9. Москва, сентябрь 2014 г

Учитель постучал в дверь кубрика 112, подождал немного и постучал снова. Вика подошла только после третьей серии бодрых постукиваний. Она приоткрыла дверь на дюйм, заглянула в щелку одним глазом, но, увидев, что это Учитель, открыла дверь полностью.

– Входи.

– Ты готова?

Лейтенант вошел и смерил Вику оценивающим взглядом. Пока она была не готова ни к подвигам, ни к обороне. Стояла перед Учителем в трусах и майке, понурая, с всклокоченными волосами, припухшими веками и воспаленными глазками. Но вряд ли она недавно встала. Скорее не ложилась. Или легла, да так и проворочалась всю ночь без сна. Учитель молча покачал головой, открыл дверь в душ и отвел туда Вику за руку.

– Разденешься сама?

– Кофе сделай, если не трудно, – тихо попросила Вика и, не дожидаясь, когда Учитель выйдет из ванной, стянула майку и взялась за трусы.

Лейтенант покачал головой (ох, уж эти барышни в печали!), вышел на кухню и щелкнул выключателем чайника. В таком простецком отношении Вики к Учителю не было ничего особенного. Во-первых, он годился ей в отцы (в очень молодые, ему было чуть за сорок, а ей слегка за двадцать, но все-таки), во-вторых, они как-то сразу нашли общий язык, и, в-третьих, только Учитель открыто поддержал Вику, когда она отказалась поверить в предательство Грина. Как считал Учитель, для близкой дружбы без интима причин вполне достаточно.

Чайник вскоре вскипел, кофе растворился, а Вика все еще торчала под душем. Учитель ее не торопил. На прием к генералу Алексееву они шли без записи, поэтому в котором часу штабная охрана выставит их вон, в девять ноль-ноль или в полдень, не имело значения. Лейтенант не верил в успех безнадежной попытки прорваться к генералу и попросить у него защиты для Грина. Но ведь попытка – не пытка. Тем более когда друг просит поддержки, а в твоем распоряжении законный выходной.

– Афанасьева! – вдруг послышался из коридора голос Ворона. – Ты дома? В душе, что ли?

Воронцов прошел в кубрик, воровато оглянулся на входную дверь, затем на дверцу ванной, но вовремя заметил хозяйничающего на кухне Учителя и мгновенно переменился в лице, походке и жестах. Заодно явно изменил намерения.

– Привет, командир, кофе хочешь? – Учитель поставил три чашки.

– Не хочу. – Воронцов сунул руки в карманы и прислонился к кухонному косяку. – Проведать решил. Как она?

– Нормально, выживет.

– А ты чего тут, сопли ей утираешь?

– Кофе подаю. – Учитель поднял на Ворона насмешливый взгляд. – Ревнуешь, что ли?

– Чего? – Воронцов удивленно похлопал глазами.

– Ничего. – Учитель спрятал ухмылку. – Расслабься, командир, я для нее очень старый. Ты, кстати сказать, тоже.

– Я что-то не понял, Учитель, что за гнилой базар? – В голосе майора послышались нотки недовольства.

– Думаешь, не заметно, как ты на нее косишься? – Учитель махнул рукой. – Ладно, проехали.

– Нет, притормози, ничего не проехали. – Ворон наклонил голову и уставился, как одноименная птица, будто прицеливаясь, какой бы глаз выклевать этому слишком зоркому Учителю. – Говори, раз уж начал. Чего ты там заметил? Как я на нее гляжу?

– С мужским интересом. – Учитель налил себе кофе и уселся за столик. – Только не получится ничего, командир. Она Грина любит. Знаешь, что такое любовь?

– А-а, – Воронцов скривился, – не гони волну, лейтенант, какая любовь на войне?

– На войне с этим туго, – согласился Учитель. – Но случается. Мы собрались к Алексееву, пойдешь с нами?

– Почему через голову? – насупился Воронцов. – Устав забыли?

– Мы по личному. Вика хочет генерала к совести призвать, чисто по-человечески. Грин ведь жизнь ему спас.

