Глава 13

Под конец первого дня скитаний Петрович возненавидел красный цвет. А на следующий день не осталось сил даже и на ненависть.

Силу его духа здорово подрывало то, что все произошедшее с ним казалось абсолютно непостижимым. А значит – страшным.

Он хорошо помнил, как тихими шагами крался по полутемным галереям, как прислушивался и как шарахался от гомобов, а они от него…

И как потом услышал знакомое низкое урчание, от которого похолодело в груди. Как заметил на стене тень массивной туши, как метнулся в ближайшую дверь и оказался в полной темноте. Там налетел на что-то, упал, вскочил, снова что-то задел…

А дальше – непонятно.

Какой-то вихрь, яркие вспышки, свист… И странно знакомое ощущение, словно в тело воткнули миллион ледяных иголочек.

Петрович, как ни силился, не мог вспомнить – каким невероятным образом он оказался под ярким солнцем, на дне огромного карьера, присыпанного красноватой глиной.

Рядом громоздились обгорелые железяки, они еще дымились. И больше ничего.

Огнемет пришлось бросить – слишком тяжелый и неудобный, он мешал карабкаться по стенке котлована. А вот кругляш Петрович оставил. Неизвестно, кого придется встретить по пути.

Наверху его не ждало ничего утешительного. Только красная степь, изрытая разнокалиберными воронками и впадинами.

Петрович перевел дух и пошел, стараясь, чтобы солнце светило точно в спину. Он выбрал это направление просто так, почти произвольно, всего лишь хотелось, чтобы не слепило глаза.

Красный цвет, господствующий здесь, быстро стал раздражать. Петрович иногда даже закрывал ненадолго глаза и продолжал так идти.

Ему повезло в одном: в некоторых впадинах на дне имелись небольшие озерца. На вкус – вода как вода.

Но спускаться к ней, а потом карабкаться обратно приходилось, расходуя силы. Между тем сил у него не прибавлялось. Брать их было попросту неоткуда. И запасти драгоценную воду было не во что.

Первую ночь он провел рядом с таким озерцом. Чтобы поутру хорошо напиться, хотя бы на полдня.

Ночью было страшно. И не потому, что загадочная опасность бродила где-то рядом – наоборот, стояла полная тишина. Воистину мертвая тишина. Это было непривычно и неприятно человеческому восприятию.

Петрович долго не мог заснуть. Он смотрел в черное небо, где блуждали загадочные огоньки. Их он совсем не боялся.

На следующий день его настигло чувство голода. Он пытался жевать сухую траву, чтобы просто приглушить гложущую пустоту внутри. Но силы таяли, а в этих силах сейчас была вся его жизнь.

Теперь он время от времени садился на глину и расслабленно отдыхал, закрыв глаза. Жизнь возвращалась, мышцы оживали, но совсем ненадолго.

Вторая ночь – и чувство полного опустошения. Утро не принесло легкости.

Петрович размял ноги, почти не отдохнувшие за ночь, и побрел дальше. Окружающий мир менялся. Красного становилось меньше, зато больше попадалось крупных камней, пучков зеленой травы, равнина становилась волнистой.

Котлованы больше не встречались. И вода уже не попадалась ни в каком виде. Петрович старался не думать об этом.

Солнце было почти над самой головой, когда он неожиданно споткнулся и упал на четвереньки. Он вдруг понял, как тяжело на этот раз будет вставать.

Перед глазами что-то шевельнулось. Это была ящерица – широкая и плоская, почти как ладонь. Она крутанула чешуйчатым хвостом и забилась под камень. Хвост, впрочем, остался снаружи.

Петрович смотрел на него, стоя на коленях, и думал: какой она может быть на вкус? Хорошо, если мясо окажется чистым, упругим, словно у вареного кальмара. А если там что-то слизистое и вонючее, как личинка колорадского жука?

