Днем племя двигалось в тишине, нарушаемой только плачем младенцев, скрипом повозок и фырканьем коней. День был временем трудов и забот: пастухи гнали стада быков и табуны лошадей, охотники уносились в степь, воины охраняли караван, подростки и молодые женщины правили фургонами, мастера, сидя на телегах, точили клинки, делали стрелы, чинили упряжь и занимались сотней других дел. Те, что полегче, доставались старым – шитье одежды, плетение корзин и ремешков из конского волоса, резьба по дереву и кости. Еще старики оглядывали степь, рощи, заросли бамбука, ручьи, холмы, овраги, смотрели и вспоминали место своего рождения. Рождением у керов считался не тот миг, когда дитя появляется из материнской утробы, а день, когда ребенок получает имя, что бывало по-разному, у кого-то в пять, а у кого-то в десять лет. Так что, совершив полное странствие по Кольцу, человек в преклонных годах все же мог припомнить, у какой речушки или холмика ему дали имя. Глеба это поражало, для него все ручьи и холмы выглядели одинаково, но керы различали сорок два оттенка травы, и каждый холм или овраг имел у них название. Неудивительно, если вспомнить, что странствия по Кольцу длились сотни лет – возможно, целую тысячу.

Вечер был временем отдыха и развлечений. Вечером стан гудел словно пчелиный улей – люди собирались у костров, жарили мясо, пекли лепешки, пели, танцевали, хвастались охотничьей добычей. С криком и гамом бегала ребятня, юноши метали копья в деревянные щиты, девушки подбадривали их одобрительными возгласами, молодые пары потихоньку удалялись в степь. Кто слушал рассказы стариков, кто наигрывал мелодии на свирели, кто варил похлебку, кто расшивал одежду цветными узорами, кто с нетерпением ждал темноты, чтобы уединиться в шатре и обнять милую. Люди Кольца были добрым веселым народом – конечно, если не становиться им поперек дороги.

Их этническое разнообразие поражало Глеба. Встречались среди них люди с молочно-белой кожей, рыжеволосые и синеглазые, обычно высокого роста, с мощными плечами и грудью, длинноногие и длиннорукие. Были такие, как Тори, более изящного сложения, с карими и черными глазами, брюнеты либо темные шатены; их лица и тела заставляли вспомнить о статуях Эллады и богах Олимпа. Очень смуглых, почти темнокожих, попадалось меньше, однако видел Глеб и таких, с черными курчавыми волосами и пухлыми губами. Если некие космические боги перенесли людей сюда, то казалось очевидным, что выбирали они представителей разных народов из района Средиземноморья и, возможно, из Африки. Кого именно? Дорийцев, ахейцев, иберов, филистимлян, нубийцев, древних египтян?.. Познания Глеба в этнической антропологии были скромными, и потому от выводов он воздержался. Но ему говорили, что в других племенах степей и лесов можно заметить то же самое: есть люди разного обличья, что не мешает им считать себя одним народом.

Со дня, когда керы переправились через большую реку, прошло недели три, и Глеб уже немного понимал их речь. «Кер» означало «Тот, Кто» или «Та, Кто» и являлось обязательной частью имени: Кер Итаха Унма – Тот, Кто Согнул Железо, Кер Лив Пахту – Та, Кто Рожает Сыновей. Имя не носило сакрального смысла, его давали за личные склонности, качества или умения; иногда первое имя, полученное в детстве, сохранялось на всю жизнь, иногда его меняли, если у мужчины или женщины вдруг проявлялся какой-то особый дар.

Что до Глеба, то его талант был уже известен всем: Тер Шадон Хаката – Тот, Кто Исцеляет Раны. Люди шли к нему и днем, и вечером, а особенно на долгих стоянках у менгиров, приводили детей, которых знахари керов лечили не всегда удачно. Глеб вправлял малышам сломанные кости, накладывал шины, возился с ожогами, с отдавленными пальцами и ранами от колючек; как-то вытащил из горла посиневшей крохотной девчушки тряпичную соску, став, по обычаю керов, ее вторым отцом. Такая честь требовала подарка, и он высыпал в ладонь матери красивые хорватские монетки с птицами, рыбками и медведями – для будущего ожерелья. Дважды к нему приносили охотников со страшными следами клыков и когтей тлем барга – у одного был распорот живот, у другого рука оторвана по локоть. Человека без руки он спас, перевязал сосуды, остановил кровь, но с растерзанной в клочья печенью ничего не мог поделать – до пересадки органов тут было еще далеко. Помочь удавалось не всем, но трудился Глеб с большой охотой – пожалуй, даже с воодушевлением. Теперь он точно знал, что у керов и, несомненно, у прочих номадов степи сердце слева, печень справа, и все остальное – где полагается. Они не вписывались в животный мир планеты, а значит, были пришельцами – такими же, как современники Глеба на острове в южном океане. Анатомический факт, ставший для него великой радостью! Кажется, Тори не сочиняла сказок, говоря о могущественных существах, что переселяют в этот мир людей с Земли, прошлых и нынешних ее обитателей.

В один из вечеров к его шатру пришли знахари. Забот у них хватало – в многочисленном племени их было только двое: Тот, Кто Ведает Травы, и Тот, Кто с Легкой Рукой. Правда, каждый обучал помощников, и на своих травник мог вполне положиться – они овладели искусством сбора трав и приготовления целительных снадобий. Другое дело, Легкая Рука, который оказался хирургом, коллегой Глеба – его ученики знали, как сделать перевязку, а вот сложить правильно сломанные кости или остановить сильное кровотечение им удавалось не всегда.

Знахари уселись перед шатром, отведали медового напитка, спросили, зажила ли рана Тори, полюбовались на Угля и посетовали, что конь-хаах нынче большая редкость, а вот в старину их было не в пример больше, и всякий вождь, военный или походный, ездил на хаахе. Потом Тот, Кто Ведает Травы, произнес, мешая русский с французским:

– Прежде у нас гостили люди с острова, но лекари – ни разу. Один иннази научился нашему языку и просил рассказывать истории о прошлом, другому понравились наши лошади, и он увез на остров коня и кобылицу. Третий… – Травник наморщил лоб. – Я уже не помню, в чем он был знатоком.

