемам владения их древним оружием, давно уже забытым на Земле. Мне придется заново учиться здесь всему.
Остановив взгляд на старинном оружии, развешанном по стенам, я отметил, что изнутри замок сложен из обычного серого гранита, потрескавшегося и потемневшего от времени. Ничто здесь не напоминало о золоте, разве что свет, струившийся из одного окна замка, и глубокий мрак, притаившийся за противоположным.
От раздумий над этой неразрешимой загадкой меня оторвал голос Ореста:
— Пора, братья. Четвертая труба, слышите? — Из окна до меня донеслось пение серебряного рога.
— Нужно отдохнуть. Завтра будет нелегкий день.
Мстислав проводил меня по лестнице до маленькой кельи в угловой башне. В ее единственное окно пробивался снаружи лишь слабый лунный свет.
— Старайся не слишком часто выглядывать в окно. Это может оказаться опасным. Спи спокойно. — Мстислав поставил свечу и вышел. Почти сразу же, пренебрегши его предупреждением, я оказался у окна.
Двор замка, погруженный в ночь, освещался слабым светом луны. Не было ни малейших следов битвы, продолжавшейся в том же дворе, под сводами южного портала… больше всего поражало то, что из своего окна я видел ту же часть двора, что из амбразуры. Только время оказалось иным…
Вдалеке, над самой стеной, там, куда не доставал неверный свет луны, я уловил какое-то движение. Как только я его заметил, тьма в этом месте стала гуще. В непроницаемом мраке медленно и бесшумно подкрадывался огромный кот. Но это был не кот… Я почувствовал, как от пятна потянулись ко мне невидимые токи.
Рванувшись, я обнаружил, что тело не повинуется, и тогда панический ужас парализовал меня полностью. Человеческий глаз, полный ненависти и угрозы, заполнил весь двухметровый пролет окна.
Я видел каждую жилку в его налитом кровью белке, ощущал ледяное жало зрачка, погружавшееся в меня все глубже. Я хотел закричать, позвать на помощь, но не смог произнести ни звука. Повинуясь неслышному приказу глаза, я сделал по направлению к окну еще один шаг. Не знаю, что меня спасло. Может быть, некий символ, знак, которым я мысленно перечеркнул чудовищное око? Рука случайно задела бронзовый подсвечник. С грохотом он рухнул на каменный пол.
Наваждение исчезло. За окном не осталось ничего, кроме пустого двора. Ощущение ужаса и пережитой смертельной опасности все еще преследовало меня. Весь в холодном поту, я пробрался к своему ложу и с головой закутался в меховое одеяло, решив впредь не пренебрегать так легкомысленно предостережениями Мстислава.
Глава 8
Я проснулся, когда первые лучи солнца упали на мое лицо из окна кельи.
Рана совершенно перестала беспокоить, и, взглянув на то место, где вчера еще зияло страшное резаное отверстие, я обнаружил едва заметный тонкий рубец.
Мстислав оказался прав, раны здесь заживали быстро. Подойдя к окну, я убедился, что под стеной башни по-прежнему лежал пустынный двор без малейших следов сражений, на этот раз освещенный солнцем. Не было ничего, что напоминало бы о вчерашнем кошмаре. Окно, закрытое прозрачной пленкой, похожей на слюду, тонко зазвенело от моего прикосновения. Судя по упругому сопротивлению, пленка обладала достаточным запасом прочности.
Сейчас ночное приключение казалось плодом пустого воображения. Если же визит гигантского ночного глаза имел какое-то отношение к местной реальности, то я, скорее всего, покажусь смешным, начав об этом расспрашивать. Слишком уж я привык в своей прежней жизни полагаться только на себя.
Открыв дверь, я оказался на узкой винтовой лестнице. В нижнем помещении башни Мстислав куском ветоши чистил свой длинный и тяжелый, как молот, меч.
— Проснулся?
Я молча кивнул, отводя глаза в сторону.
— Ночь прошла спокойно?
— Да. Всё в порядке.
Теперь я окончательно скрыл свое ночное приключение.
Скорее всего из-за дурацкого чувства неловкости — Мстислав ведь меня предупреждал не лезть к окну. Так я совершил свою первую значительную ошибку в этом мире.
— Разве у вас не полагается завтракать? — постарался я перевести разговор на другое.
