6. 06 июля, 20 часов 20 минут
(время московское)
Еще двадцать лет назад карнавал в Рио-де-Жанейро был явлением ярким, пышным, неподражаемым, веселым, но все же хоть немного соотносимым с церковным календарем и христианскими традициями. Ведь если докопаться до изначальной сути и перевести волшебное слово «карнавал» на понятный язык, получится что-то вроде прозаического «прощания с мясом». То есть большое празднество накануне Великого поста. Аналог православной Масленицы. Однако неумолимые законы выживания в туристическом бизнесе заставили находчивых бразильцев в корне пересмотреть свой подход к древнему празднику и сделать его почти перманентным. И как к этому относится церковь, их теперь мало волнует. Не то чтобы добрые католики, коими является большинство жителей Рио да и всей страны, вдруг превратились в алчных безбожников, нет. Они по-прежнему ходят в церкви и верят в бога. Но все-таки прибыль есть прибыль. Законы современной экономики требуют от прихожан более широких взглядов на жизнь в целом и на священные ритуалы в частности. Славный город на берегу бухты Гуанабара поет и пляшет, услаждая взоры туристов, десять месяцев в году. Благо что климат, так сильно изменившийся за те же двадцать лет практически повсюду на Земле, поблизости от Южного тропика остается на удивление стабильным. Здесь не буйствуют парадоксально холодные штормы, как в Карибском море, и не проносятся по три раза на неделе тайфуны, измучившие островитян в западной части Тихого океана. В джунглях никогда не рождаются торнадо, подобные тем, что терзают центральные штаты Северной Америки, а ветры с любых направлений не приносят безудержные снегопады или ледяные дожди, как это часто бывает в далекой Азии. На роскошных пляжах Копакабаны шуршит под босыми пятками отдыхающих горячий песок, в море плещется теплая соленая лазурь, а яркое солнце без устали ласкает вершины царствующих над городом островерхих холмов Сахарная голова и Корковаду. Здесь царят беспечное блаженство и знойный покой безделья. И только статуя раскинувшего руки Христа над Корковаду всегда на страже, будто божественный громоотвод, защита от невзгод и потрясений. Рай земной, да и только.
Но только попав сюда собственной персоной, начинаешь понимать, почему здесь живут именно так, а не иначе. Почему в этом огромном городе, крупнейшем деловом и культурном центре Южной Америки, который вполне мог бы стать таким же суетливым и бурлящим мировым гигантом, как Нью-Йорк, Токио или Москва, больше всего ценят и любят карнавал. Почему именно духом вечного праздника, а вовсе не ядом наживы здесь пропитан каждый камешек, почему его цветами украшено каждое дерево и его бриллиантами искрится каждая капля океанской воды. Здесь просто нельзя жить иначе. Нельзя укрыться от ощущения вечного праздника ни дома, ни в метро, ни в скучных офисах деловых кварталов. Карнавал повсюду, его дух витает над городом, золотыми пляжами и зелеными холмами, он концентрируется в гигантском котле двухсоттысячного стадиона Маракана и снова выплескивается на улицы. Южный тропик уже давно прозван Тропиком Рая, и, пожалуй, рекламные проспекты не врут. Земной рай здесь, в Рио…
«…Да уж, не в дождливой Ницце или ветреной Флориде, это точно. А началось все с глупого недоразумения. Название Рио-де-Жанейро – Река Января – было дано заливу, который в 1502 году португальцы приняли за устье реки и второпях не удосужились изучить, хотя в экспедиции участвовал и пресловутый первооткрыватель Америго Веспуччи. Может быть, это легкомысленное отношение к новым владениям португальской короны и стало определяющим в судьбе выросшего на берегах залива города, стало своего рода предначертанием, путеводной нитью Провидения? Предначертанием – обманчивым, забавным и потому располагающим к празднику, а нитью – условной, как Южный тропик, но прочной и длиной вот уже в пять с четвертью веков…»
Франсишку Рибейра закрыл ноутбук, встал из-за письменного стола и распрямил затекшую спину. Раз уж мысли начали сбиваться на посторонние темы, на сегодня хватит. Закончить работу можно и завтра. Классификация растений – дело сложное, требующее сосредоточенности, а потому не терпящее поспешности. Это не колонизация новых земель, здесь погрешности недопустимы. Да и век на дворе не шестнадцатый, современное научное сообщество ошибок не прощает.
