Летающие киты тянулись впереди, как чуть более темный, чем ночной воздух, занавес. Огни плавающего города стали размытыми, словно на них наложили радужную пленочку. Проницаемую, но плотнее тумана. Рост смотрел на это зрелище во все глаза, оно было бы красивым, невиданным, изумительным... Если бы им не предстояло умирать.

Черные треугольники за этим занавесом казались чем-то малозначительным и слишком знакомым. Рост пересчитал их, используя свое так кстати возникшее темновое зрение — два, нет, все-таки три, если считать их собственный, на котором они летели с Кимом. Куда-то подевалась Ева: ох, будет еще с этой девицей в сражении множество проблем, как-то она слишком уж буквально поняла приказ действовать самостоятельно. К славе, что ли, рвется? Хотя зачем ей еще какая-то слава? Рост видел, как на эту рыжеволосую красавицу все служивые девчонки смотрят, словно она примадонна, словно у нее ангельский характер и она знает об этой жизни такое, чего никто другой не знает.

Повернув пушку, Ростик попытался в прицел найти гравилеты камикадзе. Раз, два, три... И каждый прикрывается десятком других антигравов. Они тащились медленно, тяжело. Да ведь они и тяжело нагружены, почитай, на каждом по четыре сотни килограммов того варева, которое изготовили оружейники. И как они только успели за несколько дней создать такое количество серовато-бурой бурды — их главного оружия... Теперь Рост понимал, что это не только оружие первого удара, но и возможность создать психологический перевес над плавающим островом, чтобы враги боялись, не зная — сколько же у людей еще бомб, которые могут так взрываться, что... Собственно, как они могут взрываться, Рост не знал, он только надеялся, что его рецептура не подведет.

— Ким, а правда говорят, что одним из этих смертников согласился стать пурпурный?

— Его не хотели пускать, но Сатклихо его обследовал и сказал, что можно, — отозвался Ким, отдуваясь. Ему тяжко приходилось на рычагах, потому что из трех дополнительных помощников на этом крейсере толковым пилотом была только Лада, остальные, как ни старались, но действовали невпопад, должно быть, по-на стоящему умелых ребят рассадили на лодочки поменьше. — Какие-то у него проблемы были с командованием, когда еще у них служил... Вот он, кажется, и надумал с ними рассчитаться за прежнее.

— Что — «прежнее»? — не поняла Лада.

— Кто же знает? — отозвался Ким. — Только он сам да всевышний.

Рост сумел как-то найти в темноте грузовую лодку этого самого пурпурного. Гребцами у него было два совершенно бестолковых пурпурных, из самых здоровых, двухметровых. Даже для того чтобы работать на котле, они оказались туповаты, что-то у них не получалось, хотя для такого перелета хватило бы одного бакумура... Да, все-таки волосатики здорово поумнели, общаясь с человечеством, даже этих вот дуболомов из пурпурных стали обгонять.

И тогда Рост вдруг понял, как обычно понимал самые удивительные вещи об этом мире, что вообще-то, при желании, можно было бы запрограммировать пурпурных пилотов для всех этих лодок смертников. Как-то неожиданно ему стало ясно, что они всю жизнь жили под «балдой» и загипнотизировать их было проще, чем уговорить волосатиков пойти гребцами в этот отчаянный налет на плавающий город... Но все-таки от этого отказались, слишком уж рискованно. Они могли не выполнить своей задачи, могли просто приземлиться на палубу какого-нибудь корабля, превращенного в плавающий аэродром, и перебежать к своим в последний момент. А это значило бы, что человечество потеряло бы бомбы, таящиеся в трюмах этих антигравов... А их и так было всего три. Лучше уж как есть.

Вот только Серегина жалко. Да и Цыгана-Жукова. Но этот хоть точно знает, что делает. Когда Рост как-то случайно встретился с ним, он вдруг понял по глазам черноволосого красавца или по его уклончивым манерам, что сам-то он не считает, что непременно погибнет... Он вообще с этой целью свою бомбу как-то переоборудовал, создал мощные оболочки из старых бочек, начинил обрезками металла с завода... Чудак, он и не подозревает, что при взрыве, если он получится таким, как Ростик предполагает, этот металл испарится, даже не вырвавшись из огненного шара, в первую секунду. А может, просто хочет попробовать... В общем, с Цыганом оказалось непросто, но если получится взорвать бомбу и уцелеть — то только у него.

