Часть 2
Основной порт Тау Сфинкса был полон кипучей деятельности и напоминал большой муравейник. Ревели в небе челноки, катались по дорожкам контейнеровозы, бежали во всех направлениях шустрые транспортеры и эскалаторы, ни на минуту не умолкали голоса дикторов громкоговорящей сети, в десятках конференц-залов шли оперативные совещания, и человеческие ручейки не иссякали ни в какое время суток.
Делались дела и решались проблемы – текущие, срочные, важные и чрезвычайно важные. Еще два человека, прибывшие сюда с архиважным, по их мнению, делом, не внесли ничего нового в повседневную жизнь человеческого муравейника. И неудивительно – разве мало у человечества архиважных дел?
В представительстве «Русского космоса» Сенина и Валенски вежливо выслушали, предоставили канал экстренной связи с руководством Сектора, а затем изъяли у обоих все записи и поселили в принадлежащей представительству чистенькой и стильной гостинице. Велели ждать.
В первый день Сенин наслаждался чувством выполненного долга. На второй – здорово забеспокоился. Связался с представительством и услышал от какого-то клерка традиционное «Ваш вопрос решается».
«Мой вопрос! – негодовал Сенин. – Это ваш вопрос, и вы должны стоять на ушах, а не я!»
Полиция, думал Сенин, за час подняла бы десант и нашла самый скоростной транспорт, чтобы доставить его в зону бедствия. Там, конечно, тоже бюрократии хватает, однако люди понимают, когда время для бумажек, а когда для неотложных действий.
Валенски в представительстве во весь голос вопил, что ему срочно нужна лаборатория для воспроизводства антикультуры, однако офисные работники только сочувственно хлопали своими стеклянными глазами и ничего не делали. Они без команды из Сектора даже пальцем отказывались пошевелить. «Ждите, ваш вопрос решается…»
К счастью, биолог нашел необходимую лабораторию, помогла принадлежность к профессиональной гильдии, Теперь он пропадал там от рассвета до заката. Ему даже отдохнуть после перелета не удалось.
Зато Сенин от бесцельного отдыха извелся уже на третий день. Он шатался по закоулкам космопорта, сидел в забегаловках, играл на автоматах, но ничто его не радовало. На сердце давила тревога. Он то и дело прислушивался – не запищит ли радиобрелок.
Брелок молчал. Вопрос всё еще решался.
Вечером второго дня Валенски пришел к Сенину усталый и какой-то несчастный. Он сел в углу и тяжело вздохнул.
– Что, не клеится? – нахмурился Сенин.
– Что? – не понял Валенски. – А, вы про это… Нет, всё нормально. Растет уже моя плесень.
– И что будем с ней делать?
– Да ничего особенного. Распылим споры на волокна, а дней за сорок эта гадость вымрет в радиусе десяти километров.
– Хорошо. Только почему-то не торопятся наши начальники.
– Откуда вы знаете? Может, они как раз торопятся. Не забывайте про расстояния.
– А что расстояния? Хоть бы весточку прислали – мол, всё получили, принимаем меры.
Валенски усмехнулся.
– Кто вы такой, чтоб вам весточки слать. Сообщение доставили – ждите новых приказов.
– Я и жду. – Сенин обиженно уставился в телеэкран. Они немного помолчали.
– Я, кажется, нашел отличия, – сказал Валенски.
– Что?
– Я нашел разницу между людьми и подражателями.
– Ну-ка, ну-ка.
– Разница очень тонкая. Честно сказать, я даже не понял, где она. На каком уровне. Явно не на клеточном, а может, и не на молекулярном.
– А попроще, – попросил Сенин.
Валенски выудил из кармана сложенный листок-распечатку.
– Вот, смотрите, – сказал он. – Эта диаграмма, похожая на штрих-код, видите?
– Ну?
– Последние четыре полоски самые тонкие. И числовые значения. Это фракции, которые я выделил из слюны подражателя. У человека таких нет.
– Это точно?
– Да, точно. Я всех сотрудников лаборатории прогнал через сепаратор. Не их самих, конечно, а образцы. У человека числовые значения здесь идут как восемь-восемь-шесть-три. А у подражателя – два-два-девять-восемь.
– Два-два-девять-восемь, – повторил Сенин. – Надо бы запомнить на будущее.
– Возьми на память. – Валенски протянул ему распечатку.
– Спасибо. А как твоим методом пользоваться?
– Установка специальная нужна. Интрогенный сепаратор. В принципе, в любой крупной больнице есть.
– Большой он?
– Да, немаленький. Полторы тонны весом. И к полу привинчивается. Так что с собой взять будет непросто.
– Что-нибудь поменьше бы… – вздохнул Сенин. – Типа фонарика. Посветил на человека – и сразу видно, настоящий он или мочалкин выродок.
– Со временем что-нибудь придумаем, – произнес Валенски без особого энтузиазма.
– Самому, что ли, провериться? – пробормотал Сенин. – А то кто его знает…
– Не шутите так, – укоризненно произнес биолог.
Следующим утром Сенина разбудил вожделенный писк радиобрелка. Сенин вскочил как ошпаренный долго путался в карманах, доставая устройство.
Это был референт из представительства.
– Вас ожидают у нас в офисе, – сообщил он. – Машина заедет через двадцать минут.
Сенин быстро оделся, выскочил в гостиную, кинул в рот несколько микроскопических бутербродов со шведского стола. Впопыхах даже не забежал за биологом, решив, что того отдельно предупредили.
Стоило ему сесть в машину, как водитель тронулся с места.
– Там еще второй, – сказал Сенин.
– Про второго ничего не говорили, – отозвался водитель протокольным голосом.
В офисе Сенину пришлось изрядно удивиться. Оказалось, его ожидает не кто-нибудь, а сам Макреев, куратор службы безопасности Сектора. Сейчас он уже не был блекло-бесцветным, каковым казался под сенью могущественного Мелояна. Напротив, он был кипуч, порывист и искрист. Казалось даже, что вокруг него воздух потрескивает от напряжения.
Вместе с Макреевым прибыл еще какой-то тип, безликий и обтекаемый, как дешевая авторучка.
– Ну, что скажешь, инспектор? – угрюмо произнес куратор, увидев Сенина.
– Я уже все сказал в рапорте.
– Это верно. Не припомню, чтобы «Русский космос» когда-нибудь попадал в подобное дерьмо.
– Ну, я тут ни при чем…
– Да тебя никто и не винит. Вообще, сядь, не маячь. – Макреев прошелся по кабинету. – Как ты сам думаешь, сможем разгрести?
– Смотря, что для вас означает «разгрести». Опасные условия мы устраним, биолог как раз сейчас работает. Ну, а последствия…
– Вот-вот, последствия. Это нас больше всего сейчас интересует – последствия. Скажи-ка, инспектор, об этой истории никто лишний пока не знает?
– Вроде нет. А «лишний» – это кто?
– Это все! Я надеюсь, ты не объявил на поселении тревогу, не устроил эвакуацию или еще какой-нибудь аттракцион?
– Да нет, решили пока не шуметь. Смысла не было. А почему вас это так пугает?
– Да потому что..! – Макреев запнулся и вместо ответа стукнул кулаком по столу. – Нервирует, в общем, ясно?
Сенину стало не по себе. Он понял, что всё усложняется. Если каждый из поселенцев пойдет в суд и объявит, что «Русский космос» выбросил людей на верную смерть, то фирма разорится на компенсациях. Суд всё припомнит – и не принятый всерьез сигнал тревоги, и проигнорированные разведданные.
– Выходит, – тихо сказал Сенин, – вы собираетесь всё скрыть?
– А что? – Макреев остановился напротив и уставился ему в лицо. – Ты уже назначил пресс-конференцию?
– Да нет. Мне просто интересно, как вы сможете спрятать катастрофу таких масштабов?
– Очень интересно, – отозвался Макреев и сел в кресло напротив. – О каких таких масштабах вы толкуете, уважаемый работник на испытательном сроке?
«Это война, – подумал Сенин, – мне уже намекают на мое шаткое положение».
– Погибли люди, – сказал он. – Полторы тысячи старых поселенцев и неизвестно сколько из новой партии. Возможно, и сейчас гибнут, в эту самую минуту.
– Кто погиб? – Макреев изобразил встревоженное лицо и даже покрутил головой по сторонам. – А мне показалось, все живы-здоровы. Все работают на своих местах и радуются жизни. Или я твой рапорт не так понял?
– Так, – процедил сквозь зубы Сенин.
– Ну, так что же? – Куратор всплеснул руками. – О чем полицейский ветеран хочет заявить на своей пресс-конференции? Какова будет тема: злые пришельцы захватили человеческое поселение?
– А разве это так далеко от правды?
– Нет-нет, это чистая правда! Уверен, сразу найдутся люди, которые выступят со встречными заявлениями. Например: «В моем унитазе живут разумные моллюски», Или: «Говорящие тараканы похитили мой мозг».
– Не превращайте меня в сумасшедшего, у меня есть доказательства! – Сенин вскочил.
– Сядь! – рявкнул Макреев. – Нет у тебя доказательств. Все доказательства ты передал в распоряжение корпорации, и правильно сделал. Мы сами ими распорядимся. А будешь ерепениться, сломаем тебя в два счета, ясно?
– Да я пока еще и не ерепенился.
– И молодец. И умница. А то что же получается: отправили человека на задание, а он там столько водки выпил, что пришельцев увидел.
Сенин поднял на Макреева изумленные глаза.
– Да-да, не удивляйся, инспектор. У нас ведь документы есть: знаем, как ты там по девочкам ходил да спиртное хлестал.
– Какие еще документы? – пробормотал Сенин, не веря своим ушам. – Какое спиртное?
– Ну как же! Система «Протокол» не врет, а передает объективную картину.
– Они что, докладывали на меня? – Сенин не мог поверить, что ребята из его команды могли устроить ему подобную гнусность. Главное, зачем?
– Ну, что за тон? Скажешь тоже, «докладывали».. Есть форма обязательного отчета и характеристики на членов группы. От тебя тоже ждем, кстати. Займись сегодня вечерком, а то порядок, знаешь ли…
Сенин молчал. Ему нечего было сказать. Он был просто раздавлен всем услышанным. Всё рушилось, всё получалось не так, как представлялось вначале. Такого приема он не ожидал даже в страшных снах.
Макреев это почувствовал. Нет, скорее всего, он на это и рассчитывал.
– Ну всё, Сенин, давай успокоимся, – совершенно мирно произнес он. – И поговорим, как взрослые люди. Может, нам выпить, а?
– Не отказался бы, – хрипло проговорил Сенин, хотя было еще утро.
– Арсений, организуй, – бросил через плечо Макреев, и безликий тип, про которого Сенин почти забыл, исчез за дверью.
Макреев сел рядом и положил руку на спинку кресла Сенина.
– Ну, что ты себя изводишь, инспектор? – сочувственно проговорил он. – Ты хоть объясни, чего добиваешься? Тебе так хочется прокукарекать про всё, что знаешь?
– Нет, прокукарекать не хочется.
– Вот. И я так думаю. Ты вроде полицейский и не приучен язык распускать. Что же тебе надо?
– Да ничего мне не надо. Просто дело слишком серьезно, чтобы решать его силами вашей конторы. Обо всем надо доложить федеральным властям, вот и всё. Я этого не сделал, потому что это ваша прямая обязанность.
– Господи, зачем?
– Если кто-то в дальнем космосе ломает палец, то даже это попадает в статистику федеральной службы здравоохранения. Таков закон.
– Я понимаю, что закон. Но – вдумайся – зачем?
– А я в это вдумываться не намерен. Если все будут вдумываться, то…
– Истинно полицейский взгляд на жизнь, – сказал Макреев и иронично похлопал в ладоши. – А давай сделаем исключение и всё-таки вдумаемся. Вот ты сообщаешь федералам о нашей беде. И что дальше?
– Дальше, естественно, на место вылетает комиссия, проводит следствие, а если надо, то и исследования. Объявляется бессрочный карантин. Оказывается помощь пострадавшим. Устанавливаются имена виновных.
– И кто у нас будет виновный?
– Не знаю, – хмуро ответил Сенин. И нерешительно добавил: – В нашем случае виновных может и не оказаться.
– Очень хорошо, виновных нет. Кто тогда пострадавший?
– Ну, как же?
– Что «как же»? Кто пострадавший? Где стонущие раненые, где изуродованные трупы, где плачущие родственники…
– Вы же понимаете, это особый случай…
– Вот именно, особый случай. Теперь представь: приезжает следователь расследовать убийство. А где же убитый? А вот он – на работу идет. Может, это двойник? А ну-ка проведем генную экспертизу. Нет, не двойник. Самый настоящий, живой и здоровый. И что тогда расследовать? Кого и, главное, по какому закону наказывать?
– Насчет экспертизы я бы уточнил…
– Ты про эти копеечные молекулярные фракции? Брось. – Макреев пренебрежительно махнул рукой. – На каждой планете организм людей немного меняется. Другой воздух, другая пища…
– Да неужели вы всерьез думаете, что можно все так оставить?
– Как «так»? Что там такого особенного?
– Вы издеваетесь?
– Ничуть. Нет, конечно, мы избавимся от этой «мочалки», «путанки», «грибницы», как там ее… И карантин объявим, и исследования проведем, и расследования. Обязательно примем меры, мы же не изверги, не идиоты. Ну, а дальше-то что? Пусть живут люди, как жили.
– Да они, между прочим, не очень-то и люди…
– А кто об этом знает, кроме нас с тобой? Они сами-то это знают? Ну, и кому ты лучше сделаешь, если приведешь федеральных ищеек? Ради чего? Ради кипы протоколов, которые никому не помогут и мертвых не оживят?
– Распространенное заблуждение, что протоколы мертвым не нужны, – холодно усмехнулся Сенин. – Так можно далеко зайти. Может, и убийц наказывать ни к чему? Мертвым-то всё равно…
– Не впадай в крайности, Сенин. Если б речь шла о наказании убийц, мы вели бы совсем другой разговор. И совершенно напрасно ты думаешь, что мы, бизнесмены, беспокоимся только о своих капиталах и готовы через любого переступить. Мы обычные люди. И прошу, хоть на минуту забудь о тупорылых полицейских принципах, вбитых в тебя наставниками. Преодолей свою тягу к протоколированию. Рассуди, как здравый человек. Кто выиграет от твоей деревянной принципиальности? Я скажу, кто: наши конкуренты. Потому что огласка нанесет корпорации такой урон, который может привести нас к полному краху.