«Вот завтра на свежую голову и продолжу. А на сегодня достаточно, к тому же пора звонить Альберту. На четыре пополудни запланирована поездка в мареновый дендрарий. Альберт уже третий день в Рио, а до сих пор не видел нашей главной достопримечательности – коллекции кофейных гибридов профессора Сантуша. Даже неудобно перед коллегой. Когда я приезжал в Лос-Анджелес, он был более любезен, сразу отвез меня в свою знаменитую Лабораторию генетической модификации злаковых культур. Извиняет то, что до сегодняшнего вечера Альберт и без моей помощи был загружен встречами, но вот настал и мой черед поучаствовать в удовлетворении научного любопытства знаменитого гостя. А заодно и поднять собственный рейтинг. Общение с Альбертом Неймайром – это честь и признак авторитета мирового уровня. Из всех ботаников университета на этой ступени стоят, пожалуй, лишь трое, и один из них молодой, но весьма перспективный профессор Рибейра. Приятно, черт возьми!
Франсишку неторопливо переоделся, выпил чашку кофе и, уже направляясь в прихожую, взглянул напоследок в зеркало. Молодой, целеустремленный, с живым умным взглядом – Неймайру такие нравились. В Лос-Анджелесской лаборатории девять из десяти сотрудников были именно такими, как Рибейра. Ну что ж, хорошо. Лишний плюс, пусть и не имеющий отношения к ботанике, не помешает. А когда Альберт окончательно убедится, что Франсишку не только выглядит увлеченным и перспективным, но и на самом деле таков, кто знает, какие мысли придут ему в голову? Может быть, даже… Нет, лучше об этом не думать. Чтобы не спугнуть возможную удачу. Ведь если Неймайр пригласит молодого бразильского коллегу поработать в своей генетической лаборатории, это будет настоящей удачей. Редкой и просто бесценной! Прочь, прочь… Мечты об удаче – не метод. Только кропотливый труд и научное мышление могут привести к вершине познания, а значит, и научной карьеры. Удача – это для игроков… А все-таки как хочется на нее надеяться!
Скучающий во дворе «Фольксваген» Рибейры напоминал клумбу. Но не потому, что принадлежал профессору ботаники. Это не было тонкой шуткой ироничных соседей. Просто в последние несколько недель устроители карнавалов взяли новую моду – сыпать с вертолетов на головы туристам лепестки экзотических цветов. Возможно, туристам это нравилось, а вот коренным жителям, и в особенности сотрудникам коммунальных служб, новая идея уже порядком надоела. Одно дело, когда ты окружен этими цветочными вихрями и метелями неделю, пока веселишься в раю, и совсем другое, когда они заметают тебя и твое имущество ежедневно несколько месяцев подряд. В конце концов, это начинает раздражать.
Франсишку смел лепестки с ветрового стекла и уселся за руль. Несколько мелких цветков ухитрились попасть в салон. Рибейра хотел чертыхнуться, но вдруг осекся. Цветки выглядели необычно. Во-первых, это оказались не лепестки быстрорастущих модифицированных роз, кои в немыслимых количествах выращивались на плантациях неподалеку от Жуис-ди-Фора. Это были цельные цветки размером с ноготь и совершенно неуместные на улицах Рио-де-Жанейро. То есть, с одной стороны, в появлении их здесь не было абсолютно ничего странного. Это растение уже сотни лет культивировалось в Бразилии и составляло львиную долю национального богатства страны. Но, с другой стороны, Рибейра никак не мог взять в толк, зачем кому-то понадобилось собирать эти цветки и разбрасывать их с вертолетов. Он порылся в «бардачке» и вынул оттуда складную лупу. Определить, что это за вид, Франсишку мог и без углубленного изучения, но сказалась привычка исследовать любую проблему обстоятельно и со всех сторон.
«Странно. Символично, разумеется, и все равно странно. Зачем разбрасывать цветки кофе? Устроители карнавала решили усилить эффект? Но ведь сыплющиеся с неба тонны розовых лепестков и без того захватывающее зрелище, к тому же более понятное туристам. А цветки кофе… Кто из этих приезжих болванов поймет, что это именно они? Разбрасывали бы тогда обжаренные зерна…»
Рибейра сложил лупу, аккуратно собрал цветки и ссыпал их в пустующую пепельницу. Выбросить их в окошко ему помешало какое-то смутное ощущение скрытого подвоха. Что-то в этих цветках было не так. Но для разбирательства не оставалось времени. До гостиницы, где остановился Альберт, в объезд мест для праздничных шествий было не меньше полутора часов «городского слалома». Франсишку уже десять раз пожалел, что не бросил свой «Фольксваген» на университетской стоянке. Сейчас бы спокойно спустился в метро и доехал минут за тридцать, а там уже оседлал бы верного «жука» и спокойно повез именитого коллегу в дендрарий любоваться кофейными гибридами.
Вот снова кофе. Совпадение? Понятно, что в Бразилии без кофе никуда, то есть между целью предстоящей экскурсии и «цветочным дождем» нет никакой связи, но все равно занятно.
