Часть 2
Охота на ведьм.

Павел заметил Олю сразу, как только поднялся на пятый этаж второго корпуса. Она пряталась в стайке девушек, щебетавших в оконной нише. Павел решительно подошел к ним, спросил:

— Девушки, 521-ая аудитория — это где? А то я заблудился по первому разу.

Стайка уставилась на него разноцветными глазами. К немалому удивлению Павла, взгляды были любопытными, но не оценивающими. Самая рослая спокойно сказала:

— Направо по коридору, первая открытая дверь. А кто нужен-то?

— Нужна группа В-1011, — охотно ответил Павел. — Меня туда учиться отправили.

Оля смотрела на него круглыми испуганными глазами. Павел улыбнулся ей, вроде как только что увидел:

— Привет. Не ожидал…

— Я тоже. Я учусь здесь, перевелась.

— Уж не в одной ли группе окажемся?

Она нервно кивнула. Павел искренне обрадовался:

— Класс! По математике подсказывать будешь.

Конечно, Павлу хотелось сказать совсем не это. Он же не дебил и красивых слов знает предостаточно. Только нельзя к Оле вот так сразу, хоть бы и с самыми красивыми словами.

Вспомнил прощальную истерику Соколовой, усмехнулся: ни одна девчонка не понимала, в чем же отличие Пацанчик, что с ней нельзя как с другими. Соколова рыдала: ну как же так, Пацанчик ни одеться не умеет, ни парня закадрить, на тусовке не появляется, крутости ни на грош… Одно слово — пацанчик. Потом начала говорить, что над Павлом все ребята ржут: запал на лохушку. Павел ничего не сказал. Он-то знал, как ребята относились к Пацанчик. Клинья к ней подбивать просто боялись. Это как кощунство. Даже в голову не приходило, что с ней можно запросто, как со всеми, — шлепнуть ладонью по заду, сказать, что грудка аппетитная, все такое. Но Павел не знал никого, кто б хоть раз не мечтал о том, что Пацанчик подойдет сама. А чтоб она не догадалась, как страстно хочется, чтоб она обратила внимание, теребили вот с такими идиотскими школьными вопросами вроде подсказок.

А все-таки здорово, что они очутились в одной группе.

Аудитория оказалась меньше стандартных московских, это Павлу понравилось. Не любил он современные белые, как процедурные комнаты в больнице, учебные залы. Нравились вот такие, с триграфиями и репродукциями “великих” на стенах, с пыльными шкафами, с жалюзи на стеклянных, а не пластиковых окнах, с кафедрой для преподавателя. Было в этом нечто от университетских традиций, а где университеты, там и славное своими вольностями настоящее студенческое братство.

На пороге Павел остановился. Двадцать компьютеров стоят в четыре ряда. Занято только шесть машин, но около остальных стоят сумки или лежат какие-то вещи. Ну и куда ему сесть? Недолго думая, Павел обратился к парню, сидевшему ближе всех:

— Свободные машины есть?

Тот, почти не глядя, кивнул на соседнее с собой место:

— Вообще, эта машина занята, но ее хозяина отчисляют. Так что располагайся по-свойски.

Павел невозмутимо устроился, протянул соседу руку:

— Павел.

— Александр.

Голос у парня был спокойный, рукопожатие — без липкой заискивающей слабости или агрессивных попыток раздавить пальцы. Впрочем, Павел и без этого понимал, что парень — один из лидеров группы, уж больно уверенно он держался. Тем лучше. В любом месте, в любой компании знакомство нужно начинать с лидеров.

— Переводом? — парень красиво щелкнул по “энтеру”, откинулся на спинку стула, весело разглядывая новоявленного соседа. — Откуда?

— Московье, Академия экономики и планирования.

— А-а. А я из Екатеринбурга. Тоже переводом. В приемнике всех переводных в эту группу отправляют.

Лицо парня показалось Павлу знакомым. Он слегка нахмурился, пытаясь вспомнить, где видел этого белобрысого, слишком широкоплечего для пятнадцати лет деятеля. Александр в этот момент резко наклонился, полез за чем-то в сумку, стоявшую в ногах. И это движение корпусом сказало Павлу все:

— Слушай, а ты не Черненко, случайно?

— Совершенно случайно — Черненко, — парень ухмыльнулся. — А ты чего, любитель этих дел? — он сделал еще одно свое характерное движение, будто намеревался нанести боковой удар.

— Да так, помаленьку.

Что— то Павлу раньше казалось, что чемпион Союза по рукопашному бою среди юношей если и учится где-то, то никак не на техническом факультете захолустного вуза. Чемпионы должны учиться где-нибудь в престижном месте вроде Московского университета спорта. Впрочем, Царев что-то намекал относительно престижа Академии Внеземелья вообще и военки в частности.

— Классно! — обрадовался Черненко. — Сходим, — многообещающе сказал он. — Тут спорткомплекс — не всякий клуб себе такой позволить может. Не, это здорово, что ты тоже по этим делам… А то прикинь — мне заниматься не с кем!

— Знаешь, — осторожно сказал Павел, — я о себе хорошего мнения, но не настолько.

— Фигня! Я тебя по нашей системе поднатаскаю — все путем будет.

К Павлу подходили ребята, интересовались, кто таков, знакомились. Приняли его как-то сразу, без долгих приглядок, и очень спокойно, из чего наблюдательный Павел сделал вывод: очевидно, здесь хорошие девчонки. Если б были стервы, то и ребята были бы озлобленные. Ему и лекции за предыдущие полтора месяца, прошедшие с начала учебного года, скинули сразу же.

Обживаясь, Павел не забывал все время косить одним глазом на дверь аудитории. Девичья стайка заняла свои места перед самым звонком. Оля на него не посмотрела, уселась за первый компьютер в третьем ряду от окна. Точно перед Павлом. Ее соседка, обладательница косолапой походки и причудливой прически, обернулась и долго рассматривала Павла. Глазки, впрочем, не строила, просто глядела, как на витрину в музее.

Лекции здесь читали очень плотно, что Павел уже заметил по объему конспектов. Чтобы успеть, приходилось полностью сосредоточиваться на том, что говорит преподаватель. Ему стало страшновато. На блестящие способности к учебе он пожаловаться не мог, таким талантом Бог обделил его. Значит, заниматься придется куда как серьезней, чем он привык в Московье.

На перемене к нему подошла соседка Оли:

— Привет! Ты меня помнишь?

— Нет, — удивился Павел.

— Рита, — подсказала она. Уточнила: — Летний археологический лагерь в Миассе.

— Никогда там не был.

— Да? Странно… Тебя ведь Георгием зовут?

— Павел, — неохотно сказал он, уже просчитав ее нехитрую методику знакомства.

Она изобразила легкое разочарование:

— Ну извини, я ошиблась.

И вернулась на свое место. Павел покосился на Сашку.

— “Прописали” тебя, — сказал тот и пояснил: — Девчонки вежливый интерес проявили. Правда, я не понял пока, Рита общий интерес выражает или просто прислушивается, кто в их тусовке наибольшим вниманием пользуется, и пытается закадрить общего любимчика. Она считает себя красивой и мудрой, потому что на год старше остальных.

— На рожу вроде ничего. Ноги короткие, правда.

— Мне ее подружка больше нравится.

— Оля?!

— Ты ее откуда знаешь?

— Из одного места переводились. Банковское дело.

— А я че-то думал, она по программазе училась.

— Вообще-то у нас она считалась хакером номер один.

— Круто. Не, я всегда думал, что парни должны заниматься хардом, а девчонки — софтом. Девчонка-хакер — самое то, что нужно…

— Вору-медвежатнику для приятной компании, — подхватил Павел.

