Собственно говоря, бумаги поставили меня в сложное положение. Всю дорогу – а пыхтящий машиной «почтарь» плелся до столицы ужасно долго, по крайней мере дорога на Таэр заняла у нас гораздо меньше времени, – я ломал голову, что с ними делать. С одной стороны, было довольно невежливо вскрывать пакет без Энгарда, а с другой – здесь могли содержаться сведения, совсем для него не предназначенные. Сидя в каюте, я несколько раз вытаскивал пакет из сумки и вертел в руках, разглядывая печати неизвестного мне нотариуса, но всякий раз, вздохнув, возвращал обратно. Когда наша нелепая калоша бросила якорь в столичном порту, я еще раз пощупал толстый, гладкий на ощупь конверт и решительно опустил его в сумку, после чего с особой тщательностью застегнул пряжки на ремешках.

Было раннее утро. Мы с Бэрдом сошли по трапу на сушу и сразу же затерялись в толпе, атакующей станцию дилижансов. Пройдя мимо бревенчатого навеса, рядом с которым серыми грибами торчали будки кассиров и смотрителей, мы обогнули конюшни и вышли на одну из многочисленных старых площадей. Там, подле позеленевшего от древности и дождей фонтана, то и дело останавливались извозчики, доставлявшие в порт более или менее состоятельных пассажиров, не желающих пользоваться услугами тесных дилижансов. Бэрд поднял ладонь, к нам лихо подрулил седобородый дед, восседающий на козлах потрепанного ландо, и после недолгого торга пара лошадок потянула нас в Воэн. Я на всякий случай поднял брезентовый верх и откинулся на спинку растрескавшегося кожаного дивана – поездки по городу у всех на виду пока что не входили в мои планы.

Энгард еще спал. Я велел сообщить ему о нашем возвращении и отправился умыться. К тому моменту, когда я закончил смывать с головы ароматное жидкое мыло, он ворвался в мою комнату – с мокрой еще физиономией, кое-как причесанный и возбужденный. От него ощутимо несло вчерашним ромом.

– Ну? – завопил Дериц, ткнув меня кулаком в спину. – Что там?

– Пока не знаю, – не удержавшись от смеха, отозвался я и принялся наматывать на голову полотенце. – Ф-фу, проклятие, воду они нынче плохо согрели… бр-рр… хорошо хоть тепло сегодня. Так… идем, бумаги в сумке.

– Все-таки бумаги? – сверкнул глазами Энгард. – Что он тебе рассказал? Драться пришлось? Ты вроде не ранен…

– Какое там драться! У Бэрда слишком славные друзья… наш клиент почему-то так боится ребят из Братства, что чуть не напрудил в штаны от одного их вида. А рассказал… не знаю даже, что рассказать по этому поводу тебе.

Ничего он толком не знает, его, видимо, просто наняли как связного. Ну давай, вскрывай. Только осторожненько… а то еще, может, к дедушке их тащить.

Энгард внимательно осмотрел печати, потом потер в пальцах сургуч, в котором покоились концы красного шнура.

– Посмотри-ка в буфете, нет ли там ножа, – попросил он. – Не хочется ее ломать, а руками шнурок не порвешь, он шелковый.

– Ножей тут нет, – сказал я, вытаскивая из буфета вино и пару пыльных бокалов. – А у меня… сейчас.

В сумке ножа не оказалось – кажется, я переложил его в саквояж. Саквояж лежал на кушетке, прикрытый кожаной курткой. Когда я потянулся, чтобы перевесить ее на другое место, мои пальцы вдруг нащупали что-то во внутреннем кармане, и я сразу же вспомнил об изящном позолоченном кинжальчике, который подарил мне в Бургасе Визель. Грани у него были достаточно острыми, чтобы перерезать шнурок, и я положил его на стол перед Энгардом.

– Красивая штука, – заметил он, – и не нашей работы. Откуда это?

– Где он сделан, я не знаю, – ответил я, – а подарил мне его один ученый рашер. Ну давай уже! Что там?

