Глава 23.
ИЮНЬ БУДУЩЕГО ГОДА. СУТЬ ВЕЩЕЙ

– Здесь располагается основной цех, – я провел группу гостей по вместительному залу и жестом пригласил их подняться в офис.

Металлическая лестница вела в светлое и просторное помещение прямо из цеха. В офисе шелестели кондиционеры, пахло свежесваренным кофе и чистотой. Правительственная делегация важно переступила порог, и её члены принялись с интересом озираться по сторонам. Честно говоря, на их месте я бы поступил точно так же. В этой части здания было на что посмотреть.

Куполообразный потолок был сделан из цельного куска хрусталя, и это произвело на посетителей, пожалуй, самое сильное впечатление. Даже совершенно безграмотному человеку стало бы понятно, что изготовить подобный свод было не под силу ни одному стеклодуву, однако прозрачный купол диаметром в три десятка метров существовал не виртуально, а на самом деле и не имел никаких швов или стыков. Оправившись от первого потрясения, гости прошли к центру зала, но только когда последний из них остановился перед большим круглым столом, до посетителей дошло, что при их передвижении не было слышно звука шагов. Пластиковый пол поглощал все колебания, словно некая «акустическая губка». Чиновники осторожно выдвинули стулья и медленно расселись вокруг стола. Я намеренно затягивал начало беседы, ожидая, когда гости проникнутся атмосферой моей обители в полной мере. Готовясь к этой встрече, я не пожалел времени и сил, доводя дизайн интерьера до абсурда. По углам зала для переговоров стояли доспехи средневековых рыцарей, а у дальней стены в застекленном стенде красовалась одна из первых моделей «Харлей-Дэвидсон». Слегка тонированные окна выходили в угрюмый кирпичный двор, где круглосуточно разгружались мусоровозы. На противоположной окнам стене разместилась коллекция оружия, но не старинного, а самого современного. У основания стены расположилась пышная клумба с буйно цветущими тропическими растениями. (Я их не просил ни о каком цветении, но зеленым друзьям захотелось сделать мне приятное.) В отличие от кресел для гостей, мое походило на самый настоящий трон, впрочем, именно средневековым троном оно и являлось. Завершали этот дизайнерский маразм два больших аквариума. В одном плавала стайка краснобрюхих пираний, и его дно украшали тщательно обглоданные буйволиные черепа, а в другом бесконечно кружила парочка мелких акул. Акулы за несвободу на меня немного обижались, а вот пираньям было все равно, лишь бы почаще кормили.

Кофе гостям подали такие очаровательные девицы, что у одного из чиновников едва не случился сердечный приступ. Хорошо, что я вовремя заметил, как сжались стенки его коронарных сосудов. Я в одну секунду восстановил нормальное кровоснабжение сердечной мышцы сластолюбца, и он даже ничего не заподозрил. Умереть ему было суждено от инфаркта и довольно скоро, но не здесь. Допускать никчемные конфузы на собственной территории я не собирался. Девицы пробыли рядом с гостями ровно столько времени, сколько требовалось для того, чтобы внести в сугубо деловое настроение делегации элемент непринужденности. Когда чиновники слегка подтаяли, мои прекрасные помощницы не спеша удалились в комнату для персонала. Я с довольной улыбкой откинулся на спинку трона и, приглашая посетителей к началу беседы, развел руками.

– Ну что ж, – медленно начал один из гостей, – мы увидели очень много интересного, господин Адамов. Очень много…

Он выдержал паузу, работая мимикой так, чтобы на его лице отразилось наличие недюжинного интеллекта, и даже проницательно прищурился, изо всех сил стараясь произвести на меня должное впечатление. Наконец, устав гримасничать, он сдался и продолжил:

– Но мы не видели главного – вашей машины для переработки мусора…

– Она находится в подвальных помещениях этого здания, господин премьер-министр, – уважительным тоном ответил я. – Однако вся информация о ней настолько конфиденциальна, что я не могу показать установку даже вам. Прошу прощения.