До конца занятий Оля так ни разу и не посмотрела в его сторону. Павлу было слегка обидно, успокаивал себя тем, что она вообще не смотрела по сторонам. Только на преподавателя. Не крутилась, не хихикала с Ритой. Время от времени нервно поправляла волосы, а Павел втайне любовался. И ловил себя на почти болезненном желании подойти сзади и самому поправить ей непослушные пряди, почувствовать их в своих руках…

Только здесь Оля поняла, что такое находиться на своем месте. Так хорошо, как в Селенграде, ей в Московье никогда не было. Ей порой становилось страшно, настолько легко и правильно складывались отношения с людьми. Конечно, она и сама вела себя иначе, но окружение было совсем-совсем другим.

Там, в московской Академии экономики и планирования, она привыкла к разделению группы на крутых и лохушек, к тому, что девушки ненавидят друг дружку из-за ребят, подличают и плетут интриги. Там ей всегда было стыдно за свою немодную одежду, за неумение быть циничной и развязной, за то, что она девственница, в конце концов.

А здесь… Оле даже не верилось — здесь девушки думали об учебе. И на переменах обсуждали не тряпки и мальчиков, а задачки. И как-то так сложилось, что к Оле почти сразу начали обращаться за подсказками. Она старалась не отказывать, памятуя о печальном московском опыте, и была растрогана до слез, когда после первой контрольной ребята, даже имен которых она не знала, поблагодарили ее.

Конечно, ее здорово поддержала Рита. Вот кого Оля нисколько не ожидала увидеть, с робостью войдя первый раз в аудиторию, так это ее. Последний раз они виделись в летнем лагере четыре года назад. Обрадовалась несказанно. Да и другие девушки были замечательные. Наташа Володина, выглядевшая не девушкой, а молодой женщиной, — она была крупной, почти на голову выше всех ребят, и статной, — сразу взяла над новенькой шефство. Как старшая сестра. Катя Добрушина, тоже очень милая, хотя и не красавица. Еще Женя и Аня, две сестры, помешанные на турпоходах… И, главное, все всегда держались единой кучкой, Наташа бдительно следила, чтоб никто из девчонок не оказался в одиночестве.

Как— то Оля засиделась в библиотеке вместе с Наташей. Разговорились. Наташа сказала, что ее дома тоже травили -за рост, полноту, нежелание жить мещанскими интересами. А здесь все иначе потому, что в Академию почти невозможно поступить. Сюда попадают только те, кто действительно хочет учиться. Конкурс на все факультеты такой, что многие вполне сознательно поступают переводом. Потому и программа в первом семестре облегченная, что за годы существования Академии здесь привыкли к переводникам. И группы на первом курсе всегда переполненные. Наташа тоже поступала переводом, и еще несколько ребят в группе. Но на зимней сессии отсев идет страшный.

— Знаешь, я на самом деле удивилась, почему девушки не делят ребят. Ну, не обсуждают, кто на кого запал, — осторожно сказала Оля.

— А что обсуждать? Зимой один зачет не сдашь — и свободен, как фанера над Парижем. А из четырех экзаменов пересдать можно только один. Лабораторки не оформишь вовремя — недопуск к сессии. Некогда тут о личной жизни думать. Флирт до лета подождет. Все равно зима здесь такая, что особо не погуляешь.

Почти все ребята в группе были симпатичными. Особенно Оле нравился светло-пепельный Саша с брюнетской фамилией Черненко. Он рукопашным боем занимался, по фигуре в нем спортсмена за километр видно было. Колосов, тоже яркий парень. И Лосев — крупный, почти квадратный, с восточными глазами. Руслан Ходжаев — наполовину узбек, наполовину дагестанец. Только увидев Руслана, Оля поняла, каким был Ходжа Насреддин.

А потом Оля увидела Павла. Он появился в группе в тот самый день, когда Оля наконец почувствовала, что боль от разлуки начала слабеть. Ехала утром в Академию и думала, что напрасно так убивалась, что жизнь длинная, и если судьба, то Павел никуда не денется. А если не судьба, то нечего хоронить себя. Наташа еще отметила, что Оля на удивление хорошо выглядит, и в эту же минуту Оля увидела его. Это было настолько неожиданно, что ей стало неподдельно плохо, ноги совсем отказались слушаться, и дыхание перехватило. Хорошо, что он не заметил ее растерянности. И уж конечно, сразу затмил всех остальных ребят: они ж были симпатичными, а он — красивым.

— Вот это красавец, — негромко сказала Наташа. — Блин, жалко мне таких ребят.

— Почему? — удивилась Рита. — Наоборот, с такой внешностью кого угодно выбрать может.

— Вот именно. На таких бабы с десяти лет вешаются, а к пятнадцати парень привыкает, что ему все на свете за красивые глаза достается. К двадцати спивается.

Конечно, с того момента, как Павел появился в группе, Оля ни на минуту не могла расслабиться. Она старалась не оборачиваться, но в маленькое зеркальце, прилепленное к монитору, видела, что он пялится ей в затылок. Хорошо еще, что ничего ехидного по ее адресу не говорил, ограничился только требованием подсказки. Вот оно, Московье! Зачем еще нужна Пацанчик, кроме как для этого?

На перемене Рита сказала, что с Павлом знакома. Ничего удивительного, Оля успела привыкнуть, что Рита знакома со всеми интересными людьми Академии. Это все летние лагеря. Оля попросила Риту — она смелая — подойти и осторожно выяснить настроение Павла. Ну, Рита сможет построить разговор так, что сразу станет ясно: будет Павел травить ее насмешками или нет. Рита легко согласилась, а потом рассказала, что Павел поморщился, когда Рита упомянула Олю.

После занятий Оля рассказала Рите историю своей тайной любви. Специально для этого они отправились в центр, прогуляться по проспекту Алтуфьева.

— Ты все неправильно делала, — рассудила Рита. — Тебе надо было подойти и поцеловать его.

— Как — поцеловать?! — опешила Оля. — Самой?!

— Ну да, — невозмутимо кивнула Рита. — А что такого?

— Ну, знаешь… — Оля растерялась. — Он такой, а я…

— Что — ты?

— Ну, я некрасивая…

— Тебе так кажется, — уверенно сказала Рита. — Нет, конечно, в “красавицы года” ты не попадешь, но ты вполне симпатичная. А у ребят разные вкусы.

— Вот у него такой вкус, что ему нравилась моя бывшая подруга, — убито сказала Оля. — А меня он терпеть не мог. И тут — его лишь подсказки интересуют. Ты ж сама сказала, он поморщился…

— Может, у него зуб болел? — весело предположила Рита.

— Ничего у него не болело. Вот увидишь, скоро он издеваться надо мной начнет, он же знает, что я в него влюблена…

— А вот этого ему никто не позволит, — веско заявила Рита. — Здесь не те люди. Если что, я с братом своим поговорю. Павел ведь его друг. Славик напишет ему и объяснит все.

Оля раньше не подозревала, что у Павла есть друзья в Челябинске, но мало ли о чем она не подозревала?

За две недели Оля, кажется, прожила целую жизнь. Рита прочно подружилась с Павлом, Оля часто видела, как Рита подходит к нему и Саше Черненко, они втроем разговаривают и смеются. Потом Рита рассказывала, что они что-то вспоминали, всякие смешные случаи из жизни археологов и спортсменов. Насчет Олиного больного вопроса Рита сказала: Павел и не собирался высмеивать незадачливую Пацанчик. Он вообще оказался парнем воспитанным и тактичным. А потом он отколол номер.

