На большой полукруглой площади, вымощенной грубым коричневым камнем, горели костры.

Костров было много, не меньше двух десятков, на них жарились туши небольших длинноногих животных, насаженные на вертела. Ближе к краю площади, возле колодца, на огне стоял огромный закопченный котел, возле которого суетились женщины, от макушки до пят укутанные в грязные серые или черные плащи. Их лица были полностью скрыты такой же черной, но более тонкой материей. Мужчины, толпящиеся подле костров, к ним не только не подходили, но даже не смотрели в сторону котла.

Почти все они имели при себе оружие, в основном – длинные тяжелые кремневые ружья с грубыми прикладами, лишь несколько самых молодых воинов держали на плече огромные, метра по полтора, луки. Двое, очевидно, вожди, щеголяли имперскими пехотными излучателями.

В стене самого заметного на площади трехэтажного здания, сложенного из необработанных серых булыжников, раскрылись широкие ворота, и две фигуры, одетые в женские плащи, но с открытыми безбородыми лицами, выкатили пузатую бочку. Следом за ними появились еще четверо, в таких же черных нарядах – они несли несколько разнокалиберных барабанов. Мужчины у костров оживились. Один из вождей подошел к бочке, пнул виночерпия ногой и приказал ему что-то. Тот согнулся в поклоне и поспешно вытащил затычку, – вождь ловко подставил под струю большую чашу с двумя ручками, которую снял перед тем со своего пояса. Его соратники замахали руками, а молодые воины с луками, образовав круг, принялись выписывать замысловатые коленца.

– Праздник у ребят, – криво ухмыльнулся Ланкастер, – с выпивкой. Не иначе как по поводу окончательной победы над коварным и вероломным врагом. Ну, ничего. У меня тоже бывают праздники. И выпивка. Пилот, срок прибытия?

– Три сорок пять.

– Полный газ! Приготовиться к высадке!

А там, в небольшом городке у реки, уже плясала вся площадь. Неистово гремели барабаны, выбивая сложный синкопированный ритм. Задрав к небу иссиня-черные бороды, тряслись, обняв друг друга за плечи, два вождя с излучателями за спинами. Прихлопывая поднятыми вверх руками, кружили вокруг них остальные воины.

В грохоте барабанов никто не услышал тихий свист множества двигателей, возникший с трех сторон сразу. Никто не заметил, как почти восемьдесят черных теней опустились на окраинах городка, окружив его плотным кольцом. Площадь заходилась в неистовом танце, даже женщины, позабыв про свое варево, нерешительно покачивались подле котла в такт барабанам.

А в домах, прилепившихся к склону холма, в приземистых рыбацких хижинах с плоскими, крытыми неровными глиняными черепками крышами, вылетали двери, и стремительные фигуры, облитые черной броней, деловито осматривали все помещения вплоть до птичников. Четыре отряда – по числу улочек, ведущих к площади, быстро шли по серой брусчатке. Подошвы их высоких сапог не издавали ненужного шума.

Барабаны еще гремели, как вдруг отчаянно заверещала одна из женщин. Следом за ней подняли крик и остальные. А мужчины, опьяненные танцем, не могли остановиться – да и стоит ли воину, украшенному бородой, обращать внимание на вопли презренных нечистых? Они кружили и кружили, не видя ничего, кроме бесконечного ослепительно-голубого неба, и сердца их бились в такт рокочущей ярости, заполнившей собою весь мир.

Но вдруг что-то сломалось. Сперва умолк самый большой, гудящий, как далекие боги грозы, басовый барабан. За ним и остальные неожиданно потеряли рисунок ритма, и – остановились. Только что кружившееся воины едва не попадали друг на друга, встали, недоуменно глядя по сторонам. Они не могли поверить в то, что видели.

Всюду, куда ни глянь, стояли недвижные черные фигуры с круглыми безликими головами. Их были сотни, они заполнили всю площадь. Двое или трое воинов, издав крик отчаяния, рванули с плеч свои ружья – и тотчас же рухнули на камни, забрызгав кровью своих товарищей. Оба вождя ошарашено крутили головами, но везде, везде было одно и то же: громадные люди в гладких черных одеждах. Вдруг ряд чужаков раздался, и к плясунам приблизился высокий человек, за спиной которого висел длинный, почти до пят, плащ, подбитый алым. На боку у него был меч в черных с золотом ножнах. Он легко, словно ребенка, отодвинул в сторону крепкого молодого воина, попытавшегося заступить ему путь, – тот едва дорос ему до плеча, и неожиданно для всех обеими руками схватил вождей за бороды.