– Он рисовал людей и животных, – напомнила Тори, протягивая знахарям кружки с медовым напитком. – Очень красивые картины!

– Да, так, – кивнул Тот, Кто Ведает Травы, пригладив рыжие волосы. – Еще были такие, что поднимались в воздух на своих птицах и делали чертежи земли, со всеми ее равнинами, реками и горами. А вот лекари не появлялись.

– Ты – первый, и ты хороший лекарь, – вступил в разговор Легкая Рука. – Люди довольны.

– Да, люди довольны, – согласился травник. – Мы говорили с ними. Еще мы смотрели тех, кого ты лечил. Многое ты делаешь иначе.

– Иначе и лучше, – подтвердил Легкая Рука. – Ты складываешь сломанные кости так, будто у тебя глаза на каждом пальце. Если ты зашил рану, то остается совсем маленький шрам. А та малышка, что едва не задохнулась!.. Как ты достал тряпку из ее горла?

– Двумя костяными палочками, – сказал Глеб. – Палочки с небольшими крючками на конце. Такими палочками можно чистить раны.

Кое-какие инструменты из кости и дерева он сделал сам, а с металлическими помог отец Тори, мастер Кер Пирит Рах Огуда – Тот, Кто Помнит Дорогу в Небо. Странное имя для кузнеца, но он был прекрасным умельцем. Теперь у Глеба имелись ланцеты, клещи и даже хирургическая пила.

– Вот видишь! – Тот, Кто Ведает Травы, хлопнул ладонями по коленям. – Тебе известно многое, и этим знанием ты должен поделиться! Мы хотим…

– Хотим, чтобы ты взял учеников, – подхватил Легкая Рука.

– Не каких-нибудь неумех, а самых лучших!

– Я дам тебе двух…

– И я тоже…

– Молодые, крепкие! Будут ставить твою палатку, пасти твоих коней, править твоими повозками.

У керов не полагалось никакой платы за лечение, только добрая слава и почетное имя. Но помощники должны были трудиться, чтобы целитель ни в чем не испытывал недостатка и лечил недужных без забот о хлебе насущном. Обычай, о котором Глеб уже знал, казался ему разумным – не дело лекаря пасти скот и стрелять в степи газелей.

– Еще эти молодые люди могут охотиться для тебя, – сказал рыжеволосый травник, будто прочитав мысли Глеба.

– И ты всегда будешь сыт, – добавил Тот, Кто с Легкой Рукой.

Щеки сидевшей рядом Тори вспыхнули. Гневно уставившись на знахарей, она процедила:

– Мой мужчина и так не голодает! И никогда не будет голодным! Я еще не разучилась держать в руках арбалет!

– А он и правда твой мужчина? – поинтересовался Тот, Кто Ведает Травы.

– Мой! – с вызовом заявила девушка.

Травник покосился на живот Тори и молвил с усмешкой:

– Мы еще не успеем добраться до гор, как все увидят, так ли это. Я приду и проверю.

Тори зарделась и положила ладошку на плечо Глеба.

– Это не обязательно. У меня есть кому проверять!

– А вдруг его уже не будет? Вдруг прилетят иннази и заберут его к себе?

– Тогда я уйду с ним!

Ее ладонь была прохладной, прикосновение – нежным. Вздохнув, Глеб сказал:

– Перестаньте ее дразнить, мои ученые собратья. Пришлите учеников. Надеюсь, все они толковые парни.

– Среди них девушка, Та, Кто Смотрит в Озеро, – сообщил травник, подмигнул Глебу и снова хихикнул. – Очень красивая!

С тем они и удалились, оставив Тори в ярости. Она фыркнула и, не сказав целителям прощальных слов, полезла в палатку. Этот шатер из тонко выделанной кожи держался на шестах и был небольшим, только-только двоим поместиться – о холодах здесь не слышали, и жизнь керов протекала большей частью под открытым небом.

Глеб сидел, разглядывая лагерь. Наступила ночь, в небе повисли две луны, костры один за другим гасли, стан постепенно затихал. Тысячи палаток темнели в степи, будто огромная стая птиц, присевших отдохнуть перед трудным дневным перелетом. Как обычно, лагерь был окружен возами на огромных колесах, и на этой стене стояла ночная стража с факелами и арбалетами; еще с полсотни всадников, разбившись на группы, патрулировали местность. Глеб слышал перекличку часовых, позванивание цепей, которыми были связаны повозки, шипение угасавших костров и плеск воды в ближнем ручейке. Этот вечер выдался спокойным – никто, кроме целителей, его не потревожил. Возможно, так велели травник и Легкая Рука – их слово в племени считалось таким же веским, как приказания вождей. Он подумал, что у керов есть старейшины, есть походные и военные предводители, есть лекари, следопыты, знатоки лошадей, кузнецы и другие умельцы, а вот шаманы и колдуны, по счастью, отсутствуют. Свободный народ! Свободный от суеверий, ибо никто не грозил ему гневом духов или богов.

С этой мыслью он залез в палатку. Тори уже зажгла масляный светильник и сидела, почти нагая, на кожаной подушке. Повязка перехватывала ее тело под грудью. Глеб осторожно снял тряпичные бинты, осмотрел и ощупал пальцами небольшой шрамик, потом надавил сильнее.

– Не больно? Нет ощущения, что внутри колет?

– Нет.

Тори смотрела на него, и в ее глазах отражался маленький огонек светильника. Или они сияли собственным светом?.. Глебу хотелось сказать, что она прекрасна – драгоценный дар, посланный судьбой или неведомыми существами, забросившими его в этот мир.

Но произнес он совсем другое:

– Повязка больше не нужна. Рана зарубцевалась.

Он отодвинулся на свою половину. В одной палатке они спали, но не вместе, так что сомнения травника выглядели вполне обоснованными. При таком раскладе нечего проверять, хоть сейчас, хоть через девять месяцев.

Но Тори не улеглась как обычно, а продолжала сидеть, поджав стройные ноги и не спуская с Глеба глаз. Ее бедра прикрывала короткая юбочка, плечи и грудь были обнажены – керы, дети природы, наготы не стеснялись. В теплом климате одежда служила скорее для украшения, чем для защиты от дождей и ветров. Другое дело, воинский доспех из прочной кожи с металлическими накладками – к нему полагались шлем, сапоги, наколенники и широкий пояс.