После занятий в тесной раздевалке их корпуса образовалась очередь. Оля честно стояла в общей куче, а Павел нагло растолкал всех, пролез первым, схватил куртки для себя и кого-то из ребят. Наташа на него рявкнула, он огрызнулся, но так, не зло: Наташин авторитет признавали все. Она могла такой подзатыльник отвесить, что мало не покажется. Павел, Черненко и Лосев смылись первыми. Девушки, как обычно, провозились у зеркала. На улице Оля увидела ребят, ждавших на углу корпуса. Когда девушки подошли, Черненко и Лосев, давясь от смеха, попятились в сторону, а Павел шагнул вперед, загородив дорогу девушкам. Простер над их головами руки — росту-то высокого — будто благословляя:

— Стойте! Как вы смеете мимо меня идти?!

Абсурдность этого высказывания вкупе с театральным пафосным тоном вызвала дружный смех. Павел даже не улыбнулся. Оля нашлась первой:

— Ну ты стоишь, как столб, посреди дороги, вот мы мимо и идем.

И подала пример, обогнув его. Он поплелся сзади, тем же тоном обещая всех неверных — девушек, то есть — отправить в ад за непочтение. Объявил себя могущественным волшебником и потребовал жертв в свою честь.

— Слушайте, а давайте мы его побьем? — провокационным тоном предложила расхрабрившаяся Оля. — Ну, для профилактики.

— А тебя, если ты такая смелая, я в сказку отправлю! — вдруг пообещал Павел.

Оля обернулась. Он загадочно улыбался, и взгляд у него был такой, что у нее екнуло сердце. Светло-зеленые глаза лучисто смеялись, обдавая ее волшебным теплом.

— Бабой-Ягой, что ли? — язвительно уточнила Рита.

— Принцессой! — поправил Павел. — К дракону. Только подберу такого, чтоб он не успел ее съесть до того, как я ее спасу, и отправлю. А ну-ка расступись, слабые смертные, я пройду! А то затопчу кого-нибудь ненароком.

— Вот еще! — засмеялась Наташа. — Я если встану, меня трактором не сдвинешь!

Девушки дружно расхохотались.

— Да я быка сбиваю! — крикнул запунцовевший Павел.

Но на него уже не обратили внимания. На “Академической” разошлись в разные стороны: кроме Оли, Наташи и Риты все жили в южной части города. Оля часто вспоминала предложение Царева насчет переезда, и порой жалела, что отказалась. Тут же успокаивала себя тем, что Солнечный — очень красивый район. И, между прочим, на одной линии с Академией. А Наташа с Ритой пересаживались на “Айвазовской”.

Наташа хотела пройтись по магазинам, она ждала в гости родных, Оля с Ритой не стали ее дожидаться. Сели в прозрачный тубус вагона метро, Оля усмехнулась:

— Как ты думаешь, чего это на Котлякова нашло?

— Да дурак он, вот и все! — в сердцах сказала Рита.

Оля стушевалась, как будто это не Павел, а она разыграла совершенно непонятную сценку. Виновато спросила, что это Рита такая сердитая. Рита сказала, что не сердитая, просто сегодня годовщина смерти ее лучшей школьной подруги, вот и все. Девочка погибла в аварии маршрутки, и такой подруги у Риты больше не было. Оле тоже стало грустно, подумала, как это, наверное, ужасно. Хоть и говорят, что маршрутки — транспорт безопасный, но что-то слишком часто слышно об авариях. У Риты подруга умерла, Оля сама такую же аварию видела, у Ирки в Московье брат чуть не погиб…

— Оль, спроси у Котлякова его телефон, — попросила Рита.

— Я?!

— Ну да.

— Он не даст. Тебе дал бы, ты с ним в хороших отношениях.

Рита покачала головой:

— Понимаешь, как раз лучше, чтоб он не знал, что ты берешь для меня. Меня один человек попросил переговорить с Котляковым, ну и…

— А у брата своего спросить не можешь?

— У брата? — Рита посмотрела на нее так, будто впервые услышала о существовании своего брата.

— Ну, ты ж говорила, что твой брат и Котляков — друзья.

— А-а… Славик знал его телефон, пока Котляков жил в Московье. Я как раз для него спрашиваю. Неудобно самой, Павел не знает, что мне брат рассказывал. Спроси, ладно?

Оля пожала плечами. Конечно, страшно, но ведь это ж не личное? Для кого-то Оля всегда была смелая, она только для себя ничего сделать не могла.

Павел страшно нервничал. Приперлись с Сашкой Черненко чуть не за час до начала занятий, чтобы все приготовить. Закрыли жалюзи в аудитории, Сашка несколько раз сделал свой “проход”.

Оля пришла как обычно, за десять минут до начала урока. Павел вздохнул с облегчением: хорошо, что эта Рита опаздывала. Хотя они и учли ее в плане на всякий случай. Павел осторожно, стараясь не производить шума, подкрался сзади, присел пока на стул Колосова. Отсюда до Олиной головы было в буквальном смысле руку протянуть.

Сашка, перехватив его взгляд, с беспечным видом направился к двери, встал, сунув руки в карманы и делая вид, будто увлеченно читает инструкцию по технике безопасности. Рядом с пластиковой табличкой инструкции находился выключатель. Павел дождался, пока Сашка обернется, и кивнул, соскальзывая со стула вперед, вплотную к Оле. Сашка выключил свет и захлопнул дверь, выскочив наружу. На миг воцарилась тьма, после яркого освещения показавшаяся непроглядной. Павел одним движением сдернул заколку с хвоста волос на затылке Оли, тут же прыгнул назад, зацепился ногой за что-то, с грохотом упал, вскочил и кое-как взгромоздился на свое место, надеясь, что не промахнулся и оно точно его. И тут же возмущенно заорал, перекрывая недовольный Олин возглас:

— Ну и какой осел свет выключил?! Делать нечего, да?!

Свет тут же загорелся: Ходжаев включил. Павел притих, наблюдая за Олиной реакцией. Она растерянно озиралась, одной рукой держа рассыпавшиеся волосы. Посмотрела под стулом, вокруг стола — искала заколку. Потом сообразила, что кто-то утащил. С укором посмотрела на ничего не подозревающего Лосева:

— Лосев, отдай заколку.

— У меня ее нет, — честно ответил тот.

— Ну хватит издеваться!

Она чуть не заплакала. Павел мужественно сдержал желание подойти и с независимым видом отдать несчастной ее заколочку. Оля поняла, что ей ничего не светит, отвернулась, уткнулась в экран своего монитора. Потом отыскала какой-то шнурок, кое-как заплела косу и завязала ее этим шнурком.

Вернулся Сашка, привел раскрасневшуюся с морозца Риту. Постоял еще, поболтал с ней около ее места.

— Ну как? — спросил шепотом, когда начался урок.

Павел молча, из-под стола показал добычу — заколку в форме двух клешней, выполненную под кость с резьбой. Заколка недорогая, но оригинальная. Да будь она хоть трижды ширпотребом, Павла это не волновало. Он бы все равно ее утащил. Меж хищных зубцов застежки застряло три или четыре длинных русых волоса.

Больше всего он боялся, что Сашка задаст самый страшный вопрос: зачем Павлу такие сложности? Ну если нужна девчонка, можно ж в кафе пригласить, в кино или на концерт, благо, в Селенграде хватало мест для культурного отдыха. Действительно культурного, без всякого мещанства или пошлости. В том-то и дело, что эту — нельзя. Неправильно поймет. Сашка не спрашивал и охотно принимал участие во всех Павловых спектаклях, независимо от степени их кретинизма. Настоящий друг.

Из Академии Оля возвращалась домой измученная и счастливая одновременно. Темп занятий был такой, и учили их таким вещам, что ни на какие другие мысли сил не оставалось. Только на переживания.

