81
По часам прошло всего-то минуты полторы от того момента, как я вышел из клозета и принялся разыгрывать свою партию, но мне показалось, что в ничто умчалось почти полчаса.
К тому же стало ясно, что операторы меня боятся, но в меру. Это неплохо, если в меру, решил я и попытался еще больше стать на вид безопасным, как воздушный шарик, по крайней мере, я очень старательно выговаривал слова, когда обращался к ним.
– Не поднимайтесь и не пробуйте мне помешать. Останетесь целы, если будете благоразумны. Вы можете перехватить управление автоматикой базы?
– Разумеется, – ответила девица.
– Следующий вопрос. Ребята из тамбура могут подать сигнал о стрельбе, которую я тут устроил?
– Они обязаны это сделать, – ответил старший смены. Его голос, кажется, приходил из невообразимой дали или из-под толщи океана, кажется, он испугался больше всех. – Мы не в силах им помешать, по крайней мере, я такого способа не знаю.
Плохо, причем даже не то, что они доложат начальству, а то, что кто-то может догадаться, и пока я буду тут копошиться, посадят вертолет с директором. Сделать это – пара минут, даже ракета не успеет дойти до цели. Значит, я должен ввязываться в новую драку, чтобы никто ничего не понял. Чтобы все выглядело совершенно необъяснимо, хотя бы минут на пять. А больше мне и не нужно.
– Их можно подавить из автоматических пушек в тамбуре? Ты способен ими управлять отсюда?
– Там нет автоматических пушек, только люди. Автоматические стволы установлены в потерне, но управление ими…
Это уже не интересно.
– Тогда так, блокируй охранников в тамбуре перед этой дверью. Понял?
– Вы собираетесь их впустить? – спросила девица. Она старалась говорить очень быстро, почти в моем темпе, чтобы мне было понятнее. Она вежливая девушка, хоть и не секс-бомба. По общепринятым стандартам, разумеется, – на необитаемом острове она была бы королевой.
– Сделай это, – предлагаю я начальнику смены.
Он хмурится, потом кивает и щелкает какими-то тумблерами. Докладывает:
– Управление всей базой переведено на нас. – Снова щелчки. – Все тамбуры перекрыты. Не только наружный, но вообще все…
Уже лучше. И то, что он такой послушный, и то, что все тамбуры не пустят к моим противникам подкрепление.
Потом я делаю самую тяжелую штуку в мире. Я подхожу к одному из троллей, к тому, которого случайно застрелил в глаз одним выстрелом, вкладываю ему в руку бластер и отстреливаю слабыми зарядами руку троллихи. Она левша, это сразу бросилось мне в глаза. Когда левая рука троллихи отделилась от тела, я подобрал ее и попробовал держать так, чтобы суметь стрелять. Бесполезный кастет я, разумеется, уже скинул, хотя и не куда попало, а подальше от операторов, в угол.
Пробую, направив ствол в стену. Ничего не получается, мертвая рука выскальзывает, к тому же она еще и огромная, как бревно. В общем, я тихо зверею и слабыми выстрелами все того же бластерка вырезаю кости, оставляя только ладонь и пальцы. Крови в комнате почти по колено, но я могу вложить свою левую в полученный кусок плоти, как в перчатку, и рельеф чужих мускулов почти не мешает мне стрелять. Пробую опять, выстрел получается, значит, моя левая уже вооружена.
То же самое проворачиваю для своей правой, используя на этот раз бластер троллихи, так дело идет быстрее. На мгновение, когда работа уже подходила к концу, поднял голову, чтобы проверить операторов. Девицу тошнит, она залила своей блевотиной треть стола, вероятно, не успела отвернуться или не смогла отвести глаза от того, что я делаю с оружием. Но и остальные два мужика выглядят не очень крепкими. Так даже лучше – сопротивляться в какой-либо форме они не способны.
Вооружив и правую руку, заправляю магазины обоих стволов новыми выстрелами. Это большие гильзы, набитые какой-то жуткой дрянью, способной мгновенно сгорать в очень малом объеме. Пока эти бластеры будут у меня в руках, перезарядить их я не смогу, даже если освобожу одну руку, например, левую. Анатомические пушки так устроены, что перезаряжать их тоже нужно руками одного владельца, а чтобы поменять эти, с позволения сказать, «перчатки», у меня не будет времени.
