Гулливер вел себя, как мальчишка. Иногда начинал плескаться в мелких для его роста, похожих на лужицы, водоемах, хотя если бы Гринев вздумал выбраться из него и опробовать эти прудики, ему наверняка пришлось бы плавать. А иногда гигант принимался гоняться за странными антилопами, с широкими, как у всех болотных обитателей, копытами, способными и твердо на земле стоять, и, растопырившись, как перепончатая лапа, не проваливаться в топкую грязь Водного мира. Антилоп этих, кстати сказать, Гулливер не очень любил кушать, съедал только круп и иногда потроха – печень, сердце и легкие, но это он так деликатесничал.

Росту стоило труда потребовать от него, чтобы он не убивал живность для забавы, не для еды, и чтобы он не трогал самок с детенышами. Гулливер этого не понимал, хотя тут, в необозримых пространствах, залитых самыми животворными болотцами и прудиками, да еще весной, да еще когда можно было и воду пить, словно кисель, с самой разнообразной молодью, голодать ему уж точно не приходилось.

Хотя нет, Ростик чувствовал его голод, но некая степень голодания для этого огромного тела была постоянной, необходимой, и потому с этим можно было не считаться. К тому же он попросту решил, что у Гулливера были какие-то нелады с ощущением насыщения, он мог съесть раза в два больше, чем ему бы полагалось, а этого следовало избегать. Гигант сердился, толчками в тонкое сознание Ростика посылая сигналы неудовольствия. Но почему следовало остерегаться этой сытости, Рост и сам не понимал, поэтому между ними, если честно, не все протекало гладко.

И все равно гигант его слушался, пробегал в день более сотни километров и при этом иногда даже шел вперед, на юг, когда Рост проваливался в необходимый ему сон.

За свои подвиги гигант требовал поощрения, поэтому Ростик старательно учился радоваться, когда он грыз, допустим, ту же антилопу или ловил небольших крокодильчиков, у которых оказались удивительно вкусные хвосты, или нацеживал в пасти рыбную молодь сквозь зубы, словно кит. Правда, и Гулливер не слишком оскорблял вкусовые ощущения Роста, например, когда он грыз крокодильчиков, во рту у человека явственно наблюдался вкус жареной трески, с ее тонким ароматом рыбьего жирка, а когда они питались травой, то возникало ощущение свежежареной картошки.

Они шли через Водный мир, через те самые топи, в которые ни один человек не решился бы сунуться, в которых даже хорошо снаряженный путешественник погиб бы, вероятно, за несколько суток. Потому что между торфяными полями и вздымающимися порой островами, а иногда и под ними, находились необъятные, иногда очень глубокие по полдневным меркам полости с темной водой, в которые запросто можно было угодить.

Только необыкновенное чутье Гулливера, его умение ориентироваться в любых обстоятельствах позволяли не проваливаться в бездонную трясину и пробираться даже там, где, как Росту казалось, продвигаться вперед было немыслимо. Должно быть, потому, что гигант каким-то образом сам, без помощи Роста, научился, распластавшись, переползать через опасные участки. Сначала-то Рост трепетал в полном смысле от этих его выходок, но потом привык. Тем более что Гулливер ни разу не ошибся. Его координация, присутствие духа и постоянно испытываемое удовольствие от всего, что их окружало, не раз выручали и позволяли уверенно продвигаться на юг.

Иногда, отвлекаясь от ощущений Гулливера, едва ли не с трудом, словно это происходило с ним давным-давно, а не считаные дни назад, Ростик вспоминал, как на Алюминиевый завод прилетел Израилев. Он тогда принес действительно нерадостные известия.

Два десятка крейсеров, которые Боловск выслал для защиты корабля, стоящего, как в ловушке, в горном озере, потерпели от пауков, в общем-то, поражение.

Как они ни бомбили скопление лодок и плотов комши, как ни пробовали огнем сверху перебить восьминогих чудовищ, ничего у них не вышло. Хотя цех взрывчатки, устроенный на заводе, работал круглосуточно, и крейсерство вымотало уже все экипажи, даже те, которые были составлены почти целиком из пурпурных. Пауков было слишком много, и они оказались очень живучими. К тому же они выработали отличную тактику при налетах черных крейсеров, не совсем точно, но вполне эффективно используя массированный огонь из своих ружей по антигравитационным блинам, что позволяло им не только отгонять боевые машины человечества, но и привело уже к гибели двух треугольников. А еще три оказались в таком плачевном виде, что их для ремонта никто не решался даже в Боловск перегонять.

