Сегодня мы хоронили погибших. Вещества, выделяемые хрустальными червями, видимо, препятствовали сворачиванию крови, и трупы продолжали кровоточить. Изуродованные тела завернули в саваны из теплоизоляционной ткани, но они быстро пропитались кровью, и мертве-цы лежали у края большой братской могилы, похожие на огромные коричнево-бурые куколки каких-то жутких насекомых.

Трагические события вчерашнего дня произвели тягостное впечатление на колонистов. Люди пребывали в подавленном настроении, многие плакали от страха и отчаяния. Нападение кошмарных созданий, во всем отличающихся от привычных нам существ, явно не прибавило колонистам уверенности в завтрашнем дне, а планете – нашей любви. Я говорю «нашей», потому что сам нахожусь точно в таком же состоянии, что и остальные, и даже ясное небо и приветливая Эос, вызолотившая своими лучами вершины далеких гор, не могут прогнать чувство тоскливой обреченности.

Поскольку опознать трупы было невозможно, жены, дети, родные и друзья тех, кто не вернулся после ночной бойни на Перевале, горевали над каждым погибшим.

Когда тела стали опускать в яму, какая-то женщина в черном платье и хиджабе с горестным воплем бросилась вниз, повалилась на ряды трупов, в исступлении раздирая на себе одежду. Чернышову и Грише Панкратову с большим трудом удалось вытащить несчастную. Печальные афганки увели ее, тихо утешая на своем языке, но женщина продолжала биться в руках соплеменниц, размазывая по лицу слезы и чужую кровь.

После похорон Акка собрала Сокол. На него пригласили только офицеров и младших командиров экипажа «Руси», представителей Корпуса спасения, лидеров и старейшин колонистов. Среди прочих я увидел Рахматулло, Константина Киприади, сирийца Мелеха Хаддама, бедуинского шейха Абд-аль-Рахима и седого как лунь монгольского старшину Балдана. И, конечно же, свои места на скамьях заняли Зигфрид Шерхель, Петр Янович Желтовский и Прохор Лапин. Самым последним явился Лускус, сопровождаемый неизменным Михой. По устоявшейся уже традиции одноглазый командир добровольческих бригад считался еще и посредником между администрацией колонии и заключенными, большая часть которых так и жила обособленно на северо-востоке плато, у Обрыва.

Лускус выглядел удрученным. Он уселся на свое привычное место справа от меня и уставился единственным глазом на поднявшуюся из-за свежеструганого стола Акку.

– Как там? – вполголоса спросил я, имея в виду обстановку в стане желторобников.

– Там, – с упором на этом слове ответил Лускус, – ночью двоих зарезали. Там кричат, что в гробу видали такую мазу и хотят вернуться. Там решили, что лучше уж в лагере, но на олд-мамми, чем в чистом поле на планете, где водятся гигантские самоходные желудки. И еще – там недовольны теми, кто помогает вам: добровцами, мной, Желтовским, Шерхелем и его работягами. В общем, дело дрянь…

Я ничего не успел сказать Лускусу – заговорила Акка. Короткие, рубленые фразы выдавали ее волнение и тревогу:

– Мы столкнулись с опасностью, которая угрожает существованию колонии. Неведение – худший противник. Мы не знаем о тварях за Перевалом практически ничего. Этой ночью нам удалось выстоять, но где гарантия, что завтра весь этот кошмар не повторится, причем в еще больших масштабах? Итак, на повестке три важных вопроса. Первое: нужны эффективные методы борьбы с червями. Пока мы можем лишь устраивать огненные валы – и все. Второе, тесно связанное с первым: чтобы победить врага, нужно его знать, нужно понять, что он такое. У нас нет ксенобиологов и экзотологов, значит, будем пытаться сами. И третье: необходимо как-то поднять моральный дух колонистов. Ситуация очень тяжелая. Все напуганы. У кого какие соображения? Но говорить только по существу.

Смахнув со лба челку, Акка села на свое место и обвела взглядом собравшихся.