Но я надеюсь, что охранников в тамбуре по-прежнему четверо, включая девицу, которая служила мне проводником. Если она не ушла, разумеется. Втайне я взмолился, чтобы она ушла. Так мне не придется ее убивать, да и стволов против меня будет меньше…
– Откроешь дверь по моему приказу, и не раньше. Иначе первые выстрелы пойдут в тебя. А ты даже без панциря.
Я снова начинаю заводиться, говорю слишком быстро. Начальник смены не понимает, зато понимает девица. Она «переводит» мой приказ двум олухам с других сторон треугольного стола. Мальчишка кивает, щелкает кнопками, потом отвечает:
– Все нормально, мы тебе не враги, только предупреждай, что нужно делать.
Они очень долго и необязательно говорят, думаю я. Но сейчас главное – их подчинение. Во всем и на протяжении всего дела.
Еще раз проверив, удается ли мне стрелять из бластеров в своих импровизированных «перчатках», выхожу к двери, ведущей в тамбур, и приказываю операторам:
– Всем на пол, а потом открыть дверь.
Говорю я еще быстрее, но они либо догадались, что произойдет, либо все поняли по моим действиям. Все улеглись, девушка прикрыла голову руками. Потом мальчишка щелкнул тумблером на столе, и дверь передо мной поползла в сторону.
Прежде чем она отошла на треть дверного проема, я уже начал стрелять. Я просто увидел, как ко мне повернулись головы двух охранников, и среди них, как ни жаль, была моя провожатая… Вот в них-то я и начал палить, словно заведенный. Прицеливаться в этих «перчатках» было невозможно, я старался взять не точностью огня, а его мощью, и это мне почти удалось.
Сначала охранник из тамбура получил три попадания выставленного на максимальную силу бластера в грудь, и хотя он отступал при каждом ударе, панцирь его еще справлялся с этой атакой. Но четвертый выстрел угодил ему в шею, и голова его оторвалась, словно срубленная гильотиной. Девица бросилась было вбок, потом сдуру подняла свой автоматик… Вернее, попробовала это сделать.
Она была без панциря, поэтому первый же выстрел прошил ей бок. И тотчас из-за нее ударил второй из штатных охранников, кажется, самый здоровый и сильный. Он бил из автомата, от живота, не слишком точно. Начало его очереди угодило в край узкой двери, и пули ушли куда-то вбок. Потом он вроде пристрелялся, я почувствовал резкую боль в плече, и правая рука почти перестала мне подчиняться. По крайней мере, теперь приходилось уговаривать ее поворачиваться так, чтобы нанизать противника на плазменные шнуры… И, как ни странно, именно ей это удалось.
Выстрел угодил троллю в руку, он повернулся вокруг оси, оказался раскрыт, и следующее попадание угодило ему под панцирь, выше бедра. Я попытался дострелить его, пока он валился назад, вернее, пока он падал в сторону уже растянувшейся на полу девицы, и тут почувствовал, что мой правый бок, многострадальный, из которого выдирал свой кастет, запылал жуткой, нестерпимой болью…
Краем глаза я увидел, как от моего тела полетели какие-то кровавые ошметки, крупные куски кожи, горящие клочки халата… Это вступил в дело третий, последний из штатных охранников, тот, что стоял за столом. Он действовал очень разумно, присел за стеной, выставил одну руку с пушкой и ударил на звук. И ведь попал!
Потом все или провалилось в пустоту, или время как-то очень резко сжалось. А я пришел в себя, потому что оказался на полу. Правая рука вообще ни на что не была способна. Бок полыхал, словно в него угодила атомная бомба, не меньше, и до двери было гораздо дальше, чем в начале перестрелки.