– Понимаю, – премьер протер очки и растерянно взглянул на своего заместителя. – Можете не извиняться. Главное в другом. Насколько быстро вы готовы пополнить наши резервы обещанным количеством драгметаллов?

– Сегодня у нас вторник? – Я сделал вид, что задумался. – Очередные двадцать тонн я смогу отгрузить уже в пятницу.

Министры уставились на меня осуждающе, как на человека, который рассказывает похабные анекдоты первоклашкам. Я невозмутимо допил свой кофе и принялся распечатывать настоящую кубинскую сигару. Премьер мне верил, но протокол требовал от него очередной паузы и сомнительного похмыкивания. Руководитель Центрального банка в мыслях выражался более недоверчиво: «заливает». Глава Минфина испытывал ко мне лютую ненависть, так как серьезно опасался за свой портфель. Директор ФСБ прикидывал, как бы прижать меня «к ногтю», но так, чтобы я не успел уничтожить перед этим установку и чертежи. Только пятый гость не думал ни о чем предосудительном. Он сидел и молился своему Творцу, пытаясь избежать соблазна. Меня он при этом обзывал Лукавым, исчадием ада и проклятием рода человеческого…

Неадекватность мотивов Священной книги сложившейся ситуации была очевидной, но, видимо, лишь для меня. Министр обороны, оказавшийся неожиданно и глубоко верующим человеком, был безнадежно отравлен ядом пропаганды, привнесенной в этот мир крылатыми времянами. Он искренне верил, что именно безликие являются теми самыми ангелами и архангелами, о которых сотни и тысячи лет назад написаны религиозные бестселлеры. Я отчетливо видел, что и в будущем разубедить этого человека будет нелегко, а сделать это прямо сейчас – вовсе невозможно. Он отчаянно не желал меня слушать, но этого, требовал служебный долг, и министру не оставалось ничего, кроме совмещения «искушения» с молитвой.

Я усмехнулся, но трогать его разум не стал. «Не хочет пока что лезть в мои сети – не надо, – рассуждал я, наблюдая за маршалом. – Все равно никуда не денется, придет. Дело времени».

Для профилактики я мысленно влез в его голову и немного покачал вестибулярный аппарат. После этого при каждой попытке повторить «оборонительную» молитву маршала охватывал приступ дурноты. Бедняга даже позеленел, настолько ему было плохо. Я нажал кнопку интеркома и позвал доктора. Министра увели в комнату отдыха, где, как мне потом доложили (да я и сам это видел сквозь пару стен метровой толщины), он промучился мигренью до позднего вечера.

Остальных делегатов я проводил в специальный культурно-банкетный зал фабричного оздоровительного центра, и мы оросили договоренность дорогими напитками под хорошую закуску.

После того как высокие гости покинули офис моей мнимой фабрики, я сбросил все ещё непривычный облик человека и легко запрыгнул на крышу главного цеха. По нагревшейся за солнечный день крыше бродил на редкость задумчивый Ветер. Он неторопливо перекатывал по пластику плоской кровли комок бумаги и напевал себе под нос нестройную мелодию. Заметив меня, он обрадованно закружился, приглашая немного полетать. Я отрицательно покачал головой и оглянулся.

После коньяка с лимоном мне страшно хотелось кого-нибудь сожрать. Деликатесы, которыми закусывали министры, были для меня слишком пресными. Мне хотелось свежего мяса с кровью. Я взглянул вниз. Из грузовика, подъехавшего к воротам цеха, выпрыгнул и бодро прошел в диспетчерскую шофер…