К четырем Франсишку успел, хотя примерно на полпути ему пришлось изрядно понервничать. Полиция блокировала один из перекрестков буквально перед капотом его машины. Благо что загорелое, лоснящееся упругими полуголыми телами, украшенное перьями, сверкающее стразами и блестками шествие, в ритме самбы продвигавшееся по перпендикулярной улице, оказалось коротким. Движение машин было парализовано всего минут на двадцать. Рибейра терпеливо дождался отмашки полисмена и стартовал, как заправский гонщик «формулы жук». Правда, через два перекрестка он снова попал в небольшой затор, но из него профессор выбрался через каких-то пять минут. В общем, к четырем он успел. Альберт Неймайр – грузный, седой, с неизменной улыбкой во все круглое, добродушное лицо – как раз выходил из дверей университета. Гость даже не успел оглянуться, разыскивая взглядом своего нового гида. После теплого обмена приветствиями и ничего не значащими фразами они погрузились в «Фольксваген», где Неймайр мгновенно обнаружил незамеченный Рибейрой кофейный цветок.
– Занятно, – Альберт надел очки и поднес цветок к глазам. – Весьма занятно.
– Издержки шоу-индустрии, – смущенно пояснил Франсишку. – Я живу неподалеку от Копакабаны, а там каждый день устраивают какие-нибудь представления: то фейерверки, то лазерные шоу, то дожди из розовых лепестков. Сегодня, как видите, продюсеры представления решили поступить оригинально – осыпали туристов цветками кофе.
– Разве кофе сейчас цветет? – Альберт задумчиво потеребил цветок. – Он, конечно, напоминает… но нет, дорогой друг, это не кофе.
– Извините?
– Это искусная подделка, мистер Рибейра.
– Вы уверены? У меня не было времени, чтобы рассмотреть, но на первый взгляд выглядит как живой цветок кофе…
– Да, дорогой Франсишку, только на первый взгляд. Нет, вы частично правы, это живой цветок, но он серьезно модифицирован. Видите крапинки на лепестках? Первый признак искусственной модификации. Думаю, это декоративный вид, не предназначенный для получения зерен. Я, конечно, пока не видел коллекции профессора Сантуша, возможно, там найдутся и такие сорта…
– Нет, сэр, вы правы. Это что-то новенькое. Удивительно, что мы ничего не знали о выведении этого гибрида. Никаких сообщений в периодических изданиях или в Сети не было, я внимательно слежу за этой темой. Возможно, он выведен случайно, на плантациях, обслуживающих фирмы-устроители карнавалов.
– Но с ваших слов я понял, что для этих целей выращивают в основном розы.
– Да, но… мода меняется. Наверное, розы туристам уже приелись.
– Видимо, так, – Альберт сунул цветок в карман. – Надо будет рассмотреть его повнимательнее.
– В дендрарии есть лаборатория и подробные описания всех гибридов.
– Очень удачно, – Неймайр удовлетворенно кивнул. – Возможно, мы с вами вот так неожиданно откроем новый вид. Ну, или опишем и внесем в классификацию…
У входа в мареновый дендрарий именитого ученого и его молодого коллегу встречала целая делегация. Как же, приехал сам Неймайр! Директор дендрария вызвался быть экскурсоводом, но Альберт предложил ему изменить планы и начать с посещения лаборатории. В качестве аргумента он вынул из кармана цветок.
– Очень интересный гибрид, – окинув находку опытным взглядом, сказал директор. – Африканский?
– Нет, его обнаружил наш друг Франсишку.
– Да? – директор недоверчиво взглянул на Рибейру. – И где же?
– На капоте своей машины, – молодой профессор протянул ему на раскрытой ладони еще горсть цветков. – Их теперь разбрасывают вместо розовых лепестков.
– Совсем с ума посходили с этими карнавалами, – проворчал директор. – Ну что ж, теперь и мне любопытно узнать, что это за новинка. Прошу за мной, господа, сейчас мы рассмотрим эти цветки на всех возможных уровнях, вплоть до молекулярного…
Когда первый цветок был уложен на предметное стекло и помещен под новейший электронный сканер с очень приличным увеличением, Неймайр впервые за все время сменил улыбку на выражение легкой растерянности.
– Крапинки… Вы видите их, коллеги?
– Вы о чем, Альберт? – удивился директор. – Лепестки выглядят абсолютно чистыми.
– Вот об этом я и говорю. Мы с Франсишку отчетливо видели на них крапинки. Потому-то я и заподозрил, что это цветки генетически модифицированных растений.