Поэтому, подумав с Евой на пару, Рост и забрался в Гулливера, который ему заметно обрадовался, и отправился через весь континент на помощь кораблю, как и Ева, вечером того же дня, когда они получили это известие, улетела в своем птерозавре предположительно в том же направлении. Первые дни своего похода Ростик пытался ее выискать, но потом отказался от желания непременно увидеть ее, реющую в поднебесье. Все равно у него ничего из этого не выходило, а переход по болотам требовал постоянного внимания и собранности.

Путь Ростик выбрал немного наискось, не к реке, которая пробила свой проход в южной горной гряде, а в обход, сильно забирая к западу, к лесу южных дваров, где он когда-то разведывал с Ладой дорогу для каравана пурпурных. Почему-то этот путь казался ему более безопасным, и еще он надеялся разобраться в особенностях тех мест, например, в разворачивании пространства.

Но с этой загадкой он не справился, потому что даже с изощренным и высокоточным чутьем Гулливера никаких ненормальностей не обнаружил, зато, когда вышел на плато у подножия южных гор, они славно попировали. Пищи, с точки зрения гиганта, тут было едва ли не больше, чем в Водном мире, и хотя она отличалась большей прытью, Гулливера это только позабавило. Загоняя очередное стадо зверей, смахивающих на южноамериканских бизонов, он на бегу выбирал самых аппетитных, и лишь потом на рывке догонял этих явно не медлительных тварей.

В общем, это было странное путешествие. Гигант был и носителем хрупкого человечка, и его подчиненным, и его воспитателем, включив его в себя таким образом, что даже во сне Ростик не слишком-то понимал, где его чувства и мысли перетекают в ощущения и впечатления того сгустка энергии и силы, каким был Гулливер. Иногда ему, чтобы окончательно не заблудиться в этих дебрях, приходилось даже вспоминать что-то сугубо человеческое, например, таблицу перевода двадцатичетырехчасовой шкалы времени в двадцатичасовую, некогда предложенную Перегудой для Полдневья. Ту самую таблицу, которую он пытался выучить уже много лет и с которой у него случались самые дикие ошибки и просчеты.

На плато, которое предшествовало озеру, он повстречал наконец Еву в птерозавре. Она объявилась ночью, каким-то чудом разглядев, как Гулливер уютно сидит на верхушке холма, заросшего сухим кустарником. Она спикировала и заорала, да так, что даже ее прежние «заводские» вопли показались мирными и мелодичными.

Рост проснулся сразу, Гулливер, изрядно насытившийся предыдущим вечером, поднялся лишь после того, как человек заставил его принять вертикальное положение. А Рост уже подстраивался к его умению видеть в темноте. И тут случилась совсем уж невероятная вещь, Ева без малейшего труда заговорила с ним, причем не образами или ощущениями, как Рост привык общаться с Гулливером, а словами, которые можно было даже записать.

– Почему так долго? Вы шли недели две, если правильно посчитать.

– Мы не долго, мы спешили.

Ева подлетела ближе, и в сознании Роста снова прозвучало:

– Я тут сражаюсь, как ведьма, а помощи… – Дальше шло что-то неразборчивое, возможно, прекрасная дева ругалась.

Рост направил Гулливера к озеру, которое сильно пахло водой, хотя еще находилось в сотне километров, примерно в двух третях суточного перехода. Попутно он пробовал было раздумывать над их возможностью переговариваться, и при этом возникали самые неожиданные догадки. В любом случае решать эту задачку требовалось не на ходу.

– Докладывай, – потребовал Ростик.

– Их много. И я думаю… – дальше снова было не вполне ясно.

Но ее предложение Рост понял – она хотела, чтобы он вышел на край плато, но не спускался к озеру, потому что там его определенно бы встретили комши. И еще, там она собиралась ему что-то показать. Немного не к месту Ростик спросил:

– Ты чего такая раздраженная?

– А ты тугодум, оказывается… – Опять что-то невнятное. – Я тебя уже неделю вызываю.

На этом связь между ними оборвалась. Вернее, ее речь уплыла, как в радио уходит нужная волна… Лишь в конце поступил какой-то резковатый сигнал.

Рост принялся его анализировать, мобилизовав все те приемы, которым его научили аймихо и которым научился в плену у чегетазуров. И вдруг понял, что набрел на два слова, которые, несомненно, прозвучали в этом уплывающем сигнале… Что-то вроде – «кислородная жизнь».

Разумеется, там было что-то еще, трудное для понимания, нечеловеческое, не свойственное его разуму. Ладно, решил он для себя, запомним хотя бы это, потом можно будет поинтересоваться у Пестеля, что бы это значило.

