– Я, Семен Михалыч, даже и не знаю… уж селенологический семинар мне точно ни к чему. – Леон развел руками и потянулся в карман за сигаретами, но услышать ожидаемо недовольный ответ Никонова ему не довелось, потому что шеф вдруг странно напрягся и повернул голову в сторону широких стеклянных дверей, ведущих на лестницу парадного холла первого этажа.

Оттуда, снизу, донесся тревожный многоголосый гул; Леон знал, что внизу сейчас собралось не меньше полутора сотен репортеров и просто любопытствующих – ожидали прибытия главы Ассамблеи Космоплавания ООН его превосходительства сэра Маколея Уолпола, однако же его появление вряд ли так взволновало бы встречающих.

– А ну-ка за мной! – нахмурясь, приказал Никонов, и Макрицкому не оставалось ничего иного, кроме как рвануть следом за своим полковником.

Почти сразу за дверьми на лестнице толклось немало народу с записывающими видеоголовками, но с верхней площадки было видно еще лучше – посреди холла, окруженный несколькими парнями с характерной внешностью дорогих бодигардов, стоял худощавый мужчина с терапевтической гелевой шапочкой на бритой голове.

– Теперь они меня уже не остановят, – услышал Леон его резкий, немного хриплый голос, – можете поверить… мы защитим свою честь!

– Господин Вайпрехт… вам известно, кто?.. верны ли слухи о том, что… – пихаясь и лягаясь, загомонили представители прессы, но пострадавший депутат – теперь Леон наконец узнал его – одним жестом заставил их умолкнуть.

– Пресс-конференция состоится в самое ближайшее время. Прошу простить, друзья… прошу простить!

И телохранители проложили ему дорогу в толпе.

– Ого, – обернулся к Леону полковник Никонов. – А вот уже серьезно! Кажется, кому-то сегодня крупно не повезет. Ты знаешь, что за спиной у этого Вайпрехта стоят крупнейшие европейские финансисты? Наверняка он не стал бы удирать с проломленным черепом из госпиталя только для того, чтобы произнести очередную пламенную речь! Видимо, все идет к тому, что они тут перегрызутся всерьез. Так, Макрицкий, оставайся здесь, а я помчался в номер докладываться по начальству. С такими новостями, брат, у нас не шутят.

Едва спина Никонова исчезла в прохладном сумраке коридора, как холл вновь загудел, правда, на сей раз уже не столь эмоционально – прибыл, как и следовало ожидать, Уолпол со свитой. Прикрываемый мрачными секретарями, он молча прошествовал к лифтам и вдруг остановился перед распахнувшимися уже дверьми позолоченной кабины:

– Нас ждут тяжелые дни, господа! – глухо произнес он, приподняв вялую, будто тряпичную руку. – Но истина, я уверен, восторжествует, равно как и здравый смысл!

Леон хмыкнул. События развивались явно не по сценарию, но что бы все это могло значить? Понимая, что больше ничего интересного не случится, Макрицкий быстро, пока коридор второго этажа не запрудили люди из холла, добрался до свободного лифта и рванул на самый верх. Пока не началась пресс-конференция загадочного калеки Вайпрехта, ему нужно было поговорить с Каплером.

К счастью, немец обнаружился именно там, где и полагал найти его Макрицкий, то есть в баре. Очевидно, он тоже прибыл на конференцию в свите вышестоящих начальников, коим и полагалось бегать с докладами.

В баре стоял такой рев, что Леон на некоторое время ощутил нехарактерный для него приступ дезориентации в пространстве. То и дело мимо него пробегали какие-то отчаянно жестикулирующие люди с коннекторами на шеях, в углу балкона, пытаясь перекричать всю эту какофонию, с десяток репортеров интервьюировали распаренного дядьку в мундире генерала французских ВКС, и лишь двое, а именно Каплер и давешний индус Сингх, сидящие за столиком возле стойки, сохраняли в этом бедламе хладнокровие.

– Я так и знал, что ты придешь сюда, – заявил Каплер, скептически почесывая ухо. – На свете осталось так мало нормальных людей, что теперь они инстинктивно стремятся держаться ближе друг к другу. Как там рожа у сэра Маколея?

– Тухлая у него рожа, – сообщил Леон. – Интересно, а что ж там такого приволок с собой этот самый Вайпрехт?