– Да, так и было, – подтвердил Рибейра. – А теперь их нет. Ни на одном из цветков. Что-то непонятное…
– Надо увеличить… изображение, – Неймайр вдруг покачнулся и прижал руку к груди. – Извините, коллеги… мне как-то… нехорошо…
Директор и Рибейра едва успели подхватить его под руки. С лица Альберта сполз румянец, и он медленно осел на пол.
– Аугусто! – крикнул директор, беспомощно оглядываясь. – Срочно вызовите «Скорую»!
В помещение заглянул вихрастый лаборант. Бегло оценив ситуацию, он торопливо набрал на своем смарте номер спасательной службы.
– Машина вышла, – заверил диспетчер. – В чем проблема?
– Кажется, у профессора Неймайра что-то с сердцем. Он потерял сознание.
– Он приезжий?
– Из Соединенных Штатов.
– Минуточку, сейчас проверим через спутниковую сеть… Так… Альберт Неймайр, шестидесяти лет, Сан-Диего, штат Калифорния?
– Он самый.
– Единая система медицинского контроля Соединенных Штатов выдала предупреждение – у профессора стоит кардиостимулятор. Возможно, проблема в этом. Уложите его где-нибудь подальше от электроприборов.
Когда карета «Скорой помощи» увезла Альберта, директор дендрария сочувственно похлопал Франсишку по плечу.
– Сегодня не наш день, профессор Рибейра. И не Альберта, к сожалению. Надеюсь, все обойдется.
– Да, – Франсишку удрученно кивнул. – Ну что ж, поеду в университет. Всего хорошего.
– Я вас провожу…
…Ближе к вечеру в опустевшей после происшествия лаборатории снова появился посетитель. Его никто не сопровождал, да и особого внимания на него не обратил даже дремлющий в конторке у входа охранник. Посетитель был одет в синюю униформу уборщика и толкал перед собой стандартный пылесос-полотер. Войдя в помещение, он внимательно осмотрелся и безошибочно выделил нужный прибор из сотни других, весьма похожих. Тщательно собрав рассыпанные на столе вокруг прибора увядшие цветки, уборщик для вида поводил раструбом агрегата в проходах между другими столами и покинул лабораторию.
Закрывшись в кладовке для инвентаря, он вынул из пылесборника пылесоса емкость и вылил жидкость с плавающими в ней лепестками в унитаз. Покончив с делами, уборщик снял униформу, накинул белый халат и не спеша вышел из лабораторного здания. Скучающий охранник так и не удосужился обратить на него внимание.
На парковке человека поджидал неприметный фургончик с тонированными стеклами.
– Ну, что там? – спросил водитель, когда «уборщик» уселся рядом.
– Все нормально. Аугусто не соврал. Ученые ничего не увидели, сканер был вовремя перенастроен, а потом у наших… «системных элементов» сработала тактическая защита – они вычислили главного врага и выявили его слабое место – кардиостимулятор. Сами понимаете, заблокировать его не составило им труда. Можете доложить Главному, что угроза ликвидирована, а заодно Система провела очередной тест. Вполне успешный…
* * *
С высоты семидесятого этажа офиса «Мацусита электрик индастриал» в Осаке открывался очень красивый вид на залив. Его не портил ни мелкий дождь, ни серая пелена, повисшая над городом плотным сырым пологом. Если присмотреться, можно было даже различить береговую линию острова Авадзи, отделяющего залив от Внутреннего Японского моря. А если взглянуть чуть ближе, то глаз радовался неисчислимому разнообразию судов, бороздящих припортовые воды Осаки в строгом соответствии с лоцманскими картами. Жизнь в заливе кипела, как в большом чайнике, выплескиваясь через носик пролива Кии в океан. Это вдохновляло и в то же время умиротворяло почти так же хорошо, как медитация в саду камней. Следовало только сесть, расслабить плечи и правильно дышать, чтобы жизненная энергия текла через тело равномерно и неторопливо. Но нет, если сесть, не будет виден залив, а взгляд внутрь себя сейчас неблагоприятен. Внутри, в отличие от акватории порта, порядка нет.
Мысль мечется птицей.
Пойманная в сеть, она никогда не взлетит.
Сердце наполняет тревога.
Тацуро Маэда, не двигая ни единой частью тела, даже не поворачивая головы, покосился на экран телевизора. По всем каналам новости. Хороших нет.
Необычайно широкий и мощный штормовой фронт надвигался с юга. Синоптики обещали самый сильный тайфун за последние десять лет. Сильнее знаменитого Котоку, который в свое время сравнивали с атомной бомбой за то, что он безжалостно разрушил Нагасаки, или тайфуна Тосиро, уничтожившего в двадцатом году половину линий электропередачи и треть домов в городе Мацуяма на острове Сикоку.