Включила компьютер, села, в задумчивости уставилась в монитор с забавной картинкой на бэкграунде. Оля любила работать с оформлением, и бэкграунд меняла два раза в неделю. Наверное, опять пора — надоело.

Последняя пара была математикой, и занимались тем, что пытались вычислять корни любой степени без компьютера, можно сказать, вручную. Самым сложным для Оли оказалось понять, зачем это делать, ведь куда бы их ни забросили, компьютеры там будут, хоть прошлого века, но будут. Но преподавателям видней. И Оля честно практиковалась.

Сами собой набежали всякие воспоминания, Оля застыла, уставившись в монитор, губы расплылись в довольной улыбке.

Павел совсем замучил, думала она, даже не пытаясь погасить трепет в сердце. Голову назад нельзя повернуть — сидит и смотрит. В упор. Глаза у него красивые — большие, иногда кажется, что почти черные, иногда — зеленые, а иногда — льдисто-серые, прозрачные.

Вспомнила, как сегодня утром видела его в метро. Вообще-то он жил недалеко от Академии, в том самом новом корпусе, можно и пешком дойти — десять минут по продуваемой всеми забайкальскими ветрами улице. Павел как-то рассказывал, что предпочитает ездить на маршрутке до “Южной”, а оттуда — одну остановку на метро до “Академической”. А что? У него, как и у всех студентов, проезд бесплатный. Времени на такой маршрут уходит побольше, зато тепло.

У девушек в группе было принято встречаться перед занятиями в метро — недалеко от эскалатора, на площадке, образованной уходящим в туннель служебным коридором. Обычно первой приезжала Оля, но сегодня ее опередила Наташа. Она и обратила Олино внимание на Павла. Он выскочил из вагона на противоположной стороне платформы, шел и смотрел на Олю, не отрываясь, как будто… будто… Оля даже не знала, с чем сравнить. Как будто всю жизнь мечтал ее увидеть, случайно встретил на улице и смотрел, не веря своим глазам, с удивлением и тоской во взгляде.

Наташа остро посмотрела на Павла, потом — на Олю:

— Он на всех занятиях на тебя смотрит.

Оля смутилась и промолчала, чтобы не потерять контроль над своим лицом и не покраснеть. Наташа продолжала:

— Ты ему нравишься.

Наташа не спрашивала и не говорила, что ей так кажется. Она утверждала, ставила перед фактом. И Оля внезапно панически испугалась, даже замахала руками:

— Ты что, это не так, он все время на Риту смотрит, я же видела! Она ему нравится, она хорошая девушка, и я очень хочу, чтобы у них все получилось!

Наташа ничего не сказала, только усмехнулась скептически. Приехала Рита. А Оля для себя решила, что будет вести себя так, будто для нее Павел — никто. Пустое место. Пусть не думает, что его взгляды как-то на нее действуют. А то сейчас Наташа заметила, потом еще кто-нибудь обратит внимание, а потом кто-нибудь догадается, что и Оля к нему неравнодушна…

На второй паре группе сказали оценки за контрольную по биологии. Оценки здесь проставляли совсем не так, как привыкла Оля. В Московье каждый заполнял отчет, отправлял в администрацию. Там он сравнивался с результатами независимой базы данных, и вносился в личное дело. Здесь им всем выдали пластиковые карточки зачеток, их вставляли в специальную прорезь на системном блоке, каждый вводил свои отметки в нужную графу личной базы данных, а потом преподаватель щелкал все карточки магнитным ключом. Закреплял информацию. Причем у каждого преподавателя ключ был свой. Без такого ключа изменить уже существующую информацию было невозможно — считалось, что невозможно, — а незакрепленная, она стиралась автоматически через час после внесения.

Надежда Владимировна, биологичка, монотонным голосом называла фамилии, делала паузу, потом говорила оценку.

— Володина, — сказала она.

И, пока тянулась пауза, Павел сзади выкрикнул:

— Два!

Все девушки дружно обернулись и высказали Павлу все, что они про него думали. Надежда Васильевна оборвала перепалку, строго сказав:

— Хватит. Володина — три.

“Ну, держись”, — подумала Оля, очень сильно разозлившись. Сейчас она ему устроит — и за то, что он пялится ей в спину, и за то, что уставился в метро, и за то, что дразнит Наташу, хотя она — замечательная.

— Котляков… — сказала Надежда Васильевна.

— Два, — спокойно сказала Оля, не оборачиваясь, но так, что ее слышно было во всей аудитории.

Павел возмутился. Надежда Васильевна посмотрела на него поверх очков и спросила:

— А на что ты надеялся?

Павел утих. Оля обиделась за него, потому что всамделишная двойка в ее планы не входила, за нее могут выгнать, а ей совсем этого не хотелось.

Потом Надежда Васильевна пошла по рядам, проверяя выставленные в базе оценки, вынимая зачетные карты и щелкая по ним ключом. Дошла до Павла:

— А ты чего себе двойку поставил? — засмеялась она. — Тебе три!

Вся группа грохнула. Павел покраснел, метнул в сторону Оли яростный взгляд, но ничего не сказал.

И вот, теперь она сидит дома и в одиночестве переваривает сегодняшний день. Вспомнила, что сказала Наташа в метро, и ее опять охватил страх. Только не такой, как тогда — лишающий разума, вызывающий острое желание убежать, а сладкий. Она не знала, как к этому относиться. Но при мысли, что Наташа может оказаться права, по спине бежали мурашки.

Нет, нет. Он просто издевается, думала Оля. Она не может на самом деле ему нравиться. Она же некрасивая и лохушка. В нее никто никогда не влюблялся. Павел просто знает, что она в него влюблена, и нарочно провоцирует ее на всякие компрометирующие действия. Ну, чтоб потом посмеяться. На самом деле ему нравится Рита. И это правильно, потому что Рита намного лучше ее, Оли. И красивая, и умная, и добрая. Конечно, это грустно, зато думать о такой возможности вовсе не так страшно, как о том, что он может в нее влюбиться.

Неприятности начались с утра. Точней, с вечера накануне. Позвонил кто-то из ребят, причем позвонил по внутреннему номеру — в каждой квартире в общежитиях Академии были стационарные телефоны. Обыкновенные такие телефоны, с минимумом услуг — переключение на видеоканал и на внешний микрофон, ни автоответчика, ни определителя номера, ничего. Впрочем, пользоваться им все равно было удобней, хотя бы потому, что за пользование внутренней сетью студенты Академии не платили, чего не скажешь о личных телефонах.

Так вот, этот тип не представился и заблокировал видеоканал, так что Оля не поняла, кто это. Спросил, что задано по химии. Оля потянулась за планшетом, он лежал под стопкой стиподисков. Конечно, когда она дотянулась, диски рассыпались по всему полу. А этот тип выслушал половину, а потом начал задавать какие-то дурацкие вопросы. Сначала спросил, понимает ли Оля что-то в химии. Потом отказался дослушивать ее, причем зная, что химичка наверняка придерется к невыполненному заданию. А за химию могут и отчислить, между прочим.

Она полночи вертелась, соображая, кто бы это мог быть. Сеть внутренняя, то есть, звонить мог только кто-то из своих. Тем более, что знали, куда звонят. Голос похож на Павла и Козлова одновременно. Причем по тембру скорей Козлов, а вот наглые интонации свойственны Павлу. Но, судя по содержанию, это ни тот, ни другой. Потому что никому из них в голову не придет спрашивать, разбирается ли Пацанчик в химических формулах.