– Что? – спросил Глеб.

– Сядь поближе.

– Опасаюсь, милая. Ты ведь обещала всадить в меня стрелу.

– В шатре не держат арбалет. Сядь рядом.

Глеб придвинулся к девушке. Память подсказала: вот так же сидел он рядом с Мариной, смотрел в чудные ее глаза, вдыхал ее запах, любовался локоном, упавшим на плечо… Где это было, когда?.. В другом мире, в другой жизни…

Он коснулся плеча Тори, погладил завиток волос.

– Я – твой мужчина? Это в самом деле так?

– Мой наполовину, – прошептала она, и Глеб внезапно понял, что на ее глазах блестят слезы.

– Почему?

– Ты говорил, что я похожа на ту, что умерла на Земле…

– Голос Тори был глухим и тихим. – Говорил, что у меня такие же глаза и волосы… Говорил… И я знаю, знаю – ты смотришь на меня, а видишь ее! Ищешь ту, кого уже нет! – Она с силой стиснула руку Глеба. – Но я – не она! Я – Тер Сетори Нио Камна! Совсем другая женщина!

– Не надо ревновать к мертвым, – мягко вымолвил Глеб.

– Ты не понимаешь… – Шепот Тори на миг прервался. – Я почтительно склоняю голову перед нею… Она дарила тебя любовью, заботилась о тебе, она могла стать матерью твоих детей… Она мне как сестра, как дорогой и близкий родич… Я не говорю – забудь ее, Дон, не вспоминай! Я хочу другого – люби меня, а не отражение минувших дней!

Глеб обнял ее, прижался щекой к ее щеке, его губы скользнули по шее девушки, нашли ямку над ключицей. Он чувствовал, как напряглись и мгновенно расслабились ее плечи. Кожа Тори была такая нежная, такая бархатистая, и так сладко пахла! Иллюзия, подумал он, иллюзия… Она могла натянуть арбалет и бросить копье на пятьдесят шагов. Мышцы под нежной кожей были крепкими как сталь.

Его губы проложили дорогу к маленькой крепкой груди, Тори вздрогнула и откинула темноволосую головку. Дыхание девушки стало глубоким, прерывистым.

– Кого ты целуешь?.. – простонала она. – Что за ночь к тебе пришла, Дон?.. Моя? Или ее?..

– Твоя, только твоя, – шепнул Глеб. – Ночь Той, Что Ловит Облака Руками… Ты сомневаешься, счастье мое? Не надо, не надо… Прошлое осталось на Земле. Может быть, мы еще вернемся туда, ты и я, но это будет совсем другая жизнь. Связующий и степная всадница… Ничего похожего на то, что было…

Тори потянулась к светильнику, и огонек погас.

…Она уснула, положив ладошку на грудь Глеба, туда, где резкими толчками билось сердце. Он лежал рядом с девушкой, ее теплое дыхание щекотало шею, словно под темным сводом шатра вновь и вновь проносился невидимый ветер любви. Он вспоминал Ольгу и других своих женщин – не так их много было до Марины, но все же случалось, случалось… на войне как на войне… Вспоминал жену, ее руки, губы, тело, ее прикосновения и шепот, то интимное, тайное, что хранится в душе, о чем не говорят, но помнят до гробовой доски. Он был потрясен. Нет, Тер Сетори Нио Камна не походила на женщин Земли! Совсем не походила!

Может быть, размышлял Глеб, в далеком прошлом нашлись бы подобные ей, с таким накалом чувств и силой страсти, что ее любовь напоминала ураган. В прошлом, когда женщины не занимались политикой, не рисовали картин, не свершали открытий, не странствовали в опасные края, а слова «бизнес-леди» и в помине не было. Что оставалось тем, кто жаждал высокого, необычного?.. Любовь, только любовь… И они любили жадно, неистово, самозабвенно, чувствуя, что эрос – их защита и прибежище в мире мужчин…

Но и с эросом не так-то просто, думал Глеб. Всякий сумеет перемножить два и два, изобразить простую картинку, а вот гениальный математик или художник – великое чудо и редкость. Люди признают талант в науках и искусствах, понимают, что не каждому дано творить, изобретать, придумывать новое. А в любви? Любовь ведь тоже особый дар! Мимолетное наслаждение, доступное каждому – всего лишь дважды два, розовый фантик, которым природа украсила инстинкт продолжения рода. Любовь ли это?.. Конечно, но она не требует таланта. Такая любовь – жалкая мазня, и ей не сравниться с чудесным неповторимым полотном, с буйством фантазии и красок!

Внезапная мысль пронзила его: я – Связующий, Связующий!.. я точно мост между вселенской ноосферой и одаренным человеком… Он повернулся к девушке, вслушался в ее дыхание. Не это ли сейчас свершилось?.. Его странная способность позволила Тори раскрыть свой дар… Значит, где-то во Вселенной, в таинственном банке, питающем гениев, есть не только новые идеи, картины, музыка, стихи, там хранится нечто большее! Там – великие чувства, одушевляющие людей, то, что пробуждает в них стремление к истине, героизм, веру, доброту, любовь! Или все это уже заложено в человеке, и надо лишь напомнить о его предназначении?.. Послать краткий импульс, чтобы он пробудился от тяжелого сна и сказал: закончилась эпоха третьей стражи, и отныне я буду нести в мир любовь и свет…

«Хоть бы немного пожить в том далеком будущем! – подумал Глеб. – Хоть бы представить, что свершится на Земле и с кем мы встретимся среди звезд! Представить и рассказать об этом Тори…»

Его глаза закрылись. В эту ночь ему снились счастливые сны.

В первые дни странствий, пока Глеб не освоился с языком, ему казалось, что керы бредут по степи случайными дорогами, лишь примерно ориентируясь по солнцу: утром оно светит в затылок, вечером – в лицо. Но как, в таком случае, они распознавали место своего рождения?.. Не было ли это чистой мифологией – тем более, что к нему возвращались через десятки лет, и никто не мог этого сделать дважды?

Здесь тоже таилась какая-то загадка. Племя путешествовало неторопливо, в день проходили километров двадцать, но все же, с учетом теплого климата и ровной местности, лет за шесть-семь, максимум – за десять, керы должны были обогнуть планету по экватору. Однако дитя появлялось на свет, затем, уже в сознательном возрасте, ребенок получал имя, и к этому месту керы возвращались только через половину века. Многовато для кругосветного странствия!

