— Уберите, — едва пошевелил губами Вадим, выгибаясь назад, чтобы хоть на несколько сантиметров отстраниться от поднесенного к его лицу пышущего жаром утюга. — Я буду говорить. Только развяжите и водки дайте.

Почему-то спокойный и обстоятельный рассказ Шульгина о методике использования утюга подействовал на чекиста куда сильнее, чем те предполагаемые пытки, которые он себе представлял, сидя в удивительно чистом, пахнущем сосновым экстрактом ватерклозете. Может быть, как раз своей нечеловеческой жестокостью. Когда тебя допрашивает, бьет шомполом или ломает пальцы человек, ты видишь его ярость, искаженное злобой лицо, капли пота на лбу, слышишь тяжелое дыхание — это понятно и можно стерпеть. (Его самого еще не пытали, но как это делается, Вадим видел неоднократно.) А сверкающий дьявольский прибор его сломал.

Но, возможно, он подсознательно давно решил капитулировать, а нарисованная Шульгиным перспектива просто позволила ему найти подходящее самооправдание.

Оставив пристегнутого цепочкой к батарее отопления чекиста немного успокоиться и прийти в себя, друзья вышли в кабинет.

Новиков нервно курил. Вздохнув тяжело, спросил Шульгина:

— Черт знает до чего мы дошли. Ты действительно смог бы?

— Смог — не смог… Важно, что он мне поверил. И поверил же. Сами они виноваты, что довели до этого.

— Так, может, бросим, пока не поздно? А то действительно крыша поедет.

— Война. Не мы начали. Состояние крайней необходимости. А уйти не проблема. Олег давно ждет. То-то ему будет подарочек. Я про другое думаю. Раз ты сюда квартирку подтянул, может, и обратно сможешь? К исходной точке. Если постараться…

— И я думал. Не смогу. Не верю потому что. Антон четко все обрисовал. Будущего на этой линии просто нет. Поскольку неизвестно, куда все повернется. С нами туда, без нас туда, — он показал рукой в два противоположных направления.

— Тогда откуда она к нам приехала? Разве не из будущего же?

— Знать бы. Ниоткуда, наверное. Как та записка в «Фантастической саге». Я предполагаю, что, раз база эта вневременная, она и болталась вне всякой Реальности. Или — когда мы здесь появились, так и она тоже. Можно же предположить, что наши девицы, эти портсигар-блоки и квартира — детали одной системы. Порознь не существующие. Мистическая это связь или сугубо материальная — понятия не имею. Настолько же, как и о том, существуем ли мы с тобой непосредственно или в виде персонажей сна тех самых Хранителей, что мне привиделись. Когда нам что-то снится, оно существует в данный момент или нет?

— Готово, приехал. Философ, которому снится, что он бабочка, или бабочка, которой снится, что она философ? Значит, еще до ручки не дошел, раз философствуешь. И, знаешь, в этом что-то есть. Мне понравилось. Ты додумай, когда спать пойдешь. Интересно. Тем более что, раз хата вневременная, мы здесь сколько хочешь сидеть можем…

— Наоборот, — возразил Новиков. — Судя по путешествию Алексея и моему с Ириной походу, пока внутри квартиры люди, время здесь и снаружи идет одинаково. Час в час. А время ноль здесь, только если она пустая.

— Бредятина, одним словом, — кивнул Шульгин. — Тогда пойдем с объектом беседовать. Хоть что-то конкретное. И магнитофон надо включить. На дикарей такие фокусы действуют.

Вадим — как ни странно, но это было его подлинное имя, — говорил уже почти час. И, похоже, говорил правду. Только пользы от его откровений пока было мало. Это, может, настоящим белым интересно было бы. Наводящих вопросов Андрей почти не задавал, предоставив чекисту возможность выговориться. Вот когда он исчерпает запас считающихся секретными сведений и перед ним вновь встанет перспектива утюга, можно будет перейти ко второму акту.

Андрей пока не слишком представлял, как использовать пленного. Завербовать его всерьез теперь труда не представляло. Но с какой целью?

Выйти на Агранова? Реально. Для чего им может пригодиться начальник секретно-политического отдела ВЧК? Помочь в штурме Кремля? Допустим. Использовать для очистки Москвы после победы? Несколько теплее, но еще неактуально. Новиков пока не видел подходов к самому главному, ради чего и пришли они в Москву.