Но на этом плохие новости кончались. А хорошие тоже были, например та, что в левой руке у меня была зажата пушка троллихи, и так как я стрелял из нее чуть медленнее, в ней еще должны были остаться выстрелы. Но самой лучшей новостью было то, что противник выставил морду из-за стены. И хотя она приходилась на уровне пола, я ведь тоже лежал на полу, так что очень тщательно целиться мне не пришлось. Я просто уместил руку на пластиковой плите, которая начиналась у меня под подбородком, и нажал на спуск. Выстрел прогремел очень одиноко, гулко и даже как-то незнакомо, словно я никогда ничего подобного не слышал.
А потом боек сухо защелкал по пустому упору. Вот сейчас эти щелчки услышит противник, подумал я… Но потом понял, что противник не услышит, а те, кто их слышал, опасности не представляли. Я собрался с силами, поднялся на колени, потом взгромоздился на свои ноги, как на костыли. Меня вело, словно помимо свинца из автомата в меня загрузили полцистерны бренди, которое теперь переливалось из края в край.
Тут-то и правая рука нашлась. На удивление, в ней по-прежнему был зажат бластер. Поднять его было очень тяжело, но я стряхнул с левой «перчатку», над которой так долго трудился, и помог своей правой руке выполнить этот немыслимый подвиг. Словно приготовился воевать дальше, словно в моем правом бластере еще могли быть выстрелы. Потом я обратился к кому-то, кажется, к старшему смены:
– Ребята, принесите мне нормальный автомат.
Они поняли сразу. Видимо, я так ослаб, что даже заговорил, как все люди, а не как ментат с чудовищной скоростью мыслительной активности.
Старший поднялся было, потом покачал головой, сел. Он боялся, но, как мне показалось, не меня, а тех, кто будет по следам этой авантюры проводить расследование. Правильно, о последствиях тоже нужно думать. Зато девушка об этом думать не привыкла. Она кивнула и осторожно поднялась.
Пока она ходила, я держал ее на прицеле, хотя она старательно несла пушку за ствол, так что рукоятки оружия все время были мне видны. Она, молодец, даже догадалась притащить пару магазинов. Что и говорить, они тут все, наверное, прошли военную подготовку.
Когда оружие оказалось у меня в руках, я вдруг начал вспоминать, почему сам-то не пошел, и очень быстро догадался – у меня тут еще дела. Кроме того, операторы очень легко могли от меня избавиться, закрыв дверь, и тогда осталось бы только сдаваться… Раненый или нет, а я соображал правильно.
Избавившись от бластеров, я взвел затвор автомата и с облегчением взял всех на прицел. Все было в порядке, все было очень хорошо. Теперь можно было приступать к главному.
– Теперь так, ребятки. Все за стол.
Я приветливо попытался им улыбнуться, но… В общем, что-то оказалось не так, они опять отвернулись, девица опять стала давиться позывами тошноты. Впрочем, они подчинились, начальник смены даже спросил:
– Зачем все это?
– Меня интересует коптер, который идет над нами и который вы обязаны сопровождать. Мне, как и вам, известно, что он тащит Джарвинова. – Говорить трудно, в глотке горит сухой, раздраженный огонь. Боль в боку такая, что я уже и не очень рад, что уцелел. К тому же из меня постоянно сочится кровь… Но, в общем, это может подождать, сначала – основное. – Понимаете, он решил отдохнуть в своем имении на Оке, когда ему доложили, что я мертв.
– Значит, ты?.. – девица не договаривает, но смотрит на меня, как на дракона.
– Верно.
Я больше не стараюсь удержать облик Нетопыря, а разрешаю себе возвратиться в свой нормальный вид. Чтобы не было больно, уговариваю тело работать неторопливо, частями. Пару часов это будет отвратительное зрелище, но зеркал тут нет, а операторы могут и не смотреть. Им достаточно просто слушаться.
– В общем, так. Долететь до имения эта «вертушка» не должна, иначе вы все отсюда не выйдете. Даю вам слово.
Старший думает, потом кивает. И сейчас же они начинают привычно, обученно и очень ловко колдовать над своими приборами. Кажется, они даже рады, что им наконец-то предоставилась возможность показать, на что они способны.