– Ну, вариантов тут два – либо банкиры поручили ему сообщить, что им вконец надоело смотреть на пароксизмы нашего парламента, и они заключили все-таки секретный протокол о сотрудничестве в космосе, либо он привез какой-то жуткий компромат. Однако, я и не думал, что у него такая крепкая башка! Судя по опубликованным бюллетеням, нарки едва не высадили ему последние остатки мозгов, ан нет – вот, пожалуйста!

На шее у Леона задергался служебный коннектер, и он поспешно нашарил кнопку ответа.

– Пресс-конференция ровно в три, – заговорил в ухе Никонов. – Синий зал! Там по расписанию выступление Уолпола, но вместо него срочно поставили этого Вайпрехта. Учти, будет давка! Меня не ищи, я уже забил себе место в первых рядах, но сам пролезь обязательно, понял? Отчет потом будем писать вместе, это приказ Валентин Андреича.

– Слушаюсь! – отрапортовал Макрицкий.

… Синий зал размещался в левом крыле отеля, плавно огибающем спортивно-развлекательный комплекс с несколькими бассейнами, искусственными пляжами и уютными ресторанчиками под навесами, стилизованными а-ля пальмовый лист. Сейчас, конечно, все это хозяйство пустовало, так как лишних людей в «Альгамбре» быть не могло, а участники конференции вряд ли решились бы загорать на деньги налогоплательщиков под взором сотен видеоголовок прессы. Леон прибыл ко входу в зал за десять минут до начала, ловко миновал несколько репортерских групп, прижимающих к стенам озабоченных, а потому немногословных брюссельских чинуш, и без особых проблем занял место в предпоследнем ряду. Основная толпа, на треть состоящая из распаренных журналистов, повалила уже после него – гомоня и оттаптывая друг дружке конечности. Неожиданно в зале погас верхний свет, и пробирающиеся меж рядов люди ориентировались теперь лишь благодаря неярким плафонам, вмонтированным в ступени боковых лестниц. Шума стало еще больше. Рядом с Макрицким плюхнулся какой-то чрезвычайно тучный тип в пестрой рубашке с надувными короткими рукавчиками и немедленно забормотал в свой коннектер по-португальски.

«Надо было взять хоть бутылку минералки, – обреченно подумал Леон. – А то одурею даже невзирая на кондеры!»

На сцене вспыхнул яркий свет. За длинным столом, покрытым тяжелой зеленой скатертью, гордо восседал депутат Вайпрехт, несколько знакомых Макрицкому физиономий из правых фракций Европарламента, а также парочка весьма надутых от сознания собственной значимости региональных министров – кажется, француз и итальянец, известные своей дружбой с промышленниками. Слева, в переднем ряду мелькнула вдруг макушка Никонова. Очевидно, полковник шустро сориентировался в ситуации и договорился с кем надо.

Итальянский министр прокашлялся и обвел взглядом передние ряды. Прямо напротив него во втором ряду сидел сгорбившийся Маколей Уолпол. Неподалеку от него виднелся Стойков – где находились остальные бонзы, Макрицкий разглядеть не успел.

– Дорогие дамы и господа! Мы собрали вас для того, чтобы…

Мозг Леона еще успел уловить некий невнятный щелчок, раздавшийся, похоже, где-то прямо над сценой, но в следующий миг все вокруг наполнилось чудовищным грохотом, Макрицкого буквально выбило из уютного мягкого кресла, и наступила тишина. Впрочем, она была недолгой, потому что вскоре до майора Макрицкого стал доноситься сперва тихий, затем все более раздражающий его вой. Казалось, что сам он находится в воде, и где-то поодаль верещат свихнувшиеся дельфины.

Леон открыл глаза. Было по-прежнему темно, и, что самое странное – прямо под ним, как он теперь ощущал, тяжко ворочалось что-то большое и мягкое. Леон пошевелился. К его изумлению, он лежал вниз головой. Но что за тюлень умудрился подплыть под него так плавно и незаметно?

Макрицкий резко перевернулся на спину – сильно заныла шея, – и в голове остро затанцевали тысячи крохотных злых иголочек.