— Это несовершенный способ получения энергии. Слишком много сил расходуется на усвоение пищи, но если ты хочешь…
— Нет. Это не обязательно. Я постараюсь делать здесь все так же, как вы.
— Тогда ты должен обзавестись собственным оружием.
— Бластером, например? — попробовал я пошутить.
— Название не имеет значения, но найти его нелегко.
— Когда я служил на «Тандере», у меня было оружие.
— Это казенное оружие. Вот найдешь свое собственное, и у тебя не останется ни малейших сомнений в том, что оно предназначено именно для тебя. А пока выбери себе что-нибудь отсюда. — Он кивнул на груду, лежавшую у стены. — И поспеши. Нам пора заступать на пост. До утренней атаки черных остается меньше часа.
С нескрываемой опаской я подошел к доспехам, в беспорядке сваленным на полу башни. Во все стороны торчали наконечники копий, слишком тяжелых и длинных для моих слабых рук. Мечи, которые я вряд ли смог бы даже поднять. Вдруг я вспомнил, что мое теперешнее тело — это тело витязя, закаленное в многочисленных схватках, и я напрасно ему не доверяю. Какая-то память владения оружием наверняка осталась в рефлексах, а уж силы в моих мускулах больше чем достаточно. И все же я понимал, что для настоящего боя необходимы специальные тренировки, рассчитанные на выработку автоматических рефлексов, которых у меня не было, и если даже сил хватит, в ответственный момент подведет отсутствие опыта.
Мне не хотелось предстать перед Мстиславом в невыгодном свете. Он и так относился ко мне с заметным скептицизмом.
Разворошив всю груду, почти на самом дне я нашел, наконец, что-то подходящее.
Это был маленький черный самострел из полированного металла с пружинным спуском и хорошим рамочным прицелом. Когда-то в школе космонавтов я неплохо сдавал зачеты по стрельбе, сейчас это могло пригодиться. Покопавшись еще, я обнаружил колчан с нужными мне короткими и тяжелыми стрелами, а затем и облегченный полумеч, на котором решил закончить свою экипировку.
Скептически оценив мой выбор, Мстислав, однако, ничего не возразил, и вскоре мы покинули двор замка, как и в прошлый раз, когда пришли сюда, не встретив ни одного человека.
Довольно долго мы продвигались по плоскогорью вниз, в противоположную сторону от того места, где располагалась вчерашняя застава.
— Чем еще вы тут занимаетесь, кроме сражений? Есть ли у вас книги, как вообще проводите вы часы досуга и раздумий?
— Досуга? — Он усмехнулся. — Здесь не бывает досуга. Схватка, смертельная усталость, отдых и снова схватка.
— В своем мире я предпочитал простые и осязаемые вещи. Есть, пить. Случалось, любил женщин… Там я ощущал вкус жизни и, по-моему, не умел ценить то, что было рядом.
— Осторожней! Мысли, слова, желания — все это не менее реально, чем любое действие. В нашем мире — и особенности.
— Разве так можно жить?
— Здесь не задерживаются подолгу. Самое большее несколько дней.
— А потом?
— Следующий уровень — тот, на который тебе удастся подняться, или, быть может, опуститься.
— А что там?
— Не знаю. У каждого свое место. Для того, чтобы попасть на следующий уровень, надо хорошо выполнить свой долг здесь.
— Долг? Перед кем?
— Перед твоими потомками. Перед цивилизацией, в которой ты родился. Каждый твой поступок, совершенный в этом мире, будет иметь для них многократно усиленное значение!
— Но если можно подняться на следующий уровень, значит, можно спуститься и на предыдущий?
Мстислав остановился и долго пристально разглядывал меня, словно увидел впервые.
— То, что ты сказал сейчас, очень важно. Ты даже не представляешь, насколько. Но ты должен научиться полностью контролировать свои мысли и желания. Иначе, вопреки твоей воле, неожиданно может исполниться то, чего ты вовсе не хотел.
— Ладно, мои желания останутся при мне. Куда нам теперь?
— Мы пришли. Сегодня наша застава будет на этой тропе.
