— Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить пренеприятное известие.

Дедушка говорил не по-русски, и Тополь не взялся бы утверждать, что он цитирует классика по общеизвестному переводу — как-то не доводилось читать Гоголя на английском или смотреть «Ревизора» на Бродвее. Но перевести эту первую фразу иначе у гостей из Москвы не получилось. Тем более что Дедушка в последнее время любил щегольнуть знанием русской культуры.

«Да, — подумал Тополь, — подобный зачин не случаен. Зачем же он шутит в такое время? Зачем? Ведь не смешно».

— В России зреет заговор против нас, — вот какое известие преподнес Дедушка соратникам после паузы. — Как только погиб Сергей Малин, мне сообщили об этом независимо друг от друга две агентуры. Для продолжения работы мы должны прежде всего с особым вниманием отнестись именно к России. И поэтому кажется логичным выслушать сейчас наших московских представителей…

Внеочередной общий сбор службы ИКС проходил в небольшом польском городке Зелена Гура — центре одного из западных воеводств, известном в прежние времена по ежегодным фестивалям советской песни. Приезжали все поодиночке, никаких встреч у вокзала, никаких автобусов, машины припарковали на платных стоянках, а Татьяна просто бросила взятый в прокате «Опель» на окраине, и они все четверо прогулялись пешком по чистым старинным улочкам, мимо ратуши, мимо высокого красивого костела, мимо рынка — к площади в новой части города, где и был арендован небольшой конференц-зал в типично райкомовском сером здании напротив универмага «Центрум».

Их было четверо: Верба, Тополь, Платан и нео-Ясень. При общем количестве участников в сорок восемь человек. Такой небывало представительный состав московской делегации уже сам по себе внес смятение в души собравшихся, а тут еще — бац! «К нам едет ревизор».

Тополь, как умел, успокоил почтенную публику подробным рассказом о последних событиях и результатах расследования. Платан дополнил картину экономическим анализом ситуации. Анализ получился неожиданно бодрым и странно контрастировал с мрачной преамбулой Дедушки. Наверно, на Платана благотворно влияла очередная встреча с землею предков, все-таки его настоящее имя было Стась Плисковский. Может, в другом месте он не рискнул бы так рьяно утверждать, что лично контролирует около 70 процентов российских банков. Скептически настроенному Тополю цифра эта казалась сильно завышенной.

Верба решила не выступать. А Разгонов, разумеется, был просто представлен всем присутствующим и ответил на несколько вопросов, волновавших в основном тех эмиссаров Базотти, которые давно не выходили на связь с российским филиалом.

Затем наскоро обсудили пяток проблем, затрагивающих интересы других регионов, запоздало спохватившись, почтили минутой молчания троих русских и итальянца Роберто, разработали новую схему связи, сменили все пароли, договорились о переходе в режим повышенной бдительности минимум на полгода, и наконец под занавес печального совещания совсем уж мрачным аккордом прозвучало «увольнение» одного из высших руководителей службы ИКС Хосе Гуардеса. Вопрос о его работе на шесть разведок одновременно обсуждался на предыдущем общем сборе, было проведено тщательное расследование, и теперь Дедушка вынес вердикт: предатель. После чего на запястьях облитого презрением Хосе тут же при всех защелкнули наручники. «Увольнение» из службы ИКС означало только одно — пожизненное заключение в спецтюрьме. Тополь уже в третий раз был свидетелем этого ритуала, очевидно, позаимствованного Дедушкой из прежней мафиозной жизни, только там предателям прилюдно пускали пулю в лоб, а здесь подавали машину до ближайшего военного аэродрома — и куда-нибудь на Огненную Землю.

Тополь вообще не любил ритуалов, а этот раздражал его особенно. Исполнение приговора — дело сугубо интимное, в чем-то постыдное, и превращать его в шоу — все равно что забраться на стол президиума, спустить штаны и публично приступить к дефекации. Так считал Тополь. И Верба всегда соглашалась с ним, а туг вдруг поднялась, повернулась к залу, благо сидела в первом ряду, и попросила слова. Не у Дедушки попросила, а у собрания. И у бледного, но спокойного Гуардеса, сидевшего в наручниках между двух конвоиров в традиционной для службы ИКС черной форме без знаков различия. Некоторые в такую минуту полностью теряли контроль над собой, и тогда им делали укол, но разоблаченный агент шести разведок держался с достоинством.