– Не преувеличивайте.
– И не думаю. Понимаю, тебе нас не жалко. Никому не жалко богатеньких и сытых дельцов. Но правда жизни в том, что богатенькие-то как останутся при своих миллионных счетах и недвижимости. А вот сотни тысяч поселенцев, астронавтов, геологов, разведчиков – они повиснут между небом и землей. Потому что рухнет финансовый мир, в котором они существуют.
– Ладно, я всё понял, – отрезал Сенин. – Спасибо за красочную картину апокалипсиса. Приятно сознавать, что моя скромная персона может вызвать такие катаклизмы во Вселенной.
– Да нет… – тихо сказал Макреев и слегка улыбнулся. – Не может. Даже не надейся. Сделай только шаг против корпорации – будешь раздавлен, как клоп. И никто твою скромную персону не вспомнит.
– Страшно, аж до усрачки, – покачал головой Сенин.
– Я ведь эти длинные речи веду лишь потому, что ты хороший специалист, Сенин. Ты первоклассно выполнил задание. На данный момент претензий к тебе нет. Но не дай бог, эти претензии появятся…
– Хватит меня пугать своим гребаным могуществом! – Не выдержал Сенин. – Пугайте своих клерков. А для меня вы всего лишь временные начальнички, без которых я прекрасно обойдусь.
Лицо Макреева окаменело. Некоторое время он молча смотрел на Сенина, затем отошел к окну.
– Вот этого я и боялся, – холодно произнес он.
– Чего вы боялись?
– Таких людей, как ты, я боюсь. Думающих спинным мозгом. Прущих рогом к указанной цели. Скажи, а тебе детей убивать никогда не приказывали?
– Да хватит вам паясничать, – с досадой произнес Сенин. – Послушайте, Макреев, вы зря решили, что я – ваша собственность. Вы напрасно пытаетесь меня напугать. Не надейтесь, что я забьюсь в угол и заплачу. На этом языке мы не договоримся.
– Да как же с тобой, таким, еще разговаривать? – уныло усмехнулся Макреев.
– По-человечески, – подсказал Сенин. – Никогда не пробовали?
– Так-так-так, – заинтересовался Макреев. – Наша беседа выходит на новый этап?
– Наша беседа пока стоит на месте. Я ведь еще ничего не решил…
– Значит, у нас есть шанс договориться, – лукаво улыбнулся Макреев.
«Договориться… – мысленно повторил Сенин. – Слово-то какое скользкое. Как собачье дерьмо. Вот так один раз договоришься – и больше никогда не отмоешься…»
– Ну, вот что, – сказал он. – Как добропорядочный гражданин, я сейчас должен выйти на улицу и заявить о известных мне фактах первому же милиционеру. Должен, хотя и не обязан. Но знаю, что это бессмысленно…
– Это правильно… – согласился Макреев.
– Информировать федеральные власти – ваша прямая обязанность, и только вы будете нести ответственность, если ваши тайные игры всплывут.
– Всецело готовы! – с усмешкой вставил Макреев.
– Я не буду ни во что ввязываться. Во-первых, знаю, что бороться с вами бесполезно…
Макреев убежденно кивнул.
– Во-вторых, корчить из себя героя-одиночку не собираюсь, потому что никому этим уже не помогу.
Снова Макреев кивнул и даже беззвучно похлопал в ладоши.
– Но учтите, – твердо проговорил Сенин, – в свете открывшихся фактов планета уже не соответствует критериям безопасности. Вам грозят большие неприятности. И если что-то случится, я ваши задницы спасать не стану, федеральный суд получит мои свидетельские показания в полном объеме. Не купите и не запугаете.
– Ну, об этом я меньше всего беспокоюсь, – с облегчением улыбнулся Макреев. – Никакого суда не будет. Что это за суд без единой улики? Ну, а в остальном… Достойная позиция достойного человека. Поздравляю, офицер.
– Не с чем, – фыркнул Сенин. – Я с вами меньше месяца, а уже в говне по пояс.
– Отмоем, отчистим, накормим и в люди выведем. Через месяц забудешь про всё.
– Я-то, может, забуду. Но вы сами-то как относитесь к тому, что в вашем поселении будут жить нелюди?
– Да никак, – пожал плечами Макреев. – Имей в виду, Сенин, мы вовсе не закрываем глаза на проблему. Над твоим рапортом работает весь аналитический отдел. Плюс к этому мы проведем масштабные исследования на Евгении и конкретно на базе Торонто-9. Думаю, решим, как им жить. Не думай об этом. У нас есть кому подумать.
Раздался стук в дверь, и официантка вкатила столик с напитками и легкой закуской. Следом скользнул молчаливый спутник Макреева. Казалось, он специально ждал за дверью положительной фазы разговора.
Сенин был удручен. Самое скверное, что разумные аргументы он действительно привести не мог. Он мог только твердить, как болван: таков закон, так положено, так предписано…
«Чего ж так на душе погано? – подумал вдруг Сенин. – Может, я просто героем хотел вернуться? Прилететь и действительно „прокукарекать“ на весь обитаемый мир про свои приключения. И все знакомые сказали бы: вот молодец, Сенин. Даже на пенсии чутко бережет покой космического сообщества…»
И ведь прав Макреев, на девять десятых прав. Против такой логики не попрешь. Ну, прилетит федеральная бригада – и что? Обвинять новоиспеченных подражателей в убийстве и бросать всех за решетку? Они даже не поймут за что…
Если, конечно, не откроются новые обстоятельства, Если не окажется, например, что подражатели как-то угрожают обитаемому космосу. А почему нет? Любая форма жизни стремится развиваться, плодиться и доминировать, даже плесень.
Макреев счел переговоры удачными и развалился в кресле со стаканом в руке. Вид у него был благодушный и покровительственный.
– Да не убивайся ты, капитан, – сказал он. – Выпей и расслабься. Ты свое дело сделал. Почти. И деньги свои отработал.
– Какие деньги?
– Скоро узнаешь, какие. Когда закончишь дело. Но это уже будет нетрудно.
– Вернуться в Торонто и распространить контркультуру? Я и не сомневался.
– Биолог твой говорит, что послезавтра его отрава будет готова. Оба отправитесь обратно и проведете обработку. Тем временем на твой счет ляжет очень приятная сумма. В принципе, ты сможешь сразу уволиться и отчалить на свою усадьбу.
Макреев рассмеялся, заметив удивление в глазах Сенина.
– Я же знаю, что ты в корпорацию не шашкой махать пришел, а деньги зарабатывать, – сказал он. – Даже знаю, на что. Сказать?
Сенин безразлично пожал плечами.
– Хочешь ты, капитан, яхту купить и кралю свою на ней катать. Всё точно?
– Да, точно. – Сенин не удивился, что Макреев знает такие подробности. Скорее всего, он сам сказал про яхту на одном из собеседований. Никакой особой тайны в этом не было.
– Будет у тебя яхта, капитан. Будешь сидеть на корме с удочкой, в ковбойской шляпе и пить текилу. Дивный отдых для боевого ветерана, я бы и сам не отказался.
«Вот меня и купили, – с грустью подумал Сенин. Впрочем, грусть была не сильной и не очень-то искренней. – Пошли они все к черту, пусть сами разбираются, уж скорее бы всё кончилось…»
Выпивка не шла, и настроение не улучшалось. Сенин сказал, что хочет отдохнуть, и ушел.
– Ну, что скажешь? – спросил Макреев у своего загадочного спутника.
– Не нравится он мне, – ответил тот. – Вроде поддался, но…
– Мне тоже не нравится. С самого начала не нравился. Я всегда говорил, что кадры нужно растить и лелеять, а не брать чужаков в дом.
– Закрепить бы результат.
– Попробуй проведи обработку. Только что толку от твоих обработок…
* * *
Никакого желания ехать в гостиницу и оставаться наедине со своим дрянным настроением Сенин не испытывал. Он попросил шофера высадить его возле большого торгового центра, где всегда было оживленно и празднично.
Побродив полчаса в толпе, Сенин уступил порыву и купил бутылку можжевеловой водки. Но что делать с ней, не знал. Сесть в сквере и вылакать из горла? Романтично. Особенно в форме охранника. Отличное будет дополнение к отчету, составленному ненаглядными сослуживцами.
Идти в бар? Пошловато всё это как-то…
Потом его взгляд наткнулся на вывеску терминала глобальной связи. Он уже пытался выловить во Вселенной очередное письмо от Элизы, но ничего не выходило. Со связью в большом космосе всегда был полный бардак. Ни о какой скорости передачи данных пока и речи не могло идти. Любая информация долго и мучительно скиталась по почтовым серверам, прежде чем найти получателя. Не раз случалось, например, что человек в отдаленной колонии переходил работать из одной фирмы в другую, а головной офис продолжал начислять ему зарплату.
А могло случиться, что он вообще умер, и зарплату ему еще долго платили бы обе фирмы…
Вчера по запросу поисковая система открыла Сенину письмо на немецком языке, где какой-то Вертер досадовал по поводу плохого качества каких-то датчиков. Бардак, он и есть бардак.
Он всё же зашел под вывеску, бросил монетку в автомат и ввел свой пароль. И, к искренней радости и удивлению, обнаружил, что его дожидается свеженькое письмо от жены. Наконец-то.
«Привет, Сенин, – устало улыбнулась с экрана его ненаглядная. – Получила наконец твое известие. Значит, говоришь, деньги зарабатываешь? Давай, зарабатывай, нам понадобятся. Хочу, чтобы у нас был лучший дом во всей округе. Я люблю, чтоб уютно было и хорошо. Я уже думаю, что у нас там будет. Цветы, яблони, беседка. Представляешь, как здорово…»
Она мечтательно прикрыла глаза. Сенин смотрел на нее и невольно улыбался. Ему самому уже не терпелось, чтоб было так, как сказала Элиза. Ему хотелось просыпаться утром и видеть ее рядом с собой. Возиться в мастерской. Дружить с соседями.
И чтобы обязательно на кухне стояла любимая чашка. Большая фарфоровая чашка, из которой каждым солнечным утром он будет пить горячее какао.
В эту минуту всплыло воспоминание об обещанной сумме. Сердце впервые приятно пощекотали невидимые пальчики.
«У меня всё по-старому, – продолжала Элиза. – Устаю очень. Начальство на меня все дела свалило. Зато могу делать что хочу, всегда прикроют. Народ у нас вообще-то служит скучноватый. Любимое занятие у мужиков – нацепив парадную форму, прохаживаться по пассажирской палубе. Поговорить толком не с кем.
Ну ладно, хватит мне жаловаться. Мы сейчас мотаемся на регулярном рейсе Гермес-Элоиза и еще месяца три будем тут ходить. Окажешься рядом – имей в виду.
Сенин, я, кажется, соскучилась. А ты? Смотри там не переженись по-новому, я такого не переживу.
Целую, Сенин, пока!»
Она приблизилась к объективу и оставила на нем пятно губной помады. В последний момент Сенин успел заметить на ее лице новые морщинки. Он вздохнул и вернулся в реальность, где его поджидал Макреев с компанией, проклятая богом планета Евгения и масса неприятных вещей.
Сенин скопировал письмо в блокнот и отправился в гостиницу.
В коридоре он на всякий случай толкнул дверь Валенски. Он был уверен, что тот снова торчит в лаборатории, однако дверь открылась.
Биолог сидел за столом, перед ним был его таинственный деревянный ящик с откинутой крышкой, а также масса разных предметов – большая лупа, набор кистей и что-то еще.
Валенски дернулся было, желая укрыть свое богатство, но было поздно.
– Секретничаешь? – усмехнулся Сенин. – Давай-давай, одним секретом больше – мне уже не повредит.
Биолог кисло улыбнулся.
– Ладно уж, показывай, – сказал Сенин, – что там у тебя?
– Камни, – ответил биолог.
– Камни? – удивился Сенин. – Надеюсь, драгоценные?
– Ну, почти. Вообще-то, это камни шанко.
Сенин слышал про искусство шанко. Он знал только, что это особый метод рисования на камнях. В ящике биолога было несколько десятков ячеек, где лежали круглые камни, покрытые очень тонким рисунком.
– Увлекаешься рисованием… – пробормотал он, разглядывая коллекцию.
– Это не просто рисование, – покачал головой Валенски. – Каждый камень – часть какого-нибудь мира.
– Какого мира?
– Вы ничего об этом не знаете? Каждый камень взят с поверхности какой-то планеты. А рисунок – характерный пейзаж этой планеты. Или какая-то ее особенность, можно в аллегорической форме. И еще важно, чтобы краски были изготовлены из минералов той же планеты. Представляете – в одном ящике вся Галактика.
Сенин присвистнул.
– И ты облетел столько планет?
– Нет, моих камней тут всего шесть. Остальное от отца. Эта коллекция очень дорого стоит. И чем больше в ней камней, тем она дороже. Я надеюсь также передать ее сыну. Если и он ее продолжит, то мои внуки могут стать очень состоятельными людьми.
– М-да? А что мешает набрать булыжников в ближайшей клумбе и изрисовать их чем придется?
– Нет, – рассмеялся Валенски. – У каждого камня сертификат, заверенный местными властями. Всё честно, всё проверяется.
– Ты и на Евгении взял сертификат у властей?
– Конечно.
Сенин хотел посмотреть, что рисует биолог, но тот моментально прикрыл камень рукой.
– Не надо сейчас смотреть. Я покажу, когда закончу. – Сенин сел в кресло, перевел дух.
– Бросай свои кисточки. Давай нажремся. – Он помахал припасенной бутылкой.
– Есть повод? – испуганно улыбнулся Валенски.
– Повод ему нужен… – пробормотал Сенин и подтянул к себе прибор с тонкими стаканами. – Пей. – Он протянул оторопевшему биологу почти полный стакан.
Тот осторожно взял его двумя пальцами и некоторое время не решался даже пригубить.
– Ганимед, – сказал он, – раз уж мы решили с вами выпить, то я хочу кое-что сказать.
– Не можем, значит, без формальностей, – усмехнулся Сенин.