Нет, с разумными двуногими я был временно в союзе…

Неподалеку от фабрики стояла пара обветшалых пятиэтажек со старомодными чердаками под шиферными крышами, Я оттолкнулся от карниза и плавно подлетел к потенциальной «столовой». Ожидания оправдались, и через пару минут я хрустел уже двадцатой летучей мышью, слизывая с пальцев ароматную теплую кровь. Животные не разлетались. Они покорно покачивались на балках вниз головой и ожидали, когда я утолю свой зверский голод. Мыши ничего не имели против моего выбора блюд, хотя инстинкт самосохранения стучал во все их кожистые перепонки, требуя расправить бархатистые крылышки и смотаться. Тем не менее «вампиры» продолжали висеть и вежливо попискивать нечто вроде: «приятного аппетита». Честно говоря, драматичность ситуации меня не трогала. Во-первых, я Зверь, во-вторых, голоден, а в третьих, никогда не любил этот род кровожадных слепцов. Разве что в гастрономическом плане. В них не было гармонии. Они прекрасно слышали, но очень скверно видели, и как раз этот нюанс опускал их в моих глазах на самый низший уровень ценности. Формирования абсолюта какой-то одной функции, пусть и естественного, эволюционного, я не признавал. Как зло уравновешивает добро, как день сменяет ночь, так и живое существо должно быть способно к. бинарной жизни. Живущим только ночью или только днем я не доверял. Поэтому съедал их без сожаления и традиционного «Привет, как дела, извини…».

Насытившись, я вернулся на крышу цеха и, сместив Суть брошенного Ветром грязного листка бумаги, получил неплохую сигаретку.

«Видеть Суть вещей и менять её по желанию – вот чего не хватает людям, – подумалось мне после сладкой затяжки ароматным дымом. – Впрочем, тогда бы они перестали быть людьми. А это скучно».

Меня они устраивали именно такими, какими являлись. Они были забавными, но при этом странными и непоследовательными существами. Они прекрасно разбирались в логике и механике, но никогда не следовали постулатам этих фундаментальных наук. Приводила такая взбалмошность к ужасным и непоправимым последствиям, но редко кто пытался запомнить, а. лучше записать результаты. Впрочем, записывая, люди все равно их перевирали, да к тому же почти сразу приступали к редактированию в свете новых веяний в так называемой политике. В конечном итоге от истины в записях не оставалось и следа. Проходило время, и все повторялось снова. Они использовали те же законы, вновь плевали на них и вновь ошибались. И так до бесконечности. Как при этом мог накапливаться опыт, я не понимал никогда.

Ладно, непоследовательность хотя бы не убивала, но разве это был их единственный недостаток? Сколько смертельных комбинаций пороков и ошибок помнила завиральная человеческая история? Например, войны. Малые, большие, тайные, явные, информационные, экономические… Какие угодно, но всегда. Ни дня без стрельбы, ни минуты без свежего трупа, ни секунды без насилия. Однако всех это устраивало, и никакие исторические примеры не могли хоть как-то повлиять на стремление человека надавать по черепу своему ближнему, с целью получения материальной выгоды или просто от скуки. Чаще, конечно, венцы творения поднимали руку на братьев по разуму с целью наживы. Чем все заканчивалось – известно. Появлялась третья категория людей, вооруженная лучше первой, и проявляла насилие по отношению к агрессорам. Круг замыкался, но на то он и круг, чтобы быть примером бесконечности и безысходности. Появлялись новые любители поживиться за чужой счет, и все повторялось. На низком уровне – преступления, на уровне повыше – войны, на уровне принятия глобальных решений – политика… Впрочем, разве только в этом проявлялись «лучшие» черты человечества?

Например, охота на ведьм, которая уносила миллионы жизней, словно эпидемия чумы? Она существовала во все времена, только под разными лозунгами. А сколько раз по миру прокатывались волны лихорадочных припадков алчности? Сотни? Тысячи? Только куда исчезали счастливые обладатели богатых приисков и кладов? Где жили хотя бы их потомки? Куда уходили цветущие империи и синдикаты? А главное – почему они уходили?

