– Проходите, доктор. Я должен извиниться за свое отсутствие, но меры, увы, пришлось принимать сразу, едва рассвело.

– Налейте мне чего-нибудь, – бесцветно попросил Скотт, мешком падая в кресло. – Со своими людьми я если и выпью, то потом. А сейчас, кажется, мне это решительно необходимо. Иначе я могу попросту не выдержать.

– Я соболезную вам, дорогой доктор, – как можно мягче произнес Ланкастер, подходя к стенному шкафу. – Погибли и мои люди… погиб начальник оперативного отдела, тяжело ранен начальник штаба, с которым я прошел всю войну. На этот раз я уже не стал церемониться, – вздохнул он и выдернул пробку, – виновные казнены.

– Виновные? – Скотт, похоже, не очень понимал, о ком идет речь.

– Поверьте, мне очень не хотелось прибегать к этой тактике, но другого выхода я сейчас не вижу. Я приказал расстрелять всех мужчин в той деревне, из которой поднялись птицы. У них как раз был праздник по поводу удачной охоты. Если и это не остановит аборигенов, я буду повторять карательные акции до тех пор, пока они не поймут, что с нами не стоит связываться.

– Я рассказал вам не все… – вдруг перебил его Скотт.

– Ну, я и не надеялся. Теперь вы решили открыть мне глаза на некоторые подробности, о которых умалчивали в наших прежних беседах?

– Не совсем так, генерал. Если вы думаете, что я лгал, то ошибаетесь. Я был честен – но, скажу так, не до конца откровенен. Дело в том, что мы должны сохранить проект любым способом. Каким угодно! Компании, финансирующие наши изыскания, готовы идти на любые расходы, в том числе на выплаты беспрецедентных компенсаций родственникам погибших. В конце концов, все мы прекрасно знали, какова здесь степень риска, и вообще, далеко не все мои коллеги работали в поисковых партиях исключительно за деньги.

– Тогда что же вас так беспокоит, доктор?

– Меня беспокоит реакция вашего командования.

– Моего командования? Что-то я плохо понимаю вас. Вы хотите сказать, что у меня могут быть неприятности? Но поверьте, легион «Мастерфокс» вряд ли подвергнется судебному преследованию за наказание агрессивно настроенных аборигенов, уничтожающих охраняемых лиц из числа подданных Конфедерации, нанося при этом потери личному составу военнослужащих. Кажется, я правильно формулирую?

Скотт помотал головой и залпом выпил предложенный коньяк.

– Не в вас, собственно, дело. Вы просто не знаете… вокруг этой планеты идет нешуточная война. Группа энергокомпаний, используя, м-мм… средства, выделяемые им из бюджетных сфер на восстановление разрушенных в войну мощностей, финансирует наши изыскания.

– То есть попросту тратит средства не по назначению? – скривился Ланкастер.

– Какая разница! Впрочем, я объясню чуть позже, сейчас речь не об этом. Несколько влиятельных политиков из числа бывших военных, ведущие непримиримую войну с промышленными группировками за раздел финансовых потоков, готовы на все, чтобы эти, ну-у… эти расходы стали достоянием широкой общественности. Путь у них только один – провокация скандала. Поэтому здесь и стояли ваши предшественники. Насколько я знаю, своей пассивностью они должны были убедить аборигенов в нашей полнейшей беззащитности.

– Пассивность, беззащитность… погодите, доктор, а сами они об этом знали?

– Сами? – уныло скривился Скотт. – Да откуда, если это был свежесформированный легион, в котором собрали неудачников и недоумков со всего Десанта! Ведь этот легион специально формировали для того, чтобы он здесь погиб вместе с нами! И, похоже, что вы появились как раз в тот самый момент, когда аборигены, обнаглев окончательно, решили перейти к более активным действиям.

– Вы что же, считаете, что им удалось бы прорваться через силовой барьер?

– А они, между прочим, уже пытались. Точнее, искали в нем прорехи – как будто кто-то их надоумил. Вокруг купола бродили небольшие группы охотников.

– Здесь, на равнине?

– Некоторые из них рискуют спускаться с гор. Собственно, имея пару дюжин мушкетов, это уже не очень опасно. Так вот… они искали дыры в куполе. К счастью, мои инженеры нашли их раньше, чем бородачи.

– Дыры?! В куполе?

– Вы знакомы с устройством простейшего силового эмиттера, господин генерал?

– Разумеется, как и всякий офицер-десантник.

– Так вот что я вам скажу, – у трех эмиттеров были неисправные пульсары. Причем заметить это мог только опытный инженер-энергетик, да и то не сразу. Пульсары были старые, выработавшие по два ресурса, и раз в пять-десять минут они замыкали на грунт – ненадолго, может, минуты на три, но зато регулярно. Прямо как реле, знаете? Нам помогло то, что через такую «дырку» проскочило небольшое животное, которое вовремя заметил пилот одного из наших грузовиков.

– Вы сообщили об этом военным, доктор?

– Нет! Мы потихоньку привели эмиттеры в порядок, а этих, простите, олухов я просто побоялся лишний раз нервировать. А то они могли, чего доброго, удрать со страху на другую сторону планеты. Они и так все время грызлись между собой, кому идти в очередной дозор. А стоило появиться аборигенам, ваши доблестные коллеги впадали в ступор. Между прочим, три раза они вообще пытались бежать вниз, у них тогда пять солдат погибло на склоне.

– То есть вы хотите сказать… что мое назначение на Альдарен произошло именно потому, что кто-то из ваших нанимателей заплатил моему командованию? – спросил Виктор, потрясенный услышанным.