– Я хочу выпить за вас. Вы сильный и целеустремленный человек, который умеет достигать своих целей. Мне этого не хватает. Я мечтал быть таким, еще когда собирался учиться в школе астронавтов. Но, конечно, каждому свое… Очень хорошо, что мы работаем вместе. У нас с вами всё получится.
Он сделал довольно большой глоток и поставил стакан. Ему хотелось поморщиться, но он сдержался.
Сенин опустошил свой стакан за один прием, шумно вдохнул и потряс головой.
– Кончай мне «выкать», – сказал он. – Слава богу, мы не в офисе.
– Хорошо, – просветлел Валенски.
– А теперь скажи: тебя уже успели обработать?
– Э-э…
– С тобой говорили эти деятели из корпорации?
– Ну, конечно, – удивленно ответил биолог. – Еще вчера.
– Вчера?!
«Вот суки, – подумал Сенин. – Издалека меня проверяли. По-тихому подбирались».
Он даже не стал спрашивать, о чем был разговор, – и так всё ясно.
– Они просили соблюдать полную секретность, – тихо проговорил Валенски.
– Ага, и меня… тоже «просили». – Сенин горько усмехнулся.
– Как вы думаете, – его голос стал совсем тихим, – это законно?
Сенин приложил палец к губам и выразительно посмотрел по сторонам.
– Законно, – ответил он. – Не волнуйся, делай свое дело. И не «выкай» мне, я же просил.
– Да, извините… извини.
Сенин смотрел на ящик с камнями. Интересная штука, это шанко. Вот так посмотришь – целая жизнь в этом ящике. И не одна. Сразу видно, что человек повидал и вообще чего он стоит. Наверно, нужно обладать особым характером, чтобы с каждой планеты увезти такой сувенир. Обычно живешь и по сторонам не смотришь, думаешь, что всё еще успеешь. Тут по-другому. Тут надо уметь остановиться и присмотреться. Прислушаться, оценить настоящее. Окинуть взглядом будущее, понять, что там еще многое произойдет и немало камней прибавится в этом ящике, но сегодняшний день не повторится. Поэтому именно сегодня нужно поднять камень и придумать для него рисунок. Сенин вздохнул.
– А я вот еще не знаю, что оставлю сыну, – сказал он.
– А что оставили родители тебе?
– Ничего. – Сенин грустно рассмеялся. – Вообще ничего. Я их не знаю. Они были записаны в одну из больших переселенческих программ и улетели, как только я родился. Меня воспитывало государство. Тогда многие так делали. Грудного ребенка ведь в космос не возьмешь. А Федерация поощряла переселение и даже специальные дома ребенка открывала. Для таких, как я.
– И ты про них ничего не знаешь?
– Думаю, их могилы где-то там. – Сенин ткнул пальцем в потолок.
– Так уж сразу могилы?
– Надеюсь, что они умерли. Мне проще думать так, чем считать свою жизнь следствием дырки в гондоне.
– Злишься на них?
– Злюсь? – Сенин расхохотался. – Валенски, у меня еще нет своих детей. Но я кое-что понимаю. Я видел, как мать закрыла своей спиной ребенка за секунду до взрыва топливного бака. Я знаю семью, которая потеряла пятилетнего мальчика во время аварии «Соляриса», помнишь? Так вот, они до сих пор его ищут, все эти годы ищут, на всякий случай. Потому что знают – крошечному человечку в этом мире не на кого надеяться, кроме тех, кто его породил на свет. И мне тоже надеяться было не на кого. Когда я в своем интернате стоял у окна и смотрел на улицу, я знал, что никто не поведет меня погулять по городу, никто не расскажет, как жить, не обнимет, если мне плохо.
– А воспитатели?
– Дурак ты, Валенски… Бери стакан и пей.
Они выпили, помолчали. Валенски понимал, что разговор зашел в неприятную сферу, и нервно ерзал. Он думал, как сменить тему.
– О воспитателях плохого говорить не стану, – произнес Сенин. – Детства у меня, конечно, не было, но… Знаешь, они не позволили нам стать человеческими отбросами. Почти никто из наших не спился, не залетел в тюрьму. А знаешь, что там было самым тяжелым?
– Что? – осторожно произнес Валенски.
– Там у человека нет ничего своего. Ни в карманах, ни в мыслях. Там, как голый, – весь на виду. Абсолютно весь. Ну и ладно. Зато в полиции потом служить легко было. Там тоже ничего своего.
Валенски выжидал, что еще скажет Сенин. После выпивки ему хотелось есть, он заказал бы обед в номер, но боялся вторгнуться этой приземленной темой в воспоминания товарища.
– А, плевать, – сказал наконец Сенин. – Ни о чем не жалею, всё к лучшему. Возьму сейчас отступную у корпорации и отправлюсь в усадьбу. Там дела найдутся, одного ремонта небось на год.
– А усадьбу можно передать детям? – спросил Валенски.
– Нет, – рассмеялся Сенин. – Усадьба – государственное жилье. Социальная гарантия, что-то вроде койко-места в доме престарелых. Пожил – освободи. Мне рассказывали, что один из наших приехал на пожалованную усадьбу с новыми документами, весь в мечтах – а там похороны. Прежний жилец только-только умер, еще кровать не остыла.
– Как жестоко, – покачал головой Валенски.
– Что жестоко? Все мы – заготовки в этом бесконечном конвейере. Некогда сентиментальничать, новые люди дышат в спину.
Валенски поглядывал на него с любопытством. Он еще ни разу не видел такого Сенина – расслабленного, чуть пьяного, погруженного в воспоминания и размышления.
– Я пойду посмотрю меню в ресторане, – сказал биолог, вставая. – Пообедаем здесь?
Он ушел, не забыв закрыть свой ящик на ключ.
Оставшись один, Сенин налил себе почти полный стакан и чуть ли не с наслаждением опрокинул его в себя. В желудке было уже нехорошо, такую дозу спиртного следовало чем-то заесть. Он всегда много пил, возвращаясь из экспедиций. Все пили.
В дверь осторожно постучались. Сенин усмехнулся: не Валенски ли робко скребется в собственный номер?
Но это был не Валенсии, а тот самый тип, что прилетел вместе с Макреевым.
– Не помешаю?
Он остановился в дверях, с интересом глядя на початую бутылку и не совсем трезвого инспектора.
– Заходи, – сказал Сенин.
– Отдыхаете? – Гость деловито потер ладошки и сел на краешек кресла. – Правильно, после хорошей работы надо хорошо отдыхать.
Сенин налил в чистый стакан и без лишних слов подвинул ему.
– А я вот зашел посмотреть, как вы устроились, – сказал гость.
Сенин с трудом сдержал ухмылку. «Ага, конечно, – подумал он. – Делать тебе больше нечего, только ходить по номерам, беспокоиться, как кто устроился».
– Неплохая гостиница, да? – с преувеличенной бодростью проговорил гость, покрутив головой.
– Давай ближе к делу, – сказал Сенин.
Гость примолк, не ожидая такого поворота, но затем оживился.
– Отлично, будем на «ты». – Он приветственно приподнял свой стакан, но к спиртному не прикоснулся. – Дружище, – продолжал он, – ты, кажется, чем-то озабочен?
– Ни капли, – холодно усмехнулся Сенин.
– Но вид у тебя невеселый, – заметил гость.
– Ну, давай, повесели меня. – Сенин налил себе еще.
– Да я, собственно, не клоун. – Гость с укором склонил голову.
– А кто?
– Я помощник господина Макреева. Меня зовут Арсений, фамилия – Радов. И я пришел сказать то, чего не сказал мой шеф. Так вот, Ганимед, твоя работа очень высоко оценена в Секторе. Сам Мелоян сказал, что не ошибся в тебе. Он сказал, что сразу разглядел профессионала, да и просто решительного и мужественного человека.
– А теперь поплачь у меня на груди, – издевательски улыбнулся Сенин. – Пусти скупую слезу.
Радов сделал вид, что оценил юмор. Но Сенин чувствовал, что тот едва не скрипит зубами от злости. Ну и плевать. Сенин не боялся ни его, ни Макреева и даже ни малейшего почтения к ним не испытывал. Он уже сполна оценил ситуацию и понял, кто здесь кому больше нужен.
– Ты, кажется, немного расстроен, что твои планы пришлось скорректировать, верно?
– Мои планы полностью осуществились, – возразил Сенин и показал пустой стакан. – Кстати, где тут установлены телекамеры? Я хочу, чтобы и этот эпизод вошел в мое личное дело.
Радов, похоже, решил не обращать внимания на ерничанье собеседника.
– Видишь ли, дорогой Ганимед, – продолжал он, – мы все вынуждены принимать правила игры, в которой согласились участвовать. У вас сложилась система личностных ценностей, но при этом существуют ценности, на которых базируются мощь и устойчивость корпорации. Пересекаясь взаимно, они образуют иерархическую пирамиду, и если они друг другу противоречат, то этим нарушается стабильность системы. Степень взаимоадекватности доминирующей иерархии ценностей и преобладающих способов их реализации зависит от сопрягаемости составляющих ее элементов. Здесь мы наблюдаем полярные степени соответствия – интегративная и дезинтегративная. Функционально-ориентированная ценность реализации функционально заданных алгоритмов осуществления вашей профессионально-трудовой деятельности и статусно определенных моделей поведения…
– Дать водички? – спросил Сенин.
– Что? – удивленно поднял брови Радов.
– Мне показалось, тебя заклинило.
– Почему, я просто хотел сказать, что…
– Ладно, хватит. – Сенин с грохотом поставил стакан на стол. – Нечего меня уговаривать, успокойтесь все. Передай начальству, что я доведу дело до конца и ничем их не расстрою. И хватит меня опекать.
– Но я и не думал…
– Хватит, говорю. Я уже понял – ты штатный психолог корпорации, и ты пришел, чтоб засирать мне мозги.
– Но…
В этот момент вошел Валенски.
– Ой, – растерянно произнес он. – У нас, оказывается, гость. Подождите, я закажу для вас обед.
– Не нужно, – остановил его Сенин. – Господин Радов клюет из другой кормушки. Верно я говорю?
– Ну, вообще-то я не голоден… – пожал плечами Радов.
– Вот и чудно. Тогда до свидания. И кланяйтесь господину Макрееву.
В дверях Радов обернулся и, сохраняя доброжелательную улыбку, сказал:
– Закажите себе, что хотите. Корпорация оплачивает ваше питание.
– А водку?! – крикнул ему вслед Сенин.
В это же самое время Макреев, который наблюдал всю сцену на экране, тихо выругался. И про себя поклялся добиться сокращения штата психологов втрое.
– Когда-то всё это уже было, – устало произнес Сенин.
– Что? – спросил Валенски.
– Всё это: гостиничный номер, выпивка, психолог напротив. Только по-другому. В других тонах.
Ничего не понимающий Валенски хлопал глазами.
– Зачем ты его выставил? – спросил он. – Как-то невежливо.
– Видеть их больше не могу. – Сенин горестно, вздохнул. – Пойми, Валенски, не мое это. Тяжело мне здесь, дышать трудно. Я к другой жизни привык. Представляешь, мои парни записали, как я там нажрался на празднике, и прислали Макрееву. Мыслимо это? – Сенин положил голову на руки. – Закончу дело – ноги моей здесь не будет!
– Понятно, – тихо вздохнул Валенски.
– Слушай, а как ты думаешь, – спросил Сенин после короткого раздумья, – мой дубликат там уже вылупился?
– Вполне возможно.
– Вот черт…
– Ты должен быть готов к этому.
– Готов… Представляешь, что я сейчас чувствую? Я – здесь, а он там… Поверить не могу. И как мне туда возвращаться?
– Нужно думать.
– Ладно, протрезвею – буду думать. А ребята? Черт, ребят, может статься, уже и нету ни хрена! Слышь, Валенски, как бы нам научиться определять двойников? Только без твоего сепаратора, а как-нибудь так… попроще.
– Пока не знаю. Очень тонкая задача.
– Вот, допустим, заразим мы «мочалку» твоим вирусом…
– Грибком.
– Грибком. Месяц надо ждать, пока подействует. До этого времени корпорация в Торонто не сунется. То есть еще месяц с лишним там ничего не изменится. Ничего! А мы торопились, самолеты угоняли…
– Мы всё правильно делали.
– Может, послать их в задницу? Прямо сейчас – собраться и улететь в свое гнездышко… Ну, нет. – Он покачал головой. – Столько мучиться – и уехать без денег?
Потом Сенин сидел за столом, уронив голову на руки, и молчал. И биолог тоже молчал в своем углу. Официантка прикатила столик с обедом. Валенски ел тихо, чтобы случайным стуком вилки не разбудить Сенина. Он рассматривал его лицо. Спящий Сенин не выглядел ни смелым, ни решительным. Он вообще не был похож на солдата. Просто смертельно уставший человек, совсем обыкновенный, каких тысячи.
* * *
За время их отсутствия на Евгении стало еще холодней. Крупная снежная крошка громко хрустела под ногами. Чтобы ветер не задувал под одежду, приходилось затягивать ремень на бушлате и наглухо застегивать капюшон.
– Здесь я жил долгих десять дней, – сказал Валенски, благодушно улыбаясь.
Они расположились в лесу, их тайный лагерь прятался в невообразимой путанице колючего плотоядного кустарника. Плотная одежда защищала от хищно изогнутых шипов, но всё равно, здесь следовало держать ухо востро. И ни в коем случае не снимать защитные очки.
– У нас мало времени, – сказал Сенин. – Через пару часов стемнеет – тогда тронемся помаленьку. Эти кусты не сожрут наши припасы?
– Пусть только попробуют! – Валенски находился в своей стихии, он был весел и доволен, словно вернулся на милую сердцу родину. На его ремне поблескивал целый патронташ баллончиков с активным биоцидом, которого боялась здешняя растительность. У Сенина тоже лежал в кармане такой баллончик, он испытал его на первом же кусте и счел достаточно эффективным. Прочные и упругие ветви просто на глазах становились трухлявыми.
– Слушай, я тут не выдержу целый месяц, – сказал он биологу.
– Надеюсь, до этого не дойдет. Подождем деньков пять, а там посмотрим.