Ждали долго в полном молчании. По замкнутому и суровому виду Мстислава я понял, что, поделившись своими сокровенными мыслями, добился лишь одного — еще большего отчуждения для себя в этом и без того чужом и холодном мире, в который еще совсем недавно так стремился попасть…
Вскоре на тропе появилась первая колонна черных витязей, и времени для раздумий не осталось. Я натянул тетиву своего арбалета, вложил стрелу и поймал в рамку прицела грудь впереди идущего командира — но палец медлил, не решаясь послать смерть в живое тело не знакомого мне, ни в чем не повинного человека. Я даже не знал толком, за что должен буду сражаться… Нечто темное, оставшееся от того клубка за окном, нашептывало мне мелкие оправдания моего самого обыкновенного страха.
Словно угадав мои мысли, Мстислав сказал, нахмурившись:
— Ты не убьешь его. Здесь никто не умирает. Все это скорее игра. Для нас, во всяком случае. Праща, боль одинакова повсюду. — Он выхватил меч, выпрыгнул из-за укрытия и с яростным криком врезался в переднюю шеренгу врагов. Мне ничего не осталось, как спустить тетиву и последовать за ним.
Воин, в которого я выстрелил, пошатнулся и рухнул на тропу. Передние ряды нападавших смешались. Часть из них, окружив Мстислава плотным кольцом, медленно оттесняла его в сторону. Другая часть, держась от меня в стороне, замыкала круг, отрезая все пути к отступлению.
Расстояние между нападавшими и мною сократилось настолько, что арбалет стал бесполезен. Бросив его на землю, я обнажил свой короткий и легкий меч, понимая, что с таким оружием не выстою против десятка противников и несколько минут. Но они почему-то медлили с решающей атакой. Из задних рядов выдвинулись несколько человек с сетями и короткими палицами в руках. Похоже, меня решили захватить в плен живым.
Я защищался яростно и небезуспешно, пользуясь в полной мере тем, что мои противники не наносили серьезных ударов. Они лишь старались оглушить меня и запутать сетями. Значительно уступая им в искусстве боя, я превосходил многих из них в быстроте реакции, да и в силе тоже. Поэтому какое-то время мне удавалось ускользать от их выпадов и наносить ответные удары, от которых нападавшие падали вокруг меня один за другим.
В условиях, когда мои противники практически не пользовались своими длинными и тяжелыми мечами, опасаясь нанести мне серьезную рану, короткий меч оказался не таким уж плохим оружием.
Но долго этот неравный поединок продолжаться не мог. После неудачного выпада на мою голову обрушился, в конце концов, удар боевой палицы.
Очнулся я глубокой ночью. Голова не болела. Вообще ничего не болело, несмотря на то, что после такой схватки у меня должно быть переломано немало костей. Я попробовал двинуться и даже сумел приподняться.
Теперь я сидел, опершись на ствол дерева, перед жарко пылавшим в двух шагах от меня костром. Его пламя скрывало контуры какой-то темной фигуры на противоположной стороне, и, как я ни всматривался, ничего но мог рассмотреть, кроме самого пламени и нерезких теней.
Со всех сторон из мрака доносились звуки ночного привала, всхрапывание лошадей, звон оружия… Я находился внутри военного лагеря — сомнений больше не оставалось: я попал в плен к черным витязям… Впрочем, я слишком плохо представлял тогда, что это может означать. Я подумал еще, что мое пребывание здесь похоже на слишком затянувшийся сон. Настоящая жизнь, со всеми ее красками, радостями и горестями, осталась по другую его сторону. Мне захотелось вернуться.
Я побывал в замке своей мечты, я сражался рядом с белыми витязями. Об этом я не смел и мечтать. Но теперь пора бы уже проснуться…
Пламя опало, остались лишь красноватые отсветы углей. В их неровном свете я смог рассмотреть фигуру угрюмого великана, сидевшего по ту сторону костра. На нем не было военных доспехов. Свободный синий плащ скрадывал линии его непропорциональной фигуры. Мне показалось, что под складками плаща скрыто что-то вроде сложенных крыльев — где-то я уже видел такие крылья… Но я тут же забыл об этом, потому что услышал пришедшие из мрака слова:
— Ты, кажется, выразил желание вернуться в свой прежний мир? — Голос был глубокий, рокочущий, с вкрадчивыми бархатными басами. Он словно шел одновременно со всех сторон.
— Я этого не говорил, — произнес я в пространство, не зная точно, кому должен отвечать. Великан усмехнулся:
— Говорить не обязательно. Достаточно думать.