– А генерал, думаете, с памятью поссорился? Только зря время потратите, да еще и личные дела себе попортите. Оно вам надо?

– Мне все равно, а Вике надо.

– И ты, как верный друг, решил ее поддержать, – констатировал Воронцов и хмыкнул. – Ну, и у кого из нас мужской интерес?

– В этом вся разница, Ворон, – спокойно ответил Учитель. – Я хочу помочь Вике парня из беды вызволить, а тебя ситуация вполне устраивает. Засудят Грина, влепят ему пулю в лоб, и все, Вика свободна, можно будет приударить, когда траур снимет.

– Чего?! – Воронцов побагровел и, отлепившись от косяка, подался вперед.

– А что, угадал? – Учитель ничуть не испугался.

– Чего ты угадал?! Ничего ты не угадал! Оракул, блин!

– Сердишься, значит, виноват, – назидательным тоном заявил Учитель.

– Ты затрахал своими нотациями! – зло прошипел Воронцов и, резко развернувшись, направился к двери. На пороге он притормозил и оглянулся. – Хочешь идти спасать этого Грина, иди, не держу. Только меня к этому делу не надо прикручивать, понял? И про Вику выдумывать не надо, никаких видов на нее у меня нет. Я просто не собираюсь из-за какого-то очкастого козла совать голову в петлю! Понял?!

– Понял, командир, – спокойно ответил Учитель. – Что ты герой, но с большой дырой. В душе. Оттого она у тебя и пустая.

Ворон ничего не ответил. Сверкнул глазами и, выйдя, хлопнул дверью.

И только тогда Вика появилась из душа.

Вопреки опасениям, охрана легко впустила Вику и прибывшую с ней «группу поддержки» в штаб, но только на порог. Пробиться на прием к генералу Алексееву таким мелким чинам светило не раньше следующего утра, да и то если очень повезет. В приемной сидела длиннющая очередь из старших офицеров и гражданских лиц не менее солидного внешнего вида.

Примерно к обеду Вика совсем извелась, и ее внутреннее волнение начало отражаться на лице, грозя вскоре и вовсе выплеснуться на окружающих. Учитель понимал, что в этом случае нервную дамочку-сержанта элементарно выставят из штаба, а заодно отправят и того, кто ее привел, лейтенанта Учителя. Не трагедия, конечно, но тогда придется начинать все заново, а это время и опять же нервы.

Выручил, как ни странно, тот, от кого этого менее всего ожидали. В начале первого мимо угрюмой очереди уверенно прошел молодой офицер в форме без знаков отличия и с папочкой под мышкой. Ни охрана, ни адъютант офицера не остановили. Адъютант лишь вопросительно взглянул на посетителя и, услышав: «Назначено на двенадцать пятнадцать», распахнул перед ним первую дверь в кабинет Алексеева. Прежде чем постучать и открыть вторую дверь, офицер притормозил, о чем-то недолго подумал и обернулся к ожидающим своей очереди ночным охотникам. Окинув внимательным взглядом Вику и просверлив Учителя, он кивнул, приглашая подойти. Медлить парочка не стала.

– Эти со мной, – бросил адъютанту офицер.

Возразить адъютант не посмел.

Вот так все и сложилось. Не было бы счастья… впрочем, какое уж тут счастье, когда приходишь к начальству со слезной и заведомо нереальной просьбой? Ну, пробился без очереди – просто везение. Да и то сомнительное. Ведь Вика хотела просить Алексеева о помощи в деле Грина, а получалось, что хитрый следователь Рабинович давил ее инициативу на корню. Просить генерала в присутствии главного юридического противника было бессмысленно, зато сам этот противник-следователь мог использовать подвернувшихся бойцов как свидетелей. Мог привести их слова в качестве иллюстрации своих домыслов. Это ведь легко. Задать свидетелю какой-нибудь провокационный вопрос, а потом интерпретировать его ответ в свою пользу. Во время ареста Грина бойцы убедились, что Рабинович большой мастер на такие выкрутасы. Спрашивал так, что не имело значения, ответит Филипп «да» или «нет». Оба ответа вполне можно было считать признанием вины.