Никто не задавался подобными вопросами, если твердо решал не просто выжить в суматошном мире, но и разбогатеть. Только вперед и черт с ними, со всеми остальными неудачниками! Это была психология сильных. Моя в том числе. Но я-то Зверь и не могу иметь другой психологии генетически, а откуда она появилась у людей? Неужели между нами имелось родство?

Занятно. Тогда что общего было у людей с безликими? Самодовольство и навязчивая доброта?

Времяне хотели видеть мир планеты однозначно белым, как их балахоны, но вся жизнь людей лилась сплошным серым потоком. В нем были две струи – черная и белая, но только вначале они неслись настолько стремительно, что не смешивались и текли в одном русле параллельно. Чем дальше вдоль спирали Времени шел человек, тем шире и медленнее становилась река его жизни. Цвета её течений теряли контрастность, плыли навстречу друг другу, смешивались и, наконец, образовывали единый поток. Он был, безусловно, сер, то есть сбалансирован между двумя цветами, но приобретал более или менее светлый оттенок в зависимости от того, какой из первоначальных ручьев был сильнее и полноводнее. Допустим, что черный это мой, а белый – безликих. Что могло из этого следовать? Да здравствуют черные ручейки, из которых потом получаются черные реки!

Вот я и нашел очередное слабое место в позициях крылатых. Дети. Для них мир не имел полутонов. Он был ярок и контрастен. Они не признавали условностей и за милю чувствовали фальшь. Они не верили в то, чего не видели. Безликие для них были лишь сказкой, а Зверь вовсе не страшным чудовищем. Он представлялся им чем-то вроде кошки, которую они привыкли тискать перед сном, только покрупнее… А господин Адамов тем более не был для них врагом. Он представлялся детям загадочным дядькой, который мог все, а значит, был неким сплавом Терминатора, Супермена и Циркового фокусника…

Итак, подрастающее поколение было всецело моим. Теперь опять о взрослых…

Я должен был не просто купить их, мне следовало сделать это, ни намеком не упоминая о противнике. Антиреклама – все равно реклама, а значит, ни слова о безликих. Пусть люди поймут, кто их благодетель, сами. Никаких проповедей – только дела. Пусть они станут богатой и сытой толпой, которая не ищет более утешения у нереального Всевышнего, а жаждет только зрелищ и наслаждений. Дойдет ли дело до штурма спирали Времени, я не знал, но подготовить людей к подобному шоу был просто обязан.

Я докурил и, снова натянув на себя человеческую Суть, спустился в офис…

…Где меня поджидал едва оправившийся от мигрени маршал и шестеро мясистых сотрудников его министерства. В руках у этих сосудов с протеином поблескивали примитивные механизмы, известные в народе как пистолеты с глушителями. Министр самовлюбленно посматривал в расположенное у входа зеркало, наслаждаясь своим всемогуществом. Я не стал так уж сразу разочаровывать его и сделал вид, что растерян.

Остановившись на пороге, я осмотрел присутствующих и, вытянув шею, заглянул через плечо одного из посетителей, пытаясь увидеть притихших между аквариумами девушек. Во время переговоров их было трое, теперь к испуганной кучке прибавился ещё один комплект округлых форм, белокурых локонов и прочих бесспорных достоинств. Я проник в её сознание, ни на секунду не сомневаясь, что это Надежда в слегка подправленном облике.

– Пришла посмотреть на спектакль? – не задумываясь над содержанием её мыслей, спросил я.