Старшего из вождей знали как человека, не ведающего страха. Он родился под кровом прославленного охотника, державшего у своего ложа семерых жен, которые принесли ему множество сыновей. Вождь был старшим из них. Остальных своих братьев он убил в тот день, когда их отец отправился на вечную охоту за облака, в тучные земли далеких предков. Он вырос самым сильным и самым безжалостным. Он видел черных людей далеко в горах; они были слабы и неповоротливы, они сами боялись своего могучего оружия, и он убивал их, смеясь всякий раз, когда этим безбородым и ничтожным все же удавалось подстрелить кого-нибудь из его охотников. Хороший охотник никогда не позволит, чтобы его убила дичь, а плохим не место среди гор: таков закон. Но сейчас, скосив глаза вниз и посмотрев на черные пальцы, вцепившиеся в его бороду, вождь вдруг ощутил, как подгибаются колени, а по ляжкам течет что-то горячее. Черный человек, держащий его, ничем не походил на тех безбородых, что встречались ему раньше. Те боялись его, стремились спрятаться или убежать, и иногда он позволял им это – просто ради забавы. Этот же не просто не испытывал страха, наоборот, это от него шла волна ужаса, безразличная, как ледяной ветер, за мгновения промораживающий насквозь душу самого сильного воина.

– Этих двоих отвести в сторону, – приказал Ланкастер, вытащив обессилевших от переживаний вождей из толпы воинов. – Остальных сжечь. Евнухов и женщин, естественно, не трогать. В городе есть еще кто-нибудь?

– Все мужчины здесь, на площади, – доложили ему из-за плеча. – В домах только женщины и несколько кастратов.

– Прекрасно. Дитрих, приступайте.

Подполковник Йорн Дитрих, командовавший штурмовым дивизионом, который принимал участие в сегодняшней операции, махнул рукой, и его солдаты без единого звука бросились на три с лишним сотни мужчин, растерянно топтавшихся посреди площади. Кое-кто предпочел встретить врага ножом или прикладом ружья – таким сворачивали шеи или ломали позвоночник, бросая искалеченных, но еще живых тут же под ноги. Через несколько минут все мужское население городка, уже разоруженное, было загнано в угол площади между колодцем и глухой каменной стеной и плотно спрессовано. Они стояли, тупо таращаясь на странных и ужасных чужаков: мало кто, кажется, понимал, что теперь те самые безбородые пришли к ним взыскать долги. Солдаты отбежали на несколько шагов, две роты кое-как выстроились полукругом и открыли огонь.

Когда площадь наполнилась страшным многоголосым ревом расстреливаемых из излучателей людей, когда на древние камни хлынули потоки крови, Ланкастер взял одного из вождей за шиворот, и внимательно заглянул ему в глаза.

Там не обнаружилось ровным счетом ничего, кроме тупого животного ужаса.

И еще воняло так, что пришлось включить подачу кислорода в шлем.

– Ваша милость, – вызвал его один из ротных. – Все дома кое-как почищены по второму кругу, нашли небольшой арсеналец. Что с этим делать?

– Зенитные установки есть? – спросил Ланкастер.

– Так точно, четыре древних «Ландскнехта», все пустые, ракет не нашли ни одной.

– Из пушек повытаскивайте испарители и сожгите, а стволы бросьте в реку. Ракетницы возьмите с собой.

«Ну вот и все, – с некоторым облегчением подумал Виктор. – Конечно, «Ландскнехты», а не «Панцертрапперы» или, паче чаяния, «Ундины». Вот все и встало на свои места… прямой наводкой, по визуально обнаруживаемой цели. Ну что ж… посмотрим, что вы мне расскажете, ребятки.»

– Унтер! Эту парочку – в какой-нибудь из грузовиков, от них страшно воняет. Я забираю их с собой. Дитрих, сворачиваемся!