А на Вадима новиковская рассеянность и явная скука, с которой он вел допрос, оказывали как раз нужное действие. Подследственному на определенной стадии зачастую становится необходимым внимание, даже сочувствие следователя, и он пытается всеми силами расположить его к себе. Чем и объясняется вроде бы совершенно непонятное поведение преступников, начинающих признаваться в эпизодах, им не предъявленных и следствию вообще неизвестных.

— Стоп-стоп, парень! — прервал вдруг Шульгин многословные откровения Вадима. — Вот об этом давай подробнее. Ты слышал, Андрей?

— А? О чем ты? — Новиков стряхнул с себя вялую истому, в которой голос чекиста незаметно превратился для него в убаюкивающий шум.

— Да вот это! Клиент намекнул про какого-то загадочного узника Агранова.

— Как? — сразу напрягся Новиков. — Что за узник? Почему загадочный? А ну, сначала и подробно…

— Сдается мне, что к какой-то разгадке мы подбираемся, — говорил Андрей Шульгину, наливая третью или четвертую чашку кофе. Вадима, утомленного событиями дня и долгим допросом, уложили спать в дальней комнате, которую неведомый хозяин использовал, наверное, как гостевую. Накормили, дали выпить полстакана виски и оставили наедине с собственной совестью, приковав наручниками к раме кровати и посоветовав не предпринимать действий, могущих сделать остаток его жизни совсем уже невыносимым. Сами приняли душ, переоделись в чистое белье и пижамы. В гардеробе хозяина обнаружились огромные запасы самой разнообразной одежды, не только мужской, но и женской.

И теперь сидели в креслах, слушали тихую классическую музыку, неторопливо обмениваясь мнениями.

— Судя по словам Вадима, таинственный узник — фигура интересная. Прорицатель, ясновидец да вдобавок еще и профессор. Мне странная мысль пришла — а вдруг это тоже какой-нибудь пришелец? Заблудившийся в лабиринте Реальностей и попавший в лапы Чека?

Шульгин откинулся в кресле, вращая на пальце за спусковую скобу тот самый браунинг «хай пауэр», который обнаружил в ящике стола Берестин, потом видел там же Новиков, а теперь попал в руки Сашке. Ко всякого рода пистолетам он испытывал почти сексуальное влечение, они для него были своего рода гипноглифами, и он мог вертеть в руках полированные железки часами, как мусульманин четки.

— С тем же успехом сей профессор может быть психом или шарлатаном.

— Психи как раз по твоей части, но не думаю, что такой спец, как Агранов, не разобрался бы за полгода. Тут сложнее. И надо бы нам этого ясновидца раздобыть. Вдруг повезет…

В гостиной было уютно. Торшер с розовым гофрированным абажуром на латунной изогнутой штанге освещал только низкий треугольный столик, камерный квартет играл Сибелиуса, и все это так вдруг напомнило один из вечеров пятнадцатилетней давности, что у Андрея защемило сердце. Было же когда-то безмятежное время, пронизанное ощущением неясного, но непременно светлого будущего… Не в идеологическом, а исключительно в личном смысле.

— Хорошо бы. А то мы так запутались. И ведь никто не желает объяснить, что вообще все это значит… — Шульгин сделал руками движение, будто обводя ладонями невидимый шар. — И твои видения. Для чего? Кто их насылает? Что хочет сказать? Меня твоя космогония совсем не вдохновляет. Какая принципиальная разница, бог ли в классическом варианте, или Держатели Мира? Тогда кто аггры, кто форзейли, какая их роль, фантомы они или вправду объективно существуют? И при чем тут вообще мы? — Шульгин не опьянел от нескольких рюмок, просто перешел в иное эмоциональное состояние, ему срочно потребовалось решить все загадки бытия.

Новиков видел, что пора заканчивать. Четвертый час уже. Утешало то, что утром можно спать до упора, никуда не спешить и ничего не опасаться. А вопросы онтологии оставить до более подходящего случая. Не философские основы бытия обсуждать, а совершенно конкретными делами заниматься предстоит, чтобы бытие это самое себе реально обеспечить. А потом уже все остальное. Ибо если даже все бросить и на шикарном пароходе в окружении прелестных женщин в отдаленные южные моря уплыть, никуда не денешься от мысли, что существуешь ты только по настроению никому не ведомых существ, которым стоит кнопочку (условно говоря) нажать, и следа ни от тебя, ни от всей истории человеческой не останется. При такой перспективе жить — что в камере смертников расстрела ждать, от каждого звука в коридоре вскидываться, не за тобой ли пришли…

Утром Шульгин проснулся хотя и довольно поздно, но все равно первым. И Новиков, и измученный дневными хлопотами и ночными переживаниями Вадим еще спали в полутемных от задернутых плотных штор комнатах.