Едва овладев языком, Глеб принялся задавать вопросы походным вождям. Было их двое – Тот, Кто Держит Ладонь на Кольце, и Тот, Кто Смотрит на Звезды, оба видевшие место своего рождения, то есть в преклонных годах. Они считались хранителями дороги и Завета, а также судьями, если среди людей возникали споры. Обычно Смотрящий на Звезды ехал в первых рядах вместе с военными вождями, а Тот, Кто Держит Ладонь на Кольце, – в большом фургоне, в середине походного строя. Туда Глеб и отправился.

Фургон покрывали выделанные кожи быков и антилоп и был он так велик, что в нем помещалась кое-какая мебель: четыре длинных сундука, пара раскладных сидений и деревянный топчан с тюфяком, набитым сеном. Заднюю часть отгораживало полотнище из тяжелой ткани с яркими узорами, и рядом стояла высокая кованая подставка для светильников – древесный ствол из бронзы с пятью распростертыми ветвями. При виде такой роскоши Глеб обомлел – в палатках керов, кроме ложа из шкур, не имелось ровным счетом ничего. Вопросов сразу стало больше и, поприветствовав вождя, он бросил взгляд на пеструю завесу.

– Красивый рисунок и работа искусная… Кто это сделал? Умельцы керов?

Но Тот, Кто Держит Ладонь на Кольце, покачал седой головой.

– Нет, Ткачи.

– А бронзовую подставку?

– Кузнецы. В лесах и горах, в степи и на побережье живут разные племена, и когда мы проходим мимо, можно обменять коней, кожи и шкуры на их изделия. Каждое племя что-то умеет… А мы, сын мой, разводим быков и лошадей. – Старик помолчал, разглядывая Глеба – глаза у него, несмотря на возраст, были ярко-голубыми. Затем сухие губы старейшины тронула усмешка. – Я знаю, иннази очень любопытны, я встречался со многими из вашего народа… Ты говоришь как иннази, ты одет как иннази, но ты – особый человек, Тер Шадон Хаката.

– Почему?

– Ты лечишь людей, – стал перечислять походный вождь. – Тебя выбрала дочь нашего племени. Ты явился верхом на чудесном коне, и я надеюсь, что наши кобылицы принесут теперь жеребят-хаахов. И ты не с острова! Зачем боги послали тебя в степь, а не туда, где живут другие иннази? Наверное, чтобы твой путь пересекся с нашим.

– Я не знаю, кто отправил меня в этот мир, доброжелатели или недруги, – признался Глеб. – Это непростой вопрос, и я не буду говорить о вещах, которых сам не понимаю. Лучше расскажи мне о дороге керов и о том, почему вы стали вечными странниками.

– Кто-то должен идти по Кольцу, встречаться с другими людьми, торговать, приносить вести от племен, что живут далеко и никогда не встретятся друг с другом. Нам это нравится, Тер Шадон Хаката, это придает смысл нашей жизни. Что до нашего пути… – Старец поднялся и отдернул завесу. – Вот он! Ты можешь сам его рассмотреть, ибо вы, иннази, привычны к таким рисункам.

За узорчатым полотнищем находился стол, а на нем – огромное кольцо из светлой бронзы, метра полтора в диаметре. Его обод был довольно широким, и, приглядевшись, Глеб различил, что кольцо собрано из тонких пластин со множеством разноцветных камешков, вставленных, казалось, в полном беспорядке. Пластины покрывала искусная чеканка – карта гигантского материка, обнимавшего планету по экватору. Тут и там змеились едва заметные ниточки рек, вставали крохотные выпуклости горных хребтов, а за краями континента на юге и севере бронза была зеленоватой – вероятно, так обозначались океаны. Все подробности даже в лупу не разглядишь, подумал Глеб, но старец коснулся обода ладонью с длинными чуткими пальцами, и он понял, как читают эту карту.

– Кольцо! – молвил походный вождь, прикрыв глаза. Его пальцы неторопливо скользили от камешка к камешку, поглаживая, ощупывая, замирая на миг и снова двигаясь дальше. – Здесь переправа через реку с горькими водами и стоянка в сорок дней… горькая вода лечит ломоту в костях… здесь мы пройдем рядом с холмами шокатов, а тут, в предгорьях, встретимся с Кузнецами… большая стоянка, очень большая, почти целый год… здесь дорога ляжет вдоль соленого озера, там поселения Рыбаков и племени Тростниковых Зарослей, у них мы вымениваем соль… здесь поедем около леса, где живут Охотники на Птиц… дальше начнутся поля Людей Зерна и Ткачей, и вот камешек, у которого тоже будет долгая стоянка…

– Понятно, – сказал Глеб. – Вы не торопитесь, идете от камня к камню и делаете долгие остановки. Но кто обозначил дорогу этими камнями? И кто сделал кольцо, на котором лежит твоя рука?

– Одни камни поставили предки, а в других местах они стоят от века, – ответил вождь. – Кольцо сделали Кузнецы в давние, очень давние времена. Сделали для нашего народа, со слов старейшин керов. Большая работа… От тех, что уже умерли, я знаю, что Кузнецы трудились целый год, и все это время Люди Кольца, его Сыновья и Дочери, провели рядом с их поселками в предгорьях. Там у нас будет большая стоянка.

– Чтобы внести поправки в карту? – Глеб бросил взгляд на стол с кольцом.

– Нет, сын мой. Мы обменяем излишек скота на оружие и другие изделия Кузнецов, и мы принесем им металл из Пещер. Кузнецы умеют его обрабатывать, но не умеют делать, а из такого металла получаются лучшие ножи, клинки и луки для арбалетов. Мы пойдем за ним в Пещеры.

– В Пещеры… – повторил Глеб. – Там живет племя, добывающее этот металл?

Но Тот, Кто Держит Ладонь на Кольце, покачал головой.