Женщины лежали на камнях ничком, прикрывая голову руками, и не было на свете силы, способной поднять их на ноги. Они не видели, как солдаты деловито покинули площадь, оставив после себя гору изуродованных, сплошь кровью трупов и отвратительный запах горелого человеческого мяса. Едва последний из солдат пропал из виду, из-под чашеобразного большого барабана вылез безбородый музыкант и подскочил к своему товарищу, сжавшемуся в комок у стены трехэтажного здания с зеленым замшелым фасадом и плоской крышей. Что-то запищав, он встряхнул его и потянул кверху. Остальные, барабанщики и виночерпии, прятавшиеся за воротами, осторожно выползли на свет. Едва глянув на залитую кровью площадь, они побледнели, один тут же сел на свой барабан – его не держали ноги.

Других мужчин в городке не осталось.

Ланкастер появился в БИЦе неожиданно – его ждали почти час, Чечель трижды предлагал соорудить партию в покер или хотя бы развлечься костями, Барталан уже погрузился в какие-то свои документы, остальные мрачно молчали, дымя сигаретами, и вдруг бахнула тяжеленная бронедверь, в красном полумраке появилась долговязая черная фигура:

– Где клиенты? Готовы?

– Я запер их в резервном посту связи, – отозвался Чечель. – Что б они тут не воняли. Осинский, – обратился он к своему анестезиологу, дежурившему в центре для присмотра за пленными, – выводи голубчиков.

– Вы их, что не отмыли? – неприятно удивился Ланкастер, глядя, как огромный, выше его самого, капитан отпирает почти незаметную дверь в дальней стене.

– Естественно, отмыли, – хмыкнул начмед. – Это я так…

Находившиеся в БИЦе зашевелились. Мелькнул желтый свет из резервного поста, и все увидели двоих низкорослых мужчин с длинными черными бородами, одетых в серые госпитальные балахоны. Ничего воинственного, а уж тем более внушающего страх, в их облике не наблюдалось, наоборот, теперь сами они выглядели жалкими и перепуганными. Гигант Осинский усадил пленных вождей в два специально закрепленных кресла под тыльной, наименее загруженной аппаратурой стеной, и включил над их головами яркий узконаправленный плафон. Ариель Барталан закончил работу, выгрузил из инфора кристаллодиск и, протянув руку куда-то в полумрак, врубил транслинг.

– Готовы, – доложил он.

Ланкастер молчал, всматриваясь в свою добычу.

Он видел большие, черные, как угли, глаза, наполненные ужасом и растерянностью. Кривые потемневшие зубы меж подрагивающих бледных губ; испарину на низких смуглых лбах. Тот, что постарше, мял на коленях складки своего нелепого одеяния, время от времени поднимая взгляд, чтобы судорожно оглядеть сидящих перед ним – в красном полумраке, – офицеров в черных куртках, узких брюках с множеством карманов и высоченных сапогах. Похоже, именно их сапоги, а также длинные, ниспадающие на плечи волосы, пугали его больше всего. Второй из вождей, остролицый, с недавно выбритым черепом, смотрел прямо перед собой отсутствующими, ничего не видящими глазами, его руки кукольно недвижно свесились вниз. Лишь часто вздымающаяся грудь выдавала в нем жизнь.

Генерал Ланкастер не раз смотрел в лица тех, кого считал не просто оппонентами, а мерзавцами, продавшими самую суть своей человеческой природы – и делали они это, как правило вполне сознательно. Находясь в здравом уме и трезвой памяти. Это были вполне состоявшиеся люди, привыкшие не задумываясь потреблять все блага, предоставляемые им человеческим обществом – права и свободы и, особой статьей – безопасность, уверенность в защите, которую дает только ощущение принадлежности к огромной и могущественной «стае». И все же они почему-то забыли об этом, похоронив самую свою суть, совершив то, что трудно даже назвать преступлением. В глазах Ланкастера это было нечто большее, чем измена: та, по крайней мере, всегда объяснима. Но как можно навсегда отречься от памяти, от тысяч и тысяч поколений, каждое из которых вложило свою долю в создание твоей души? Смерть, по мнению Виктора, не могла быть достойной карой этим (людям? нет, он не мог называть их людьми, – не получалось, как ни старайся!) несчастным. И все же он убивал их, потому что оставить жить дальше – не мог.