Не торопясь, Сашка поставил на огонь чайник, собрал кое-что для завтрака, нашел на подоконнике «Знание — сила» за декабрь 1965 года. Листать страницы журнала, который он уже один раз читал, было и интересно, и грустно. А в то же время и скучно как-то. Глуповатый пафос, несбывшиеся пророчества, споры о вещах, казавшихся тогда необычайно важными. И вдруг попадаются материалы безусловно талантливые и по тем временам смелые, но все равно настолько далекие… Как сегодня читать телеграммы с фронта Балканской войны 1912 года.

Покурив и выключив закипевший чайник, Шульгин пошел будить Андрея. Отдернул штору в спальне, увидел панораму крыш и дождь, переходящий в снег. Рановато вроде бы. Сентябрь еще не кончился. Прочая же обстановка за окном от вчерашней не отличалась. Так же пусто в переулке, редкие прохожие, нахохлившись, торопятся по неизвестным делам, такие же обшарпанные дома напротив, и бессмысленно кружатся над крышами стаи ворон.

Позавтракали втроем, ни о чем существенном не разговаривая, словно не слишком близкие знакомые, старательно обходя все, что могло напоминать о вчерашних событиях. Но думать все равно думали, каждый по-своему, отчего атмосфера сохранялась напряженно-печальная, словно в семье на второй день после похорон дедушки.

Только когда допивали чай, Шульгин как бы мельком посоветовал Вадиму вспомнить все, могущее подсказать местопребывание профессора, даже самые незначительные детали.

Потом он вновь посадил чекиста на цепь подальше от окна и вручил ему карандаш и блокнот для записи мыслей и изображения схем.

— Еще и профессию тюремщика осваивать приходится, — раздраженно ворчал Шульгин, возвращаясь в холл. — А как его к делу приспособить, ума не приложу. Сбежит ведь, гад, при первой возможности. А он нам теперь позарез нужен.

— Отсюда не сбежит, — успокоил его Новиков, — а попозже мы все равно что-то придумаем. Ты на связь пока не выходил?

— Утром еще, в шесть часов, ты только заснул. На Самарском полный порядок, тишина, я корнету велел вообще на улицу сегодня не показываться, машину в сарае получше замаскировать. Басманов отступил в подземелье, наверху оставил группу прикрытия. У него есть идея переместиться в Новодевичий монастырь, послал туда человека на разведку. Потерь у них нет, только патроны почти все расстреляли, и человек шесть раненых.

— И слава богу. — При этом Шульгин внимательно смотрел через открытую дверь в прихожую, где так и лежали сваленные Ястребовым в угол ящики и мешки. — Что там у тебя? — спросил он.

— Обычный комплект Робинзона на всякие случаи жизни. Надо ж, как я сообразил! Не догадался бы с Олегом переговорить, сидели бы сейчас голодные и безоружные…

— А пластит там есть?

— С килограмм, наверное… — Тут и до Шульгина дошел замысел Андрея. — А вот радиовзрывателей нет. Только огневые, электрические и с таймером…

— Годится. Та же улыбка, только без кота. Или — как брать клиента на куклу. Он у нас уже столько интересного видел, что любой туфте поверит.

Радуясь возможности развлечься, друзья за пятнадцать минут сделали все нужные приготовления. Шульгин привел Вадима.

После вступительного слова, в котором Новиков сообщил чекисту все о его незавидном настоящем и еще более печальном будущем, он высказал осторожную надежду, что ситуация еще может измениться к лучшему. И при его искреннем желании сотрудничать…

— Ну о чем ты, Андрей, говоришь! — возмутился Шульгин. — Он нам такую подлянку устроил, а теперь мы ему снова верить должны? Я не согласен.

— А мне кажется, что кое-какие понятия в нем еще остались. Как, Вадим? Если мы тебя опять в игру введем, по той программе, что ночью обсуждали, сразу нас заложишь, или, как русский офицер, пусть и бывший, поможешь в делах твоих начальничков разобраться? Ты же, как я надеюсь, за счастье трудового народа сражаться намеревался, в ЧК нанимаясь, или только чтоб в грабеже Родины поучаствовать?