Он протянул к костру руку и поворошил ею угли, словно не чувствовал жара. Пламя вспыхнуло ярче, осветив его высокий лоб, нахмуренные брови — во всем его облике было что-то трагическое и величественное одновременно.
— От человека, так сильно привязанного к прошлому миру, можно получить немало пользы.
— Что может от меня зависеть?
— Само существование империи Комора, например, судьба твоего народа, дорога, которую ты ему выберешь.
— Я не император, чтобы выбирать дороги народам.
— Ты мог бы им стать.
— Меня не прельщает власть.
— Сама по себе — да, но как средство она бывает необходима. С ее помощью можно сделать счастливыми многих.
— Такое не удавалось еще никому.
— Но, может быть, они не знали, как воспользоваться властью? Может быть, ты это знаешь лучше других? Разве ты никогда не задумывался над этим? — Казалось, он читал мои самые сокровенные мысли.
— Для того, чтобы это стало возможно, необходима совсем другая, не императорская власть.
Он оживился и как-то неожиданно, сразу, оказался рядом со мной, переместившись с противоположной стороны костра.
— Конечно! Конечно, другая! Хорошо, что ты это понял. Такая власть существует. Безмерная, лишенная внешних атрибутов и жалкой мишуры, в которую так любят наряжаться лжепророки и лжеправители.
— Но ведь и расплата за такую власть должна быть безмерной…
— Да, это так, — просто ответил он, — но мне почему-то казалось, что ты не из тех, кто заранее подсчитывает цену любого шага.
Отблески красноватого пламени костра плясали на его лице, выхватывая из темноты то капризно изогнутую бровь, то нахмуренный лоб, то его сверкающие, полные мрака глаза. Его взгляд лишь слегка прошелся по мне, лишь задел меня самым своим краешком, но я испытал волну парализующего темного ужаса, словно ребенком заглянул в бездонный колодец, на дне которого не отражались даже звезды.
— Я мог бы предоставить тебе такую власть, а уж как ты ею воспользуешься и какова будет расплата — все будет зависеть только от тебя.
— Не понимаю… Если вы обладаете подобной властью, зачем вам нужны посредники? Пользуйтесь ею сами!
— Все не так просто. Мы не можем управлять прошлым миром. Для нас он уже не существует, хотя все, что в нем произошло, оказывает прямое влияние на состояние нашего. Это что-то вроде вашей истории. Представь, что ты мог бы отправить посланца с каким-нибудь поручением в свою историю…
— И каким будет результат?
— Я не могу тебе на это ответить. Просто потому, что ты не поймешь. А если поймешь, — не поверишь. Много сотен тысяч лет назад на одной-единственной планете этой галактики возник человеческий разум… Мы все — порождение этого разума.
— Ты хочешь сказать, что нас связывают кровные узы братства?
— Вот видишь! Я был прав. Слишком много легенд, суеверий, предвзятости и тысячелетий вражды разделили наши народы. Черных витязей вы считаете исчадиями ада — и все это лишь потому, что мы проиграли одно-единственное сражение! Только худшие из вас попадают в наш лагерь — вот почему я трачу столько времени на убеждения!
К его глазах сверкнул огонь. Мне показались, он с трудом сдерживает гнев.
И, конечно, не потому, что он вдруг вспомнил о своих «меньших братьях», покинутых на далекой заброшенной и опустевшей планете. Зачем-то я ему был очень нужен. Для чего-то гораздо более конкретного и страшного. И я прекрасно понимал: мне не уйти от предназначенного им для меня жребия. Никому еще не удавалось уйти!
И потому я усмехнулся ему в лицо и похрустел своими связанными руками. Он лишь недовольно поморщился — путы упали сами собой.
— Любые изменения, внесенные в ваш мир, немедленно отражаются здесь. Вот для чего ты мне понадобился. Далеко не каждый способен вернуться. Лишь один раз в тысячу лет попадается подходящий материал. Собственно, договор тобой уже подписан. Остается пустая формальность.
Он протянул руку и коснулся ею моего безымянного пальца — я вздрогнул от ледяного холода, пронзившего все мое существо. На месте его прикосновения тусклым холодным блеском сверкнуло кольцо. Он хотел еще что-то сказать, но слева от нас из темноты донесся звук боевого рога, лязг мечей и яростные крики схватки. Казалось, там, за чертой света костра, сошлись лицом к лицу невидимые легионы.