«Вот работа, – неожиданно для себя подумал Ланкастер, – хуже золотаря.»

Раньше, убивая, он старался не думать о своих мертвецах как о людях. Просто дерьмо, которое нужно убрать с дороги, чтобы не пачкать сапоги. Они прекрасно понимали, что делают, они догадывались, пожалуй, что получится в итоге: что ж, за все нужно платить. За несбывшиеся мечты тем более. Сейчас же перед ним сидели всего лишь злые, испорченные дети, которым, по-хорошему, нужно было бы как следует надрать жопы и отпустить восвояси.

Но и их приходилось убивать, потому что иначе нельзя.

«Все это чушь, насчет благородной борьбы за свою землю и мерзких захватчиков, которые в ней копаются, – думал Виктор, глядя на мужчин в сером тряпье, – все чушь. Мы для них просто добыча, объект охоты, более вкусный, чем какие-нибудь местные бараны или что у них тут водится… охотники оказались в роли дичи, поэтому они так удивлены. Не столько напуганы, сколько удивлены. Немного, совсем немного времени, и страх пройдет, – как только они уверятся, что я не собираюсь резать их на жаркое. А как только пройдет страх, появится и прежняя наглость, ведь если я не спешу их резать, значит, я слаб. Как все это знакомо!»

– Кто предложил лететь на птицах? – громко, с рычащими интонациями, спросил он.

От ментального удара транслинга, который переводил сразу в мозг, оба вождя содрогнулись. Старший всплеснул руками и отчаянно завертел шеей, пытаясь понять, чей голос он слышит в своей несчастной голове, младший же заморгал и принялся тереть кулаками заслезившиеся глаза.

– Кто?! – крикнул Ланкастер. – Отвечать!

Младший вцепился обеими руками в свою бороду и затрясся в беззвучных рыданиях. Старший же наконец понял, кто с ним говорит, но Ланкастера он видел лишь как огромный черный контур в мрачном красном свечении стоек, и страх никак не проходил. Но отвечать было необходимо, он это понимал. Надежда, что его все-таки не убьют, или, может быть, убьют не сразу, или… сердце трепыхалось в груди, как раненый птенец, то взмывая куда-то вверх, то падая вниз тупой болью в животе.

– Ко-колдун, – прошипел он и повторил, уже громче: – Колдун. Аннат Крылатый.

– Птицы принадлежат ему?

– Нет, досточтимый великан, – старший вождь хлопал глазами, пытаясь все же разглядеть лицо темного гиганта. – Птицы принадлежат моему роду. Аннат – колдун, он воспитатель. Он учит наездников, как воспитывать птенцов. Когда он приходит в мой род, куры родят благополучно. Если нет – мы теряем много птенцов. Аннат умеет разговаривать с курами, когда им пора родить. Тогда они родят много и легко.

Проклятая железяка, фыркнул Ланкастер, что ж тебя заклинило на этих «курах»? Простейший перевод понятия «самка птицы»? Вот еще проблемы…

Он машинально расстегнул карман своей кожаной куртки и достал портсигар. Оба бородатых, увидев вспышку зажигалки, отшатнулись и втянули головы в плечи.

– Я бы дал этим говнюкам немного пива, – послышался голос Чечеля. – А то они, кажется, приняли зажигалку за кремневый замок – того и гляди, опять обосрутся.

– Дежурный, свяжитесь со Шнеерсоном и потребуйте пару литров светлого. Мне пускай подадут рому, и еще грогу на всех. Вообще, если что-то будет непонятно, выкачаем прямо из мозгов.

Пока повара несли пиво и грог, Ланкастер все так же молча и недвижно сидел в своем кресле, потягивая сигарку и наблюдая за пленными. Те постепенно отходили от обуявшего их ужаса, даже младший вышел из транса и с любопытством таращился в темноту, пытаясь разглядеть сидящих перед ним людей.

– Вообще странно, – вдруг сказал Чечель, – что это с ними такое: гравитация ниже нормы, а они какие-то низкорослые и вообще дохлые. Я читал о здешних мутациях, но в имперских отчетах сплошная путаница. Одни пишут одно, другие – другое. Ясно, что тут все дело в трансурановых, да еще и привычка лазить по пещерам, но все равно с точки зрения физиологии интересно. Я, по крайней мере, о таких мутациях не слышал. Наверное, все в комплексе – и трансурановые, и близкий сплит.

