Глава 11
В обратный путь на Алюминиевый завод Рост совершенно неожиданно, пока с трудом жевал обычную человеческую пищу, решил взять с собой Изыльметьева. Почему он так решил, зачем это было нужно, объяснить не удалось. Но о своем решении объявил твердо. Баяпошка сразу вскинулась:
– Рост, не нужно со мной так.
Рост повздыхал, потом спросил Кима:
– А ты сможешь дотащить до Алюминиевого не только меня, но еще и Изыльметьева.
Ким покачал головой, и, кажется, не потому, что решил подыграть своему другу-командиру. Как всегда, он-то ел с таким аппетитом, что даже хмурая Лада чуть посмеивалась.
– Н’дма, лучше… если он останется.
– Его нельзя оставлять, – объяснил Ростик. – Что бы ты там, жуя, ни думал.
– Смотри, – Ким все-таки справился с очередной порцией и потому говорил почти понятно, – тебе решать, но тогда придется оставить Баяпошку.
– Видишь? – Ростик повернулся к ней. – Лодочка маленькая, пилоты вымотанные, да и лететь нам желательно быстро. Так что – не получается.
– Да что мне тут делать?
И тогда Ростик, хотя отлично знал, что из этого ничего не получится, объявил:
– Попробуй координировать с корабля действия крейсеров и Квадратного с Евой или хотя бы установи с ним связь. – Он подумал. – Полагаю, им без тебя не справиться.
– Он и с ней не справится, – жестковато вмешалась Лада. – С Гулливером, если на то пошло, никто, кроме тебя, не справится.
– Попытаться нужно, – сказал Ростик. – Если мы выработаем какую-нибудь схему, когда гигантом управляет не один человек, а несколько… Это все существенно упростит.
Больше Бояпошка не съела ни кусочка, просидела оставшееся время опустив голову, хотя Рост определенно видел, что есть ей хочется, что она голодна и лучше бы ей все-таки напитаться всякими калориями как следует.
Вылетели после обеда действительно быстро. Или после позднего завтрака – Рост так и не сумел правильно сориентироваться во времени, но сейчас это его меньше всего заботило. В полете Лада на время пустила за рычаги Изыльметьева, который, в свою очередь, оказался не на высоте – так раскачал лодку, что Ким на него даже шипеть принялся.
– Я такими легковушками давно не правил, – чуть обиженно пояснил боевой пилот крейсера Изыльметьев. – У меня к таким вот… руки не заточены.
– Ты должен уметь все, – продолжал шипеть Ким.
А вот это неправильно, почему-то подумал Ростик, который сзади, из трюма отлично слышал всю перепалку. Почему он так решил, что должно было с Изыльметьевым произойти, он еще не знал, но был уверен – этому парню очень не скоро придется снова набирать летную технику на маленьких лодочках.
Летели лихо, к вечеру, не снижаясь чрезмерно к болотной поверхности, пользуясь преимуществом высоты, прошли более тысячи километров. Такой темп не каждый из крейсеров мог выдержать. Ростик порадовался тому, что так ловко догадался о скоростных качествах этой машины. Лада, отдыхая перед ночным полетом, долго спала, а когда проснулась, рассмотрела Водный мир, проплывающий под ними, задумчиво спросила:
– Рост, и как ты тут выжил, когда на юг в Гулливере перся?
– Не перся, а шел, – буркнул Ростик, – причем с удовольствием. С кормежкой никаких проблем не было, ел что придется… Вернее, это Гулливер меня снабжал питанием, а он знаешь какой всеядный?
– Догадываюсь, – проворчала Лада. И вдруг обняла его за шею, прижала к своей голове, лоб в лоб, внимательно посмотрела в глаза. – А так-то, если даже вблизи рассматривать, то нормальным кажешься. Другой бы свихнулся.
Ростик ничего не ответил, только у него появилось подозрение, что Лада никогда не станет наездником гигантов, даже если захочет. С такими мыслями это было невозможно.