– Деньков пять… – хмыкнул Сенин. – Мы тут всего несколько часов, а уже тошно. Как ты тут вытерпел, ума не приложу.
– Жить хотел, вот и вытерпел. И ты привыкнешь. Честно говоря, мне тоже всё это не очень нравится. Я б к французам слетал.
– Я бы и сам слетал, только кто будет наблюдать за поселением?
Валенски ушел возиться со своим химическим хозяйством, а Сенин забрался в палатку, чтоб погреться и еще раз прокрутить в голове план действий.
План навязала корпорация. Слабых мест в нем было достаточно, впрочем, в такой ситуации ни один план не мог быть идеальным.
Итак, первое – произвести инфицирование в районе реакторного корпуса – максимально близко к телу грибницы. Второе – не выдавать своего присутствия несколько дней, пока грибница не начнет необратимо разрушаться. Третье – убедиться, что созданный Валенски грибок прижился и действует, и лишь после этого вступить в контакт с разведгруппой и выяснить обстановку в поселении. При отсутствии явной угрозы – легализоваться, переместиться в поселение на постоянной основе. Вести наблюдение, документировать всё, что может иметь отношение к операции.
После окончательной гибели грибницы отправить сообщение и ждать высадки основных сил.
Кое-что радовало: от гиперсвязи Сенин больше не зависел. В пятистах тысячах километров от Евгении висел рейдер класса «Миротворец». На борту – большая команда вооруженной охраны «Русского космоса» и передвижная биомедицинская лаборатория. Теперь уже корпорация не поскупилась и организовала операцию по всем правилам.
Связаться с рейдером Сенин мог в любой момент, передатчик лежал у него в ранце. За семь часов или раньше помощь придет.
Одно следует помнить – не стоит чересчур на эту помощь надеяться. Запуганное начальство без обиняков объявило Сенину, что только очень веская причина может заставить десант высадиться на Евгению вне плана. Никто не хотел повторять прежнюю ошибку и бросать людей на опасную территорию.
«А если я буду подыхать с проломленным черепом – это будет веская причина?» – поинтересовался Сенин. Ему ответили, что безопасность черепа – первостепенная задача его владельца.
…Через час они с Валенски побросали вещи в джип и особо не спеша выехали в сторону реакторного корпуса. Широкие колеса безжалостно ломали цепкие ветви и побеги деревьев. На границе леса и холмов Сенин притормозил.
– Гляди-ка! – Он показал Валенски небольшой курган, плотно заросший длинными побегами.
– Но это же… – Валенски удивленно заморгал. – Это Наш «Скиф»!
– Да, восемь часов назад он был чистым, никакой растительности.
– Он был теплый, – понял биолог. – Растительность приняла его за живой организм.
– Будет время – уберем с него эту заразу.
Быстро темнело, Сенин вел машину предельно осторожно. На экране навигационного прибора медленно менялись цифры, отмеряя оставшиеся до реактора километры. Рядом горел экран локатора, в сумерках это помогало заранее объезжать канавы и крупные валуны.
– Душа не на месте, – сказал Сенин.
– Ты о чем?
– О ребятах моих. Не знаешь, что думать – живы они или нет.
– А я думаю, у них всё в порядке, – произнес Валенски и бодро махнул рукой. – Главное, что они предупреждены. Единственное оружие подражателя – внезапность.
– Главное, чтоб они за это время не слишком расслабились. Страх быстро переходит в привычку, и тогда люди теряют чувство осторожности. Я такое миллион раз видел.
– Ты сейчас о себе думай, – тихо сказал Валенски. – Хоть двести раз тебя предупреждай, а когда увидишь своего подражателя, ничего с ним не сделаешь. Можешь мне поверить! Поэтому нам с тобой тоже расслабляться нельзя и друг без друга нигде не ходить. Если что – я сам за тебя всё сделаю.
И Валенски похлопал по кобуре. На рейдере ему выдали оружие, чем он жутко гордился.
Сенин не стал спорить. Он ни разу не видел своего подражателя и вообще плохо представлял, как такая встреча может выглядеть. Он мог представить только неожиданный удар булыжника в свой затылок. И на биолога он не слишком надеялся, поскольку быстро и не задумываясь выстрелить в человека нужно еще суметь.
– Послушай эфир, что ли, – сказал Сенин. – Может, хоть что-то узнаем.
Валенски кивнул и занялся бортовым передатчиком. Сенин слышал, как свистят в динамике отголоски неведомых электрических полей. Потом Валенски нашел рабочую частоту, и послышались голоса. Ничего интересного: основная база Торонто-9 передавала прогноз погоды для удаленных объектов.
Больше ничего поймать не удавалось – стояла ночь, и эфир спал. Валенски продолжал сканировать частоты, как вдруг Сенин схватил его за руку:
– Стой! Верни чуть назад.
– Там помехи, – возразил Валенски.
– Много ты понимаешь в помехах.
Это были не помехи, а несущая частота портативной радиостанции. Сквозь негромкое спокойное шипение вдруг прорезался голос.
– Скаут вызывает Первого. Скаут вызывает Первого. – Небольшая пауза, и снова: – Скаут вызывает первого…
Сенина пробила испарина.
– Это Вельцер, – сказал он. – Узнаешь голос?
– Вельцер? – Биолог немного удивился. – И что это значит?
– Как что?! Он меня вызывает!
– Не может быть! Откуда ему знать, что мы уже здесь?
– Черт! – Сенин со злостью хлопнул ладонью по приборной панели. – Они засекли посадку «Скифа».
– Ну и что? Мало ли, кто мог приземлиться. Почему обязательно мы?
– Да потому, что ждут именно нас. И по времени нам как раз пора вернуться.
– Что будем делать?
– Ничего, – нахмурился Сенин. – Действовать по плану. Не вздумай отвечать и вообще выключи рацию, на нервы действует.
– Хорошо.
– Постой…. Не выключай. Они могут отправиться на наши поиски. Нам лучше быть в курсе.
«Ну вот еще, – со злостью думал Сенин. – Не хватало только вести партизанскую войну с собственными подчиненными…»
Впереди заблестели желтые огоньки, приближался реакторный комплекс. На самых малых оборотах, чтобы не выдать себя шумом двигателя, Сенин вырулил к накатанной дороге, соединяющей реактор и поселение. Где-то здесь пролегала и траншея, по которой грибница пустила побеги к людям.
– Подойдем поближе, – предложил Валенски. – Ближе заложим – быстрее подействует.
Сенин взял с заднего сиденья автомат, защелкнул рожок. Затем опустил на глаза окуляры тепловизора. Ночной пейзаж стал отчетливым, но погрузился в нереальные зеленые тона, словно это была не тайная операция, а упражнение на виртуальном тренажере.
Траншея отчетливо различалась рядом с дорогой, ее выдавало тепло, идущее от сверхмощного силового кабеля. То самое тепло, которое вывело инопланетную заразу на людей.
– Подойдем под самые стены, – сказал Валенски. – Там люк, не придется ничего копать.
– Хорошо, – кивнул Сенин. Копать рядом с кабелем ему совсем не хотелось. Неосторожное движение лопатой – и превратишься в красивый фейерверк. – Всё, никаких звуков, никаких огней. Пошли…
К реакторному корпусу они приблизились минут через десять. Стояла абсолютная тишина, гул оборудования останавливали толстые стены.
– Нашел! – радостно зашептал Валенски. – Когда-то я через этот люк лазил в реакторную шахту…
– Тихо! – цыкнул Сенин. – Делай дело, и уходим.
Послышался приглушенный звон инструментов, биолог вскрывал люк. Сенин присел на колено, чтоб не маячить, и внимательно осматривал окрестности.
– Ну, что у тебя? – спросил он через несколько минут.
– Сейчас всё будет, – пробормотал Валенски. – Фонарик бы включить.
– Я тебе дам фонарик… А ну, тихо! Замри!
Сенин упал и вжался в землю. Он услышал гул – где-то шла машина.
– Что там? – с беспокойством спросил Валенски.
– Молчи, говорю! – яростно прошептал Сенин.
Он увидел вдалеке искорки горящих фар. Машина медленно шла по дороге. Слишком медленно. На крыше кабины вращался прожектор.
– Твою мать… – процедил Сенин.
– Что случилось?
– Они нас ищут. Черт, они могли найти нашу машину. – Джип Сенин оставил в стороне от дороги, заметить его было не так просто. Но вдруг?
– Слушай, Валенски, мы с тобой поместимся в этот люк?
– Ну, да, влезем. А зачем?
– Если у них есть тепловизоры, они срисуют нас в два счета. Надо укрыться.
– Хорошо, лезь за мной.
Сенин, продолжая прижиматься к земле, переместился клюку. Через несколько секунд оба скорчились в узкой цилиндрической камере, пересеченной пополам мощным корневищем силового кабеля. Под ногами пружинили толстые стебли грибницы, стоять на них было в высшей степени неприятно.
Сенин направил автомат в отверстие люка и застыл.
– Ты будешь в них стрелять? – с недоверием спросил Валенски.
– По обстановке. А что, думаешь, не надо?
– Не знаю. Вообще, нежелательно.
– Не волнуйся, у меня гелевая насадка. Гель вырубает на час-другой, но не убивает.
– Интересно, что они сделают, если нас поймают?
– Всё, хватит разговоров. Поймают – не поймают, дома обсудим.
Шум машины слышался совсем недалеко. Казалось даже, что доносятся голоса. Потом всё стихло. Машина уехала. Сенин осторожно выглянул и увидел где-то вдали ее габаритные огни.
– Вот черт, – с отчаянием произнес он. – Этого следовало ждать.
– Чего?
– А того. Если они знают, что мы вернулись, то знают, для чего. Я лично обещал губернатору, что расправлюсь с этой заразой. Само собой, нас ищут изо всех сил. Странно еще, что в цепочку вдоль траншеи не выстроились. Всё не так просто, как казалось вначале. Надо ждать сюрпризов.
– Я уже заканчиваю.
Валенски ввел в стебли «мочалки» инфицирующий бульон и теперь готовил катализатор – питательную среду для своей плесени.
– Готово, – сказал он и поднатужился, закрывая люк. – Исторический момент.
– Сдохни, поганое отродье, – проговорил Сенин со смесью ненависти и удовлетворения.
Они вернулись к машине. Прежде чем подойти к ней, Сенин долго и придирчиво изучал окрестности через инфравизор. Если машину обнаружили, то как пить дать оставили засаду.
Но он никого не увидел. Их не обнаружили. Видимо, сам бог был на их стороне.
– Какое-то странное чувство, – сказал Валенски, усаживаясь в машину.
– Какое еще чувство?
– Как будто убийство совершил. Ты убивал когда-нибудь?
– Я это не обсуждаю.
– Мне иногда снится, что я убиваю. Мне так плохо после этого… Так радуюсь, когда просыпаюсь. Вот и сейчас как-то так… нехорошо, в общем. Будто бы сделал непоправимое.
– Совестливый ты наш, – усмехнулся Сенин. – Сколько ты плесени за свой век извел? И каждый раз так мучаешься?
– Ты же знаешь, что это не совсем плесень. А вдруг она всё понимает? Вдруг она видела, как мы ее убиваем. – Валенски даже поежился от этой ужасной мысли.
– Ну, сходишь к попу, покаешься – делов-то… – рассмеялся Сенин, включая двигатель.
До сего момента он испытывал только легкость и радость. Но слова биолога заронили в душу некий суеверный страх перед чужой природой. Сенин слышал, что с природой нельзя бороться. К ней можно только приспосабливаться. Иначе она отомстит.
«Плевать. Дело сделано», – подумал Сенин, и джип сорвался с места.
* * *
За неделю Сенин оброс и обленился. Даже форму стал носить кое-как. Он всегда следил за внешним видом – не для других, не для начальства, а только для себя. Это дисциплинировало. К этому он приучился сам за многие годы.
Сейчас, в постоянно расстегнутом бушлате, с недельной щетиной, он был похож на какого-нибудь геолога, застрявшего в дальней разведке. И ему это нравилось.
Все эти дни у него было совсем немного дел. С утра он садился в машину и ехал в сторону Торонто-9. В двух километрах от поселения было место, откуда всё отлично просматривалось в мощную стереотрубу. Наблюдая за жизнью поселенцев, Сенин слушал эфир. Он ждал, когда появятся какие-то изменения в однообразных буднях. Ему нужно было понять, влияет ли медленная смерть грибницы на распорядок здешней жизни.
Валенски всегда сопровождал его. Они договорились не разлучаться ни на минуту и свято соблюдали этот договор. Валенски жутко боялся, что в одно прекрасное утро на месте Ганимеда окажется нечто, похожее на человека со следами крови на одежде.
Еще больше этого боялся Сенин.
После обеда Валенски устраивал небольшие вылазки «на природу». Он был и оставался ученым. Они отъезжали от лагеря, Сенин сидел в машине и смотрел, как биолог ползает под кустами, ковыряется в земле, собирает какие-то микроскопические частицы и тщательно упаковывает их в свои баночки, пакетики, коробочки. Сенину нравилось наблюдать за ним. Сам он не смог бы жить такой жизнью. Что это за жизнь для мужика – выковыривать из дерьма кусочки, рассматривать и обнюхивать. У Сенина были другие понятия о профессиональной гордости и упоении от работы. Десантироваться в неизвестность в вибрирующем модуле, пробивать стены, ломать сопротивление, в одну минуту решать проблемы, которые сотни яйцеголовых умников не могли решить месяцами – вот это была жизнь.
Но довольно скоро ему в голову пришла мысль, которая остудила его профессиональное, самодовольство. Ведь не взрывами и стрельбой решалась проблема Торонто-9. Именно яйцеголовый умник в эти дни спасал поселение. Именно он, перекопав и обнюхав всё дерьмо в округе, нашел единственно верные ответы на все вопросы. Без него здесь даже целая полицейская армия спасовала бы.
Наступило утро, когда Сенин решил не ехать в свой очередной дозор. Ему было просто лень. Ничего нового за минувшие дни он не рассмотрел, и не стоило надеяться, что именно сегодня его ждет какое-нибудь потрясающее открытие.
Тем более что они с Валенски заслужили отдых, устроив еще одну ночную вылазку к реакторному корпусу. Биолог хотел убедиться, что его убийственное снадобье действует. Он спустился в люк, и Сенин услышал приглушенный злорадный смешок.
