Контр-адмирал Каннорк, шеф Отдела криптопочты, небольшого и редко упоминаемого вслух подразделения в составе Дивизиона планирования Бюро военно-космической разведки Черной Руки, смотрел на лежащий перед ним конверт из шершавой плотной бумаги нежно-розового цвета и не верил своим глазам. В том, что он видел, раздражало, выводило из равновесия и казалось какой-то неумной насмешкой буквально все. Даже сам цвет донесения, на розовой же бумаге с водяными знаками, выглядел издевательским.

– Почему подаете информацию в таком виде? – наконец спросил он, не скрывая раздражения. – Какой сейчас век на дворе? Есть каналы спецсвязи… мемокристаллы, наконец… У вас там что, мемокристаллы закончились?!

– Не могу знать, янрирр контр-адмирал, – с нагловатой ленцой отвечал стоявший перед ним навытяжку унтер. – Велено было доставить лично в руки. При недоразумениях предписано было ссылаться на особое распоряжение Директора Бюро за номером три-три-два-шесть-девять-ноль-девять, подтвержденное лично Субдиректором Оперативного дивизиона гранд-адмиралом…

– Я помню, – сказал Каннорк недовольным тоном.

Он действительно вспомнил. И даже с какой-то болезненной поспешностью. В конце концов, для того он и сидел в этом пустом кабинете, похожем на отшельничью келью, чтобы помнить самые курьезные директивы начальства… розовые конверты… Да, было некое распоряжение, сопровожденное реестром совершенно фантастических, то есть практически невозможных в реальной жизни, событий. Факты наступления каковых событий безоговорочно воспрещалось поверять традиционным каналам и носителям информации, хотя бы в теории допускающим восстановление оной по ее уничтожении.

– Надеюсь, ваше руководство отдавало отчет в своих действиях, – проворчал Каннорк. – Распоряжение три-три-два-шесть… гм… это вам не истребование теплого исподнего для рядового состава.

Унтер – а это был заурядный оперативник в чине мичмана, сарконтир– «Полевой Скорпион», из тех, что самоуверенно полагают, будто все уже в мире повидали и ничего теперь не боятся, конечно – наглый, тертый, высушенный чужими ветрами и прожаренный чужими солнцами, в вылинявшей, пожеванной форме, ни демона трепаного не смыслящий в настоящих, штабных разведывательных играх, да и не желающий смыслить, словом – та еще сволочь… едва заметно усмехнулся. Растерянность и плохо скрываемое раздражение начальства его лишь забавляли. Отчего же ему не веселиться, если на самом деле ничего он еще не видал и не знал, а только о том и думал, что вот-де доставил он пред начальственные очи сию нелепую бумажонку, а теперь отсалютует, выйдет на свежий, пропитанный ароматами столичной вольницы и разгула воздух, зальет в себя пару-тройку емкостей ядовитого бухла в портовой забегаловке и спустя небольшое время снова уметется туда, откуда прибыл… на какой-нибудь Деамлухс… нет, кажется, на Анаптинувику… и этим для него все закончится. А о том, что воспоследует далее, пускай-де голова болит у того же начальства, для чего оно, собственно, над ним и поставлено. Каннорк сразу же ощутил, что голова у него и вправду заболела. Что гармонии с окружающей реальностью ему никак не прибавило.

– Ваше имя, унтер-офицер? – спросил Каннорк.

– Первого батальона отдельного тридцать восьмого полка специального назначения мичман Ахве-Нхоанг Нунгатау, верный солдат янрирра и гекхайана! – заученно рявкнул тот.

Каннорк старательно сложил донесение (розовое, мать его тряпка…) и убрал в конверт. Поднял глаза на унтера.

Широкий нос, от природы приплюснутый, а в обильных житейских приключениях расплющенный окончательно… вывороченные потрескавшиеся губы… далеко расставленные светлые глаза с нависающими редкими бровями… ранние морщины на чересчур высоком лбу… ранняя щетина на тяжелых скулах. Рост ниже среднего, таких в гвардию гекхайана не берут, а вот в колониальные спецвойска – с охотой. В обслугу, в охрану, в следопыты. Этот явно из следопытов. В такой змеиной норе, как Анаптинувика, и в ее окрестностях следопыты всегда в цене.