Нынешний тайфун назван Тайка. Но не потому, что в списках у синоптиков закончились имена. Ужасный атмосферный монстр действительно сулит большие перемены. Как ни жаль, перемены к худшему. Он уже атаковал острова Нансей, отутюжил Кюсю и, миновав пролив Бунго, дошел по острову Сикоку до города Коти. Сообщения оттуда поступали неутешительные. Очень много разрушений, затопленные поля и улицы городов, человеческие жертвы.
Не позже чем через час сокрушительные удары Тайка обрушатся на остров Авадзи, а затем, перебравшись через залив, и на Осаку. Тогда-то и настанет время испытаний. Время любви к боли, а значит, к жизни. Ведь боль – дитя жизни.
Тацуро медленно стянул с шеи галстук. Непременный атрибут делового европейского костюма давил, как веревка палача. Сейчас не до условностей. Тайка уже близко. Великие перемены не щадят никого. От них нельзя укрыться в глубоких подземельях. Подвалы затопит ливень. От них нельзя убежать в море. Корабли разобьет о камни. От них нельзя улететь в небо. Тайфун сломает лопасти вертолетов, а тушам летающих китов-самолетов оборвет плавники-крылья. Бежать бессмысленно и позорно. Встречать врага подобает лицом к лицу.
В телевизоре сменилась картинка. Маэду она заинтересовала.
– Громче…
«…Большой транспортный самолет-крыло «Боинг-Британик», единственное в мире воздушное судно, способное следовать за тайфуном на предельно малой высоте, почти касаясь верхнего края грозового фронта…»
На стене-экране появился необычный силуэт самолета. Он больше походил на ската или камбалу, чем на кита. Отчаянные люди эти метеорологи. Не жалеют ни себя, ни технику. В последние годы на островах поселились тысячи исследователей из разных стран. Их «Меккой» стал Окинава – остров, для которого не редкость и семь тайфунов в неделю. Беда для рисовых полей, прибыль для бизнеса. У авиатранспортных фирм и судоходных компаний появилось много заказов, а спутники орбитальной сети только и делают, что отслеживают места зарождения и маршруты тайфунов. Вот и сейчас какие-то смельчаки решили оседлать дикого жеребца по кличке Тайка. Все равно что съехать на скайсерфе по шляпке «ядерного гриба». Риск, достойный уважения.
«…Ученые из США и Канады провели ряд экспериментов и запустили с борта самолета несколько исследовательских зондов. Собранная информация поможет понять причину формирования крупных фронтов над Океанией и столь частого перемещения их в северо-западном направлении. Последующий анализ данных в совокупности с данными спутникового мониторинга, возможно, позволит найти решение проблемы, которую специалисты уже называют Тихоокеанской Климатической войной…»
Зонды… Какие зонды смогут уцелеть в центре тайфуна? Ученым виднее. Хотя поверить, что они найдут решение проблемы, очень трудно. Нельзя укротить тайфун, как нельзя вернуть силы умирающему Гольфстриму или возвратить Антарктиде уплывшие по Круговому течению ледяные поля. Можно подписать еще десять международных протоколов вроде Киотского, можно настроить волноломы и прорыть сотни километров дренажных каналов, но нельзя изменить предначертанное. Невозможно уговорить океан уснуть, а Землю остыть. Тем более невозможно их заставить.
Оседлали машины и верим,
Что сильны, как птицы
с крыльями в половину неба.
Глупцы! Ветер сильнее.
Маэда снова бросил взгляд за окно. Очень далеко, за проливом Кии, почти у серого горизонта, наверное, над горой Цуруги, медленно поднималась черная, покрытая сверкающими прожилками молний стена атмосферного фронта. Внизу, в акватории, постепенно замирала жизнь. Вертолеты, несмотря на дождь, кружившие над Осакой, словно гигантский рой трудолюбивых пчел, садились не на крыши-площадки, а на платформы больших грузовиков. Техники тотчас складывали им лопасти и везли уснувших дюралевых стрекоз в наземные ангары. На окна домов, витрины магазинов и бесконечные стеклянные фасады небоскребов опускались внешние жалюзи, а электронные табло и рекламные щиты складывались и автоматически прятались внутрь массивных тумб-опор. Машины разъезжались по стоянкам или просто прижимались к обочинам, стараясь занять места с северной, подветренной стороны зданий. Людей с высоты семидесятого этажа рассмотреть было трудно, но Тацуро хорошо представлял, чем они заняты. Они спешили попасть домой, а те, кто не успевал, торопились в подземку. Многомиллионный город Осака готовился к штурму. Тайка стоял у ворот…
«…Боинг «Британик» совершил вынужденную посадку в аэропорту Осаки. Благодаря своевременной подготовке аэропорт Итами выдержал удар тайфуна и был готов принять терпящий бедствие самолет. Никто из ученых и членов экипажа не пострадал. По заявлению руководителя научной группы метеорологов доктора Малкольма Лири экспедиция успешно выполнила свою миссию. С помощью зондов была собрана ценная научная информация, которая…»
Тацуро Маэда открыл глаза. За окном было темно. Жалюзи уже поднялись, но было все равно темно, значит, наступила ночь. Время пролетело, будто подхваченное ветром. В телевизоре все те же новости, и главная тема – последствия тайфуна, но теперь репортаж ведется из Осаки. Снова взгляд за окно. Вдалеке портовые огни. С той стороны залива темно. Тайка не смог взять Осаку и отыгрался на других местах. Правее острова через узкий пролив огни Кобе. Он тоже выстоял. Какой ценой, пока не ясно, но выстоял.