– Вот, – торжествующе заявил Валенски и показал ему вялый стебель, покрытый розоватым налетом. – Вот, уже руками рвется.
– Она сдохла? – уточнил Сенин.
– Нет, конечно. Еще барахтается. Ничего, за месяц от нее останется одна труха.
На обратной дороге Валенски молчал и сдержанно улыбался сам себе. Сенин догадывался, о чем он думает. О том, что один-единственный умный человек справился с чудовищем, убившим целый город. Как в сказке. Сказка нового века – витязь с пробиркой против инопланетного змея.
Сенин даже завидовал биологу, ему до сих пор были неведомы подобные чувства.
Одним словом, вечер удался, и утром Сенин решил устроить выходной. Пока Валенски возился в контейнере с едой, подбирая меню на день, он разлегся в теплой палатке и некоторое время наслаждался бездельем.
Собственно говоря, само наслаждение было недолгим, ибо безделья в эти дни было немало, и оно уже поднадоело. Сенин с ужасом думал, чем занять дни на пенсии. Нежели так же лежать целыми днями?
Впрочем, одно хорошее занятие для пенсии он себе придумал уже давно, и мысль об этом заставила его умиротворенно вздохнуть. Он залез в ранец и вытащил одну из тех немногих вещей, которые постоянно таскал с собой. Это был потрепанный бумажный каталог малых морских судов.
Сенин знал его уже чуть ли не наизусть, но всё равно просматривал раз за разом с неубывающим интересом и удовольствием. Он уже выбрал себе яхту по вкусу и цене и точно знал, где и как ее купить. Ему оставалось только мечтать и с нетерпением ждать того великого дня, когда он ощутит под ногами спокойное покачивание деревянной палубы.
Когда-то ему пришлось это испытать. Планета называлась София, и оказался он там скорее по недоразумению, чем по необходимости. Управляющий богатой лесодобывающей компании сообщил об участившихся нападениях диких животных на его рабочих. В федеральном ведомстве, недолго думая, решили отправить на помощь группу Сенина, которая околачивалась без дела на летающей базе где-то неподалеку.
Внизу выяснилось, что информация отправлена всего лишь для отчета, как и положено по правилам, а с дикими животными компания прекрасно разобралась сама. Однако хозяин был просто поражен отзывчивостью и оперативностью федеральной полиции, которая так быстро и так просто примчалась по первому же сигналу.
Чтобы компенсировать бойцам напрасные хлопоты, он устроил им королевский прием, включив в программу прогулку на своей яхте.
Вот тогда-то Сенин и свихнулся на мореходстве. Что-то в этом было волшебное – слышать плеск волн, чувствовать мерное покачивание, вдыхать живой воздух, зависеть только от ветра и ни от чего больше. Возможно, это был просто очень резкий контраст с гулкими железными коридорами космических кораблей, ревом и скрежетом, от которых закладывает уши.
Так Сенин узнал, ради чего ему стоит жить. Он понял, что никогда не ощутит себя полноценным человеком, если не подарит себе возможность в любой день и час вставать на скрипучую палубу и уплывать прочь – в прямом и переносном смысле. И он почему-то был уверен, что Элиз полностью разделит эту его странность. В конце концов, на ее век тоже хватило железных коридоров и рафинированного воздуха.
У входа в палатку зашуршал снег, и Сенин поспешно спрятал каталог в ранец. Он не хотел ни с кем делить свою сокровенную мечту, словно она от этого уменьшалась в размере.
Валенски принес банки с комплексными обедами и неторопливо выдернул из каждой чеку разогрева.
– Люблю простую походную пищу, – сказал он. – Знаешь, почему? Она настоящая. Вот лежит у тебя такая банка в багаже, и знаешь – у тебя есть еда. А на Земле можно потратить кучу денег, забить холодильник, и всё равно у тебя не будет еды. Так всё как-то странно. Приходишь в огромный супермаркет, полки ломятся от всякой всячины, а взять нечего. Всё какая-то чепуха, а не еда.
– Не знаю, – вяло отозвался Сенин. – Я по супермаркетам не хожу, у меня везде было гособеспечение.
– Тебе повезло. А там встанешь перед прилавком и будешь долго думать, чем тебе питаться всю неделю – хлебцами для гипертоников или хлопьями для диабетиков. Там любой товар с какой-нибудь добавкой. Витамины, микроэлементы, даже транквилизаторы и антидепрессанты! Можно подумать, что ты в большой аптеке.
– Так это, наверно, хорошо, – пожал плечами Сенин. – Полезно.
– Полезно есть простую еду, в которой и так имеется всё необходимое. А питаться воздушным рисом, напичканным эссенциями и химикатами, – на этом долго не протянешь.
– Живут же люди, и ничего.
– Они живут, а ты – не протянешь. У них жизнь другая. Им уже можно, мне кажется, по утрам питательный раствор в кровь вводить, и им этого хватит.
– Ну, придется и мне к раствору привыкать, – кисло усмехнулся Сенин.
Он не считал, что это та проблема, над которой сейчас стоит ломать голову. Земля казалась ему тихим уютным местом, где он будет бездельничать, гулять по живописным паркам в обнимку с Элиз, ловить рыбу ручным способом (рассказывали, что это отменное удовольствие), находить друзей и наслаждаться легким общением. Ну, и яхта, конечно.
А еще Элиз всё время твердила про ребенка. К этой мысли Сенин подходил с осторожностью. Умом он понимал, что ребенок – нечто необходимое, почти обязательное, без чего не бывает семьи. Но плохо себе представлял, как это может быть – произвести на свет живое существо, которое подчинит себе всю твою жизнь. Зачем это? Какая в этом радость? Пусть детей растят другие – мало ли кругом народа?
Одним словом, сейчас Сенина совсем не волновало, что он будет покупать в супермаркете. Гораздо больше его тревожил день сегодняшний. И завтрашний. И еще чертова пропасть дней, которые он проведет в этом гнусном месте.
* * *
На следующее утро Сенин горько пожалел о своей лени. За время его импровизированного самовольного выходного на поселении произошли долгожданные изменения.
Укрывшись, как обычно, в кустах и наведя стереотрубу, Сенин увидел, что в километре от периметра появился несуразный палаточный городок. Там были люди – они иногда бесцельно шатались взад-вперед, но в основном отсиживались в палатках.
Выглядело всё это абсурдно. Зачем, спрашивается, отселять людей из поселения и совать их в полевые палатки когда в поселении полно свободных помещений, теплых и удобных?
Можно было подумать, что некие лица решили отделиться и зажить самостоятельно, по своим законам. Такое случалось, но не в таких молодых мирах.
Сенину пришла в голову другая мысль. Может быть эти люди не хотят жить рядом с грибницей? А что из этого следует? Только одно – главная тайна «мочалки» перестала быть тайной. Либо бойцы открыли обществу глаза, либо общество само как-то догадалось.
В это утро Сенин просидел в своей засаде гораздо дольше обычного. Но так ничего и не прояснил. Валенски тоже пожимал плечами. Окончательно замерзнув, Сенин, хмурый и донельзя озадаченный, вернулся в лагерь. Некоторое время размышлял, сообщить ли на рейдер об увиденном, но решил с этим делом не спешить.
Они пообедали, затем, как водится, выехали на природу. Сегодня Валенски попросил отъехать подальше от их лагеря, он искал какое-то редкое растение, которое упоминалось в отчетах разведчиков. Сенина мало интересовали растения, он попробовал было подремать в кабине, но в сон не тянуло. Тогда он занялся прослушиванием эфира. Впрочем, и это занятие было бесплодным.
На обратном пути, когда до их лагеря оставалось минуты три езды, он вдруг остановил машину и выключил двигатель.
– Что? – озадаченно посмотрел на него Валенски.
– Не знаю, – сказал Сенин. – Что-то не то.
Лес был другим. Изменилось нечто неуловимое, ускользающее, познаваемое только загадочным шестым чувством.
Лес утратил свое вековое безмолвие, словно в стоячую воду бросили камень и нарушили древний порядок вещей.
– Здесь кто-то есть, – сказал наконец Сенин.
– Почему?
– Не знаю. Чувствую.
Валенски некоторое время молчал, не отрывая недоуменного взгляда от Сенина, потом вдруг как будто что-то толкнуло изнутри.
– Это он, – сказал биолог. – Он нашел нас.
Сенин прекрасно понял, о ком говорит напарник. В груди что-то неприятно зашевелилось.
– Дальше идем пешком, – сказал он. – И тихо!
Затвор автомата неприлично громко клацнул в застывшем морозном воздухе. Детектор движения Сенин доставать не стал, сейчас он больше полагался на слух и зрение.
Они осторожно продвигались, стараясь поменьше хрустеть предательским ледяным крошевом под ногами. Пришлось попетлять – кровожадный колючий кустарник то и дело перекрывал путь.
Валенски абсолютно не понимал логику действий Сенина, он не знал, почему тот внезапно останавливается, меняет ни с того ни с сего направление, прислушивается, подолгу смотрит куда-то, не шевелясь и почти не дыша.
Ему и не надо было понимать. Достаточно было просто не шуметь.
И вдруг Сенин предостерегающе выставил руку. Затем прижал палец к губам и указал куда-то в глубину леса.
Среди черных древесных стволов едва-едва виднелось что-то необычное, чужеродное. Запахло дымом.
Это была машина – небольшой двухместный вездеход на широких колесах. Он стоял с распахнутыми дверями и поднятым капотом, рядом горел костер. У костра приплясывал от холода какой-то человек.
Сенин оставил биолога на месте, а сам быстро и бесшумно, как кошка, приблизился к нежданному гостю на расстояние трех-четырех шагов. И, набрав в легкие воздуха, рявкнул:
– Стоять на месте, руки за голову!
Человек не стал поднимать руки, а только озадаченно обернулся. У Сенина, что называется, отпала челюсть.
– Гордосевич?
Да, это был Гордосевич, добродушный здоровяк из разведгруппы. Ничуть не изменившийся, если не считать гражданской одежды.
– Ты откуда тут взялся? – настороженно спросил Сенин, не спеша лезть с объятиями.
– Вас ищу, – горестно вздохнул тот. – Вымерз уже, как мамонт, и машину угробил. Думал, всё…
– А как ты нас нашел?
– По пеленгу, – довольно улыбнулся Гордосевич.
– Какому еще пеленгу? Мы не выходили в эфир.
– Знаю. Там вообще все думают, что вы разбились при посадке или заблудились. Но вчера приборы поймали какой-то дохленький сигнал и определили координаты.
– Какой еще сигнал? – Сенин искоса посмотрел на Валенски, который тоже подошел и маялся чуть поодаль. Биолог пожал плечами. Потом приблизился на пару шагов и, виновато подняв брови, сообщил:
– Наверно, это я. Я вчера карты копировал с навигатора на свой планшет. Без кабеля, по радиопротоколу. Я не думал, что это могут засечь.
– Могут, – усмехнулся Гордосевич. – У нас еще и не то могут.
– Та-ак, – протянул Сенин. – Как всё интересно. И сколько еще народа знает, что мы здесь?
– Вообще-то… – Гордосевич нахмурился и опустил глаза. – Вообще-то один я знаю. Больше никто.
– Это еще интересней. И как это понимать?
– Командир, честно сказать, у меня серьезный разговор. Я ж не просто так сюда перся через ямы и овраги. У вас есть где погреться? Да и покушать мне не помешает…
Через несколько минут он сидел на полу палатки, скрестив ноги, и ел дымящийся плов из свежеоткрытой банки.
– Здорово вы спрятались, – сказал он. – Я тут всё вдоль и поперек прочесал, а вашу палатку так и не нашел. Хотя координаты имел с точностью до двадцати метров.
Валенски при этих словах самодовольно улыбнулся. Гордосевич отставил банку и как-то странно посмотрел на Сенина.
– Командир, а мы твоего крестничка прикончили.
– Кого? – вздрогнул Сенин.
– Двойничка твоего.
Сенин ощутил, как по коже побежали мурашки. Это было немыслимо. Он понял, что до сего момента не верил, что такое может произойти, что двойник может стать реальностью. В его голове это просто не укладывалось.
Он ощутил, как напряженно глядит на него Валенски.
– Как это было?
– Да как-то странно. Он сам приперся ни с того ни с сего. Мы в доме были, все четверо. Вдруг видим – он… Мы все ошалели, конечно. «Командир, командир…». А Карелов взял автомат – и чпок! Пулями. Безо всякого геля.
– Карелов, – едва слышно проговорил Сенин. – Ну, конечно. Кто же еще…
– Это почему? – прищурил глаза Гордосевич.
– Да так, мысли вслух… А с чего, интересно, вы решили, что это был двойник, а не я?
– Не мы, – покачал головой Гордосевич. – Это Карелов сразу понял. Ну, во-первых, он весь в какой-то засохшей дряни был. Во-вторых, без одежды. Только тряпка грязная болталась. В-третьих, ты, командир, был уже в космосе – сам же сообщение нам отбил.
– Ну, да, логично… – кивнул Сенин. Потом вдруг рассмеялся. – А если представить, что я из космоса неожиданно вернулся. Корабль взорвался, я спасся в капсуле, одежда сгорела. Пришел к вам – здравствуйте, ребята! А вы мне пулю в лоб, – последние слова он договорил с трудом, его душил нервный смех.
Гордосевич тоже чуть-чуть улыбнулся, правда, без веселости.
– По правде сказать, – негромко проговорил он, – мы и сами сначала переживали. Не каждый день на твоих глазах такое… Я вообще удивляюсь, как хватило у Карелова нервов решиться на это.
Сенин прикрыл ладонью усмешку. Он ничуть не удивлялся. Федеральные киллеры, как Карелов, еще и не на такое способны. Родную маму замочат, если сильно понадобится.
– А потом мы сомневаться перестали, – сказал Гордосевич. – А знаешь, почему?
– Нет, не знаю.
– Мы труп спрятали, закопали в мешке прямо на территории. Есть там одно глухое место между трубами. Так вот, Вельцер туда через пару дней наведался…
– И что?
– Там уже кустики вьются. Сам знаешь, какие. Прямо над могилкой.
– Она пустила побеги? – раздался удивленный голос Валенски. – На морозе?
