Книга: Дальше самых далеких звезд
Назад: Глава 9 Орбита Борга
Дальше: Глава 11 Город и корабль

Глава 10
Сражение

Челнок опустился в теснине меж холмов, заваленной камнями. То было узкое извилистое ущелье с крутыми склонами, выходившее к ровной, как стол, степи; другой его конец терялся в предгорьях, среди осыпей, огромных глыб и утесов причудливых очертаний. «Надежное укрытие, – решил Калеб, – с равнины челнок не заметить, и вряд ли кто-то сунется сюда – плацдарм для битвы неподходящий, пеший строй не развернешь и в конном не атакуешь».
Его маленький летательный аппарат управлялся с корабля до самого момента приземления. Собственно, земля, вода или другая опора челноку не требовалась – он повис над дном ущелья, и Калеб оттащил невесомое суденышко к ближайшей скале. Потом закрыл кабину, активировал автоматику шлема и произнес:
– Я на месте, Людвиг. Подключи меня к станции.
– Сделано.
Над левым запястьем вспыхнул крохотный экран. Визуальная станция дрейфовала в трехстах метрах над равниной, обзор был широким, и Калеб видел обе колонны – ту, что шла по равнине, и ту, что спустилась с гор. Блестящие змейки неуклонно ползли и ползли вперед. Он прикинул, что армии Окатро и Парао столкнутся через час-полтора, и, цепляясь за трещины и камни, полез на ближайший склон.
Вид с вершины холма был отличный: внизу лежала бескрайняя саванна, зеленели травы, поблескивали реки и ручьи, вдоль западного горизонта тянулась горная цепь, и над ней висело белое стадо облаков. Небо Борга отличалось от небес Земли и Авалона – не синее, а скорее фиолетового оттенка, напоминающего аметист. Солнечный диск выглядел совсем небольшим, но взглянуть на него даже искоса было невозможно. Солнце Борга, жаркая голубая звезда, торчало в зените как раскаленный гвоздь, заливая саванну светом и зноем. Того и другого хватало с избытком, хотя Борг находился втрое дальше от светила, чем Земля.
Воздух был горячим, сухим, солнце палило, нагревая шлем и броню. Калеб отключил магнитную подвеску, снял клинки и закутался в плащ, спрятав голову под капюшоном. Стало полегче; плащ-хамелеон отражал световые лучи, не пропуская их к снаряжению и телу. Выбрав место среди камней, он сел, скрестив ноги и озирая равнину. Миновала секунда-другая, плащ сделался темно-коричневым, спрятав фигуру Охотника; теперь он казался такой же каменной глыбой, как те, что валялись на вершине холма.
– Сьон доктор спрашивает, что ты видишь, – сказал Людвиг.
– Пока ничего интересного, – отозвался Калеб и добавил на языке боргов: – Т ‘ айма фар ‘ уао ун нейхан, что означало: солнце здесь очень жаркое.
Вчера он провел почти весь день под гипноизлучателем, впитывая сотни слов, певучих, протяжных, свистящих, раскатистых и, к счастью, вполне доступных для человеческого горла. Хотя планета была велика, ее обитатели не отличались по языку и очень мало – по внешности. Десмонд усматривал в этом знак стабильности и древности местной культуры, предположив, что интеграция на Борге шла много тысячелетий, перемешивая народы и расы, если они когда-то здесь существовали. Но в этом случае оставался загадкой медленный темп развития цивилизации – ведь борги не имели иных источников энергии, кроме огня и текучей воды, и иной тягловой силы, кроме домашнего скота. Возможно, это было связано с долгим сроком жизни каждого индивидуума, с тем, что новые поколения с новыми идеями вступали в жизнь не через двадцать-тридцать лет, а гораздо реже.
Теперь Калеб понимал, почему Аригато Оэ ограничился двумя помощниками, а не взял с собой десяток ассистентов – Десмонд, с его бездонной памятью и огромной силой, мог заменить и большее число. К тому же брат Хакко вряд ли сумел бы внушить киборгу неподобающие мысли или устроить сердечный припадок.
