Огромный, по мнению Ростика, обоз медленно тащился по каменному карнизу вдоль южных склонов Олимпийской гряды на запад. Движения пурпурных были какие-то замедленные, впрочем, так могло показаться. Наверное, Рост и все его подчиненные из людей просто были более «заведенными». Им приходилось поспевать повсюду, как на войне, собственно, и полагалось.

То, что это было каким-то неявным началом войны, понимали даже некоторые из пурпурных. Так уж вышло. Манауш и Нифрат теперь составляли общую с людьми верхушку управления, в том числе и обозами, хотя этих двоих пока было мало. Рост с горечью иногда по вечерам размышлял, что знает теперь только командиров колонн, которых было пять. Иногда он, поднапрягшись, мог вычленить из общей толпы беловолосых людей с пурпурной кожей с пяток командиров рот, или компаний, как они между собой называли эти аморфные образования, которые настоящими ротами, конечно, не были. Но этого было мало, мало. Поэтому Ростик и сердился на себя, стараясь не показать эту рассерженность другим, потому что следовало бы знать в лицо унтер-офицеров и толковых сержантов, но с этим было уже совсем туго.

На антигравитационных повозках, которые привели из Боловска аймихо, помимо необходимого расходного материала и продуктов, везли три довольно серьезных сооружения из глины, металла и древесного угля. Смысл этих сооружений заключался в том, что они позволяли производить некипяченую, но вполне фильтрованную питьевую воду. Для такого количества людей это было чрезвычайно важно – не хватало еще устроить в этом скоплении не слишком опрятных переселенцев дизентерию или холеру.

Конструкции эти придумал Бабурин, честь ему за это и хвала. На пурпурных эти установки произвели, кстати, немалое впечатление. Они впервые увидели, что о них не просто заботятся, но прилагают для этого немалую технологическую выдумку. Хотя Ростик и не хотел так думать, но вынужден был признать, что отчасти дисциплина, которая понемногу налаживалась, покоилась именно на этом изобретении. Особенно серьезно «водокачки» восприняли пурпурные женщины, которые, конечно, больше всех страдали от недостатка хорошей, здоровой воды.

Именно здоровой, потому что всякой болотной жижи вокруг было полно, всего-то в трех-пяти километрах в сторону от пути их колонн плескался Водный мир, где чего-чего, а уж воды-то было в избытке. Хотя и такого качества, что, как ее ни кипяти, до половины стакана все равно оседала какая-то голубовато-коричневая муть. Голубоватый цвет был вызван обилием всякой микроскопической живности, амеб и вообще планктона, а вот коричневатость появлялась из-за глины, от которой никаким кипячением, разумеется, избавиться было невозможно. Поэтому, наготовив относительно хорошей воды, в конце каждого дня фильры приходилось промывать. Но, как ни удивительно, от болезней эти средства защиты пока спасали.

Всего телег было до сотни, с десяток из них приходилось охранять, потому что там были пища и оружие. Стволы, как Рост решил еще в лагере, он пока не раздавал. Хотя предлог и, может быть, даже некоторая необходимость в этом уже возникла.

Дело в том, что в поле видимости от их охранительных отрядов появились двары. Не слишком много, десятка полтора вооруженных ящеров, как всегда, производящих впечатление силы и неуязвимости, поблескивающих своими вычурными доспехами. Пока они не предпринимали никаких агрессивных действий, только наблюдали, но кто знает, до какой степени двары склонны сохранять этот вооруженный нейтралитет и не бросится ли какой-нибудь из этих не вполне уравновешенных лесовиков на пурпурных, хотя бы по той причине, что они нарушили сложившиеся границы?

Впрочем, с лесными ящерами была договоренность, но как все получится – бог весть. Иногда Рост гораздо больше волновался о том, чтобы кто-то из его пурпурных не пальнул в ящеров с целью выяснить их реакцию или просто из озорства, но это случалось нечасто, слишком уж все его подчиненные бывали измучены под вечер… Хотя, с другой стороны, пальнуть могли именно из-за усталости.