Утром проснулась разбитой. На маршрутку опоздала. Настроение стало и вовсе ужасным. Ехала в метро, смотрела на свое искаженное кривизной отражение в стеклянной стенке напротив, и хандрила. Ей казалось, что выглядит она хуже некуда, хуже даже, чем обычно. Над губой вскочил прыщик. Конечно, она постаралась замазать его тональным кремом, но бесполезно. Прыщ сиял, как электрический фонарь, только красный. Еще эта контрольная…

А в довершение выяснилось, что Оля забыла пропуск. Если б они занимались на обычном месте, где вахтерша ее знала, все обошлось бы. Но контрольную проводили в первом корпусе. Сегодня вид помпезного мраморно-зеркального холла вовсе не радовал, и вместо гардеробщиц-сказочниц в окошках торчали молодые и злорадные рожи. Дежурные, поняла Оля. Особенно ей не понравился чернявый, отдаленно похожий на Павла, только с каким-то порочным выражением лица. Он так насмешливо посмотрел на ее затрепанную курточку, что Оля сразу направилась к другому окошку, хотя очередь там была больше.

Дежурный на вахте понял, что у нее нет пропуска, кажется, даже раньше самой Оли. Встал за турникетом, самоуверенно заложил руки за спину и с презрительной усмешкой наблюдал, как Оля копается в сумочке, надеясь, что пропуск не забыт, а просто куда-то завалился. В ее сумочке постоянно что-то куда-то заваливалось. А вахтер все усмехался.

Сообразив, что пропуск можно искать до бесконечности, а до звонка оставались считанные минуты, Оля втиснулась в “позорную” кабинку: шкаф для таких, как она, непутевых. Делался мгновенный снимок, отправлялся в банк, сравнивался там с оригиналом, и если все совпадало, то турникет срабатывал. Правда, чтоб не возникало соблазна пользоваться этой кабинкой постоянно, академические шутники придумали противоядие: попавшие в эту кабинку затем “вывешивались” на “Заборе” — стенде-терминале первого этажа, вообще-то обыкновенной борде объявлений, только используемой исключительно в воспитательных целях. И в таких ракурсах там “воспитывали”, что людям впечатлительным этого лучше не видеть. Олю совсем не тянуло прочитать обсуждения своего прыщика, но другого выхода не было.

И, когда стояла, как идиотка, перед опалесцирующим экраном, по коридорам раскатился звонок. Эт-того только не хватало! Мало того, что ее рожица появится сегодня на “Заборе”, еще и Альбина выволочку устроит. Отношения с математичкой и без того были в высшей степени натянутые, а сегодня контрольная. А потом — нельзя забывать, что у нее испытательный срок не закончился, ее еще не зачислили, и вот уже первое нарушение, да еще и двойное: забыла пропуск и опоздала. Оля зажмурилась от предчувствия грандиозного унижения, в этот момент щелкнула автоматика. Блин, снимок запорола! Пришлось ждать, пока техника созреет до второго. Каждый дежурный вахтер настраивал выдержку под свои потребности. О такой длительной, как сейчас, Оля даже не слышала. Вахтер, определенно, козел и сволочь. Выслуживается, гранты зарабатывает. Чем больше нарушителей отловит, тем больше премия. Хорошо еще, что Оле пока стипендии не положено. А то еще и из стипендии штраф вычли бы.

Дождалась второго снимка, встала перед турникетом, зло поджав губы. Первый автомат сработал. Вахтер ждал ее у своего компьютера с наглой полуулыбкой. Совсем-совсем светловолосый, Сашка Черненко по сравнению с ним почти брюнет. И лицо такое… как будто у этого парня в родословной была примесь какой-то северной крови. Причем почему именно северной, Оля не знала, арийским происхождением тут вроде бы и не пахло. Просто если бы она делала его портрет, она бы поместила его на фоне заснеженного леса.

— Фамилия, — сказал он.

— Пацанчик, — буркнула Оля, готовясь к тому, что он церемонию регистрации нарушителя растянет на пол-урока.

— Опаздываешь. И пропуск забыла. Какая группа?

— В-1011.

— Нехорошо, Пацанчик. Плохое у тебя будущее. Не успела поступить, а уже нарушения… а они все учитываться будут.

Оля закатила глаза:

— Слушай, от тебя что требуется? Записать мои данные, а не морали читать.

Тот только посмеивался:

— Умная какая. Я тебя сейчас могу в администрацию отправить, чтоб там воспитательную работу провели.

Оля жутким усилием воли сдержалась, чтоб не назвать его козлом. Ну не объяснять же этому скоту, что у нее контрольная? Такому только дай повод поизгаляться, никогда своего не упустит.

Проклятый вахтер все тянул время. Оля плюнула на все доводы рассудка и просто перепрыгнула через загородку второго автомата. И тут же кинулась бегом вверх по парадной лестнице, надеясь, что вахтер не помчится за ней. Вот была бы комедия!

В спину донесся изумленный и сердитый окрик, Оля обернулась только на промежуточной площадке. Вахтер покраснел как свежесваренный рак, за турникетом столпились его однокашники из раздевалки, и, кажется, они больше сочувствовали Оле, чем ему.

— Чао, котик! — Оля помахала ему рукой. — Извини, меня ждут. Еще встретимся!

У вахтера вытянулось лицо, а чернявый порочный тип из раздевалки оглушительно расхохотался. Оля решила, что все правильно сделала. По крайней мере, настроение из упаднического превратилось в победоносное. Даже Альбина была не страшна, а уж контрольная — так вообще пустяки.

Ей повезло: Альбина тоже опоздала. Молодая склочная математичка опаздывала крайне редко, но метко. Оля даже успела поведать о маленьком приключении на вахте. Группа единодушно поддержала ее в мнении, что сегодня дежурят какие-то козлы, и если они вывесят Олину триграфию на “Заборе”, то в В-1011 найдется, кому написать там же опровержение.

— Да не будет там ничего, — сказала Оля, отчего-то уверенная, что ее слова сбудутся.

Пришла Альбина, и все разом утихли — контрольная была важной. Два часа пролетели почти мгновенно. В Олин инкоминг постоянно сыпались просьбы о помощи, в основном касающиеся проверки уже готовых решений. Но кое-кто, как Наташа, “плыл” откровенно. Оля без звука и малейшего недовольства делала все. Со своим заданием она справилась в рекордно короткие сроки — за двенадцать минут, но специально не переносила в чистовой файл: чтобы Альбина не выставила ее за дверь и не лишила возможности кому-то помочь. Это ведь своя, родная группа.

На перемену вышли все в мыле. Двоек не было. Оля была счастлива. Около “Забора” табунились желающие принять участие в “воспитании”. Оля протолкалась поближе, внимательно изучила свежие данные о сегодняшних нарушителях. Ее триграфии не было, и вообще она не упоминалась. Хотя кое-кто явился еще позже нее.

Живописная группа у прилавка гардероба заставила ее насторожиться. А там было вот что: давешний вахтер, покинувший пост — впрочем, автоматический турникет прекрасно работал и без него, а всех опоздавших он засек перед первой парой, — снаружи. В окне торчали две головы, в том числе и того порочного брюнета. Причем в том окне, куда Оля сдала свою куртку. Но теперь она была не одна, а со всей группой.

Вахтер, когда они приблизились, только слегка потеснился, пропуская толпу шумных малолеток. Они все, эти старшекурсники, смотрели свысока на молодых, будто уже прикоснулись к неким внепланетным тайнам. Оля сунула свой номерок, отвернулась, болтая с Наташей. Куртку принес брюнет. И стоит, главное, не отдает. Смотрит пристально, нехорошо так. Оля поежилась.

— Слышь, красивая! Будешь моей.

Оля опешила.

— Разогнался! — осадила его Наташа. — Тут желающие в очереди стоят!