– Судя по родовому имени, вы кхэри?

– Так точно, янрирр контр-адмирал, – ответил унтер, не моргнув глазом. – Имею несравненную честь быть этническим кхэри.

– Честь… кхм… – Каннорку, этническому ксухегри, с запротоколированным во всех анналах родовым деревом глубиной в пятнадцать поколений, пришлось приложить изрядное усилие, чтобы подавить ироническую ухмылку.

Кхэри известны были упрямым характером, своеволием и завышенной самооценкой. Иных достоинств за ними не отмечалось. Несмотря на отдаленное этническое родство с ксухегри, они не подарили Эхайнору ни одной сколько-нибудь выдающейся личности – ни в изящных искусствах, ни в науке, ни в военном деле. От них всегда и всюду были одни проблемы. Кхэри всегда были как жгучий стручок в блюде с изысканным десертом. Или, что вернее, как заноза в заднице… Отчего по окончании плебейских военных училищ их в первую голову бросали в ближайшую доступную топку боевых действий в качестве дешевого хвороста, а наиболее одаренных – насколько это понятие было к ним вообще применимо! – загоняли в самые удаленные и глухие углы мироздания, где их упрямство и твердолобость могли принести хоть какую-то пользу Черной Руке. Анаптинувика была одним из таких углов, там они испокон веков гнездились и размножались, и если кто там и мог выжить без риска спятить от неустроенности и тоски, так это кхэри – хамоватые, самодостаточные, напрочь лишенные воображения и амбиций. И дикие черные бунты, с поджогами и кровопролитиями, вспыхивавшие там с безрадостным постоянством, устраивались, верно, не по причине тяжкой жизни, а скорее от скуки, варварского веселья ради…

Впрочем, достоинство офицера, стоящего на неизмеримо более высокой ступени служебной лестницы, не позволяло открыто выказать личное пренебрежение. В конце концов, кхэри есть кхэри, а ксухегри был и таковым останется во веки веков, чего их равнять?! (Здесь контр-адмирал отвлекся от несуразной фигуры мичмана и окинул взором свою келью, полукруглую в периметре и несообразно вытянутую в высоту на манер артиллерийского снаряда, поместиться в которой с комфортом мог только он сам, его стол, единственное кресло и скудный видеокластер, большую часть времени уныло простаивавший… кому в эпоху экзометральных сообщений могла понадобиться криптопочта?! только любителям старины и знатокам изобретенных по тяжелой накурке инструкций… и мысленно переадресовал часть иронии самому себе.)

Ну что ж… вот он, конверт из гнусной розовой бумаги. А внутри, быть может, скрыто нечто более важное, нежели достоинство офицера и аристократа… более важное, чем вся его несостоявшаяся, загнанная в этот снаряд и там безнадежно заржавевшая карьера.

Тогда, быть может, еще сохраняется шанс подорвать этот снаряд?!

– Кто ваш непосредственный начальник? – спросил Каннорк значительным голосом.

– Капитан-командор Хэйхилгенташорх, – отрапортовал мичман, выкатив от рвения глаза.

– В каких вы отношениях с руководством?

– В прекрасных!

«Врет, негодяй, – подумал Каннорк. – Такие ни с кем не бывают в прекрасных отношениях, даже с собственной матерью. Если уж на то пошло, кхэри состоят в неважных отношениях со всем остальным миром. Потому тебя и отправили, что капитан-командор Как-бишь-его-не-упомню-шорх давно уже мечтал избавиться от такого подарка в расположении вверенной ему части».

– Как эти сведения оказались в распоряжении штаба Полевых Скорпионов?

– Не могу знать точно…

«Кто бы сомневался, – мысленно сыронизировал Каннорк. – Простые радости жизни с легкостью исключают нужду в интеллекте».

