— Где этот простой логик? Пусти. Я сейчас ему морду бить буду! Ворвавшийся Осис крутнулся по комнате, заглянул в другую, бросился на балкон.

— Куда своего умника спрятал? Дай пройти.

Секира со свистом чертила в воздухе серебристые кресты, не давая Осису проскользнуть на кухню. Бруно берег дыхание, молчал и продолжал отрабатывать знаменитый, способный сокрушить любую защиту, крестный удар монахов-вечников.

Вскоре свист исчез. Вспышки крестов стали реже. Теперь в паузах между ними визкап успевал вставить по два слова.

— Ушел Боно. Полстэлса тому. Что случилось?

— То. Звоню Линке, а она только квохчет сквозь слезы: «Боно, Боно ушел!» Умненькая оранжевая сволочь — наобещал и смылся. А я предупреждал ее, не связывайся с придурком.

— Он гений.

— Вот-вот, с гением.

— С тобой-то что?

— А!

Махнув рукой, Осис рухнул в кресло. Бруно тут же отставил секиру и перешел к дыхательным упражнениям. Он ждал от младшего вицера объяснений по поводу его алого уха, болтающегося погона и вырванной с мясом пуговицы на мундире.

— Такие у нас нынче карнавалы. Эти йози на своем боге и Новой Стене совсем свихнулись. Озверели. На Службу бросаются, словно хороги. Хорошо, знакомые полицейские мимо шли, я даже пуговицу успел подобрать. Тут меня эти боголюбцы и пригрели, — Осис потер ухо. — У тебя иголка с ниткой найдется? Что ты все на биоком смотришь? Звонка ждешь?

— Найдется. Держи. Теперь мне все понятно. Решил отыграться на бедном логике?

— М-м-м, — выплюнув нитку, Осис стал втолковывать другу, — допекло! Там йози, тут Линка плачет. И было б из-за кого! Корчит из себя гения, а коснись чего-нибудь конкретного — ничего не знает. Все — в общем.

— Так ведь у Боно узкая специализация — общие вопросы.

— Я и говорю: ничего не знает, все ломает.

— Это в тебе аэромеханик возмущается.

— Нет, раз ты гений, так ответь на конкретные вопросы. Когда я стану генералом? Какая из кобылок первой придет? К чему прислушивается Гериад? Тогда и задирай нос.

Бурча, Осис закончил шитье. Проверил его крепость. Оставшись довольным, спросил:

— Как дела у тебя? Говорят, что тебя сегодня утром к Лемсонгу вызывали. Что-то важное?

— Сам понимаешь.

— Новое задание?

— Как тебе сказать… — Немного подумав, Бруно продекламировал в меру своего таланта:

Ночью два пути сверкали передо мной,

Пытал я судьбу: какой из них ведет к счастью?

Но оба оказались лунными дорожками на воде.

— Опять стишки. Не люблю. А если что-то секретное, так и скажи. Пока. Пойду Линку успокою. Пусть радуется, что не нашел я ее придурка.

Когда младший вицер ушел, Бруно запер дверь и самым неестественным образом кашлянул. Из-за двери туалета осторожно высунулась оранжевая голова.

— Можешь выходить, — сказал визкап, снова берясь за секиру.

Логик выбрался из туалета, проверил замок входной двери.

— Поверь, Бруно, перед Линкой я не виноват. Она просто не хочет понять специфику моей работы. Мне ясная голова требуется, а рядом с юбкой…

— Я понимаю. Забудь. Ты о чем-то важном хотел поговорить.

Привычная солнечная улыбка вернулась на лицо Боно. Перемена темы его обрадовала, он ухватил с полки каменного божка и устроился в мягком кресле.

— О чрезвычайно важном. Только скажи, зачем ты себя так истязаешь? Топор, бицепсы — разве все это может пригодиться для жизни в Будущем?

— Время здесь ни при чем. Джагри — дар, дар — это ноша. И давай к делу.

— Помнишь поездку в горы? Тогда ты сочинял трактат, готовился к докладу, мучился пустыми фантазиями, и я не рискнул звать тебя в сотрудники. Три месяца назад, в затмение, я уже хотел поговорить всерьез, но помешал любитель кобылок. Пусть с третьей попытки, но я хочу предложить тебе стать исследователем антилогик. Твое джагри меня сразу заинтересовало, и теперь появляется возможность его проверить.