Вахтер молчал. И смотрел на брюнета. Очень недобро смотрел, с прищуром. Оля поняла, что раньше где-то встречала этого беловолосого парня с жестким взглядом, только как будто очень давно. Такие случаи, кажется, называются дежа-вю. Что-то неуловимо знакомое, кажется, что можешь человека просчитать, как старого друга или родню, только не можешь вспомнить, где же его видела. Было в этом что-то мистическое.

С другого бока от Оли протолкался Павел. Лег животом на прилавок, выдернул куртку из рук обалдевшего брюнета, сунул Оле и тут же вытеснил ее, загородив плечом.

— Давай номерок, Наташ, — скомандовал он.

Оля, тихо улыбаясь, отступила к зеркальной колонне. Заступничество Павла было не только кстати, но и очень приятно. Может, он и не насмехался над ней никогда, даже в Московье? Или это общение с Ритой так на него подействовало?

— Эй, красивая! — донесся до нее голос брюнета. — Как звать?

Оля скорчила презрительную рожицу и молча отвернулась. За нее ответил Павел:

— Много будешь знать… некоторые от этого старятся, а ты — так сразу помрешь.

Дежурные засмеялись.

— Смелый? — уточнил брюнет. — А если я выйду?

Оля обернулась, испугавшись за Павла, потому что брюнет был выше него, в два раза шире в плечах и старше. Однако тут неожиданно вступился беловолосый вахтер:

— Утихни, — негромко посоветовал он брюнету. — Отстань от них, они молодые и твоих шуток не понимают.

Оля удивилась: по ее разумению, вахтер должен был скорей нападать на нее, а не защищать. Брюнет попытался что-то сказать, но вахтер очень странно на него смотрел. И брюнет стушевался, отошел назад, почему-то зримо уменьшившись в размерах.

Оля повернулась и вышла на улицу, на ходу влезая в рукава куртки. Снаружи дождалась остальных. Второй пары у группы не было, решили пообедать в кафе при спорткомплексе, пока там мало народу, а потом — на третью пару.

Павел держался рядом, Оля воспользовалась моментом:

— Паш, слушай, мне нужен твой телефон.

Сказала — и испугалась. А вдруг он ее сейчас пошлет? Или еще чего скажет… Но он без всякого удивления назвал восемь цифр своего личного номера. Оля благодарно кивнула и тут же отдрейфовала к Рите. Шепотом сказала, что телефон взяла и все нормально.

А вечером ей опять позвонил вчерашний тип. На этот раз спросил, что задано по русской литературе, а потом позвал в кино. Оля сказала, что не ходит по кино с незнакомыми, он засмеялся — в зале все равно темно, так какая разница? Оля бросила трубку.

Ночью Оле приснился кошмар. Будто она в Московье, с родителями, но учится с Павлом в одной группе, как в Селенграде. А мама решила, что Оля должна уехать из Московья. И в тот же день, когда мама приняла это решение, Павел написал Оле, что любит ее. А она ему сказала, что поздно — она должна уехать навсегда. И такое жуткое чувство безысходности проникло в этот сон, что Оля проснулась в слезах и даже утром, в метро, не могла отделаться от этой тоски.

После третьей пары она собиралась ехать сразу домой, но у Риты было другое мнение. Потащила Олю в кафе при спорткомплексе. И уже там прицепилась как репей, требуя, чтобы Оля в ее присутствии тщательно изучила содержимое своей сумочки. Оля отмахивалась, в сумочке был бардак, и не хотелось хвастаться им перед посторонними. Рита не отставала.

— Да зачем тебе это?

Рита долго мялась, загадочно усмехалась, потом проговорилась:

— Я видела, как Котляков тебе что-то туда положил.

— Взрывчатку? — предположила Оля, не желавшая принимать всерьез никакие намеки. — Или крысиный яд? Я не крыса, он на меня не подействует, так что он зря старался.

— Ну посмотри, жалко тебе, что ли?

Оля поняла, что Рита с нее живой не слезет. И вытряхнула прямо на стол весь свой бардак с единственной целью: чтобы Рита убедилась в отсутствии подношения. Конечно, теоретически у Павла была возможность подложить что-нибудь, Оля на перемене часто оставляла сумочку на столе, а сама уходила за соком или мороженым. Но на практике Оля в такое не верила.

И каков же был ее ужас, когда среди прочего мусора она увидела аккуратно сложенный листок бумаги. Бумаги! Боже, никто сейчас не пишет на бумаге. Кроме нее, но об этом никто не знает. Хотя Павел вполне мог знать о ее пристрастии к ведению дневника. Кровь бросилась ей в лицо. Дрожащими руками развернула листок. Красивым шрифтом — оказывается, он хорошо умеет держать стило в руках! — там было написано:

Оля отбросила записку прочь, едва не разрыдавшись от какого-то странного чувства: смесь страха, унижения и боли. Боли ощутимой, физической. Эта записка была издевкой, тупой и злобной. Рита попыталась придвинуть злосчастный листок бумаги поближе, но Оля шарахнулась всем телом, как от отравы. Рита спокойно прочитала, улыбнулась:

— По-моему, все так, как ты хотела.

— Вранье! — почти крикнула Оля, сдерживая слезы. Тут до нее дошло, где было назначено свидание, она вскочила: — Пошли отсюда быстро.

— Ты чего? Все нормально же. Я же тебе говорила, что надо быть смелой, давно бы все выяснили. Мне кажется, надо остаться, чтобы выяснить отношения.

— Нет! Я не хочу, чтобы он… чтобы хоть кто-то нас сегодня здесь видел. — Вырвала записку у Риты, скомкала, бросила ее в мусорный ящик. — Пошли.

Рите пришлось подчиниться, хотя она явно не понимала: чего это нашло на Олю? Оля тоже не понимала, только отчего-то казалось, что эта записка — признание не в любви, а в презрении. Глубоком, искреннем, неизлечимом. Вот только чьем? Как ни старалась она себя убедить, что Павел умеет писать, не смогла вспомнить ни одного случая, хотя бы косвенно это подтверждающего.

Записку Павел нашел сразу. Уходя на перемену, бросил куртку в аудитории, а вернувшись, обнаружил, что ее кто-то трогал: он клал куртку вывернутой наизнанку, и теперь она тоже была вывернута, только не так ловко. В карманах он ничего особенного не держал, даже не думал, что кто-то в группе способен на воровство, но по привычке проверил. Ничего не пропало, зато прибавилось. Сложенный вчетверо листок бумаги, на котором аккуратным шрифтом было написано:

Показал Сашке — а чего стесняться? Оля такого бреда не напишет. Сашка хмыкнул.

— Кто-то из наших развлекается, — обронил Павел. — Найду и в репу заряжу.

— А если девчонка?

Павел отрицательно покачал головой: никто из девчонок не знал о его отношении к Оле. А ребята почти все догадались. Сашка забрал записку, вытащил свой разведчицкий набор — ну, блажь у человека была стать разведчиком, — принялся изучать. Павел поверх голов оглядывал аудиторию. По его невозмутимому лицу нельзя было понять, насколько болезненно он воспринял эту неудачную шутку. Но если бы сейчас ему показали пальцем, кто это сделал… с таким же безмятежным видом разбил бы морду в кровь.

— Девчонка, — уверенно сказал Сашка. — Сам стиль не для парня. Слишком манерный. Парень никогда не предложит прийти на свидание с другом. Вообще, такое могло прийти в голову только девчонке. Причем писала она не сегодня. И это не ручное письмо. Художественная печать на малом принтере.

— Трахну и брошу, — пообещал Павел. — Еще и ославлю на всю Академию.

— Кого? — уточнил Сашка. — Печать или принтер?

— Ту стерву, которая это написала.

— Тебе не приходит в голову, что это могла сделать и Оля?