– Там не совсем мороз. Там же трубы – и над землей, и под землей. Мы место специально выбрали, где земля мягкая, чтоб лед не долбить. Оно и проросло…
– Получается, грибница плодится на телах умерших организмов! – ошарашенно проговорил Валенски. – Вы понимаете, что этот факт означает? Эта зараза может расползтись по десяткам планет! Здесь нужен строжайший карантин! Это стоило предвидеть – здесь все растения живут на трупах убитых ими животных…
– Подожди со своими животными, – остановил его Сенин. – Послушай-ка, Гордосевич, кроме вас, это кто-то видел?
– Нет-нет, всё прошло тихо и чисто. Но я вообще-то по другому поводу приехал.
– Так у тебя и еще поводы имеются? – воскликнул Сенин. – Ну-ну, рассказывай, порадуй нас еще чем-нибудь.
Гордосевич тяжело вздохнул. Некоторое время хмурился и собирался с мыслями.
– Я не знаю… – пробормотал он наконец. – Может, мне всё кажется… Вообще посоветоваться надо.
– Говори, не томи.
– Ну, в общем, ребята мне последнее время не нравятся. Какие-то не такие стали.
– Какие? – и вновь у Сенина в груди пробежал холодок.
– Боюсь, что они тоже, в общем… – Гордосевич неопределенно махнул рукой, растерялся и умолк. Слишком страшные вещи ему приходилось говорить.
– С чего ты это взял? – жестко проговорил Сенин.
– Ни с чего. – Гордосевич пожал плечами. – Просто смотрю на них и…
– И что? Ну, говори!
– В общем, ничего особенного в них нет. Но им всё стало до лампочки. Мы же вначале договаривались – вместе ходить, смотреть в оба, патрулировать улицы… Так вот, ничего уже давно не делается. Я пытался напоминать, а они только насмехаются и успокаивают. С Вельцера это началось. Потом и остальные…
– Так, может, они просто чересчур расслабились в приятной обстановке?
– Ну, может, и так… – Гордосевич окончательно сник. – Я поэтому никому про вас и не сказал. Вельцер установил пеленгаторы, когда вашу посадку засекли, а я вчера метку заметил и сразу стер.
– Так. – Сенин потер виски. – Только этого нам не хватало. В команде появились оборотни.
– Но ведь это еще неточно, – сказал Гордосевич, однако интонация при этом была почти вопросительная.
– Слышишь, биолог, какие тут у нас дела?
– Слышу, – отозвался Валенски.
– Вот бы сейчас пригодился твой сепаратор, а?
– На рейдере есть сепаратор.
– Это хорошо. Это правильно. Заодно и этого паренька проверим, да? Ты не против, Гордосевич, если мы и тебя проверим? А то, может, ты только на вид такой смирный.
– Да проверяйте, – удивленно пожал плечами Гордосевич. – Мне бояться нечего, я чистый.
– А откуда ты знаешь, что чистый. Они все ведь тоже думают, что чистые.
– Ну, что же, я себя не знаю?
– Неубедительно, – развел руками Сенин. – Но ты не переживай. Мы охоту на ведьм сейчас устраивать не будем. Всё равно «мочалке» скоро конец.
Он пристально посмотрел на Гордосевича – как тот отреагирует на эту новость. Но тот реагировал нормально. Не только с интересом, но и с радостью.
– Вы уже все сделали?
– Сделали.
– Отлично. Значит, скоро домой?
– Не очень скоро, но дело идет к концу. И это нас безумно радует. И всё-таки интересно, почему тебя не тронул твой подражатель? Может, он еще в пути?
– А я откуда знаю? – Гордосевич нахмурился – ему, конечно, не нравился подобный разговор.
– А если он тоже измененный, как я? – подал голос Валенски.
– А мы у него спросим. Слышь, Гордосевич, ты случайно не измененный?
– В каком смысле? – удивился тот.
– В твоем организме есть искусственные клетки?
– Клетки? – Парень тихо рассмеялся. – Да у меня не клетки, у меня сердце из фиброкерамики.
– Что-что? У тебя искусственное сердце?
– Уже лет десять. Шрам от операции еще не совсем зарос. Показать?
– Показать, – кивнул Сенин.
Валенски даже подполз поближе, чтоб всё рассмотреть. Действительно, через середину груди у Гордосевича тянулась тонкая бледно-розовая полоска.
– Вот оно что… – пробормотал Сенин. Он вдруг понял, что с души словно камень свалился. – Как же тебя на службу взяли с этой штукой?
– Эта штука, – усмехнулся Гордосевич, – может работать еще двести лет после того, как я умру. Это самая надежная штука из всего, что у меня есть.
– Нам повезло, – подал голос Валенски. – У нас есть еще один надежный союзник. Искусственное сердце грибница не повторит ни при каких условиях.
– Ну, ладно, – коротко вздохнул Сенин. – У меня возникло непреодолимое желание выпить. А у нашего научного светилы, я знаю, есть спирт. Как тебе такой расклад, Валенски?
Биолог что-то проворчал, но затем проворно залез в контейнер и представил обществу плоскую серебристую канистру.
– Сейчас изготовим что-то вроде ликера, – сказал он, подтаскивая коробку с пищевыми концентратами.
– Гордосевич, что там у вас творится за периметром? – вспомнил Сенин. – Кто-то основал новый город?
– Там больные, – ответил Гордосевич. – У нас, оказывается, чуть ли не эпидемия. Три семьи уже заразились, их решили пока отселить от остальных.
– Что-что? – Валенски оторвался от приготовления выпивки. – Какая эпидемия? Чем они больны?
– Ну, я ж не доктор, – развел руками Гордосевич.
– Но хотя бы как это выглядит? Что – кашель, понос, припадки?
– Не знаю. Нет там никаких припадков. Главный док нашел у них какую-то заразу, а в чем дело, никто толком не знает. Думаю, ничего страшного.
– Вот еще новости… – пробормотал Сенин. – А я-то уже собирался туда переселяться.
– И переселяйся, – пожал плечами Гордосевич. – Народ живет – и ничего. Ну, заболели несколько человек, бывает…
– Обязательно нужно переселяться, – сказал Валенски. – Я должен посмотреть, что происходит.
– Да уж, без тебя там никак не обойдутся, – кисло усмехнулся Сенин.
Тем не менее вопрос о легализации в поселении был уже фактически решен. Всё произошло, как и планировало начальство. Грибница умирает. Контакт с группой установлен – в лице Гордосевича. Прямой угрозы нет. Осталось только связаться с основными силами – и можно выходить из подполья.
* * *
– Не могу сказать, что очень хочется туда возвращаться, – сказал Гордосевич на следующее утро. – У вас тут хорошо. Я бы тут пожил, пока за нами не прилетят.
– Там наверху, – ответил Сенин, – большая вооруженная команда, а также целая свора яйцеголовых. Все они ждут объективной информации. И кроме нас, никто им эту информацию не даст. Лучше сработаем – быстрее улетим.
Валенски затаскивал в машину свой ящик с камнями, а также большую сумку с собранными образцами.
– Там про нас часто вспоминали? – спросил он.
– Конкретно про тебя – ни разу не слышал, – с сочувствием признался Гордосевич.
– А про меня? – спросил Сенин.
– Да так, спрашивали иногда. Ангелина первое время очень беспокоилась.
– А потом перестала?
– Потом ее какой-то бородатый хрен приноровился утешать.
– Ясно, – глухо проговорил Сенин.
Через час они прибыли в поселение. Людей на улицах было совсем мало, на появившуюся машину никто не обратил внимания. Здесь ровным счетом ничего не изменилось. Только снега стало больше.
Сенин с тревогой ожидал встречи с командой. После всего, что рассказал Гордосевич, нервы шалили. Конечно, всё это лишь догадки и, может быть, плод измученного воображения, но попробуй тут успокойся.
Однако встреча прошла нормально. Так, как и должна была пройти: радостные восклицания, рукопожатия, бесчисленные вопросы и прочее. Как будто и не было рапорта, где бойцы хладнокровно сдали своего командира начальству. Сенин пристально вглядывался в лица товарищей, но не видел ничего подозрительного. Абсолютно ничего.
– Я, пожалуй, схожу к губернатору, представлюсь, – сказал он наконец.
– А я – к врачам, – отозвался Валенски. – Пойду узнаю, что тут за болезни расплодились.
Ковтуна Сенин нашел в его офисе. Губернатор поднялся навстречу и всплеснул руками.
– Вернулись, слава богу, – со вздохом сказал он. – мы тут не знали – то ли искать вас, то ли уже похоронить.
– Извините, но так сложились обстоятельства, – с сожалением произнес Сенин. – Французские товарищи любезно предоставили мне возможность слетать к начальству Сектора с рапортом.
– И что сказало ваше начальство?
– Да ничего особенного. Поблагодарило за выполненное задание.
– Угу, – задумчиво протянул губернатор. Кажется, ему понравилось, что задание уже считается выполненным. – А как же ваш проект борьбы с нашей вредной растительностью?
– Специалисты пока работают над этим, – уклончиво ответил Сенин. – В принципе, это уже не мое дело.
– Вот и прекрасно. – Губернатор радушно улыбнулся. – Значит, можете теперь просто отдохнуть у нас, пока не подвернется попутный транспорт.
– Я так и думал, – улыбнулся в ответ Сенин. – Еще раз извините, что заставили вас беспокоиться.
На этом разговор закончился. Сенин вернулся в коттедж и заперся у себя в комнате. Ему хотелось побыть одному. Но он не смог почувствовать, что остался один – в комнате была «мочалка». За все эти дни ее наросло много, целые снопы лежали в углах. Сенин сначала поддал такой сноп ботинком, затем принялся выдирать большими клоками и швырять в корзину для мусора. Корзина заполнилась моментально, а «мочалки» меньше не стало. Он взял один пучок и внимательно рассмотрел. Похоже, снадобье Валенски еще не начало здесь действовать – волокна были живыми и такими же упругими, как всегда. Сенин завалился на кровать, положив себе на живот пистолет. «Сразу – в лоб, – подумал он. – Только войди ко мне – моментально вышибу мозги».
Впрочем, он, как никто другой, знал, что пистолет, автомат – это лишь побрякушки, иллюзия безопасности. Настоящее оружие человека – железная воля и холодный разум.
Вскоре в дверь аккуратно постучались.
– Кто там?
– Это я, открой, – раздался голос Ангелины. Сенин убрал пистолет за пояс и открыл дверь.
– Ну, привет, – расплылась в улыбке Ангелина. – Ты чего запираешься, боишься кого-то?
«В точку», – подумал Сенин.
– Извини, просто отдохнуть хотел.
Он сел на кровать. Она расположилась рядом, тут же положив руку ему на колено. Но жест был не интимный, а скорей дружеский.
– Ну, рассказывай. Где пропадал, чего делал.
– Да так, ничего интересного. Слетал между делом к начальству «на ковер».
– Бросил нас, никому ничего не сказал. Разве так можно?
– Торопился очень. А у вас тут как дела?
– По-старому, – махнула рукой Ангелина.
– Говорят, неведомые болезни вас одолевают?
– Какие болезни? А-а, ты про это… Да ничего там особенного. Мне док сказал, там что-то кожное. Корка какая-то появляется. Она заразная, как лишай, знаешь? Гриффины всех соседей заразили. Поэтому их и отселили, на всякий случай. Хочешь, возьми у меня мазь, если боишься.
– Я подумаю.
Ее взгляд упал на мусорную корзину, заполненную обрывками «мочалки».
– Всё маешься?
– А ты?
– Не знаю, я уже привыкла. Оно у меня как комнатное растение. Знаешь, надоело уже обрывать, пусть растет.
Она придвинулась поближе, и Сенин с неудовольствием подумал, что его сердце в какой-то момент забилось неровно.
– Ну, расскажи, чем занимался-то? – заговорщицки произнесла Ангелина. – Что там начальству про нас докладывал.
– Не волнуйся. – Сенин покровительственно улыбнулся. – Лично тебе ничего не грозит. Твоя работа признана высокопрофессиональной.
– А чья не признана?
– Ангелина, успокойся. Я туда не кляузничать летал, а просто доложил о результатах проверки. Скоро заберу своих ребят, и больше вы про нас не вспомните.
– Как это?! – возмущенно воскликнула она. Затем ее голос стал мягким, кошачьим. – Думаешь, у нас такая память короткая?
Она уже почти прижималась к нему, и Сенин начал нервничать. Его не покидало неприятное ощущение, что Ангелину подослали с разведывательными целями.
– Думаешь, мы бессердечные? – продолжала она. – Посмотри, как сердце у меня бьется. Вот здесь, слышишь?
Она уже совершенно бесстыдно расстегнула пару верхних пуговиц на рубашке и водила там своей рукой.
– Посмотри, не бойся…
– Ну всё, хватит, – не выдержал Сенин. Он поднялся и отошел к окну. – Извини, я устал и хотел побыть один.
– Ой! – вскрикнула Ангелина.
– Ну, что «ой»? – Сенин повернулся к ней и вдруг увидел, какое растерянное, даже испуганное у нее вдруг стало лицо.
– Только не это, – чуть не плача проронила Ангелина.
– Да что с тобой?
Она отвернула край рубашки. Над правой грудью Сенин увидел матово-розовое пятно, похожее на след старого ожога.
– У меня тоже началось. – Она вскочила, поспешно застегиваясь. – Я побежала к доку.
В дверях она задержалась, и Сенин увидел у нее в глазах совершенно натуральные слезы.
– Ты тоже иди, – сказала она. – Ты ведь рядом сидел.
После ее ухода Сенин со злостью врезал кулаком по двери. Черт подери, думал он, только приехал – и уже успел пообжиматься с заразной бабой. Очень вовремя!
Впрочем, по поводу болячек он быстро успокоился. Верилось, что доктора с этим делом разберутся в два счета. В конце концов, «рыбью чесотку» они вывели у него без особого напряжения. И Валенски в этих делах тоже не лыком шит.
И всё же упомянутой мазью надо поинтересоваться. На всякий случай.
Незадолго до ужина Сенин взял Вельцера и отправился в коммуникационный центр. Он попросил бойца подключить передатчик к видеоблоку, после чего выставил за дверь.