Вадиму после ночных переживаний и вполне подлинного страха мучительной смерти не требовалось каких-то особых артистических данных, чтобы изобразить лицом и голосом полную и безусловную готовность к сотрудничеству. Он и сам почти верил, что если ему сохранят жизнь и вернут свободу, то он сделает все, что прикажут. Даже забавно будет оставить в дураках Агранова. Надоел своим барством и хамством. Чего, в конце концов, ради он, русский дворянин и офицер, должен прислуживать недоучке-выкресту? Уж если служить, то таким людям, как эти полковники! Тем более что потребуется от него не слишком многое. Зато свобода, перспектива уцелеть при очередном повороте жизни. А там видно будет…

Его мысли и чувства Новиков читал без труда. Слишком они были элементарны. И не осуждал Вадима. Он и сам когда-то, слушая по телевизору покаянное выступление одного видного диссидента и зная, как оно было получено, задумался, как поступил бы в предлагаемых обстоятельствах он сам? Несколько слов — причем никого не предавая, а лишь признавая собственные заблуждения — и свобода! Отказ — и пять-семь лет лагерей. Ради чего? Задумывался и не находил окончательного ответа. Но признавал право того, на экране, выбрать свободу. «Надо уметь вовремя извлекать принципы из кармана и вовремя прятать их в карман», — говорил Дизраэли. «На любую принципиальность следует отвечать беспринципностью», — развивал его мысль Троцкий.

Одновременно он уже прикидывал, каким образом обставить появление Вадима в ЧК, чтобы это вызвало минимальное к нему подозрение. Или — наоборот…

А Шульгин, выслушав пылкие заверения чекиста, саркастически рассмеялся.

— И чем же ты, парень, гарантируешь, что не врешь? Прибежишь к своему шефу и тут же расколешься. Мы-то опять успеем смыться, тем более ты даже не знаешь, где сейчас находишься, а тебя потом найдем и все равно шлепнем, однако… Мы тебе, выходит, бесплатно сколько-то дней жизни подарим, а сами в дураках? Нет, так не пойдет…

И, не слушая сбивчивых уверений, ничего не стоящих гарантий, крутнулся на каблуках и вышел из комнаты с видом зловещим и решительным.

— Да-а, — вздохнул Новиков. — Александр Иванович — мужчина скептический. Я вот — доверчивый, романтик, можно сказать, всегда в людях лучшее ищу, а он — нет. Кстати, если бы не он, вы со мной что сейчас делали бы?..

Расстроенно закурил, протянул портсигар Вадиму. Тот с трудом попал вздрагивающим концом сигареты в огонек зажигалки.

Столько раз за минувшие сутки его бросало от надежды к отчаянию, что нервы сдали окончательно. Все же, за исключением нескольких месяцев на фронте, всерьез рисковать жизнью ему не приходилось, а определенная отвага и решительность, проявленные в борьбе с контрреволюцией, в немалой степени зависели от авторитета стоявшей за ним организации и почти полного отсутствия действительно серьезных противников. У «заговорщиков «и «классово чуждых элементов» и завалящий наган имелся не всегда. Так что Вадимову смелость с достаточным основанием можно было назвать и наглостью самого сильного в зоне бандита. Те тоже в разборках, бывает, на нож идут…

А сейчас, наконец, гонор с Вадима слетел. Остался человек, осознавший свою ничтожность перед лицом сил, которым безразлична магия трех— или четырехбуквенных аббревиатур.

Тут как раз вернулся Шульгин. Сел рядом, показал на раскрытой ладони несколько аккуратных, в мизинец величиной золотистых цилиндриков.

— Знаешь, что это такое, господин бывший прапорщик?

— Похоже на детонаторы.

— Почти угадал. Это радиовзрыватели. Что такое радио, ты тоже знаешь. По соответствующей команде такую штуку можно взорвать верст за десять. Запомнил? Молодец. Теперь вот, — Шульгин показал ему рацию величиной с сигаретную пачку.

— Если когда видел полевую радиостанцию, так это она и есть. Только чуть меньше обычной. Прогресс потому что. Смотри. — Шульгин вышел в коридор и стал у двери в кухню, метрах в пятнадцати от холла. Новиков включил здоровенный, отделанный кленовым шпоном «Hi-Fi» приемник пятидесятых годов «Телефункен».