– Могу лишь предполагать, – продолжал мичман с неохотой. – Псекацаги… патрульная служба безопасности космопорта «Анаптинувика-Эллеск»… как это за ними водится, захемозячили хлямную омлыжку и хемижнулись козюхрыжным цырцыбриком… жежувыкнулись тямахом по дудозле. Натурально, телебокнулись и гопыхнулись…

«Наглая сволочь, – желчно подумал Каннорк. – Проверяет на вшивость. Мол, крыса ли я штатская в краденом мундире, а значит, кнакабум,грубый солдатский жаргон, для меня все равно что пустой звук… или все же понюхал реальной службы, не напрасно занимаю это кресло. Или, может быть, он хочет вывести меня из равновесия. Зачем? Откуда он взялся на мою голову?» Вслух же сказал ровным голосом:

– Достаточно. Не увлекайтесь преамбулой.

– …и спихнули дельце по принадлежности к зоне ответственности, то есть подогнали хирцак с тибрязникомнам, добрым сарконтирам. Рассуждая таким образом, что-де сарконтиры – твари простые, в обращении грубые, при оружии… что не раскумекают, то в грунт закопают.

«Скверно, – подумал Каннорк. – Хирцак с тибрязником… не то слово! Своих мы, как и предписано особым распоряжением, зачистим, а вот что делать с этими… с псекацагами… ума не приложу. И прилагать не стану. Пускай об этом заботится получатель розового конверта».

– Отчего в качестве курьера были выбраны именно вы? – спросил он.

– Полагаю, янрирр контр-адмирал, оттого, что в тот момент нес караульную службу и потому имел фортуну оказаться в коридоре штаба ближе всех к дверям кабинета янрирра капитан-командора.

«И ведь не запнулся ни разу, скотина, – поразился Каннорк. – Живая речь – даже с поправкой на плебейские аберрации… проблески сарказма… гляделками постреливает по сторонам… Не так уж он глуп, как выглядит».

– Капитан-командор ознакомлен с содержанием этого конверта?

– Да, янрирр контр-адмирал. Иначе и быть не могло. Он составлял послание и вручал его мне из рук в руки для препровождения.

– Вы правы, наивный вопрос. А вы тоже… ознакомились?

– Нет, янрирр контр-адмирал. Такого распоряжения от янрирра капитан-командора не поступало. Мне было лишь предписано доставить его по назначению, что я и выполнил в точности.

– Ваши действия по прибытии в Дивизион планирования?

– Зарегистрировал факт доставки в секретариате, без предъявления к прочтению.

– Сканирование?

– Имело место, как полагается, на предмет опасных веществ.

– Вас ничто не насторожило? Не удивило?

– Удивляться не входит в мои обязанности, янрирр контр…

Каннорк постучал ногтем по столешнице.

– От вашего рева у меня болит голова, – сказал он. – Или, как это по-вашему, по-простому… в тибряз чиргануло. Интересно, для чего простому сарконтиру-мичпоцутакая луженая глотка?

– Благоволите выслушать ответ? – осклабился наглец-кхэри, впервые взглянув на собеседника с уважением.

– Хм… Было бы любопытно. Но не сочтите за труд – в терминах нормативной лексики.

– Приложу все усилия, янрирр контр-адмирал… Полевой батальон специального назначения, дислоцированный в районе космопорта «Анаптинувика-Эллеск», состоит из сорока офицеров, – с охотой пустился в объяснения мичман, – по большей части штабных, а также пятисот контрактников разного возраста и степени тупости, янрирр контр-адмирал. Нас, мичманов, всего по двое на роту, а до полного комплекта необходима по меньшей мере дюжина. Чтобы день за днем приводить в смирение этот мисхаз… прошу извинения… сброд, требуется не только луженая глотка, как вы только что изволили заметить, но и стальные кулаки. Да и третий глаз на затылке не помешает, поскольку кое-кто из упомянутого ми… сброда мнит себя цветом эхайнской нации, – при этих словах мичман паскудно ухмыльнулся, – но поквитаться при случае норовит самым подлым образом, зайдя с тыла в темном месте…

– Достаточно, мичман, – сказал Каннорк, и тот заткнулся. – Вы всегда так велеречивы?