В море неожиданно возникли сполохи жидкого огня. Это фосфоресцировали отряды викрамов. И Фоп-фолла, разумеется. Рост перевел на него прицел и вспомнил какой-то частью своей памяти, как он говорил с этим «думающим мускулом», направляя его в нужное место, к нужному моменту. Фоп-фолла сказал... Если, разумеется, это можно назвать разговором... Что потеряет много составляющих его органов, но весь не погибнет. Это правильно, он знает, что говорит, и даже лучше, чем аймихо.

— Ким, может, все-таки победим?

— Мы обречены, Рост, — очень серьезно, даже каким-то другим, чем обычно, голосом, отозвался Ким. — Но следует сохранять стойкость. Вдруг заставим их отвернуть от города?..

— Знаешь, лучше бы я полетел с Евой. Не нравится мне с тобой.

— Со мной ты продержишься чуть дольше. А лишняя минута может решить исход сражения.

Рост попался на своем всезнании, которое по-прежнему не отпускало его, хотя после приема аймихойского, гм... лекарства, прошло уже больше недели. У него появился вполне конкретный вопрос к другу:

— Ты летишь умирать?

— А ты — нет?

Ответа на этот, так сказать, ответ, он тоже не знал. Скорее всего следовало бы признать, что — да, тоже. Но что-то его смущало, опять же из-за его всезнания. Если все должно было вот тут кончиться, уже через час, хотя в их положении и час продержаться — геройство, то... Зачем же было все остальное? Или это предсмертные мысли, которые возникают у человека в подобной ситуации и их как бы положено передумать, прежде чем погибнуть?

Киты вдруг стали мерцать в воздухе внутренними искрами, не выходящими из объема их громадных туш. Сначала слабо, потом сильнее, потом вдруг сплошными переливами, похожими на северное сияние, только очень близкое. Это было совершенно феерическое зрелище, а по богатству цветов и странности форм эти сполохи не уступили бы никакому салюту или фейерверку, даже на далекой Земле. Хотя кто из нынешних людей по-настоящему помнил это искусство?

Неожиданно прорезался голос в рации, это был Сатклихо, оставшийся на берегу:

— Они почувствовали нас, проверяют... Не понимаю, почему не заметили раньше.

Хорошо, что хоть связь не прервалась и действует куда дальше, чем обычно. До корабля осталось всего-то километров семь-десять, в самый раз для рывка... Нет, далековато. Или ближе все равно не подобраться?

Теперь и Рост почувствовал, что их обнаружили. Это было похоже на пресс, который навалился вдруг на податливую, как глина, растекающуюся массу их, человеческих антигравов, среди которых уже и построения почти не осталось, — эти пилоты не сумели толком выдержать строй в темноте, да еще когда кто-то из них стал нервничать. Нужно было начинать сражение, чтобы почувствовать боевое напряжение, обрести другое состояние ума, чем в эти томительные и жестокие минуты.

Пресс чужого сознания был способен, пожалуй, даже остановить некоторых, кто был слаб, кто оказался уязвим и поддавался его воздействию, его влиянию. А поддавались, пожалуй, многие, даже некоторые аймихо... Но только не аглоры. Ах, как жалко, что не они сидят сейчас в креслах пилотов...

Вдруг стало легче, даже дыхание вроде бы можно было восстановить, потому что этот луч чуждого, мощного сознания ушел в сторону, может быть, частично рассеявшись на китах, а может, просто проскочив мимо в этом огромном, темном пространстве, по которому они сейчас тащились. Он ушел вниз и вправо, при желании Рост мог бы, кажется, даже увидеть его, как луч прожектора, поймавший в свой круг что-то, находящееся за спинами людей.

— Если они почувствовали нас, то сразу этого не покажут, — сказал Ростик неизвестно кому. — Могут и ловушку устроить, которую мы сразу не раскусим.

— Ты бы что-нибудь приятное рассказал, например анекдот, — отозвался Ким. Неожиданно он стянул шлем и вытер пот на лбу. Оказывается, ментальный пресс давил и на него, хотя, вероятно, Ким не понимал, что вокруг происходит.

