Майкл позвонил в девятом часу утра. И не по телефону, а в дверь. Он не извинился, кажется, даже не поздоровался. Он был крайне взвинчен и начал с места в карьер:

— Это беда, Белка, это беда. Свари мне кофе и слушай очень внимательно. Это беда.

У Майкла для определения жизненных трудностей существовало два термина: головная боль и беда. Первый означал проблему неприятную, сложную, но вполне разрешимую. Второй мог относиться к катастрофе, провалу, разорению, попыткам прошибать лбом стену — словом к проблеме практически неразрешимой.

Майкл сел, достал пачку своих неизменных югославских сигарет «Дойен», взятых по дешевке из оптовой партии еще чуть ли не год назад, и, закурив, произнес:

— Вчера я дозвонился до Колича. Ну, Колича ты знаешь. Колич связался с Патлатым, объяснил ему важность момента, и Патлатый принял меня лично. Патлатый — не вор в законе, но очень сильный авторитет из новых. Я его и видел-то до этого всего два раза. И вдруг такая честь.

Майкл помолчал, нервно затягиваясь, и еще несколько раз пробормотал:

— Беда, беда.

— Слушай, ну что ты заладил одно и то же! Ты объясни. На вот твой кофе. В чем беда-то?

— В чем беда? — переспросил Майкл, словно Белка задала какой-то неприличный вопрос. — А в том, что Патлатый, оказывается, знал об этом убийстве. Он и клюнул-то на ключевое слово — Старица. Не каждый же день в тихом уездном городке башку разносят из крупнокалиберного оружия. Патлатый при мне связался с Шайтаном — лидером тверской группировки и спросил, какие новости по старицкому делу. И новости оказались страшненькие. Ментовская версия этого убийства такова: на нашего Мишку случайно (то есть по ошибке) или с целью ограбления напали двое или трое боевиков Шайтана на восьмом километре шоссе Старица — Гурьево. Мишка ершился, сопротивлялся, все мы знаем, драться он умел. Вот и довыеживался. Труп обнаружил наутро местный тракторист. Протокол обследования места происшествия составлял начальник местной оперативной группы Старицкого РУВД. Фамилии в деле фигурируют. Далее дело, передали — задумайся на секундочку — Тверскому РУОПу. Понимаешь, да? Региональному управлению по борьбе с организованной преступностью. Почему, с какой стати? Дальше больше… Ввиду московской прописки погибшего дело начинает вести Петровка. Это уже полный бред. Но самое интересное впереди. Шайтан клянется, — а он Патлатого обманывать не станет, это точно, — что никакого отношения его ребята к этому убийству не имеют. В тот день бойцов там и близко не было. Бакланы на такую мокруху не идут а какой-нибудь Ванька-крестьянин — тем более.

Майкл сыпал своими воровскими терминами, не удосуживаясь переводить их на нормальный язык, но Белка решила не перебивать.

— К тому же не забывай, какое применялось оружие. Похоже на целенаправленное стирание внешности. Вывод один — Мишку убрали мусора. Зачем? Это второй вопрос. Патлатого он очень интересует. Тверские объясняют просто. У РУОПа ничего на Шайтана нет. Вот и делают такую грубую подставу, чтобы начать мести его братву. Но и это не все. РУОП там тоже как бы для ширмы. Шайтан тремя днями раньше получил сигнал от высокого и надежного источника, что в его регионе гуляет ГБ. Информация подтвердилась. Это и были дурные новости по старицкому делу. На следующий день после убийства Разгонова на семнадцатом километре того же самого шоссе сотрудники спецподразделения ФСБ взяли четверых боевиков Шайтана при обстоятельствах, о которых лидер группировки предпочел умолчать. Вот какие именно мусора, по мнению Шайтана, убрали Мишку Разгонова.

Майкл замолчал, доставая очередную сигарету и щелкая зажигалкой.

— Это беда, Белка. Я в такие игры не играю. Я, правда, спекся сегодня ночью и одну глупость сделал. Патлатый спросил, кто может подтвердить информацию о работе ГБ в Тверском регионе. Шайтан ответил, и Патлатый многозначительно хмыкнул. Я сделал глупость. Когда их разговор закончился, я переспросил у Патлатого имя, потому что это для меня важно кто может знать об этом деле. Патлатый ответил, но пояснил, что не может искать этого человека. И даже не советует произносить его имя вслух где попало.

Майкл подошел к окну и поглядел вниз — очевидно, на оставленную во дворе машину.

— Патлатый обещал держать меня в курсе. А я ему — сообщать все, что узнаю сам, намеренно или случайно. Но самый атас — слышишь, Белка, — заключается в том что сегодня утром у меня под окном стояла та же тачка которая по дороге в морг ехала за нами. Я запомнил разбитый левый подфарник у этого бежевого «жигуля». А вчера обратил внимание, потому что впереди сидели два паренька с одинаковыми бесцветными рожами и в стандартных костюмчиках. Сегодня рожи были другие, но машина та же самая. Это неприкрытая слежка. Ты понимаешь, Белка, они на меня давят, а я не понимаю, чего они хотят. Это беда. Похоже, придется просто слинять. Полетят два очень хороших дела, но черт с ними — жизнь дороже…

У Белки на глазах выступили слезы, и она сказала с трясущимися губами:

— Вот именно. Майкл, скотина, о чем ты говоришь?! Жизнь действительно дороже, но для некоторых это уже не имеет значения. Для меня — тоже.