— Но я плохо разбираюсь в математике.

— Не важно. Главное, что твое д-знание, твое джагри, оперирует с событиями будущего, а эта возможность есть и в антилогиках. Объясняю…

Джагри видит будущее, и в антилогиках возможно знание будущего. Достигается это за счет образования пар объект-антиобъект, субъект-антисубъект и время-антивремя. И «Стрела времени» с отрицательным знаком создает виртуальный мир, в котором возможен перенос информации из грядущего. Именно виртуальное антивремя порождает д-знание. В итоге круг замыкается. Любое предзнание влечет за собой существование антимиров и антилогик. Вот почему для прикладных исследований антилогик и понадобился Бруно с его джагри.

Визкап обдумывал услышанное и махал секирой. Логик продолжал свою речь.

Оказалось, Боно знаком с самим мэтром Фандосием, главным координатором биосектора Службы. Кассизи консультировал биосектор по одному суперважному исследованию, и его антилогики проявили себя в нем самым лучшим образом. Любое финансирование, любые ресурсы обещал ему мэтр Фандосий под прикладные проекты, связанные с антилогиками. Между прочим, именно мэтр в свое время руководил проектом «Сыны Равэтов» по созданию Гериада и его братьев. Фандосий, этот величайший биоконструктор современности, вообще обожает любые цели и прожекты с приставками сверх и супер, а антилогики — из этого ряда.

Стэлсы, реет, мировую славу, звание маера обещал ему Кассизи, а Бруно помахивал секирой и думал о гримасах судьбы, ведь что-то похожее он сегодня слышал и от Лемсонга. Целый год он был никому не нужен со своим джагри и вдруг понадобился и генералу, и гению.

Этим утром двадцать один межевик (три отряда) и один бывший монах-вечник строем стояли перед Лемсонгом. На правом фланге столбом возвышался Гериад. Лица офицеров были напряжены. Вызов к боевому генералу Службы — это всегда событие, почти всегда — задание, и очень часто — задание опасное.

Лемсонг излагал агентурные данные по Настоящему. Картина получалась удручающая.

Убившая тигра охотница по всем приметам походила на хорошо известную в Настоящем Смерть, за которой вела охоту банда некоего Парикмахера. В пример отважным гозтам Службы, бандиты Смерть уничтожили. После чего, правда, были перебиты Санфаром. Любопытный факт: жители Настоящего искренне верят, что Санфар со своей подручной явился к ним прямо из Царства Мертвых. Впрочем, народец Настоящего вообще обожает верить во всякую чушь. Служба в ерунду не верит, но факты таковы: вскоре после явления Князя Тьмы агенты и разведчики Службы стали пропадать в Настоящем один за другим. По последним сведениям, за ликвидацией агентуры стоит Парикмахер. Известен этот бандит тем, что патологически ненавидит Будущее, и поэтому люто казнит попавшихся ему в руки разведчиков-межевиков. Хуже всего то, что у Парикмахера появились надежные методы по их вычислению, и теперь даже самое современное оружие и наиновейшее оборудование разведчиков не спасают. На переговоры бандит не идет. Служба готова купить информацию о Санфаре, с этой целью были посланы делегаты-межевики, но они пропали без вести. Итог. Кучка бандитов выбила практически всю агентуру. Санфар, этот явный, по мнению руководства Службы, агрессор Севера, затаился в Настоящем. А отважные гозты межевики не в силах ничего с ним сделать.

Разъяснив ситуацию, Лемсонг пошел вдоль строя. Смотрел генерал так, будто выискивал виновника провалов Службы и бандитского куража. Все старались смотреть прямо перед собой. Попасть под голубую сталь генеральских очей никому не хотелось.

Лемсонг остановился и сказал:

— Нужны три добровольца-разведчика. Вернувшиеся из Настоящего получат чин маера. Два шага из строя!

Раз-два.

Строй службы грохнул от хохота. Вылетевший вперед Гериад некоторое время непонимающе щурился на веселящихся за его спиной офицеров, затем не спеша вернулся на место. До суперчеловека дошло, насколько нелепо выглядела бы его попытка замаскироваться под убогого обывателя застенных трущоб. С его-то черными квадратами в глазницах!

Смех стих. Линию строя больше никто не нарушал.

Суетливых Лемсонг не любил, служба нюансы генеральского характера знала и не торопилась. По сути требовались добровольцы в Царство Мертвых. Здесь было над чем подумать.