Что бы там ни было, поймать ящерицу он все равно не смог. Она спряталась под землю, едва он пошевелился.

Правда, осталась надежда, что в крайнем случае рядом есть спасение от смертельного голода.

Слабенькая надежда и сомнительное спасение…

Вечером, когда солнце отбрасывало длинные неказистые тени, а ноги почти отказывались повиноваться, Петрович увидел что-то на горизонте.

Издалека это было похоже на древние руины. В любом случае место могло оказаться удобным для ночлега и отдыха. Петрович решил дойти, пусть даже ноги отвалятся от усталости.

Он двигался медленно, но с каждым шагом понимал, что ошибся. Это были вовсе не руины и уж тем более не камни. Солнце уже село, стало заметно темнее, а там впереди зажглись два огонька.

И еще – ветерок донес запах жареного мяса. Очень слабый, мимолетный, но Петрович точно знал, что не ошибся. Пахло едой.

Он, насколько мог, прибавил ходу. А что его там ждет – спасение, рабство или смерть, – он уже как-то не задумывался. Просто шел.

Наконец все встало на свои места. Перед ним было огороженное мощным забором поселение. Небольшое – домов, наверно, на двадцать.

Ворота были закрыты, но едва Петрович к ним приблизился, навстречу вышел полнокровный здоровячок с огнеметом на ремне. В руке он держал краюху хлеба с куском мяса, от которых энергично откусывал.

– Здорово, муммо! – воскликнул он. – Как дела, откуда топаешь?

– Я… из Ширы… – Петрович пытался справиться с собственным языком – распухшим и шершавым.

– Откуда? Из Ширы? – Здоровяк легко рассмеялся. – И давно идешь?

– Я… два дня…

– Два дня! – тут уж незнакомец просто захохотал, хлопая себя по ляжке. – Быстрый ты, ничего не скажешь. А что у нас-то надо?

– Мне бы… это… поесть.

– Ну, так бы и говорил… – проворчал здоровяк и приоткрыл половинку ворот. – Заходи, накормим. А вообще куда движешься?

Петрович развел руками:

– Никуда. Просто иду.

– Счастье ищешь? Ну-ну, ищи. А честно поработать не пробовал? У нас вроде помощник на кухню нужен – ты как?

От голода, а еще больше от чувства близкой еды Петровича просто скрутило. Он даже ответить толком ничего не смог.

Через пять минут он сидел на пеньке возле кухни и глотал горячий суп, заедая его огромной краюхой. Говорливый здоровяк был рядом. Его звали Туф, он был дежурным по заставе.

Петрович уже успел узнать, что попал на одну из застав Торговой гильдии, что сторожевиков у них хватает, а работать по хозяйству никто не хочет, что женщин на заставе всего пять, поскольку их сюда калачом не заманишь. И еще, что с едой тут всегда полный порядок – торговцы своих защитников не обделяют.

Наконец Петрович отставил пустую тарелку, проглотил последние крошки хлеба и, обессиленный, прислонился к стенке кухни.

Туф продолжал что-то весело рассказывать, похоже, у него давно не было столь благодарного и молчаливого слушателя. Подошли еще несколько сторожевых, всем было интересно поглазеть на незваного гостя и посмеяться над его рассказом про двухдневный переход из Ширы в Дервейг.

И вдруг в голове Петровича словно щелкнул выключатель. Сказались сытость, отдых, чувство облегчения после долгих мытарств. Какие-то тонкие механизмы заработали по-другому в уме, в памяти – и осколки сложились в картинку. Да такую ясную, что Петрович поразился – как он раньше ее не видел. Все же понятно!

Он поспешно повернулся к Туфу.

– Вы скажите там своим, старшим, – запинаясь, проговорил он, – беда будет. Страшная беда, люди погибнут, много людей…

Сторожевики, которые только что весело хохотали, уставились на него с удивлением.