Бой был чудовищен по своему накалу и ярости, но он не произвел должного впечатления на моего собеседника, тот лишь поморщился и сказал:
— Нам помешали. Мы продолжим беседу в более подходящем месте.
Кто-то рвался к костру, сквозь рев этой кромешной сечи, и когда тень невидимого в темноте воина выросла перед нами, черный витязь встал навстречу ему, во весь свой огромный рост.
Воспользовавшись тем, что его внимание отвлекли, я, не дожидаясь начала предстоящей схватки, нырнул в спасительную темноту и почти сразу наткнулся на Мстислава. Он схватил меня за руку и потянул в сторону, прочь от грохота боя.
— Скорее, скорее! Мы должны уйти, мы должны выиграть хотя бы несколько секунд!
— Объясни мне, что происходит?
— Он говорил с тобой? — вопросом на вопрос ответил Мстислав.
— Кто — он?
— Значит, говорил… А это что, кольцо? Вот даже как… Что же это мы не разглядели, не поняли сразу…
— Да кто он такой, черт возьми!
— Поздно. Все теперь поздно… Есть одно-единственное место, где существует хоть какая-то надежда избавиться от Его непомерной власти. Темная зона. Запомни — Темная зона.
Черный витязь уже возник перед нами. Теперь он был вооружен, и едва обнажил свой клинок, как вокруг все осветилось. Казалось, черный великан держал в руке луч красноватого пламени, и не целясь, подходя, он хлестнул им небрежно в сторону Мстислава. Тот, однако, успел прикрыться щитом. Но щит разлетелся на тысячу осколков, а сам Мстислав, не выдержав тяжести оставшегося на его долю удара, качнулся и канул во мрак. Вновь мы остались один на один, и лицо черного великана приблизилось, искаженное теперь гримасой гнева.
— Так ты решился противиться мне, жалкая козявка?
Он даже не замахнулся — лишь направил острие меча в мою сторону, и чудовищная боль вошла в меня, пронзив левый бок. Смертный холод медленно пополз от моих раздираемых внутренностей выше, к самому сердцу. Холод и боль. Я закричал от этой дикой, нечеловеческой боли, и, казалось, мой крик доставил ему настоящее удовольствие. Его лицо приблизилось еще больше, стало отчетливей, и губы беззвучно произнесли:
— Теперь ты забудешь все. Лишь одно не дано тебе забыть — этой боли. А она ничто. Жалкая капля по сравнению с тем, что тебя ждет, если ты осмелишься проникнуть в Темную зону.
Глава 9
— Он приходит в себя.
— Этого не может быть, минуту назад он был мертв.
— Клиническая смерть?
— Слишком долго для клинической смерти!
— Но теперь он приходит в себя. Пульс появился! Ты видишь?
— Я вижу… И все же это невозможно. Если бы я не был простым корабельным врачом, я бы описал этот уникальный случай в медицинском корабельном вестнике.
Впрочем, мне бы все равно никто не поверил.
— Но мы же сообщили о его смерти! Ты подписал официальное заключение!
— Конечно, я подписал, и правильно сделал.
— Но если об этом узнают, нас ждут крупные неприятности!
— Мертвецы никого не интересуют.
— Что ты собираешься с ним делать?
— Продам Барету. Барет платит за одного рабоста четыреста кредосов. Официально он мертв, ты понял?
Я слышал каждое слово. Я не мог шевельнуться, ни мог произнести ни звука. Но я слышал все и все понимал. Мысль работала четко, словно не было ни шока после выстрела бластера, ни потери сознания. Похоже, пророчеству капитана «Рендболла» суждено сбыться — не миновать мне горячей зоны реакторов! Эти двое торговцев людьми в белых халатах сделают все, чтобы их заключение о моей смерти оказалось подлинным, и при этом еще извлекут выгоду…
Я не знал, серьезна ли моя рана, но понял уже, что в ближайшее время мне понадобятся все силы для борьбы за собственную жизнь.
Сейчас камера, в которой я находился несколько часов назад, казалась мне пределом мечтаний, далеким и недоступным убежищем… Но неужели с тех пор прошло всего несколько часов?
Где-то за гранью, отделившей в моем сознании время выстрела, копошились странные обрывки воспоминаний, непонятные клочки теней; но стоило вглядеться в них пристальней, как оставалась одна только боль.