Тацуро поднялся. Ноги затекли от долгого сидения, и некоторое время ему пришлось стоять, ожидая, когда разойдется кровь и прекратится покалывание. Пока стоял, было время сделать первые выводы.
Не ушел и не спрятался. Встретил врага, как предписывает Бусидо. Можно собой гордиться.
Маэда сделал осторожный шаг к окну и взглянул вниз, на ближайшие дома. У некоторых повреждены крыши, где-то искрят оборванные провода. В самом низу, играя тенями и бликами в свете уличных фонарей, бурлят потоки воды. Большинство машин затоплено, видны только крыши, торчащие над рябой от дождя поверхностью воды. И все же город выдержал натиск… Тацуро перевел взгляд на подсвеченное обильными городскими огнями небо. Над Осакой неслись тяжелые тучи. Шел сильный, добела дождь.
Гордиться… Чем? Тацуро вспомнил жуткие завывания ветра, прорывавшиеся даже сквозь плотно закрытые окна, тяжелые удары ливневых струй в жалюзи, оглушительный грохот раскатов грома и раскачивающийся, подобно корабельной палубе, пол.
Маэда взглянул на часы. Тайка буйствовал почти четыре часа. И все это время Тацуро умирал от ужаса. Он пытался перебороть страх, наполняя себя спокойной энергией всего сущего, но энергия стихии была сильнее. Она вытесняла из души покой и селила там страх. Обычный, примитивный страх перед смертью. Тот самый, презираемый самураями и проклинаемый их повелителями. Тот самый страх, который никогда не был препятствием на пути воинов «божественного ветра» во Вторую мировую и не останавливал людей чести, готовых совершить сеппуку в знак верности хозяину, даже сегодня, в век упадка древних культур и отказа от традиций.
Ну и чем гордиться трусу? Тем, что просидел четыре часа безмолвным изваянием, не в силах пошевелиться? Даже белые чужаки в это время вели себя более достойно. Они летали, вцепившись в загривок Тайка, и выполняли свой долг. Погибни они и погибни Тацуро, эти смерти были бы далеко не равноценны, хотя и наступили бы по одной причине.
И все-таки испытать страх – это не поражение. Поражение – поддаться ему. А остаться на поле боя, даже изнемогая от ужаса, это достойный поступок.
Маэда немного воспрянул духом. Он откашлялся и приказал компу открыть окно, чтобы впустить в комнату немного свежего, влажного воздуха. Ветер навалился на створку, как борец сумо. Если бы окна открывались вручную, а не с помощью сервомоторов, Тацуро вряд ли сумел бы вернуть створку в исходное положение. Тайка ушел, но его тяжелый плащ все еще развевался над Осакой.
Маэда провел ладонью по влажному подоконнику. После дождя остается вода. Что оставишь ты?
Он медленно потер ладони. Между пальцами что-то блеснуло. Тацуро поднес руки к лицу. Их покрывала какая-то едва различимая серебристая пыль.
Пыль во время дождя? Разве такое бывает? Тайфун, конечно, мог принести с собой что угодно, хоть рыбью чешую, и все-таки это было странно. Маэда вернулся к письменному столу и вытер руки салфеткой для очков. Пыль осталась на ткани вместе с влагой. Тацуро вновь переключил внимание на теленовости.
«…Не удалось проверить эти сообщения. Доктор Малкольм Лири, к которому в первую очередь обратились наши репортеры, также не смог дать четкого ответа, однако выразил уверенность, что обычное микроскопическое исследование поможет ответить на все вопросы. По его версии, это всего лишь водоросли или частицы минеральных отложений. Поэтому нет причин считать эти необычные осадки опасными для здоровья…»
Минеральные отложения? О чем идет речь? О пыли в воде? Тацуро взял салфетку. Влага впиталась, и вместе с ней, похоже, впиталась серебристая пыль. Он поднес ткань к лампе и, сняв очки, присмотрелся повнимательнее. От «пыли» не осталось никаких следов.