– Я сам видел, – продолжал Петрович. – Гурцоры в подвалах выращивают разных страшилищ. И переправляют их, куда хочешь, как по почте. Я и сам так же переправился. Здоровьем жены клянусь, все правда. Все своими глазами видел. Там целый подземный зоопарк, и за каждой дверью – по чудовищу. Жуткие! Гурцоры их сами боятся…

Петрович осекся. Сторожевики больше не смеялись. Они смотрели на него с жалостью.

– Говоришь, из Ширы пешком пришел, – изрек Туф и похлопал его по плечу. – Ты не переживай. Дорога дальняя, трудная, мало ли что почудится…

– Да правда же, клянусь вам, чем хотите!

– Все нормально, муммо! Ты отдыхай. Все будет нормально.

Как-то очень быстро, всего за полдня, Петрович обжился на заставе. Уже назавтра он бодро бегал за водой, чистил овощи и таскал ведра с углем для кухни. Настроение было не то чтобы радужное, но все-таки небезнадежное.

В это время обитателей заставы насчитывалось всего-то десятка два – дежурная смена и обслуга. Основная часть сторожевиков разъехалась по патрулям, либо сопровождала караваны. Работы было немного, жизнь представлялась по-санаторному праздной.

Петрович чувствовал, что и в голове у него устанавливается какой-то прежний порядок – добрый, спокойный и деловой. Раньше, когда за стеной выли ночами адские чудища, об этом и речи идти не могло. Прошлое казалось жутким сном, после которого просыпаешься со вздохом облегчения.

Его по-прежнему грызла мысль про Гостиницу и адские опыты под землей. Петрович волевым усилием гнал эти переживания прочь. Он справедливо полагал, что это совершенно не его ума дело.

…После чудесного обеда Петровичу поручили ответственное задание – оттащить за территорию, в помойную яму, бак с очистками и объедками.

Бак был легкий, Петрович сделал все шутя. Вытряхнув последние кусочки, он уже собрался возвращаться, как вдруг взгляд зацепился за что-то там, на дне ямы.

Он даже встал на колени, чтобы получше рассмотреть.

В метре от него, среди прелой кожуры, костей и старого тряпья, лежала самая обычная, заношенная и потрепанная кроссовка «Найк».

Обратно Петрович несся как ветер, чуть не забыв про бак. Возле ворот он увидел Туфа, тот по обыкновению весело болтал с двумя приятелями-сторожевиками.

– Слышь, а это у вас откуда? – Петрович потряс в воздухе кроссовкой.

– А что это? – Туф пригляделся и поморщился. – Понравилось? Ну, носи на здоровье!

И все трое беззлобно расхохотались.

– Откуда это тут? – чуть не плача повторил Петрович.

– Да откуда ж нам знать, муммо? Мы за всякий хлам в помойке не в ответе.

– От людей осталось, – припомнил один сторожевик. – Были у нас тут двое…

– Кто? Где они? – у Петровича бешено колотилось сердце.

– Да кто ж упомнит?

– Один вроде из самой Академии, – припомнил второй сторожевик. – Кажется, даже магистр. А с ним еще паренек какой-то.

– Какой? Как зовут?

– Да кто их знает? – развел руками первый сторожевик. – Были – ушли.

– Может, командир помнит, – предположил второй сторожевик. – Вроде он с ними разговаривал. Вернется, спросишь, муммо.

Петрович опустил голову и побрел прочь. Через минуту он уже сидел один в закутке между угольным сараем и забором. Он думал, он пытался собраться с мыслями, но те затеяли чехарду и принялись перескакивать с одного на другое.

Петрович сидел неподвижно на старом перевернутом ведре и не сводил глаз с кроссовки «Найк», лежавшей перед ним.

«Все будет нормально, муммо. Все будет нормально…»

Влад спустился по лестнице и вошел в низкое полуподвальное помещение, буквально потонув в сыром, затхлом воздухе.

– Может, я рядом постою? – спросил охранник.