Рост на всякий случай оглянулся, не заметили ли пурпурные их экранопланы, которые, перегруженные десантниками, чуть отстали. Смертники, все смертники, решил Рост. И во что мы ввязались? И был ли у нас выбор?

— Удивительно, но кажется, мое предложение обмануть их каким-то кодовым словом, паролем, определяющим приближающиеся к Валламахиси объекты по принципу «свой — чужой», сработал... А я не верил, что это важно.

— И наш страх аймихо пригасили, — почти слово охотливо добавил Ким. — Ну помнишь, как психический шок от Переноса был ослаблен каким-то странным... не знаю, как сказать... Может быть, массажем? — Он уселся поудобнее, подготавливая себя к очень тя желой работе. — Эти старцы — вообще молодцы, настоящие кудесники.

— Кто приказал ослаблять страх этим твоим... психическим массажем? — спросил Ростик. О том, что та кое возможно, он даже не подозревал.

— Ты и приказал. К тому же это скорее твой массаж, а не мой. — Ким застегнул ремень пилотского кресла, чтобы не вылететь из него в бою.

Ремнями занялись и остальные пилоты, позже всех с этим справилась Лада. Она помалкивала, только, вероятно, думала о них с Кимом, как о законченных идиотах. Тут такое готовится, а эти... командиры, с позволения сказать, дурью измаялись. Но голоса не подавала, как и стрелки в крыльях крейсера, как и остальные ребята на корме и у котлов. Опять же, подумал Ростик, я приказал...

— Чем дольше живу, тем больше удивляюсь, — вывел он умозаключение из последнего сообщения Кима. — Такое в себе открывается... Цинизм, например.

— Это не цинизм, это попытка быть сильнее, чем мы есть, — отозвалась Лада. Оказывается, она их не осуждала.

— А пернатых тоже накачивали как-нибудь? — поинтересовался Ростик.

— Сами полезли, им внушение ни к чему.

— А мы с тобой? — спросил Рост у Кима.

— Мы — на сознательности, кажется. — Ким мог бы на эту тему еще кое-что сообщить, но уже не успел.

На одном из кораблей Валламахиси, вставленном в общую платформу чуть сбоку от центральных, возникла какая-то до изумления знакомая вспышка — это загорелся и уперся в небо луч белого света, такой свет мог давать только прожектор. Он качнулся, словно невесомый столб, и повернулся к летающим китам. Кто-то на кораблях заметил, что за ними таится что-то странное, что-то не замечаемое с кораблей ранее. Но поздно...

Или еще нет? И тогда Рост с этих-то двух, может, чуть больше, километров до ближайшего из сцепленных кораблей, идущих по темному морю, выцелил этот прожектор, почти ослепнув, но, и каким-то образом все-таки не ослепнув до конца, ударил единственным выстрелом. И попал. Очень точно, словно на стрельбище, хотя из-за полотнищ, все еще играющих сполохами, очень трудно было целиться, да и до цели было больше пяти километров, скорее всего — восемь. Это был великолепный выстрел, таким гордился бы и старшина Квадратный. Сражение началось, скрываться было уже невозможно. Теперь Рост палил, не переставая, хотя Ким отчего-то заголосил:

— Ниже китов бери!

Он еще советовал, загоревшись нежданной заботой о летающих гигантах... Хотя и правда, мельком подумал Рост, они союзники, их нужно щадить. Но уже спустя четверть минуты щадить было некого — киты как-то очень разумно ушли вверх, в темное, бездонно огромное небо. Теперь стрелять могли почти все человеческие летуны, подошедшие с этой первой, отчаянной волной атаки, которая не должна была, не имела права захлебнуться.

Ким тоже принялся стрелять как сумасшедший, причем неприцельно, потому что невозможно было стрелять и выдерживать курс, тем более что из-за растянутых над палубами кораблей черных простыней в общем-то было непонятно, куда следует целиться. Краем глаза Рост видел серо-зеленые лучи других выстрелов, ударивших в плавающий город — это вступили в бой другие крейсеры, и не только крейсеры.

Они сделали главное, они отвлекли на себя внимание всех, кто должен был сторожить небо над плавающим городом, а потому три машины камикадзе, которые тащили главное оружие людей, сумели боком-боком проползти еще немного к центру Валламахиси... Вот они уже оказались над платформами, вот кто-то из них стал снижаться...