Получалось, что ситуация с аудиенцией тоже перевернулась с ног на голову, но Вика и Учитель слишком поздно поняли, что капитан заманивает их бесплатным сыром в мышеловку. Стоя в шаге от цели, трудно отказаться сделать этот последний шаг. Вот они и не отказались.

Когда же они очутились в кабинете, им стало понятно, что все не настолько плохо, как они думали. Все было гораздо хуже. За столом напротив генерала сидел еще и полковник Рублев, он же Дед, он же начальник Особого отдела. Увидев еще и Деда, Вика совсем сникла, а Учитель остановился у порога. Дальше идти, по его мнению, смысла не было. Лучше сразу извиниться и быстренько свалить, пока все тот же Дед не оценил ситуацию и не приказал остаться и отвечать на каверзные вопросы Рабиновича.

– Товарищ генерал, разрешите войти? – голос капитана звучал уверенно, даже самоуверенно.

– Что за делегация? – недовольно спросил Алексеев и перевел взгляд на Рублева.

– Новые данные по делу Грина, – ответил Дед. – Так, Рабинович?

– Так точно!

– У охотников? – спросил генерал.

Было заметно, что словосочетание «дело Грина» вызывает у Алексеева не самые приятные ассоциации.

– Они прояснят детали. – Дед окинул взглядом бойцов.

– Садитесь все, – приказал генерал. – Раз уж мы теперь по факту не армия, а партизанская бригада, пусть будет какая-никакая демократия. Но все равно докладывать коротко и внятно!

– Сделали анализы, капитан Рабинович? – подсказал Дед, с чего начать.

– Так точно. – Капитан положил на стол папку. – Здесь заключения экспертов-криминалистов и медиков. Улики подлинные. В крови у подозреваемого найдены наноботы-маркеры. Это значит, что он либо имел интимный контакт с женщиной-серпиенсом, либо все те же змеевики ввели ему маркеры через иглу, чтобы Грин не попал под зачистку энергоботов. Как известно, энергетические роботы-чистильщики улавливают присутствие маркеров и не стреляют по «своим».

– Я просил коротко. – Генерал поморщился. – В ТТХ вражеского вооружения мы разбираемся не хуже вас, капитан.

– В способах приобретения маркеров тоже, – добавил Дед и покосился на Вику.

Она совсем сошла с лица, но вместе с тем к ней вдруг вернулся дар речи. Она вмиг забыла о дисциплине и выпалила, адресуя генералу:

– Это неправда! Ведь маркеры и себе, и вам ввел сам Грин!

Алексеев почему-то промолчал. Можно было подумать, что генерал таким образом пытается затушить инцидент, пока он не полыхнул, как ядерная вспышка. Но годилась и версия об умышленном молчании генерала. Пояснять Алексеев ничего не собирался. Пауза затянулась.

– Вам, сержант, слова никто не давал, – спохватившись, строго сказал Дед. – Даже в порядке демократии.

– Вам тоже! – завелась Вика. – Это какой-то заговор! Все ваши обвинения притянуты за уши! Я только не могу понять, почему Грин?! Он ведь ученый, он «Пилигрим» придумал, а вы его за это в тюрьму! Да вы после этого сами…

– Р-разрешите?! – оглушительно пророкотал Учитель, перекрывая вопли Вики, пока она не сказала лишнего.

– Тональность пониже и звук потише. – Генерал поморщился. – Устроили тут, понимаешь, оперу.

– Нет, я хочу спросить… – продолжала трепыхаться Вика.

– Сначала я. – Учитель крепко сжал ее запястье.

Настолько крепко, что Вика умолкла, морщась от боли.

– Все предъявленные Грину обвинения выглядят неубедительно, – начал Учитель.

– Откуда вы знаете, как эти обвинения выглядят? – усмехнулся Дед.