– Позвольте? – Желтовский по-школьному поднял руку, получил утвердительный кивок Акки и встал: – Касательно второго вопроса. Всю ночь я провел без сна, размышляя над тем, что такое создания, с которыми нам довелось столкнуться, и пытаясь выявить закономерности в их поведении. И вы знаете, господа, кажется, я нашел такую закономерность!

– Петр Янович, к делу, к делу! – нетерпеливо перебил Желтовского Чернышов.

– Да-да, кончено, – профессор сбился на скороговорку. – Первый хрустальный червь, который был обнаружен, имел весьма и весьма бледный вид, причем в самом прямом смысле этого слова. Помните, это случилось, когда группа охотников под руководством уважаемого Прохора Егоровича… – последовал кивок в сторону Лапина, – привела из-за Перевала дегустационную партию прыгунов. Тот червь был молочного цвета, крайне худ, если можно так выразиться, и совершенно неактивен. Напомню, господа, что погода в ту пору стояла очень теплая и сухая. Когда же пошел дождь…

– Я понял! – взвился Толя Кислицын. – Дождь!

– Тихо! – Акка нахмурилась. – Дайте профессору закончить…

– Собственно, молодой человек прав, – улыбнулся Желтовский, – именно дождь, а точнее сырость, совпал с появлением червей. Рискну предположить, что жизненные циклы этих удивительных животных связаны с движением циклонов. Я, к сожалению, не помню, имеется ли на Медее сезонность климата, или дожди здесь идут круглый год, чередуясь с сухими периодами, как это происходит в субтропическом поясе Земли. Если мы находимся на территории, подверженной смене сезонов, то можно считать, что сезон дождей закончился и нас ожидает несколько недель, а может, и месяцев сухой и теплой погоды. Если же нет, то появление очередного циклона может произойти в любое время. Это один момент. Второй – основной кормовой базой червей, по всей видимости, являются прыгуны, хотя я с трудом представляю, может ли червь поглотить взрослого прыгуна. Как червь, существо в биологическом плане примитивное, беспозвоночное и явно лишен-ное органов слуха и зрения, находит свою жертву? Вариантов два – либо с помощью специальных обонятельных рецепторов, либо с помощью рецепторов тепловых. Прыгуны – теплокровные, и черви могут ощущать исходящее от них тепло. Таким образом…

– Таким образом, мы для них – те же прыгуны! – Прохор Лапин глухо выругался. – Да еще и костры… Короче, мимо эти твари проползти не могли.

– Именно, уважаемый, именно! – Желтовский взлохматил волосы. – Да… Так вот, господа: чтобы обезопасить наше поселение от новых атак, а таковые, безусловно, последуют, ибо, судя по характеру растительности, дожди в этой местности отнюдь не редкость, нам необходимо перекрыть доступ червей через Перевал. Перекрыть высокой, надежной, непреодолимой стеной. Учитывая тот факт, что эти существа, по всей видимости, обладают начатками коллективного разума и умеют одолевать небольшие препятствия навроде нашей нынешней баррикады, создавая живые заплоты, стена должна быть высотой в десять-двенадцать метров. Чтобы, как говорится, наверняка. Другого способа надежно защититься от угрозы я, увы, не вижу. У меня все, господа.

И, победно сверкая глазами, Желтовский сел на место.

– Стена… – недовольным голосом проворчал старый грек Киприади. – На Земле мы бы выстроили ее в два счета. А здесь мы сможем лишь наворотить груду камней и бревен.

– У реки есть глина, – деловито вступил в разговор Рахматулло, скаля из-под густых усов белоснежные зубы. – Можно делать кирпичи, обжигать и строить.

– Герр Зигфрид, а вы что скажете? – поинтересовалась Акка у Шерхеля, сидевшего с крайне задумчивым и озадаченным видом.

– Кирпичи… – невнятно произнес он. – Кирпичи…

И тут мысль, которую Шерхель, видимо, все пытался ухватить, наконец сдалась. Зигфрид просиял и громогласно заявил:

– Фрау Анна, господа! Мы построим стену и действительно сделаем ее из кирпичей. Но кирпичи эти будут не из глины – глины у реки мало, да и качество оставляет желать лучшего… Но у нас есть другое полезное ископаемое, запасы которого, как мне кажется, огромны. Мы будем отливать кирпичи из меди!