И тогда откуда-то сбоку и сверху, от незаметного ранее воздушного охранения пурпурных, из тьмы ударил залп. Какое-то время казалось, что с обстрелянным антигравом ничего не происходит, потом его стало кидать в стороны, он даже поднялся повыше, но вдруг загорелся, а потом... Чудовищный взрыв, словно бы атомную бомбу вбухали, накрыл весь мир и кораблики пурпурных... которые разом стали маленькими и беззащитными перед мощью этого взрыва. Классический гриб — смесь выгоревшего воздуха, водяной пыли, обломков и горячего света — взметнулся ввысь. Ударная волна настигла все летающие лодки человечества слишком быстро и слишком беспощадно... Даже крейсер, который вел Ким, закрутило, почти перевернуло... Но за рычагами машины все-таки сидел Ким, и он справился с этим ударом, выровнял крейсер, хотя — Рост это чувствовал совершенно определенно, потому что и сам был в таком состоянии, — почти ослеп, почти потерял способность понимать, — где верх, а где, собственно, находится противник... Да что там противник, непонятно было, где находится море!

— Ким, — заорал Ростик, — сейчас второй ударит!.

Он едва услышал себя, но... Ким уже сам все понимал. Он ловко вильнул, что-то такое сделал, и они оказались в стороне от центра плавающего города... которого с этого края почти не было, потому что чуть ли не с десяток кораблей, составляющих этот город, превратились в мешанину обломков, заливаемых разорванным почти до дна морем. Они разом потеряли способность к управлению, к тому же с них, как кожура с картофелины, счистились надстройки.

Теперь-то они не помешают нам заградительным огнем, решил Ростик. Но ошибся. Навстречу одной из лодочек, как-то очень ненадежно, криво и по совершенно невозможной траектории, выходящей к центру плавучего города, слитно и жестко ударили пушки... Очень точно, слишком слитно!

На этот раз взрыв ударил не разом, а разделился на несколько сильных вспышек, но... все-таки раздельных, которые к тому же произошли слишком далеко от центра острова. Они заставляли ближние корабли приседать в воде, раскачиваться, ломая крепления платформ, местами разваливаться... Но все-таки это был не самый удачный удар, тем более что последний из начиненных взрывчаткой антигравов отбросило в сторону и его заход на главные надстройки острова следовало начинать сначала.

Слух возвращался, потому что Рост расслышал, как Ким орет:

— Первым был Серегин... Ведь говорил же ему, нырять нужно сразу, чтобы они не прицелились!..

— А второй? — спросила Лада, у которой обзор был затруднен и которой все, что происходило впереди, было очень интересно.

— Пурпурный... как мне кажется, — оповестил Ким.

Рост навел свою спарку на главные башни ближайшего корабля противника, пытаясь понять, почему же Серегин не долетел до выбранной цели? Ответов тут могло быть два. Первый, редко управляющий антигравами бывший пилот земного истребителя после попадания в свою машину не сумел довести маневр до конца, потому что считаные сотни метров возможной тут высоты не позволили ему дотянуться до цели... И второе — у него отказал запал бомбы, и Серегин что-то сделал с котлом, чтобы его взрыв заставил сдетонировать основной заряд.

В любом случае он погиб как герой, и никто не имел права на другое мнение.

Общая связка кораблей противника была теперь расколота. И они отстреливались не так активно, как вначале. Поэтому третья лодка, освещенная теперь от носа до кормы, подошла к самому что ни на есть центру всего плавающего острова, угнездилась рядышком с высокими, чуть не в пятьдесят метров, надстройками, застыла на месте...

— Ким, сейчас рванет!

И лодочка рванула, но мгновением ранее Ким сумел поставить свой крейсер боком к этому взрыву, уж непонятно, сам ли он до этого додумался или услышал, что ему скомандовал Рост.

Этот взрыв они перенесли легче. Вероятно, сказался маневр Кима, или теперь они подготовились к тому, что должно было произойти... Но Рост ни на миг не терял зрение и слух. И уже спрашивал:

— Цыган?!

— Кто же еще у нас... такой хладнокровный?

Этот третий взрыв разметал центральные корабли Валламахиси и превратил их в полыхающие костры. Теперь, казалось, само море восстало против них, два судна тонули, заставляя крениться соседние корабли, утаскивая их под воду и словно бы поднимая... Потому что из-за огня, освещающего все вокруг, стало видно, насколько они высоки, как возносятся над волнами.