Первым свои два шага сделал межевик в чине младшего вицера. В маеры торопится — мелькнула мысль у многих. Потом вышагнули вперед три визкапа, и чуть помедлив — еще два. Шесть добровольцев стояли на плацу перед генералом. Тот не торопился. Может быть, ждал для счастливой цифры седьмого кандидата в разведчики, а остальным офицерам давал возможность прочувствовать разницу между собой и теми, у кого хватило духу выйти из строя.

Широкий темный луч протянулся от горизонта и накрыл вызвавшихся офицеров. На глазах у Бруно все шестеро добровольцев превратились в серые тени. Все они были обречены. Ни у одного не было шансов разминуться с поджидавшей их за стеной времени смертью. Сейчас Лемсонг скомандует «вольно», затем из шести добровольцев выберут троих и отправят в Настоящее на верную гибель. И сделать с этим ничего нельзя.

Даже паузе Лемсонга бывает конец. До него осталось мгновение. Надо выбирать. И монолог перешел в блиц-диалог. «Я не могу никого из них заменить». «Еще бы! Какой из тебя джагрин». «У меня есть свое задание». «А трое межевиков, молодых ребят, сгинут в болоте Настоящего, и пузырей не останется». «Я больше не могу отвлекаться от своего дела». «На розовой кровати? Тогда торопись. Тебе сегодня еще надо развлекать Серебро, вести ее на вертикалку». «У меня свой путь». «Да. И очень веселый».

— Вольно! — рявкнул генерал, так больше никого и не дождавшись.

Раз-два. Пропечатал два шага Бруно. Лемсонг одобрительно пожал ему руку, таким же образом поздравил добровольцев-межевиков и объявил, что в ближайшие стэлсы специальная комиссия выберет тех, кто и отправится в Настоящее, и решение комиссии будет доведено до отважных гозтов незамедлительно.

— Ты меня слушаешь? Или ждешь звонка?

Кассизи как раз закончил свой рассказ о блестящих перспективах их совместной работы и заметил взгляд Бруно, брошенный на биоком.

— Разумеется — тебя. Все это очень интересно, — визкапу пришлось упростить информацию, чтобы не обидеть кипевшего энтузиазмом друга, хотя на самом деле Бруно сейчас волновало одно: включит ли его в тройку разведчиков комиссия Службы. К счастью, логик увлекся прожектами и не заметил его настроения.

— Это суперинтересно! Давай, Бруно, рванем в антимиры! Бросай все! Всех — к Санфару! Великие открытия ждут нас!

Оранжевый гений сиял, как солнце, а визкап не знал, что и сказать. Еще вчера он, глядишь, и рванул бы в антимиры, пусть и виртуальные, но сегодня… Выручил звонок биокома. Звонил секретарь Лемсонга. Он приглашал отважного гозта срочно явиться в генеральскую приемную.

На этот раз в приемной, кроме Мумии, никого не было. Тем не менее секретарь Лемсонга не торопился сообщать Бруно решение комиссии. Он сперва закончил работу над каким-то документом, полюбовался им и наконец сообщил, что кандидатура гозта визкапа утверждена. В течение двух стэлсов отважный гозт визкап обязан явиться в биосектор к мэтру Фандосию, а время ему дается, чтобы он успел проститься со своими друзьями и родственниками. После того как Бруно подписал контракт добровольца, секретарь проводил его до двери, которую тут же запер.

Случившаяся в приемной процедура оставила визкапа в некотором недоумении. Нет, он не ждал, что Лемсонг прижмет добровольца Бруно к своей гранитной груди и пустит скупую слезу. Но на нечто подобное надеялся. Пресно провожает Служба своих разведчиков на верную смерть. Да и кто знает, как поведет себя джагри в ином мире и другом времени.

В лифте визкап понял, что летит проститься с Линкой. В Йозере он был чем-то обязан только двум женщинам, но трудный разговор с Серебром хотелось оставить на потом.

Впрочем, романтического прощания не получилось и с Линкой. Она была как никогда серьезна, подниматься на смотровую площадку не захотела, поэтому разговаривать пришлось в малолюдной на этот стэлс галерее первого этажа Столпа.

Услышав новость, девушка переспросила:

— Ты отправляешься в Настоящее? Зачем?

— Этого я уже не могу сказать.

— Но в Настоящее посылают только добровольцев.