Безо всяких проблем он связался с «Миротворцем», после чего на экране возникло настороженное лицо капитана. По закону, капитан являлся командующим любой операцией, пока силы не высадились на поверхность планеты. Там уже в дело вступало наземное командование. Это правило соблюдалось и в частном бизнесе, и в государственных делах.
– Мы легализовались, – сообщил Сенин. – Здесь всё спокойно, и всё идет по плану.
– По какому плану? – подозрительно спросил капитан.
– По утвержденному, – с насмешкой ответил Сенин. – Инфицирование мы провели в первые же сутки, и антикультура, похоже, действует.
– И когда же она подействует?
– Ну, это мне неизвестно. Биотехник говорит, что требуется тридцать-сорок дней.
– А где он сам? Пусть он даст квалифицированную характеристику ситуации. От меня ждет отчета Сектор, я не могу говорить им «похоже» и «это неизвестно».
– Я постараюсь выходить на связь ежедневно и буду делиться всеми новостями. Мы только что прибыли, и сказать нам пока нечего. Не волнуйтесь, биотехник тоже перед вами выступит. Вы будете получать полную картину происходящего.
– Надеюсь, так и будет. У вас там точно всё в порядке?
«Абсолютно, – мысленно ответил Сенин. – Не считая того, что вся моя команда превратилась в оборотней, а у дамы сердца на коже появились следы неизвестной болезни».
На самом деле капитан не знал правды насчет «оборотней», да и никто на его корабле ее не знал. Разве что какой-нибудь особо доверенный представитель администрации.
– У нас всё в порядке, – сказал Сенин. – Вот, ужинать сейчас пойду. Ну, если вам интересно, тут какая-то кожная болезнь распространяется. Несколько семей заразились.
– Серьезная болезнь? – капитан заметно напрягся.
– Не знаю… Я видел какие-то пятна на коже.
– Ну, пятна – это еще не болезнь, – пренебрежительно поморщился капитан. – Не отключайтесь, для вас есть сообщение из Сектора.
Экран замигал, затем Сенин увидел изображение Макреева.
«Здравствуй, инспектор, – покровительственно улыбнулся тот. – Как видишь, всё у нас получается, всё происходит, как мы и задумывали. Скоро полетишь домой, обнимешь молодую жену. И не с пустым карманом. И если до сих пор думаешь, что мы плохие ребята – пересмотри свою позицию. Мы никого не убили, никого не ограбили и, что особенно важно, не оставили людей без помощи. Так что заканчивай скорее дела и наслаждайся жизнью. Твоя совесть чиста».
«Надо же, – удивился Сенин. – Даже прокламацию для меня заранее записали. Интересно, у них есть второй вариант? На случай, если ни хрена бы у нас не получилось?»
* * *
После ужина он сидел в своей комнате и листал каталог с яхтами. Послание от Макреева настроило его на чемоданное настроение. Перед глазами так и маячил образ большой фарфоровой чашки с какао. Уже хотелось считать дни, когда кончится эта экспедиция, когда большой и быстрый лайнер унесет его прочь от этой заледенелой тверди, где под землей копошатся тихие, но безжалостные убийцы с человеческими лицами.
Рядом стояла ополовиненная бутылка с настойкой которой Сенин разжился у заботливой Ангелины. Правда ему показалось, что она здорово обиделась, когда он взял бутылку, развернулся и ушел.
Надоело всё до чертиков. Пора в новый дом. В тепло. В тишину и покой. К чашке с какао.
Вошел Валенски – хмурый и подавленный. Присел где-то в углу и горестно вздохнул.
– У нас проблемы? – поинтересовался Сенин. Валенски вяло покачал головой.
– Устал я что-то сегодня, – безжизненно проронил он. – А ты чего один сидишь?
– А с кем мне сидеть?
– С кем-нибудь. Стемнеет скоро… сам понимаешь.
– Надоело уже бояться. – Сенин захлопнул свой каталог. Потом отхлебнул из бутылки. – Сам не знаю, кого боюсь. Есть он или нет – кто мне скажет?
– Есть, – упрямо произнес Валенски.
Сенин встал и открыл створку шкафа, где было зеркало. Критически осмотрел себя с головы до ног. Потом выхватил пистолет и направил в собственное отражение.
– Ты что делаешь? – испугался Валенски.
– Да ничего… – пожал плечами Сенин. – Упражняюсь в прицеливании по самому себе.
Он внимательно посмотрел своему отражению в глаза.
– Так вот ты какой, двойник-убийца, – медленно произнес он. – Сволочь проклятая… На-ка тебе пулю в лоб!
– Так не получится, – с сожалением улыбнулся биолог. – Ты не сможешь. Он не будет вызывать тебя на честный бой, он просто нападет сзади и проломит голову.
– Кто – он? Вот этот? – Сенин ткнул пальцем в зеркало. – Да его нет! Он просто мое отражение. Он ничто.
– Откуда ты знаешь, что его нет? – произнес Валенски с каким-то недобрым придыханием. – Ты же его видишь.
– Я вижу стекляшку. А в ней – отражение, которое ничем не может мне угрожать.
– А если может? А если отражения повсюду охотятся на людей и занимают их место? Мы ведь на этом свете ничего не знаем точно.
Сенин присел на кровать и удивленно посмотрел на Валенски.
– Тебе не кажется, – сказал он, – что мы все тут уже капельку сбрендили?
Он взял бутылку, подержал на весу и отставил в сторону.
– И даже не капельку. Вот, и на спиртное меня как-то подозрительно часто тянет…
Его взгляд упал на клоки «мочалки», торчащие по углам.
– Валенски, командование интересуется, когда подействует твое зелье?
– Уже действует.
– Да нет же. Гляди, пожалуйста, цветет буйным цветом. И нич-чего с ней не делается.
– Делается. Ты просто не видишь, она… она уже другая. Она умирает. – Биолог нагнулся, вырвал клок и поднес к самому лицу Сенина. – Вот, посмотри получше.
– Убери от меня, – сморщился Сенин.
У Валенски в этот момент было совершенно необычное выражение лица. Вдруг показалось, что он владеет некой сверхъестественной чувствительностью, которая позволяет ему насквозь видеть все травинки и знать, что делается у них внутри.
Вдруг он поднял на Сенина глаза, собрался с духом и сказал:
– Ганимед, вообще-то у нас проблемы.
– Та-ак… – процедил Сенин. – Конечно! Я просто знал, что без проблем не обойдется. Ну, говори.
– Я про эту болезнь…
У Сенина екнуло сердце.
– Ну, говори, не томи!
– Это мы ее привезли.
– Извини, не понял.
– Это мой грибок. Он почему-то поражает людей. Нет, не людей! Я хотел сказать, подражателей. В общем, через какое-то время тут будет полномасштабная эпидемия…
Валенски умолк, затравленно глядя на Сенина.
– Интересно, очень интересно. – Сенин нервно встал, прошелся по комнате. – Значит, вместо того чтобы убить грибницу, эта плесень отравит всё поселение?
– Почему «вместо»? Она уничтожит грибницу, в этом нет сомнений.
– А что будет с народом?
– А этого я пока не знаю. Но ты не волнуйся, тебе бояться нечего.
– Нашел, чем успокоить! Этого нельзя было предвидеть? Разве было неясно, что твой грибок подействует не только на «мочалку», но и на ее «плоды»?
– Нет-нет. – Валенски энергично замотал головой. – Я же не идиот, я знаю, что делаю. Мой грибок ориентирован на совершенно иную молекулярную схему. Подражатели – это фактически люди, споры просто не могут прижиться на их тканях. Им там, проще говоря, кушать нечего.
– Но оказалось, что очень даже можно покушать, так?
– Я не знаю, почему это происходит. Просто мистика.
– Мистика? В мистику я не верю. – Сенин остановился и вдруг заорал в полный голос: – Валенски, ты представляешь, во что мы вляпались?! Ты понимаешь, что мы натворили, гений хренов?
– Подожди, подожди! – Биолог поднял руки, словно защищаясь. – Еще ведь ничего не известно. Это всего лишь пятна на коже. Я только об одном прошу – не сообщай ничего на рейдер. Потерпи совсем чуть-чуть, пока мы не выясним хоть что-то!
Сенин сел.
– Так-так-так… – Он забарабанил пальцами по колену. – Вообще-то, местные врачи особо не паникуют. И еще Ангелина мне говорила, что есть какая-то мазь…
– Да какая мазь, какие врачи?.. – Валенски горестно всплеснул руками. – Что они могут знать, эти врачи, если даже я пока ничего не понимаю?
– Но какое-то лекарство в принципе возможно?
– В принципе всё возможно. Я, между прочим, только этим сегодня и занимался.
– Чем ты занимался?
– Посетил лагерь-изолятор, взял соскобы у больных. Сейчас препарат в термостате, завтра надеюсь получить опытную культуру. Тогда уже будем смотреть. Попробую сразу сделать вакцину. С врачами у меня полное понимание.
– Слушай, Валенски, надо сообщать, – твердо заявил Сенин.
– Умоляю!
– Что «умоляю»? Там специалисты, оборудование. Ты что – суперлекарь какой-то, в одиночку хочешь эпидемию остановить?
– Я не суперлекарь, я просто в курсе проблемы. От их специалистов здесь никакого прока, им всё равно придется идти по моему пути. А оборудование… Есть тут и оборудование. Разве что попроси своих ребят завтра перенести в клинику пищевой синтезатор из столовой.
– Пищевой синтезатор тут при чем?
– А какая разница? Синтез – он и есть синтез. – Валенски смотрел на Сенина с надеждой и ожиданием. Словно от него зависело что-то глобально важное.
– Не надо сообщать, – повторил он. И пересел ближе, заговорив быстрым шепотом: – Я сказал врачам, что болезнь принесла грибница. Даже показал соответствие на анализаторе. Они, кажется, верят. Они даже попросили, чтобы я изготовил биоцид для удаления грибницы из помещений. Они сами готовы ходить с распылителями. Понимаешь, что это значит?
– Я буду пока молчать, – сказал Сенин. – Завтра, может быть, послезавтра. Но если болезнь расползется, а вакцины не будет… – Он развел руками. – Понимаешь меня?
– Спасибо. – Валенски положил руку на сердце и прикрыл глаза. – Ты меня спас. Вакцина будет.
* * *
Ничего удивительного, что тем вечером Сенин допил свою бутылку до донышка. И утром проснулся с нехорошим гулом в голове. Он помаялся с полчаса и уже решил было пойти к врачам. Взять какую-нибудь таблетку от головы, а главное – узнать, как продвигаются исследования.
Но тут же одумался. Вовсе не к лицу офицеру службы безопасности идти и просить средство от похмелья.
Делать было совершенно нечего. Сенин нашел Гордосевича и, отведя в угол, тихо попросил:
– Своди меня на то место. – Боец сначала не понял.
– Ты говорил про тихое место, – напомнил Сенин. – Между трубами. Где копать было мягко.
В глазах Гордосевича мелькнуло удивление. Если не сказать тревога.
– А это зачем? Извиняюсь, конечно…
– Ну как же! Надо же навестить свою могилку. А то лежу там один-одинешенек, ни одна сволочь цветок не положит.
Гордосевич с сомнением пожал плечами, но отговаривать не стал. Они вышли на край поселения и вскоре оказались во дворике калориферной станции. Здесь было тихо, лишь едва-едва сипел теплый воздух в трубах.
– Вон там, – указал взглядом Гордосевич. – Мочалку даже отсюда видно.
В самом деле, огромная волокнистая борода уже обвила опору трубопровода.
Сенин подошел и, отпихнув ногой пушистую массу, присел на корточки.
– М-да, – вздохнул Сенин. – Не думал я, что на моей могиле эта поганая мерзость вырастет. Уж хоть бы березка…
Гордосевич стоял за спиной и молчал, кутаясь в бушлат.
– Глубоко он? – спросил Сенин.
– Нет, мы глубоко не копали, – отозвался боец. – думали, вдруг доставать придется. Еще и завернули хорошенько.
Сенин с минуту молча смотрел на перекопанную землю и ползущие из нее стебли.
– Я хочу взглянуть на него, – сказал он. – Сейчас.
– Может, не надо? – с тоской и надеждой вздохнул Гордосевич.
– Не хочешь – не помогай. – Сенин снял с пояса нож и начал осторожно разгребать им землю. Она и в самом деле была мягкой и податливой.
Гордосевич что-то пробормотал и отошел за угол станции. Впрочем, он тут же вернулся с короткой лопатой.
– Вот. У нас всё под рукой запасено.
Очень скоро лопата ткнулась в хрустящий пластиковый мешок. У Сенина бешено забилось сердце. Он разгреб остатки земли, ухватился покрепче и потянул мешок на себя.
Пластик натянулся и порвался. Под ним была какая-то сухая грязь – комки, чешуйки, серая рассыпчатая масса. Сенин поковырялся в ней ножом и наткнулся на нечто твердое.
Эта была кость. Обычная кость, скорей всего, ребро. Правда, она сломалась в руках, буквально рассыпалась на кусочки.
– Ну, вот, – разочарованно произнес Сенин. – Откуда пришел – туда и ушел. Опять я его не увидел.
На самом деле он был этому только рад. Он не знал, что почувствует, увидев самого себя мертвым и уже затронутым разложением.
На обратной дороге он обратился к Гордосевичу:
– Ты точно его видел?
– Ну, конечно. Как тебя сейчас.
– И это был прямо вот я? Точная копия?
– Я же говорю, мы сначала так и подумали, что это ты. Только Карелов не растерялся. А в чем проблема-то?
– Нет проблем. Но я ведь опять его не увидел. Мне всё никак не верится, понимаешь?
– Понимаю. И мне не верилось. Но я это видел, своими глазами. Не сомневайся, командир.
– А я всё равно сомневаюсь. Я хочу сомневаться.
После обеда Сенин потерял терпение и решил сходить в клинику. В лаборатории оказались знакомые лица – медицинское семейство Голбергов в полном составе. Однако они лишь быстро взглянули на него, тут же вернувшись к работе. Зато Валенски просто засиял.
Перед ним стоял стеклянный цилиндр на хромированном основании, за стеклом перемешивалась желтая жирно блестящая паста.
– У нас хорошие новости, – сказал биолог. – Мы узнали, как снижать интенсивность пятен на коже. Сейчас готовим мазь, чтобы хватило на всех.