– Господи, – простонал он. – Да сколько ж можно…

Он лежал на своем соседе-португальце, а развороченный взрывом зал наполнял невыносимый визг раненых, содрогающихся от шока и ужаса людей. Не особо разбирая направления, Леон переполз через два соседних кресла – оба уже были пусты, упал на лестницу, получил два или три ощутимых удара ботинками по голове, но все же, на четвереньках, со стонами и воплями, протиснулся в верхнюю дверь конференц-зала, ставшего для многих могилой. Что было дальше, он помнил плохо: в памяти всплывали какие-то окровавленные лица, дамская туфелька, почему-то очутившаяся в нескольких сантиметрах от его лица, тяжелый далекий вой, то удаляющийся в вязкое, туманное не-пространство, то приближающийся вновь, становясь в эти мгновения невыносимым. Единственное, что Макрицкий осознавал, это необходимость вбраться из тьмы, пыли и дыма, чтобы поскорей забиться куда-нибудь в угол. Как ни странно, это ему удалось, потому что спасатели вытащили его из-под тяжелого мягкого дивана, находившегося в углу огромного полукруглого холла в который, собственно, и выходили двери Синего зала.

Именно руки спасателей и привели его в чувство окончательно.

– Вы меня извините, ребята, – сказал он, пытаясь встать на ноги, – просто у меня это уже в третий раз, и я думал, что с меня хватит…

– У вас шок! – строго сообщил ему парень в оранжевой форме. – Руби, Хосе, берите его…

Уже находясь на носилках, Леон ощутил слабый укол в правое предплечье и провалился в пустоту.

Следователь, появившийся сразу же после того, как очнувшегося Макрицкого наскоро освидетельствовал молоденький доктор, был на удивление краток: услышав, что Леон сидел в одном из задних рядов, он лишь уточнил имя и звание, после чего пожелал скорейшего выздоровления и исчез, а следом за ним возник сотрудник украинского консульства. Он принес уцелевший служебный коннектер и документы, отобранные санитарами, когда те снимали с Леона порядком изуродованный костюм.

– Вам очень повезло, пане Леонид, – вздохнул дипломат.

– Семье сообщили? – спросил Макрицкий.

В голове у него все еще немного гудело, очевидно, от противошокового средства, что вкатили, не разбираясь, кто с чем, спасатели.

– Сперва начальству, – покачал головой консульский. – Семье – как только я выйду отсюда. У меня ведь инструкции, вы же должны понимать.

– Никонов – все?..

– Этого я, пан Леонид, знать не могу. Я думаю, сейчас с вами свяжется непосредственный начальник из Москвы, потом киевские. У вас есть какие-либо пожелания, просьбы? Мы готовы оказать вам любую помощь.

– Когда меня отсюда заберут?

– Врач говорит, что вы почти в порядке, разве что легкая контузия, так что, вероятно, сегодня же. Я полагаю, вам сообщат об этом представители командования, так как формально вы находитесь не столько в нашей, сколько в их сфере ответственности.

– Да, я понимаю. Что ж, благодарю вас. Просьба у меня только одна – немедленно свяжитесь с моим отцом и передайте ему, что я выйду на связь сразу же, как только смогу.

– Безусловно, пан Макрицкий, я сделаю это сейчас же. Желаю вам всего наилучшего.

В двадцать два по московскому он был уже в центральном госпитале ВКС России. Для начала Леона подвергли всевозможным обследованиям, а потом, к полуночи уже, в его отдельной палате появился Коровин.

Генерал был без свиты и, судя по мешкам под глазами, пережил он сегодня немало. Опустив на кровать тяжелый непрозрачный пакет – внутри что-то негромко булькнуло, – Коровин вытащил из кармана кителя пачку «Явы».

– Нам можно, – сообщил он на немой вопрос Макрицкого. Леон встал с постели, молча пожал ему руку и сунул в зубы сигарету – третью, кажется, за этот бесконечный день.

– Никонов погиб? Насколько я помню, он сидел в первом ряду.

Коровин покачал головой и сморщился.

– Час назад застрелился начальник охраны конференции.

– О как… со стыда? Аж странно.

– Да боюсь, не только со стыда. По неофициальным каналам уже прошла инфа, что ответственность теракт взяла на себя французская группировка «Воины Земли».

– Никогда о такой не слышал.

– Так о ней, майор, вообще мало кто слышал. Французы сейчас на ушах стоят, но что толку? Кого они найдут? В «Альгамбре» не было систем внутреннего видеоконтроля: кабак, знаешь ли, слишком солидный, и бывают там, как говорится, «фигуры», которые никогда не остановятся в отеле, оснащенном «глазами». Вот тебе и отношение к безопасности конференции.

– Валентин Андреевич, охраны там было – пруд пруди, на каждом шагу – буквально.