Только спустя десяток дней Нифрат как-то рассказал, что ящеры пурпурным в целом понравились, причем настолько, что они рассматривают их как потенциальных союзников… ну, когда-нибудь потом, не сейчас, когда бунтовать нет ни сил, ни особого желания. Подумывая об этом, Ростик решил, что некоторые беглые пурпурные, которые пытались выбраться к своим через лес и вынуждены были вернуться в Лагерь, рассказали о гостеприимстве дваров. И у губисков то ли возникла какая-то отдаленная ассоциация с несупенами, то ли еще проще – пурпурные приняли мелких древесных ящериц за подобие ярков, тех самых, с красивыми глазами. А возможно, ярки и мелкие двары на самом деле были в некоторой степени родственниками, и вот это напоминание о доме многим из пурпурных показалось хорошим признаком, как будто они приближались к их потерянному в пространствах Полдневья дому, месту, где они не будут изгоями или пленными, а станут жить, как будто весь кошмар их пребывания у людей закончен.

Рост даже жалел, что не может, предположим, переодевшись, отправиться как-нибудь к кострам пурпурных, чтобы послушать их разговоры за ужином, когда всегда такие вот байки, заблуждения и слухи и рассказываются. Слишком он был заметной фигурой, слишком его хорошо знал в лицо самый последний из пурпурных заморышей.

А детей в колонне каким-то образом оказалось чрезвычайно много. Даже непонятно было, как женщинам и семейным удалось их протащить с собой, когда выступали из Лагеря. Может, некоторые специально вернулись за ними, что бы Рост по этому поводу ни толковал им про грядущие опасности и трудности устройства на новом месте. Да, вероятно, так и получилось, и теперь с этим оставалось только примириться.

И женщин в походных колоннах было едва ли не больше мужчин. Но Ростику, который за годы службы в войсках Боловска привык к любым гендерным соотношениям, это постепенно стало казаться само собой разумеющимся. Он даже подумывал, если поход получится удачным и эти ребятишки с самого начала начнут привыкать к тому городу, который будет построен на другом конце континента, это будет правильно. Тем более что детей организовали в какое-то подобие детсадиков, где помимо ребятни всегда обретался кто-то из вооруженных пурпурных и, разумеется, воспитательницы.

В этом Рост тоже не сразу разобрался, но потом сообразил, что вызвано это близким соседством различных кланов пурпурных, именно что разделенных не по размерам тела, на г'мет, габат и п'токов, а по кланам, в которых иногда очень непросто относились к подобному соседству.

Что интересно, когда нужно было получать выдаваемые людьми вещи, например, пайки или обмундирование, клановых различий не возникало, действовал заведенный еще в лагере списочный ордер. А вот между собой эти пурпурные… Впрочем, в эти передряги Рост старательно не вникал, ему это было не нужно и не интересно.

Во время похода поддерживался не слишком строгий порядок. Нет, за нарушение походного графика, за выход из колонн, например, Рост ругался и наказывал, как мог. Хотя и это получалось у него не очень, не привык он ругаться, тем более кого-то наказывать. А вот во время стоянок каждый желающий мог подойти к нему и выложить все, что накопилось. Иногда требования были совершенно абсурдные, например, по поводу разделения топлива, тогда он просто пожимал плечами и отсылал к командирам рот. Иногда довольно серьезные, когда требовалось, например, отправить кого-нибудь из заболевших в Лагерь, хотя, следует признать, по мере ухода с прежнего места обитания таких просьб возникало все меньше. Пурпурные пробовали лечиться своими силами, благо бывших войсковых медслужбистов среди них оказалось немало, удалось даже создать подобие передвижного госпиталя все на тех же антигравитационных телегах.

Связь с самим Лагерем пока не нарушалась, Боловск прислал три антиграва, два грузовых, которые занимались постоянными поставками пищи и всего прочего. А вот третий Рост реквизировал для связи, он все равно был маловат для использования его в качестве грузовика, зато летал быстро и позволял перебраться через Олимпийскую гряду за считаные часы. Кроме того, с него очень уж удобно было осматривать вытянувшуюся цепочку телег, пурпурных и к тому же можно было определить скопления наблюдающих ящеров. Вот этим Ростик преимущественно и занимался.

Этот же антиграв, на котором почти бессменным пилотом была Лада с загребным Микралом, время от времени доставлял почту из обоза в Лагерь и обратно. Пурпурные писали немало, пожалуй, даже больше, чем хотелось бы. Но это Рост рассматривал как один из главных факторов дисциплины. Пока те, кто остался в городке губисков, получали эти письма, они вели себя спокойно, пока те, кто вышагивал теперь по карнизу вдоль Водного мира на запад, мог запросто связаться с оставленным позади Лагерем, они тоже не чувствовали себя ущемленными тем, что согласились на это предприятие. Так что возить послания, иногда совершенно нелепые, было необходимо. В какой-то момент Ростик начал было заглядывать в эту почту, тем более что многие из писем были сложены простыми треугольничками, как люди складывали свои письма во времена Отечественной. Но, просмотрев с полсотни этих кривых, иногда откровенно неграмотных текстов, отказался от самой идеи. Они все были об одном и том же – кормят не слишком, но жить можно, оружия пока не выдали, воды хватает, спать приходится на земле, ноги стерты, потому что дорога – сплошь камень, конца переходу не видно, скорее всего, это только начало. Передай… Дальше шли чуть не русские пожелания или сетования, что какой-нибудь Афас не согласился идти в поход, потому что с ним было бы легче, или что следовало передать сержанту Жнаду, если он будет приставать к Мабурке, то автор послания вернется и потолкует с нахалом по-свойски.