Обе армии боргов уже находились в прямой видимости. Походные колонны начали разворачиваться, готовясь к схватке: в центре – плотный строй пеших воинов, на флангах – всадники, в тылу – более мелкие отряды и большие крытые возы, груженные, вероятно, палатками, снаряжением и продовольствием. Теперь до Калеба доносились резкие выкрики командиров, звон металла, слитный топот множества ног и протяжные трубные звуки – кажется, рев животных, заменявших боргам лошадей. Трава была вытоптана за считаные минуты, мелкие ручьи превратились в жидкую грязь, на сухих местах взмыли к небесам клубы пыли. Тридцать или сорок тысяч человек шли друг на друга с воинственным кличем, грозили оружием, вопили и рычали, вгоняя себя в ярость, и Калеб внезапно почувствовал, как закипает его кровь. Жар этот был не от Охотников – наоборот, в Братстве учили спокойствию и выдержке, повторяя заповедь: лучше не ударить, чем промахнуться. Но род Эриксонов тянулся в прошлое гораздо дальше, чем на сорок поколений, дальше, чем мог представить Потомственный Охотник Калеб, сын Рагнара, внук Херлуфа, правнук Ольгерда, сына Хакона.
Он откинул плащ и включил запись – маленькая камера была закреплена на плечевом щитке. У подножия холма, прямо под ним, шла в атаку пехота Парао – в первых рядах копьеносцы, за ними – воины с короткими мечами и секирами. Шеренги не очень ровные и шагают вразнобой, но, кажется, полны энтузиазма, отметил Калеб. Теперь он мог разглядеть если не лица, то шлемы и доспехи бойцов. То были настоящие произведения искусства: забрала – личины хищных зверей, клювастых птиц и жутких демонов, кованые панцири с выбитым по металлу узором, с нагрудными бляхами и дисками, и от плеч до локтей – ряды широких звенящих браслетов. Даже на вид доспехи казались тяжелыми; бегать в этой сбруе и драться под жарким солнцем было наверняка нелегко.
Но они побежали. Опустив пики, первые шеренги с оглушительным ревом бросились вперед, увлекая за собой меченосцев. Воины Окатро тоже взревели и перешли на бег, топча кустарник и траву, расплескивая грязь и воду. Две толпы, ощетинившись стальными остриями, столкнулись с грохотом и звоном, первая кровь оросила землю, первые трупы повисли на копьях, завопили первые раненые. Всякое подобие строя и порядка разом исчезло, теперь воины дрались один на один, кололи врага и били древками, а сзади напирала масса меченосцев – они расталкивали своих копейщиков, спеша сцепиться с любым бойцом противной стороны. Нелепость этой схватки и ее ожесточение поразили Калеба, но кровавый хаос только начинался – в толпы пехотинцев врезались всадники.
Под ними были огромные мощные звери с гибкими шеями, напомнившие Калебу земных лошадей. Узкие вытянутые морды, широкий круп, серая безволосая кожа в черных разводах, длинные ноги, тяжелые копыта… Выглядели животные устрашающе, и на мгновение их слитный рев перекрыл все звуки битвы.
Наездники из Парао Ульфи – их было сотни две или три – проложили кровавую просеку в толпе пехотинцев и ударили на такой же отряд Окатро. Бойцы, оседлавшие скакунов, двигались плотной массой и рубили вражеских всадников длинными изогнутыми мечами. В первый момент их яростная атака казалась успешной, даже сокрушительной, но к противнику подходили все новые и новые отряды, и постепенно воинов Парао стали оттеснять с равнины. Прошло недолгое время, и схватка уже кипела у холма, где затаился Калеб. Склон, обращенный к саванне, был скалистым и почти отвесным; ни люди, ни животные не могли одолеть эту кручу. Но похоже, никто из бойцов не искал спасения и не пытался забраться на скалу – они сражались, убивали и погибали сами. Калеб не мог уловить разницы между врагами, пока несколько воинов не сцепились прямо под ним, в двадцати или двадцати пяти метрах. На кирасах бойцов Парао виднелся знак, подобный изогнувшейся волне; шлемы людей из Окатро украшали рога, и такой же символ был отчеканен на доспехах. Видимо, этого хватало, чтобы отличить своих от чужих.
Передатчик в шлеме ожил. По голосу было ясно, что Аригато Оэ раздражен или как минимум обескуражен.
– Охотник, что там происходит? Я не понимаю, что у нас на экранах… Мы видим лишь озверевшую толпу! Это битва или бойня?
– Скорее бойня, сьон, – промолвил Калеб. – Кажется, этим парням жизнь не дорога, и дерутся они не ради победы. Тут что-то другое.
– Очень странная ситуация! Десмонд еще раз просмотрел все записи первой разведки… Никаких сообщений о массовых побоищах! Непонятно!