– Я не могу утверждать этого. О боже, плесните мне еще, что-то мне не по себе… да, ну так вот: я этого не говорил. Может быть, это и так. Дело, в сущности, не в этом. Поймите, генерал – с этой планеты уходить нельзя!

– Слушайте, доктор, да объясните мне наконец, откуда такие страсти?

– Все довольно просто… вы многого не знаете, да об этом вообще не принято говорить… дело в том, что война нанесла очень сильный удар по всей нашей энергетической отрасли. Промышленные предприятия можно отстроить, восстановить, выучить новых специалистов, да все что угодно, – но энергии больше не будет. Мы вычерпали большую часть известных запасов. Альтернативная энергетика способна покрыть лишь мизерную часть наших потребностей. Поэтому в ближайшие годы нас ждет жесточайший кризис. Несомненно, он вызовет большие потрясения в обществе. Зная все это, те самые политики из числа вчерашних маршалов уверены, что именно они войдут в состав нового правительства. А уж это, «кризисное», правительство будет обладать поистине широчайшими полномочиями – в первую очередь, в области распределения энергоресурсов. Это феноменальная комбинация, здесь пахнет сумасшедшими деньгами, за них эти люди способны на все что угодно. Какой-то лишний легион для них – это меньше чем ничего.

– Если я правильно вас понял, они заинтересованы в прекращении геологоразведки на Альдарене? Из-за трансурановых? Из-за сплита?

– Генерал, здесь, у нас под ногами, – Скотт с силой топнул ботинком по ковру, – ближайшее будущее человечества! В геологическом отношении Альдарен просто уникален. В горах ресурсоносители залегают относительно неглубоко, поэтому мы и начали с них, но общие результаты предварительной орбитальной разведки показывают, что сплит здесь везде. Просто везде…

– То есть, если я наведу порядок и усмирю аборигенов, никакого кризиса не будет, правительство останется на месте, и вокруг сами собой распустятся розы? Хорошо, допустим, я принимаю вашу логику. Но скажите мне, а каким боком здесь оказался наш зенитчик Томор? Признаться, я до сих пор терзаюсь этой загадкой.

– Все очень просто, Ланкастер. Его отправили в ссылку, надеясь, что он сложит свою не в меру буйную голову. Не спрашивайте его об этом – есть вещи, о которых не рассказывают. Томор один из лучших в своей профессии, и просто убрать его с глаз долой не очень-то и легко. Поэтому беднягу и законопатили на Альдарен, полагая, что не сегодня-завтра он превратится в весьма гибельное место. Могу дать вам слово – ни в чем предосудительном с точки зрения нормального человека Томор замешан не был.

– Просто лез куда не надо, – понимающе кивнул Ланкастер.

– В некотором роде. Наши старые военачальники иногда очень своеобразно относятся к понятиям «честь» и «справедливость».

Виктор в задумчивости прошелся по комнате.

«Что, интересно, с ним будет, если я расскажу, что мы здесь не одни? Кажется, лучше не надо, мужик и так весь извелся. Если он услышит, что на поле появились новые игроки, да еще и не поймешь из чьей команды, он совсем расклеится».

– Конечно, я не собираюсь бросать все и запираться в куполе, – негромко произнес он. – Тем более что вас и ваших людей, как я понимаю, не остановят никакие потери. Единственное, о чем я хотел бы вас попросить, – это остановить на время любые изыскания на малых высотах. Не знаю, решатся ли бородатые на второй рейд с использованием авиации… насколько я в курсе, птиц у них мало, ракетных установок и того меньше, так что если они и полезут, то, скорее всего, как обычно, из-под земли. А высоко в горах, вы сами знаете, туннелей пока не обнаружено. Так что попробуйте пока рыться там, где повыше. Это не слишком повлияет на ваши планы?

– График у нас довольно свободный, – кивнул геолог, – так что месяц-два мы можем работать и на высокогорных площадках. Там, конечно, не сахар, и не всегда можно нормально опустить грузовик, но ничего, мы справимся. У вас появились какие-то особые планы, генерал?

– Не так чтобы особые… Просто я хочу понаблюдать за ними: как они отреагируют на сожженных охотников – их там ведь человек триста было, не очень-то и мало, если вдуматься. К тому же я пытаюсь разобраться в психологии: понимаете, вся беда в том, что мы толком не знаем, чем их можно напугать по-настоящему. Ясно, что потери в набегах эту публику нисколько не пугают, они привыкли к гибели соплеменников на охоте и воспринимают такие вещи совершенно равнодушно. Посмотрим, что они запоют после настоящей карательной операции.

– У вас что, есть какие-то источники информации? – скривился Скотт.

– Пока еще нет, но будем надеяться, что появятся. Мне, по сути, нечем их купить, но есть и другие способы.

Доктор Скотт тяжело вздохнул и выбрался из кресла. В его глазах была тоска, и сейчас Ланкастер искренне сочувствовал этому толстяку потерявшему этой ночью своих друзей и коллег точно так же, как и он – с той только разницей, что цивильные ученые вовсе не обязаны были брать в руки оружие и умирать на поле боя.

В отличие от солдат.

– Я свяжусь с вами, как только мы определимся с новым графиком полевых выходов, – произнес геолог. – Думаю, это произойдет денька через три.

– Буду вам признателен, если вы информируете нас о новой экспедиции немного раньше, чем обычно. Нам может потребоваться чуть больше времени для подготовки позиции. Мне, вероятно, придется увеличить количество людей на участке, каким бы безопасным он ни казался. Пусть мои ребята лишний раз пошевелят костями – а вашим людям все меньше нервотрепки, верно?

