Глава 32

Наденька пребывала в самом печальном расположении духа. В тесной каморке под самой крышей ресторана было жарко днем и очень холодно ночью. Через узенькое полукруглое оконце Наденька, подперев кулачком подбородок, будто девица-затворница у строгих родителей, разглядывала снующих людей на улице, витрину магазина напротив, сверкающие авто, гудящие, страшно спешащие и все равно ползущие чуть резвее пешехода. - Выходить из каморки ей строго воспрещалось. Она и сама смертельно боялась высунуть нос за дверь. Лишь вечерами, когда на сердце становилось невыносимо тяжело, Наденька выскальзывала в коридор, на цыпочках добиралась до кулис сцены в большом зале ресторана и, глотая слезы, слушала приглушенный гул посетителей, веселый, грустный и разноязычный, будто вавилонское столпотворение. А потом на сцене появлялся знакомый ей оркестр, и смуглая певица, с пронзительно-черными глазами цыганки, в цветастой шали на плечах, с чуть заметной хрипотцой в голосе пела романс. Наденькин романс!

Публика в зале была самая обычная. Лишь за дальним столиком в углу сидели двое полицейских - лейтенант Омукэ и сержант Тони Сайто, совсем еще молодой человек. У них не было определенной цели, когда они шли сюда. Просто это был район, который они патрулировали, и, естественно, они следили за порядком в различных злачных заведениях. Впрочем, ресторан господина Авдонина нельзя было причислить к тем местам, которые причиняют полиции головную боль, иначе он не просуществовал бы и часа.

Илья Михайлович увидел полицейский патруль с другого конца зала. Он стоял недалеко от сцены, наблюдая за выступлением Марии Хатран, новой певицы, которую он взял в программу вместо Наденьки. У артистки получалось хорошо. Она естественно держалась на сцене, не боялась публики. Голос ее был глубоким и приятным, внешность стандартам вполне соответствовала. Но это была не Наденька.

«Наденька, мать ее! - раздраженно подумал господин Авдонин. - И ресторан мой полетит к едрене фене из-за нее. И сам я угожу за решетку за укрывательство. Кто поверит ее бредовым рассказам о черном пластуне-убийце!»

Занятый тревожными мыслями о собственном благополучии, господин Авдонин поднял голову и сквозь плавающие, будто рыбы в огромном аквариуме, хвосты сигаретного дыма ясно увидел двоих в полицейской униформе. Как раз в этот момент лейтенант Омукэ тоже посмотрел на хозяина ресторана. Глаза их встретились, и лейтенант неожиданно прочел в них такой неприкрытый страх, что ноги его сами подняли мощное тренированное тело, и он, подав знак напарнику, широкими шагами двинулся через весь зал к сцене.

Наденька с чувством горечи ушла из-за кулис и медленно побрела по коридору назад, к себе в комнату. Прошло почти двое суток с тех пор, как она поселилась здесь. Еще два дня форы у господина Авдонина она выпросила. Что будет дальше - она не имела представления. На стене в коридоре висел телефон. Наденька оглянулась, не видит ли кто, подошла и дрожащим голосом назвала телефонистке номер. Господи, прошептала она почти вслух. Господи, помоги мне!

Клайзен был уверен, что под важной информацией Стив Айлин имел в виду документы, относящиеся к операции на Халхин-Голе. Но он ошибался. Об этих бумагах Стив не подозревал. Только через полтора года, когда премьер-министр Коноэ вновь придет к власти и приблизит к себе советника по делам Востока Ходзуми Одзаки, через очень узкие правительственные круги просочатся сведения, о которых упоминал Айлин и от которых волосы на головах многих политиков встанут дыбом.

К советнику Одзаки принц Коноэ относился с благоговейным почитанием, как относились к Григорию Распутину при дворе Николая Второго.

- Вы один из очень немногих в правительстве выступаете против экспансии Японии во Внешнюю Монголию, - сказал он однажды. - Ходзуми-сан, у вас есть на руках факты, которые неизвестны мне.

Одзаки ответил, что на помощь Монголии тут же ринутся Советы и еще неизвестно, чем закончится эта драка.

Именно тогда принц впервые намекнул на то, что Германия хотела бы видеть Японию своим союзником в предстоящей войне с Советским Союзом. Информация об этом мгновенно полетела в Москву.

Сначала Зорге называл лишь приблизительные сроки - весна-лето 1941 года. Затем эти сведения все более конкретизировались, пока наконец не прозвучала, будто удар колокола, точная дата: 4 часа утра 22 июня.

- Все хотят поссорить меня с Гитлером, - сказал Сталин, ознакомившись с последним донесением. - Кто вербовал этого Зорге?

- Начальник ГРУ Ян Березин, товарищ Сталин.

- Да? Как по-вашему, эта дезинформация… обманула наших разведчиков или эта сеть перевербована?

- Трудно сказать, товарищ Сталин. Их ранние донесения нами многократно перепроверялись с помощью других независимых источников. В их деятельности не наблюдалось ни одного прокола.

Сталин некоторое время молчал, попыхивая своей изогнутой трубочкой.