– Я попробую разобраться, сьон доктор, – откликнулся Калеб. – Скоро они перебьют друг друга, но двое-трое наверняка останутся в живых. Я их поспрашиваю.
– Хорошо, Охотник. И не забудьте про образцы, – сказал дуайен и отключился.
Калеб оглядел поле битвы – треть бойцов уже валялась на земле, кто мертвый, кто корчился в предсмертных судорогах.
– С образцами проблем не будет, – сообщил он самому себе. – Покойников как пауков на Бикваре.
Под его холмом трое воинов Парао бились с пятью молодцами в рогатых шлемах. Звенели клинки, мелькали топорики с короткими рукоятями, кто-то, потеряв оружие, действовал кулаками. Этого прикончили первым, но, умирая, он сбросил шлем и вцепился зубами в щиколотку врага. Укушенный взвыл, принялся вырываться и получил секирой по хребту. Шлемы и доспехи не очень прочные, отметил Калеб, наблюдая, как один за другим падают воины; очевидно, сталь была тонкой или низкого качества, раз клинки и секиры ее пробивали.
Схватка завершилась. Воин Окатро, оставшийся в живых, деловито добил раненого с волной на кирасе и исчез в дерущейся толпе. За нею, затмевая солнце, тучей стояла пыль, и в этой пелене тоже звенел металл, вопили люди и хрипло трубили верховые животные – там сошлись всадники. Битва продолжалась с прежней яростью, но уже было понятно, что воинство речного города теснит армию Парао Ульфи. Плотная масса сражавшейся пехоты откатывалась все дальше к западу, к предгорьям, и Калеб разглядел, как сотни три меченосцев Окатро Куао бегом догоняют толпу. Вот и свежее подкрепление, подумал он. Вероятно, стратеги в Звездной Колыбели были получше, чем в Морской Пене Средь Камней.
Сзади раздались топот и лязг металла. Обернувшись, он увидел, что по ущелью движется колонна пехотинцев и всадников Парао числом в пару тысяч; несмотря на камни, кое-где загромождавшие путь, шли они довольно быстро, почти бежали. Отряд заполнял теснину от края до края, впереди ехала плотная группа всадников, и их скакуны мчались прямо на суденышко Калеба, висевшее у скалы.
– Похоже, со стратегами я ошибся, эти тоже хитрецы, – буркнул он, направляя камеру вниз. – Людвиг, ты видишь, что происходит? Мой корабль в опасности. Подними его в воздух.
– Вижу, но ничего не могу сделать, он в недоступной зоне. Толкни его к середине ущелья… А лучше вообще не трогай и не спускайся туда! Пусть топчут. Я пришлю другой челнок.
– У нас их не так много, – возразил Калеб. Он сбросил плащ, схватил клинки и начал спускаться.
Челнок, шестиметровая вытянутая капля под прозрачным колпаком, был прочен, как всякий космический аппарат. Возможно, верховые твари ничем не повредили бы ему, но наверняка вытолкнули из ущелья на равнину, перевернув пару сотен раз и протащив по камням. В обезвешенном состоянии челнок был легче пуха.
Калеб успел до него добраться и вытолкнуть из-под скалы. Аппарат тут же взлетел на сотню метров, Людвиг что-то произнес, но расслышать его не удалось – мимо Охотника, прижавшегося к каменной стене утеса, пронеслись воины на длинноногих скакунах, а в следующий миг навалилась толпа пеших и увлекла его с собой. Бойцы Парао шли плечо к плечу, то и дело спотыкались – в ущелье хватало камней, однако не падали; со всех сторон – тела соратников, головы в глухих шлемах, спины и груди, закрытые сталью. Слышались только топот ног, лязг панциря о панцирь и шумное возбужденное дыхание. Возможно, восемь-десять боргов заметили Калеба, но только один, тот, кто шел сзади и мог разглядеть его странный доспех, стукнул по наплечнику и спросил: «Уаку бар?» – «Кто ты?»
Не отозвавшись, Калеб дернул плечом и сбросил его руку. Через минуту или две возглавлявшие колонну всадники выбрались из ущелья, вскинули оружие и навалились на меченосцев Окатро. Пехота, глотая пыль, бежала следом – не беспорядочная толпа, но воинский отряд, соблюдавший равнение в шеренгах и заданную скорость. Шесть всадников скакали рядом, выкрикивали команды, тянули руки с клинками, направляя солдат в тыл огромного скопища своих и чужих бойцов. Там еще продолжалась резня – пятнадцать или двадцать тысяч человек топтались на залитой кровью земле, среди изрубленных тел и трупов животных.