– Ты не забывай, где служишь, – фыркнул в ответ Барталан.

Ланкастер с улыбкой покачал головой – действительно, даже Моня, один из самых низкорослых офицеров легиона, имел сто восемьдесят пять, остальные же гренадеры вымахали за два метра.

Перед допрашиваемыми появился повар с подносом, на котором стояли два пластиковых цилиндра, над которыми возвышались прелестные шапки пены.

– Пейте, – гулко приказал Виктор, – колдовской напиток сделает вас бесстрашными.

– Я уверен, – опять вмешался Чечель, – что пиво-то они точно варят. Не видел я еще людей, не умеющих варить пиво. Хоть из дерьма, но сварят.

По-видимому, начмед оказался прав. Опасливо принюхавшись, оба бородача припали к своим литровым стаканам. Потом, почти одновременно выдохнув, с удивлением посмотрели друг на друга – оба были живы и вполне довольны.

– Продолжаем. Кто такой колдун Аннат? Он принадлежит к вашему роду?

– Колдун живет в горе, – заморгал от неожиданности младший вождь.

– Да, – подхватил старший, – в моем роду колдуна нет. Аннат живет в темном мире, внутри гор, и он приходит к нам, и еще к роду Эйлил, и к роду Наам, с которым мы охотимся за перевалами, и он учит, как растить птенцов. Он – мастер птиц, колдун лечит их болезни и предсказывает, когда и какую добычу встретят охотники наших родов. Еще с ним ходит кузнец Беймаа, но он не живет в горе, у него свой род, маленький, в долине Бейа перед перевалом Желтых туманов. Он делает ружья и продает их, а наши сыновья собирают для него кремни.

– Гм-м… это Беймаа принес вам те большие старые ружья безбородых, которыми вы убили новых безбородых, прилетев на охоту на птицах?

Это была чистая импровизация, но внутренний голос, которому Виктор вполне привык доверять, говорил ему, что все происшедшее выглядело именно так. Он не ошибся:

– Да, это был Беймаа, это он! Мы всегда знали, что род его деда держал большие старые ружья, взятые у безбородых, когда деды наших дедов еще не видели небес! Аннат сказал нам, что мы не должны идти мстить по Нижним Путям, потому что лучше полететь на птицах, а безбородые не смогут увидеть нас. А Беймаа дал нашим воинам большие ружья и показал, где у них спуск. Это были очень большие ружья, почтенный великан! Двое, а то и трое воинов держали каждое из них! Они… они стреляли шесть раз сразу вот так – а-аах! – и у них были огромные пули, которые летели так далеко, что можно было стрелять дальше, чем из самого сильного лука, дальше, чем видишь, если смотреть с высокой горы!

На этой тираде транслинг чуть споткнулся, видимо, ракетную установку аборигены обозначали каким-то особым понятием, не имеющим четкого аналога в интере. Поэтому у автомата получилось просто «большое ружье».

– И колдун пообещал вам, что безбородые вас не увидят? – уточнил Ланкастер.

– Он сказал, что если мы вылетим точно в час Лукавого змея, и не будем задерживаться в пути, то духи, с которыми он имел беседы три недели назад, сделают безбородых слепыми.

– Значит, духи твердо пообещали ему, что безбородые ослепнут? А если бы вы вылетели раньше часа Лукавого змея, что тогда? Вы спрашивали его об этом?

– Я спрашивал, я! – заерзал на стуле младший из вождей.

– И что же он сказал тебе в ответ?

– Колдун сказал, что духи не станут растрачивать свои силы попусту. Мы должны увидеть долину, где безбородые ковыряются в земле, на исходе часа Яйца. В это время духи соберут совет своих вождей, и совет ослепит безбородых, чтобы мы могли убить их из своих больших ружей.

– Они не лгут, – сухо констатировал Чечель, то и дело поглядывающий на небольшой дисплей, закрепленный на его правом запястье. – Все так и было. Нужно искать колдуна, – он, безусловно, посредник между этими уродами и нашими таинственными оппонентами.

– Ты полезешь под землю? – повернулся к нему Ланкастер.