– Спасибо… до свидания, господин генерал.

Ланкастер любезно проводил своего гостя до выхода из корпуса, посмотрел ему в спину и закурил. Вокруг стояла непривычная тишина, не было слышно ни лязга техники в парках, ни солдатских голосов. Нигде, ни на дорожках, ни на спортивных площадках не маячили фигуры в черной форме, – легион словно вымер, лишь на полукруглой верхушке небольшой граненой башенки, возвышавшейся над шахтами старого КП, невозмутимо вертелся венчик антенны оперативной связи.

– Я отправил доклад, командир, – услышал он за спиной голос Мануэля Кертеса.

– На базу?

– Разумеется. Получен приказ действовать по обстановке. Подкреплений не ожидается. Что вы намерены делать?

– В данный момент я размышляю, лечь спать сейчас, или поговорить сперва с Томором. Он должен знать о наших открытиях в первую очередь.

– Вы считаете, что нам все же стоит опасаться десанта?

– Ман, ты хорошо представляешь себе наше местоположение в пространстве?

Кертес задумчиво пожевал губами. В Академии он, конечно, проходил обязательный для всех прикладной курс навигации и, в теории, должен был даже уметь проложить несложный маршрут от звезды к звезде при помощи малого штурманского вычислителя, но это было так давно, что он давно все забыл.

– Понятно, – верно истолковал его грусть Ланкастер. – Я, конечно, тоже не бог весть какой штурманяга, но определиться в пространстве пока еще способен. Видишь ли, братец Кертес, мы находимся в точке, недалекой от границ, и если я еще помню приблизительные сферы обороны, как раз неподалеку от нас лежит этакий «коридор» с очень низкой интенсивностью прохода патрулей. То есть небольшое оперативное соединение вероятного противника вполне способно прорваться на Альдарен незамеченным. И никто не успеет нам помочь, потому что самый быстроходный корабль будет идти с ближайшей базы ни много ни мало часов так сто. А то и больше. При этом, насколько я опять-таки знаю, на ближайших базах как раз быстроходных кораблей и нет: в патрульных легионах они ни к чему. Вот и думай, чего нам ждать.

– Нас сомнут, – Кертес сморщился и полез в карман куртки за сигаретой, – даже если б мы умели обороняться по-настоящему, и имели соответствующую технику – что такое один легион при обороне целой планеты? Нас перемолотят в фарш, можно не сомневаться. И какого дьявола нас сунули в эту проклятую дыру?

– Может, и не сомнут, – шевельнул уголками губ его командир. – Это смотря с кем нам придется воевать.

– Но мы ведь даже этого не знаем!

– Вот я и размышляю, как бы нам это разузнать… а кстати, на Томора ты уже не сдаешь? По-моему, рано. У него отличная техника, да и сам он, слышал я, стрелок хоть куда. Говорят, он редко промахивался. Но, ладно! Я отрублюсь ровно на три часа: остаешься за командира. И вот, пожалуй, что – найди Джо и закажи ему приличный обед на всех наших плюс Томор. А самому Томору передай от меня приглашение. Через… ну, чтобы привести себя в порядок, получаса мне хватит.

Ланкастер появился в офицерском совещательном зале чуть раньше, чем следовало. Разносчики еще сновали с блюдами и графинами, в углу Джо Шнеерсон негромко беседовал с главным инженером Панковым, у раскрытого настежь окна стоял с сигарой Барталан, а остальные не торопились, зная, что командир, как правило, приходит последним. Виктор приветливо кивнул Шнеерсону, понюхал копченого гуся, и подошел к начальнику разведки.

– Ну, что там Скотт? – спросил Барталан. – Проект еще не закрывают? Или он приходил, чтобы посоветоваться насчет того, как ему составлять доклад работодателям?

– Проект и не закроют, – невесело усмехнулся Ланкастер и провел рукой по еще влажноватым после душа волосам – он не стал связывать их в хвост, оставив свободно падать на плечи. – Тут, дорогой мой, всплыли еще кой-какие подробности, причем весьма веселого свойства. Вокруг этого несчастного Альдарена, оказывается, идут нешуточные игры.

– Да кому он нужен, это чертово захолустье с полубезумными дикарями? Да ведь сюда нужно всадить миллиарды, чтобы добиться хоть какого-то результата!

– Я тоже так думал. Но, оказывается, здесь чистое золотое дно. Здешние недра, по словам Скотта – будущее человечества. При этом, кое-кому их разработка очень невыгодна. Вот и думай, к чему это и зачем это. Хороша задачка, нет?

– Это вам Скотт рассказал?

– Да, и я ему верю – по крайней мере, вещает он складно. Я, признаться, и сам подозревал нечто подобное, но не думал, что вся эта сказка имеет такие масштабы.

– Это, командир, если и сказка, то со страшным концом. Получается, нас запихнули сюда на деньги каких-то магнатов? Прекрасно… а где, любопытно, я мог бы получить свою премию за сверхурочные работы?

– Я, Ари, не знаю даже тарифов, а ты спрашиваешь меня – где. И вообще, дай бы бог дожить до окончательного расчета! О, вон уже и наши идут – чуют, красавцы, где вкусно пахнет!

В зал, оживленно переговариваясь, входили Кертес, Чечель и остальные штабисты. Рядом с Кертесом шел мрачный как туча полковник Томор. Поздоровавшись по очереди с командиром, офицеры расселись за столом, и Ланкастер сделал знак наливать.

– Помянем… – коротко приказал он.