Девушка вздрогнула, это я видел сквозь министерского телохранителя, и побледнела. Тут до меня дошло, что я допустил первый промах. Расслабляться до потери контроля было неразумно и опасно. Этот момент могли использовать в пропагандистских целях мои противники, и я только что выдал одну из своих нечеловеческих способностей неизвестно кому. Да… жаль девчонку… Пусть она не враг, но дело – прежде всего… Я мысленно нащупал в её сердце нервный пучок, отвечающий за автоматическую работу «главного насоса», и сжал его, заставив сердце дать сбой. Девушка медленно осела на пол, её красивые голубые глаза приобрели крайне удивленное выражение, кожа посерела, а руки непроизвольно прижались к высокой груди. Потом по телу моей жертвы пробежала судорога, и она окончательно рухнула на пол. Ее прекрасная головка глухо стукнула о пластик пола, и на этот звук обернулись двое ближайших посетителей. Удивленно переглянувшись с министром, один из них подошел к девушке и попытался прощупать пульс на шее. Поскольку, как это делается, он видел только в кино, то никакого пульса, естественно, не нашел. А мадемуазель, между тем, была ещё жива.

«Прекрати, – неожиданно услышал я внутренний голос, – гораздо разумнее просто стереть её память о последних сутках».

Я внезапно осознал, что, несмотря на нехарактерную гуманность мысли, она была верной.

«Интересно узнать, откуда она взялась? – спросил я себя. – Неужели мое новое тело все-таки не просто „костюм“? Да нет, ерунда! Разве может внешняя оболочка влиять на такие сугубо внутренние процессы, как мышление?»

Как бы то ни было, новая, человеческая частица моего разума подсказала правильный выход. Пару часов назад я, во избежание излишних сплетен, спас Жизнь потному и недовольному мной министру, а теперь вдруг, на глазах у всех, пытался лишить этой самой жизни наверняка способную и верную союзницу.

«Проклятая импульсивность и дикие инстинкты. А что поделать? Генетика…»

Я так же мысленно шлепнул по нервному пучку, и сердце девушки забилось, как прежде, хотя в сознание она пока не приходила.

– Это он, – негромко, но с отчетливыми истерическими нотками произнес один из телохранителей.

Министр ухмыльнулся и кивнул. Он сидел на моем троне, закинув ногу на ногу, да ещё пытался курить мои сигары! Я, конечно, не стал бросаться на него с кулаками. Я раскрошил прекрасные цельные листы табака в самую мелкую пыль, а прошмыгнувший в приоткрытую дверь Ветер швырнул её наглецу в глаза. Последовавшая за этим суета, кашель и потоки слез дали мне время на то, чтобы добавить в патроны всех припасенных телохранителями пистолетов компонент, явно забытый при составлении пороха, – по капле воды.

Прочихавшись, министр уже не выглядел тем павлином, который встретил меня минуту назад. Он даже, как бы извиняясь, пересел на обычное гостевое место и, подняв руки ладонями вперед, надсадно произнес:

– Вы нас неправильно поняли, господин Адамов!

Смех! С бесшумными пистолетами через черный ход теперь, оказывается, приходят только самые лучшие друзья! Просто я отстал от жизни!

На самом деле маршал думал о том, что его надул некий подполковник Андреев, который убедил своего наивного начальника, что я не опаснее любого другого ловкого фокусника и ничего сверхъестественного во мне нет ни на грош. Кто, в свою очередь, так информировал самого Андреева, вытянуть из министерской разума было невозможно. Самого же подполковника «ночной» маршальской свите не оказалось.

Изучив мысли прочих пришельцев, я пришел к выводу, что, как минимум, двое из них относятся к безнадежной категории религиозных фанатиков и потому без демонстрации силы мне все-таки не обойтись. Начал я, конечно, с главы «делегации». Немного подумав, я внушил ему пронзительную и резкую боль в паху, и министр согнулся почти пополам. Он упал на колени и снова вытянул руки, словно пытаясь уцепиться за меня, как за спасательный круг. Я коснулся его лба и шепнул Звук. Линия жизни на его левой ладони задрожала и укоротилась на треть.

Почти в то же мгновение один из сопровождающих навел на меня оружие и спустил курок. Выстрела, конечно же, не последовало, зато реакция других телохранителей была однозначной. Будучи более разумными существами и понимая, что жизнь маршала зависит от моего настроения, парни ловко скрутили злоумышленника и прижали его к паркету, рядом с тем местом, где корчился министр.