Энни осторожно вытащил шнур и поддел лезвием заклеенный конверт. На стол выпали несколько сложенных листов. Я склонился над плечом своего друга, с нетерпением ожидая, когда он раскроет их.

– Хм, – выдавил Энгард, рассматривая два документа сразу:

– Что-то я ничего не понимаю. Так… а это? Н-да… и на кой Фолаару сдались прошения о восстановлении монастыря?

– Объясни мне, что это, – потребовал я. – Обращение… вот, тут – к «его святости канцлеру-предстоятелю»… что это вообще такое?

– Это значит, что некий отец Уннас просит канцлера столичного форума, в ведении которого находится большая часть храмового имущества страны, разрешить ему вновь освятить давно заброшенный монастырь в провинции Йош. Проклятие, да что ж он там забыл? А вот и ответ, то есть разрешение с благословением. Погоди-ка, а это у нас что?

Он развернул плотный желтый лист с красной печатью королевского нотариуса и удивленно присвистнул. Это было гарантийное письмо – некая биржа уведомляла отца Уннаса о том, что все представленные им средства «в виде драгоценностей, металлов и изделий, а также наличной суммы в размере сорока тысяч червонцев золотом» вложены в различные ценные бумаги под соответствующие проценты.

– Опять золотишко! – присвистнул от восторга Энгард. – Да еще какое!

– И опять из Ханонго… но все же, зачем это понадобилось Фолаару?

– Значит, в этих бумажках есть что-то такое, ради чего он готов был расстаться со своей замечательной коллекцией. Что-то очень и очень важное. Ну-ка, идем в библиотеку!

Оказавшись в «кабинете», граф нагнулся и принялся рыться на одной из нижних полок.

– Вот! – сказал он, бросая на стол пыльный том в рыжем кожаном переплете. – Здесь и поищем…

«По святым местам Восточной Пеллии. Описание, реликвии, история», – прочитал я на обложке. Энгард стремительно перелистал полкниги и наконец нашел нужную главу. Я увидел крупномасштабную карту восточного побережья, изрядную часть которой занимал гористый Йош, загнутым рогом торчащий в океан из острова Девлет, отделенного от материка лишь узкой полоской пролива.

– Та-ак… обитель у нас называется Меллас, и святили ее именем Урии. Покинута почти сорок лет назад. Да, ну это понятно, как раз тогда Йош и обезлюдел. Все потянулись в крупные города, да и вообще, религиозные причины тоже… н-да. Но зачем же ему эти развалины, а?

– Ты сказал – Урии? – встрепенулся я.

– Урии, вот же написано. Меллас, обитель Святой Урии. Что тебя встревожило?

– Мордир сказал, что бумаги ему передал молодой монашек с символами Урии на шее…

– Монашек?!

Энгард потер лоб.

– Какой-то монах… – начал он, – украл у собственного настоятеля очень важные бумаги и передал их для Монерона, который, в свою очередь, должен был обменять их у Фолаара на другие бумаги, ценность которых никаких сомнений не вызывает… монах… монах… ничего не понимаю. Что можно сделать с отцом Уннасом? Ничего. Ни один суд не станет доказывать незаконное происхождение его вклада. А раз он получил благословение канцлера форума, то, конечно же, получил и печать с правом самостоятельно распоряжаться любыми пожертвованиями, причем если монастырь новоосвященный, то первые пять лет он ничего не отчисляет на форум. Так, это все понятно. Это у них очередной способ легализации «пожертвований» из Ханонго. Ничего нового. Но зачем все это Фолаару?! Тьфу ты, будь оно все проклято!

Дериц вскочил на ноги и дернул за шнур колокольчика.

– Позови хозяйку, – приказал он появившейся девушке, – быстро! Поедем в Морскую биржу, – это уже мне, – там есть один славный парень, близко знакомый с нашей прелестной Дайниз. Может быть, он скажет нам пару нужных слов.

– А завтрак? – возмутился я.

– Захватим в дорогу. Ну же, иди одевайся!

