Уже в последующие часы, когда Ростик обдумывал положение, в котором оказался, стало ясно, что теперь его жизнь будет гораздо более насыщенной, чем прежде. И он этому не обрадовался. Командовать тем количеством людей, которые отныне зависели от его решений, ему было... рановато. Он не хотел председательствовать и, пожалуй, подсознательно сопротивлялся этому.

Но понимал, что теперь ему не следует устраивать себе дополнительные трудности, думая о том, что он не создан для руководства. В конце концов, Ростик был офицером, который много раз посылал людей в бой, на смерть... С этим он смирился давно, это было ему не страшно, он знал, что и как следует делать во время сражений... Но как управлять штатскими и как они будут работать, если он им что-нибудь прикажет, — этого Рост не знал.

Первые часы его самоназначения на пост Председателя оказались самыми странными для него, самыми неприятными из многих неприятностей, которые он уже узнал в жизни... И тогда постепенно он стал понимать, как это случалось и с предыдущими Председателями Боловска — теперь ему придется думать не о том, как сделать какие-то дела лично, а как и кому вручить ответственность, чтобы они были сделаны вместо него...

Ничего очень удачного не придумывалось. У Роста, как оказалось, не хватало подготовки, знаний, образования. Но зато, когда стали подходить вызванные им люди, он уже сумел предложить им определенную программу. Он говорил примерно так:

— Братцы, я хочу, во-первых, чтобы власть была лучше, причем избираемая, иначе слишком много они будут о себе думать впредь, мол, неподсудны. Во-вторых, чтобы решения принимались ответственно, а не размыто-коллегиально. И в-третьих, чтобы всем от этой власти стало хоть чуточку легче, иначе мы с вами превратимся в переиздание власти прежней, что никому не нужно.

Как ни странно, это успокаивало людей, и понемногу они начинали ему верить. Должно быть, именно потому, что он не сосредоточивал их внимания на ошибках, глупостях и нечестности предыдущей власти, а откровенно показывал, что хочет сделать что-то новое, что, может быть, давно пора было сделать.

Внешне его жизнь очень упростилась. Он не стал переселяться в дом, в котором когда-то жил, чтобы не смущать новое семейство мамы, с ее-то двумя детьми, со всем их налаженным бытом, а остался в Белом доме, где ему выделили на самом верху, под крышей две крохотные комнатки. Там он спал, умывался, там хранил все вещи, которые принадлежали ему. Там же, к его не очень заметному неудовольствию, расположился и Бастен. Только алгор спал не на железной кровати с панцирной сеткой и не первой свежести матрасом, а обосновался на груде шкур, которые перед этим как-то очень сложно обработал, чтобы в них не завелись всякие неприятные насекомые.

Почти все остальное время, когда Ростик не спал и не обедал в столовой на нижнем этаже, он сидел в своем кабинете, шелестел бумажками, раздавая разного рода предложения и предписания. А также принимал людей, которые пошли к нему сплошным потоком. И для того чтобы посмотреть, каким он стал, и втайне взвесить — насколько эта новая власть прочна, стоит ли ей верить, стоит ли с ней вообще иметь дело.

А потом он вдруг понял, что запущенная им практически с нуля машина начинает набирать обороты, что люди медленно, но верно выстраивают новую жизнь, может быть, даже и не совсем по его планам и советам, во многом на свой вкус... Но это было и хорошо.

Разложилось все в самом деле совсем неплохо. Кошеваров, который появился в Белом доме на следующий же после прихода Ростика к власти день, занялся общим хозяйством города и даже занял недалекий от главного кабинет. Вот у него все получалось, он составил общий реестр того, что находилось на складах, нашел людей, которые занялись их обслуживанием и выделением разного рода материальных ценностей тем, кто в них нуждался.

Бывшая теща Тамара, как всегда, взялась за питание, продукты, рынки, подвоз продовольствия и даже, совсем немного, за обмундирование, вернее, централизованное шитье одежды, особенно зимней, нужда в которой должна была возникнуть совсем скоро, уже через пару месяцев.

Очень быстро, почти как Кошеваров, возник Поликарп, который с небольшой вооруженной помощью, полученной от Ростика, который вызвал в Боловск почти всех сколько-нибудь достойных доверия офицеров, разумеется, с их частями, отбил у Гали Бородиной завод. Она вообще вела себя при Мурате довольно странно, приватизировала — слово-то какое придумала! — почти весь металл, принялась в какой-то момент штамповать что-то похожее на деньги, хотя эта затея быстро провалилась, потому что единым образцом денег стали металлические градины, получаемые у рыболюдей из Одессы, оцениваемые по весу.

