– Куда прикажете? – спросил сержант Аунгу.

– В город, – сказал мичман.

– В Хоннард, что ли? Неужто не спалили его до сих пор?

– Тебя дожидались.

– Так я с радостью!..

– При всем уважении, янрирр мичман, – промолвил Юлфедкерк. – Разве у вас нет намерения заглянуть домой? Взять какие-то вещи… просто осмотреться, все ли в порядке…

«В сыром окопе я видел этот дом, – подумал мичман Нунгатау. – Сказанул тоже – дом! Пустая затхлая клетушка в унтерской казарме… из личных вещей только заношенное солдатское белье и теплый свитер, подарок от каких-то приблудных благотворителей, тоже заношенный до утраты формы и цвета… Если найдется новый хозяин, пусть не поленится и вытряхнет все лохмотья в утилизатор. А потом вернусь я и выкину его самого…»

– А что мы потеряли в Хоннарде, ежели не секрет? – не унимался сержант.

– Я не обязан объяснять… – ощетинился было Нунгатау, но вспомнил, что долго еще принужден будет мысленно благодарить сообразительного сержанта за избавление от унижений. – В Хоннарде есть еще один гражданский космопорт. Думаю, наш объект засветится именно там.

– Это если наш, как вы изволили выразиться, объект решит, что ему позарез необходимо выбираться отсюда, – сказал сержант. – А вот я на его месте отсиделся бы где-нибудь в укромном закутке. Анаптинувика большая, есть где схорониться. Эршаронна или Гнугаагр… если эти паучьи гнезда еще кипящей смолой не залили.

– Я бы тоже так поступил, – буркнул мичман, про себя отметив, что Аунгу подозрительно неплохо ориентируется в местных реалиях. – Будь я криминальный элемент или дезертир. Или, к примеру, скрывайся я от кредиторов… Но он – ни то, ни другое и ни третье. И у него есть какая-то цель за пределами Анаптинувики.

– У вас есть предположения, что это за цель?

– Ни единого. Откуда мне знать, что вообще творится на уме у келументари…

– А что, если он вздумает вернуться?

– Не вздумает. – Мичман помолчал, размышляя. – То есть, конечно, нет никаких препятствий к тому, чтобы ему вернуться и спокойно отчалить туда, откуда он явился в наш мир. Но после радушного приема, устроенного старшим инспектором и его чурбанами- псекацагами, вряд ли он того захочет. Да он, поди, и не знает, что вполне может сделать это в любой момент и никто ему слова поперек не молвит.

– Янрирру старшему инспектору еще бы как-то пережить этот веселый вечерок, – ввернул рядовой Юлфедкерк.

– Муздряг, – сказал сержант Аунгу и с отвращением сплюнул. – Попросту говоря, увеселительное заведение невысокого пошиба для младших чинов. Беда, когда слишком много командиров… Если у этелекхов этого муздрягахотя бы втрое меньше, то они нас точно уделают.

– Чего ж до сих пор не уделали? – хмыкнул Нунгатау.

– Удовольствие растягивают.

– Да мы им на хрен не нужны, – сказал рядовой. – Мы сами к ним лезем зачем-то.

– Не зачем-то, а хотим вернуть отнятое, – назидательно промолвил мичман. – Между прочим, наш исконный родной мир.

– Ну, допустим, вернули, – сказал рядовой. – Что дальше? Переселимся туда и заживем? Прямо все здешнее так и бросим?

– Лично мне не жалко и бросить, – заметил ефрейтор Бангатахх, по причине того, что воспринял от егерей унижений и побоев более остальных, вольготно развалившийся на заднем сиденье урштера. – Я бы переселился.

– Нужен ты им со своей кирпичной рожей, – хмыкнул сержант.

– Если уж я буду там – никуда они не денутся, станут терпеть и мою кирпичную рожу, и мою чугунную задницу.

– А потом переглянутся, – сказал сержант, – перемолвятся парой словечек… мол, однажды мы уже сожрали этих здоровенных рыжих ублюдков, что мешает нам проделать это еще раз?.. и поимеют тебя, как в старые добрые времена.

– Не станут они этого делать, – возразил мичман.

– Это почему еще? – спросил ефрейтор. – Чем это мы им пришлись не по вкусу? Даже обидно…

– А потому, что нельзя дважды съесть один и тот же кусок мяса. То есть, конечно, можно… но во второй раз будет невкусно.

Рядовой хохотнул, а ефрейтор попытался улыбнуться, но вместо этого скорчил жалкую гримасу и схватился за скулу.