На Алюминиевый прилетели к полудню следующего дня, пробыв в воздухе больше суток. Да, безусловно, это был рекордный перелет. А если учесть, что ребята до этого летали за ним и на корабле практически не отдыхали, вообще получилось нечто немыслимое. Правда, обратно они летели в три пилота, с Изыльметьевым, но и этот мальчик в шрамах до этого полета не на печи лежал, тоже работал, может быть, не меньше, чем иные из пилотов Боловска, так что все равно все трое были молодцами. Ростик не сумел бы так работать на рычагах, при всей его выносливости он и четверти этого путешествия не продержался бы.
Когда он высказался по этому поводу Киму, который в течение всего этого времени был необыкновенно тих, сдержан и даже Росту не спешил выложить какие-нибудь сведения, которыми обычно был набит под завязку, в ответ он лишь брякнул:
– Зато ты можешь кое-что другое. – И все, на этом их разговоры почему-то закруглились.
Кстати, это оказалось правдой. Это стало понятно, едва Ростик спустился в подвал, где находились новые автоклавы Зевса.
Самый воздух тут был пропитан словно каким-то чужим и резким запахом, напряжением, причем очень высокого порядка. Это была удивительная смесь мыслей, надежд, ментальных ощупываний окружающего мира и даже, как Росту показалось, каких-то сложных эмоций. Что-то вроде разочарования, словно бы что-то очень ценное и дорогое вдруг не нашло никакого отклика, и теперь возникал вопрос, а не пожертвовать ли этим дорогим ради чего-то другого, более низменного и простого?
И Ростик, едва оказался в подвале, почувствовал, что его втягивает в это напряжение, он буквально провалился в вязкую, как трясина, медитацию… с кем-то на пару. Раньше он полагал, что источником такого вот ментального напряжения был Гулливер, но теперь этот гигант находился где-то далеко на юге, и сидел в нем Квадратный, что было одновременно и плохо, и не слишком плохо. Плохо, потому что сержант не подходил Гулливеру, и теперь, по прошествии почти полутора суток с момента, когда Ростик заставил старшину стать наездником гиганта, ему стало это абсолютно ясно. Он даже удивлялся, как сразу об этом не догадался и, видимо, обрек на серьезные муки как одного, так и другого. И в то же время это было не слишком скверно, потому что Квадратный, с его великолепным ощущением своего тела, был отнюдь не самым плохим выбором, все могло выйти гораздо хуже.
Очнувшись от затяжного врабатывания в общую ситуацию, которая тут, в подвале, сложилась, Рост понял, что стоит уже глубокая ночь. Но кто-то умный, кажется, все-таки Лада, приказал паре бакумуров не спускать с него, Ростика, глаз, и сейчас это здорово пригодилось. Потому что, как частенько бывало, после такого вот глубокого… заплыва неизвестно куда Ростик знал гораздо больше, чем до него. Он тут же приказал одному из волосатиков сбегать за кем-нибудь, кто тут командует.
К нему через четверть часа явились Лада и Сонечка Пушкарева. Лада, еще спускаясь по лестнице, на весь подвал спросила:
– Рост, что случилось?
Ростик и сам не знал, что случилось, но примерно догадывался, что следует потребовать, и навстречу, так сказать, этому вопросу объявил:
– Вы – вот что. Где-нибудь неподалеку, лучше всего прямо тут, необходимо устроить что-то вроде тех автоклавов по производству молдвуна, которые…
– Понятно, – кивнула Лада, – но ведь в Лагере пурпурных этих автоклавов штук пять или шесть уже имеется.
А Ростик забыл об этом, и ведь сам всего-то несколько месяцев назад потребовал у начальства в Боловске, чтобы это стало возможным. Даже возникала мысль, что технологию выращивания гигантов Зевс каким-то образом подсмотрел или… срисовал именно с этой технологии пурпурных и человечества. А вот теперь… Нет, все-таки плохо он стал ориентироваться во всем, что выходило за рамки его прямых обязанностей.
– Здесь, на заводе, тоже желательно установить штук… несколько. Не знаю пока сколько именно, но нужно.
– Ты представляешь, какая это серьезная задача? – спросила Сонечка. – Ведь к ним необходимо подводить воду, еще придется устанавливать тут мельницу, чтобы мельчить сено, или что там вместо питания эта грибковая культура потребляет?