«Фланговый обход, – подумал Калеб, опуская лицевой щиток. – Фланговый обход с ударом в тыл, причем ударят лучшие воины. Эти наверняка лучшие – по крайней мере, равнение держат…»
Он двигался с легкостью – его снаряжение было много удобнее стального доспеха. Он слышал тяжелое дыхание воинов, ощущал их запах – вполне человеческий, ибо разило от них потом, нагретым металлом и смрадом кожаных ремней и обуви. Он видел звероподобные личины шлемов, оскаленные пасти, бивни и шипы, видел волну, отчеканенную на кирасах, блеск клинков, секир и панцирей, размеренные движения рук и плеч бежавших впереди, видел всадников, что скакали по бокам строя, и повелительные взмахи их мечей. Один из них, воин в высоком шлеме с гребнем, что-то выкрикнул, и бойцы Парао взревели в ответ.
Спустя секунду они обрушились на толпу сцепившихся в схватке пехотинцев. Вражеские солдаты, стоявшие в задних ее рядах, успели развернуться и встретить атакующих лицом к лицу, но их боевой порядок был мгновенно смят. Заработали мечи и топоры, лязг и грохот взмыли над равниной, сотня людей Окатро, обливаясь кровью, рухнула наземь. Ни раненых, ни живых – удары в грудь, живот и шею были смертельны, шлемы разрублены, и в треснувших черепах осколки костей мешались с сероватой массой мозга.
Опрокинув передовой заслон, атакующие с воинственным кличем ринулись на противника. В руках Калеба плясали клинки, он рубил и колол, почти не встречая сопротивления – среди этих бойцов он был самым умелым, самым стремительным и смертоносным. Прошло недолгое время, и он вырвался вперед; теперь его окружали воины в рогатых шлемах, но ни один не мог к нему приблизиться. Его длинные клинки из нитридной стали разили солдат Окатро, и все же казалось, что смерть их не страшит – они надвигались на Калеба снова и снова, на место убитого вставал живой, маски с ликами зверей и птиц маячили перед ним, сменяясь словно в бесконечном хороводе. Ни меч, ни топор не коснулись его брони – он убивал раньше, чем противник делал шаг, чтобы нанести удар, раньше, чем поднималась рука с оружием. Позади него оставались только мертвые – лежали, уткнувшись в истоптанную землю или обратив личины шлемов к небесам.
Солдаты Парао бросились за ним, расширяя кровавую просеку. Толпа сражавшихся всколыхнулась, раздалась, и внезапно он услышал, как грохочут копыта и оглушительно трубят верховые животные. Миг, и жуткая тварь возникла перед Калебом: оскаленная морда в хлопьях пены, бешеные глаза, и на спине – всадник в рогатом шлеме. Он отскочил в сторону и нанес удар: правый клинок прорезал бедро воина и погрузился в бок скакуна, левый подсек его ногу. Зверь с ревом упал, придавив наездника, но за ним, топча и разбрасывая пехотинцев, мчались другие твари, десятка три или четыре.
За спиной Калеба вырос всадник Парао, тот, что носил высокий шлем, и с ним еще пятеро. Вероятно, они были вождями отряда, посланного в тыл врагу – это ощущалось по властной осанке и резким командным голосам. На шее каждого висел медальон, сверкающий так ярко, что рассмотреть изображение не удавалось.
Шестеро! Слишком мало, атаку им не сдержать, подумал Калеб, видя, как разбегаются пешие воины. Эта мысль мелькнула и исчезла; забыв о ней, он прыгнул на круп издыхающей твари и рассек хребет промчавшегося мимо скакуна. Пронзительно затрубив, животное ткнулось мордой в землю, всадника вышвырнуло из седла – прямо под меч воина Парао. Зверь, бежавший следом, налетел на скакуна с перерубленным хребтом – тот пытался встать, опираясь на передние ноги. Калеб снова прыгнул, сбросил наездника и вонзил клинок в гибкую шею животного.
Он действовал стремительно и ловко. Эти огромные твари пугали его не больше, чем саблезубые крысы с Сервантеса, чудища Пятой Кехны или бикварские пауки. Все, что бегает по земле, не являлось проблемой для Охотника; горы, степи, леса – обитель множества живых существ, но человек среди них самый безжалостный и сильный. В воде иначе, это другая среда, более древняя, чем суша, и там водились поистине жуткие монстры вроде левиафанов с Макато. Но при известном умении и с ними удавалось справиться, прожечь их панцирь излучателем или забросить фризер в гигантскую пасть. Что до сухопутных тварей, иметь с ними дело было проще, чем, например, с пиявками в болотах Пьяной Топи.