– Эй, Банга, – сказал Аунгу. – Ты, как я погляжу, очухался. Почему тогда я должен рулить этим корытом?

– У вас лихо получается, янрирр сержант.

– Вот ты льстишь, а лесть – это грех. А грехи отягощают душу. Демон-антином Юагрморн распростер тебе объятия.

– Лучше два раза польстить, чем один раз по башке словить.

– Философ, мать твоя мученица. Что ж ты егерям не польстил, вместо того чтобы дерзить и за оружие хвататься?

– Я было начал, да они еще большими грешниками, чем я, оказались…

– А еще потому не сожрут они нас, – вдруг сказал мичман, – что подавятся. Мы за то время, что живем вдали от родного мира, кое-чему научились. Мы стали другими. Все эти бесконечные годы мы готовились забрать свое: учились быть воинами, жить, как воины, думать, как воины… и научились. Я давеча перекинулся парой словечек с одним капитан-торпедиром… такой же кхэри, как и я, а вон каких вершин достиг! Нашим Истребителям Миров спалить любую планету этелекхов – что утереться…

– Везет вам нынче на эршогоннаров, янрирр мичман, – усмехнулся Аунгу. – Только, помнится, один из них не так давно сдался этелекхам с потрохами, и корабль свой сдал, и сидит теперь тут неподалеку, примерно где и мы, седалищную мозоль себе полирует.

– Ну, не готовы мы оказались к подлым вражеским штучкам, – с сердцем сказал Нунгатау. – Ничего, подготовимся, время есть…

– Странно, – сказал рядовой Юлфедкерк.

– Что тебе опять странно?!

– Вот захватили они наш боевой крейсер. Можно сказать, с поличным взяли, с оружием на боевом дежурстве. Почему тогда его командир сейчас здесь прохлаждается, а не у этелекхов за колючкой?

– Так они пленных не берут, – сказал мичман несколько удивленно. – Разве не знаешь?

– И это знаю. Только о том, можно сказать, и думаю. Не берут – это понятно. Не хотят лишнюю обузу на себя взвалить. А почему возвращают?

– А куда их – на колбасу, что ли, пускать?! – Нунгатау начинал сердиться.

– Вот если бы вы, янрирр мичман, взяли на поле боя в плен своего злейшего врага, да еще с оружием в руках – как бы вы с ним поступили?

– Мое отношение к пленному, солдат, определяется тактическими задачами. Если, к примеру, штабу нужен язык, то доставлю означенного пленного в особый отдел. Если есть необходимость в фортификационном строительстве или каких иных нуждах…

– А если такой необходимости нет? – упорствовал Юлфедкерк.

Мичман нахмурился, ловя на себе взгляды подчиненных. Особенно неприятен был взгляд сержанта Аунгу, исполненный веселого любопытства.

– Неужто отпустили бы? – спросил рядовой.

– Действовал бы по обстоятельствам! – рявкнул мичман. – Такого пустозвона, как ты, наверняка бы шлепнул на месте…

– Чего же они тогда вернули команду крейсера? – пожал плечами Юлфедкерк.

– А потому, солдат, – гнусно хихикая, встрял в разговор сержант Аунгу, – что для янрирров Истребителей ссылка в эту дыру будет похуже, чем этелекхские концлагеря. Такой вот у наших врагов есть циничный расчет, что мы всю работу сделаем за них, сами же своих и покараем, что мало не покажется…

– Враги, – сказал рядовой. – Это я понимаю. Но что, если они нас и за врагов-то не считают?

– А за кого? – с интересом осведомился сержант.

– Откуда мне знать, – сказал Юлфедкерк. – За придурков каких-нибудь малолетних, которые украли где-то коробку боеприпаса и фуфырятся, какие, мол, мы все из себя крутые… воины. Разве не обидно? Вот вы, янрирр мичман, говорите: мы не стояли на месте, учились… Так ведь и они не спали под лавкой все это время.

– Не тому они учились, как я погляжу, – буркнул Нунгатау, исключительно затем, чтобы оставить последнее слово за собой.

– Может быть, это не мы, а они стали другими. А мы, наоборот, остались прежними. Дикими, мохнатыми и запуганными. Все время ждем, что кто-то на нас набросится из кустов и примется жрать заживо. Только вместо каменного топора в лапах у нас нынче планетарные торпеды. Этелекхи обо всем уже и думать забыли, а мы ждем-пождем…

– Тебя послушать, так лучше и не напоминать этелекхам, какие они были, – сказал сержант. – Не ровен час, вспомнят!