– Не надо, будь снаружи.

В углу темной комнаты со сводчатым потолком суетливо зашевелился человек. Влад подошел чуть ближе, присел на узкую влажную скамейку.

– Ну что, поговорим?

В ответ ему послышалось тяжелое сопение.

– О чем теперь говорить? – наконец подал голос сержант. – Все ведь уже решено.

– Нет, пока ничего не решено. Решений много. Ну, вернее, несколько.

– По мне – все одно… полная овуляция…

– Зачем ты это сделал, гаденыш? – Влад держался спокойно, волна злости схлынула еще вчера.

Лисин вновь засопел.

– А почему я не должен был это делать? Какая мне разница? Мне платят деньги – я работаю. Все!

– Молодец, конечно, хорошо работаешь… У вас в ментуре все такие?

– Да при чем тут ментура? – Лисин едва не заскрежетал зубами. – Тут нет никакой ментуры! И законов тут нет, и друзей, и справедливости – ничего нет! Тебе тут хоть раз кто-то доброе дело сделал?

– Да, не раз. Тот человек, которого ты убил.

– Значит, повезло тебе. Мне никто добра не делал и не желал. Только Марго! Да еще кучка уродцев, которые прятали и кормили в пещере, но и они делали это из-за страха. Ни одной живой душе нет дела, где я и что со мной. Так почему я должен кого-то жалеть?

– А если б ты знал, что Аматис мой друг? Тоже не стал бы жалеть?

– Давай без «если». Самая бесполезная вещь – все эти «если». Знал бы я, что тебя встречу и что все так повернется… Ну, что теперь-то говорить?

– Есть о чем говорить, сержант. Про того, кто тебя нанял, мы и будем говорить.

– Нечего тут рассказывать. – Лисин отвернулся. – Очередной мутный крендель с мешком денег. Пришел из ниоткуда, ушел в никуда… Знал бы что – я бы рассказал, мне не жалко.

Влад молчал, глядя в пустоту. Он переставлял в голове какие-то мысли, что-то пытался из них собрать, но все впустую.

– Как-то по-дурацки все получилось, – произнес он наконец. – Обидно. За тебя, мудилу, тоже обидно. Знаешь хоть, что тебя ждет теперь?

– Представляю, – фыркнул Лисин. – Хранилище какое-то, ну, и другие приколы.

– Да уж, приколы… Признайся хоть, сколько душ успел загубить?

– А ты прокурор, чтоб я тебе признавался?! – вызывающе прошипел Лисин.

– Я сейчас больше, чем прокурор. Я и палач, и адвокат, и судья… смотря, как дело повернется.

– И как ты его собрался повернуть? – Сержант цедил слова. – Я так понимаю, отомстишь за кореша? По полной программе, да?

– Тебе, дубина, мстить не за что. И ты бы не шипел меня, на всякий случай. Ты еще жив по одной причине – я так хочу. Нас и так здесь немного.

Лисин несколько секунд молчал, соображая.

– А что, – уже спокойно произнес он, – есть предложения?

– Для тебя есть два пути, – объявил Влад. – Первый – оставить тебя здесь. Второй – отдать полиции. Какой нравится?

– А как насчет третьего способа? – вкрадчиво проговорил сержант. – Выпустить меня. Помочь уйти, а? Все-таки свои люди.

– Это худший из всех вариантов. Не проживешь и дня. Обещаю.

– Да ты плохо меня знаешь! – заносчиво воскликнул сержант, но Влад его остановил.

– Знаю я тебя или нет – это никому не интересно. Я другое знаю. Угадай, почему тебя так легко поймали.

– А чего угадывать? Крил у меня вдруг взбесился, сбросил на землю, сам на меня грохнулся, а тут ваши амбалы… Если б не это, видали бы вы меня!

– Ответ неправильный. Крил твой не сам по себе упал. Мы ж потом посмотрели. У него сухожилия подрезаны.