Воины Окатро, боясь наткнуться на издыхающих животных, в нерешительности замедлили ход и стали поворачивать. Это был удобный момент для контратаки, и предводитель в высоком шлеме его не пропустил, выкрикнул команду, вскинул свой изогнутый клинок, и пехотинцы тотчас ринулись к вражеским наездникам. Взметнулись секиры и мечи, трубный визг скакунов смешался с людскими воплями, треском костей и скрежетом металла; звери падали, обливаясь кровью, всадников стаскивали с седел, рубили, разбивали панцири и шлемы, стараясь попасть в уязвимое место. Все было кончено в несколько минут; теперь на земле валялись лишь обломки доспехов, неподвижные туши животных да растерзанные тела людей.
Калеб осмотрелся. Многотысячная толпа изрядно поредела, тех, кто выжил, осталось не более трети – почти все в кирасах с отчеканенной волной. Солдаты Парао бродили тут и там, искали уцелевших в рогатых шлемах, резали их, стаскивали своих и чужих мертвецов в огромные кучи, снимали с них шлемы и панцири, собирали оружие. Маленькое жгучее солнце перевалило зенит, жара стояла страшная, истомившиеся люди пили мутную воду ручьев, смешанную с грязью и кровью. Кажется, это не смущало боргов – напившись, они продолжали таскать трупы и добивать раненых. Очевидно, понятие о милосердии было здесь не очень популярным.
Пора возвращаться в небеса, решил Калеб, вытер клинки, вложил их в магнитные захваты и зашагал к ущелью. Он надеялся, что борги уже покинули теснину, и значит, его челнок мог опуститься в этом скрытном месте без помех. По дороге он присматривал пару не слишком изуродованных трупов, которые стоило бы забрать на корабль. Солдаты Парао больших опасений ему не внушали – он не походил на воина Окатро. К тому же уставшие борги двигались медленно, а Калеб был полон сил; не каждый всадник смог бы за ним угнаться.
Передатчик снова ожил.
– Сьон Аригато Оэ желает получить отчет, – сообщил Людвиг.
– Не мешай, я выбираю образцы, – отозвался Калеб.
Молчание. Потом:
– Он настаивает.
– Настаивает, Бозон Творец! Ну, скажи, что бойня кончилась, и на равнине тысяч тридцать трупов. Изрублены до костей… В небе висит станция, он должен видеть, что тут случилось.
– Я вижу, – раздался голос дуайена. – Меня интересует, что вы делали, Охотник. Вмешались в конфликт? Плохо, очень плохо! Это может испортить наши отношения с туземцами!
Топот за спиной заставил Калеба обернуться. К нему приближался знакомый всадник, вождь в высоком шлеме. Его лицо было прикрыто забралом, изображавшим какую-то хищную тварь; только глаза поблескивали в круглых прорезях.
– У меня гости. Прекращаю связь, – негромко молвил Калеб и положил ладонь на рукоять клинка.
Подъехав, борг спрыгнул на землю и, повозившись с застежками, снял шлем. Лицо в обрамлении смоляной гривы, резкие черты, огромные глаза под выступающим надбровьем, орлиный нос, густые ровные брови, раздвоенный подбородок… Калеб сдержал возглас удивления – этот воин казался точной копией модели Дайаны. Пожалуй, лишь скулы чуть пошире и рот не так велик, мелькнула мысль. Его плечи были покатыми, как у всех туземцев, и, когда он опустил руки, пальцы едва не коснулись коленей. С длинной шеи борга свисала цепь с золотым диском – на нем отчеканили того же зверя, что украшал забрало.
Воин гулко стукнул ладонью о панцирь – по-видимому, то был знак приветствия. Калеб убрал руку с меча.
– Лабат. Я быть-есть Лабат из гнезда Парао Ульфи М ‘ айт. Лабат, избранный вести в битву воинов. – Он произносил слова отрывисто, но четко, и его речь была понятна Калебу. – Кто ты?
– Тоже воин. Быть-есть Калеб.
Эта форма представления являлась здесь обычной – она как бы подтверждала существование личности в прошлом и в настоящем. Что до гнезда, то у этого слова был целый ряд значений: дом, поселение, город, родина.