Еще она попыталась так же «приватизировать», а по сути — украсть, алюминиевый завод, но тут уж нашла коса на камень, ее там не очень уважали, скорее не прогоняли, чем подчинялись. Впрочем, пока в эти имущественные отношения Ростик не лез, и без того приходилось закладывать в голову такое количество информации, так много соображать, чтобы не напортачить где-нибудь и учесть интересы всех участвующих в разных производствах сторон, что под вечер ему хотелось только до подушки добраться.

Дондику, разумеется, оставили его Одессу, она вообще превратилась во второй центр человеческой цивилизации после Боловска и функционировала куда успешнее, хотя, как Рост быстро понял, там и хозяйство было поменьше.

Разгон чинуш, на который Ростик решился, привел к тому, что стало не хватать людей, способных работать с крупными проблемами, как говорила на Земле партгос-номенклатура — «управлять». Хотя, как Ростик все-таки полагал, если дело поставлено хорошо, то и управлять толком ничем не нужно, только, пожалуй, политикой и армией. Все остальное должно было возникнуть и работать просто потому, что это было выгодно прежде всего самим участникам любого предприятия... И вот на таких условиях люди нашлись, хотя, как некогда еще случилось при Петре, знакомство с политически значимыми фигурами — куда от этого деться? — обеспечивало некоторым из участников всех этих нововведений слишком явные преимущества. Но Ростик пока знакомился со всеми, никого не прогонял, выслушивал каждого, кто приходил к нему с каким-либо предложением, и пытался обеспечить старт начинаниям, которые казались ему разумными.

Он исходил из своего когда-то давно придуманного предположения, что реально Боловск нуждается в армии, возможно, в купечестве, обязательно в интеллигенции и, конечно, в ремесленниках и крестьянах. Вот и все. Управляющих и контролирующих должно быть мало, почти совсем не быть...

Хотя довольно быстро стало понятно, что необходимо создать еще и систему коллективной безопасности. Этим непростым делом занялся, как ни странно, Герундий, бывший милиционер. Он организовал нечто похожее на полицию и прокуратуру, а потом еще и вариант судебного рассмотрения всяких спорных ситуаций, главным образом имущественных, которые вдруг возникали, по мнению Ростика, на ровном месте, но которые все-таки приходилось как-то решать.

Власть у Германа Владимировича почти немедленно сосредоточилась немалая, и Ростику стало ясно, что скоро ее придется разбивать между разными людьми, желательно честными, старательными и нежестокими, но пока это могло подождать. Особенно удачно у Герундия получалось расследовать разные действия прежней власти и выделять их в разного рода разбирательства... Но Ростик в этом понимал очень мало и глубоко старался не вникать. Мурата, как он и приказал, выслали из города, даже приставили что-то вроде охраны, потому что очень уж много он нажил врагов, и это было пока все, чего можно было добиться.

Вот чем Ростик занялся куда с большим удовольствием, чем расследованиями, судебными разборками или даже отловом преступников, которых за время правления Мурата стало в городе почему-то слишком много, так это расстановкой армейских командиров. Вместо Достальского в Центральной крепости у Перекопа он сделал командиром Пашу-Тельняшку. Тот, к счастью, во время сражения с пауками пострадал не слишком сильно. Уже через неделю притащилась в кабинет к Ростику и Ева, улыбаясь еще серыми от слабости губами. Но в ее глазах уже горел огонь азарта и даже легкой насмешки над новой Ростиковой ролью. Получив предложение покомандовать над территорией Бумажного холма, она пожала плечами и вполне резонно ответила, что там особой работы и нет, потому что местность обезлюдела, даже дикие бакумуры еще очень не скоро станут появляться у Цветной речки. Вот куда ее следует послать, пояснила она, так это на торфоразработки. В отличие от производства бумаги и спирта, топливо по-прежнему приходилось добывать с риском неожиданного удара от диких племен Водного мира...

Но Ростик был неумолим. Правда, в качестве компенсации предложил Еве параллельно заняться патрулированием всего восточного направления, а уж патрулировать-то она умела так, как и Ростику не грех бы научиться. После этого Ева восприняла свою новую роль почти с удовольствием и ушла, пообещав лишний раз не терзать Роста докладами, но и не отрываться от нового Председателя слишком далеко. Что это значило — оставалось только догадываться.