Мрачно ругаясь, я отправился к себе в комнату. Поспешность Энгарда иногда действовала мне на нервы. Куда, спрашивается, так спешить? На пожар? Впрочем, он, наверное, знал лучше меня…

Через пять минут наша карета выехала за ворота, и я тотчас же принялся за холодного гуся, уложенного поваром в корзинку вместе с чашечками приправ и караваем хлеба. Энгард к еде не прикасался, он щурился и кусал губы, напряженно размышляя о чем-то.

– Этот тип, Халили, – заговорил он, обращаясь, очевидно, ко мне, – хорошо осведомлен обо всех храмовых делах. Так просто на биржу не попадешь, место хлебное – шутка ли, биржа! Там что ни день по мешку золота жертвуют.

Дайниз насмешливо улыбнулась и опустила глаза.

– Он маклер? – спросил я.

– Он жрец при биржевом святилище. Увидишь, увидишь…

Я молча пожал плечами, совершенно не понимая, какое на бирже может быть святилище. Впрочем, гусь меня сейчас занимал гораздо больше. Я отрезал от него небольшие кусочки, макал их в соусы и отправлял в рот: во время путешествия на пакетботе мне ни разу не удалось поесть по-человечески. Убил бы того кока!..

Особенно учитывая то, что пеллийская кухня порядком разбаловала мой неприхотливый когда-то желудок, выросший на лепешках да обжаренной свинине.

Молчаливый кучер Боно осадил лошадей у самого входа в Морскую биржу – из золоченых дверей в три человеческих роста то и дело выпархивали невероятно озабоченные господа в шляпах с перьями, прижимающие к себе пухлые портфели; они запрыгивали в свои экипажи, торопливо кричали что-то возницам и исчезали в грохоте копыт по королевской брусчатке. Гулко взревел рог на недалеком храме.

Энгард выхватил свой хронометр, бросил взгляд на стрелки и нахмурился.

– Успели, кажется… до обеда вроде успели…

Мы поднялись по ступеням широченной лестницы и, пройдя через солидные двери, оказались в огромном зале, вдоль стен которого, в небольших стеклянных кабинках, сидели десятки страшно занятых людей в черных налокотниках. Время от времени кто-то из них взмахивал рукой, к окошечку подлетал мальчишка-посыльный – получив в руки пакет, он мчался вверх по одной из устланных ковром лестниц, а на его место прибегал другой. По углам зала, морща лбы, беседовали о чем-то господа в шляпах. Деловая суета Энгарда не интересовала. Он протащил меня через зал, толкнул небольшую дверь, и мы оказались в коротком полутемном коридоре, освещаемом лишь несколькими узкими оконцами под потолком. Пройдя несколько шагов, Дериц свернул направо, и мы неожиданно вышли в большой огороженный двор.

Здесь цвели диковинные цветы, а в нишах отделанных белым мрамором стен курились бронзовые жаровни. Перед одной такой нишей я заметил пухлого господина, стоящего на коленях с поднятыми над головой руками. Мы прошли по выложенной камнем дорожке и остановились возле открытой двери. Словно из-под земли, перед нами вырос молодой человек в длинном белом одеянии.

– Господам угодно воскурить? – пропел он. – Кто же из вседержителей покровительствует моим господам?

– Нам нужен отец Халили, – немного нервно выдавил Энгард, косясь на улыбающуюся Дайниз.

Служка коротко поклонился и сделал приглашающий жест.

– Его святость в кабинете. Подождите в приделе…

Мы вошли в небольшое помещение, наполненное тяжелым ароматом множества курильниц, и Энгард, сдирая с себя шляпу, опустился на жесткую лакированную скамью.

– А зачем бирже храм? – спросил я, озираясь. – И кому тут молятся? Богам торговли?

– А кому хочешь, – хмыкнул Энгард. – Если ты отправил корабли за море, можешь помолиться повелителю вод. Если у тебя пшеница – воскури во славу богинь земли… А купил свиней – пожалуйста, можешь привадить гениев плотской любви…

– Ничего не понимаю! Здесь что же, молятся всем подряд?