– Все понимаю, – Ростик от отчаяния, что ему не дают продолжать, а вздумали спорить, даже ладонью воздух рубанул. – Но нужно… Второе, уже сегодня, лучше прямо сейчас тут следует изготовить полати, вот в том, дальнем углу, и перевести сюда… – Он задумался. – Да, перевести Изыльметьева. Это раз.
– Тут, без тебя, уже обитали ребята, – отстраненно проговорила Лада. – Некоторые побаивались, а некоторые…
– Кто?
– Пестель тут дневал и ночевал, только позавчера укатил в Боловск, – доложила Сонечка.
– Что же вы не сказали?
– Ты же сразу… еще на подлете к заводу стал невменяемым, – пояснила Лада. – Даже того, что мы тебе с Кимом говорили, не слушал, о чем-то все время размышлял.
Рост покрутил головой, такие провалы его раздражали, но без них он не достигал бы необходимой концентрации для общения… с зерном Нуаколы, ставшим металлолабиринтом Зевсом. Хотя все равно было обидно, очень.
– Кто еще?
– Еще с Пестелем твой Ромка заседал тут как проклятый, – высказалась Сонечка. – И еще с ними из Боловска Пестель вытребовал Ромкиного друга, кажется, сына Раи Кошеваровой, по имени Витек.
– Так, давайте их всех сюда, – потребовал Рост. – Что-нибудь из этого да получится.
– Они здесь, на заводе своими делами… – начала было Сонечка, но вдруг замялась. – Тебе же докладывали, ты забыл, наверное.
И тогда Лада, отвернувшись от заводской командирши, куда-то вбок произнесла:
– С ними еще Фрема частенько оставался, все расспрашивал, как тут да что.
– Фрем?
И тогда Ростик вспомнил и понял, почему Лада отворачивалась от Сонечки, когда докладывала о таком обороте дела. Кажется, это понимание слишком явно отразилось на его физиономии, потому что Сонечка вдруг едва слышно попросила:
– Гринев, не отбирай у меня Фрему.
– Думаешь, ему всю жизнь удасться под твоим крылом просидеть? – Ростик и сам не очень-то знал, как ему вести этот разговор. – Думаю, он первый возмутится, если узнает… В общем, пока ничего необратимого не происходит. Поэтому приводите его тоже.
Скорее всего, чтобы избежать этой неприятной для всех троих темы, Лада вдруг высказалась:
– С водой будут проблемы. Местные насосы едва справляются, а если еще и те колбы сюда притащим, тогда…
Ростик, как будто переживания Сонечки придали ему второе дыхание, сказал:
– Знаешь, о воде можно не беспокоиться. Тут столько ручьев, что Зевс и сам о них позаботится. Аймихо в крайнем случае можно попросить, они же у Храма как-то перенаправили подземный поток, вот и тут было бы неплохо… повторить их прием.
Лада деловито покивала. А потом почти насильно увела Ростика спать наверх. Он устроился там очень удобно, в кровати, которую Лада собственноручно на его глазах застелила свежим бельем, но… проспал недолго. Всего-то пару часов, и задолго до рассвета, томимый какими-то мутными ощущениями, снова спустился в подвал.
Тут уже были сделаны полати, почему-то в два этажа, словно в казарме, и на некоторых лежали те самые шкуры, в которых когда-то спал Ростик, когда еще не понимал, насколько это важно – быть здесь, пока рождались Гулливер и птерозавр Евы. В стороне Ромка, Витек и Фрема ставили какие-то тумбочки, тоже почти казарменного вида, только повыше и отлитые из камня, в которых, как они объяснили, собирались хранить личные вещи и кое-какую еду. Все трое держались дружественно, нетрудно было понять, что они составили неплохую компанию и очень этим довольны, а еще – что все трое еще настолько молоды, что все время хотят есть. Особенно это сказывалось на Фреме, хотя он и стеснялся этого. Ростик решил, что Ромка пообвык за последние полгода, пока совершал с пурпурными переход через междулесье, и держал себя в руках, Витек вообще никогда не голодал, у него была более высокая избирательность к пище и связанный с этим запас сил, а вот довольно изнеженный Фрем, который все время жил при матери, никак не мог с этим справиться.