– Не нравишься ты мне, рядовой, – сказал Нунгатау. – Разговоры ведешь пораженческие. А вдруг ты шпион этелекхов?

– А что, похож? – поразился Юлфедкерк.

– Не отличить! – загоготал сержант Аунгу. – Я на тебя утром глянул, пока ты еще рожу не сполоснул, так оторопел: зверь косматый, диковидный! Ну, вот как ты только что описывал. Одно слово – этелекх первобытный…

– Ну, если янрирры командиры полагают, будто Персоналиум Военно-космической разведки во все специальные группы отряжает вражеских лазутчиков, – с обидой сказал Юлфедкерк, – да еще в чине рядовых…

– Не старшими же вас, злыдней членистоногих, ставить над добрыми эхайнами! – продолжал веселиться Аунгу.

– Нет, откуда ты взялся на мою голову? – накручивал себя Нунгатау. – Ты солдат или херюзга ужмохлая?

– Солдат, – уверенно ответил рядовой.

– Твоего командира бьют и унижают, а ты лежишь пластом, что особенно отвратительно – целый, невредимый и при оружии! – и покорно терпишь такое отношение со стороны этих мерзавцев!

– Эхайн не должен стрелять в эхайна, – сказал рядовой. – Вот и янрирр сержант вам подтвердит.

– Зачем тогда тебе оружие выдали?

– Для защиты Эхайнора от врагов.

– Ну, и?..

– Эхайн не может быть врагом Эхайнора.

– А где ты тут, посреди этой пустоши, найдешь других врагов?

– А я и не ищу.

– Ты идиот, рядовой. Ты должен стрелять в того, на кого я тебе покажу пальцем, понял?

– Никак нет, янрирр мичман. Я присягал Эхайнору, а не вам лично. Вы временно и в рамках конкретного задания исполняете обязанности моего командира, и сверх того я ничем вам не обязан. Вы даже меня не кормите, если на то пошло.

– В грунт тебя по уши, почему я могу стрелять в эхайна, почему егеря могут, а ты нет?!

– Янрирр мичман, у вас другой жизненный опыт. Наверное, жизнь не раз ставила вас в такое положение, когда вы могли себе позволить убивать такого же эхайна, как и вы сами. Или у вас не было иного выбора. А мне в глубоком еще детстве объяснили, что эхайн, убивший эхайна, есть душегуб и бандит.

– Я, по-твоему, бандит?!

– Не могу знать, янрирр мичман, не видел, чтобы вы убили хотя бы одного эхайна. А слова есть слова… я по накурке еще и не такого могу наговорить.

– А как же Суд справедливости и силы?!

– Это другое, янрирр мичман. Не путайте вопросы чести и сиюминутных выгод.

– Мусор у тебя в голове, рядовой. Не бывал ты еще в настоящих переделках, когда…

– Так точно, не бывал. И не стремлюсь особо. Вот если здесь, прямо сейчас, высадится десант вооруженных этелекхов и посягнет на территориальную целостность Эхайнора, я буду первый, кто откроет по ним огонь.

– Точно откроешь? – прищурился сержант Аунгу. – Не оставишь своих боевых товарищей без огневого прикрытия в серьезной заварушке? А то смотри, Юлфа, я ведь на тебя полагаюсь, как на брата, мне ведь, случись что, и положиться будет не на кого, кроме как на тебя…

– Отставить! – не выдержал мичман. – На дорогу смотри, сержант!

– Только тем и занят, янрирр мичман, – с готовностью откликнулся этот сквернавец.

Какое-то время Нунгатау молча наблюдал за дорогой. Придраться было не к чему. «Выдрессировали вас там, в метрополии», – подумал мичман со смешанным чувством удовлетворения и ревности. Сам он, будь его воля, давно бы уже резал напрямик через степь, в направлении заката, аккурат между двух зависших над горизонтом лун, и вскорости непременно уперся бы во внешний контрольный контур. Ведомая же сержантом Аунгу «ракушка» летела над дорожной направляющей полосой на небольшой высоте, на разумной скорости, старательно следуя всем указателям, правил не нарушая и на неприятности не нарываясь. Любоваться по сторонам было положительно не на что: степь – она и есть степь, голая, желто-серая и маловыразительная. В какой-то момент мичман даже провалился в чуткую звериную дрему и как сквозь пелену слышал негромкие комментарии сержанта: «Приближаемся к внешнему контуру… штатно миновали внешний контур… вижу промежуточный контур… штатно миновали патрульный пост…» Никто сержанту не отвечал, да его слова и не нуждались ни в чьей реакции, просто порядок есть порядок.