– Там никто не живет и нет шатров, подобных нашим, или домов со стенами и крышей, какие возводят Кузнецы, Ткачи и другие племена. Это… – старец с задумчивым видом поднял глаза к потолку, – это трудно описать, как всякую вещь, для которой не хватает слов. Гора… огромная гора, а в ней – ходы, пробитые в камне, большие пещеры с высокими сводами и другие, поменьше, но тоже просторные, как два или три моих шатра… Металл лежит прямо на поверхности, такими… – вождь развел руки, – такими длинными лентами, которые тянутся неведомо куда. Странное место!

– Почему же Кузнецы сами туда не ходят?

– Боятся ловушек. Я сказал, странное место… Это так, странное, но еще и опасное.

– Хотелось бы взглянуть, – сказал Глеб.

Тот, Кто Держит Ладонь на Кольце, усмехнулся.

– Ты любопытен, как все иннази… Хочешь, иди, скоро мы будем рядом с горами и отправимся в Пещеры. Иди, но помни: ты – лекарь, и должен вернуться живым.

– Это так важно?

– Да. – Улыбка исчезла с губ вождя, его лицо посуровело. – Боюсь, шокаты снова вступят с нами в бой… Будет много раненых.

Глеб кивнул и, сказав слова прощания, покинул фургон.

Утром, при солнечном свете, он уселся в повозке и долго рассматривал оружие Тори – клинок, которым рубил шокатов, кинжалы и арбалет. Кинжалы были стальными, как и потерянный Глебом топор – вероятно, тоже изделие Кузнецов. Клинок, подобный секире на длинной рукояти, выглядел куда интереснее – полоса серебристого металла не толще хирургического скальпеля, удивительно легкая и прочная. Из более узких пластинок был собран маленький лук арбалета – его взводили с помощью рычага, а стрела, как Глеб уже знал, летела на добрых четыре сотни метров. Повозка, плавно покачиваясь, катилась в зеленом степном океане, Тори правила лошадьми, рядом неторопливо перебирали ногами верховые кони, вороной и серый, а он все глядел на клинок, проводил пальцем по его поверхности и старался припомнить, видел ли что-то подобное на Земле. Инструменты в операционной?.. Их делали из особой стали, лучшей, какая имелась у страдающего недугами человечества, но этот металл был на нее не похож. Кто изготовил такое чудо в варварском мире?.. И для чего?.. Вряд ли для арбалетов и клинков странствующих по степи племен…

Тот, Кто Ведает Травы, и Тот, Кто с Легкой Рукой, прислали помощников, трех парней и девицу. Все они были совсем юными, лет шестнадцати-семнадцати, но обучались лекарскому искусству уже многие годы, с той поры, как получили имя. Светловолосая сероглазая девушка, как обещал травник, и правда была хороша, смотрела на Глеба восторженным взглядом, но Тори быстро навела порядок, приставив ее к чистке котлов. Парней, смуглых, с темными глазами, звали Тот, Кто Танцует, Тот, Кто Родился в Воде, и Тот, Кто Вырезал Свирель; они очень надеялись, что со временем получат другие, более почетные имена. Но пока Глеб учил их основам анатомии, показывал, как дренировать и зашивать раны, как останавливать кровотечение и складывать сломанные кости, фиксируя их лубком. Были у них и другие обязанности: править повозкой, пасти лошадей, расставлять и собирать шатер, таскать воду и хворост для костра. Но охотиться Тори их не заставляла. Теперь почти каждый день она сама отправлялась в степь, добывая то косулю, то антилопу, то молодого бычка, а однажды привезла пару больших безухих кроликов. Для Глеба все это были учебные пособия – дичь не разделывали, а препарировали, и только затем она попадала в котел.

Тори изменилась. Ее походка, прежде стремительная, летящая, стала более плавной, в лице читались спокойствие и уверенность; временами, когда ее взгляд падал на Глеба, темные глаза вспыхивали, как две звезды. Постепенно он узнавал другую Тори, не грозную воительницу-амазонку, а юную женщину, что предавалась любви с неистовством и страстью. Она была скрытной и не выказывала своих чувств на людях; если Глеб пытался ее обнять, делала строгое лицо, поджимала губы и тихо шептала: «Потом, потом… ночью… подожди…» Он терпеливо ждал. Наступала ночь, Тори сбрасывала одежду, а с ней – дневную суровость; в его объятиях снова была нежная возлюбленная, с телом щедрым и гибким, как речной тростник. Утомившись от ласк, они шептались в темноте; ей хотелось знать о жизни Глеба, о мире, который он покинул, о людях, городах и странах их общей родины, пребывавшей где-то в безмерной дали. Может быть, она готовится, думал Глеб, готовится, чтобы уйти со мной на остров, а если выпадет судьба, то и на другой конец Галактики. Он уже знал, что не расстанется с ней никогда, не покинет по собственной воле, и временами размышлял, чем Тори может заниматься на Земле. Разводить коней в Камарге?.. Неплохая мысль! Он бы мог купить там ранчо, если Внешняя Ветвь расщедрится…

Тем временем керы неторопливо двигались вперед и вперед, иногда останавливаясь на дневки у кромлехов. Выглядели эти мегалиты по-разному – то приметная скала, то камень, поставленный торчком на вершине холма, то пирамидка, сложенная из необработанных глыб. У каждого такого ориентира Тот, Кто Смотрит на Звезды, изучал ночные небеса, расположение лун и созвездий, ибо поход керов свершался в определенном порядке, и длительность стоянок зависела от того, не слишком ли они спешат или, наоборот, отстают сравнительно с прошлым странствием по Кольцу. Выяснить это помогали луны и звезды, а также начало и конец периода дождей; на экваториальном континенте не было привычной Глебу смены сезонов.

Походный строй племени обычно растягивался на три-четыре километра: шестнадцать тысяч человек, сотни и сотни телег и фургонов ползли по степи длинной змеей, пересекая мелкие ручьи и речки, огибая холмы, заросли тростника и пальмовые рощи. По бокам основной колонны пастухи гнали быков и лошадей, за ними цепочкой двигались всадники сторожевых отрядов. Сотня воинов ехала в авангарде, еще столько же замыкали колонну. Люди ели и пили в седле или в возке, женщины кормили младенцев, охотники поодиночке или целыми отрядами отъезжали подальше в степь, к непуганой дичи. За племенем оставалась широкая полоса примятой и объеденной скотом травы, и это казалось Глебу словно бы дорогой, проложенной копытами и колесами. Иллюзия, всего лишь иллюзия! Травы поднимались, отрастали, и след керов исчезал в степном просторе.