Мальчишкам Ростик не помогал, во-первых, это был тот случай, когда они его и просить не хотели о помощи, а во-вторых, неявная, внутренняя работа вдруг навалилась на него с ошеломляющей плотностью и во всей ее необыкновенной сложности. Поэтому, послонявшись между тюкающих топорами бакумуров, между ребятами, увлеченно и отстраненно от него занимающихся обустройством своего быта, он просто улегся на свое прежнее место, в шкуры, и, к удивлению всех пристутствующих, преспокойно уснул.
Проснулся он уже под вечер следующего дня и с удивлением обнаружил себя лежащим на свежесрубленных полатях, чуть в строне от мальчишек, которые увлеченно играли в шахматы. Тут же случилась и Сонечка, которая хмуро восседала на каком-то топчане. Она и завела разговор, когда поняла, что Ростик уже не спит.
– Я думаю, ты что-то с мальчиками делаешь, Гринев.
Рост умылся из алюминиевого тазика и принялся бриться, этим занятием он частенько пренебрегал последнее время, а борода росла, даже несмотря на то, что остальную растительность на голове Гулливер у него вывел, кажется, почти под корень.
– Я не с ними что-то делаю, Сонечка, а с… – он кивнул на автоклавы.
– А с ними-то что?
– Они почему-то были переведены в спящий режим, – он подумал. – Да, это можно так назвать. Понимаешь, – он порезался туповатой бритвой, которую одолжил у Ромки и которая оставляла желать лучшего, – почему-то вышло, что Зевс решил, что нам эти… которых он тут выращивает, не нужны. И заставил этот процесс утихнуть.
– Какой процесс? – Сонечка мало что понимала, но определенно старалась. – Ты поясни понятней.
– Не могу я понятней, я и сам многого не понимаю.
– Отец, – Ромка с ребятами уже стояли в паре шагов от них, и на лице у него было написано такое возбуждение, что Рост решил: помимо необходимости их присутствия тут, придется придумать и систему защиты, чтобы они не могли вот так запросто вмешиваться. – То есть, командир, значит, ты пытаешься их откупорить? И как это у тебя получается?
– Пока не очень, но я все равно должен. Думаю, через пару недель мы увидим результаты.
Потом он пошлялся по заводу, узнал, что Сонечка вполне хозяйственно выделила еще один небольшой подвальчик, где вздумала установить гигантские амфоры для молдвуна, которые Лада полетела выбивать в Одессу, к сожалению, с Изыльметьевым. Вот на это Ростик рассердился, приказал еще раз, довольно сердито, чтобы Изыльметьева не трогали, потому что он должен быть на заводе, и даже в том же подвале, где жили теперь он и ребята.
А дальше… Получилось, что он провалился в настоящую, очень длительную, а временами даже мучительную медитацию и едва соображал, что происходило вокруг. Ведь что-то же происходило, но он не очень понимал, что именно. Больше всего это напоминало тот период его рабства у бакумуров, когда он пребывал там со стертым сознанием. Он и был тут, физически и даже психически, или, вернее, его тело тут находилось, и в то же время его не было. Он словно бы спал все время, хотя, конечно, это было не сон и не могло быть сном.
Он очнулся, слабый, как новорожденный щенок, как-то под утро, и понял, что прошло уже очень много времени. Подвал здорово изменился, на стенах появились какие-то плотные занавеси, ребята спали где-то близко, но и на расстоянии. Рост полежал, а потом понял, что нужно подойти к автоклавам. Он отправился к ним, качаясь и придерживаясь за стойки кроватей, какие-то столы и стены, словно раненый. Но он успел.
Потому что из уже бывшего тут ранее автоклава появился еще один птерозавр, мощный, очень сильный и голодный. Он почти сразу же набросился на еду, которую Рост приказал принести двум бакумурам, которых Сонечка, кажется, отрядила дежурить тут постоянно. Ростик был в таком скверном состоянии, что не сумел даже членораздельно объясняться… Но все-таки приказал Изыльметьеву раздеваться и вползать в этого второго по счету птерозавра, хотя, как это у него получилось, он и сам не понял, кажется, с помощью Лады. Она оказалась поблизости, должно быть, и она спала тут же, в подвале.