– Мы слышали, что говорил капитан Рабинович при аресте, и беседовали с адвокатом Грина. Все улики косвенные.

– Вы что, юрист?

– Да. В прошлом.

– В прокуратуре работали?

– В милиции. Участковым. В Орехово-Борисово. Коваль Василий Иванович, майор… в прошлом.

– Ах, участковым! – Дед усмехнулся. – Тогда, конечно. Тогда, понимаю, почему найденная в кубрике Грина куртка и генетический анализ для вас ничего не значат. Но хотя бы маркеры в крови вы признаете в качестве достоверных улик?

– Нет, – уверенно ответил Учитель. – Как маркеры попали в кровь Грина, вы прекрасно знаете. Он пытался спастись во время зачистки.

– Мы знаем это с его же слов, лейтенант, – с молчаливого одобрения Деда ответил Рабинович. – Но не было ли маркеров в крови у Грина раньше? Может, он только сделал вид, что вводит чужую кровь себе, чтобы обмануть товарища генерала? И для чего он спас надежного свидетеля, этот ваш Грин, тоже неясно. Может быть, ради прикрытия? А уж история с неожиданным озарением насчет явки, где провокатора ждала приор стражи, вообще ни в какие ворота. В свете новых данных она выглядит как еще одно прикрытие: «Я вас предупреждал, я даже высокопоставленную змеюку вам сдал, а вы мне не поверили». Отличная крыша, не находите? Под такой не только можно спрятать тот факт, что сдал чужим программу секретной связи, но еще и переждать любые осадки, а когда прояснится, выйти на свет и уверенно пойти дальше к своей цели. Потом еще две-три провокации – и, глядишь, Грин мог бы стать главнокомандующим всего Сопротивления. Хорошо, что вовремя раскусили.

– Это все ваши фантазии, товарищ капитан, – отчеканил Учитель. – С тем же успехом я могу утверждать, что улики ничего не доказывают, а куртка Грину подброшена.

– И кем же, позвольте полюбопытствовать?

– Настоящим провокатором! – едва удержавшись, чтобы не сказать: «Да хотя бы вами», заявила Вика. – Разуйте глаза! Грина подставили! И как раз потому, что он не простой боец, а ценный ученый! Это же очевидно!

– Кстати, насчет ценного ученого! – явно переигрывая, «спохватился» Рабинович и вынул из папки листок с очередным рапортом. – Разрешите доложить, товарищ генерал?

– Только коротко, я же просил. – Алексеев хмуро уставился на листок.

– Это протокол беседы с сотрудниками Грина: конструкторами Тупицыным, Арифджановой и Постниковым, а также с начальником лаборатории Левченко. Если коротко, никто из них не сумел ответить на вопросы: откуда взялась идея «Пилигрима» и почему не удалось спроектировать сразу более мощный образец? По-моему, вывод очевиден. Идею Грину подкинули его хозяева, серпиенсы, а низкая мощность стала гарантией их безопасности.

– А по-моему, все еще проще, – возразил Учитель. – Грин гений, а малая мощность служила гарантией безопасности для испытателей. А штабу не надо было спешить и пытаться выиграть войну с помощью «сырых» образцов.

– Поучи еще воевать, участковый, – буркнул Алексеев, впрочем, не сердито, а скорее удрученно.

Все обернулись к генералу и взяли вежливую паузу. Алексеев помолчал немного и поднял взгляд на Деда.

– Вообще-то, лейтенант в чем-то прав. Твой капитан больше фантазирует, чем доказывает. Что-нибудь внятное, неопровержимое, словно атомная хронометрия, у него есть?

– Так точно, товарищ генерал. – Дед строго взглянул на капитана: «Выкручивайся, фантазер, да смотри у меня!»