– Хочешь сказать, вы уже сделали лекарство?
– Ну, еще не лекарство, но уже реальная помощь заболевшим. А вот это, – он кивнул на стоящие в термостате мензурки с мутной жидкостью, – это наша вакцина. Надеюсь, она будет готова к завтрашнему утру.
– И что, – недоверчиво проговорил Сенин, – эпидемия тут же закончится?
– Ну, почему «тут же», – поскучнел Валенски. – Вакцина – это же не лекарство, а профилактическое средство. Она вводится здоровым людям, чтоб не заболели. И, между прочим, нет гарантии, что она эффективно подействует. Разве можно быть в чем-то уверенными, когда речь идет об инопланетной микрофлоре?
– Что-то я не пойму. – Сенин потряс головой. – Будет лекарство или нет?
– Ну, я же объясняю! – Казалось, Валенски сейчас расплачется. – Мы уже на верном пути. Мы сделали мазь. И теперь проверяем, годится ли ее действующая основа для радикального лечения.
– Ах, вы на верном пути… – Сенин строго посмотрел на Валенски и поднял указательный палец. И очень тихо добавил: – Один день. У тебя еще один день, а потом я сообщаю командованию.
Валенски с покорностью опустил глаза. Затем украдкой обернулся на врачей и, взяв Сенина под руку, быстро вывел его из лаборатории.
– У меня есть еще новости, – торопливо зашептал он. – Я утром спускался на нижние уровни. Там уже много больных порослей. Грибница гибнет гораздо быстрей, чем я думал. А ближе к вечеру я займусь биоцидом. Завтра не меньше десятка людей с распылителями пройдут по поселению и уничтожат видимые ростки. Скоро всё кончится.
– Дай бог, – кивнул Сенин.
Вечером, проходя мимо дома Ангелины, он увидел в ее окнах свет. Посомневавшись немного, решил всё-таки зайти.
– Привет! – Она поднялась ему навстречу с дивана.
– Зашел поглядеть, как ты тут, – несколько смущенно произнес Сенин.
– А-а… А я думала, тебе еще бутылка нужна.
– Ну, зачем ты так? Лучше расскажи, как дела у тебя. Болячки сильно мучают?
– Нет, совсем не мучают. Да ты садись, чего стоишь.
– А в изолятор тебя не хотят отправить? – Сенин скромно устроился на стуле.
– Всех не изолируешь. Мне сегодня док сказал, что уже больше ста человек заражены.
– Сколько?!
– Ага, такие дела. Ты сам-то не боишься со мной тут сидеть?
– Я не боюсь, у меня иммунитет. Слушай, там какую-то мазь новую сделали…
– Я знаю, мне уже принесли. Знаешь, помогает.
– Всё будет в порядке. Мужики работают день и ночь. А биолог у нас вообще головастый. Сказал, что уже завтра будет вакцина.
– Надеюсь. А знаешь, старший док ведь тоже заражен.
Они помолчали. Потом Ангелина хитро улыбнулась.
– Ган, может, ты всё-таки за бутылкой зашел?
– Ты настаиваешь? – улыбнулся в ответ Сенин.
– Почему бы нам не посидеть, как тогда? Знаешь, я всё время вспоминаю тот вечер.
Сенин не стал распускать слюни и врать, что он тоже всё это время не находил себе места. Он просто коротко кивнул.
– Только ты меня не трогай сегодня. Сам понимаешь… – Она с сожалением улыбнулась. – Просто поговорим.
И снова Сенин кивнул. «Сопьюсь я тут», – горестно подумал он.
* * *
Был уже поздний вечер, когда он вышел из дома Ангелины. Зябко поежился на крыльце, запахнул плотнее бушлат и бодро зашагал по хрустящему снегу.
Через минуту ему стало не по себе. Показалось, что кто-то осторожно крадется сзади. «Это уже паранойя», – со злостью подумал Сенин.
Он всё же остановился, прислушался. Естественно, ничего подозрительного не услышал. Доносились лишь приглушенные голоса, хлопанье дверей, шум припозднившейся машины.
В ту же секунду его посетило чувство, именуемое в просторечье «дежа-вю». Всё как будто повторялось. Уже был такой же холодный вечер, свет в чужих окнах, и он возвращался в темноте от Ангелины. И тогда же произошла странная встреча с испуганным голым человеком…
Сенин поежился. Уж очень ему не хотелось сейчас никаких странных встреч.
Он возобновил движение. И почти сразу же настолько явственно ощутил слежку, что сердце бешено застучало. Кому, спрашивается, нужно следить ночью за идущим домой путником?
Только один ответ мог быть на такой вопрос…
Сенин, покрываясь испариной, сунул руку под бушлат и нащупал пригретую рукоять пистолета. Расстегнул посвободнее «молнию», чтоб легче было доставать. Теперь он шел, стараясь наступать как можно мягче. Он не хотел, чтобы хруст снега заглушал то, что происходит вокруг.
«Точно, паранойя», – подбадривал он себя, но легче не становилось. Впору было прятаться в любом людном доме, связываться со своими и просить встретить. Вот смеху-то будет…
«Что он со мной сделает? – лихорадочно думал Селин. – Как он может меня взять, откуда подойдет, чем ударит?»
Ему не думалось. Мозг не работал, всё заполняло древнее, как жизнь, чувство опасности. Никаких мыслей, никакой логики – только слух, зрение, мышцы.
Он представил, как придет домой и начнет потешаться над своими маниакальными страхами. Однако выходило не смешно.
И снова сзади пришел неуловимый толчок тревоги: то ли едва слышимый звук, то ли быстрое движение. Сенин обернулся, одновременно выхватывая пистолет, и начал отступать спиной к ближайшему дому.
Он едва не упал на крыльце, потом нащупал ручку и толкнул дверь. В темном тамбуре что-то грохнуло.
– Кто там? – раздалось из-за дверей.
Сенин поспешно спрятал пистолет. Дверь приоткрылась, в тамбуре стало светло. Какой-то человек в домашнем комбинезоне выглянул из теплой прихожей и удивленно уставился на Сенина.
– Что-то случилось? – спросил он.
– Нет-нет, – быстро успокоил его Сенин, справившись с дрожью в голосе. Он представил себе, как сейчас выглядит – нервный, перепуганный, в расстегнутом бушлате. – Я просто… Мне… мне нужен фонарь. Не одолжите на минуту? Я там кое-что обронил в снегу, не могу найти.
– Фонарь? Конечно, одну минуту… – Человек вынес ему большой мощный фонарь.
– Спасибо. Если вы не против, я завтра утром занесу.
– А, забирайте себе. Здесь этого добра хватает.
Сенин вдруг заметил, что у хозяина дома опухшие, неестественно красные глаза. Казалось, он только что горько плакал.
– Простите, – осторожно сказал он. – А у вас-то всё в порядке?
– Да как сказать… – вздохнул человек. – Дочка заболела. Этот лишай, знаете?
– Знаю. У врачей есть какая-то новая мазь…
– Да, нам дали мазь. Немного помогло. Только она всё равно себя плохо чувствует. Целый день лежит – не ест, не говорит.
– Скажите ей, что скоро будет лекарство.
– Да, нам уже обещали…
Сенин вышел на крыльцо и остановился. Вновь была пустая полутемная улица. Сейчас его спину защищала стена дома, но нужно идти дальше.
«Что он может сделать? – мучительно думал Сенин. – Вот я иду по середине улицы. Улица худо-бедно освещена. У меня пистолет и фонарь. Я прислушиваюсь. Я могу кричать при малейшей опасности. Где мое слабое место?»
Он представил, как приближается к крыльцу своего дома. Ускоряет шаги, перестает прислушиваться, видит только спасительную дверь, переходит на бег… Вот и слабое место. Испуганного бегущего человека взять легче всего. Потому что он слеп и глух. Он не бережет спину.
«А ведь он точно так же думает, – пришло вдруг в голову. – Он такой же, как я, и знает все мои слабые места. Но это значит, что я тоже знаю его слабые места?»
Сенин признал, что выдумка с фонарем оказалась не самой удачной. Надо было сказать, что подвернул ногу, и попросить проводить его. Но кто ж виноват, что правильные мысли приходят с опозданием? Да и не стоит лезть к этому человеку с просьбами, у того сейчас свои проблемы.
Он наконец решился идти. Но сначала оторвал от бушлата кусок шнуровки и сделал петлю на пистолет. Теперь его просто так не выронишь и не выбьешь.
С трудом подавляя желание припуститься во весь дух, он двинулся по середине улицы. Ничего не происходило, никто не метался по темным углам, и ничьи злобные глаза не глядели из подворотен. Сенин заставлял себя не расслабляться.
Наконец показался дом. Свет в окнах манил, умолял двигаться быстрее. Сенин невольно поддался, совсем чуть-чуть. Вот до крыльца осталось два десятка шагов, десять, пять…
Он взбежал на крыльцо и уже почти рванул на себя дверь, но тут мощный удар в лицо откуда-то сбоку и сзади швырнул его через перила обратно на снег. Жалобно звякнул фонарь. Сенин, ничего не видя, перекувырнулся, встал на колени и поднял над головой руки, чтоб защититься от следующего удара. Пистолет никуда не делся, он болтался на шнурке, но подтянуть его быстро и точно не было возможности.
От падения дыхание перехватило, он не мог даже крикнуть. Он ждал нового удара, но вместо этого его горло оказалось зажатым в сгибе руки нападающего. Он почувствовал, что его куда-то быстро волокут. Бушлат задрался, в штаны тут же набился холодный снег.
Сенин вдруг понял – руки свободны! И хотя при удушающем приеме от них немного толка, был другой шанс. Он дернул правой рукой, пистолет на шнурке подпрыгнул и сам влетел в пальцы.
Выстрел раскатился по окрестностям гулким эхом. Сенин не видел точно, куда стреляет, в его положении о прицельной стрельбе и речи быть не могло. Однако его тут же отпустили. Он извернулся, вскочил и со всего маху ударил ногой в темное пятно, что шевелилось рядом. Пятно издало приглушенный вздох и отвалилось назад.
Сенин отскочил, выставив перед собой пистолет. Глаза кое-как видели, он уверенно держал врага на прицеле. Через секунду глаза стали видеть лучше. И тогда у Сенина мурашки пошли по спине…
Он видел самого себя. Казалось, трудно было узнать кого-то в этом заросшем субъекте, завернутом в драное тряпье. Но Сенин видел уже не глазами, а всем своим существом. Он видел себя. Не двойника, не отражение, не биологическую копию. Именно себя.
И речи быть не могло о том, чтобы нажать на курок. Нельзя выстрелить в себя – в свои же переживания, воспоминания, надежды, мечты. Невозможно, противоестественно, преступно.
Сенин чувствовал, что он сам лежит сейчас в снегу, с окровавленной головой, под прицелом пистолета. Сердце сжималось от жалости к самому себе. Собственные губы бесшумно молили о пощаде.
Между тем подражатель пришел в себя. Он, не отрывая от Сенина настороженного взгляда, протянул руку в снег – там лежала ржавая металлическая полоса с набалдашником.
Сенин подался назад. Он знал, что сейчас произойдет, но по-прежнему не смел стрелять.
Подражатель начал медленно подниматься…
– Кто здесь?! – донесся окрик от крыльца.
По ступеням застучали ботинки. Подражатель затравленно обернулся, затем отшвырнул в сторону свою железку и мгновенно исчез в темном проходе между заборами.
– Кто здесь? – снова прозвучал голос, теперь уже совсем рядом. – Командир, ты?
– Гордосевич, – с облегчением выдохнул Сенин. – Ты не представляешь, как ты вовремя.
Гордосевич с испугом смотрел на командира – растрепанного, облепленного снегом, с окровавленным лицом, да еще с пистолетом в руке.
– Это ты стрелял, командир?
– Я стрелял. Шастает кто-то по подворотням… Какая-то нечисть.
– Нечисть? – недоверчиво проговорил Гордосевич.
Они прошли в дом. Сенина трясло и колотило. У себя в комнате он быстро содрал с себя одежду, умылся, промокнул салфеткой ссадину на скуле. Руки ходили ходуном. Гордосевич молча стоял рядом, казалось, он просто не смеет оставить командира в таком состоянии.
– Это был он? – спросил наконец боец
– Он, – кивнул Сенин. – Свиделись.
Гордосевич подхватил автомат и шагнул к двери.
– Я его догоню.
– Кончай! Всё равно не догонишь, остынь.
Он упал в кресло, пытаясь совладать со всё еще трясущимися конечностями.
– Может, выпить принести?
– Нет, – замотал головой Сенин. – Не могу. Ничего не могу. Представляешь, он такой же, как я. Совершенно такой же.
– Ну, да, похож. Я же говорил.
– Да нет, не похож. Он абсолютно такой же. Он так же двигается, так же мыслит… Всё получилось, как я и думал. Я всю дорогу шел и озирался. Только у самой двери сорвался, голову потерял, побежал – вот тут он меня и накрыл. Я ведь знал, что так и будет, и всё равно не уберегся.
– А по-моему, уберегся, – возразил Гордосевич.
– Ну, да, конечно, – согласился Сенин. – Я всё-таки был готов к удару. Видимо, дернулся в последний момент, ушел в сторону, поэтому он и не смог меня завалить с первого раза. Предупрежден – значит вооружен, помнишь?
– Помню. А что ж ты его не добил? Промахнулся, что ли?
– Я в него не стрелял. Даже не пытался.
– Как так? – искренне удивился Гордосевич. Сенин задумался. Попробуй объясни человеку, каково это – стрелять в самого себя.
– Не знаю, – сказал он. – Я просто не смог.
– Вот, значит, как, – задумчиво изрек боец. – Получается, командир, что и ты бздишь, когда страшно? Извиняюсь, конечно…
– Все бздят, когда страшно. Уж поверь. А знаешь, я понял, почему они укокошили полторы тысячи человек, а никто даже пикнуть не успел.
– И почему?
– Чтобы уничтожить врага, нужно знать его, как самого себя. А они – знали. Именно как самих себя, понимаешь?
– Кажется, да. А может, и нет. Я ведь не такой, сам знаешь.
– Вот и радуйся, Гордосевич. Твое счастье…
Назад: Часть 1
На главную: Предисловие