— Сними с него кольцо! Оно мешает мне ввести датчик!
— Не снимается. Я уже пробовал. Может быть, распилить?
— Черт с ним! Это просто медь.
— Медь?
— Да. Сейчас многие носят. Говорят, медь улучшает кровообращение. Я не верю этой чепухе.
У меня нет никакого кольца! О чем они? Я не мог посмотреть на собственную руку, она не сгибалась. Я оставался абсолютно неподвижным и беспомощным. Не знаю, сколько часов они со мной провозились, зарабатывая свои четыреста кредосов.
Время в моем теперешнем состоянии не играло ни малейшего значения. В конце концов, задернув ширму у кровати, они ушли. Я слышал удаляющиеся шаги и их последние слова:
— Ты сделал ему инъекцию?
— Да.
— Тогда он будет спать. Пойдем договоримся с Баретом.
Я полностью отключился на какое-то время и очнулся в грязном кубрике, переполненном людьми.
На трехъярусных нарах лежало не меньше ста человек. Изгоев, обреченных на медленное умирание. Несчастных, о которых команда наверху даже не подозревала… Теперь я один из них. На «Рендболле» человеческая жизнь не стоила ломаного гроша.
Прогрохотав сапогами по узкому железному трапу, в кубрик спустился рыжеволосый бородатый человек в синей форме старшего палубной команды. Все, кроме меня, вскочили с нар. Поддавшись общему порыву, я тоже невольно приподнялся и, к собственному удивлению, понял, что движение удается мне без особого труда.
Однако, прежде чем это заметил кто-нибудь из окружающих, я вновь неподвижно распластался на своем тюфяке.
— Ко второму блоку пойдет усиленный наряд из двадцати человек. Остальных распределят старосты. Чтобы через пятнадцать минут все были на своих местах!
Старший вышел, и вокруг меня началась суета сборов. Кряхтение, стоны, проклятия… Одни натягивали старые брезентовые робы, другие — легкие, изрядно потрепанные, костюмы радиационной защиты. Сквозь прорехи ткани там и тут просвечивала разорванная алюминиевая фольга.
— Что делать с новеньким? — спросил кто-то у моего изголовья.
— Доктор сказал, что он будет спать до девятых склянок. Пусть остается в кубрике.
— Смотри, у него кольцо!
— Тише! Я не слепой!
— Значит, это тот, которого мы ждали, теперь, можно начинать?
— Нужно сказать Стриму. Может, это не тот.
— Но ведь у него кольцо!
— Кольцо, кольцо! Кольцо может быть у кого угодно!
Не выдержав, я открыл глаза и спросил:
— Кто вы? Что это за чертово… — Я не договорил, по тому что теперь и сам увидел на своем безымянном пальце полоску красноватого металла.
— Он пришел в себя!
— Тише. Не двигайся, сделай вид, что ты еще без сознания. Я приведу Кэла Стрима. Когда здесь никого не будет, поговоришь с ним.
Лишь после того, как затих грохот сапог по трапу, я позволил себе осмотреть пустое помещение.
Здесь не было ничего, кроме жалкого скарба этих несчастных да груды старой рабочей одежды, беспорядочно сваленной на длинных скамьях. Я надеялся, что мне не придется ждать слишком долго их возвращения. Бездействие и ощущение опасности угнетали меня. Но и действовать в одиночку я был не в состоянии — надо хотя бы окрепнуть после ранения. Представится ли такая возможность?
Что-то у них здесь готовилось, и меня ждали… Впрочем, меня ли? Может, это ошибка? Меня приняли за кого-то другого из-за кольца! Все дело в нем… Но откуда оно, черт возьми, взялось?
Гладкий красноватый металл без единого украшения — скорее всего, медь.
Да, медь, врачи были правы. Вот и патину видно. Местами тронула кольцо зеленца — старая вещица… Я повернул на безымянном пальце тускло блеснувший кусочек металла. Он легко подался, заскользил по пальцу, но не снялся, упершись в фалангу.
Превозмогая боль, потянул изо всех сил, но и это не помогло. Кольцо сидело на пальце как влитое, словно я с ним родился.