– Это же биржа, – вздохнул Энгард. – Здесь не столько молятся, сколько жертвуют. Очень удобно. Н-да…

За моей спиной зашуршали тяжелые занавеси, и я невольно отшатнулся. Передо мной стоял невысокий, хрупкого вида жрец, одетый в короткий плащ с множеством кистей. На его ногах красовались нелепые туфли с пушистыми шариками на носках.

Одарив меня коротким благосклонным взглядом, он повернулся к Дайниз и расплылся в медовой улыбке.

– Моя прелесть… что привело тебя на этот раз?

Склонившись, Дайниз поцеловала золотой браслет на его правом запястье и указала на нас с Энгардом:

– Я привела к тебе моих друзей. Им нужна твоя помощь. Ты ответишь на их вопросы, старый распутник?

Халил и подошел к застывшему, как столб, Энгарду и знаком приказал ему садиться.

– Молодые господа желают побеседовать на богословские темы?

Энгард неловко рухнул на скамью и замотал головой.

– Нет, ваша святость… у нас… другие вопросы. Нам нужно узнать об одном человеке. Вы, вероятно, знакомы с ним.

– О человеке? – жрец лукаво воздел брови и примостился рядом. – Что ж, может быть, может быть. Раз меня просит Дайниз, я, пожалуй, попробую помочь вам. Чья же персона вызвала интерес молодого господина?

– Его зовут Уннас… он, вероятно, настоятель…

Халили сделал протестующий жест, и Энгард умолк на полуслове. Некоторое время жрец сидел молча, сложив на животе свои тонкие, словно у девушки, руки, и неторопливо жевал губами. Потом он резко повернулся к Энгарду и заговорил – так же степенно, почти нараспев, словно во время службы:

– Речь, как я полагаю, идет о сыне Уннаса-ам-Диир, настоятеля множества монастырей, прославившегося своими неортодоксальными взглядами, которые вызвали гнев многих святых наставников по всей Пеллии… Если мне не изменяет память, его папаша очень увлекался демонологией и даже опубликовал несколько работ на эту скользкую, я бы сказал, тему. Что ж, персону мы установили. Что же угодно будет знать моему господину?

– Он… чем он занимается сейчас?

Кажется, этот простой вопрос поставил отца Халили в тупик. Он поморщился и несколько раз прищелкнул пальцами.

– Несколько лет назад брат Уннас насторожил святой форум тем, что открыто заявил о правоте своего безбожного отца. В какой-то момент речь едва не дошла до сложения сана, но потом все утряслось. Уннас, видите ли, умудрился войти в доверие к некоторым весьма почтенным лицам – пожертвования потекли рекой, – при этих словах лицо Халили исказила короткая гримаса ненависти, – и сей мёд, направленный в уста сильных форума, одарил его немалой благосклонностью… благосклонностью тех, кто способен вершить судьбы. Х-м…

– О каких лицах может идти речь? – быстро спросил Энгард, подаваясь вперед.

– Ну что же, – негромко рассмеялся Халили, – молодой господин рассчитывает на то, что здесь, в храме, будут названы имена?

– И все же, – речь Энгарда обрела твердость, – я хотел бы знать… я говорю не только от своего имени.

– Вот как? – искренне изумился жрец. – Что ж, этого тоже можно было ожидать. И все же – никаких имен! Могу сказать лишь, что это были представители крупнейших торговых фамилий, тесно связанных с Градом… Если молодому господину будет угодно, он узнает имена сам.

– Я уже понял, – сумрачно ответил Энгард. – Что ж… Нам, вероятно, следует воскурить?

– Следуя велениям совести, сын мой, – пропел Халили, вставая.

На выходе Энгард задержался рядом с уже знакомым нам служкой и плавным движением вложил в его руки небольшой кожаный мешочек. Я готов был поклясться, что в нем позвякивают червонцы.

– Без толку, – фыркнул Дериц, когда мы оказались на ступенях биржи. – Только подтверждение того, что мы и так знали.

Я покачал головой. В словах Халили содержался какой-то крючок, чрезвычайно для меня важный, я ощущал его едва ли не позвоночником, но никак не мог разобраться, где же он. Что же это, что? Я тряхнул головой и потащил из кармана трубку. Энгард сделал то же самое.