– Сволочи продажные! Бесово отродье! – хрипел охранник под тяжестью придавившего шею колена одного из недавних соратников. – Опомнитесь!

– А чего ты ожидал, товарищ истинно верующий? – спросил я почти с сочувствием, присаживаясь на корточки перед поверженным противником.

Он взглянул на меня с такой ненавистью, что я даже порадовался. Моя школа. Однако служит врагу. Снова парадокс. Против черного дыма крылатые использовали завесу из дыма посветлее. Вместо ветра… Нет, это было даже не смешно! Перед лицом серьезнейшей опасности для своего мира безликие просто обязаны были отбросить чопорность и, наконец, окунуться в реальную жизнь планеты. Ведь извести меня другими методами они не могли! Но нет! Они по-прежнему сидели на спирали и дистанционно пудрили мозги своей пастве. Не знаю, возможно, я слишком много хотел от этих эталонных снобов, но есть в жизни ситуации, когда решающее значение имеет личное присутствие.

– Будь ты проклят! – надеясь на продление жизни,за счет дискуссии, прохрипел неудавшийся стрелок.

– Кем? – удивленно спросил я и заставил ногу охранника, прижимавшего шею врага к полу, непроизвольно усилить нажим.

Хрустнул, ломаясь, второй шейный позвонок, и верующий мгновенно отдал свою жизнь за бесполезную веру в равнодушных соседей по измерениям. Телохранитель встал на ноги и виновато поднял плечи. Я пожал его руку и торжественно произнес:

– За пресечение попытки покушения на министра вам полагается орден. Я похлопочу.

Охранник скривился, но поблагодарил и отошел назад, спрятав пистолет в кобуру. Остальные поступили так же. Министр между тем перебрался в кресло и замер с отрешенным видом, не думая уже ни о чем. В его сознании по-прежнему господствовали отзвуки боли. Смерть соратника его не тронула. Меня это устраивало. Пустоту в душе человека легко заполнить чем угодно. Чем мне угодно, поскольку в данном случае рядом оказался я, а не кто-либо из безликих.

Я махнул рукой, и вновь осмелевшие девицы вынесли из соседней комнаты по килограммовому слитку презренного металла для каждого из посетителей. Телохранители невозмутимо сунули подарки в карманы, подхватили мертвое тело и, вежливо попрощавшись, вышли. Мои верные помощницы покинули комнату следом за мужчинами. Министр остался сидеть, тупо глядя на меня или сквозь меня, нет, скорее – внутрь себя.

Он понимал, что выстрелил в спину дьяволу и промахнулся. Что могло быть хуже, маршал себе не представлял. Вернее – представлял, но это было глобальной катастрофой, в которой его собственная жизнь выступала в роли мельчайшего составляющего звена.

Фантазия рисовала ему ужасные картины наступающего конца света. Картины, кстати, не такие уж бестолковые…

Земля в его видениях погружалась в ад. Повсюду пылали города и селения. Пламя пожаров смешивалось с потоками лавы проснувшихся на ровном месте вулканов. Из космоса на планету сыпались тысячи разнокалиберных метеоритов, причем в плотных слоях атмосферы сгорали максимум два из десятка, а потому разрушения от такой бомбардировки были вполне приличными. Дым и пепел застилали небо, а облака пара от кипящих морей окутывали суда и побережье, убивая людей, рыб и птиц. В горах и на равнинах ощущались мощнейшие подземные толчки. Землетрясения разрушали дома, мосты и плотины. На поля со зреющим урожаем падали хлопья вулканического пепла, застилая пшеницу плотным покрывалом. Вода в реках и озерах покрывалась цветными разводами растворенных химикатов. Из-под фундамента треснувших домов расползались полчища крыс, тараканов, а также гигантских гибридов скорпиона и саранчи. Мир катился в бездну стремительно и безвозвратно.