— Исключено. Вот это, — Павел глазами показал на записку, — дешевка. Оля никогда так не напишет. И еще. Она прекрасно пишет от руки. И если пишет по бумаге, то не пользуется принтером. Я это знаю.

— Тогда нам остается только одно — пойти туда и посмотреть, кто придет.

— Ага, и будем сидеть, как два идиота, а все наши бабы будут следить издалека и ржать!

— Брось. Там есть кабинетики за стеклом с односторонней прозрачностью. Правда, обслуживание только по частным картам…

Павел молча кивнул. Для наиболее надежного исполнения плана постарались обогнать всех — особенно девчонок. И заняли самый удобный кабинет, из которого просматривался весь общий зал.

К полному изумлению Павла, через полчаса явились… Оля и Рита. На секунду он даже поверил, что эту дурацкую писульку составила действительно Оля, но быстро понял, что ошибался. Когда Оля вытряхнула из своей сумочки точно так же сложенный листок бумаги. Видел он и ее реакцию — побледнела, разозлилась, выбросила записку и тут же покинула кафе. Рита отправилась за ней.

А когда они скрылись, Сашка невозмутимо вытащил из мусорного бачка комочек бумаги и принес его Павлу. Тот расправил бумажку, уже зная, что там увидит.

Так он и думал — тот же шрифт, и содержание почти дословно скопировано. Разница в именах, да еще упоминание о каких-то телефонных звонках. Посмотрел на Сашку:

— Рита. Больше некому.

— Выходит, так. Зачем?

— Не знаю. Если б написала мне одному — понятно, кадрит. Но она ж и ее привела!

— Женская логика.

— Оля обиделась…

— Слушай, а че ты будешь делать, если она завтра подойдет и спросит: на фига ты написал эту записку?

— Не знаю. Скорей всего, скажу, что да, написал я, потому что не мог вот так подойти и сказать. Думал при встрече все объяснить.

— Не проще выйдет, если скажешь, что знать ничего не знаешь?

Павел покачал головой:

— Обида будет страшная. Тогда она поймет, что над ней кто-то посмеялся.

— Смотри. Тебе видней.

К обычному месту встречи в метро Оля опоздала на три минуты против обычного. Но Рита — верный человек, ждала. Поднялись наверх, болтая ни о чем. Вдруг Рита сказала:

— Слушай, Котляков-то на два поезда позже меня приехал.

Оля, несколько ошарашенная, удивилась:

— Ну и что?

— Так он только что из-за угла выглянул.

— Ну и наплевать…

Хотела договорить, на кого наплевать, но в этот момент они как раз повернули за угол. И впрямь стоят — Павел и Сашка Черненко. Сначала Оля подумала, других ребят ждут, но, только они с Ритой отошли метров на двадцать, как ребята строевым шагом устремились за девушками. Но не догоняли. Почему-то Оля решила, что они ждали Риту. Ну, а кого еще? Не Олю же.

Три пары пролетели почти незаметно. А после занятий отправились с Ритой побродить по городу. Как обычно, пошли по проспекту Алтуфьева от центра к окраине — они всегда проходили почти до конца, до “Айвазовской”, и там прощались.

— Я звонила Котлякову, — обронила Рита.

— Да? Он что-нибудь сказал про ту записку? — с жадным, болезненным любопытством спросила Оля.

— Сказал, — неохотно призналась Рита.

— Так это он ее написал?!

— Конечно. Он хотел разыграть…

Олю чуть удар не хватил. Кровь отлила от головы, ноги стали ватными. Так и есть, она была права, и за всем этим стояло его желание высмеять наивную Пацанчик. Как хорошо, что она не поддалась на его уловки!

— Да не тебя, не волнуйся. Тебе эта записка попала по ошибке, — уточнила Рита.

Оля перевела дух, гордо вздернула подбородок:

— Ничего я не волнуюсь. Мне вообще на Котлякова наплевать абсолютно.

Некоторое время шли молча. Потом Рита тихо, задушевно сказала:

— Оль, заведи себе парня. Только Котлякова не трогай.

— Почему? — удивилась Оля, хотя по одному лишь тону Риты было ясно: ничего хорошего от ответа на этот вопрос ей ждать не стоит.

И точно. Рита вдруг сказала, что у Павла есть девушка. Настоящая. Не подружка на час, не мимолетное увлечение в Академии. Оказалось, Ритин брат Славка еще два года назад познакомил Павла с девушкой, дальней родственницей его, Славкиной, жены. Девушку зовут Алена, живет она в Челябинске, и Павел приезжает к ней на все каникулы. И очень ее любит.

Оля шла, не чуя, где она, и что происходит вокруг, задыхаясь от боли. Твердила себе, что это самовнушение, истерика, что никак нельзя чувствовать боль просто от слов, это реакция на разочарование — но не могла притупить это сверлящее острие, рвавшее нервы в солнечном сплетении. Только и сумела выдавить:

— Почему ты мне раньше ничего не сказала?!

— Я не могла, — с достоинством ответила Рита. — Ты же должна понимать, что это не моя тайна. Просто когда я последний раз говорила с Котляковым по телефону, он попросил меня как-то утихомирить тебя. Он хорошо к тебе относится, но, просто… Ты же бегаешь за ним, как хвостик. Проходу не даешь. Все смеются.

Оля слушала ее, обмирая от стыда. Стыдно было настолько, что она даже не краснела. Вот и произошло то, чего она больше всего боялась. Небо обрушилось, и воздуха не осталось. И если она сейчас задохнется, то это хорошо, потому что после всех новостей жить не хотелось.

Рита обняла ее, вместе они присели на заснеженную скамейку. Оля даже плакать не могла, только смотрела перед собой. И очень боялась, что Рита вспомнит о том, что ей пора домой. Потому что никто, кроме нее, Оле не поможет.

Сейчас она вдруг увидела себя такой, какой видели все — несдержанной, совершенно не имеющей гордости, навязчивой и глупой. Господи, вся группа видит, что она бегает за Котляковым… Рита сказала, что Павел на самом деле молодец, потому что, когда над ним стали смеяться, он осадил шутников. И над Олей смеяться не разрешил.

Конечно, Рита права. Во всем права. Оля вообще ни о чем не думает, только о мальчиках, и учебу совсем запустила. Средний балл с четырех целых восьми десятых съехал на четыре и четыре. А впереди — сессия. Еще немного, и она окончательно свалится, ее отчислят. Нельзя так себя вести, нельзя, отчитывала себя Оля.

И как хорошо, что Рита обещала ей помочь! Как хорошо, что она смогла понять: Оля так вела себя только потому, что не знает, как надо. Рита обещала подсказывать. Какое счастье, что у нее есть настоящая подруга, не отказывающаяся от нее даже в такой ситуации, готовая помочь! Это вам не Ленка Соколова, которая делает гадости за спиной.

Павел каждый день ждал этого разговора, прокручивал в голове десятки вариантов ответа, но Оля про записку так и не спросила. Она вообще перестала замечать Павла. Он до этого не подозревал, что можно вот так — просто не видеть человека. Она смотрела на него так же, как на стенные панели. Как будто он стал прозрачным.

Конечно, он знал, что впереди еще три с половиной года совместной учебы, как-нибудь сгладится. Только нарастало ощущение, что надломилось нечто очень важное. И никогда уже не срастется. Никакие объяснения не помогут, просто потому, что Оля уже сделала какие-то свои выводы, и его слова ей не нужны.

Группа разошлась на перемену, Павел остался в аудитории. Сидел, задумчиво крутил в пальцах причудливую заколку. Носил с собой как талисман. На что-то надеялся.