– Сумрачный арийский гений в действии, – сердито пробурчал себе под нос Лускус. – Стену-то мы построим, базару нет. С людьми что делать?

Между тем идея Шерхеля при всей своей оригинальности оказалась вполне исполнимой. Зигфрид, Чернышов, Желтовский и Акка быстро, что называется «на коленке», рассчитали нужное количество кирпичей и то, с какой скоростью может их отлить Шерхель. Оказалось, что за сутки непрерывной работы литейня способна выдать на-гора около пяти тысяч пустотелых медных кирпичей, точнее, блоков полуметровой длины. Высота каждого блока-кирпича составляла двадцать пять сантиметров, ширина – тридцать сантиметров. На возведение десятиметровой стены требовалось пятьдесят пять тысяч штук. Таким образом, нужное количество могло быть произведено за десять-одиннадцать дней.

– А крепить чем? – поинтересовался Прохор Лапин.

– Ну, можно опять же глиной… – неуверенно ответил Чернышов.

– Не надо никакой глины! – уверенно рубанул воздух ладонью Шерхель. – Применим простое инженерное решение – кирпичи будут скрепляться сами собой, за счет совпадающих выемок и стержней. Главное – выровнять основание стены, а для этого нам нужен уровень…

– Это можно сделать водой, – неожиданно подал голос длинноволосый сириец Мелех Хаддам. – Мои предки, когда строили храмы и крепости, выводили уровень по урезу воды, налитой в котлован. Вода же всегда ровная…

– Решено. – Акка повернулась к Шерхелю. – Герр Зигфрид, если есть просьбы и пожелания…

– Есть, фрау Анна, – немец бочком начал пробираться к столу, на ходу перечисляя, – нужно две-три сотни человек для бесперебойных поставок руды и дров. Думаю, можно приспособить для этих целей и прыгунов. И самое главное – я могу делать кирпичи из меди. Но я не умею строить. У меня нет опыта.

Акка вопросительно посмотрела на Чернышова:

– Лейтенант, вы как глава Комиссии по кадрам должны знать – у нас есть строители? Архитекторы, инженеры, рабочие?

Никита только развел руками:

– Весь технический персонал будущей колонии находился в первом малом модуле. Можно, конечно, провести опрос среди наших колонистов – у кого есть опыт строительных работ. Но это займет время…

– Мы с мужиками будем строить, – бухнул Прохор Лапин.

– Сумеете? – прищурился Чернышов.

– А куда деваться? Разберемся, – увесисто ответил сибиряк. – Людей только дайте кирпичи эти подтаскивать…

После короткого обсуждения деталей Шерхель, Лапин, Панкратов и назначенный куратором всего проекта Желтовский поторопились начать работу. Никто не знал, сколько сухих солнечных дней нам отпущено и когда ждать нового пришествия червей. Но в том, что это пришествие состоится, сомневаться не приходилось.

Осталось обсудить третий вопрос, и тут Акка обратилась к лидерам колонистов. Она старалась говорить мягко, проникновенно, но мне показалось, что получилось не очень-то хорошо:

– Уважаемые, ради благополучия ваших соплеменников постарайтесь успокоить их. Все будет хорошо. Помощь с Земли обязательно придет. Поверьте, правительство и командование Военно-Космическими силами не бросят нас на произвол судьбы. Земля поможет. Земля спасет. Я знаю – среди прилетевших с вами людей есть священники. Поговорите с ними, пусть проведут службы. Не только для верующих – для всех. Главное сегодня – придать людям силы и уверенность. Вера в Землю – вот то главное, что у нас есть и что поможет нам выстоять и дождаться помощи. Так давайте же укреплять эту нашу веру. Как военный комендант колонии хочу сказать, что со своей стороны мы сделаем все возможное и невозможное, чтобы максимально обезопасить всех колонистов…

Когда мы расходились, я услышал, как шейх Абд-аль-Рахим сказал скрипучим голосом кому-то из стариков бедуинов:

– Вера, Земля… Я лучше буду верить в стену из медных кирпичей и в милость Аллаха. Земля далеко, а Иблис близко. Завтра мы переселимся подальше от Перевала, за реку. Скажи людям – пусть не плачут и не стонут при военных. У нас своя жизнь, у них – своя…

Черви отошли от Перевала и скрылись среди необъятных травяных просторов. Над равниной кружили птицы, в зарослях бурьяна трещали насекомые. Но, несмотря на воцарившееся спокойствие, дозоры на Перевале усилили. Гриша Панкратов предложил совершить вылазку, дабы проверить, что творится на равнине, скрытой от наших глаз пологими холмами. После короткого совещания решено было отправиться завтра утром.

Между тем добровцы уже начали разбор баррикады, подготавливая площадку для строительства стены. Кислицын примчался в штаб, весь покрытый копотью и сажей. Он доложил, что первая, экспериментальная партия кирпичей уже готова.

– Классно получается! Чик-чик, они вставляются друг в друга, как детский конструктор! Теперь только медь таскай да дрова подбрасывай!

Люди трудились не покладая рук. Число добровольцев резко возросло. Наверное, многие просто искали спасения от своих страхов и горестей в работе, благо ее хватало. На всякий случай позади разбираемой баррикады возвели завалы из бревен, возле которых постоянно горели костры. Если бы теория Желтовского об активности червей только в дождливую погоду оказалась ложной и твари вдруг напали на колонию, на их пути должна была встать стена огня.

Прыгуны оказались вполне пригодными для вьючной и тягловой работы. Из жердей и кабелей им мастерили волокуши, и длинноухие звери, смешно фыркая, тащили к литейням угловатые глыбы самородной меди.

Всюду сновали люди. Черные дымы поднимались в бирюзовое небо Медеи, крики погонщиков и грохот загружаемой в котлы-дюзы руды заглушали все остальные звуки. Глядя на эту картину, я ощутил неожиданную гордость за всех нас, за весь род людской. Заброшенные на неведомую твердь, оставшиеся наги и босы, один на один со стихиями, мы все же остались людьми и сумели найти выход. Нет, не прав был несчастный великан-индус, что призывал отречься от нашего пути, от всего человеческого. Мы – люди, и мы победим разумом, а не силой!

Когда на лагерь опустилась ночь, большинство добровцев остановили работу. Лишь в литейнях и на Перевале на вахту заступили свежие смены. Баррикада была почти разобрана, и звонкое многоголосое тюканье ломов и скрежет лопат извещали всех, что начато выравнивание площадки под стену.

Я наскоро поужинал в столовой возле штаба и отправился спать – завтра вместе с Панкратовым, Цендоржем и Михой мне предстояло короткое путешествие в глубь равнины за Перевалом.

У края леса, возле нашего палаточного городка, я услышал за спиной легкие и быстрые шаги.

– Кто тут?

Из мрака выступила гибкая женская фигура. Густые волосы рассыпаны по плечам, на миловидном лице мерцают огромные глаза. Я узнал дочь Константина Киприади, которую до этого видел несколько раз с отцом и братьями, всякий раз поражаясь ее удивительной, если можно так сказать, исторической, античной красоте. Я улыбнулся:

– Привет! Юной девушке не пристало ходить одной так поздно. Ты что, заблудилась?

Она молчала, глядя на меня со странной полуулыбкой. Ветер зашелестел листьями, крикнула где-то в глубине леса ночная птица. От реки тянуло прохладой.

– Тебя звать-то как? – у меня уже стали возникать сомнения в том, понимает ли эта черноволосая гречанка и-линг, и я повторил свой вопрос на русском и английском.

Девушка склонила голову на плечо и ответила тонким певучим голоском:

– Медея.

– Ну да, эта планета – Медея, – согласился я. – Это ее имя. А твое? Как тебя зовут?

– Медея, – повторила она и вдруг тихо засмеялась – точно зазвенел ручей.

Я стоял, несколько обескураженный. Честно говоря, я не знал, как себя вести с этой девушкой. Внешне она была совсем ребенком – лет пятнадцать, не больше, но в движениях, в жестах, в этой загадочной неподвижности иной раз проскальзывал взвешенный опыт взрослой женщины.