– Я поеду к моему храмовому дядюшке, – вздохнул он. – Не очень хотелось, но ничего другого, похоже, не остается. Этот проклятый Уннас слишком важен! Если Фолаар готов был отдать за дурацкие, ничего не значащие бумажки… а-а!

Он махнул рукой и шагнул к карете. Я остановил его.

– Я, пожалуй, отправлюсь к Накасусу, – сказал я.

– А я, – подала голос Дайниз, – пройдусь по шляпникам…

– Великолепно! – воздел над головой ладони Энгард. – Все разбегаются, как тараканы! Хорошо… Дайни, бери экипаж и езжай куда хочешь. Тут, хвала предержателям, хватает извозчиков. Встретимся вечером.

И, не оглядываясь, двинулся вниз. Я обменялся с Дайниз короткими улыбками и свернул направо, к фонтану, где можно было найти экипаж. Мой друг почему-то резво вышагивал в противоположную сторону.

Мастера я нашел в школе. По-моему, он вообще проводил в ней большую часть своего времени, наведываясь домой только по необходимости. Сейчас он сидел в большом учебном зале, окруженный несколькими осанистыми господами, на одежде которых я разглядел какой-то цеховой герб. Увидев меня, Накасус извинился и, вскочив со стула – на пол шмякнулись с десяток листов картона с какими-то не то эскизами, не то чертежами, – бросился навстречу.

– Две минуты, мой господин! – взмолился он. – Мне нужно закончить с мастерами – завтра начинаем готовить декорации к новому сезону, и они…

– Помилуйте, – смутился я. – Я готов ждать хоть час.

Он замотал головой и вернулся к своим чертежам. Я тем временем двинулся вдоль стен, с любопытством разглядывая висящие там маски, довольно фантастические предметы одежды и разнообразное полубутафорское оружие. Да-да, реквизитом оно было лишь наполовину. При желании все эти ножи, мечи и древнего вида сабли можно было наточить – и такой, пусть и легкий, клинок выдержал бы пару ударов. Пеллийская театральная школа «фитц», в которой преуспел уважаемый мастер, не признавала «приблизительности» на сцене. Декорации выполнялись с потрясающей тщательностью и искусством, заставляя зрителя не только видеть, но и буквально осязать реальность замков, храмов и даже водопадов. Я осторожно снял с лакированных крючков тяжеленный пистолет с шестигранным стволом и осмотрел его хитроумный замок. Кажется, воспламенение здесь происходило от фитиля – я видел такие древности, попадавшие к нам через Гайтанию, но дома у меня подобных конструкций не было, кажется, никогда. Мы не изобретали огнестрельное оружие, оно пришло к нам с юга и уже с кремнево-колесцовым механизмом. Вспомнив о родине, я грустно вздохнул. Какие же мы, однако, медведи!.. И какой контраст с моей – да, теперь уже моей – Пеллией.

– Он, между прочим, настоящий, – услышал я за спиной знакомый голос и резко обернулся.

В шаге от меня стояла улыбающаяся Телла, наряженная в уморительные короткие штанишки и заляпанную красками мужскую сорочку.

Я поклонился и водрузил пистолет на место.

– Вы тоже готовитесь к сезону? – спросил я, в который раз забыв, что мы давно уже перешли на «ты».

– А, – она смущенно потерла испачканные ладони о штаны и моргнула, – рисую кое-что… а вы опять по делу?

– Увы, развлекаться мне некогда. Я пришел к вашему отцу, есть важный разговор.

Накасус отпустил мастеров и подошел к нам.

– Телла, времени тебе осталось совсем мало. Смотри, опоздаешь!

Девушка скорчила рожицу и удалилась, гордо повиливая задом. Накасус добродушно усмехнулся и положил руку мне на плечо:

– У меня есть небольшое предложение. Если вы располагаете временем, неплохо было бы проехать в один милый ресторанчик. Его хозяин, мой друг, праздновал вчера совершеннолетие сына, а я не смог явиться… К тому же туда должна подъехать и Телла с бумагами, и я был бы признателен вам, если вы…

– Вы старый мошенник, мастер, – рассмеялся я, – признайтесь, вы ведь заранее знали, что я не стану отказываться? Время у меня и вправду есть. По крайней мере, пока.