Стан разбивали рано, едва солнце шло на закат. Места для этих лагерей выбирались походными вождями и старейшинами, помнившими, где была ночевка в прошлый раз, полвека назад – непременно у реки или озера, рядом с рощами, где брали топливо и плоды. Здесь вырастал на время городок из шатров, окруженный телегами, стада шли на водопой и за ночь подъедали траву в радиусе километра. Опустошение, чистое опустошение! – думал Глеб, когда с рассветом племя покидало лагерь. Но потом вспоминалось ему, что этот континент вдвое или даже втрое больше всех материков Земли, а людей здесь меньше в тысячи раз – возможно, миллион или около того. Не скоро шокаты, керы, Кузнецы и другие племена станут народами и примутся, нарушая Завет, делить плодородные земли, устанавливать границы и воевать из-за нефти и газа! Пожалуй, три-четыре тысячелетия пройдет – конечно, если не вмешаются переселенцы с острова… Подумав о них, Глеб всякий раз задирал голову кверху и осматривал небеса – вдруг обнаружится там самолет или иное летательное средство. Но в небе только плыли облака да сияло золотисто-розоватое светило.

На одной из стоянок, когда еще не стемнело, заявился Тот, Кто Ведает Травы. Глеб объяснял ученикам строение поджелудочной железы. Тема сложная; прежде, чем добраться до глюкагона, гастрина, инсулина и прочих гормонов, выделяемых железой, надо было рассказать про обмен веществ в организме, про белки, жиры и углеводы, про поглощение глюкозы клетками, да и о самих клетках тоже. Глеб чертил схемы углем на деревянных дощечках и, мешая русский с английским и языком керов, старался растолковать все эти вещи подоступнее. К его удивлению, Та, Кто Смотрит в Озеро, ухватывала суть быстрее парней – у нее, кроме ловких рук и красоты, был аналитический склад ума. Она уже не чистила котлы – это возложили на Того, Кто Родился в Воде, – а помогала Тори запрягать коней в повозку и седлать верховых скакунов. Это считалось большим повышением.

Рыжеволосый травник кивнул Глебу, уселся рядом с учениками и стал слушать. Этот лекарь имел славу чудака – видимо, по той причине, что относился к своим обязанностям с изрядным юмором. Роженицам он советовал вспомнить сладкий миг зачатия и расставить ноги пошире, малышей щекотал, и коль дитя плакало, прописывал один бальзам, а если смеялось – другой, раненых в схватке утешал, заявляя, что врагу, мол, хуже – лежит он бездыханным и поедают его степные твари. Но целитель он был отменный, из тех, кого не только уважают, но и любят.

Тот, Кто Танцует, задумчиво уставился на свою ладонь и сообщил:

– Не вижу эти клетки, наставник. Не вижу, хотя зрение у меня хорошее.

Та, Кто Смотрит в Озеро, стукнула его ладошкой по лбу.

– Ты тупой, как черенок ножа! Было ведь сказано, что клетки очень маленькие, и их не разглядеть без… – она сморщилась, вспоминая, – без ми-кро-ско-па. Учитель, мы можем его сделать?

– Боюсь, что нет. – Глеб покачал головой. – Но у иннази на острове, наверное, есть такой прибор. Я спрошу, когда кто-то из них прилетит. – И он добавил с улыбкой: – Лучше один раз увидеть, чем семь раз услышать.

Тот, Кто Вырезал Свирель, произнес:

– Я думаю, не обязательно видеть глазами, ведь есть другие признаки. Срез ветви с дерева сочится влагой… Откуда она взялась в прочной древесине, если не из клеток? Верно, учитель? Ты говорил, что в клетках вода – вот она и выступает в виде сока. Так?

– Хвалю твою догадливость! – Глеб похлопал парня по плечу. – Мы не можем своими глазами увидеть очень малое или обозреть полностью что-то очень огромное – скажем, планету. Нам чудится, что мы идем по плоской равнине, но всем известно, что мир круглый. Так и с клетками – мы не разглядим их без прибора, но они существуют, и из них слагается все живое, от дерева и цветка до человека.

Травник внезапно ударил рукой по колену.

– Ребенок растет в чреве матери… Можем ли мы объяснить это чудо? Мужчина изливает свое семя, и что-то происходит. Это что-то очень, очень крохотное, его нельзя увидеть, даже ощутить… Возможно, одна-единственная клетка, о которой ты говоришь? Потом к ней приходят другие клетки, и чем их больше, тем яснее женщина чувствует свое дитя.

– Примерно так, – согласился Глеб. – Дня через три-четыре мы рассмотрим этот вопрос. Приходи.

– Приду, – сказал Тот, Кто Ведает Травы, и добавил после паузы: – Ты хороший учитель. И хоть я давно уже не юноша, но умею слушать и понимать новое.

Раздался мягкий топот копыт. Появилась Тори на сером скакуне, сбросила на землю тушку косули и, покинув седло, оглядела собравшихся.

– Почему не горит огонь? Где хворост? Где котел с водой? Где соль и приправы? Где кувшин с медовым напитком? Почему гость сидит без чаши в руке? Почему…

Глеб поднялся, обнял ее и поцеловал в губы. Странно, но в этот раз она не отстранилась и не шепнула: «Потом, потом…» Даже наоборот, прижалась щекой к его щеке и позволила поцеловать еще раз, в шею.

– О! – воскликнул травник, поднимаясь. – Что я вижу! У нее и правда есть мужчина!

Тори с вызовом уставилась на рыжего лекаря.

– А ты сомневаешься? Может, сядешь ночью у нашей палатки и послушаешь? И Того, Кто с Легкой Рукой, приводи!

– Ничего нового мы не узнаем. Все женщины кричат одинаково, сначала в радости любви, а потом в муках, когда радость просится наружу. Желаю тебе, Тер Шадон Хаката, чтобы это свершилось, и поскорее! Первое дитя, рожденное в племени от иннази!

– Мы стараемся, – отозвался Глеб.

– Ты похорошела. – Травник окинул взглядом стройную фигурку Тори. – Ну, ты всегда была красивой, только с норовом… – Он повернулся к Глебу. – Представляешь, когда я помогал ей вылезти из материнского чрева, она укусила меня за палец! И у нее уже были зубы! Так что старайся, но будь осторожен.

