Ростик узнал стол, на котором раньше стояла волшебная машина с чудесным шлемом, только теперь на нем не было ни коробок с непонятными лампочками, ни проводов, ни шлема. Он стоял всеми покинутый в углу какой-то комнаты, совсем не той, где располагался раньше, когда Ростика первый раз принимал Фискат. Та комната, как помнил Рост, больше походила на бальный зал. И пол в этой комнате сверкал так же, как в какой-нибудь «Гусарской балладе». Рост даже вспомнил: «Мазурка, ангаже мадам»... Как это давно было! «Фантомас», билеты на утренние сеансы в кинотеатр «Мир» по десять копеек. И как же он был одинок, если так присматривался к этому столику!

Он разозлился на себя. Не было причин так раскисать, у него была мама, у него был где-то в необозримой дали отец... Который и не знал, что с его самыми любимыми людьми и с Боловском такое произошло... А вот интересно, бросился бы он через весь этот холодный и жестокий космос, чтобы помочь нам, подумал Ростик. Нет, у него все, наверное, осталось по-прежнему, другая, но та же самая мама ждет его где-то на Земле, у него есть свой Ростик, он так же работает, веселится с друзьями-полярниками, ведь все эти люди, даже когда находятся дома, не могут найти себе места без знакомых, без друзей. Они разъезжают иногда по всему Союзу, чтобы недельку пожить с теми, с кем будут зимовать или летневать следующий раз. Сколько раз такое бывало и в их доме, и как тогда ворчала мама, и каким великодушным и красивым был отец...

Рост вздохнул и вернулся к действительности, к этому столику, например. Он даже погладил его пальцем, на рык охранника не повернулся: «Пошел он...» Этот охранник, кстати, пылал желанием стрелять, он мог бы застрелить Ростика, как собаку, если бы не боялся начальства и резкого понижения статуса. Про себя-то он считал, что будет вполне хорош на поле боя, полагал, что не умрет сразу, а может, даже выслужится до сержанта... Такие всегда бывали плохими солдатами, они оказывались к месту только в заград-отрядах, которые в первые дни войны с насекомыми устраивал первосекретарь Рымолов.

Охранник не успокаивался, пересек чеканным шагом зал и сильно толкнул Ростика в плечо, чтобы непонятное существо со странными волосами шло дальше, в новую приемную к Фискату. Все-таки интересно, почему они убрали эту машину, без нее стало как-то не так даже здесь, на чужой вилле у крайне неприятного чегетазура. Машина, конечно, не была одушевленной, но что-то живое, почти человеческое в ней было, что-то очень хорошее... Еще бы понять, что именно, подумал Рост.

Снова поднапрягшись, Рост попытался сосредоточиться на деле, которое ему предстояло, на том, что его ожидало во время этого вызова к Фискату... Все-таки красивые имена придумывают себе живые существа этого мира, вообще все живые. Где-то в подсознании каждого из нас, разумных, сидит понимание, что мы не сами по себе, а лишь звено в цепочке жизней, и обязаны передать эту жизнь дальше, тем детям, которые, как хотелось бы думать, окажутся лучше и сильнее. И умнее...

Охранник снова ударил Ростика кулаком по затылку, да так, что тот влетел в следующий зал и тут же выпрямился в позе подчинения, руки по швам, рассматривая ослепительно яркое окно напротив. Рост сразу даже не заметил второго чегетазура, который лежал рядышком с Фискатом в чуть более низком кресле, чем владелец и господин этой виллы. Охранник подошел, чуть слышно ворча, и встал за спиной. Рост сжал кулаки.

Второй чегетазур оказался Савафом, который что-то докладывал своему начальнику, а тот слушал и, так сказать, внимал. Оба каменноподобных чудища благодушествовали, понять их ментальную речь было невозможно, настолько она была чуждой и быстрой. Но, может быть, это как раз и неплохо?.. Рост повернулся к охраннику и внятно на едином проговорил:

— Если ты, скот, еще раз до меня дотронешься, я тебя убью.

— Что?

А Ростик почему-то почти с галлюцинаторной яркостью увидел на голове этого звероподобного служаки... милицейскую фуражку. Охранник считал себя в безопасности, полагал, что имеет право бить всех, кого захочет, считал себя всегда правым и неуязвимым. В доказательство своего мнения он изо всех сил попытался ударить Ростика... Но тот, неожиданно для себя, ушел в сторону, а потом, вспомнив уроки старшины Квадратного, отпустил тяжелейший, очень размашистый, чуть не из-за спины, удар ногой в живот этого гада... Охранник, не выпуская оружия, согнулся, но Рост не позволил ему даже на миг очухаться. Он ударил другой ногой в затылок охранника, сверху вниз, добивающим рывком, так что даже колено заболело.

Все остальные охранники тут же выделили Ростика, но на спусковой крючок никто не нажал. А Рост вдруг принялся молотить так, что разбил всю морду и горло охраннику, который все еще что-то злобно хрипел... Пусть вы меня уже через пару минут расстреляете на заднем дворике виллы, но этого урода я попытаюсь добить... Нельзя же, в самом деле, бросать слова на ветер, если обещал, что убью, то должен убить.