В Чужом городе, как и вообще на постройке разного рода дорог и семафорных линий, вполне резонно обосновался Эдик Сурданян. У него это и раньше получалось неплохо, даже при Мурате, а теперь ему сам бог велел продолжать строить эти системы, которые, что ни говори, а были необходимы, и для переброски всякого рода товаров из Одессы, и вообще, для расширения влияния Боловска на ближних к нему соседей, то есть на триффидов и пернатых.

Почти три дня Ростик «въезжал» в ситуацию с университетом, пока контакты с учеными не перехватил Перегуда. Он же почти сразу предложил взвешенно и, по его словам, «правильно» написать Боловскую конституцию.

— Ты же сам с этим носился перед ссылкой, — объяснил он. — Вот и давай теперь, пока можешь, осуществляй свою идею.

Как это было ни смешно, но Ростика резануло это самое — «пока можешь». Был в этих словах тот смысл, что он не засидится в председательском кабинете. Ростик поразмыслил и пришел к удивительному выводу — у него действительно совсем мало времени. Хотя никакой определенной угрозы впереди пока не видел... Но ее было бы мудрено разглядеть за той кучей работы, которую он на себя взвалил.

Вот тогда-то произошла одна очень неприятная для Ростика встреча. Как-то он задумался о том, что старцы аймихо в последнее время, на фоне всей круговерти, затеянной Ростиком и его сподвижниками, затерялись среди остальных жителей Боловска либо из-за аглоров старательно попытались стать незаметными. А это было неправильно, потому что идеи у них были здравые, головы умные, цивилизационный опыт — огромный. Да и вообще, это было почти их дело — выстраивать конституцию, они же как раз и являлись специалистами по улаживанию всяких спорных ситуаций, по приведению общества в равновесие... Еще Рост подумал было, что из них следует сделать побольше судей для вновь образованных структур, которыми занимался Герундий, а потому выбрал как-то четверть денька и отправился в университет, чтобы обсудить эту идею с Перегудой.

Бывшего директора обсерватории на месте не оказалось, он с Квадратным болтался где-то на юге, кажется, занимался лагерем пленных пурпурных. Ростик уже решил возвращаться к себе, в Белый дом, и в коридоре... В общем, свернув, он даже немного замедлил шаг. Потому что ему навстречу шел бывший Председатель Рымолов собственной персоной. Он тоже сбился с шага, попытался даже как-то оттереться к стеночке, но делать было нечего, Ростик уже смотрел на него. Рымолов вскинул голову, бодро прошел разделяющие их метры и еще издалека вытянул вперед руку.

— Здравствуй, Гринев, — сказал он. Попытался улыбнуться. — А меня Перегуда, знаешь ли, привлек к написанию конституции, как системного специалиста... Я вообще-то хотел с тобой посоветоваться, да говорят, ты и так много работаешь, не решился побеспокоить. — Ростик стоял и смотрел на него, не поднимая своей руки. — Хотелось бы обсудить разного рода положения об уголовном и гражданском кодексах. Есть идея, что, раз у нас отношения значительно упрощены по сравнению с Землей, может быть, сделать единую систему уложений, вроде «Русской Правды»?

Так и не подав бывшему Председателю руку, Ростик пошел дальше, хотя ощущал, что, может быть, это неправильно. Но поделать ничего с собой не мог. Человеку, который позволил вылупиться такому типу, как Калобухин, Рост не мог сказать ни единого слова. Что-то у него внутри произошло, горло сдавил спазм, руки забастовали, когда нужно было ответить на предложенное рукопожатие.

С этим человеком что-то нужно было решать. Но что? Вместо того чтобы ответить на этот вопрос, Рост занялся сложным и вполне нужным делом по созданию разъездных патрулей, обладающих примерно такой же властью, что и полиция в городе, в областях, занятых фермерами, что должно было способствовать уборке урожаев и доставке продовольствия в Боловск. Этим по традиции занимался бывший старшина Квадратный, которого Ростик произвел в чин капитана... Вернее, пытался произвести, потому что Квадратный упорно твердил, что, как был, так и остается старшиной, а никаким не капитаном.

Как бы Ростику ни виделась новая работа, он уже овладел одним из самых главных управленческих умений — сосредоточивался на том, что важно, без чего дело застопорится. И легко пропускал — часто с облегчением из-за постоянной перегрузки — то, что можно было хоть немного отнести «на потом».

Помимо прочего, это еще и размывало эмоции, не позволяло им перехлестывать через край. Забивало даже такое острое чувство, как желание расправиться с человеком, который сделал тебе много плохого.