– Разрешите доложить. – Рабинович вновь обратился к содержимому заветной папки. – Как вы и просили с хронометражом. Первый факт: Грина не было в расположении штаба и вообще в командном бункере с девяти пятидесяти до десяти пятидесяти шести. То есть в момент проведения операции группой Воронцова. Есть показания свидетелей и записи камер внутреннего наблюдения. Вот распечатка: в аналитический зал Грин вошел за четыре минуты до часа «Ч», а вышел из штабного отсека за час десять. Шестьдесят шесть минут отсутствия. Где? На записях с камер слежения он фигурирует в коридоре у штаба, а затем появляется сразу в коридоре у зала. Однозначно, в бункере его не было. То есть, простите за очередную «фантазию», он был на явке, спасал подставленную было для убедительности хозяйку.

– Это в день «Д», – вмешался Учитель. – А раньше? Если Грин шпион, именно он должен был фигурировать еще в трех эпизодах, связанных с нашей группой. Это как минимум. Если у него найдется алиби хотя бы на один из эпизодов, ваша версия разваливается к черту, коллега.

– У него нет алиби ни по одному эпизоду, – невозмутимо ответил Рабинович. – Факт номер два: встреча провокатора с хозяевами за две недели до дня «Д» на Кузнецком, первая проваленная явка нашей разведки, одновременно произошла утечка списков. Грина полдня не было на рабочем месте. С его слов, он был на медобследовании. Проверка показала, что он действительно был в медотсеке, но только до одиннадцати. На службу прибыл в четырнадцать десять. Факт номер три: за четыре дня до дня «Д» вечером в Бутово сгорела вторая явка. На видеозаписи, полученной от вашей группы, вновь фигурирует провокатор. Грин в это время якобы был дома. Свидетелей нет.

– Но откуда у него взялись данные по явкам и списки?! – нервно теребя воротник, спросила Вика. – Он не имел доступа к такой информации. Он же ученый, кроме «Пилигрима», его ничто не интересовало!

– Это мы выясним, не сомневайтесь. Теперь факт номер четыре: когда группа Воронцова попала в засаду под мостом через Сходню, Грин якобы вышел проверить что-то насчет спутников, охрана не сумела пояснить, что конкретно. Но факт зафиксирован, Грин выходил наверх, и его нигде не могли найти. Отсутствовал он ровно час, с полудня до тринадцати ноль-ноль. Вы попали в засаду около половины первого, так, лейтенант?

– Так, но… где база, а где Тушино! – Учитель недоверчиво покачал головой. – Не успеть даже по МКАД с мигалкой! При всем желании не успеть. Не в коконе же он домчался?

– Интересная мысль, лейтенант Учитель. – Рабинович усмехнулся. – Спасибо за подсказку.

– Там машины были! – запротестовал Учитель. – Обыкновенные, человеческие.

– Где? Под мостом? Вы, насколько я помню из рапорта, видели провокатора пешим, в компании серпиенсов.

– Ну, да, так и было. – Учитель понял, что проигрывает, и слегка засуетился. – Но перед этим мы проследили, как он вышел из своего дома и поехал к куполу на «Лексусе»!

– А в дом он как попал?

– Мы не видели. – Учитель замялся. – Там, наверное, и был.

– Или прилетел в коконе, высадился на крыше и спустился вниз? Чем не вариант? Что молчите, Учитель?

– Шли бы вы с вашими фантазиями! – не выдержал Учитель.

– Не расслышал, извините? – Рабинович победно взглянул на охотника.

– Вариант, говорю, – буркнул, багровея от злости, Учитель. – Вы правы. Вопросов больше не имею.

– Вот и чудненько… коллега, – капитан перевел торжествующий взгляд на генерала.

Алексеев сидел, по-прежнему глядя в стол, только теперь он выглядел не просто угрюмым, а был мрачнее тучи.

Видимо, несмотря на обилие сомнительных вводных, в целом версия Рабиновича показалась генералу убедительной. И это означало, что вина Грина практически доказана. Конечно, все это еще будет рассматриваться трибуналом, будут проводиться допросы, доследования и прочие процедуры, но исход, по мнению Алексеева, был ясен уже сейчас. Обвинительный приговор и наказание по законам военного времени.

Чего, собственно, этот сумасшедший ученый и добивался.

– И последний факт, если разрешите, товарищ генерал, – Рабинович положил на стол еще один листок.