— Хосе, — заговорила Верба нарочито по-испански, — тебя любила я. И я б хотела быть твоей Кармен. Но жизнь — поверь, я сожалею, — диктует нам совсем другой сценарий. Все вывернулось наизнанку. Изменник — ты. И у меня б не дрогнула рука вонзить в тебя кинжал. Но, к сожаленью, внутренний наш кодекс не позволяет убивать людей. И это хорошо. Ты недостоин смерти. Прощай Хосе!

«Зачем она все это говорит?» — недоумевал Тополь. Он вдруг поймал себя на том, что мысленно переводит фразы на русский ритмической прозой и даже пытается зарифмовать их — уж слишком несуразным пафосом проникнуто выступление Вербы.

Потом она перешла на английский и резко сменила тональность:

— Считаю необходимым пояснить: Хосе не имеет никакого отношения к гибели Сергея. Я специально занималась этим вопросом. Возможно, впрочем, предательство Гуардеса сыграло известную роль в подготовке убийства Роберто Пьяцци.

По залу прокатился шумок: так нельзя было говорить, никто еще не доказал сам факт убийства. Но Верба продолжала:

— Я говорю: возможно. А вот другое я знаю точно. Малина убила не русская мафия и не КГБ. Малина убил один из нас. Чужим такое не под силу. Так вот, запомните: этого предателя я найду сама. Обязательно найду. И, пожалуй, я все-таки убью его. Потом, когда я сделаю это, можете судить меня. Я готова провести остаток жизни в тюрьме. Мне уже будет все равно. Честное слово. Спасибо, что выслушали.

Пока Верба говорила, Базотти все время смотрел в стол. Только теперь он вскинул глаза на Татьяну. Тополь ожидал увидеть в них раздражение, гнев или — того хуже — сочувствие и разочарование, боялся услышать слова обвинения или презрительной жалости, но во взгляде Базотти читался однозначный, откровенный, чистый восторг. А слов не потребовалось — едва заметная хитрая улыбка была ответом Вербе.

Совещание закончилось одним днем. Опечаленный Разгонов, не имевший на этот раз возможности пообщаться с Татьяной наедине, вылетел в Рим. «Пусть привыкает к жесткому графику», — подумал Тополь. А сами они решили чуть-чуть расслабиться. Вербе это было явно необходимо. Платан еще утром созвонился со своими родственниками в деревушке Черна под Иловой, не дальше ста километров от Зелены Гуры, и они махнули туда. Верба, специально разучившая несколько фраз по-польски, с порога заявила хозяевам:

— Jestem bardzo glodny! (Очень есть хотим!)

И вечер, начавшийся на этой веселой ноте, так и катился до самой ночи легко и празднично — с водкой, с вином, со специально к их приезду запеченным поросенком, с анекдотами и шутками на разных языках.

Утром пан Антек предложил всем пойти за грибами, но из местных никто не откликнулся, наверно, надоело уже, а пан Стась, то бишь Платан, предпочел выспаться. Они пошли втроем.

В лесу, где росло непривычно много дубов, было удивительно тихо и сумрачно после яркого солнца над изумрудными полями взошедших озимых. Тонко и грустно пахло осенней свежестью, грибами и прелыми листьями. Грибов оказалось много. «Гжибы», то есть белые, попадались нечасто, зато косяком шли «подгжибки» (говоря по-русски: моховики или поддубешники), а еще больше было «зелэнок» — похожих на поганки, ядовитого желто-зеленого цвета, но изумительных, как выяснилось, на вкус.

Пан Антек, увлекшись, ушел далеко вперед, и, когда они остались одни, Тополь поставил корзину, Прислонился к дереву и спросил Вербу:

— Кого ты имела в виду, когда говорила о предателе?

— Дедушку, — сказала Татьяна.

— Не смешно, — откликнулся Тополь.

— А я вполне серьезно. Он не хочет мстить за Ясеня. Давно уже не хочет. Собственно, он перестал защищать его еще при жизни, а это и значит, что предал. Неужели ты не понимаешь? Дедушка, мне кажется, понял.

Тополь вспомнил восторженные голубые глаза старика и сказал:

— Возможно. Я заметил, как он смотрел на тебя.

— А вот тут ты. Тополь, опять ничего не понял. Он же просто в меня влюблен, — сказала Верба.

— Да ну тебя!

Тополь махнул рукой и снова поднял корзину.

— Скажи, есть на свете хоть один мужик, который в тебя не влюбился?

— Есть, наверно, — улыбнулась Верба, — но эту ошибку легко исправить.

— А-а-а! — закричал пан Антек, неожиданно появляясь из-за кустов. — Вот где вы спрятываетесь.