«Неудачник, да к тому же меченый», — подумал я про себя с непонятной горечью, припомнив сразу все странные события последних дней: сообщение капитана о моей более чем непонятной дате рождения, камеру, визит представителей Тетрасоюза, ворвавшихся ко мне вооруженных людей, выстрел в темноту… Похоже, кольцо надели мне на палец в бессознательном состоянии. Может быть, поработали люди Ловинского, передав таким образом знак своим сторонникам среди рабостов, что я именно тот самый, нужный им человек. Все казалось вполне логичным. По крайней мере, эта загадка должна была разрешиться в самое ближайшее время.
Рабосты вернулись, как обещали, минут через пятнадцать. Невысокого роста, сильно облысевший, но еще крепкий человек лет сорока был среди них, похоже, за главного. И чтобы избежать дальнейших недоразумений, я спросил его, пренебрегая всякой конспирацией:
— Вы из организации Ловинского?
— Кто такой Ловинский?
Совершенно неожиданный вопрос заставил меня надолго замолчать. Мои знакомые, соблюдая естественную в их положении осторожность, ждали продолжения, и мне не осталось ничего иного как пояснить:
— Ловинский один из руководителей Тетрасоюза.
— Мы не относимся к Тетрасоюзу. Вообще ни к какому «союзу». На этом корабле мы просто смертники, вынужденные бороться за свою жизнь. Тем не менее у нас есть реальный шанс захватить корабль, и если вы тот человек, которого мы ждем…
— Откуда, в таком случае, вы вообще могли узнать о моем появлении на борту? Кто мог предоставить вам подобную информацию?
— Это не так просто объяснить… Иногда в горячей зоне реактора происходят странные вещи. Вам достаточно знать, что один из нас предвидит будущее. Он сказал, что когда среди рабостов появится человек с кольцом, можно начать восстание. Среди рабостов нет ни одного офицера, никого, кто бы смог увести захваченный корабль в безопасное место. А вы действительно… — вдруг засомневался он, — вы сможете это сделать?
— Смогу. Вот только не пойму, при чем здесь кольцо… У вас есть план захвата «Рендболла»?
— Нет. У нас нет плана. Но зато у нас есть четыреста человек, готовых на все. Им совершенно нечего терять.
— И все же этого может оказаться недостаточно. Похоже, вы не представляете всей сложности задачи.
— Зато я знаю кое-что, гораздо более важное.
— Что же именно?
— Мы выиграем этот бой. И вы будете с нами, Kрайнов. Так сказал предсказатель.
Я не стал скрывать иронической усмешки.
— Наверно, у вас неплохой предсказатель, — произнес я, внимательно вглядываясь в заросшее, грязное лицо Стрима. Он оказался совсем не так прост, как показался мне с первого взгляда. Особенно не нравилось мне во всей этой истории таинственное появление кольца и мой весьма своевременный перевод в рабосты. Я вновь, как тогда в Лиме, почувствовал себя игрушкой в чужих руках. Если здесь штучки Тетрасоюза, то, пожалуй, это можно проверить…
— Относительно меня ваш предсказатель ошибся. Я уже дал согласие участвовать в операции по захвату «Рендболла» другой организации. — Я с интересом ожидал реакции на мое сообщение.
— Имеется в виду Тетрасоюз? Но вы ведь уже наверняка догадались, что он всего лишь ширма для корпорации, которая ведет за вами упорную охоту. Вас едва не убили, Крайнев, не забывайте об этом.
— А это откуда вам стало известно? Тоже от предсказателя?
— Нет. Прежде чем меня перевели сюда, в горячую зону, прежде чем они решили от меня избавиться, я был одним из руководителей Тетрасоюза. И как только понял, что он собой представляет на самом деле, очутился здесь. Кстати, год назад в руководстве Тетрасоюза не было никакого Ловинского.
— Зачем тогда понадобилась эта дурацкая история с кольцом?
— Ну, во-первых, у нас действительно есть предсказатель. Это он нас предупредил, что в скором времени на «Рендболле» появится человек с медным кольцом на безымянном пальце, он назвал даже вашу фамилию, и тогда через свои старые связи я собрал о вас всю возможную информацию. Без этого я бы не решился на откровенный разговор. Даже среди нас наверняка есть агенты корпорации. Могу сказать определенно: выбора у вас нет. Если хотите выжить, вам придется присоединиться к нам. Как только появится не известие, нет, всего лишь тень догадки о том, что вы живы, и атака целого десантного подразделения хорошо обученных громил, направленная на одного-единственного человека, безоружного заключенного, не увенчалась успехом, как только это станет известно, здесь окажется не один десантный бот. Это всего лишь вопрос времени, и нужно убрать «Рендболл» из этого района как можно скорее. Заодно вы спасете моих людей от смерти в горячих зонах реакторов.