Среди человеческого состава к вышедшим в путешествие пурпурным установилось в целом добродушно-снисходительное отношение. Рост подозревал, что оно было продиктовано его собственным отношением к губискам, его уверенностью в них и, с другой стороны, языковым барьером, откровенным непониманием всего того, что происходило в их среде. Как-то Лада в полете во время общего разговора ни о чем, заведенного просто так, со скуки, обозвала всех отправившихся на переселение пурпурных гуронами. Рост оторопел, он даже высказал ей, что она сама гурон… Но потом, заметив эту кличку еще раза три или четыре, поневоле покорился, хотя сам ни разу ее не использовал. Что-то в этом отношении людей как главенствующей расы было неправильное, но что именно – он не мог сформулировать.

Погода ухудшалась. Становилось все более заметно, что скоро грянет зима, и хотя Рост был почему-то уверен, что она не окажется слишком суровой, все равно, по давней русской привычке, это вызывало напряжение. Зима – время, когда гибнут слабые, когда приходит голод, когда трудно с топливом, хотя бы потому, что его требуется гораздо больше.

За сутки караван проходил чуть больше двадцати километров, как Рост ни погонял всех, кто попадался под руку. Иногда лишь по карте удавалось дойти до точки, отстоящей от предыдущего места ночлега на двадцать пять километров, но Рост и сам видел неточность этих карт, так что подобным «рекордам» не слишком верил.

Лишь надеялся, что суточные переходы не станут уменьшаться, это было бы скверным признаком. Рост вспоминал, как они с Квадратным отшагивали, бывало, до пятидесяти километров пешком, а то и в доспехах и даже не особенно при этом гордились, подразумевая способность волосатиков проходить до сотни километров за длинный световой день Полдневья. А тут… Но с этим ничего поделать не удавалось.

Должно быть, с досады Рост принялся часто летать с Ладой в Лагерь пурпурных, потому что туда неожиданно доставили, по его просьбе, шесть баков для выращивания молдвуна. Он решился на эту меру, предположив, что это станет известно в караване и поднимет дисциплину.

Действительно, кто-то из пурпурных даже попробовал было поблагодарить его, что он не оставляет вниманием нужды Лагеря, но Ростик только отмахнулся.

В этом решении было что-то, чего он и сам пока не понимал, нечто сходное с однажды проявившейся у него способностью формировать будущее. Эти чаны для грибковой культуры показались ему важными для каких-то отдаленных, пока неясных, может быть, вообще невыразимых целей.

Он попробовал обсудить это с Ладой, но она даже не поняла, о чем Рост говорит. А когда он выговорился, вполне подчиненно заметила:

– Командир, ведь считается доказанным, что ты просто так ничего не делаешь.

– И что? – не понял Рост.

– А то. Если ты на это решился, – она многозначительно помолчала, – значит, так будет лучше.

На том пока и пришлось успокоиться. Хотя разные, порой тревожные идеи Ростика не покидали. Пришлось и от них отмахнуться, как от незаслуженных благодарностей пурпурных. Слишком мало в этих раздумьях было смысла, хотя какой-то смысл определенно имелся.

Неожиданно на гравилете с очередной порцией продовольствия пришло послание Председателя, в котором сообщалось, что лагерь стал после восстания и ухода команды Ростика гораздо спокойнее, то есть их план в целом сработал. Но тут же Дондик высказался, что после переписи, которую они провели сразу после ухода обоза, оставшихся все равно насчиталось более десяти тысяч, слишком много, и, следовательно, задача Роста оставалась недовыполненной. Он так и написал – «недовыполненной».

Рост подумывал даже слетать в Боловск, чтобы объясниться по этому поводу. Но потом раздумал, в конце концов, он и так делал, что удавалось. А кто может, пусть сделает лучше. Только он почему-то был уверен, что такого человека вряд ли удалось бы сыскать.