– Лезть под землю – последний выход. Я придумаю что-нибудь другое. Весьма вероятно, что этот могучий кузнец знает, где и как можно найти колдуна: а может, и сам он связан с нашим противником. Его нужно потрясти как следует, причем чем быстрее, тем лучше.

– Ты читаешь мои мысли, – кивнул Ланкастер. – Оперативный! Разверните все карты, что у нас есть, – и меркатор, и угловые записи. Будем заниматься географией.

Едва вице-маршал Озеров успел повесить в шкаф форменный кожаный плащ, как в дверь кабинета позвонили. Открывать не хотелось до смерти: моросящий с самого рассвета дождь давил на затылок и, прежде чем начинать разбор документов, которые пришли в течение выходных, Озеров надеялся размяться кофе с коньяком.

Жалобно вздохнув, маршал хлопнул ладонью по сенсору открытия двери. Как он и ожидал, в кабинет шустро просочилась мышиная фигурка его адъютанта.

– Вы портите мне нервы, Фолланд, – проворчал он. – Ну, что там у вас опять? Только не говорите мне, что это очередной вызов на сенатскую комиссию – сегодня и без того отвратительный день…

– Сенаторов вы уже давно не интересуете, – хитро улыбнулся адъютант. – Вам инфо, закрытое и загрифованное. Пришло сегодня в шесть утра с пометкой «срочно». Я не стал беспокоить вас до прибытия на службу – это, в конце концов, не мобилизация, три часа и подождет. Я заложил в папку «входящие» первой строкой.

– Спасибо, – поморщился Озеров. – Передайте Лэмпу, пусть он проведет десятичасовый брифинг без меня.

Адъютант понимающе улыбнулся и исчез. Озеров расстегнул черный форменный китель, подошел к высокому окну и с отвращением опустил штору. Смотреть на дождь у него просто не было сил. Оглядев свой кабинет, – коричневый ковер на полу, светло-желтые стены, несколько кресел и небольшой стол, примыкающий к его собственному, нарочито массивному, изготовленному из дорогого черного дерева, – маршал вытащил из автомата чашку горячего кофе, потом уселся в кресло и, распахнув дверцу правой тумбы стола, бережно достал оттуда початую литровую бутыль коньяка. Там же, в столе хранился и обязательный запас шоколада. Озеров зубами выдернул из горлышка пробку, блаженно понюхал и, зачем-то обернувшись, (как будто кто-то мог установить в кабинете начальника контрразведки записывающую головку!), сноровисто налил себе треть стакана.

– Вот погода на мою голову, – промычал он, отдышавшись после доброго глотка.

Его личный штрих-кодер включился автоматически, едва инфорузел определился с уровнем доступа.

– Ну вот, – огорчился Озеров, бросив взгляд на экран. – Как всегда… «совсекретно», «срочно», «лично»… а потом выясняется, что это доклад о моральном разложении офицерского состава где-нибудь на Границе. Тьфу, идиоты!

Минутой позже, однако, он изменил свое мнение о полученном донесении. Быстро проглядев текст, Озеров потянулся сперва за сигарой, а потом – к блоку внутренней связи.

– Барнета ко мне, – приказал он, продолжая глядеть на дисплей инфора – и, услышав, что тот пошел к начальнику техслужбы, вдруг заорал: – Жи-во! Совсем мне тут уже одурели от безделья! Я вам устрою!..

Вырубив линию, вице-маршал Озеров налил себе еще коньяку и тут же выпил. Его узкие желтые глаза заблестели; теребя в пальцах не зажженную сигару, он снова и снова перечитывал довольно короткий текст и смотрел на многоцветную картинку, следовавшую за ним. Для неспециалиста картинка выглядела произведением усталого абстракциониста – хаос черных, синих, лиловых, изумрудных линий, помещенный в мелкую сетку с бессмысленным набором цифр по краям. Но Озеров хорошо понимал, что сие значит.

Скоро раздался привычный звонок, и Озеров увидел седоватого коротко стриженого полковника с опухшим нездоровым лицом. Полковник шмыргал носом и старался не встречаться глазами с начальством. Здесь все было понятно, Озеров тотчас же извлек из глубин письменного стола второй стакан, из автомата – еще одну чашку кофе, и деловито поманил вошедшего указательным пальцем.

– Жуткая погода сегодня, – оживился Барнет, подходя к столу.