– Виноват, янрирр контр-адмирал! – заорал Нунгатау, изобразив на кирпичной роже максимальное раскаяние, какое можно только ожидать от такого засранца.

«Мы играем в какие-то идиотские игры, – подумал Каннорк. – Я корчу из себя высокородного отца-благодетеля, а он – безголового солдафона из захолустья. И никто не является тем, за кого себя выдает. Мне хочется достать личное оружие и прихлопнуть его на месте, как муху, потом забыть о самом факте его былого существования… и об этом злосчастном конверте цвета дамского белья… и затеряться в веселых лабиринтах Эхайнетта, где можно ни о чем не думать, да тебе и не дадут ни единого шанса использовать мыслительный аппарат по назначению. То есть никакой я ему не благодетель, а уж наипаче не отец. Скорее уж, я его самый страшный ночной кошмар – если ему вообще снились какие-то сны отродясь… Да и он тоже не безголовый и далеко не тупой, а хитрое циничное мурло, выдающее себя за то, что я хочу в нем видеть, и делающее то, что я от него в настоящий момент ожидаю. Все кхэри таковы… И с содержимым конверта он прекрасно знаком, потому что такие конверты все едино толком не запечатывают, а с подателями оных поступают согласно приложению номер три точка два к особому распоряжению Директора, о котором сам Директор, интеллигент, гуманист и чистоплюй, и знать не знает, но зато знает лично гранд-адмирал – персона, вне всякого сомнения, образованная в пределах фундаментальных дисциплин военной академии, но ни гуманизмом, равно как и щепетильностью в выборе средств, ни в коей мере не отмеченная, – каковой означенное приложение и составлял. Вот он стоит передо мной, мелкий наглец из галактической глухомани, и того не ведает, что его эскорт в составе двух квартирмейстеров, троих пилотов и двух рядовых неясного предназначения, возможно – группы экстренной зачистки, уже подвергнут принудительной ментокоррекции, после которой даже и не вспомнит о факте перелета с Анаптинувики на Эхитуафл, не говоря уж о самом мичмане… а двое из эскорта – второй пилот и рядовой, оказавшиеся особо восприимчивыми к промывке мозгов, уже и родного отца не вспомнят. Отчет о каковой ментокоррекции только что промелькнул по одному из экранов за его спиной, только для моих глаз… Что вопрос об осведомленности капитан-командора Какая-на-хрен-разница-шорха был сугубо риторическим, и упомянутый капитан-командор вот уже пять минут как сидит в своем кабинете весь в ледяном поту, мучительно пытаясь сообразить, чем таким он прогневил свое руководство, что отныне из этого кабинета ему уготованы только два пути. То есть, конечно, как следует из другого отчета, строго для моих же глаз, из формальных соображений предложен только один путь, и ведет он в полярный гарнизон на Мефиссе, совершенно за пределы культуры и цивилизации, в безвестность и недосягаемость, при полном отсутствии связи с метрополией, куда раз в год прибывает транспорт с головорезами-каннибалами и маньяками-детоубийцами, у которых не было иного выбора, кроме как подписать контракт с Военным Департаментом и отдавать сыновний долг Черной Руке в этой жуткой, немыслимой, несусветной дыре, по сравнению с которой Анаптинувика – хрустальные своды небес. Место начальника полярного гарнизона как раз оказалось вакантным, а уж отчего да почему – про то история умалчивает, но что умер сей начальник, помнится, не своей смертью, а отнюдь не ушел на заслуженный отдых по выслуге лет, в том никаких сомнений не усматривается. А второй путь не оглашается, но подразумевается: он прост, понятен и в какой-то мере даже более предпочтителен. Тем более что личное оружие – фотонный дезинтегратор прицельного боя «Глаз Ярости» – всегда соблюдалось в идеальном состоянии, прицел откалиброван по ниточке, батареи самые новые и заряженные по самое не хочу. И сейчас личное оружие наверняка лежит на столе, перед носом, между сжатыми кулаками, и ждет, каков будет окончательный выбор хозяина. А ждать осталось недолго, на все про все отпущено ему пятнадцать минут, и пять… нет, шесть уже минут истекли, кстати. И все потому, что об особом распоряжении за номером три-три-два-шесть-девять-ноль-девять капитан-командор Кому-это-сейчас-интересно-шорх знал и оное исполнил с большим служебным рвением, а вот о приложении за номером три точка два, не говоря уж о приложении три точка три, знать не мог, ибо определяют эти документы регламент соблюдения конфиденциальности применительно не только к мичману Нунгатау и его эскорту, но и к лицу, явившемуся непосредственным источником информации, а что еще хуже – свидетелем информационного повода. Жестоко, расточительно, а поделать ничего нельзя – соображения высшей бескомпромиссной секретности!.. И все означенные события происходят прямо сейчас, вне пределов расположения Бюро военно-космической разведки, в реальном масштабе времени. То есть по мере течения беседы между мной и мичманом Нунгатау. С того момента, как отвратительный розовый конверт лег на мой стол. О чем вышеуказанный мичман вряд ли подозревает, и уж совершенно не предполагает той злой участи, что уготована ему самому…»