Уже в пригороде рядовой вдруг проронил с трепетом в голосе:

– Ух ты, это что за дура?

На приличном расстоянии, из ложбины между двумя покатыми, заросшими бурым кустарником холмами возносилась к небесам устрашающих размеров конструкция из черного металла. Видом своим она напоминала двухсторонний гребень с частыми изостренными зубцами, а завершалась тонким шпилем, оконечье которого таяло в облаках. Гигантский рукотворный артефакт. Инородное тело, не имеющее к окружающему ландшафту никакого касательства, оно будто выламывалось из естественной гармонии рельефа, что сотворена была за многие тысячелетия чередой сезонов с их ветрами, дождем и засухой, и своим присутствием бросало природе надменный вызов.

– Сканеры, – небрежно отвечал сержант Аунгу. – Игрушка типа «Поймай членистоногого!».

– Членистоголового, – проворчал мичман Нунгатау.

– Покрытие пятьдесят квадратных миль, – заливался Аунгу, не обращая внимания, – избирательность такая, что мелкий грызун не проскочит, будь он чужеродного происхождения. Пригороды Хоннарда закрыты полностью. А сам город сканируется избирательно, ситуативно: слишком много техногенных помех, да и жить под такой радостью для здоровья далеко не полезно.

– Как же это строили! – потрясенно вымолвил Юлфедкерк. – Сколько металла убухали, сколько сил! У нас в Эхайнетте не такие…

– Сравнил тоже! В метрополии техника посерьезнее, компактная и скрыта от глаз предполагаемого противника. А здесь все напоказ, чтоб, значит, видел и опасался…

– И что же, опасается?

– Насчет «опасается» не уверен, но, если верить внутренним сводкам, от активных действий воздерживается.

– Неинтересно ему тут, потому и воздерживается. Да и здоровье свое бережет. Для чего спешить? Сами скоро вымрем, от собственных мер предосторожности. Нет в этом логики…

– Это почему же нет логики?! – спросил сержант Аунгу ядовито.

– А потому, что защита от предполагаемого противника оказывается едва ли не более губительна, чем сам противник. Что есть нарушение принципа целесоответствия.

– Зануда ты, Юлфа. Сектант, одно слово.

– Сами вы сектант, янрирр сержант. Уж кто-кто, а мы видим истину высокой логики во всем ее сиянии, а что касается вас…

– И логика твоя – с запашком!

Рядовой препираться не стал, а вместо того ни к селу ни к городу, должно быть, от эмоционального потрясения, завел очередную свою байку:

– Назидатель Нактарк во времена своей юности много странствовал по отдаленнейшим уголкам мироздания в поисках истинной мудрости и незыблемой логики. Случилось, что он оказался в забытой эхайнами и Стихиями обители диалектиков в горах Умкарна. Принят он был со всем радушием, какое могли позволить себе престарелые затворники, обогрет и обласкан, а ввечеру приглашен к участию в обычном вечернем диспуте. После обмена новостями Назидателю Нактарку между делом задан был вопрос, а что-де слышно в живом миру про пигаклетазм…

– Про что?! – вытаращил глаза сержант Аунгу.

– Про пигаклетазм, – терпеливо повторил Юлфедкерк. – Вот и Назидатель, отнеся свое неведение на счет юности, беспечно осведомился, что сие означает. Вопрошавший диалектик между тем вскочил на ноги, взъярился и возопил к Стихиям в том смысле, что-де персона, претендующая на высокое звание мыслителя и логика, но при том не ведающая, что есть пигаклетазм, никак не заслуживает ни упомянутого звания, ни малейшего почтения со стороны окружающих, ни даже сколько-нибудь учтивого обхождения. Нет нужды объяснять, что после таких слов Назидатель Нактарк, пребывая в полном недоумении о неощутительно допущенном промахе, был изгнан из обители по шее в холод и ночь…

– Вот мисхазеры! – не стерпел ефрейтор Бангатахх, придерживая челюсть.

– Но этим его злоключения отнюдь не исчерпывались. Воротившись к родному очагу, он поведал историю тогдашним сотоварищам и немало при том сетовал на жалкую свою планиду. Друзья же, отнесясь к услышанному со всем легкомыслием молодости, вопросили, отчего же он погнушался поведать горным затворникам все, что свершается в сподвижничестве логиков применительно к пигаклетазму. Изрядно озадаченный, Назидатель Нактарк со всемерной осмотрительностью вопросил, что означает сие темное слово. И был премного удивлен, когда дружеские умонастроения от веселья в одночасье переменились ко гневу, сам он был поколочен и из приятного общества навеки удален…

– Ну так что же это за херюзгатакая?! – взмолился сержант.