– Да-да-да, – согласился маршал. – Сукин сын, грех на душу мою! Только мне и дел нет, как похмелять подчиненных. Лупи давай по-быстрому, у нас тут вопрос серьезный.

Полковник с чувством выхлебал пол-стакана, скептически покосился на кофе и выразил готовность служить отечеству. Посмотрев на него, Озеров выбрался из-за стола, освобождая место за дисплеем, и принялся наконец раскуривать свою сигару. Менее чем за минуту с лицом Барнета произошла странная метаморфоза: оно разгладилось, тусклые глаза заблестели живым и умным взглядом, даже фиолетовый нос вернулся к своему природному колеру.

– Как тебе эта спектрограмма? – поинтересовался Озеров, с интересом наблюдая за реакцией полковника.

– Интересно, – дернул плечом тот. – Даже очень.

– Это точно не могут быть эсис?

Барнет ответил не сразу. Он внимательно рассматривал цветной узор на координатной сетке и беззвучно шевелил губами.

– Не думаю. Да и обстоятельства встречи: патрульный крейсер в двух парсеках от Границы, рядом несколько баз… вряд ли они решились бы сунуться.

– Тогда что же это?

– Одно из двух – либо это плазмоид, либо ребята увидели след какого-то чужака, причем довольно тихоходного. Странно… его скорость никак не соотносится с уровнем техники, позволяющим создать кокон такого уровня. Ведь его практически не видно! Невозможно определить ни один из основных параметров, кроме курса – все остальное приблизительно. И скорость, да, конечно… потому, кстати, они за ним и не погнались.

– Что ты имеешь в виду, Томми? Почему это – потому?

– Они решили, что это плазмоид. А даже если это чужак – вы бы бросились за ним в погоню, э? Даже в молодости, Питер – бросились бы на старом разваливающемся крейсере, у которого половина батарей на последнем издыхании?

Озеров помолчал, обдумывая услышанное.

– Современная наука отрицает существование плазмоидов как самостоятельной формы жизни, – выдавил он после долгой паузы.

– Наши академики могут отрицать существование чего угодно, хоть даже собственных задниц, – меланхолично пожал плечами Барнет. – Если от этого им станет легче, то ради бога. Я собственными глазами видел такие вещи, что, поверьте, волосы у меня вставали дыбом. Знаете, кстати, что ваш уважаемый предшественник, прочитав легендарный доклад группы Ломбарди, назвал его «пьяным бредом»? И где он теперь?

– Ломбарди… – Озеров налил в оба стакана коньяку и уселся на подлокотник одного из свободных кресел. – Ты, Томми, тоже веришь во все это? В живых мертвецов, в «третью сферу существования», в эти идиотские антимиры? Мне почему-то кажется, что в последний предвоенный период в старой Империи развелось слишком много сумасшедших – всего-то навсего. А мы тут головы ломаем.

– Ерунда, Питер, – замотал головой Барнет. – Как раз перед Войной в Империи стали понимать, что все далеко не так просто на этом свете, и полузабытые легенды, курсирующие по галактике не одну тысячу лет – вовсе не ерунда и не фольклор ушедших цивилизаций. Ломбарди многие считали сумасшедшим, это правда, но ведь тех же плазмоидов действительно видели, и не раз! И приборы их видят. Другое дело, что я никогда не слышал про одиночного плазмоида. Они всегда ходят стаей…

– Значит, ты думаешь, что это был чужак? И точно – не эсис?

– Эсис? Ну, давайте рассуждать здраво – флота у них почти не осталось. Процентов восемь, не больше: это многократно подтвержденный факт. Никаких принципиально новых разработок в течение войны не наблюдалось, вся техника была точно той же, что и в первые дни. Под конец стали появляться более громоздкие корабли, но это, оказалось, было просто трехсотлетнее дерьмо из каких-то запасников. Ни о каких новых способах маскировки или защиты речь не шла. Что же, за несколько лет они разработали и запустили в производство принципиально новый «кокон»? Но это означает новый генератор, причем скажу вам сразу – я видел уйму чужой техники, даже совсем непонятные и непонятно чьи конструкции, которым по пятьдесят тысяч лет: но ничего похожего я не встречал. Мимо нас проскочил представитель расы, которая долго и серьезно работала с физикой высокой плазмы. Я даже приблизительно не могу сказать вам, каких затрат энергии потребует подобный генератор. Если хотите, можете поговорить с серьезными физиками. Но боюсь, и они вам скажут то же самое…

– Очень мило, – маршал раздраженно щелкнул пальцами и взялся за свой стакан. – Следовательно, у нас под носом бродит какой-то чужак, которого мы не способны ни остановить, ни даже идентифицировать! И как я должен реагировать на все это?