А я тем временем подошел к туалету, оставив дверь открытой, попятился, дотянулся до раковины и полотенец. Я все еще боюсь, что операторы не выдержат, струхнут или не захотят подчиняться и попробуют удрать… Но далеко удрать невозможно, дверь тамбура закрыта, кроме того, пришлось бы бросить друзей. Кроме того, они наверняка слышали, что я телепат, а следовательно, способен работать с упреждением… Да, еще одно – они видели, как быстро я могу двигаться, а это впечаталяет. Значит, все хорошо? Может быть, да, и пора бы уже…
Я сорвал все полотенца разом, намочил их под струей холодной воды и, стараясь не выпускать автомат из рук, перевязался. Как всегда бывает, от этого раны заболели еще сильнее. Но крови меньше, и вообще в голове установилась относительная ясность.
Когда ракета сошла со стартового стола, я стоял, словно тролль, над контрольным радаром. И видел, как крохотная точка вдруг выплыла из центра круга, потом поползла к краю и вдруг перешла его… Нет, просто отодвинулась сантиметров на пятнадцать, если не ошибаюсь, к западу. Тогда стали видны еще три светящиеся точки, из которых система наведения две сразу сделала почти невидимыми.
– Что это? – спросил я, указывая на два лишних объекта.
– Машины из Быкова, – пояснила девушка. – Объект находится над Чеховом.
Да, а ведь Джарвинов почти прилетел, еще бы три-четыре минуты, и его отсюда было бы не достать. Но девица может и дурака валять. Все они еще могут…
– Запроси подтверждение, – попросил я и поместил автомат на панель контрольного радара. Просто, чтобы они его видели.
Они в самом деле могли решиться на отчаянный шаг – сбить какую-нибудь из простых пассажирских машин, а мне сказать, что все в порядке. И на любом суде их поведение было бы расценено как геройство, умение в отчаянных условиях спасти жизнь директору Московии…
Старший смены сделал запрос. Пятно на контрольной панели стало красным, это означало, что с ним ведутся переговоры.
– Алло, база, в чем дело? – послышался из динамика голос пилота.
Я указал пальцем на себя и повернул решительным жестом микрофон, который свисал над экраном.
– Говорит Нетопырь. Знаешь такого, соколик? Гегулен у вас на борту? Прошу дать подтверждение.
– Информация разглашению не подлежит.
– Отвечай, бестолочь деревянная, или я добьюсь, что тобой вычистят все взлетные полосы, какие только есть в Московии. Мне нужно с ним связаться, и я свяжусь, чего бы это ни стоило.
На той стороне линии возникло тягостное молчание. Потом пилот чуть подавленно ответил:
– Вы же знаете, господин старший комиссар, что он тут. Зачем же?..
По моему локатору от ракеты до вертолета осталась лишь пара сантиметров. Это значило, что система оповещения коптера должна уже заработать… Она и заработала. По приемнику я вдруг услышал истошный писк бортовых радаров вертолета, предупреждающих, что они засекли ракету.
Я впился в экран. Наша точка ползла очень медленно, на той стороне линии связи творилось что-то невнятное, больше всего это походило на элементарную панику. Потом две точки на экране слились, и вопли в динамике сменились ровным, монотонным шумом несущей частоты.
Я посмотрел на операторов. Они были бледны, но глядели на меня не очень враждебно. Кажется, они кое-что обо мне знали.
– На всех судах и разборках, – сказал я им, – твердите, что за пультами сидел я. У меня есть кое– какая подготовка в этом плане, так что вам поверят. – Старший кивнул, он согласился. – А сейчас включайте сигнал саморазрушения базы.
– Но ведь мы тоже тогда?.. – начала было девушка.
– Нет, включи только сирену, а систему пока не нужно. Мне хочется, чтобы эти оболтусы убрались подальше от парковочной площадки.
Голова вдруг закружилась так, что я чуть не грохнулся на пол, прямо перед контрольным монитором. Жаль, у них тут нет никаких стимуляторов.
– Если хотите, я могу вывести на экран вид базы, – предложил мальчишка.