Его оттащил Лодик, мягко, но очень настойчиво взяв под руку. Отвел в сторону, а Рост уже запыхался, и бить эту груду вонючего мяса ему надоело, вот только почему-то он остановиться не мог... И еще, сам себе удивлялся — надо же до такой степени потерять контроль?! Или все-таки наоборот, выгадал момент, возможно, единственный, когда его не пристрелят на месте? И отомстить, пусть очень слабо, за всех убитых ламаров... Нет, за восхунов, их женщин и детей...

Он снова выпрямился в стойке подчинения, уперся взглядом в обоих чегетазуров, и только дыхание выдавало, что он не статуя.

— Превосходно, — проговорил второй чегетазур, все-таки это был именно Фисках

— А я не верил, что у этого... люда остались какие-то способности проявлять собственную волю. И гордость, — последнее слово Фискат проговорил почти с удивлением.

— Я же докладывал, что эти существа чрезвычайно изменчивы, — подтвердил Саваф. — Это и делает их, кажется, такими психологически пластичными... И уникальными.

Чегетазур в левом кресле, которого из-за слишком яркого света, льющегося из окна, было даже плохо видно, представил странный жест, но Рост прочитал его легко, словно только тем и занимался — разгадывал ментальную жестикуляцию абсолютно неподвижных уродцев, которым и жестикулировать-то было нечем.

— Это не совсем так, мой друг. Я отыскал еще примерно с дюжину разных существ той же расы.

Рост даже дышать забыл, оказывается, кто-то из тех людей, которые попали в лапы пурпурных раньше него либо сами попытались удрать к ним, как перебежчики, все еще живы! Кажется, его реакция была слишком сильной, оба чегетазура поняли его состояние и принялись его рассматривать. Наконец, Фискат решил, если человек их понимает, ничего очень плохого в этом нет.

— Они оказались совсем другими, пожалуй, ближе к ламарам, чем к аймихо.

— Я этого ожидал, когда недобитые племена «поучающих» попытались прорваться к ним на Россу, — снова согласился с хозяином Саваф, используя для обозначения аймихо очень странное, чисто чегетазурское словцо. Но в идентичности обоих терминов не было ни малейшего сомнения. — И все-таки мы остановили большую их часть...

— Нужно было остановить всех, — резко отозвался Фискат.

А Рост по-прежнему не понимал, почему они позволили ему узнать, что на самом-то деле не единственное племя аймихо попыталось добраться до Боловска, а несколько... И лишь одно дошло. Значит, остальных прикончили, скорее всего, даже не аглоры, а именно пурпурные. Это с их летающими черными крейсерами было нетрудно. Кто-кто, а Рост был уже в военном деле экспертом, сам не раз помогал губискам громить восхунов.

— По всей видимости, этот, — Саваф кивнул на Ростика, — учился у них. И весьма интенсивно, хотя и без необходимых теорий.

— Ему не теоретизировать следует, а работать практически, — кажется, по представлениям чегетазуров, это была шутка. — Следует признать, ему это удается.

Оба каменноподобных существа с любопытством посмотрели, как слуги быстро и сноровисто убрали тело избитого Ростиком охранника, за которым остались капли почти человеческой крови. Тут же появились какие-то слегка неопрятные ярки, от которых пахло совсем не так, как от Лодика, и вытерли чуть не человеческими тряпочками эту кровь, а затем еще заботливо протерли всю дорожку чем-то полупрозрачным, с сильным запахом свежести.

— Как ты обезопасил его от предательства? — вдруг спросил Фискат, вероятно, они о чем-то переговаривались и до того, но это почему-то осталось вне восприятия Ростика.

— Очень просто, — оповестил Саваф своего собеседника, а потом...

Это можно было назвать адом. Рост почувствовал такой сильный ментальный удар, что зашатался, и лишь кто-то из пурпурных, который, кажется, был к этому готов, поддержал его под руку. Но Рост все равно чувствовал, как его мышление, сама способность ориентироваться уплывает в сторону... А он мог только цепляться за желание избавиться от боли и надеялся, что это показательное представление полной его, Ростиковой, подчиненности воле и приказаниям Савафа не продлится слишком долго. Иначе он на самом-то деле мог просто умереть или даже хуже — слишком глубоко уйти в это состояние умственной невесомости... Лишь с огромным трудом Рост вспомнил собственные недавние мысли о маме, отце и Боловске, но и это его почти не поддержало. И еще одна мысль сверлила его опустошенное сознание — только бы не подумать о чем-либо на собственном, низовом, «подвальном» уровне, чтобы не выдать эту способность чегетазурам...