Все встали. Ланкастер посмотрел на лица своих людей – они не первый раз поминали товарищей, но никто, пожалуй, не ожидал, что это будет происходить снова, да еще и здесь. Война давно закончилась, стала уже и забываться, отзываясь лишь ломотой в старых прострелах да пьяной тоской, накатывающей иногда по вечерам. И вот она опять постучалась в дверь – неожиданно, жестоко и нелепо. Нет, они вовсе не испытывали к альдаренским бородачам какого-либо сочувствия, для них это был просто враг, а что нужно делать с врагом, им объяснили еще в детстве. И все же они отвыкли от смертей, происходящих буквально у тебя на глазах, отвыкли от той пустоты, возникающей в сердце всякий раз, когда уходит товарищ, еще минуту назад стоявший рядом с твоим плечом.

Они не думали, что это будет происходить с ними и после войны.

Ланкастер проглотил свой солдатский пайковой ром, вздохнул и швырнул стакан в открытое окно.

– Прошу садиться. Разносчик, стакан командиру!

Он подождал, пока офицеры утолят голод, и только потом протянул руку к стоящей рядом бутылке с ромом.

«Нажрусь сегодня, – подумал он. – Как сука нажрусь, хоть и нельзя, а плевать. Надоело все. Там убивали и умирали, думали, всё уже, хватит, набегались, нет, зараза – на тебе. Опять бегай и опять поминки. Ох, сил моих нет уже…»

– Томор, – позвал он.

– Да, господин генерал, – зенитчик поднял на него красные от усталости глаза.

– Виновные уже наказаны. Я не делал таких вещей очень давно и надеялся, что больше мне не придется их делать никогда. Но, оказалось, я был не прав.

Томор сдвинул брови.

– Полковник Кертес сказал мне, что у нас какие-то проблемы.

– Я не успел ввести коллегу в курс дела, – отозвался замначштаба. – Это было на бегу…

– Проблемы? Да, похоже, что так. Очень похоже, Томор, что мы тут не одни. Я хочу сказать, что на планете действует некая третья сила, обладающая могучими и весьма своеобразными ресурсами. Аналитические блоки отказали не только у вас. У наших – тоже. И у орбитера, когда он смотрел на поле боя. Одновременно: у наших, там, в горах, и у орбитера. Как вы считаете, это может быть трагическим совпадением?

– Нет, – сказал Томор, бледнея. – Не может… но как? Я не знаю, что за «глушак» мог свести с ума мою аппаратуру! Там такая защита! От всех известных видов излучения, плюс комбинированный полевой «гроб», через который ничто не пробьется.

– Как видите, что-то пробилось. У нас защита вполне стандартная, поэтому они зарубили наши сканеры без всякого труда и держали их в таком состоянии столько, сколько им было нужно. А с вами у них, видимо, получилось хуже, они почему-то не смогли долго держать большую мощность луча. Возможно, это был вообще их предел. Так что, дружище, похоже, что вы увидели именно взлет какой-то сволочи, а не извержение вулкана.

Томора едва не затрясло. Он налил себе в стакан рома, потом зачем-то отставил его в сторону и с ужасом посмотрел на Ланкастера:

– Неужели опять эсис? Но это же… просто невозможно!

– Мой главный инженер, – Виктор кивнул в сторону Панкова, – считает, что для эсис это невозможно еще и технически. Так что, Антал, вопрос, как видите, довольно сложный.

– Вы уже доложили на базу?

– Конечно, нет! И не буду, пока не будет хоть какой-то ясности в этом вопросе. Что, по-вашему, я мог доложить? Что у нас синхронно отказали сканеры? А лет им, извините, сколько? Или вы думаете, что у нас тут кругом новейшие образцы вооружения? Да куда там! У нас все то же старье, с которым мы воевали десять лет назад. Кто бы стал перевооружать легион, для которого не осталось работы? Хорошо, я присовокупил бы к докладу и ваш отказ. Ну и в итоге там, наверху, решили бы, что я или спятил, или устал от работы. Выводы? Поставьте себя на место начальства? Нет, Антал, пока мы не выясним, кто это и что это, ни о каких докладах не может быть и речи.

– И чего же в таком случае нам ждать дальше?

– Да уж чего угодно, вплоть до десанта. Я, конечно, с трудом верю, что какие-то сумасшедшие ринутся атаковать планету в нашей сфере обороны, но, тем не менее, отрицать такую возможность не следует. Готовиться, как всегда, нужно к худшему.

«Нет, он не дрейфит, – подумал Ланкастер, внимательно глядя на Томора, – просто парень давно сказал себе, что уж теперь, коль он пережил войну, с ним ничего случиться не может, разве что метеорит в голову попадет, или молния ударит. А оказывается, все не так, все сложнее. Теперь будет сидеть и ждать… не лучший случай, но что с ним поделаешь. Главное, чтоб стрелял, когда придется!»

– Давайте выпьем, – негромко предложил Чечель, очевидно, чтобы прервать затянувшуюся паузу, – за победу.

– Да, – очнулся Кертес, – за победу, джентльмены!

– За еще одну победу, – едва слышно пробормотал Томор.

Ланкастер подцепил вилкой кусочек заливного языка, отправил его в рот и вдруг поймал мрачный взгляд Чечеля, который пережевывал ломтик сыра, почему-то в упор глядя на своего командира.

– Что ты, Моня? – тихо спросил Виктор.

– Да я все время думаю, – отозвался тот, – какого черта нужно было вести долгие беседы с этим ублюдком в райской долинке, если можно было взять его за яйца да и выкачать из головы все, что нам нужно. Это ведь именно он, кузнец хренов, одолжил тем скотам свои фамильные ракетницы.