Естественно, в центре картины фигурировал главный персонаж. Я, весь из себя ужасный, клыкастый, лохматый, воняющий серой, с длинным раздвоенным хвостом, увешанный вдоль мерно вздымающихся боков шипами и перепачканный кровью, несмотря на то что выходил из глубин океана (то есть, теоретически, мне полагалось быть чистым). Я походя жрал исключительно младенцев и беременных женщин, изрыгал из семи пастей синеватое пламя на головы священников различных конфессий, матерился, как последний сапожник, топтался на руинах молельных домов, а встающих на пути простых верующих рвал на части.

За мной шагала многочисленная армия жаростойких воинов с горящими словно угли глазами и в черных плащах. Они добивали упущенных мной праведников, обливая их почему-то кислотой. Однако этого моим солдатам казалось мало, и они для верности распыляли в воздухе культуры особо заразных бактерий и вирусов, а также всякие ядовитые вещества. Постепенно министерская фантазия добралась до новейшего секретного оружия и ядерных взрывов.

Наступление Армии Тьмы получалось довольно мощным, но на союзных мне грешников весь этот кошмар почему-то не распространялся. В прокуренных кабаках убийцы лапали визжащих проституток, воры спорили с мародерами, кому достанется большая часть брошенного праведниками добра, а насильники отводили черные души на извращенцах.

Кто в созданном министром видении должен был остановить меня и мое воинство, я так и не понял.

Возможно, он отчаялся и потому не видел из надвигающейся ситуации никакого выхода.

– Напрасно вы меня боитесь, Иван Степанович, – прерывая молчание, сказал я и внушил ему спокойствие.

Министр развалился в удобном кресле и почти бесстрашно посмотрел мне прямо в глаза.

– Вы посланник ада, и потому я не могу вас не бояться, – откровенно признался он.

Такая честность объяснялась тем, что министр прекрасно понимал, насколько бессмысленно сейчас лгать или вести дипломатические игры. Я оценил его сообразительность и сказал:

– Мне известно, что вы подразумеваете под словом «ад», однако вынужден вас огорчить – подобного места в природе не существует. Есть некая спираль Времени, если хотите – параллельный мир, который не является ни раем, ни адом. Обитатели этого мира весьма похожи на главных героев вашего религиозного эпоса, но это сходство только внешнее…

– Вас держали на цепи, – перебил меня министр, – и это в точности соответствует содержанию нашего «эпоса», как вы изволили выразиться. Теперь вы покинули место своего заточения, значит, грядет конец света.

Я усмехнулся:

– У вас очень интересный подход к проблеме. Вы чрезвычайно упрощаете откровение Священной книги и, не задумываясь, отбрасываете в сторону драконов, лжепророков и множество прочих немаловажных персонажей, но в то же время верите в Зверя. Как же быть с семью печатями, трубами, ангелами и прочими атрибутами, которые, в соответствии со сценарием, должны были предвосхищать мое пришествие? Или вдруг вы ошиблись и я «как бы закланный Агнец»?

– Исключено! – Маршал упрямо помотал головой. – Вы – Зверь!

– Упрямьтесь сколько угодно, от этого ничто не изменится. Беседы ваших братьев-медиумов с потусторонними существами и мое появление на планете не имеют никакого отношения к религиозным пророчествам землян. Безликие никогда не станут ангелами, да и вы не получите вознаграждения за свою непреклонность. Они используют вас против меня, а затем просто уничтожат. «Кого я люблю, тех обличаю и наказываю» – формулировочка как раз в духе крылатых, и они ею непременно прикроются, но разве это нужно людям? Кстати, конкретно ваш слепой фанатизм, ко всему прочему, пропитан откровенной глупостью. Ну, допустим, я тот самый враг. И вы пытались предотвратить неизбежное при помощи стрелкового оружия?