— Да.

— И ты вызвался? Зачем тебе это кровавое болото? Что пожимаешь плечами? Замечательная привычка: сотворить глупость, а после пожимать плечами. Из Настоящего ведь не возвращаются!

Под неожиданным напором Бруно подрастерялся и стал мямлить о кризисе джагри, о том, что следы агрессии ведут в Настоящее и, может быть, именно там предзнание проснется. Объяснения звучали неубедительно, и Линка почувствовала это мигом.

— Ты сам веришь в то, что говоришь? Ты просто бежишь. Ты дезертир Будущего, Бруно! А ведь собирался его спасать. Помнишь? Уничтожал Стены, объединял времена! Забыл? Да ты обо всем забыл, как попал в рабство к этой пустоглазой красотке.

Сытым стал, всем довольным. Да если бы я точно знала, что Будущему грозит опасность, я бы кричала об этом на каждом углу, на каждом совещании.

— В том-то и дело.

— В чем?

— Я точно знаю. Поэтому нет энергии заблуждения. Мне не приходится убегать от сомнений.

— Так от чего ты убегаешь? От поражения? Как все глупо в эти дни — все сошли с ума. Прощай.

— Прощай. Только я вернусь.

До самой лифтовой площадки визкап ждал привычного хохота за спиной, но так и не дождался.

Встречу Серебро ему назначила у входа на вертикалку. Место и время Геза выбрала не самое удобное — он мог не уложиться в свои два стэлса, — но весь период знакомства с Серебром Бруно так и не научился ей возражать. Явилась она с компанией кремовой молодежи. Мускулистые парни, с ними холеные подружки: таких искателей наслаждений, лакеев своих телес, Бруно видел в кремовом секторе тьму.

Наряд Серебра состоял из короткой юбки и поддерживающих ее двух узких лент. Эти полоски ткани, как ни старались, но с возложенной на них двойной обязанностью поддерживать юбку и прикрывать пышную грудь Серебра справиться не могли.

Визкап взял Гезу под руку и попытался отвести в сторону.

— Мальчик, куда ты меня тащишь? Пошли лучше с нами. Мы только что с новой супервертикалки — она даже меня смогла удивить. Да что случилось?

— Нужно поговорить.

Серебро отошла с ним в сторонку, щелчком отправила окурок змейки в утилизатор. Попала, хохотнула. Судя по состоянию Гезы, змейка была с пропарушкой.

— Что случилось? Откуда такая серьезность? Слушай, а ведь ты мне предложение хочешь сделать. Умный мальчик! Правильно, Бруно, женись на мне. Ну и что с того, что ты любишь Золото? Все вы, мужики, любите золото, а в итоге женитесь на серебре. Кстати, прозвище, которое ты дал Ди, так к ней и прилипло. В фаностудиях ее теперь все называют Золотом, кроме Хьюго, конечно.

— Я улетаю, Серебро. Пришел проститься.

Геза резко отвернулась. На миг у Бруно мелькнула дикая мысль: она сейчас заплачет, но Геза с разворота и со всей силы врезала ему кулаком прямо в сердце. Пока визкап хватал ртом воздух и всячески делал вид, что дыхание у него вовсе не сбито, Геза уставилась пустыми глазницами прямо ему в глаза и зашипела:

— Слушай, мальчик, никогда, слышишь, никогда не называй меня Серебром. И не думай, что ты от меня так запросто смоешься. Я полечу с тобой.

— Это невозможно.

— Да что ты? А ну попробуй удивить: куда это мне нельзя лететь? В Хатускон?

— В Настоящее.

Серебро задумалась, выругалась и подвела итог:

— Вот сволочь — смылся все-таки.

— Да. У меня там задание, — подтвердил визкап, — из семи добровольцев выбрали.

Геза прикурила змейку.

— Спасибо, отблагодарил. Я тебя вылечила от Золота, нянчилась, как с ребенком, ты мною пользовался, а теперь решил сбежать в Настоящее. Ловкий мальчик.

— Да нет же.

— Брось. Посмотри на себя. Мородатый, самодовольный. А я-то думала, что ты пусть на полстэлса, но лучше других. Что плечиками дергаешь? — Геза отшвырнула змейку, прикурила другую. — Нет, ты не от меня бежишь. От себя. Помнится, на карнавале я от тебя слышала, что Наставник не прав и ты готов к монашеству, — ерунда. Мальчик, ну какой из тебя монах-вечник? Мечешься, бежишь всеми дорогами сразу, все хочешь найти обходной путь, а своего боишься, с собой не разобрался, а хватаешься за весь мир.