– Ты не из гнезд равнины и побережья. Откуда?
– С острова в северном океане.
Вождь окинул его цепким пристальным взглядом, осмотрел шлем и броню, клинки и пояс с ножами. Затем промолвил:
– Ты не похож на людей с северных островов.
– Значит, я с южных. – Калеб пожал плечами. – На юге тоже есть острова.
В краю, где тебя не знают, особенно в примитивном мире, лучше сказать, что ты с островов – так считали в охотничьем Братстве. Среди них есть далекие от Большой Земли – кто там бывал?.. кто видел их жителей?.. кому знакомы их обычаи?..
– Не хочешь говорить. Твое право, – сказал Лабат. Потом шагнул к Калебу и положил руку на его плечо. – Больше не спрашиваю, с каких ты островов, из какого гнезда. Не спрашиваю о твоем оружии и доспехах. Не спрашиваю о твоем лице, не похожем на мое. Не спрашиваю, ибо ты – великий воин! Я смотрел и увидел. В Пору Заката ты желанный гость в любом гнезде. Что решишь?
Калеб молчал, пытаясь вспомнить подходящие слова. Их запас, загруженный в гипнотическом трансе, был достаточно велик, но оставалась проблема идиоматики, тех словесных сочетаний, что выражали горе и радость, гнев, симпатию, пренебрежение и сотню иных нюансов. «Ты должен сделать нужный жест и ответить формулой благодарности, – раздался в шлеме едва слышный шепот Людвига. – Она звучит так…»
Следуя этому совету, Калеб коснулся пальцами ладони борга и произнес:
– Буду есть с твоей руки, пока в этом мире сияют солнце и звезды.
– Свет в моих глазах стал ярким, – послышалось в ответ, и вождь повернулся к горевшей над равниной ослепительной звезде. Удивительно, но он смотрел на нее, не закрывая глаз и не щурясь. – Мы останемся здесь на ночь, чтобы смыть ярость с наших клинков и предать убитых огню. Когда вернемся в свое гнездо, ты получишь достойное жилище и почет. Ты станешь одним из тех, кто ведет в битву воинов.
– Я согласен. Но сейчас я хотел бы найти воду и тоже смыть ярость, – вымолвил Калеб. – Только вода должна быть чистой.
– Если хочешь чистой воды, озеро за холмами. – Лабат махнул рукой. – Жду тебя в нашем стане. Разделим пищу.
Он поднялся в седло и поскакал туда, где воины складывали убитых в высокие кучи. Решив, что время тянуть не стоит, Калеб перешел с шага на бег. У холма, с которого он следил за схваткой, тоже хватало покойников, и борги до них еще не добрались. Выбрав два не очень изуродованных тела, он взвалил одного мертвеца на спину, другого, приподняв за ремни кирасы, поволок за собой по земле. Ему понадобилось лишь несколько минут, чтобы обогнуть холм и скрыться в ущелье. Здесь было не так жарко – скалистые стены защищали от солнца.
Маленькое суденышко уже поджидало Калеба, зависнув в полуметре над грунтом. Челнок был рассчитан на одного человека, но судно с гравиприводом могло поднять гораздо больший вес. Сдвинув колпак кабины, он сунул тела за пилотское кресло, достал флягу с водой, напился и смыл пыль с лица. Потом сел на камень и задумался.
Возвращаться не хотелось. Там, на корабле, были два коридора с жилыми и рабочими отсеками, рубка, трюм и ангары – не слишком тесный мирок, но и не очень просторный. Здесь был мир, а не мирок, целый огромный мир с континентами и морями под аметистовым небом, с множеством живых тварей, с сотнями городов и миллионами мужчин и женщин, пусть не совсем привычных и понятных, но обладающих разумом и человеческим обличьем. И здесь разыгрывались те же драмы и трагедии, что во Вселенной гомо сапиенс, здесь человек шел с оружием на человека – точно так же, как на Земле, Шамбале, Планете Башен и в других мирах. Это отнюдь не радовало Калеба, но тут он ничего не мог поделать, а потому не печалился; вероятно, людская природа оставалась неизменной в любой галактике и на любой планете, на Земле или на Борге. Зато здесь были степь, холмы, солнце, ветер и настоящее небо.