«…По мнению профессора университета Нагасаки доктора Мицуми Такахаси, серебристые крупинки были не чем иным, как мельчайшими кристалликами льда, образовавшимися в результате резкого перепада температур и давления в глубинах атмосферного фронта. Это и объясняет быстрое и бесследное исчезновение частиц. Они просто испарились. Таким образом, слухи о магнитных свойствах частиц, якобы притягивавшихся к металлическим поверхностям, следует считать необоснованными. И все-таки остается непонятным, почему множество свидетелей описывают практически одно и то же явление: мельчайшие частицы, попадая на металлические поверхности, приходили в движение, напоминающее перемещение дыма или тончайшей пыли вдоль воздушного потока. Целями своеобразного путешествия струек этой загадочной пыли во всех описанных свидетелями случаях были источники электрической активности. Некоторые ученые даже поспешили заявить об открытии нового вида конденсированной энергии, чего-то вроде микроскопических шаровых молний, образовавшихся в результате сложных электрохимических процессов в чреве чудовищного по силе тайфуна. Однако доктор Такахаси опроверг их теорию практически сразу, измерив электромагнитную активность «пораженных» этими «микромолниями» объектов. В ста случаях из ста она оставалась на нормальном уровне. Коллеги доктора Такахаси из университетов Осаки и Кобе полностью согласны с его теорией «молекулярного льда». В качестве главного аргумента они, впрочем, как и приверженцы теории «микромолний», приводят бесследное исчезновение частиц… Теперь о других последствиях тайфуна и прогнозах. Тайка, почти не ослабевая, движется к заливу Исе. Очень скоро под ударом окажется Нагоя. Доберется ли тайфун до Токио и, если доберется, какова будет его сила? Пока от уверенных прогнозов воздерживаются даже опытные эксперты…»
Магнетизм, молекулярный лед и микромолнии… Маэда задумался. Странное последствие стихии. Особенно подозрительно, что оно оказалось абсолютно безвредным. Если враг не выглядит коварным, значит, он коварен вдвойне. Тайка был слишком грозен, чтобы уйти побежденным. Возможно, это лишь плод разыгравшегося воображения никудышного воина и плохого поэта, но, кроме всего прочего, Тацуро Маэда считался грамотным инженером. И специальностью его была как раз область мини-, микро– и нанотехнологий. Что и как выглядит на молекулярном уровне, Маэда знал неплохо. Молекулярный лед он забраковал сразу. Доктор Такахаси, скорее всего, несколько утрировал, имея в виду очень мелкий и твердый, поскольку образовался под большим давлением, град, каждая частица которого, однако, состоит не из одной молекулы воды, а, как минимум, из миллиона. Сторонники теории микромолний и вовсе ненаучно фантазировали. А между тем простые наблюдатели подметили весьма важную деталь – частицы упорядоченно следовали к источникам электрической активности, а затем исчезали.
Тацуро почувствовал легкое прикосновение истины. Он был очень близко от нее, буквально в шаге. Даже меньше… Какие-то смутные ассоциации связывали истину со стихами. Может быть, с этими:
Кишат в морской траве
Прозрачные мальки… Поймаешь —
Растают без следа.
Похоже, но не то… Он открыл в компе файл собственных стихов. Далеких от совершенства, как и все искусство эпохи техноарта, но сейчас Маэду волновало другое. Где-то среди строчек скрывалась та самая истина. Тацуро никак не мог вспомнить нужные хокку, но точно знал, что они где-то здесь. Да, вот они…
Глупо бояться вулканов,
Громом сотрясающих небо.
Видишь опасность —
Успеешь обойти.
И вот еще:
Частицы воздуха
Невесомы, безопасны, кажется. Вдруг —
Обернувшись тайфуном, убивают.
И главный стих из трех:
Сакура не уколет,
Шип дикой розы ранит до крови.
Наиболее опасно меньшее.
Да это именно то, что он искал. Если суммировать все ассоциации, то отыщется ответ на поставленный тайфуном вопрос. «Наиболее опасно меньшее…» Маэда замер, пораженный догадкой. Вот для чего ему было послано это испытание! Оставшись наедине с Тайка, он сумел очистить мысли и заострить восприятие до такой степени, чтобы не повторить ошибки уважаемых университетских теоретиков. Маэда хотел изгнать из души трусость и обрести мужество, а обрел нечто более важное – способность видеть истину и не обманывать себя, не прятать голову под крыло, даже если увиденное чудовищно.
Нет, пока он плохо понимал, что за истина показала ему свой краешек, но видел, что она черна, как ночь, и опасна, как… чума! Да, как страшная, средневековая эпидемия!