– И кто ж их подрезал? – Похоже, Лисин был действительно потрясен и испуган.

– Это тебе лучше знать, сержант. Но главное ты понял. Живым ты не нужен никому. Почти никому. Только мне, да и то я сомневаюсь.

– Но… как же так? Они мне деньги заплатили заранее! Кучу денег! Я ж клялся, что ни слова – никогда и никому.

– Можешь спокойно нарушить клятву, тебе не поверили. Да и не собирались. А деньги твои вернутся тому, кто их дал. Короче, дебил ты, Лисин. И развели тебя, как сопливую восьмиклассницу. Умойся.

Некоторое время сержант только пыхтел и что-то досадливо бормотал. Наконец переварил услышанное.

– Ты ж не просто так со мной базаришь? – ядовито произнес он. – Какие предложения? Может, еще кого замочить? Так я могу.

– Может быть… – пожал плечами Влад. – Но я о другом. К тем трем вариантам у меня есть четвертый.

– Ну, говори. – Было видно, что Лисин не верит ни в какой благоприятный исход.

– Я заберу тебя с собой.

– Опа! Куда это?

– Да тебе какая разница? Будешь жив, сыт и одет – что еще надо?

– Точно жив?

– Я буду за тобой присматривать. Но легкой жизни не обещаю. Если в дороге тебе все-таки снесут башку – сильно не расстроюсь, сам понимаешь.

– И что, тебе это разрешат? – ухмыльнулся Лисин. – Просто так отпустят меня с тобой?

– Я теперь сам себе разрешаю, сержант. Перед тобой сидит не хрен собачий, а Просвещенный магистр Влад ре Самохин, гражданин Керии.

– Надо же! Быстро ты приподнялся… Сам или помог кто?

– Ты помог, скотина. И хватит об этом. Через сут-ки я выезжаю в Вантал, столицу Мира. Ты едешь или остаешься?

– Еще спрашиваешь! Разве есть выбор?

Через секунду Лисин вдруг спохватился:

– Постой-постой, куда мы едем? В столицу?

– Да, а что? Приходилось бывать?

– Нет, не приходилось… – Лисин вдруг растерялся. – Слушай, нельзя в столицу.

– Что еще за новости?

– Нельзя, говорю! Я тебе одну вещь скажу. Только учти, мне за это глотку порвать могут.

– Тебе ее и так любой с удовольствием порвет. Говори.

Лисин, сбиваясь и путаясь, рассказал про встречу с бывшим полицмейстером Ашоли. И про их прощальный разговор – про заговор, про намечающуюся гибель столицы, про полчища врагов, умеющих моментально перемещаться куда угодно.

Влад слушал его со странной улыбкой.

– Все-таки не зря ты мне попался, чудило. Все сходится. Теперь я точно знаю – мне обязательно нужно попасть в Вантал. И чем быстрее, тем лучше!

…Однообразная обочина ползла мимо, как бесконечная лента. Лишь иногда ее прерывала небольшая речушка, или дворик придорожного трактира, или какая-нибудь пыльная развалина, пережившая, наверно, тысячи поколений живых.

Справа на скамейке сопел Лисин – измученный переживаниями, он уснул сразу, едва самоход выкатил на дорогу.

«Зачем оно тебе надо?» – бурчал сержант, когда они только собирались в путь.

Влад не смог толком ответить. Проронил только что-то вроде: «Тебе не понять».

Теперь он спрашивал это у себя. И чем больше думал, тем лучше понимал: иногда не человек выбирает себе дорогу, а совсем наоборот, дорога – человека. Иногда не ты идешь к цели, а наоборот – цель ищет тебя. Нужно только ждать и прислушиваться к скупым советам, которые дает судьба.

Пальцы размеренно поглаживали звезду магистра, висящую на груди под одеждой.

«Все будет хорошо, дружок. Все будет хорошо…»