–Да, это было глупо, – Иван Степанович кивнул, – но я не мог не попробовать. Скажу вам прямо: я удивлен, что до сих пор жив…

– Не собираюсь прикидываться овечкой и обещать вам полное прощение, – согласился с ним я. – Просто мне крайне необходимо разобраться в психологии противника. С большинством я уже определился – они стоят ровно столько, сколько хотят. Некоторые, конечно, хотят непомерного, но тем не менее – у всех есть цена. Вы немного интереснее прочих. У вас нет золотого эквивалента. Не обольщайтесь, это не комплимент. Мне всего лишь забавно.

– И все равно спасибо, – министр, как ни странно, гордился моей оценкой.

– А как вы узнали, что я Зверь? От безликих? – Я специально применил привычный термин.

Мне хотелось узнать, видел ли кто-нибудь из истинно верующих своих идолов живьем? В мыслях министра не возникло никакого намека на образ безликого, только несколько воспоминаний об иконах и храмовых росписях. Потом он решил совместить свое представление о небожителях и мой эпитет. Подучился человек в длинном белом балахоне, с торчащими из-под хламиды розовыми пятками и двумя огромными крыльями за спиной. Над его белокурой головой светился золотистый нимб. Свечение символа святости было настолько ярким, что разглядеть лицо существа не представлялось возможным. Таким образом, термин «безликий» существу вполне подходил и даже терял свой обидный смысл.

Министр попался головастый, возразить было нечего…

– О вас сказано в Писании… – вместо ответа на мой достаточно прямой вопрос заявил министр.

– Там что, опубликована моя фотография? – вновь попирая его религиозные чувства, поинтересовался я.

– Нет, но тому, чей взгляд не замутнен, кто не одурманен жаждой наживы, не одержим пороками и страстями, достаточно легко сопоставлять очевидные факты и делать выводы.

– Это вы о себе?

– Нет, – министр махнул рукой. – Куда мне? Я только недостойный верующий… Откровение снизошло на Главу Западной церкви, а спустя несколько дней на нашего Предстоятеля… Я только исполнитель высшей воли, её проводник, смиренный и послушный…

Я зевнул и налил себе немного джина. В смысле – создал из воздуха стаканчик вместе с содержимым.

Маршал с интересом покосился на сосуд, но от комментариев воздержался.

– Вы свободны, – сказал я и махнул рукой в сторону двери.

– Я? – Министр был крайне удивлен, поскольку фраза о том, что прощать его я не собираюсь, засела в голове собеседника крепко-накрепко.

– Вы, вы, – я ещё раз указал на дверь. – Или вы хотели умереть за веру, как ваш глупый охранник?

– Я предал веру, испугавшись боли, – глухо ответил он и уставился в пол.

– Поэтому я вас и отпускаю, неужели нелогично? – спросил я удивленно.

– Но ведь я могу предать и вас, – он поднял на меня тяжелый взгляд.

– Да и пожалуйста, – я пожал плечами. – Все дело в том, что, в отличие от ваших бывших покровителей, я ничего ни от кого не требую. Если кто-то желает мне содействовать, то этот порыв является исключительно добровольным. Если кто-то со мной не согласен – мне плевать. Поэтому предать меня невозможно. Если вы вдруг измените свое мнение, кому и как служить, я возражать не буду. Только пожелаю попутного.ветра. Если нет – то нет. Мне даже более выгодно иметь самостоятельно мыслящего противника или «нейтрала», нежели тупого апостола, который будет делать от сих до сих и ничего более.

Министр медленно поднялся с кресла и нетвердым шагом направился к двери.

– И еще… – вслед ему сказал я. Он немного пригнулся, ожидая смерти, поскольку все же не верил в благоприятный исход беседы.

– Когда вы мне понадобитесь, я вас позову, – закончил свою фразу я.

В мыслях военного промелькнуло нечто вроде «Так я и знал», на что я так же мысленно ему ответил: «А как ты хотел?» Он сверкнул потемневшим взглядом, поклонился и вышел.