— Извини, Ольга, ты же меня знаешь, я всегда говорю о делах. Но я прибежал сюда только потому, что хотел предупредить: не лезь в это дело, они убьют тебя, с ними невозможно тягаться.

— Возможно, — тихо сказала Белка.

— Мишке это уже не нужно!

— Нужно, — упрямо сказала Белка.

— Идиотизм, — проворчал Майкл и закурил очередную сигарету.

— Спасибо тебе большое, Майк, — проговорила вдруг Белка. — Ты очень много для меня сделал.

— Да иди ты! — отмахнулся Майкл.

— Нет, действительно, я даже не ожидала, что ты так быстро все узнаешь.

— Я сам не ожидал.

— Скажи мне это имя, Майк. Пожалуйста.

— Какое имя?

— Ну, того источника, который Шайтану про ГБ сооощил.

— Белка… Ольга… Да ты с дуба рухнула! Я тут сижу трясусь из-за того, что сам узнал про это, а ты хочешь чтобы я пустил информацию дальше.

— Ты уже пустил ее, Майк. Сказал «а» — говори «б». Это же смешно. От одного произнесенного вслух слова ничего не изменится. А мне теперь уже все равно. Я не боюсь ни ГБ, ни мафии. И если ты не скажешь, я позвоню Количу, я найду Патлатого, я до Шайтана доберусь, до Кльцина, до Клинтона, до черта лысого доберусь! Ты понимаешь?

Майкл закурил следующую сигарету от предыдущей и надолго задумался.

— Хорошо, — родил он наконец, — только учти: нигде никаких ссылок, ни на Колича, ни на меня, ни даже на Патлатого и Шайтана. Ну и, разумеется, если с кем-то из них встретишься, я тебе ничего не говорил.

— Ты что, меня за идиотку держишь?

— Нет, просто ты впервые лезешь в такое дело и должна знать общий принцип — как можно меньше трепать языком. Это не потому, что я боюсь за свою шкуру, хотя и поэтому тоже. Это потому, что хуже будет всем, в первую очередь тебе. Ты будешь сегодня на Петровке. Не нервничай. Менты в этой истории пешки, если, конечно, там будут настоящие менты. Но в любом случае коси под дурочку. Пусть даже они поймут, что ты косишь, — все равно коси! Ни одного лишнего слова! Ты поняла?

— Я поняла, Майк. Успокойся.

Он вскочил, подбежал к окну, долго смотрел во двор, на свою машину. Ничего подозрительного, очевидно, не заметил и вернулся к столу. Вырвал из записной книжки листок. Быстро написал одно слово и подсунул бумажку под вазочку с печеньем.

— Шиза поперла? — спросила Белка.

— Шиза грызет постоянно, — ответил Майкл залихватски, словно это был отзыв на пароль. Потом добавил: —Я передумал, Белка. Я не скажу тебе этого имени. Не могу. И не звони мне. Это очень серьезно. Я сам свяжусь с тобой. Пока.

И убежал как ошпаренный. Белка взяла маленький листок и прочла: «ЗОЛТАН». Потом смяла записку, положила бумажный комочек в рот и, тщательно разжевав, проглотила. Запила эту гадость глотком кофе, села на стул и застыла от ощущения нелепости, беспомощности и страха. Тихо пооявился кот Степан, вспрыгнул на кухонный стол и подойдя вплотную, начал «бодаться» — терся своей головой о лоб и щеки Белки. Внизу, во дворе, хлопнула дверца и взревел мотор.

А на Петровке все было достаточно скучно. Она косила не столько под дурочку, сколько под убитую горем вдову. Играть эту роль было нетрудно. Когда майор расспрашивал о Михаиле, о его прошлом, об их отношениях Белка начинала плакать. Не на публику — просто от глухой тоски. Она плохо запомнила бесчисленные вопросы майора Кондратьева, на которые отвечала по преимуществу односложно, а изложенная им версия убийства полностью совпадала с тем, что рассказал Майкл. Новым было пожалуй, лишь то, что на траве старицкие оперативники обнаружили кровь не только жертвы, но и нападавших, во всяком случае, одного из нападавших. На прощание майор заверил, что убийцы в самое ближайшее время будут найдены, так как его сотрудники совместно с тверскими коллегами напали на след целой банды, преступления которой за последнее время четко выстраиваются в один ряд. Белка так и не поняла, когда он врал, а когда говорил правду (если вообще говорил ее). Майор произвел впечатление человека очень хитрого, но Белка, конечно, не взялась бы утверждать, что он гэбэшник, а не настоящий милиционер. «Гори они все огнем! — думала она, шагая в сторону дома. — Боже мой, неужели это все на самом деле?!»

От Петровки до Бронной минут десять ходу, но Белке казалось, что она пересекла всю Москву. Ноги уже еле передвигались, когда она поднялась на четвертый этаж, открыла ключом дверь и, войдя в комнату, упала на диван. Курить не хотелось. Пить не хотелось. Есть тоже не хотелось. И звонить никому не хотелось. Ничего не хотелось.