Тот, Кто Ведает Травы, сделал прощальный жест и удалился, петляя среди палаток и возов. Ученики сидели с раскрытыми ртами.

Потом Та, Кто Смотрит в Озеро, тряхнула светлой гривой и пискнула:

– Ой! У нас будет маленький! И мы с учителем примем роды!

Тори окатила ее суровым взглядом.

– Не лезь в дела старших, жеребенок! Забыла, как чистят котлы? Так и напомнить недолго!

…Ночью, когда они уединились в своем шатре, Глеб спросил:

– Правда ли, что ты, едва родившись, цапнула лекаря за палец?

Тори хихикнула.

– Разве я помню? И мать не помнит, и старшие сестры. А отец и лекарь говорят, что так и было. Но те зубы выпали в детстве, и выросли новые. Очень хорошие!

И она осторожно укусила Глеба за ухо.

Холмы и лес с огромными деревьями, где ночевали Глеб и Тори, Люди Кольца обошли стороной. Маршрут был проложен их предками так, чтобы держаться подальше от становищ других племен – конечно, кроме тех, с которыми керы дружили, торговали и обменивались новостями. Шокаты никак не могли считаться друзьями или торговыми партнерами, и керы двигались южнее, в трех дневных переходах от стана Людей Холмов, разведанного Тори. На этой дороге высился кромлех, большая остроконечная скала Лошадиное Ухо, но походные вожди решили, что дневки там не будет. Несомненно, Тот, Кто Держит Ладонь на Кольце, и Тот, Кто Смотрит на Звезды, желали пройти мимо шокатов поскорее и без кровопролития.

Но так не получилось.

На половине пути к Лошадиному Уху примчался гонец от военного вождя, ехавшего со своими всадниками в авангарде. Тот, Кто Крепче Быка сообщал, что у кромлеха стоят шокаты, числом около восьмисот, все на конях и в боевом убранстве. Колонна остановилась, вожди начали выкликать имена воинов, мужчины натягивали панцири, хватали оружие, седлали скакунов. Не прошло и четверти часа, как в степь потянулись отряды, и было в них не меньше двух тысяч; еще столько же окружили цепью караван и стада. Керы были многочисленным народом, сильным и храбрым, но знал ли об этом противник? Последний раз Люди Кольца и Люди Холмов сошлись в битве полвека назад – достаточный срок, чтобы шокаты забыли о поражении.

Глеб ехал вместе с лекарями и старшими из учеников. Уголь, предчувствуя схватку, косился на проносившихся мимо всадников, грозно фыркал и вскидывал голову. Смирные кобылки лекарей, увешанные сумками с бальзамами, бинтами и дощечками для лубков, пугливо шарахались от хааха. Солнце едва миновало зенит, степь была залита светом, и не верилось, что скоро ее огласят воинственные крики, лязг клинков и стоны умирающих.

Галопом к Лошадиному Уху добрались минут за двадцать. Камень не был рукотворным мегалитом; может, его притащил сюда древний ледник или выперли из недр в незапамятные времена подземные силы. Высокая бурая скала торчала в море трав, и ее, пожалуй, не сдвинуло бы с места все племя керов, даже с помощью Людей Холмов. Их войско стояло перед камнем, будто пытаясь его защитить – сотни всадников в шлемах и боевых доспехах. Арбалеты взведены, клинки и секиры покачиваются с угрозой, копья выставлены вперед.

Битва, однако, не началась – из шеренг Людей Кольца выехал десяток всадников. Глеб разглядел, что среди них оба походных вождя и все военные предводители: Тот, Кто Ездит без Седла, Тот, Кто Согнул Железо, Тот, Кто Бросает Камни, Тот, Кто Крепче Быка и другие. Строй шокатов тоже раздался, и появились двое: старик на пегой лошади и воин лет сорока, светловолосый, широкоплечий, могучий, в кожаном панцире и широком поясе из стальных пластин.

– Вы пришли, – громко произнес старец. – Вы опять здесь, как в дни моей юности, когда я бился с вами, проклятые бродяги!

– Бился и был побежден, – напомнил Тот, Кто Держит Ладонь на Кольце. – Хочешь, чтобы это повторилось снова? Что тебе нужно, шокат? Почему у путевого камня керов твои воины?

– Потому, что камень на нашей земле! Вы пришли, и ваши кони и быки пожрут травы и выпьют воды всех ручьев! Ваши охотники перебьют и распугают дичь! В ваших кострах сгорят ветви и сучья, которых нам хватило бы на много дней! Вы несете опустошение!

– Ложь в твоих словах! – рявкнул походный вождь. – Нет вашей земли, и нет нашей – по Завету земля, воды и травы для всех живущих в степи! Узнают племена, что не чтут у вас Завет, и накажут! Увидишь здесь не только керов! И тогда даже памяти не останется от Людей Холмов!

Очевидно, то был веский аргумент – старый вождь шокатов опустил голову и задумался. Потом произнес:

– Вы могли бы держать путь южнее, в пяти или шести дневных переходах. В том краю никто не живет, а степь так же изобильна, как и здесь.

– Мы идем дорогой предков, – твердо сказал Тот, Кто Держит Ладонь на Кольце. – Каждый из нас должен увидеть место своего рождения. Но обещаю: мы остановимся в этих землях только на ночь и не будем тут охотиться.

Тот, Кто Ездит без Седла, старший из военных вождей, поднял копье. Он тоже хотел что-то сказать.

– У нас намного больше воинов. Хотите драться? Ваши трупы станут поживой для зверья.

Кажется, это решило дело. Старый шокат буркнул: «Идите!» – и махнул рукой своим людям. Те опустили копья и арбалеты и стали поворачивать коней. Боевые шеренги превратились в походный строй, стукнули копыта, зашелестела трава, и войско Людей Холмов двинулось на север. Последним ехал широкоплечий воин в поясе из стальных пластин – должно быть, военный вождь. Он обернулся, бросил мрачный взгляд на керов и погрозил кулаком.

– Большая удача, – с облегчением промолвил Тот, Кто с Легкой Рукой. – Похоже, работы для нас не будет.

– Хвала разуму наших старейшин, – добавил рыжий травник. – Припугнули, и обошлось без драки.