– История не закончена, – злорадно молвил Юлфедкерк. – Совершенно расстроенный и теряющий всякое представление о логике вещей и разумном устройстве мира, Назидатель Нактарк…

– Отставить, – сквозь дрему проворчал Нунгатау. – Обсуждение религиозных тем за пределами культовых сооружений уставом возбраняется, это ты, рядовой, должен знать.

– Виноват, янрирр мичман. Больше не повторится.

– Врешь ведь, – сказал Аунгу. – Непременно повторится. Пацифист хренов. Логику он видит. Пигаклетазмкакой-то выдумал…

– Отставить – значит отставить, ко всем относится, – рыкнул Нунгатау, и этот поганец сержант на время заткнулся.

Зато внезапно подал голос ефрейтор Бангатахх:

– Одно радует: если сканеры промолчали, стало быть, Юлфа наш точно не этелекх.

– Сами вы… – промолвил рядовой обиженно.

– Это если сканеры работают, – ввернул сержант.

– Как это они вдруг могут не работать? – промычал Нунгатау и проснулся окончательно.

– Очень просто. Я думал, вы знаете, янрирр мичман…

«С хрена ли я могу это знать, – подумал Нунгатау досадливо. – Я простая, как камень, скунгакская шпана, бушлои мисхаз, и мысли у меня насчет этих… гм… дур всегда были самые простые. Стоят – значит работают. Потому что так надо, и тебя с твоими убогими заботами не касается…»

– Система сканирования устроена таким образом, – продолжал сержант Аунгу, все более увлекаясь, – что находится в постоянном взаимодействии с орбитальными спутниками глобального мониторинга. Предполагается, что мониторы эти незыблемо висят над одним и тем же участком поверхности планеты. Над тем же Эхитуафлом таких мониторов много, а естественных лун нету вовсе. Тогда как здесь, на Анаптинувике, техническое решение аналогичное, а планетологическая ситуация иная. Близость лун вносит постоянные помехи в работу и орбитальное положение мониторов. А уж когда Изангэ и Днекка сойдутся потеснее, вот как сейчас, то гравитационные помехи становятся критическими, и мониторы теряют контакт с сетью наземных сканеров.

– И что же? – с интересом спросил рядовой Юлфедкерк. – Проходи, кто хочет?

– Размечтался, членистоногий, – хохотнул сержант. – Прощения просим, янрирр мичман – членистоголовый… А для чего все эти защитные контуры, все патрули? Чтобы дублировать работу сканеров и прикрывать их бездеятельность во время сбоев. К тому же пять-десять минут, и мониторы спохватываются, выполняют позиционную коррекцию, и связь со сканерами восстанавливается.

– Откуда ты все это знаешь? – спросил мичман с неудовольствием.

– Аквондакуррский университет, восьмой семестр факультета прикладной астродинамики, – усмехнулся сержант. – На факультативах для особо одаренных студентов можно было узнать очень много интересного.

– А ты, значит, был одаренный.

– Подавал некоторые надежды…

– За что ж тебя поперли?

– А с чего вы взяли, янрирр мичман, что меня вдруг поперли? – улыбнулся сержант Аунгу.

– Хочешь сказать, ты закончил обучение и получил надлежащую квалификацию?

– Именно так, янрирр мичман. Магистр прикладной астродинамики, профессиональная квалификация – штурман военно-космического флота второй категории…

– За каким тогда демоном, вместо того чтобы служить Эхайнору на передовых рубежах, как тебя учили и готовили, ты ошиваешься в пехоте?!

– Да врет он все, – лениво отозвался с заднего сиденья ефрейтор Бангатахх. – При всем уважении, янрирр мичман, но где вы встречали кхэри-магистра, да еще астродинамики?

– С тех пор, как я повстречал кхэри-эршогоннара, меня уже ничто не удивит…

– Ну, скажи, что соврал, – однако же настаивал ефрейтор. – Успокой мою душу… да и янрирр мичман переживает.

– Ну, может быть, и вру, – охотно согласился Аунгу.

Мичман открыл было рот, чтобы сказать что-нибудь особо обидное про всезнаек, грамотеев и брехунов, но «ракушка» вдруг вильнула, клюнула носом и резко пошла на снижение.

– Патруль, – сказал сержант с неудовольствием. – Точно говорю вам, у сканеров нынче перекур. Готовьте свой церрег, янрирр мичман, коли не потеряли. А ты, Банга, не отсвечивай побитой рожей, дабы не было лишних вопросов.