- Его надо отозвать. Плохо, если разведчик позволяет перехитрить себя врагам. Ему подсунули дезинформацию - и он проглотил ее, то ли по глупости, то ли…

Ровно через два месяца после донесения Зорге о сроках начала войны была издана директива, предписывающая изъять из винтовок все боевые патроны на пограничных заставах вдоль западных границ и заменить боевые снаряды орудий на холостые. Во избежание.

Хозяин меблированных комнат Чжоу Ван услышал звон маленького колокольчика и засеменил на своих коротеньких ножках к входной двери, попутно оглядев себя в зеркало: все ли в порядке. У него действительно был несколько театральный облик, но это придавало ему самому и его заведению неповторимую индивидуальность, являясь своего рода визитной карточкой. И это, конечно, сказывалось на доходах.

Чжоу Ван увидел на пороге хорошо одетого японца с маленьким чемоданчиком и засуетился.

- Проходите, господин, проходите. Надеюсь, вам понравится у меня. Вы с дальней дороги? Я вижу, вы нуждаетесь в отдыхе. Разрешите взять ваш чемоданчик?

Японец действительно выглядел серым от усталости, несмотря на безукоризненный костюм-тройку, черный котелок на голове и фигуру чемпиона - полутяжеловеса.

- Желаете выбрать комнату? Прошу наверх. Комнаты отличные, есть как раз две свободные. Добрый день, госпожа Итиро, - поприветствовал Ван средних лет японку, спускавшуюся по лестнице. Та ответила сухим кивком. - Ваша соотечественница, - сказал он спутнику. - Прелестная женщина! К ней ходит один мужчина, лет на десять моложе ее, представляете? Каковы нравы!

Чжоу Ван открыл ключом комнату. Едва он зашел туда, с китайцем произошла вдруг резкая перемена. Мандарин-болванчик исчез. На японца в упор смотрели стальные глаза-щелочки, будто триплексы танка.

- В чем дело? - жестко спросил Ван. - Я запретил вам появляться здесь!

Лама тяжело опустился на стул.

- Господин Ляо, мы упустили его. Он ушел. Я не выполнил задание.

Несколько секунд Ван разглядывал собеседника. Потом спокойно спросил:

- То есть как ушел? Как вы посмели прийти после этого?

- Его вели от самого аэропорта прямо до отеля. Номер прослушивался тайной полицией, они писали весь разговор на магнитофон. Господин Ляо, простите, я брал на операцию лучших боевиков!

- Не сомневаюсь, - безо всякой иронии отозвался Ван. - Однако, мне кажется, говорить здесь опасно. Вы на машине?

- Конечно.

- Тогда поехали.

Сидя за рулем своей машины, Стив Айлин почти ненавидел прокурора Йадзаву, сидевшего рядом с ним. Мерзкий старик, корчащий из себя оракула. Царственный и спокойный, и ему нет дела до чужих страстей и переживаний. Это чужая карма, крест, персональный для каждого человека. Вечно бесстрастное, будто высеченное из камня лицо, не выдающее эмоций, не желающее принимать на себя чужую карму и делиться своей собственной.

- Мне все равно, - мрачно сказал Стив. - Пусть даже вы и правы, хотя мне кажется, вы выстроили свою теорию из воздуха. У вас нет ни одного доказательства.

Машина неслась по почти пустому шоссе. Навстречу двумя аккуратными рядами бежали изящные японские кедры, похожие на бесконечный почетный караул.

Йадзава глядел в окно, будто его ничто не интересовало, кроме этой дороги с белыми разделительными полосами, деревьев и залитых водой рисовых полей вдали.

- Вы до неприличия молоды, господин Айлин. До неприличия - потому что, раз поверив во что-то, никогда не отступаете, не оглядываетесь назад и не желаете аккумулировать в себе опыт других.

- Спасибо, - буркнул Стив. - По-вашему, я просто большой упрямый и глупый ребенок.

- Нет. Вы сыщик-профессионал, иначе бы вы не поехали со мной. Согласен, в мою версию трудно поверить, и тем не менее она одна может объяснить все факты.

Йадзава-сан поудобнее уселся на сиденье и продолжал:

- В поезде ехали две женщины, похожие, как сестры-близнецы. Тот молодой человек, Янтава Кадзиоки, решил, что первая из них ехала с ним всю дорогу до Токио, а другая осталась в пригороде. Но ведь вспомните, как она резко изменилась! Сначала любезничала, даже легко согласилась на близость, а затем сделала вид, что этого парня видит впервые.

- Ну и что?

- А то, что она действительно не знала Кадзиоки! Это была та, другая женщина. Она убила первую в пригороде, во время стоянки поезда, изуродовала ей лицо, срезала подушечки пальцев у трупа. Потом переоделась в ее одежду и снова села в поезд. Эта женщина просто заняла чужое место и сделала все так ловко, что никто ничего не заметил.

- Я вижу, куда вы клоните, - сквозь зубы проговорил Айлин, ожесточенно нажимая педаль газа.