– Так и фугас был заложен заранее, и управлялся он, как и следовало ожидать, не по радио, а процессорным таймером. Между прочим, эти «Воины» еще месяц назад заявили, что вынесли Уолполу некий «общественный приговор». Вот и привели его в исполнение. Иногда начинаешь жалеть, что вся наша «спецура» давно позабыла дедовский опыт прошлого века – а ведь тогда научились-таки вычислять всех возможных кандидатов в бомбисты. Теперь, правда, дедовские методы не применишь просто по закону, но хоть агентурой-то озаботиться можно? Ну да ладно, это все мы потом обсудим. Мне тут позвонил ваш Пинкас… – Коровин посмотрел в угол палаты, задумчиво цыкнул зубом, – и сообщил, между делом, что тебя ждет нелегкий разговор с отцом.

– Уже, Валентин Андреевич.

– Заставлять мы тебя не можем, Леонид. Какое бы решение ты ни принял, мне останется лишь согласиться. Я понимаю, у тебя нынче стресс, шок и все такое прочее – хотя врачи, кстати, говорят, что в целом состояние твое вполне летно-пригодное, – но скажу тебе вот что: Мельник притащил тебя в нашу контору отнюдь не просто так. Парней с головой у нас мало. То есть желающих-то сколько хочешь, а вот подходящих по некоторым параметрам – пшик. Так что если ты поступишь именно так, как я думаю, то после возвращения отсюда я дам тебе возможность самостоятельно найти ответы на некоторые вопросы. С соответствующими полномочиями, разумеется.

– Господин генерал!..

– Тихо-тихо, – Коровин погрозил Леону пальцем и улыбнулся. – Пока – ты здесь. Для всех на свете. Понял? Остальные вопросы – завтра. И… да, вот еще ч-что: если доктора начнут пищать по поводу того, что там в у тебя в кулечке – все вопросы – прямо к главкому. Сам даже не ухом не веди. Не боись, майор, начмед сказал – можно…

Коровин приятельски хлопнул его по ладони и, не оборачиваясь уже, вышел прочь.

Леон поглядел на часы – ноль двадцать три, однако спать не хотелось совершенно, очевидно, нервная система, хоть и «заглушенная» испанскими спасателями, с новой силой принялась переваривать все ужасы сегодняшнего – да, все еще сегодняшнего! – дня.

Разговор с отцом и впрямь вышел нелегким. Пожалуй даже более того: отец говорил с ним предельно мягко, но в самом тоне его ощущалось какое-то усталое отчаяние. Еще недавно он тихо радовался, зная, что сын ушел из экипажного состава, и в Москве ему может угрожать разве что перспектива угодить под машину. Еще недавно Леону казалось, что бесконечные, многолетние разговоры о необходимости увольнения со службы прекратились навсегда. Теперь?.. теперь он просто боялся ехать в Киев, догадываясь – грядущие битвы станут куда страшнее прежних. Теперь его уже не станут уговаривать. Возможно, ему начнут выдвигать ультиматумы.

Но выхода у него все равно не было, хоть убейся. Особенно после сегодняшнего, ибо Леон догадывался – распутыванием грядущих узелков придется заниматься и его конторе тоже.

И не исключено, что именно ей достанется самый скользкий участок пути. А значит, и ему.

Леон присел на край кровати, разодрал по клеевому шву принесенный Коровиным пакет и с удовлетворением нащупал небольшую бутылку хорошо знакомой ему формы.

– «Генуэзский пират», – прочитал он золотистую вязь на этикетке. – Вот это действительно то, что сейчас нужней всего.

Он выплеснул в рукомойник воду из больничного стакана, сорвал с бутылки печать и налил себе грамм сто. Старый коньяк источал совершенно волшебную гамму ароматов, сразу воскресившую в памяти кадетские гульбища на выпускном курсе академии – именно тогда Леон получил свою первую кредитку с логотипом семейного банка и однажды, в самый расцвет киевской весны решился пригласить нескольких приятелей в ресторан. Официант здорово удивился, когда застенчивый кадет, мучительно отводя глаза в сторону, заказал на всех именно «пирата» – но все же не стал звать администратора, а принес два высоких графина и особые коньячные рюмки. А Леон, то ли бравируя, то ли наоборот, страдая от своей застенчивости, (он и сам потом не мог понять, чего было больше), сразу же вытащил заветную карточку. Глянув на баланс, официант почтительно запыхтел и впредь говорил всей компании исключительно «паны официэры».

Из числа тех, кто сидел тогда за столиком в старом полутемном «Подоле» на сегодняшний день в живых оставался он один.