После этого он снова выключился из мира, и снова надолго. На этот раз он так ослабел, что даже не стал просыпаться, когда начал вылупляться еще один такой же птерозавр, как и два предыдущих. Только он был чуть субтильнее и слабее, но намного более быстрый и энергичный. Ростик определенно чувствовал, что его тело устроено иначе, что он более вынослив и, пожалуй, даже умнее своих… сородичей.
Как-то так получилось, что Рост сумел определить, что в него должен забраться… Фрем. Птерозавр явно этому обрадовался и выбрался из подвала весело. Какой-то частью своего сознания Ростик проводил его в первый полет и даже немного последил, на расстоянии, словно к его глазам и затылку была прижата обволакивающая маска, в которой внутри гиганта можно было дышать, видеть, питаться и даже думать сообща с гигантом.
Потом… Вот что произошло потом, он уже и не пытался понимать. Он сломался, он стал просто каким-то растением, чем-то вживленным в то большое и очень продуктивное, что и порождало этих зверей. Он даже придумал в какой-то момент, что у него уже нет сознания, и это было очень интересное ощущение. Вот он был как бы сам собой, Ростом Гриневым, но при этом ни одна мысль не беспокоила его, ни одно внешнее ощущение не касалось его, он просто остановил свое пребывание в этом мире, и даже еду ему приходилось поставлять… как-то по-особенному.
Третий из этого нового помета птерозавр оказался слегка неудачным, Ростик так и не понял, почему у него сложилось такое впечатление. И с ним должно было выйти что-то, что он вообще не знал, как определить… Но зато Ростик постепенно стал возвращаться к жизни. У него, например, появились какие-то мысли, хотя он и не мог их не то что запомнить, но даже поверить в них.
И тем не менее он очнулся как-то уже по традиции, должно быть, среди ночи. В подвале было тихо, даже факелы не потрескивали. Рядом с ним спала… – он не мог поверить своим глазам, пребывая еще где-то там, где нет ни мыслей, ни ощущений, хотя определенно уже умел пользоваться глазами. – Итак, с ним рядышком спала Сонечка. В чем-то, похожем на ночнушку, с голой грудью и очень усталым, даже помятым лицом.
Рост протянул руку, коснулся ее щеки. Она тут же вскинулась.
– Ого, ты проснулся… Отвернись, я оденусь.
Он отвернул голову, разлепил губы. Как ни удивительно, они произнесли:
– Ты чего тут?
– Ты остывал очень, Гринев, прямо ледяной был. Вот Ладушка и придумала спать с тобой рядом, чтобы… Ты же чуть не умер. – Она уже оделась, стояла перед ним в своей форменной юбке, старого образца гимнастерке и перепоясанная. – А может, и умер, только мы почему-то снова видим тебя живым.
– Сколько… времени прошло?
– Сейчас уже конец июля, – она чуть улыбнулась, покраснела вдруг от каких-то своих мыслей, – друг сердечный. – Посерьезнела, стала даже печальной. – А Фрема, твой Ромка, Витек Грузинов и Изыльметьев улетели на юг. – Она села на топчан, на котором, как Ростик помнил, уже как-то раз сидела. Поежилась, потерла плечи, согреваясь. – Я просила тебя, чтобы ты четвертого птерозавра отдал мне, чтобы позволил мне на нем… обжиться, но ты выбрал все-таки своего Романа. Ну, ничего, с ними Изыльметьев, может, все еще и получится.
Следующий вопрос Ростик задал со страхом:
– Сонечка, еще автоклавы есть?
– Нет, как последний вылупился, так все и прекратилось. И знаешь, я думаю, хорошо, что прекратилось. А то бы ты точно не выволок… еще один выводок. – Она вгляделась в него, снова немного покраснев. – Я сначала, когда ты Фрему заложил в этого летуна, разозлилась на тебя, думала прибить, когда ты очухаешься… А сейчас не знаю, что с тобой и делать.
Она принялась распоряжаться, отослала кого-то за Ладой, за едой, за чем-то еще… Рост лежал, удивлялся про себя, как же это его угораздило впасть в летаргию от апреля до июля, но тоже – не очень. Что-то подобное и должно было с ним произойти. И что-то он чувствовал, когда был… там, в Великом Ничто. Хотя, кажется, так все-таки называли смерть, а он, как правильно заметила Сонечка, почему-то был опять жив.