Лешкины «Жигули» отогнали в сторону, за кусты, и на поле приземлился вертолет в точном соответствии с указанием Тополя, доставивший подходящий свежий труп с пробитой головой. Тело Ясеня погрузили в спецконтейнер и отправили на тверскую базу службы РИСК. Девять из четырнадцати оставшихся Причастных уже дали согласие на вариант «Лайза», используя сотовую и прочую связь. Верба, так и не покинувшая своего поста на Варшавке, сообщила, что отправила Дедушке шифровку по модему. Потом приехала опергруппа с Петровки, а сразу следом за ними еще двое, тоже в милицейской форме.

— От контрольных функций перешел к функциям регулирования. Я предупреждал, что он играет с огнем. Я и сейчас считаю, что вы торопитесь. Малин, наоборот, говорил, что уже слишком поздно. Кто из нас был прав, теперь судить Господу.

— Дедушка, — сказал Тополь, — я остаюсь на стороне Малина. Мы почти упустили ситуацию в стране. Сегодня нам предоставлен последний шанс удержать хотя бы частичный контроль над властью. Для этого потребуются очень существенные кадровые перестановки. Без вашей помощи…

— Тополь, — прервал его Базотти, — ты всегда был очень хитрым мальчиком.

Пятидесятилетний хитрый мальчик грустно улыбнулся.

— Говори прямо. Ты хочешь, чтобы я начал мстить за Ясеня, как обещал. Но вы должны понять: мстить некому. Это Навуходоносор — или какой там древний царь? — приказал высечь море, потопившее его корабли. А я всю жизнь сражаюсь с людьми, но не со стихией. Малина убила система, а это почти то же самое.

— Значит, службе ИКС не по зубам сразиться с новой российской системой?

Это спросила, конечно, Верба. Спросила нарочно по-итальянски, хотя весь разговор шел традиционно на английском. Спросила, откровенно желая начать перепалку.

Дедушка не клюнул.

— В России еще нет никакой новой системы, — наставительно произнес он.

— В России идет война за власть. А, ввязываясь в войну, никакая спецслужба не сможет соблюсти только свои интересы. Она невольно помогает одной из сторон. Чаще всего обеим сразу. При этом лишь растет число жертв. И война затягивается. Мой принцип — никогда не вмешиваться в войны. У вас другие принципы. Я вам не запрещаю воевать, но и помочь не могу.

Тополь почувствовал, что увязает в зыбучих песках Дедушкиной демагогии — аж в затылке заломило, — и поспешил перевести разговор в практическое русло.

План совместных действий выглядел примерно следующим образом. Подчиненная Дедушке агентура ЦРУ в Кремле и на Лубянке устанавливает постоянное наблюдение за генералом Григорьевым, которого Малин считал своим личным врагом, за высоким покровителем Золтана, за теми начальниками в МВД, кто, по оперативным данным, связан с мафией, и, наконец, за еще тремя фигурами на самом верху, называть которых Дедушка до времени не стал. Службе РИСК при этом рекомендовалось усилить контроль за криминальными авторитетами, особенно Центрального, Кавказского и Уральского регионов, где Ясень выявил четкую тенденцию к слиянию и созданию единого руководства. Ведущая роль отводилась, конечно, Осокорю. Сообщение Тополя о давешнем роковом звонке голосом Осокоря произвело на Дедушку гнетущее впечатление.

— Все сходится, — сказал он, помолчав. — Это не мафия и не СБ. Это мафия совместно с СБ. Ведь убийцы знали про Малина все: даже его спецпароли по операции «71», даже то, что об этом звонке он не расскажет мне…

— Почему не расскажет? — быстро спросила Верба.

— Потому что у нас с Малиным была договоренность: операцию «71» мы проводим полностью независимо друг от друга, вплоть до возникновения форс-мажорных обстоятельств. Звонок Осокоря он таковым обстоятельством не счел.

Иногда Дедушка сильно мудрил в своих оперативно-розыскных мероприятиях, даже Тополь с трудом понимал его, но результаты агентурной деятельности Базотти превосходили все ожидания, и всякий раз приходилось мириться с его мудрежом.

На этот раз случай был особый. Тополь спросил:

— Вы уверены, что Ясеню звонил не сам Осокорь?

— Абсолютно, — сказал Дедушка. — Впрочем, отдайте кассету Спрингеру на экспертизу. Надеюсь, вы захватили другие записи голоса Осокоря?

Со Спрингером поговорили о технических деталях, получили новейшие аппараты спецсвязи и традиционный набор пилюль для всех случаев жизни. А молчавший до этого Сиропулос вдруг сообщил самую последнюю новость:

— В Неаполе скончался Роберто Пьяцци. Дедушка вмиг побелел и хрипло спросил:

— Убили?