Нагрелись лампы, из динамиков послышался негромкий гул.

— Раз, два, три, настройка. Раз, два, три, как слышно? Ну что, студент, убедительно? — Сочный голос Сашки заполнил комнату.

Впечатляющая демонстрация для человека, которому даже радиостанция весом в десять пудов, на пароконной повозке, — чудо техники.

Остального можно было и не делать, но для полноты внушения Вадима отвели в ванную, при нем замотали взрыватель в старое одеяло и для надежности накрыли сверху подушкой.

После чего Новиков удалился в коридор и отчетливо произнес в микрофон:

— Взрыв.

Ахнуло не слишком громко, но в срезонировавшей чугунной ванне все равно убедительно. Удушливо завоняло сгоревшей взрывчаткой и паленой шерстью.

— Как человек с военно-университетским образованием, — наставительно говорил Шульгин, когда они снова сидели в комнате, — ты понимаешь, что если взрыватель пристроить к ста — больше не надо — граммам тола и полученную мину закрепить стальной цепочкой у тебя на поясе, то в любой нужный момент может произойти что? Правильно угадал. Причем при попытке расстегнуть или распилить цепь будет то же самое. А чтобы знать, правильно ты себя ведешь или не очень, кому и что говоришь, во внутренний карман тебе кладется рация. И если что не так, то — хлоп… Последствия сам дорисуй. А если мы прицепим к тебе не сто грамм тола, а тысячу, получим бомбу, что и пол-этажа разнесет…

Сашка ерничал в своей лучшей манере. Новиков слушал его с печальным лицом уставшего от жестокостей этого мира человека. Вадим же сидел совершенно раздавленный. Не столько даже крушением последних надежд на какой-то в его понимании достойный выход, а мыслью о том, что столкнулся он с чем-то невообразимым. Университетского образования и умения строить силлогизмы для этого хватало.

Ему хотелось спросить в лоб, кто же такие его собеседники и откуда они здесь появились, потому что в их принадлежность к белой и вообще к какой угодно армии он больше не верил. Разве что действительно они представляют здесь сверхтайный орден, оснащенный изобретениями сумасшедших ученых, вроде доктора Калигари.

Но спрашивать он ничего не стал.

— Не только потому, что ваши слова крайне убедительны, — сказал он, сглотнув слюну, — но и потому, что ваши цели представляются мне гораздо более достойными и важными, чем я думал вчера, я буду с вами работать. А это, — он показал на раскатившиеся по столу взрыватели, — пусть будет по-вашему. Я понимаю…

— И слава богу, — облегченно вздохнул Новиков. — Я всегда говорил, что с умным человеком договориться можно.

— Особливо, если система доказательств выбрана правильно… — добавил Шульгин.

Несколько позже приободрившийся и повеселевший Вадим спросил у Новикова (к Шульгину он по-прежнему впрямую обращаться избегал): — Ну, а вот если представить, чисто условно, что я все же решил бы вас обмануть? Стал бы говорить одно, а при этом на бумаге писал своему начальнику все как есть?

— Ты не поторопился его умным назвать, господин полковник? — лениво осведомился Шульгин.

— Нет, просто человеку сразу трудно проникнуться. Допустим, он так и сделает. И что? Оставим в стороне простейший, но неспециалисту малоочевидный факт, что одновременно говорить и писать противоположные вещи он не сможет. Обязательно возникнут паузы, изменения интонации, замедленная реакция собеседника… Психологу через минуту все станет ясно. А там на выбор — хочешь, сразу взрывай, хочешь — играй дальше с учетом очередного поворота. Но это уже высший пилотаж. Для дураков можно проще объяснить. Где он найдет такого аса разведки, да и просто нормального человека, который по нескольким словам торопливой записки поверит ЗДЕСЬ, что возможна радиопередача через коробочку в кармане, взрыв мины за десять верст, и не только поверит, а и мгновенно в игру включится на высоком профессиональном уровне? Ваш Агранов похож на такого человека? — обратился Андрей непосредственно к чекисту. — Он тебе громко, да еще и с матом скажет: «Что ты тут, такой-сякой, корябаешь? Умом тронулся или меня за такого держишь?» И в самом лучшем для тебя случае вызовет фельдшера. Похоже?

Вадим обреченно кивнул. Его волновал и еще один момент — не может ли адское устройство сработать самопроизвольно, но он хорошо понимал, что вопросов — ни умных, ни глупых — больше задавать не следует.