Оля материализовалась перед ним совершенно бесшумно. Или он слишком глубоко задумался. Факт, что заметил ее Павел слишком поздно. Она уже была рядом, а он не успел спрятать ее заколку. Посмотрела в глаза — осуждающе, молча протянула руку, аккуратно отобрала вещичку и направилась к своему месту, на ходу закручивая волосы и пристраивая клешнястую заколку.

Вот теперь Павел точно знал — все потеряно.

“Оля, позвони по этому телефону. 25-09-87-22, Дима”.

Оля перевернула перфокарту, внимательно ее изучила. Потом еще раз посмотрела на надпись с обратной стороны. Понюхала. Перфокарта пахла тем, чем ей и положено пахнуть — перфокартой.

Забавно.

Она не знала, что и думать. Им раздали именные приглашения на традиционное факультетское празднество в честь себя, любимых. Бывший Военный, ныне факультет “Системы жизнеобеспечения” устраивает дни открытых дверей, спортивные, интеллектуальные, специальные состязания и так далее. Учитывая, что на военке оружием занимались только на военной кафедре, а вообще-то изучали системы жизнеобеспечения в условиях Внеземелья, перфокарта в качестве бланка для приглашения была достаточно колоритной деталью. Интересно, где они их нашли, эти перфокарты?! Их же использовали в середине двадцатого века, на самых первых компьютерах. Наверное, на заказ штампуют, специально для Академии — лишний раз подчеркивают, что выпускники Академии, по существу, первопроходцы в Космосе. Всегда на передовой.

С парадной стороны Олина перфокарта ничем не отличалась от остальных. Лого Академии и факультета, название, коротенький и приятный текстик, начинающийся с имени. Сделано под ручное письмо, но понятно, что печатали на принтере. А на обороте — коротенькая записка. И вот она-то была написана от руки.

Что бы это значило?

Что ее интриговало еще сильней — отсутствие настораживающего, особенного или просто неприятного. Обыкновенная просьба. Никаких признаний и страшных драм. Вот только то, что исходит эта просьба как бы из пустоты, и телефон ей незнаком — только это и интригует.

Пожав плечами, Оля спрятала бланк, порадовавшись, что Рита его не видела. Не хотелось давать повод для возвращения к “записочной” теме. Хватило и того раза. Опять станет говорить, что Оля только про мальчишек думает. А как тут не думать, когда жизнь загадку за загадкой подкидывает? Даже с тем же Павлом так ничего и не прояснилось. Оля подумала: как это — записка попала к ней по ошибке? В записке была ее фамилия, а второй Пацанчик в Селенграде нет. Да и Наташа Володина, как-то разговорившись с Павлом по душам, потом сказала, что у него никакой девушки по имени Алена нет, а нравится ему кто-то из Академии. Только не сказал, кто. Да она и не расспрашивала. Правда, когда Оля заикнулась об этом при Рите, та сильно обиделась и предложила выбирать, кому верить: ей, которая в трудной ситуации Олю не бросила и всячески помогает, или Володиной, которая к Оле равнодушна. Оля, хотя и знала, что Наташа ей симпатизирует, конечно, выбрала верную Риту.

Так, а кто ж такой этот Дима? Конечно, она не собиралась ему звонить. Еще чего! Но узнать, кто мог так трогательно знакомиться, не помешает. Да и пора выполнить совет Риты и завести себе парня. Почему бы не этого? Вдруг писаный красавец? Тем более, он явно со старшего курса, совсем взрослый. Шутить не станет.

Оле понравилось ощущение от этой простой записки. Это было как в хорошем сюжете — одинаковые бланки, никаких подозрений, и текст на оборотной стороне, ничем не прикрытый… А самое главное, никто не тычет носом в эту записку, затаскивая в интригу силой. Вообще, Оля поймала себя на странном ощущении, что во всем этом просматривается легкий след тяжелой лапы контрразведки. Вот так и начинаются интриги настоящие.

Ладно. Оля долго колебалась, но любопытство взяло верх. Глубоко вздохнув и порадовавшись, что на большой перемене все, в том числе и персонал, обедают, вошла в сеть и подключила генератор паролей, малюсенькую программку, написанную ею еще в Московье. Ей нужна административная база военного факультета.

На взлом ушло почти двадцать минут, в течение которых Оля потела от страха, что ее сейчас поймают. Потом мгновенно скопировала базу себе на машину и выскочила из сети, пока не поздно. Ну, теперь можно копаться в свое удовольствие.

Ага, этим телефоном пользуется некий Гетманов Дмитрий из группы В-3012. На триграфии — довольно приятное лицо, оставившее Олю в полном равнодушии. Самое главное, этого человека она никогда не видела. И не понимала, что побудило его оставить ей свой номер.

С обеда вернулась Наташа. Оля не удержалась, показала ей свое приглашение.

— Ух ты! — восхитилась Наташа.

Посмотрела на оборотную сторону своей перфокарты, ничего не обнаружила, слегка расстроилась. Оля почувствовала, как ее самомнение взлетает до небес.

— А кто это такой?

— Я его не знаю, — призналась Оля. — Вот, смотри, я в базе нашла. Только не говори никому, потому что базу я взломала.

— Ну, ты даешь… Ничего, по-моему.

— Мне не очень. — Оля поморщилась.

— Но он же с третьего курса! Чего тебе еще надо?

Третий курс — это аргумент. Возразить Оле было нечего. Она уже выяснила: в Академии девушки не смотрят на шмотки парня и почти не обращают внимания на внешность. Зато возраст играет огромную роль. Чем старше парень, тем престижней с ним встречаться. Особенно если вспомнить, какие на старших курсах учились девушки.

Оля видела их всякий раз, когда занятия шли в первом корпусе. Яркие, гордые принцессы с холодными глазами теоретиков от ядерной физики и модельной внешностью. Их уже окутывала невесомая тень Внеземелья. Оля чувствовала себя замарашкой в их присутствии. Она и первый корпус из-за этого не любила, из-за ощущения, что все там на нее свысока смотрят. Там был недосягаемый мир взрослых, в который ее, малолетку, еще не приняли. Поэтому Оля с радостью возвращалась в “лягушатник” второго корпуса, в свою скорлупу первокурсницы, где ей было уютно и тепло.

Оля понимала, что если не саму личную жизнь, то ее видимость устраивать придется. И если уж не получается с тем, кто нравится, то надо выбирать кавалера попрестижней. Наташа встречалась с парнем со второго курса, Сашкой Кленовым, и это уже было круче, чем встречаться с однокашником. Тем более, что Сашка был дьявольски красив. У Оли тоже был знакомый из группы В-2024, с наладочного отделения, Димка Ковалев. Но все это было не то. И Сашка, и Димка были еще детьми. А вот третий курс — те да, те совсем взрослые. Уверенные, нахальные, знающие. Наверное, это и привлекало больше всего: ощущение, что они прикоснулись к великим тайнам. Взять хоть того наглого брюнета из раздевалки — он же совсем не такой, как мальчишки из группы. Правда, брюнет про Олю давно забыл: его заарканила Лилька Одоевская из В-1012. Или тот беловолосый дежурный с вахты? Это ж совсем другое дело! Оля поежилась, вспомнив тяжелый жесткий взгляд, каким “беленький” пригвоздил брюнета, когда тот полез знакомиться с Олей. Вот с таким парнем встречаться можно и по-настоящему, не для престижа.

И все-таки Оле было страшновато.

— Будешь звонить? — спросила Наташа.

— Нет, конечно! Пусть сам подходит, если ему надо.

Сейчас Оля чувствовала в себе силы ответить вот так, гордо, как ответила бы принцесса с третьего курса. И скрывала, как сильно польщена. Ведь она была уверена, что никто никогда по доброй воле на нее не западет. А тут совершенно незнакомый человек одним ленивым жестом сделал из неудачницы достойную внимания девушку.