Тацуро заметался по комнате. Надо срочно с кем-то связаться! Но с кем? Кто заинтересуется очередной теорией по теме давно исчезнувших «частиц»? Такахаси? Нет, нельзя так вот запросто позвонить профессору и сказать: «Здравствуйте, я Маэда, старший инженер Лаборатории перспективных технологий корпорации «Мацусита». Хочу сказать, что вы не правы». Столь ужасное нарушение правил недопустимо. Особенно для сотрудника такой солидной компании, как «Мацусита». Так можно подойти к какому-нибудь американцу, но не к именитому японскому ученому. К американцу! Лири! Это не его профиль, но у него наверняка найдутся знакомые инженеры-электронщики.
Тацуро приказал компу выйти в спутниковую Сеть и найти номер смарта американского метеоролога Малкольма Лири. Комплексный поиск занял целых восемь секунд, поскольку смарт доктора Лири был зарегистрирован на имя миссис Лири, проживающей почему-то в Великобритании, и его номер особо не афишировался. Наверное, по этой причине первой реакцией Лири было удивление, а первыми словами «Какого черта?!».
– Как вы меня нашли? – Доктор был сильно недоволен.
– Меня зовут Тацуро Маэда, – на сносном английском представился Маэда. – Я специалист по микроэлектронике из компании «Мацусита». Я имею в своем распоряжении новейшие поисковые программы. Простите, доктор, но дело весьма серьезное.
– Сейчас я занимаюсь исключительно Тайка! Другие дела меня не интересуют.
– Да, это касается тайфуна Тайка.
– Ну, – Лири тяжело взглянул на Маэду. – Что у вас?
– Кажется, я знаю, что за странные частицы принес тайфун.
– А-а, – протянул Малкольм разочарованно. – Я-то думал… Вас не удовлетворила теория Такахаси?
– Нет. Если говорить о теориях, ближе всех к истине были вы.
– Действительно? – Лири усмехнулся. – Разве среди гайджинов встречаются умные?
Демонстрируя, что оценил шутку, Маэда поклонился.
– Мельчайшие кристаллики соли. Так?
– Да, наверное. Если честно, дорогой Тацуро, я сказал первое, что пришло в голову.
– Вы были близки к истине. Только это не соль, это металл.
– Ну, металл. Не поваренной соли кристаллики, а солей магния, какая разница?
– Металл с заданной программой, – сверля доктора взглядом, упрямо продолжил Маэда.
– Это как? С памятью формы, что ли? А почему такими опилками? Ничего не понимаю! Говорите толком, Маэда. Времени в обрез. Мне надо Тайка догонять. Самолет уже отремонтировали.
– Если толком, то я думаю, что это… – Тацуро оборвал фразу и резко обернулся.
– Что? – нетерпеливо переспросил Лири. – Куда вы пропали, Маэда?
На экране докторского смарта появилась заставка с текстом «связь прервана». Малкольм закрыл смарт и покачал головой. Спустя полминуты приборчик вновь ожил, но теперь на связи был другой абонент.
– Что там? – буркнул Лири.
– Все в порядке, – печально потупив взор, ответил пожилой японец в строгом костюме. Он направил объектив смарта на распахнутое окно. – Несчастный случай. Любознательный инженер решил понаблюдать за тайфуном и не рассчитал свои силы. Скользкий подоконник, порыв ураганного ветра… «Мы сильны, как птицы с крыльями в половину неба. Но ветер сильнее…»
– Стихи, что ли?
– Белым этого не понять.
– Ладно, господин суровый лирик, мне пора… А жаль парня, сообразительный… был.
– Поэтому я и держал его под особым контролем. Рано или поздно он прошел бы путь Главного самостоятельно. Жаль, что мудрости у него было меньше, чем таланта.
– От такого открытия и у мудреца мозги взорвутся. Выскочит из ванны с криком «Эврика!» и побежит голым по улице.
– Только не японец. Наша мудрость в молчаливом созерцании.
– Конечно, – Лири снисходительно усмехнулся. – Ну, все, я уже опаздываю, Тайка уходит, а лучшей ширмы для распыления системных элементов нам не найти. Пока он над головой, никто же в небо не смотрит и что мы там творим, не видит. Ты, Акиро, сам доложи Главному, что миссия «Ливень» продвигается успешно, инсталляция началась… ну и так далее. Слышишь?
– Доложу, – сказал японец, не отрывая задумчивого взгляда от окна.
Что молчаливее правды!
Дорога правдивых идет по дну.
Правда – для рыб.
– Басё?
– Маэда, – японец повернулся к столу и закрыл стоящий на нем комп. – Он пытался писать стихи. Летите дальше, док. Распыляйте элементы спокойно. Я доложу…