Накасус привез меня в восточную часть необъятного Старого города, на один из холмов, с которых можно было разглядеть сияющие шпили далекого Града.

Привязав лошадку в специальном закутке, обнесенном – я не удержался от улыбки! – плетеным забором, каждый прутик которого был любовно покрыт темным лаком, он подтолкнул меня к массивной дубовой двери. Место было удачным, хотя и выглядело не совсем по-пеллийски: на склоне холма, за крохотной, похожей на дворик площадью с неторопливо шипящим фонтаном, за типичными двухбашенными воротами, посвященными, кажется, одному из богов торговли, стоял круглый домик с железной крышей и сводчатыми окошками. Вывеска гласила о том, что мы находимся «Под золотым медальоном», а сам медальон, хоть и бронзовый, но начищенный до ослепительного блеска, свисал на затейливо выкованной руке, прикрепленной над дверью. Ветерок доносил аромат жарящегося на углях мяса, смешанный с запахами цветущего сада. Я завертел головой – казалось, за воротами Пеллия кончилась, уступив место какой-то незнакомой мне стране!

– Нравится? – понимающе усмехнулся мастер. – Да, все правильно, мой мальчик. Хозяин лавеллер, и таверна у него соответствующая. Очень, кстати, популярное местечко.

Хозяин, кряжистый мужчина с длинными висячими усами, набросился на Накасуса тотчас же, едва мы переступили порог заведения. После обмена любезностями он проводил нас во внутренний дворик, усадил за стол под низкой раскидистой яблоней и принялся орать на двух парней, которые колдовали над жаровней с решеткой, на которой шкворчало нечто, напоминающее длинные тонкие колбаски. Я втянул носом воздух и подумал, что с кухней острова Лавелле я еще не знаком.

– К вечеру здесь будет полно посетителей, но нам они не помешают, – сообщил Накасус, обмахиваясь небольшим веером, – если что, мы сможем перейти в кабинет…

– У меня к вам, собственно, два вопроса, – начал я, стараясь не обращать внимания на запахи, – и не знаю даже, сколько они займут времени. Один из них я хотел задать в прошлый раз, но бедняга Гэкко произвел на меня такое впечатление, что мне просто не хотелось ни о чем говорить.

– Да? – Мастер сразу стал серьезным. – О чем вы хотели спросить меня?

Я задумчиво поскреб затылок.

– За последнее время я задал уже столько вопросов, а все никак не могу приблизиться к своей цели. Впрочем, это к делу не относится. Я хотел спросить у вас: знакомы ли вы хоть с кем-нибудь из деловых партнеров или, возможно, приятелей покойного Монфора? У меня сложилось впечатление, что вы общались с ним довольно тесно.

– Один раз я даже присутствовал на Торге в качестве человека из его свиты, – кивнул Накасус. – Правда, это было отнюдь не вчера. А что касается партнеров – что ж, я понял в чем дело. Собственно, я и сам предпринял нечто вроде расследования – но результат был нулевым, и я не стал о нем распространяться.

Вся штука в том, что те немногие люди, которых я знал, в один голос твердят, что Монфор-де стал ужасно скрытен и занялся какими-то темными делами с контрабандистами. О каких контрабандистах шла речь, я узнать не смог. Не было даже намеков.

– Возможно, об этом осведомлены люди из Братства? Хотя нотариус Каан, как мне показалось, тоже теряется в догадках. Но я не знаю, стоит ли спрашивать его напрямик о делах, которые связывали Братство с Монфором.

– Вы можете сами поговорить с некоторыми людьми – но, боюсь, ничего от них не добьетесь. Даже банкир, который еще недавно был в курсе всех деловых операций покойного, заявил, что совершенно потерял нить его интересов. Попросту говоря, Монфор перестал к нему обращаться.

– Ну, – фыркнул я, – у банкира может быть свой интерес.