— Я тебя не понимаю.

— Поймешь. Только будет поздно.

— Постой.

— Да иди ты к Санфару!

Кремовая компания вместе с Серебром исчезла за древними колоннами вертикалки. На стадион торопились молодые красивые девушки с веселыми друзьями, за молодежью поспешали старички и старушки, казалось, весь Юг шел развлекать себя групповыми экстазами. Общество наслаждений, цивилизация лакташи. Именно лакташи, этот абсолютный восстановитель нервной системы, позволял молодым годами выдерживать вихревой темп фаномира, а старикам развлекаться на вертикалке, как молодым.

Привычным жестом рыцаря, опускающего забрало, Бруно сбросил на глаза черный спектр. Пусть весь Юг идет развлекаться — визкапу с ним не по дороге. Потирая левую сторону груди, мимо толп искателей наслаждений он торопился к лифтам. С Будущим Бруно худо-бедно простился. Теперь предстояло попробовать Настоящее.

На встречу с маером Службы, который должен был отвести его в биосектор, Бруно все-таки успел прийти вовремя. Маер оказался молчуном и своим суровым настроем в корне пресек возможные вопросы. Каким образом забрасывают разведчиков в Настоящее? Автоэром? Какие дадут полномочия в отношении этого бандита Парикмахера? Нужно будет провести с ним переговоры или можно сразу шею свернуть?

Все эти вопросы визкап оставил при себе, ибо понимал: ответа не получит. Коренастой фигурой маер смахивал на Осиса. Крепко сбитый, серьезный молчун. Бруно хорошо знал этот тип офицеров Службы, внешне неприметных, зато в деле умных и хватких.

Офицеры шагали бесконечными коридорами подвальной части Столпа. Именно здесь располагались самые секретные секторы Службы. Ходили слухи, что из этих подвалов есть даже прямой ход в Лабиринт Норта Верде.

Очередной поворот вывел офицеров к рубоновой высокой двери, но это был вовсе не вход в биосектор. За дверью находилась смотровая площадка громадного зала. Внизу стояли сотни воинов. С мечами, со сканферами в руках, они навеки застыли в ожидании боя.

Стало ясно, почему маер выбрал столь сложный путь. Видимо, каждый доброволец был обязан сначала попасть в этот музей и пройти перед восковым строем самых знаменитых воинов прошлого.

Мелькали строгие, порой свирепые лица героев, а запомнились Бруно больше всего две фигуры: бог войны Первого Юга с потрясающе жутким ликом из зернистых кусочков красного граната, да монах-вечник с задумчивым лицом. Монах стоял, упершись обеими руками в рукоятку секиры, и будто наперед знал, чем закончится многовековая борьба вечников с межевиками за власть над Югом. Секира в восковых руках сверкала самая настоящая, боевая — это Бруно определил сразу.

Из музея они вышли к стальной, сейфового типа двери, за которой их встретили охранники. Не межевики. Что Бруно несколько удивило. Казалось, сам бог велел именно межевикам обеспечивать безопасность важнейшего сектора Службы, но и за второй, и за третьей дверью их с маером снова принимала и проверяла наемная охрана. За четвертой дверью маер сдал Бруно под расписку: ковырнул пером по экрану биокома и исчез.

Прошел почти стэлс времени. За мутным стеклом стены угадывалась суета мощного сектора Службы, но визкапа никто не вызывал. О том, каким образом медики и биоконструкторы будут делать из него разведчика, Бруно старался не думать. Хотелось одного: как можно скорее пройти сквозь стеклянную муть.

Там, в ее глубине, когда-то создали Гериада с его впоследствии погибшими братьями, «сынами Равэ-тов», там осуществлялись самые грандиозные биопроекты Службы и там прятался загадочный мэтр Фандосий, этот «гигант биоконструирования», по выражению Боно. А «загадочен» Фандосий был по-настоящему. Бруно как ни искал, не смог найти в биокоме ни одного фаноизображения мэтра, а ведь считалось, что в фано есть все, даже… Дверь распахнулась, быстро вошли люди в халатах и навалились скопом. Рослые медсестры, с фигурами фаномоде-лей, мигом раздели визкапа, распяли на каталке и помчали палатами, коридорами, лабораториями, пока не доставили в операционную. Прошелестело:

— Мэтр, мэтр, мэтр…

И в операционную в сопровождении громадной свиты вошел сам мэтр Фандосий.