- Да, вы правы. Вы сами рассказали мне о ниндзя. Убийство той женщины, фон Гедерика и подпольщика в Йокогаме - дело рук одного человека. Только ниндзя мог нанести такие удары и уйти незамеченным.

- Он мог быть просто сообщником той женщины в поезде.

Прокурор тяжело вздохнул:

- Вы сами не верите в это, господин Айлин.

Ниндзя никогда не имеет сообщников, он всегда действует в одиночку. Он не может положиться на обычного человека, потому что тот способен ошибиться или предать. Нет, у женщины не было сообщника. И если собрать воедино все факты, то вы увидите, что они указывают только на одного человека. Я проклинаю себя за то, что не догадался показать Кадзиоке фотографию. А теперь мы можем опоздать.

И прокурор, вынув из внутреннего кармана карточку, поставил ее на приборный щиток. С нее, чуть приоткрыв губы в мягкой улыбке, доверчиво смотрела Наденька Жданковская.

Стив Айлин высадил Йадзаву у здания прокуратуры, а сам, соблюдая правила предосторожности, оставил машину за два квартала до нужного дома, прошел по улице пешком и поднялся в явочную квартиру, где его ждал полковник Седзин.

- Жданковская нигде не появлялась, господин полковник, - устало произнес он. - Никто из ее знакомых ничего о ней не знает.

Седзин промолчал. Час назад ему сообщили, что номер в отеле пуст, в мебельном фургоне обнаружены пустой магнитофон, подслушивающая аппаратура и три трупа с пулевыми ранениями.

Специально вызванная из Токио лучшая группа экспертов разобрала фургон по винтикам. Пальцы Стива Айлина нигде обнаружены не были.

Пожилая консьержка была очень подозрительной женщиной. Как и все консьержки мира, особенно в таких домах старой постройки, где скрипят деревянные ступеньки под ногами и качаются расшатанные перила, которые вот уже несколько лет обещают укрепить, только где они, эти обещания? Квартиры в таких домах напоминают тюремные камеры благодаря мрачной коричневой краске на стенах и вони из обшарпанных туалетов. В этих домах обитают те, кто, раз опустившись на городское дно, никогда уж больше не поднимутся на поверхность. Японцы придумали им название - итеки, что значит «дно». Очень метко!

- Вы мне заплатите? - скрипуче спросила старуха консьержка.

- Конечно, как договорились.

- А задаток? Вы обещали задаток в двадцать пять юаней!

Это был чистый грабеж, такие каморки стоили десять-пятнадиать юаней за сутки. Но спорить сейчас не хотелось.

Вся мебель в мрачной комнате состояла из полуразвалившегося шкафа и железной кровати на коротких ножках. Узкое окно было грязное, засиженное мухами и заляпанное коричневой краской, оставшейся после ремонта лет этак двадцать назад. Однако эстетическое убранство - это было то, что интересовало сейчас меньше всего. От толчка в раму окно нехотя отворилось.

Прямо напротив, через узкую улицу, сверкала на солнце витрина мебельного магазина отца и сына Кадзиоки. Магазин только что открылся.

Потягиваясь, из стеклянной двери вышел Кадзиоки-старший, маленького роста, щуплый и подвижный человечек, походивший на хорька. Двое здоровенных грузчиков под наблюдением пожилой дамы вынесли и погрузили в машину симпатичную резную горку. Начинался новый день.

Ниндзя уселся на стул возле окна, положил руки на подоконник и стал ждать. Ждать он мог сколько угодно. Его учили этой сложной науке лучшие специалисты, а иначе и быть не могло.

Ведь одним из значений иероглифа «нинь» является слово «терпение».

…Конец, билось в голове господина Авдонина. Конец, конец! Сейчас меня возьмут, повезут в тюрьму, будут допрашивать, потом бросят в камеру… Не будет этого ресторана, не будет добра, нажитого собственным горбом, будет однажды уже пережитый ужас обыска, молчаливый конвой, жестокие сокамерники и параша в углу. Господи, пронеси! Господи-и-и!

Надо спасаться, понял Илья Михайлович. Лейтенант Омукэ приближался мягким кошачьим шагом, и правая рука его опустилась вниз к кобуре на поясе. Лейтенант был хорошим полицейским. Его многие считали чересчур осторожным, некоторые - даже трусливым, но это было не так. Просто лейтенант Омукэ был уверен: лучше слыть осторожным и живым, чем остаться в памяти сослуживцев смелым и безрассудным. Хозяин ресторана выглядел очень странно. В его глазах светился почти суеверный ужас, а от такого человека можно было ожидать чего угодно.

И тут нервы господина Авдонина не выдержали. Он бросился чуть ли не под ноги парню в полицейском мундире.

- Господин офицер, господин офицер, она там, эта женщина! Я не виноват, господин офицер!

- Что случилось? - жестко спросил лейтенант.

- Женщина, которую ищут… Она там, - заторопился Авдонин. - Она заставила меня молчать. Я боялся, господин офицер, она могла меня убить! Она очень опасна!

И лейтенант, и его напарник уже были при оружии.

- Где она?

- Там, в коридоре. Ее комната под крышей, самая верхняя. Осторожно, господин офицер!