— Официальная версия — сердечный приступ.

— Почему молчал?

— Вам надлежало закончить этот немаловажный разговор. — Сиропулос хорошо знал английский но его манера изъясняться была совершенно идиотской. — В деле Роберто мною не наблюдается ничего особо срочного. Врачи еще много лет назад находили у него больное сердце.

Дедушка закрыл лицо руками и надолго замолчал.

— За час до вашего прибытия, — тихо сказал Сиропулос, наклоняясь к Вербе, — Роберто имел телефонный контакт с Базотти. Ему уже в те минуты было нехорошо. А несколько ранее Пьяцци звонил в Москву.

— Кому? — чуть не закричала Верба.

— Не ведаю, — сказал Сиропулос и кивнул в сторону Базотти.

— Проснитесь, Дедушка! — теперь уже действительно заорала Верба. — С кем в Москве разговаривал Пьяцци?

А Дедушка отнял руки от лица, глянул на всех совершенно безумными глазами и прошептал:

— С полковником Чистяковым.

И уронил голову на стол.

В тот же миг Верба прижалась к Тополю и впилась пальцами ему в плечо. Так маленький ребенок в темном лесу инстинктивно хватает взрослого за руку. И Тополя захлестнул такой страх, какого он ни разу не испытывал даже на войне.

Потом были врачи, и какие-то уколы, и самолет в Неаполь для Базотти, и самолет в Москву для них и на прощание все обменивались уже только незначащими фразами, а в дороге Верба уснула: была у нее такая счастливая способность — засыпать где угодно. Только уже на подлете к Москве они обсудили встречу с Дедущкой и многое поняли, но выводы делать было еще рано. Очень рано.

В Москве Тополь уточнил: шеф итальянского ИКСа Роберто Пьяцци перед смертью разговаривал с Григорьевым. Что ж, это был интересный поворот, и родилась идея операции «Золтан». Но дикая, бредовая оговорка Базотти не давала покоя никому из Причастньк даже скептику Тополю, не говоря уже о Вербе. Тень легендарного Седого вновь была потревожена, и Тополь понял что теперь ему вместо Ясеня придется распутывать это совсем тухлое дело.

Потом было экстренное совещание на квартире Ясеня и Вербы. Все были на взводе, и вылилось оно в жуткую бестолковую говорильню. До обсуждения убийства (иди не убийства) Пьяцци так и не добрались, потому что случилось новое, более очевидное и страшное — в Екатеринбурге погиб Осокорь. Все окончательно перепуталось.

Тополь снова сидел на Лубянке, названивал по всему миру, плохо ориентируясь во времени, тем более что в разных странах оно было разным, и тупо смотрел в окно на дождливое, мрачное небо, одинаково серое утром, днем и вечером. Только ночью свет его слегка изменялся. Прилетел Клен из Чечни и взял на себя обработку всех данных следственной группы, а Тополь начал заниматься исключительно операцией «Лайза», то есть приготовлениями к вербовке Разгонова, ведь до встречи с ним оставались уже считанные часы. И тут — ну в самый подходящий момент — нарисовался Кедр с новым кошмаром. Оставшись в малинской квартире после совещания, он провел тщательный осмотр. На всякий случай.

— Гляди, что я нашел, — сказал Кедр. — Последнее стихотворение Ясеня.

Он протянул Тополю потрепанную книжку — деловой дневник Малина, — раскрытую на последней исписанной странице. Сергей со школьных лет таскал с собой всякие блокноты — привычка сразу записывать сочиненное на ходу, в транспорте, в очереди. Новое стихотворение Малина красовалось на листе, датированном 20 августа — днем, до которого он не дожил. И Тополь спросил:

— Что, просит в своей смерти никого не винить?

— Ты почти угадал, Леня. Прочти. И Леня прочел:

Целиком читать было, в общем, не обязательно. Самое жуткое впечатление производил все тот же навязчивый рефрен в конце:

— Только отверстий получилось чуточку больше — подытожил Тополь.

— А я и не верю в такое самоубийство! — взорвался Кедр. — Тоже мне, Есенин! «До свиданья, друг мой, до свиданья…», «Меня все время гладят против шерсти…» Вроде не кровью написано. Как ты полагаешь?

— Не надо так, Женька. В самоубийство и я не верю но, с другой стороны, ведь он же ничего и никому не сказал, от всех прятался… Что говорит Верба?

— Она сказала довольно странную фразу: «За жизнь любого самоубийцы всегда найдется кого удавить».

— И все?

— И все.

— Ты считаешь, она сможет завтра работать?

— Уверен в этом, — ответил Кедр.