– Что ж, мичман, – сказал Каннорк со вздохом. – Благодарю за службу. Вы прекрасно справились с возложенной на вас миссией.

Немного тепла в отношениях командира и подчиненного не повредит. Никакого урона для чести аристократа. Тем более что видятся они в первый и последний раз.

У всякой работы есть свои нравственные издержки. Каждое событие имеет свою цену. Цена розового конверта – судьба этого засранца-кхэри. Чье несчастье заключалось лишь в том, что он, по его же словам, «имел фортуну оказаться» не в том месте и даже не на той планете, на какой следовало бы ему находиться из соображений личного благополучия.

– Вы свободны, мичман.

«Свободны… Звучит лицемерно. Нет у него никакой свободы. Ни поступков, ни воли. Ни будущего. Все предрешено с того момента, как он переступил порог моего кабинета. Приложение три точка два, пункт восемнадцать. Так что жить Ахве-как-там-его Нунгатау осталось с полчаса, не больше. Во исполнение означенного приложения, он уже бесследно исчез при исполнении особо важного и чрезвычайно секретного поручения. Рубить концы – так под самый корешок. А потом заняться зачисткой на той стороне веревочки, на Анаптинувике… Что, если спросить? Так, без задней мысли, совершенно из любопытства…»

– Одну минуту, мичман.

Тот замер на полпути к выходу. Обернулся, изъявляя лицом полную готовность к продолжению беседы.

– Вы знаете, кто такие келументари?

Пауза. Ровно той продолжительности, какая необходима, чтобы в мозгу открылись клапаны памяти и провернулись шестеренки ассоциативного мышления. Не больше и не меньше.

– Нет, янрирр контр-адмирал. Но…

– Но?

– …я кое-что слыхал о них. Краем уха. И не очень-то склонен доверять услышанному.

– Гм… Что ж, ступайте.

– Еще момент!

Последний возглас прозвучал особенно резко, как если бы соприкоснулись и пробороздили друг дружку два обломка ржавого металла.

Контр-адмирал Каннорк обнаружил себя стоящим навытяжку в шаге от собственного стола, рядом с точно так же оцепеневшим мичманом Нунгатау, так что вся разница между ними, двумя перепуганными истуканами, состояла единственно в воинских знаках отличия, да еще, пожалуй, в возрасте.

Между лопаток пробежала струйка ледяного пота.

Впрочем, стоявшего на пороге немолодого эхайна в штатском персона контр-адмирала занимала весьма незначительно. Вновь вошедший рассматривал мичмана – а точнее, сверлил выпученными, как у безумца, глазами с неестественно расширенными зрачками. Пышные бакенбарды, что начинались, казалось, прямо от глянцевой лысины, трепетали, словно морская водоросль в прибое.

– Что вы там слыхали о келументари, мичман Нунгатау? – спросил гранд-адмирал Вьюргахихх, Субдиректор Оперативного дивизиона Бюро военно-космической разведки Черной Руки Эхайнора.