– Ты слишком плоско мыслишь, – вздохнул Виктор. – Выкачать-то мы б выкачали, да, как ты знаешь, не все. А я сразу подумал – если кузнец окажется более-менее адекватным, с ним нужно поговорить.

– О чем? О чем с ним говорить, он убийца! Из-за него погиб Лем и наши парни. Опять писать похоронки – и это после войны! О, ч-черт!

– Да не так все просто, Моня. Смотри, как я мыслил в данном случае: я плохо представляю себе, чтобы те же «Ландскнехты» у него могли просто отобрать. Почему? Да, род у него небольшой и далеко не самый могущественный. Но – он знаменитый мастер оружия, к нему приходят богатые и знатные покупатели, и вряд ли кто-то решился бы обижать человека, имеющего массу крепких покровителей. Верно?

– Верно, – без энтузиазма согласился Чечель. – Ну и что с того?

– Значит, его как-то убедили. Как? Скорее всего, колдун ему или что-то дал, или что-то твердо пообещал. Вот я хочу знать, что… кстати, еще один момент – мужик и в самом деле далеко не запущенный. Он способен на креативное мышление и отчаянно любопытен. Я предложил ему в обмен на мушкет свой тесак, и он загорелся, но еще сомневался. А когда я добавил фонарик, мужик растаял. О чем это говорит? О том, что у него, скажем так, пытливый ум, то есть он не просто тупое животное, для которого какую-либо ценность имеет только сила и злобность, а человек ищущий, задающий себе вопросы. Будь он простым молотобойцем, дурацкая игрушка с разноцветными огоньками не представляла бы для него ни малейшего интереса, – для примитивных, неисправимо дикарских натур любая новая вещь наверняка хуже привычной, проверенной отцами и дедами. Так что Беймаа – экземпляр весьма перспективный. Он предпочитает смотреть на жизнь под своим собственным углом и в то же время восприимчив к тем аргументам, которые кажутся ему разумными – ну, здесь уж подобрать ключик будет несложно. Я добился того, что он стал меня сперва слушать, что уже, как ты понимаешь, немало, а потом – слушать с интересом! Через пару дней я обязательно слетаю к нему еще раз. Потом еще… спрошу, не привезти ли чего – может, лекарств. Куплю еще пару ружей – кстати, у него в кузнице я видел довольно интересные экземпляры с художественной отделкой, с любого этноаукциона уйдут за хорошие деньги без всяких сертификатов подлинности. И тогда, увидишь сам, мы узнаем намного больше, чем если б ты кинулся прямо на месте промывать ему мозги. Не забывай: он, видимо, постоянно общается с колдуном! А колдун у нас кто? Вероятный посредник.

– Я предпочел бы действовать, – неодобрительно буркнул Моня. – А то этот мудрый кузнец просто поморочит нам головы, а потом мы влипнем в засаду. Я бы вообще не летал к нему без роты охраны, – кто знает, что на уме у чертова дикаря? У него свои понятия о добре и зле… нет, не стал бы я шутить с такими вещами.

– А я и не собираюсь являться к нему в гости без соответствующей свиты. Насколько я понимаю, в примитивных культурах большому вождю, а тем более вождю военному, свита и охрана просто необходимы. Не стану же я убеждать его в обратном! Понимаешь, в данный момент я просто чувствую, что кузнец – самый простой, точнее говоря, наименее затратный путь получения хоть какой-то информации о наших оппонентах. Ясно ведь, что под землю мы не полезем. Хотя, может быть, и лезть-то будет незачем, – Виктор вдруг широко раскрыл глаза и распорядился: – Панков и Томор, подсядьте ко мне. У меня появилась очень простая идея…

Выбираясь из машины, Ронни Ди Марцио увидел, как на приемную пятку госпиталя садится флаер экстренной помощи, и к нему уже бегут из раздвинувшихся дверей люди с антигравитационной платформой.

«Авария, наверное, – с сочувствием подумал он, – и ладно если дотянут…»

Он еще раз глянул на флаер, из которого сейчас выгружали пострадавшего, и решительно шагнул в стеклянную дверь. В холле было пусто и тихо. Ронни подошел к регистрационному табло, вставил в него свою карточку, потом приложил к панели ладонь. Табло пискнуло и высветило номер кабинета на знакомом ему третьем этаже. Сам не зная, зачем он это делает, Ди Марцио свернул на слабо освещенную боковую лестницу, которой пользовались хорошо если раз в год. Поднимаясь по шершавым серым ступеням, он рассматривал гладкие, такие же серые стены и думал о том, что в этакой цветовой гамме выздоровление больных довольно проблематично. Коридор, впрочем, выглядел куда более жизнерадостным – светлые деревянные панели на стенах приятно контрастировали с темно-красным паркетом из какого-то незнакомого ему дерева. Да мало ли в наших колониях разных деревьев, вздохнул он про себя, отыскивая взглядом нужный номер на дверях кабинетов.

– Разрешите, доктор?

Врач был все тот же – Вим Мертенс, давний знакомый, вот только теперь его почему-то посадили в другом кабинете. Только и всего, однако этот ничего не значащий факт вдруг заставил Ди Марцио разволноваться.

– Заходите, господин генерал. Давненько вы у нас не были – а в вашем случае запускать здоровье я бы не рекомендовал. Ну, садитесь. Как самочувствие? Виски злоупотребляете по-прежнему, или поуспокоились?

Ронни зачем-то потеребил пряжку портупеи.

– Плохо, – выпалил он, глядя врачу в глаза. – Совсем плохо, Вим. Последние недели… и хуже буквально с каждым днем. Лучевая сетка почти не спасает, так теперь к аллергии примешалось еще что-то.