Но они ошибались. Перед рассветом, когда сон особенно крепок, над телегами, окружавшими стан, вспыхнули факелы, и тут же послышались крики воинов охраны: «Вставайте, люди, берите оружие! Шокаты угоняют лошадей!» Лагерь зашумел, как потревоженный пчелиный рой. Одни, выскочив полуголыми из шатров, бежали к фургонам и возам, чтобы отразить атаку, другие седлали коней и облачались в доспехи; Тот, Кто Бросает Камни, размахивал факелом, созывая арбалетчиков. Хотя нападение было внезапным, все это свершалось без паники и суеты; очевидно, по дороге у керов случались всякие неприятности.

Глеб, прихватив лекарскую сумку, бросился к вороному. Едва он поставил ногу в стремя, как с их возка спрыгнула Тори, уже в доспехе, шлеме и при оружии. Поглядела на своего мужчину, кивнула и сунула ему клинок на длинной рукояти.

– Возьми! В бою не разбирают, кто воин, кто целитель.

Вороной ринулся к выезду из лагеря, где в проем в стене телег вливались отряды всадников. Света здесь хватало – пылали десятки факелов, и стражи разложили по обе стороны костры. Фыркнув, Уголь взвился в воздух, перескочил через возок и присевших в испуге людей, грохнул копытами о землю. «Полегче, дружок, – пробормотал Глеб, – своих пугать не надо». Конь лишь дернул ухом и помчался к головному отряду керов; он не любил, когда его обгоняли.

Темнота сменилась рассветным полумраком. Глеб разглядел тела, что скорчились на земле – пастухи, большей частью молодые парни. Этим он помочь не мог – раны от секир и клинков были страшными, такими, какие редко встретишь на Земле. Разве что на мине подорваться или из пулемета изрешетят… Как говорят врачи, ранения, не совместимые с жизнью… Второй раз в этом мире догнала его смерть – спасибо хоть, не от его руки.

Скакали быстро, и на солнечном восходе он увидел, что в погоню пустились больше тысячи всадников и у каждого по два коня. За войском, отстав на добрый километр, катили телеги, запряженные парой лошадей – наверное, для раненых и добычи. Когда на горизонте замаячили чужие воины, гнавшие табун, Тот, Кто Ездит без Седла, велел готовиться к бою и пересесть на свежих скакунов. Тех, что уже потрудились, отогнали назад, затем керы развернулись широкой цепью и взялись за арбалеты. Расстояние до Людей Холмов стремительно сокращалось, засвистели стрелы, враги стали падать наземь, но было их всего десятка три или четыре – должно быть, те, кого оставили с угнанными лошадьми. Перебив их, войско разделилось на два отряда, обошло табун, и перед Глебом открылась зеленая, залитая солнцем степь, перечеркнутая ровной линией вражеского строя. Видно, шокаты решили, что от погони не уйти, и приготовились к схватке.

Миг, и противники столкнулись. Оглушительный рев и грохот металла сменили тишину, травы, смятые конным воинством, оросились кровью. Вокруг Глеба падали люди и лошади, он видел то смуглое лицо с яростным оскалом, то блеск секиры, то копье, нацеленное в грудь; под напором Угля падали кони, вороной крушил копытами доспехи и черепа, бил насмерть, со всей своей мощью. Отмахиваясь клинком от ударов, Глеб проскочил через вражеские шеренги. Такие сражения он видел лишь в фильмах о Чингисхане и Аттиле, и, вероятно, кто-то из них вспомнился вместе со словами древнего вождя: в конной битве тот победитель, у кого свежие лошади. Должно быть, этот принцип был известен керам – их атака сломала строй противника, рассеяла Людей Холмов, и теперь они гнались за мелкими отрядами из десяти-двадцати человек, настигали их, кололи копьями, рубили клинками.

Одна из таких групп была побольше, и эти шокаты не убегали и не отступали, а дрались с упорством и яростью. Там командовал светловолосый вождь с приметным поясом из стали, и под его секирой воины керов валились в траву, кто с разрубленной грудью или плечом, а кто и вовсе без головы. На глазах Глеба он убил шестерых и что-то выкрикнул, вскинув окровавленный топор – похоже, вызывал на бой равного противника. Из гущи схватки, вращая над головой клинок, вырвался Тот, Кто Согнул Железо, – его каурый жеребец был почти таким же огромным и мощным, как Уголь. Всадники сшиблись, сталь грохнула о сталь, клинок вылетел из рук кера, шокат уронил секиру, и, вцепившись друг другу в горло, воины рухнули в траву. Они боролись на земле, скрытые телами сражавшихся, потом Тот, Кто Согнул Железо, поднялся, сунул за пояс кинжал и вытер кровь с предплечья.

Люди Холмов побежали, подгоняя усталых скакунов, бросив на поле сражения сотни убитых. Наверное, керы могли бы их догнать и уничтожить до последнего человека, но Тот, Кто Ездит без Седла, поднял копье, и тут же военные вожди стали собирать своих бойцов. Они умеют щадить врага, подумал Глеб и огляделся. Тут и там бродили воины керов, выносили тела соплеменников к подъехавшим телегам, собирали оружие, добивали безнадежно раненых коней. Шокатам, лежавшим в вытоптанных травах, эта последняя милость была не нужна – те, кто мог держаться в седле, умчались, остальные погибли сразу или истекли кровью – тяжелые раны не оставляли шанса выжить.

К Глебу приблизился Тот, Кто Ведает Травы, и сегодня его лицо накрывала мрачная тень.

– Мы потеряли сорок восемь человек, и еще двенадцать умрут, если ты их не спасешь. Принимайся за дело, Тер Шадон Хаката, а Тот, Кто с Легкой Рукой, тебе поможет. Их битва кончилась, – лекарь махнул рукой в сторону воинов, – наша началась.

Глеб молча спрыгнул на землю, снял с седла сумку с инструментами, раскрыл ее и выложил на кусок чистой ткани два ланцета, иглы, мотки нитей из сухожилий антилоп, пилу, устройство для дренажа и кожаные жгуты. Оглядел свой арсенал и распорядился:

– Телегу сюда. Пусть выпрягут лошадей, а дно возка накроют шкурами вон с того фургона. Разложить костры, согреть воды. Несите первого, я готов.