– Пойдем, отведу тебя к отцу, – я протянул ей руку.

– Если бы я хотела к отцу, я пошла бы к нему, а не за тобой, Клим, – на чистейшем русском сказала она и снова засмеялась. Мое имя девушка произнесла нараспев, и у нее получилось «Кли-им». Я почувствовал, что краснею. Не хватало мне еще романа с несовершеннолетней колонисткой из патриархальной семьи греческих ортодоксов!

Девушка между тем снова заговорила. Она медленно двинулась вдоль леса, как бы приглашая меня идти с ней рядом. Ощущая себя полным болваном, я тем не менее подчинился.

– Сегодня странная ночь. Я чувствую. Я всегда чувствовала, что однажды в моей жизни случится что-то особенное, необычное. Моя мама назвала меня Медеей в честь древней волшебницы. Отец был против, он хотел, чтобы меня звали, как его мать, Аспасией. Но мама настояла. Потом она умерла. Я росла в доме отца, вокруг всегда было полным-полно родни, всех этих теток, дядек, двоюродных братьев и сестер. Там мне все время казалось, что я не могу дышать…

Она замолчала. Чтобы поддержать разговор, я спросил:

– Откуда ты знаешь русский язык?

– Мама до свадьбы жила в России. У отца дома тоже многие умели по-русски, так было принято. Семейное дело, торговля, а на Черном море все бизнесмены между собой говорят на русском – так проще.

– Ты сказала… – я неожиданно закашлялся, – ты сказала, что искала меня. Зачем?

Девушка искоса взглянула на меня.

– Сегодня странная ночь, а завтра будет странный день. Он изменит многое в нашей жизни. С тех пор как я оказалась здесь, на планете, которую зовут так же, как и меня, у меня постоянно возникают предчувствия. Поначалу мне было трудно их понять, но после того, как я увидела во сне, как на нас напали ужасные чудовища, а потом это случилось на самом деле, я стала другой…

«О господи, она еще и не в себе, – с тоской подумал я. – Надо срочно вести ее к отцу. Время идет, завтра рано вставать…»

– Ты извини меня… Медея, – я старался говорить как можно мягче, чтобы не дай бог не обидеть ее. – Но уже поздно. Твой отец наверняка волнуется, ищет, куда ты пропала…

Кивнув несколько раз, отчего пышные волосы разлетелись темным облаком, девушка остановилась.

– Ты ничего не понял, Кли-им. Но у нас есть время. Много времени. Завтра будет радость и удача. Но забудь женщину с холодными глазами. Тебе с ней не по пути…

Я вздохнул. Бред. Все – бред. Жалко, такая симпатичная, а дурочка. Могла бы стать хорошей женой какому-нибудь достойному парню, вон хотя бы Гришке Панкратову.

Время шло. Пора. Я протянул руку, намереваясь отвести беглянку домой, но она вдруг шагнула в заросли, и ветви сомкнулись за ее спиной.

– Стой, ты куда!

– Ты слишком взволнован. Я уйду. Тут пять минут ходьбы берегом до наших хижин. Не провожай и не беспокойся.

Теперь она говорила совершенно нормально, без пугающей распевности в голосе, и я немного успокоился.

– Нет, давай я все же провожу тебя. Мало ли что.

– Дурачок. Ты же ничего не понял, Кли-им… – донеслось до меня, и тут же зашелестели ветви – она ушла. Я вломился в кустарник, ободрал руки и лицо, запнулся, ушиб едва зажившее колено, а в ушах ручейком звенел смех девушки…

В конце концов, выбравшись к реке, я уселся на теплый галечник. В черном небе горели чужие звезды, между холмов, в ложбинах, желтели пятна далеких костров.

«Завтра будет радость и удача. Но забудь женщину с холодными глазами. Тебе с ней не по пути…» – вертелось у меня в голове. Я знал только одну женщину, с которой мне было не по пути. Но ее глаза не всегда были холодными. По крайней мере когда-то я видел в этих глазах и тепло, и свет…