– В чем это выражается? – Мертенс почему-то потерял свой игривый тон и смотрел на Ди Марцио серьезно, если не с тревогой.

– Ломота в суставах… страшная, особенно с утра, и не проходит подолгу. В затылке пульсирующая боль. А сегодня с трудом встал с постели – первые минуты ноги вообще не слушались. И еще – темнеет в глазах. На очень короткое время, но все же. Как будто слепну на секунду, понимаете?

– Снимите с тела все металлические предметы и идите в камеру, – коротко приказал Мертенс, и не глядя более на Ронни, развернулся к большому стереоскопическому дисплею диагностического комплекса.

Эту процедуру Ди Марцио проходил сотни раз. Он привычно расстегнул портупею, выдернул ее из-под погона, потом отщелкнул поясную пряжку, бросил всю свою «сбрую» вместе с кобурой на кресло в углу кабинета, стащил китель и галифе.

«В рубашке, галстуке и трусах я выгляжу, как застигнутый врасплох любовник!» – вспомнил он фразу одного из своих бывших коллег. Ох, как же давно это было! Ди Марцио сдвинул в сторону тонкую дверцу и шагнул в прохладную полутемную камеру. Лег на холодный гладкий топчан, вытянул руки вдоль тела и подумал, что хорошо было бы подремать эти несколько минут вынужденного безделья и неподвижности, да вряд ли получится. Сегодня среда, завтра – совещание у Шера, а работы по докладу Коржа еще довольно много, не считая того, что на резюме пока готовы только наброски. В принципе, развивать их в письменном виде не обязательно, хватит и того, что уже есть, но такой подход к работе – непорядок, а непорядка педантичный Ронни не переносил на дух.

Пластик топчана постепенно нагрелся от его тела, и стало даже уютно. В какой-то момент Ди Марцио вдруг показалось, что внутри него зазвучала музыка – тихая мелодия, слышанная в детстве, и давно позабытая, вытесненная его рафинированно-избирательной памятью за ненадобностью. Теперь же она вернулась: зачем, ведь эта простая мелодия не несла с собой никаких ассоциативных рядов, она просто жила в нем, слабо пульсируя где-то на самой грани сознания. Ронни закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться, чтобы вспомнить все же, где и когда он слышал эту вещицу, и тут над ухом раздался глухой голос Мертенса:

– Выходите, господин генерал.

– Ну, и что там у меня видно? – спросил он, вдевая правую ногу в штанину.

– Одевайтесь, – тихо сказал Мертенс, все еще сидя спиной к нему.

Ди Марцио натянул китель, застегнул пояс и, еще просовывая портупею в проклятую дырку под левым погоном, уселся на свой стул. Врач наконец повернулся к нему. Покрутил на пальце обручальное кольцо.

– Плохо, Рональд.

– Что – плохо? – не сразу понял Ронни. – Из-за аллергии?

– Увы, нет. Вы должны быть мужественны, господин генерал.

Ди Марцио сглотнул. Такие вещи врачи не говорят пациентам! – возопил внутри его тот, второй Ронни, что жил в нем с раннего детства и часто подзуживал на разные непотребства. Говорят, – вздохнул первый. Генералам стратегической разведки и кавалерам Рыцарского Креста – говорят, потому что иначе нельзя: в первом случае высшие интересы службы, а во втором не сказать как бы оскорбительно…

– Вы не могли ошибиться, доктор? – еще не договорив, Ронни упрекнул себя за малодушие.

Мертенс горько покачал головой.

– Может ли ошибиться старый штурман, прокладывающий маршрут на хорошем вычислителе? К сожалению, господин генерал, у вас начался необратимый процесс разрушения кроветворных органов и стволовых клеток спинного мозга. Ваша кровь меняет свои свойства, и сделать тут, увы, ничего нельзя. С вашей болезнью многие доживали до глубокой старости, но были и… такие случаи. Мы сделаем все, чтобы вы не страдали, но остановить этот процесс современная медицина не в состоянии. Вы сами знаете, мы успешно восстанавливаем людей даже после тяжелейших ранений с потерей множества органов, но вот некоторые чужие болезни… увы.

– Лучше бы мне просто оторвало яйца. Или рак, – мрачно хмыкнул Ронни. – Так, что ли?

– Так, господин генерал. В обоих случаях я привел бы вас в полный порядок без малейших проблем и задержек. Но здесь, к сожалению, сделать ничего нельзя.

– Хорошо же… в таком случае у меня стандартный вопрос: сколько?

– Достаточно много, хотя, конечно, как посмотреть. Год я могу гарантировать смело. Вероятно – больше. Виски уже можете пить в любых количествах, это теперь ни на что не повлияет. А сейчас идемте со мной к фармакологам, займемся подбором необходимых вам средств.

Часом позже он вернулся к себе домой, отягощенный парой бутылок дорогущими напитками, приказал кухонному автомату нарезать мясо для барбекю а сам, не снимая мундира, – сбросил только китель, – вытащил из кладовой решетку с поддоном на ножках, уголь и вернулся в кухню, чтобы забрать стул. Все эти действия Рональд Ди Марцио проделал совершенно автоматически, в голове было ни единой мысли – он знал что придти в себя удастся только после основательной дозы спиртного.

Он разжег угли, снял с подноса автомата подготовленные куски свинины и горшочек с заправленным специями жиром, прошагал на лужайку и сел на стул, стеклянно глядя перед собой. Вокруг царила безветренная тишина.