Внезапно крейсер Кима, отделившийся от остальных, оказался над кораблем пурпурных без черного навеса, вся палуба которого, от носа до кормы, была заставлена черными треугольниками. Их было очень много, более полусотни. Если эта силища поднимется в воздух, решил Ростик, сопротивляться будет невозможно, останется только сдаться.

И тотчас Ким приспустился к этой заставленной черными треугольными тенями палубе, а потом последовал его жесткий приказ:

— Бросай!

Рост приник к одной из смотровых щелей и увидел... Из их летающего треугольника стали выливаться слабые после предыдущих взрывов сверкающие капли... Это были химические бомбы Бабурина. Их было довольно много, и падали они до тех пор, пока Ким опять не заорал: — Да хватит уже!.. У нас же и другие цели имеются.

Невероятным образом, чуть не выбросив Ростика через прицельные окна наружу, он крутанул крейсер на месте, и стало ясно, что по ним стреляют. Если бы Ким не обманул противника, возможно, их тут бы и прикончили.

— Не успели, гады, — отозвалась Лада. — Теперь...

И захлебнулась: ее грудь была в крови, она вывалилась бы из кресла, если бы не ремень, перетягивающий ее поперек живота.

— Заменить! — скомандовал Ким.

— Не надо... Я в порядке, — отозвалась слабеньким, совершенно девчоночьим голоском Лада, цепляясь окровавленными ладонями за рычаги. — Это ожог.

Это был не ожог, Рост хорошо видел, что кровавая пена пузырилась на ее восковых губах. Заряжающий его пушки, о котором Ким еще перед вылетом говорил Ростику, что он может быть вторым пилотом, тут же выволок Ладу из кресла и уселся на ее место, даже перевязаться она должна была сама. Рост остался в башенке один.

— Сейчас они узнают! — кричал Ким.

Когда Рост не очень скоро, из-за боли в груди и в пояснице от того, что он действительно здорово треснулся о поворотные рукояти башни, сумел снова обосноваться в кресле стрелка, они шли уже под навесом из черной ткани, обрывками свисающим с высоких, металлических ферм, устроенных на каждом из этих кораблей.

Тут от палубы поднимались, словно невиданные деревья, сложные надстройки, с непонятными чужому глазу выступами, и квадратными, ярко освещенными окнами. По палубе, ничего не соображая, бегали почти человеческие фигурки, слабые и испуганные тем, что на них вот так жестоко и эффективно напал кто-то другой, безжалостный и сильный...

Пушек среди этих выступов было немного, но они все-таки были, и некоторые из них, заметив явно чужой треугольник, принялись стрелять. Собственно, они палили, не переставая. Как и пушки, их крейсера поливали огнем все вокруг, стараясь нанести как можно больше повреждений, посеять панику..

И вдруг они напоролись на настоящую батарею из некрупных, но очень уж многочисленных пушек. И сознание Ростика раздвоилось... Он почему-то представил, как эти пушки полыхают лучами в лицо Кима, который в своем шлеме, ощерившись, пробует подавить их своим реденьким, хотя и беспрерывным огнем...

А еще, как бы со стороны увидел себя самого, палящего, как и остальные, ругающегося сквозь зубы, потому что не может быстрее вставлять в казенник новые обоймы...

Но сражаться десятком орудий против противника, превосходящего их по огневой мощи раз в двадцать, было невозможно... Поэтому, прежде чем их серьезно потрепали, Ким бросил треугольный крейсер человечества вертикально вверх...

Он прошиб черный навес над ними. И огонь снизу стих. Ким оказался даже настолько умелым пилотом, что еще раньше как-то развернул свой крейсер, чтобы уйти из зоны обстрела самым эффективным образом... Подробностей Ростик не понял, но теперь у них возникла небольшая передышка, чтобы вытереть пот... Хотя, возможно, и дольше — чтобы оглядеться. Это было очень здорово, почти нереально по меркам этого боя. Если бы Рост мог, он прямо тут же вручил бы Киму орден, хотя понимал — орденами, если они уцелеют еще с полчаса, тут не обойтись. Нужно было что-то большее, например, все-таки победа.