Он запрокинул голову, посмотрел вверх. На корабле, за гранью аметистовых небес, его ждала женщина, не подружка на ночь, но та, с которой он мог бы прожить первую жизнь – возможно, и все остальные, от реверсии к реверсии. Он расстался с нею утром, но уже тосковал; ему хотелось заглянуть в ее янтарные глаза, увидеть ее чудную улыбку, прикоснуться к ее щеке. Что ж, Д ‘ Анат ‘ кхани, Дар Южного Ветра, скоро будет здесь – до высадки экспедиции всего лишь восемнадцать дней. Он может ждать ее в городе боргов у моря, в Парао Ульфи М ‘ айт, где ему обещаны жилище и почет… Он лучше узнает язык и нравы этого племени, расспросит Лабата и, возможно, догадается, в чем причина вражды между гнездами… Это было бы очень полезным – особенно, если вспомнить про гибель людей из первой экспедиции…
«Я уговариваю сам себя, – подумал Калеб и усмехнулся: – К чему? Я останусь. Я так решил».
Послав сигнал вызова, он произнес:
– Сьон доктор, пусть отношения с боргами вас не беспокоят. Я уже сам борг и завтра могу отправиться с ними.
– Куда именно, Охотник? – раздался голос Аригато Оэ.
– Видимо, разорять Окатро. После этого их войско вернется в Парао.
Тишина – должно быть, дуайен размышлял. Потом:
– Я слышал ваш разговор с туземцем… правда, не все понял… например, это: смыть ярость с клинков.
– Он имел в виду отдых после битвы, – пояснил Калеб. – Их язык богат идиомами. Обратите на это внимание во время импринтинга… Вы уже его прошли?
– Нет, еще нет. Вашу беседу переводили Десмонд и бортовой компьютер. – Аригато Оэ помолчал. – Думаю, ваши контакты с этим вождем сложились удачно и их стоит продолжить. По всей вероятности, он важная персона в городе, чье слово значит многое… Вы его впечатлили, Охотник. Это хорошее начало.
– Я могу остаться? – быстро спросил Калеб.
– Полагаю, да. Но помните: вы – наш защитник, и это главное. Собственно, контакт не входит в ваши обязанности.
– Контакт – лучшая гарантия безопасности, – отозвался Калеб. – Постараюсь, чтобы вас встретили с оркестром и салютом.
Он зашагал к выходу из ущелья. За его спиной челнок бесшумно всплыл в жарком воздухе, замер на мгновение и ринулся в аметистовые небеса. Они выглядели уже не такими ясными и чистыми – солнце Борга клонилось к закату, и небосклон над степью заволакивал дым.
Через несколько минут Калеб очутился на равнине. Там горели огромные костры, сложенные из мертвых тел, выжившие подтаскивали к ним бурдюки с темной жидкостью, поливали трупы, и огонь принимался за них с еще большей яростью. Другие борги суетились у вместительных фургонов, грузили доспехи и оружие, а за линией повозок тоже мерцали огни, многочисленные, но небольшие. Над погребальными кострами летал пепел, поднимались в небо черные едкие дымы, и Калеб, принюхавшись, решил, что жгут нефть. От небольших костров тянуло иными запахами, более приятными – там варили похлебку.
Он приблизился к двум боргам, тащившим тяжелый бурдюк. Воины были уже без доспехов, почти нагие, только бедра стягивала полоска пестрой ткани. Их тела лоснились от пота.
– Отдохните, парни. – Калеб вытянул руку с раскрытой ладонью. – Я ищу Лабата. Где он?
– Да будет свет в твоих глазах ярок! – в один голос рявкнули воины. Затем один из них ударил в грудь кулаком и сказал:
– Я быть-есть Марким, владеющий мечом. Лабат сказал, что ты придешь, и все его слышали. Я провожу тебя к Лабату.
– Веди, Марким. А ты не надрывайся, – велел Калеб второму боргу. – Видишь бездельника, что тащит труп? Мертвые никуда не торопятся. Пусть бросит его и поможет тебе.
Марким направился к кострам, пылавшим за возами. Он был бос, и его ступни с длинными пальцами шаркали по земле, вздымая пыль. Похоже, он сильно утомился, но не показывал этого, голову держал высоко и временами с почтительным видом поглядывал на Калеба. Его резкие черты казались не такими утонченными, как у Лабата, – лицо было шире, рот гораздо больше, густые черные волосы покрывал пепел. Видно, Марким относился к другому, более низкому сословию, чем вождь.
– Мертвых больше, чем живых, – пробормотал Калеб, покосившись на костры.
Его провожатый стряхнул пепел с волос.