– В могиле будет точно так же, – сказал себе Ди Марцио и скрутил пробку с бутылки «Снежной королевы».

Добрый глоток отдался холодом в груди. Выложив мясо на раскаленную решетку, Ронни глотнул еще раз, удовлетворенно фыркнул и подумал, что черта рытого он станет сегодня заниматься докладом. Ему нужно было о многом поразмыслить.

Выводы, изложенные группой Антрупа, едва не потрясли ко всему, казалось бы, привычного генерал-коммодора. За свою достаточно долгую жизнь он навидался всякого. Видел самоуверенность врага и непробиваемую глупость престарелых военачальников Конфедерации – собственно, обладай эсис чуть более трезвыми взглядами на реальность, первый период войны обошелся бы человечеству в неизмеримо большую кровь. Но они, к счастью, не желали считать людей сколько-нибудь достойными противниками и не смогли изменить свои взгляды даже тогда, когда огромные человеческие флоты принялись выметать их из пространства, как ненужный мусор. Да, впрочем, тогда уже было поздно. Эсис если и имели какие-либо шансы на победу, то лишь в первый год войны. Военные ресурсы Конфедерации стремительно таяли, опытные кадры гибли, а сам по себе перевод экономики в «тотальный» режим военного времени виделся делом слишком трудным, почти нереальным. Но со всеми этими проблемами удалось справиться.

И сейчас Ди Марцио хорошо представлял себе реальный военно-технический потенциал человечества.

Фактически, за второй период войны Конфедерация совершила колоссальный прыжок вперед, создав не только новые технологии, недавно еще выглядевшие для ортодоксальных ученых совершенно запредельными, выработав не только принципиально иные тактические модели, но, главное – Человечество убедилось в том, что способно сокрушить противника, который поначалу казался воистину непобедимым.

Ди Марцио знал, – это был прорыв тысячелетия.

Прежде всего прорыв в мышлении: здесь и таилась главная опасность.

Мы теперь уверены, думал он, переворачивая куски мяса на решетке, что нам все по плечу. Что для нас не существует нерешаемых задач. И это бы ладно, – но мы уверены, что не осталось в обозримой части Вселенной врага, представляющего для нас хоть какую-то опасность. Почти уверены. И если сейчас устроить еще одну, совсем небольшую и убедительно-победоносную войнушку, эта уверенность останется с нами надолго. Мы уже высокомерны; дальше будет хуже, ибо через два, много три поколения мы уверуем в собственное право решать чужие судьбы. То есть превратимся в тех же эсис.

И Генри Шер все это знал. Знал именно в то время, когда отдал приказ нанести удар не по какой-либо из колоний эсис, а по практически беззащитной столице джеров. Он тогда уже о многом догадывался – характерные для него гениальные прозрения. Он догадывался, что джеров связывают с эсис отношения куда более сложные и многоплановые, нежели банальное преклонение перед всемогущими «воспитателями». Шер был уверен, что джеры не смогут перенести такого оскорбления в тот момент, когда унижены и практически разбиты их учителя. Он только не знал, когда они решатся на ответный удар.

Зато он хорошо знал, что бить джерам практически нечем.

Выводы полковника Антрупа и его аналитиков в точности подтвердили все догадки Шера. Джеры никогда не воевали. Да, у них было некое подобие флота, созданное по аналогу флотов эсис и, вероятно, самостоятельно разработанные системы вооружений, но воевать они не умели. А значит, и не могли. Малочисленные – у них всего три планеты, не имеющие понятия о тактике боя, несчастные джеры должны были сами, добровольно улечься на рельсы перед несущимся на них огромным локомотивом.

Ибо, несмотря на все сокращения и урезания, военная машина Конфедерации представляла собой колоссального, хорошо смазанного стального монстра. Такой военной мощи человечество не имело еще никогда. Война закончилась относительно недавно. В экипажах полно людей, до блеска отточивших свое умение побеждать. В штабах служат офицеры, прославившиеся своим умением принимать парадоксальные в своей логике решения и уничтожать врага даже тогда, когда преимущество, казалось бы, целиком на его стороне. Все эти люди оснащены страшной боевой техникой, их не нужно ничему учить, достаточно лишь указать цель – и, взревев моторами, сотни легионов бросятся вперед, готовые снести, сжечь, перемолоть любого. Даже вся противоестественная коалиция эсис, со всеми ее внутренними ресурсами, сейчас уже не смогла бы остановить их.

О том, чтобы удар Конфедерации выдержали джеры, не могло быть и речи.

Возможно, сами они и не понимали, что их отчаянная «атака возмездия» станет для всей расы лишь прологом к самоубийству, но, в любом случае, оставить полученную пощечину безответной джеры не могли. Таковы были их взгляды на честь. Они ударят – и на них тотчас обрушится мрачный черный шторм, не оставляющий шансов на спасение…

Насквозь механистическая, странная для человеческого разума цивилизация джеров управлялась не только советом избираемых правителей, но еще и сообществом искусственных интеллектов, которые принимали все сколько-нибудь значимые для общества решения раз в определенный промежуток времени. Длительность этого промежутка ранее не была известна, но исследования людей Антрупа дали ответ на вопрос.

Большое Решение было принято совсем недавно.

И Шер еще тогда, готовя «Четырех всадников», заранее знал, каким оно будет.

О, сколь сладко ощутить себя не только победителями, а еще и богами! Громовержцами, повелителями судеб. И нет на всем свете силы, способной оспорить наше право распоряжаться жизнями других!