Я сумел ему только улыбнуться. Он принял улыбку за одобрение и быстро вывел на экран передо мной прекрасную панораму. По базе носились словно угорелые десятки солдат, техников, даже три или четыре офицера. Все норовили любой ценой прорваться к месту, где стояло два коптера, и к парковке, где разместились танкетки и мобили.
– Такое впечатление, что на складе у вас ядерные заряды, – сказал я. Старший оператор опустил голову. «Значит, есть», – подумал я. Да, неплохо Джарвинов тут устроился, а может, и другие директора… Прямо под Москвой, городом, хоть и растерявшим былой лоск, но все-таки имеющим миллионов тридцать жителей, почти четверть от всех, проживающих на европейской части бывшей империи. М-да, чувство ответственности и патриотизма у наших политиков всегда стоит на нуле.
Зато по крайней мере про одного из них можно говорить в прошедшем времени. Когда на площадке перед административным зданием осталась только моя, вернее, нетопырская темная машина, я решился.
– Так. Открывайте двери и идите вокруг меня. Чтобы я был прикрыт от снайперов.
– Это их не остановит, – сказал главный. – Если есть снайперы, они…
– Знаю, но так написано в моем учебнике оперативника. – Я в который раз уже попробовал мило улыбнуться, хотя лицо сделалось вдруг чужим, словно меня только что вырезали из сырого дерева.
Мы пошли. Ребята держались за руки и все время оглядывались. Чтобы они слишком явно не нервничали, я завел светскую беседу:
– Кстати, если кто-то хочет, могу подбросить до безопасного места. Или вообще увезти за границу. На Волгу, например.
Они не хотят. Даже девица отнекивается, хотя в ее глазах я вижу вдруг вспыхнувший огонек. Но в сознании тут же возникает образ больной женщины, вероятно, матери.
Мы вышли на солнышко и замерли. Как ни ярко освещались подземные этажи, а тут, при естественном спектре, глаза должны были чуть-чуть поморгать, чтобы привыкнуть. Попутно я пытаюсь провести телепатическое сканирование территории… Нет, я слишком слаб, и голова кружится. Пусть уж операторы проводят меня до машины, так будет надежнее, вдруг какой-нибудь не в меру сообразительный и решительный охранник вздумал сыграть героя?
Моя – теперь уж точно моя – машина стоит там же, где я ее и оставил, и поблескивает свежей, элегантной краской. Идти к ней приятно, как к обещанию новой жизни. Особенно по нагретым ясным утренним солнышком бетонным плитам. Особенно победив в такой мясорубке, в которой я еще месяц назад даже выжить не взялся бы.
Неожиданно я почти упал, вероятно, действительно ослабел от потери крови. Меня поддержала девица, потом она поняла, что тут-то камеры работают, их я пока не перестрелял, отдернулась и изобразила злобный оскал. Молодец, она тоже все понимала, как и я понимал. Я ей улыбнулся, на этот раз почти искренне. Мне можно, я все равно уже вне закона.
– Останусь в живых, разыщу и привезу подарок.
– За что?
– За хорошее поведение.
– Нет, уж лучше уматывай отсюда, – она сделала вид, что отворачивается.
На самом деле, образ старой женщины как-то меркнет в ее головке. И я отчетливо понял, если буду уговаривать, то добьюсь своего, и она уедет со мной, может быть, даже сама поведет мобиль. А что, она совсем ничего, мордочку мы ей поправим, сейчас и не таких превращали в эталон совершенства. А прочие прелести ей и поправлять не нужно, для меня и так сойдет.
– Тогда пришлю по почте, жди.
Она хмурится, знает, если не начнет хмуриться, может и разулыбаться. К тому же я не вру. Я знаю, что выберусь отсюда, что никакой снайпер меня не подстрелит, что меня теперь вообще ищейки Охранки не найдут. И что я ей в самом деле пришлю подарок, дорогой и, может быть, даже эротичный, как она любит. Адрес я уже вычитал в ее сознании.
И хотя неуязвимых действительно не существует, кажется, эта поговорка не про меня. По крайней мере, не сегодня утром, вернее, не в этот раз.
Назад: 80
На главную: Предисловие