– Почему? – Барнет еще раз вгляделся в спектрограмму. – Остановить его, вероятно, можно, скоростью он не блещет. Масса определяется более чем приблизительно, но все же видно, что она невелика, значит, это нечто вроде разведчика. Стало быть, его совсем не трудно догнать и прищучить. Всего-то и надо, что хорошо вооруженный линкор-перехватчик с опытным экипажем. Но, Питер: кто вам сказал, что он появится у нас еще раз?

– Я с удовольствием списал бы это донесение в архив, – вздохнул Озеров, – однако после чертовой войны мы все стали бояться даже мухи, жужжащей на окне.

– Не «после войны», – ухмыльнулся полковник, – а после трибуналов… но вам-то чего бояться? Обвинений в потере бдительности? Однако если я хоть что-то понимаю в этой жизни, новой войны пока не предвидится. Мой вам совет, Питер – плюньте. Если это был чужак, то все равно он вряд ли появится у нас еще раз. Если же это и впрямь плазмоид, вы окажетесь в дураках, чтобы там ни говорили наши столетние ученые мудрецы.

– Пей коньяк, – обреченно приказал вице-маршал. – Не знаю, что тут и думать. Чудится мне, что не все они рассказали, эти орлы. И начальник особого отдела, отправлявший мне эту депешу, тоже… будь ребята уверены, что встретились с плазмоидом – ну, стали бы они докладывать об этом на самый верх? Очень им надо. Нет, тут что-то не так. Самое обидное, что можно, конечно, всех вызвать, допросить, поработать с ними как следует, но ведь все равно ничего нового не узнаешь. Да, видели. Что видели? А след прохождения некоего сверхсветового объекта, закамуфлированного коконом холодной плазмы неведомых характеристик. О чем и доложили по инстанции. Так может, ребята, это был просто странный такой плазмоид, путешествующий в одиночку? Так точно ваша милость, именно плазмоид и был, – если, конечно, ваша милость в них верит. А мы нет, не верим. Потому написали донесение: объект. О! Или может, я буду им руки выкручивать, пальцы выламывать? Как ты считаешь, Томми – буду я боевым офицерам Конфедерации пальцы выламывать?

– Пальцы не пальцы, – улыбнулся Барнет, прислушиваясь к своим ощущениям после новой порции коньяка, – а вот слухи, наверняка появившиеся в их подразделении, я бы подсобрал. Если, конечно, это возможно.

– После войны наши возможности ограничены, – боднул головой Озеров. – Но ты прав. Итак, что это у нас… ага, Восьмой флот, корпус «Аттика», легион «Генрих Мати». Славный легион, если мне память не изменяет. Ну-ка, пусти меня за стол: сейчас посмотрим, кто у них, во-первых, особист, и кто там из наших еще остался. Если остался, конечно.

– Вы думаете, что особист там из новых?

– Я, конечно, не могу помнить всех по фамилиям, но – чувствую. «Старик» не стал бы морочить мне мозги такими обтекаемыми формулировками. Нет, они точно видели больше, чем рассказывают. Но докладывать мне почему-то не хотят. Томми, ты не мог бы поразмыслить над этим?

– Я всего лишь инженер, Питер. Тут нужен аналитик. Если хотите, я приведу к вам старого пропойцу Скарбелотто. Правда, он-то уж точно верит и в плазмоидов и во все остальное, включая живых мертвецов.

Озеров закатил глаза и прикинул сегодняшние планы. Если сюда придет Скарбелотто, о них можно забыть. Запас коньяка недавно обновлялся, но маршал твердо знал, что в этом случае придется посылать дежурного за добавкой.

– Ладно, – решился он. – Сейчас я его вызову. Кстати, он тоже это… страдает?

– Так ведь понедельник, – даже удивился в ответ Барнет.