– Нет-нет, – замотал головой Накасус, – это проверялось в первую очередь, так что подобные «интересы» просто не имеют какого-либо смысла. Укрыться от финансовой гвардии довольно трудно. Стоит лишь раз попасться им на глаза – и потом полжизни не отмоешься. Особенно здесь, в столице. Это в провинции филины успешно замазывают им глаза золотишком, а у нас служат люди, для которых имя важнее любых денег. Карьера, знаете ли… так что банкир отпадает. Меня и вправду насторожило то, что Монфор прекратил с ним почти все контакты, кроме самых банальных, на уровне тех или иных выплат по закладным, акцизам и прочей дребедени. Еще мне сказали, что у него были какие-то разговоры с некоторыми чиновниками Стражи.

– Чиновниками Стражи?

– Да-а… я даже услышал предположение, будто Монфор исполнял какую-то работу для Братства. Его видели с одним довольно крупным чинушей, не последним человеком в этом королевском бедламе. Я попытался связать этот факт с любопытством барона Вилларо, но потом понял, что стараюсь впустую. Висельник не занимается ни Стражей, ни Братством, он – пташка совсем другого полета. Его последний «подвиг» – один из наших финансовых гениев, который придумал замечательный способ перебрасывать деньги прямо из Казначейства к Белым Шапкам.

Висельник выслеживал его почти год, а потом, когда тот уже окончательно потерял бдительность и поверил в свою удачу, сдал его куда надо со всеми бумажками до последней. Там свидетельств было столько, что хватило бы на три суда… Вилларо в этом отношении очень щепетилен, он если действует – то наверняка. У него с крючка не срываются.

– Да уж, если Монфор действительно проворачивал какое-то дельце для филинов, Каан об этом распространяться не станет.

– Пожалуй. До меня доходили слухи о том, что Братству надоело собственное безвластие в столице, а связи Монфора были довольно широки, и вообще он имел некоторую склонность к авантюризму. Тот чиновник – фамилию его никак не могу вспомнить, южная какая-то, – долго не шел у меня из головы, но потом я его все же отбросил. Может быть, Гэкко прав, и это были обычные налетчики?

– Вы-то сами в это верите?

Накасус горько покачал головой, но ничего не ответил, потому что в этот момент к нашему столику приблизился хозяин в сопровождении пары разносчиков, загруженных тарелочками и кувшинами.

– Это блюдо называется «шишер», – сообщил мне мастер, – пробуйте, вам понравится.

Восхитительно пахнущие свиные колбаски были нафаршированы маринованной морковью, которая придавала им необычный острый вкус. Я осторожно попробовал соусы и, оставшись вполне доволен, принялся за работу. Накасус заботливо распечатал красновато-коричневый кувшинчик и налил мне вина, пахнущего степными травами.

– Знаете, – сказал я, жуя, – если бы у меня дома, за океаном, такой обед предложили какому-нибудь герцогу, он сделал бы повара своим наперсником.

Накасус захохотал и принялся вскрывать следующий кувшин – желтый.

– У вас замечательное воображение. Писать не пробовали?

– Пробовал, – признался я. – Пиратский роман…

«И сам в нем очутился, – сказал я себе, катая на языке аромат терпкого вина. – В той самой роли непробиваемо благородного принца, похищенного работорговцами. Вопрос только, куда подавалась моя принцесса?»

– Вопрос второй, покуда я трезв, – есть ли у вас связи в храмовых кругах?

Накасус задумался, и кажется, надолго. Я не торопил его, все дальше погружаясь в прекрасные, новые для меня вина и колбаски, источающие горячий аромат. Вино лилось и лилось. Брат Сайен, мой старый наставник, научил меня верному обращению с дарами лозы, но – эти, незнакомые мне сорта, вдруг заставили меня расслабиться и вспомнить то, чего никогда не было на самом деле…

– В юности я едва не стал жрецом, – неожиданно проговорил Накасус. – Да, я был очень религиозен, но потом вдруг понял, что лицедейство по сути – то же служение, просто оно подано в ином ракурсе.