– В этот день многие переселились в Яму… наши и воины речного гнезда… Пусть будет легкой их дорога! Лучше потерять жизнь от меча и копья, чем умереть в зубах чудовищ или лишиться разума.
«Чудовищ», – почти машинально отметил Калеб. Затем спросил:
– Вы давно враждуете с людьми из Окатро Куао?
Огромный рот Маркима растянулся в нерешительной улыбке.
– Лабат сказал, что ты из далеких, очень далеких мест… может быть, на твоих островах нет Пещер и все умирают, не сохранив потомство… может быть, у вас все иначе…
– Иначе, – подтвердил Калеб. – Ну и что?
– Мы не враждуем с Окатро Куао и другими гнездами на побережье и равнине. Но нам не пережить Пору Заката, а смерть в бою почетна и легка.
Калеб остановился и посмотрел в лицо Маркима.
– Значит, не враждуете… И мы не пойдем в речное гнездо, чтобы убивать и… – Внезапно он сообразил, что понятие «грабить» в языке боргов отсутствует. Правда, была замена, и Калеб продолжил: – Чтобы убить жителей и забрать их богатства? Не пойдем туда?
– За богатствами? – Марким открыл в удивлении рот. – Зачем? У нас своего хватает, и Дни Безумия еще не наступили. Мы пойдем в речное гнездо и другие гнезда, если будем живы, но позже, позже. Всюду много бесплодных женщин, но время убивать их не пришло. Пора Заката еще на середине.
– Конечно, не пришло, – согласился Калеб. – Даже на моих островах об этом знают.
Вслед за Маркимом он зашагал туда, где в сумерках, сгущавшихся над равниной, рдели костры. Он не понимал ничего. Борги явно не питали ненависти к соплеменникам, даже к чужакам, совсем на них непохожим. Не кровожадный народ – скорее склонный к миролюбию… Их предводитель не выглядел глупцом, но был готов поверить, что он, Калеб, существо из этого мира, борг из каких-то далеких мест, где умеют делать чудесные доспехи из пластика и клинки из нитридной стали. Лабат даже звал чужака в свой город, обещая, что там его встретят с почетом… Это никак не вязалось с холмами мертвых тел, горевших в огромных кострах, и с яростной, не знающей пощады битвой. Не больше, чем три посланца Архивов, растерзанных в Окатро Куао.
«Загадка, тайна», – думал Калеб, размышляя над тем, что видел и слышал в этот день. Впрочем, любые загадки отступали перед упорством и временем, а он, как все Охотники, был терпелив. Его учили сомневаться, ибо то, что видишь, не всегда соответствует реальности, и даже вроде бы ясные факты каждый толкует в рамках своих понятий, знаний и жизненного опыта. Взять хотя бы несчастного Гауба и других бедолаг, чьим разумом завладели паразиты: с виду люди, а на деле – чудовища. Так и борги. Наверняка они были не такими, как представлялось ему сейчас; их кровожадность, равно как миролюбие, могла обернуться иллюзией.
Марким вел его к круглому шатру, где стояли на страже копьеносцы. Рядом с шатром Калеб увидел искусного плетения циновку, расстеленную в траве, жаровню, на которой что-то скворчало и шипело, и низкий столик с серебряной посудой. У стола сидели на пятках Лабат и два других предводителя – уже без шлемов и панцирей, в легких набедренных повязках. Лабат поднял чашу, в которой плескался напиток, казавшийся в сумерках черным, как смола. Потом произнес:
– Сними доспехи, воин с южных островов. Будем есть, пить и радоваться жизни, пока нас не поглотила Яма. Ты возьмешь пищу из моих рук и расскажешь нам про свое гнездо за солеными водами. Или, если пожелаешь, про другие земли, что встретились на твоем пути.
– Расскажу, – ответил Калеб, перебирая в памяти планеты, на которых побывал. Пожалуй, Высокая Ветвь годится… там океан и масса островов… можно поведать о любом, а еще о морях, полных чудовищ… Очень занимательные истории!
Он опустился на циновку.
Над станом боргов загорались в темнеющем небе россыпи ярких огней. От нагретой земли и костров, пылавших на равнине, поднимался теплый воздух, и небесные светила мерцали, подмигивая пришельцу из другой Вселенной, будто говоря ему: вот ты и добрался к нам, в место, что дальше самых далеких звезд твоего мира. Добрался! И что теперь?..
Назад: Глава 9 Орбита Борга
Дальше: Глава 11 Город и корабль