А ведь недавно еще мы руководствовались совсем иными принципами, считая, что в любой, даже самой страшной ситуации человек обязан оставаться гуманным: способным на милосердие к поверженному, способным на понимание, – на поиск, наконец, взаимоприемлемых решений в споре. Но последняя война изменила нас. Из войны все мы вынесли недоумение и растерянность, но сами так и не смогли понять этого. Из растерянности родилась ненависть, навек зашвырнувшая гуманизм и милосердие на пыльный чердак философии как пару казусов, не соответствующих моменту.

И лишь один шаг отделяет Человечество от окончательного превращения в расу холодных прагматичных убийц. Наша мрачная кровавая история сделала нас изощренно-умелыми солдатами – никто, кажется, не воевал столько, сколько пришлось воевать нам: пока еще мы солдаты. Всего одна победа… еще одна победа в ненужной, бесполезной войне, и тогда уже нас не остановит ничто. Вероятно, мы сможем породить принципиально новую философию – так, скажем, как создали новые системы оружия. Но сможем ли мы называться людьми?

Стратегическая необходимость бывает отчаянно горькой.

Это знает каждый полководец. Необходимость есть неизбежность принятия решений, а принимает их так или иначе человек, готовый взять на себя ответственность за все возможные последствия. Генри Шер считал, что тотальное уничтожение всей коалиции эсис является стратегической необходимостью для человечества. В его решении не было и тени эмоций, он всего лишь убедил себя в том, что уничтожение разбитого и изгнанного врага даст человечеству новые, невиданные прежде силы, избавит от древних страхов поражения, и сделает, таким образом, непобедимым в принципе. Этико-философские вопросы его не занимали.

Он хотел навсегда избавить людей от страха войны как такового.

Ронни вынес на поляну легкий плетеный столик, снял с углей золотистые куски свиной вырезки, аккуратно, как всегда, выложил их на тарелку и втянул носом божественный аромат.

– Способы есть, – пробормотал он, орудуя ножом.

Да, способы были. Он думал об этом и раньше, но как-то не всерьез, уверенный в том, что времени еще навалом, вполне можно успеть подготовиться. Теперь он знал, что времени больше нет, что конвой вторжения, возможно, уже снялся с орбит навстречу своей неизбежной гибели. Действовать следовало немедленно, однако любые попытки переиграть Генри требовали довольно сложных манипуляций.

Ответный удар можно было отвести только одним способом: успеть пресечь нападение джеров раньше, чем они достигнут своей цели. Куда те будут бить, Ди Марцио знал почти точно. Ясно, что крупные «старые метрополии» отпадают сразу – их системную оборону вообще не пробьет никакая сила, разве что многомиллионный флот тяжелых кораблей, не уступающих по огневой мощи человеческим. Миры Окраины тоже представлялись довольно сложной мишенью, потому что вокруг них понастроили огромное патрульных баз, а значит, конвой не сможет прорваться незамеченным. Ну а как только его заметят… боя не будет, будет банальное избиение. Следовательно, остаются давно открытые Айоранские миры, привлекательные для джеров еще и потому, что эсис, не давая себе труда разобраться в истинной системе взаимоотношений внутри Большого Человечества, считали их такими же «воспитуемыми». Но и к ним не очень-то пробьешься, практически все они находятся внутри Красного Кольца обороны: сбор всех оперативных соединений занимает не более двух суток – отпадает. Эсис однажды удалось прорубиться через передовые корпуса и подойти вплотную к Авроре, Кассандане и Ахерону, но сие вовсе не значит, что такой номер удастся кому-либо повторить. К тому же и потери у эсис были такие, что в оперативном смысле их прорыв оказался пустой тратой войск и ресурсов.

Значит, оставались лишь два варианта. Либо Трайтеллар, случайно найденный в начале войны группировкой Вальтера Даля, либо Альдарен. Оба варианта выходили гнусными, но каждый по-своему. Трайтеллар нельзя назвать совсем уж беззащитным – там едва не пять миллиардов человек, и на момент открытия они уже строили свои первые звездолеты. Конечно, у ребят нет ни противодесантных комплексов, ни, тем более, заатмосферных перехватчиков, однако голыми руками их не возьмешь, к тому же в одной из северных столиц сидит немаленькая дипмиссия, в составе которой достаточно превосходных военных специалистов. Так что Трайтеллар способен как следует наподдать джерам по сраке. Другое дело, что попытка высадки на нем вызовет совсем уж страшный политический скандал. Тогда война неизбежна. Альдарен… с Альдареном дело худо: он сам не защитится никак. Жутковатый по-своему мир, людей там вообще немного, и к нашим они настроены очень враждебно. На Альдарене стоит какой-то зашмырганный охранный легион, толку от которого, конечно же, не будет. Легион вместе с ученой миссией они выжгут, а аборигенов, скорее всего, чем-нибудь потравят, может, прямо с орбиты.

Вот если бы перехватить конвой! Причем, конечно же, на нашей территории, да еще и исхитриться сделать это совсем небольшими силами, так, чтобы инцидент не вызвал никакого общественного резонанса. Конечно, всем им придется умереть. Всем до единого, – это одно из главных условий. Когда из рейда не вернется вообще никто, джеры успокоятся навеки. А с нашими героями разобраться и вовсе не трудно. Тому крестик на грудь, тому очередной крестик в погон, этому рекомендация в Академию генштаба, и никто рта не раскроет.

Но как это сделать?

Ронни удивленно посмотрел на бутылку – за то недолгое время, что подходило на решетке мясо, он успел выхлебать больше половины. По глоточку, по маленькому…

– Придется звать старых друзей, – мрачно проскрипел Ди Марцио. – Чтоб они поперелопались, г-ххады!