В его словах была несомненная логика, и знал этот парень слишком много для простого рабоста. В конце концов, я ведь не был уверен даже в том, что трое, нанесшие визит в мою камеру перед тем, как туда пожаловали десантники, действительно были людьми Ловинского. Это могла быть примитивная ловушка все той же корпорации. И, пожалуй, меньше всего я рисковал, доверившись людям, у которых, так же как и у меня, выбор был не слишком велик… Если только они настоящие рабосты… Но, кажется, у меня был способ проверить хотя бы это.
— Начинать подобную операцию без единого руководства невозможно. Могу я узнать, кто будет отвечать за весь ее ход и за нашу дальнейшую судьбу?
— Разумеется, можете, поскольку это вы сами. Мы собирались предложить командование крейсером, в случае победы, самому опытному среди нас, но как только здесь появились вы — штурман первого класса, этот вопрос ни у кого не вызывал сомнений.
Люди Ловинского мне в этой чести отказали… Похоже, он говорил правду.
Его предложение польстило моему самолюбию, но я хорошо понимал, какую огромную ответственность возьму на себя, если соглашусь. И все же… Впервые мне предлагали полную самостоятельность. Если удастся заполучить такой корабль, как «Рендболл», то с его помощью, при умелом использовании своего нового положения, можно противостоять не только флоту корпорации, но и ее тайным агентам здесь, на борту «Рендболла», пытавшимся сделать из меня послушного и беспрекословного исполнителя своих неведомых планов. Как только я стану капитаном «Рендболла», они потеряют надо мной всякий контроль. Я слишком хорошо знал, как велика может быть власть капитана в открытом космосе на корабле, оторванном от всяких баз…
— Есть одна сложность… — проговорил я, внимательно вглядываясь в Стрима и стараясь не пропустить на его лице малейшие следы сомнений и колебаний.
Мне все еще не верилось в невероятную удачу, неожиданно свалившуюся на меня, — При любой попытке захвата центральный компьютер берет управление кораблем на себя, блокируя все управляющие системы.
— Я предполагал, что они придумают что-нибудь подобное. Комор не доверяет своим офицерам. Однако у нас есть нечто такое, чего они не смогут предусмотреть. — Он похлопал по трубе энерговода. — Под нашим контролем вся энергия корабля.
— В случае аварии компьютер переключается на автономное энергоснабжение.
— Конечно. Конечно, он переключится. Ну а если по одному из таких энерговодов, прежде чем начнется операция, будет послан точно рассчитанный заряд, который сработает в определенном месте, в заданное время и выведет из строя энергетический распределительный щит? Что тогда?
— Тогда компьютер останется без энергии… Пожалуй, это может получиться.
— Это обязательно получится. Получится, потому что они никогда не принимали пас всерьез в своих расчетах и планах. Те, кто попадает в рабосты или на рудники, вычеркиваются из всех учетных карточек Комора. Мы для них больше не существуем, кто же будет считаться с мертвецами?
— Но вам потребуется немало времени для того, чтобы пробиться с нижних палуб к управляющей рубке корабля. С помощью ремонтных работ новый щит можно смонтировать за полчаса.
— Вот тут вы правы. И поэтому кто-то должен будет заранее проникнуть в рубку.
Забаррикадироваться там и взять на себя управление кораблем вручную, на то время, пока мы захватим все палубы. Иначе они перекроют проходы и изолируют нас в отдельных отсеках.
— И этим человеком может быть лишь тот, кто сумеет осуществить подобное управление.
— И тут вы правы. Им может быть только новый капитан этого корабля.
— Спасибо за честь. Однако не думаю, что у меня много шансов слишком долго удержаться в этой должности.
И он еще говорил мне об отсутствии плана! Этот человек точно знал, чего хотел, и все рассчитал наперед.
— Когда вы собираетесь начать?
— Как только вы поправитесь.
— Я чувствую себя вполне терпимо и не слишком задержу вас.
— Несколько дней не имеют значения. Здесь у нас есть достаточно мест, в которых можно спрятать человека. Официально, в одном из рапортов, упомянут о вашей гибели.