Когда до озера осталось километров тридцать, он побежал, а потом, когда уже мог осматривать с высоты нагорья все плато с озером, пригнулся, отдышался и скользнул между высокими, похожими на гигантские грибы, каменными столбами. Тут он удобненько залег, ожидая… Хотя ему и самому было непонятно, чего он ждал. Над ним в темном небе снова появилась Ева с птерозавром.

– Охотился на медуз?

И как она поняла, что он из любопытства сделал изрядный крюк? Но честность требовала признать, что медуз он не встретил.

– Пока не на них, просто местную живность ловил.

Внезапно она спросила:

– Ты все хорошо видишь?

А Рост и не успел ответить, как она вдруг… Она почти сложила крылья, вернее, придала им стреловидную форму, как у реактивного истребителя, и понеслась вниз, едва ли не отвесно. У самой земли, чтобы погасить скорость, она их все-таки раскинула, но все равно удар ее обо что-то прозвучал сильно. Даже не прислушиваясь, Рост различил в сыром воздухе тугой хлопок и скрежет… Она уже тяжело поднималась, вознося добычу. Это оказался паук, которого Ева держала за панцирь. Комши пытался вырваться, но анатомическое строение ног не позволяло ему достать птерозавра.

Поднялась она не слишком высоко, всего-то метров на сорок-шестьдесят, а потом, выйдя на какую-то плавную дугу, выпустила его. Он пролетел эти несколько десятков метров так быстро, что не успел даже перевернуться на спину… И лишь тогда, скорее общим ощущением Гулливера, чем сознанием, Ростик понял, что комши хотел этого, чтобы вынести и направить вверх ружье, которое удерживал в нижних, подбрюшных лапах, и все-таки выстрелить в летуна, вылетевшего из тьмы. Но не успел.

Удар о камни показался даже более громким, чем скрежет когтей птерозавра о его панцирь во время Евиной атаки. И все… Каждому было понятно, что с этим восьминогим все кончено. Это разбудило других пауков. Снизу в воздух ударило несколько показавшихся очень яркими световых линий, но ни одна из них даже близко не прошла около птерозавра. Ева уже благоразумно сменила направление полета по старинной, еще на Земле опробованной тактике противозенитного уклонения.

– Потрясающе, – прокомментировал Ростик.

– Ты здоровый, – не совсем понятно согласилась Ева, хотя и с очевидным удовольствием, – но я все-таки изящнее.

Она была занята своей работой, ее не тянуло на разговоры. Она прошла круг, другой, снова пике… Скрежет при ударе и захвате, трудный подъем, падение паука, хрясь… И снова выстрелы с земли, теперь даже более многочисленные, но все равно вслепую и безрезультатно. Теперь она, немного задыхаясь, как показалось Ростику, высказалась более пространно:

– Сначала я не знала, что они пробуют стрелять, пока падают. И получила два заряда… По крыльям пришлось, поэтому мне нелегко. Ожоги еще не зажили.

– А днем пробовала?

– Днем тяжелее… Но смотри дальше.

Она спикировала еще раз пять, не промахнувшись мимо выбранной цели и не подставившись ни разу. Она работала, как часы, хотя почему-то при этом и уходила чуть южнее, так что Ростику даже с суперзрением Гулливера уже трудно было за ней следить.

И вдруг ее поймали. Получилось это как-то странно, видимо, разброс выстрелов, показавшийся Ростику вначале беспорядочным и нелепым, все-таки имел какой-то смысл. Ева не успела даже спикировать, только прицелилась, как вдруг снизу ей навстречу поднялся целый веер огня, и он был прицельным, он накрыл ее… Ну, почти накрыл. Она резко ушла к земле, взвинтив скорость, уже не пробуя парить, а удирая во всю силу своих крыльев.

Ростик присмотрелся, впервые осознавая, что даже способности гиганта имеют некий предел. И спустя некоторое время увидел… Пауки стояли странной пирамидкой, некоторые из них даже взобрались на спины своих соседей, и может быть, не в два, а в три этажа. Верхние имели оружие, их как-то поддерживали нижние, таким образом, чтобы пушки, которые комши были не способны направлять вверх, как Ростик помнил по прошлым войнам, теперь были выставлены именно вверх и выискивали атакующего их птерозавра. И в этой куче их было много, более сотни, по самым скромным подсчетам.

– Теперь бы долбануть их бомбой, – мечтательно проговорил Ростик.

– Правильно понимаешь, – рассудительно ответила Ева. – А то эти крейсера чуть не за одиночками охотятся.

– Живая крепость, стреляющая при том, – раздумывал вслух Рост, – тут даже Гулливер ничего не сможет.

– Ты и не суйся, – отрезала Ева. – Каким бы ты ни был шустрым и ловким, они тебя нашинкуют… Даже для аглоров слишком опасно.

– Сколько ты их долбаешь за ночь?