И тогда он понял, что держится за эту команду именно в том диапазоне... «частот», как сказал бы отец, который и относился к его «подвальному» мышлению. Но вот ведь какая штука, чегетазуры этого не заметили. И это было чрезвычайно важно, только это следовало бы проанализировать потом, в одиночестве, когда рядом не будет этих монстров... И вдруг, едва ли не с кристальной ясностью, которой вообще отличалась ментальная речь Савафа, он услышал:

— Нет, благороднорожденный господин мой, он не продается.

— Полагаю, все зависит от цены?

Слова эти прозвучали даже с каким-то эхом, словно действительно два враждебных и очень чуждых существа говорили между собой в огромной, пустой и темной пещере. И их голоса не замирали в этой темноте, а отражались от каменных стен... Или это были границы Ростикова восприятия, то, что эти сволочи сочли нужным ему оставить?

— Цена не имеет решающего значения...

Какие-то куски их речи все-таки терялись, ускользали, и Ростику пришлось сосредоточиться, чтобы возвратить себе способность понимать происходящее. Он даже сумел вернуть себе зрение, только вокруг все расплывалось, словно он только что выдержал сильнейший удар по глазам. Но, главное, он все-таки больше не падал к спасительному полу, а снова стоял, руки по швам, старательно фиксируя полное отсутствие какого бы то ни было выражения на лице... и в сознании.

— Поразительная способность восстанавливаться, — проговорил, кажется, Фискат. И тогда Рост понял, что за ним снова наблюдают.

— Меня предупреждали, — вдруг очень осторожно, словно он не был уверен, что имеет смысл хвастаться, добавил Саваф, — когда мы его «раскатываем», он... улыбается. Бессмысленно, как все эти улыбки в действительности и выглядят, должно быть, но все-таки...

— Что такое — улыбка?

— Мимическое выражение удовольствия, насмешки или презрения, которое они демонстрируют лицевыми мускулами.

— Удовольствия? Может быть, ему нравятся наши... атаки на его сознание?

— Нет, мне удалось разобраться в его ощущениях. Он испытывает сильнейшую боль, от такой иные из наших слуг сошли бы с ума.

— Тогда почему?.. Не хотите же вы сказать, что он испытывает презрение?

— Скорее всего, как это ни парадоксально, — Саваф даже чуть замедлил речь, чтобы подчеркнуть любопытную странность того, что он теперь знал об этом люде. — Да, он выражает именно презрение. Но я полагаю, что... к себе, к своей слабости.

— Не понимаю.

— Как мне в какой-то момент удалось выяснить, у людей некогда существовало другое племя, под названием эллины или эллинсы... Не знаю, как правильно звучит, чем-то напоминающее наших аймихо. Так вот, они любили умирать в бою, с оружием в руках, но главное — перед смертью они должны были улыбаться. В знак презрения к смерти.

— Презирая смерть, невозможно оценивать жизнь, — пробормотал Фисках. — Не понимаю. Тем более что очень уж склонными умирать они не выглядят.

— Они послали кого-то, чтобы взорваться над нашими кораблями, — вдруг шепеляво, как всегда, высказался Лодик.

Это мигом поставило обоих чегетазуров в сложное положение. Они не хотели делать замечание Лодику, чтобы он не вмешивался, потому что сами некоторым образом разболтались. Тогда Фискат чопорно заметил:

— За этого индивида из расы людов я предлагаю вам, любезный Саваф, двадцать талантов.

Между собой всякие титулы они опускают, мельком, все еще страдая остаточными болями, заметил Ростик. Очень разумно, хотя меня это не касается.

— Крупная сумма, — признался Саваф. — Больше я не получал даже за хорошо обученного ярка.

Стоп, вдруг сообразил Ростик. А ведь я мог бы сбежать за шесть талантов... Если поторговаться, удалось бы сойтись на пяти, как говорила та тетка из табиров-пилотов... И лишь тогда он действительно опомнился. Сейчас не стоило даже заикаться об этом, даже на нижних своих частотах, недоступных чегетазурам.

Тем более что этот эмоциональный всплеск Фискат почувствовал. Как бы параллельно с основным разговором, он спросил Савафа:

— Тебе не кажется, что с этим людом что-то происходит?

— Нет, обычно он так и выглядит после обследования вроде того, что мы ему устроили. А пробует восстановиться быстрее, чем обычно, потому что ему любопытно, будет ли он жив после нашего разговора.

Ха, подумал Рост, уж теперь-то я уверен, что не просто буду жив, но и что-нибудь выторгую для себя. Подчиненного, за которого дают двадцать талатов, просто так на заднем дворике не расстреливают.

И все-таки он слишком быстро попытался привести себя в норму после «обследования», которое ему на пару устроили чегетазуры. Просто грохнулся на пол как подкошенный, хотя и не выключился до конца.

А может, и выключился, хотя и продолжал почему-то думать, что немало узнал о чегетазурах и вообще о своем месте в этом мире. И в этом, как бы там ни было, заключалась его маленькая, но ощутимая победа. Впрочем, если подумать, не такая уж маленькая... Но насколько она значима, он сумеет понять и позже, когда будет чувствовать себя вне контроля чегетазуров, например, дома, под ласковыми руками Василисы.