Стэлс ростом. Халат наброшен поверх генеральского мундира. Умные глазки и румяное, морщинистое лицо юного старичка. Суперкарлик, как его сразу назвал про себя Бруно. Даже на высоченных каблуках этот гигант биоконструирования был по пояс операционным сестрам.

Мэтр просмотрел результаты анализов и, заулыбавшись всем личиком, подсел к Бруно, потрепал его по щеке.

— Это откуда же столько здоровья, визкап? Повезло тебе, отправляют в Настоящее по официальным каналам, иначе пришлось бы здоровья изрядно поубавить: гнилые зубы и такое прочее, чтобы не выделялся. А так — только поставим эгомасочку. Закачаем во сне сотню гигастэлсов информации, и станешь гениальным актером безо всяких репетиций. Главное, попасть точно в середину твоих рефлексов.

Фандосий вырвал из рук ассистентки два серебристых диска и принялся прилаживать их Бруно на виски.

— Лемсонг просил, чтобы с тобой поработал лично я. Странные люди эти боевые генералы, они почему-то считают, что для них все должно делаться по-особому. Больно?

Раскаленные диски вплавлялись прямо в мозг.

— Нет. А какую маску я получу?

— Секрет. Именно этого ты знать не должен, иначе подсознание сразу начнет масочку вытеснять. А так — просто проснешься собой.

Диски уже выдавливали из черепа глаза, свет помутнел, слова давались Бруно с трудом.

— Я мог бы выжить в Настоящем и без эгомаски.

— Ну-ну, отважный гозт не должен бояться. А масочка его спасет.

— Вранье. Никого она не спасет. Из Настоящего никто не возвращается.

Бруно надоела улыбочка суперкарлика — с такой улыбкой нормальные люди обращаются к идиотам. Он хотел, чтобы Фандосий перестал ухмыляться. Мозги визкапа пылали вовсю.

Не отрываясь от работы на биокоме, мэтр уже серьезно стал втолковывать:

— Да, возвращаются немногие, но гибнут далеко не все. Некоторые агенты, если маска загнана слишком глубоко в психику, уничтожают свои полевые маскостиратели и добровольно остаются в Настоящем. В этом случае маска доминирует, трансформирует личность и агент начинает себя считать человеком другого времени. А если наложить маску мелко, то ему в Настоящем не выжить. Весь фокус — точно попасть в середину… Ты будешь меня ненавидеть. Я сделаю из тебя нового, лучшего человека, а этого ты не простишь. Созданное всегда ненавидит своего создателя, может быть, атеизм… любопытный материал… еще поработаем…

И визкап Службы, отважный гозт Бруно Джагрин исчез.

Солнце зашло как раз в том месте, где Стена упиралась в скалы Норта Верде. С гор потянуло холодным ветром.

Громадное колесо подъемника стояло на высокой скале, и с площадки была хорошо видна черная дыра в горном склоне, из которой на одном стальном тросе выползали и в которую на другом тросе вползали одна за другой вагонетки. На контрольном участке каждую прибывшую вагонетку проверяли межевики, после чего она с лязгом опрокидывалась, швыряя свое содержимое в большой конусообразный бункер. В обратный путь вагонетки уходили набитые коробками. Шел стандартный обмен времен: сырье Настоящего — на безделушки Будущего.

Молодой священник стоял на самом краю погрузочной площадки. Холодный ветер развевал его накидку, но священник не обращал на это никакого внимания. Он прощался. Позади — долгие годы учения, впереди — возвращение на полузабытую родину, в Настоящее. Справится ли он со своей священной миссией? Как-то встретят его?

Сопровождающий священника маер Службы жестом показал святому отцу, что его вагонетка времени на подходе. Когда глубокое железное корыто приблизилось, маер ловко усадил в него священника, а на прощание крикнул:

— Голову пригни, святой отец, а то оторвет в тоннеле!

Раскачиваясь, вагонетка ухнула вниз и крохотной точкой исчезла в черной дыре. Путешествие в Настоящее началось.