Я не донес полный бокал до рта и осторожно вернул его на стол.

– Мы служим иным богам, но суть та же – надежда…

Ветер цветущих яблонь мгновенно покинул меня, я отодвинул кувшинчик и выпрямился, словно на плацу. О небо, я, мальчишка, вдруг понял то, что хотел сказать мне старый актер, проживший удивительную, полную событиями жизнь. Я стиснул зубы – он глянул на меня, и от его улыбки мне опять захотелось прижаться к его отцовскому плечу.

Я похоронил своего отца в углу старого, запущенного сада.

Я куснул губу и потянулся к бокалу.

– Наверное, – сказал я, – в другом свете.

Лицо Накасуса вдруг вспыхнуло, как факел. Он отвернулся и, будто стесняясь меня, выпил полный бокал. Темно-зеленое стекло полыхнуло в падающем к западу солнце. Теперь сжал зубы он.

– Говорите, ваша милость, – попросил меня мастер.

– Имя – Уннас, – произнес я, возвращаясь к своему привычному состоянию.

– Уннас? – Накасус не дал мне закончить фразу. – Хм, с ним была связана странная история. Он был настоятелем одного из монастырей в Йоше, а там, в предгорьях, часто происходит Торг – места дикие, людей нет, и он…

– Йош?! – я едва не закашлялся. – Вы сказали – Йош?

– Да, – как ни в чем не бывало ответил актер. – Но вы же, верно, знаете? А там еще и болотные испарения, которые светятся в вечерней луне… И вот, было это лет так пятьдесят назад, молодой Уннас застал приземление нескольких торговых шхун. Он, наверное, в кустах сидел – кто его теперь знает? Демонов, понимаешь, увидел! Конечно, мозги у него немного свернулись, и он стал писать научные работы по демонологии…

Йош! Йош!!

Я глубоко вздохнул и вернулся к еде.

– А что, – спросил я после паузы, – как Телла?

– Скоро она будет, – вздохнул мастер. – Хоть бы Эрнан подарил вам сыновей, князь. Дочери, это…

Он распечатал голубой кувшин. Я смотрел в свою тарелку, расписанную по черному лаку диковинными птицами, и переваривал услышанное. Мне хотелось задать Накасусу множество вопросов, но я молчал – почему? Я не знал ответа на этот вопрос. Наверное, я не считал возможным посвятить его во все подробности нашего дела: ведь за моей спиной стоял Энгард, предать которого я не мог.

Телла появилась через час, когда мы приказали подать вторую порцию вин и закусок. На сей раз она была в изящнейшем сиреневом платье, так гармонировавшем с цветом ее глаз. Накасус снисходительно улыбнулся, принял из ее рук тоненький пакет и уже поднял руку, чтобы приказать дочери отправляться восвояси, но я вдруг остановил его.

Лучше б меня сразил шторм, но тогда я еще не знал этого.

Разговор перешел в театральное русло. Накасус, отечески улыбаясь – вино подействовало и на него, – учил меня основам актерского мастерства, рассказывая о традициях искусства «фитц», о тонком языке символов и нюансах действа, происходящего на сцене, – часто реального настолько, что неискушенный зритель терял связь с действительностью, целиком погружаясь в разворачивающуюся перед ним драму, а искушенный знаток, напротив, восторгался именно фразой, жестом и костюмом, интерпретируя традиционные произведения в соответствии со своим отточенным вкусом.

– О, – говорил он, – монеты и венки, мой мальчик, разные – каждый раз по-своему. Одно дело сцена в большом городе, полном кабатчиков да разжиревших лавочников, и совсем другое – представление в замке какого-нибудь провинциального владетеля, наследственного ценителя и мецената!..

– Папа! – возопила наконец Телла. – Да у тебя, святые и грешники, денег порой больше, чем у всех этих надутых владетелей!

– Ну и что? – обиделся Накасус. – Да вот взять хотя бы покойного князя Эйно…

Скрипучая дверь, которая вела во внутренний дворик, вдруг распахнулась, и в темном уже прямоугольнике появилась хорошо знакомая мне фигура.