– Я и днем атакую одиночек… Но таких стало мало. Они, похоже, теперь пасутся группами. И в каждой команде есть пять-семь стволов.

– И все-таки, сколько?

– За ночь, когда у них активность падает, я до сотни раскалываю… – Она помолчала, причем Ростик почти физически ощущал это молчание, как давление в ушной перепонке. – Если бы нас было с десяток, мы бы их отбросили.

Рост подумал, и потом, как у него не раз случалось, неожиданно для себя произнес:

– Десятка не будет. Но пяток птерозавров с поддержкой крейсеров… Я тебе обещаю.

– Твоими бы устами… – вздохнула Ева. – Кстати, меня на корабль не пускают. То ли не понимают, что это я, то ли… глупые там все. Палят почище, чем комши.

– Придется мне на корабль пробраться, – решил Ростик, – и сообщить им, что ты – это ты.

– Сумеешь ли? Пауки почти все озеро окружили, со всех сторон атаковать корабль решили.

– Тогда ты и выищи место, где я смогу в воду войти.

– А ты плыть сумеешь, туша несуразная?

Рост уже настолько доверял Гулливеру после похода через Водный мир, что не сомневался в ответе ни на мгновение.

– Может, только под водой будет трудно, он потребляет столько кислорода, что быстро задыхается. – И вдруг понял, что говорят они не просто так, а при свидетелях. – Ты с Гулливером осторожнее, вдруг он обидчивым окажется?

– А меня птерозавром обзывать можно?

– Так ты и есть… Впрочем, извини.

– То-то. Слушай, Гринев, мы в общих чертах здравую тактику против них выработали. Теперь тебе нужно скоординировать усилия, и… Пригнать сюда побольше таких красоток, как я.

Ростик подумал. Посчитал время, получалось, что пробираться на корабль лучше все-таки не сегодня, потому что уже скоро должно было включиться солнце, но и эту ночь можно было использовать с толком, заняв наиболее удобное для заплыва место.

– Так где, говоришь, они берег не контролируют?

– С того места, где ты находишься, на юг. Километров пятьдесят прошагать, не больше.

Он вдруг засомневался:

– А до корабля мне сколько плыть?

Все-таки Ева была черствой, как сухарь. Особенно если дело касалось Ростика, или она таким образом что-то вымещала на нем свое, женское?

– Доплывешь как-нибудь. Раз уж тут оказался.

Ростик с Гулливером отползли назад и пустились на юг, оставляя озеро слева, но и принюхиваясь к нему, чтобы не сбиться и не слишком от берега отрываться. Почему-то даже с такой совершенной системой ориентирования, какой обладал гигант, такая опасность существовала. К тому же Ростику не хотелось, чтобы пауки знали о его прибытии и организовали на него охоту.

Еву он потерял из виду очень скоро, ее закрыла гряда холмов, или он просто отпраздновал труса, слишком отвалился от озера и не мог ее заметить, даже со всем великоплепным ночным зрением гиганта. Поэтому он позвал, мало надеясь на успех:

– Ева, ты еще тут?

– Хорошо идешь, я за тобой присматриваю, – долетел, словно бы издалека, ее ответ. – Кстати, Рост, а почему ты сказал, что десятка летунов не будет? У нас столько пилотов…

– Умение пилотировать антигравы тут ни при чем. – Рост подумал над тем, что ей ответить, отчасти потому, что и сам хотел бы решить эту проблему, вернее, проговорить ее словами. – Тут требуется что-то иное. Вот и выходит, что много таких зверюг создавать бессмысленно, подходящих людей все равно не найдется.

– Почему? – Она все заметнее терялась в темной, необозримой дали где-то на западе. Или эти холмы, что мешали видеть озеро, создавали помеху и для их переговоров? – Кстати, аймихо не подойдут? Они такие штуки умеют, на какие мы с тобой вовек не решимся.

– Нет, аймихо что-то в этих существах чувствуют, чего им… не одолеть.

– Что именно?

– Не знаю, – серьезно и печально, словно этот ответ подтверждал, что он, как и Ева, относится к другому роду-племени, чем другие люди, чем даже аймихо с их недюжинными ментальными способностями, отозвался Ростик.

– Ты должен придумать, – вынесла вердикт Ева. – Со мной же у тебя получилось. Так что…

Да, вздохнул про себя Ростик, осознав, что на этот раз связь с Евой прервалась окончательно. Выдумать он должен, вот только что? И вообще, в этом новом для человечества положении, создавшемся при появлении гигантов, было столько непонятного, нового, столько немыслимого ранее, что любые его догадки и предложения, кажется, обречены были на неудачу.

Вот если бы он еще имел право на такую неудачу.