Полстэлса вони, неудобного сидения на обрезке доски со втянутой в плечи головой, и вот уже путешественник во времени выбрался из своей железной ванны и предстал перед пьяными блюстителями Настоящего. Блюстителей больше интересовали коробки, поэтому один из них смачно дохнул перегаром на печать — чернила, похоже, были ему без надобности, — с грохотом опустил ее на документы пришельца и поскорее направил того к выходу.

Молодой священник узкой тропкой спускался в долину, шагал в сторону заходящего, на этот раз по-настоящему, за горизонт, а не за Стену, солнца. Он улыбался. Счастье душило его. Там, за его плечами, укрытое стеллитом, осталось сытое Будущее, погрязшее в грехе и наслаждениях, осталось время, которому не нужна истинная любовь, остался фантастический мир башен со всеми своими межевиками и генералами, такими умными специалистами и координаторами. Господи, как он их всех обманул! Обвел мудрецов и хитрецов вокруг пальца и сбежал в Настоящее. Пусть теперь ждут его. Им долго придется ждать! Нет, в главном он постарается не подвести их. Может быть, ему даже удастся сделать то, чего они хотят. Но назад они его не заманят. Жить надо в Настоящем. Именно здесь он будет нести любовь Спасителя несчастным и сирым, всем помогать, всех любить, и прекрасней такой жизни быть ничего не может.

Тропинка пошла вниз, вправо, обежала большой круглый валун и вывела священника прямо на автобусную остановку. В основном здесь были рудокопы с характерными смуглыми лицами. Многие из них сидели на корточках.

Замусоренный пятачок остановки рядом с пыльной дорогой. Навес давно содран и утащен, видимо, с целью ремонта крыши какой-нибудь из окрестных лачуг. Изрезанная ругательствами и кличками деревянная скамья. Ржавые прутья, торчащие из утрамбованной глины. И везде — бумажный и прочий сор.

Священник достал из кармана пакетик с носовым платком, распечатал его, вытер лицо, а скомканный пакет неожиданно для себя швырнул прямо на арар. Впрочем, утилизаторов здесь и не имелось.

Люди на остановке овцами повернулись в одну сторону. Вдалеке пылил и петлял автобус. По тропинке к толпе, держась за руки, подбежала молодая парочка. Парень был обычным поджарым рудокопом — ничего особенного, а вот девчонка взгляды притягивала. Крепко сбитая, глазастая, полногубая брюнетка, еще не растратившая юную свежесть, она походила на яркий, аляповатый, но уже чуть измятый пластиковый пакет.

Из-за круглого камня вывалилось трое блюстителей в своем обычном чуть пьяном состоянии. Прошарив взглядами остановку, они переглянулись и двинулись к молодой парочке.

Дряхлый автобус кряхтел, толпа вминалась, впрессовывалась в ржавые двери, а в пыли, от тычка дубинки в живот, корчился паренек-рудокоп. Девчонку блюстители тащили в кусты. Она даже не кричала.

Запрыгивающий на подножку автобуса пожилой рудокоп косился в ту сторону с явной завистью на физиономии. Священник поспешил отвернуться.

Все будет не так просто, как ему представлялось. Он забыл, какое гордое чудовище обитает в его душе, и сейчас это чудовище приготовилось убивать.

Перед тобой трое пузатых блюстителей Настоящего, всего-то. Три удара, всего-навсего три крепких удара, тут «гром вечности» не понадобится, и они навсегда потеряют охоту к таким забавам. Чудовище неодолимо тащило священника на совершение расправы, но тут к автобусу подбежало еще несколько рудокопов.

— Куда, святой отец? Без тебя справятся!

Хохотнул и чертом оскалился всеми зубами самый веселый из них, и рудокопы мигом втащили священника в отходивший автобус. Двери захлопнулись.

Машину качало, кто-то ругался, на остановках ругань усиливалась.

Упершись горячим лбом в прохладу еще не выбитого стекла, священник уговаривал свое гордое, жаждущее убивать чудовище. Любить надо, любить, несмотря ни на что. Любить этих потных насильников в мундирах, этих несчастных рудокопов. Сила бессильна в божьем мире. Любить и только любить, пусть и с закрытыми изо всех сил глазами.

— Веселей, святой отец! — хлопнул его по плечу оказавшийся рядом веселый рудокоп. — Что толку грустить!

Священник открыл глаза, увидел пропеченные солнцем, заросшие бурьяном холмы Настоящего и подумал: «Вот я и дома».