– У? – Алексеев поднял взгляд на капитана, но включился не сразу. – А-а, докладывай.

– Это перевод сообщения, посланного Грином приору стражи сразу после того, как группа Воронцова вышла на охоту. – Капитан вынул из кармана коммуникатор. – А это оригинальная запись.

Он включил воспроизведение. Сообщение было коротким, из трех отрывистых фраз, но все поняли, о чем речь и без перевода или расширенных пояснений. Провокатор предупреждал хозяйку об опасности. Голос Грина, хоть и полушепот, узнали также все, кроме Деда, который с ним лично так и не встретился.

– Сержант Афанасьева, узнаете голос?

– Я… – Вика замялась, – да, наверное, но… Грин не знает языка серпиенсов!

– Вы уверены? – Во взгляде Рабиновича угадывалась насмешка. – То, что он шептал вам нежности по-русски, ничего не значит. Со своей хозяйкой он, как вы слышите, шепчется на языке серпиенсов. Кстати, вполне приличное произношение.

– Он… не знает языка! – заупрямилась Вика. – Вы…

Она осеклась, чтобы не разрыдаться.

– В виртуальном пространстве чужаков можно обучиться их языку буквально за неделю. Мне даже известны случаи, когда люди осваивали язык серпиенсов за сутки. Как думаете, сколько времени могло потребоваться на это Грину, ценному ученому и гению, как вы утверждаете? Один выходной?

– Он… не мог… предать! – прошептала Вика едва слышно из-за сдавившего горло спазма.

Рабинович в ответ на ее фразу только пожал плечами. Учитель снова взял Вику за руку и сжал, но на этот раз не крепко, просто чтобы поддержать в трудную минуту. Алексеев оторвал взгляд от столешницы и посмотрел сочувственно, но коротко. Взглянул и снова опустил глаза. Разглядывать расстроенную женщину – ни удовольствия, ни пользы, только самому расстраиваться. Военные тоже бывают сентиментальными.

– К сожалению, вы слишком долго отсутствовали, сержант, – с ноткой участия сказал Дед. – Люди меняются.

Вика, не спрашивая разрешения, тяжело поднялась и направилась к выходу.

– Разрешите идти? – вскочив, спросил Учитель как бы и за себя, и за Вику.

– Идите. – Генерал кивнул. – И присмотрите за ней, лейтенант. Это не приказ, личная просьба. В том смысле, что… поддержите.

– Понимаю. – Учитель кивнул и покосился на Рабиновича. – Поддержу. А присмотреть, как я понимаю, найдется кому и без меня.

– Идите! – Генерал поморщился.

Когда за охотниками закрылась дверь, полковник Рублев едва слышно вздохнул и одобрительно посмотрел на капитана: «Таки не подвел, молодец». Рабинович, в свою очередь, указал взглядом на Алексеева и вопросительно поднял одну бровь: «Генерала убедили?» Дед кивнул: «Похоже на то». Капитан кивнул в ответ: «Хорошо».

Теперь, по мнению младшего особиста, ничто не мешало довести дело до финала. Старший особист был настроен менее оптимистично. Дело Грина только начиналось, и до развязки в нем было ох как далеко. Месяца два, а то и больше, даром что война и трибунал не склонен затягивать с приговорами. А что произойдет за этот срок, как повернется ситуация, Дед загадывать не решался.

Ведь проблема заключалась не в том, что Алексеев или «народные адвокаты» станут мешать ходу процесса. Нет, ничего такого не будет, Дед был уверен. Проблема заключалась в самом Грине. Слишком уж спокойно отнесся он к аресту и выдвинутым обвинениям. Чересчур спокойно. И это озадачивало Деда больше всего. Давно известно, что неоправданное затишье бывает перед бурей, а слишком сильный отлив предвещает цунами. Что сулит странное олимпийское спокойствие Грина, понять было трудно, но Дед не сомневался, что ничего хорошего. И возможно, настолько «ничего хорошего», что унести бы вовремя ноги!