ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ОБЩАЯ ТЕОРИЯ ЭКСТРАСЕНСОВ.
Если ты родился не таким, как все, – готовься к приключениям. Они тебя сами найдут, и очень скоро. В результате ты наберешься опыта, который нормальному человеку просто недоступен. Одна только беда с этим опытом: нужен ли он тебе настолько уникальный – жестокий, унизительный, психотравмирующий, – тебя не спросят. Получишь, и все тут. Не таким – положено.
Рождаться не таким интереснее всего было в Советском Союзе. Вот уж, считай, развеселое детство обеспечено. Ублюдочное общество, построенное на жесткой нивелировке любых межчеловеческих отношений, предлагающее на все случаи жизни готовые схемы, как нельзя лучше способствовало закалке характеров у не таких. Конечно, в процессе закалки характер иногда здорово гнулся, а то и загибался вовсе. Но зато из выстоявших можно было потом делать гвозди. То есть, по ряду важнейших характеристик они приближались к людям советским нормальным, тем, что с двумя руками, ногами, глазами (малозаметные дефекты, носимые в голове и под одеждой – не считаются), а кое в чем уже ощутимо превосходили их.
Иногда в не такие зачисляли евреев. Сделать это было непросто, требовались сосредоточенные усилия взрослых, из чего я заключаю, что зачисляли, подонки, осознанно и намеренно. Ребенок ведь не понимает, чем нормальный еврей – с двумя руками, ногами и так далее, – отличается от другого нормального советского ребенка. Нынешняя моя непрошибаемая толерантность к евреям отчасти, наверное, объясняется тем, что я видел, как их – нормальных! – в школе травили, если вдруг надоедало травить не таких. И когда я дал в лоб Либкинду – а это было вообще первое, что я сделал в первый свой день в первом классе, – то огреб парень отнюдь не за пятую графу. Просто увидев меня, Либкинд неожиданно выпалил: «Он не будет рядом со мной сидеть!». Мне исполнилось всего лишь семь лет, и я подобных заявочек не то, что от какого-то Либкинда – от Шварценеггера бы не потерпел. Я уже выработал модель поведения, сводящую на нет исходные слабости не такого.
Как жаль, что потом я эту модель утратил, а слабости мои расцвели махровым цветом. Но тут уж ничего не поделаешь, за все надо платить.
Я происходил из закрытой касты одноглазых. Нас редко выводили за ворота специализированного детского сада, но когда это случалось, некоторые особо нервные прохожие откровенно шарахались. Понятное дело: идешь себе, никого не трогаешь – вдруг из-за угла выворачивает колонной по два штук тридцать четырехлетних очкариков, и у каждого один глаз пластырем залеплен. Белая горячка вышла на прогулку.
Мало того, что мы были подслеповатые, так все еще сплошь с монокулярным зрением. А это, дамы и господа, эдакая штука, что если нужно, допустим, топором по полену жахнуть, то за один удар три раза переключаешься. В верхней точке левым глазом работаешь; когда топор пошел вниз – оценка и коррекция траектории правым; и наконец, за полметра до соударения железа с деревом, лучше всего оба глаза прикрыть, оно само попадет. Это потому что с двух рук. С одной руки можно и одним глазом прицелиться. А когда нужно с двух – либо вешайся, либо переключайся. Иначе уводит топор. Дважды в одно место не тяпнешь ни за что. Полное рассогласование зрительной и двигательной функций. Как я с автомобилем управляюсь, никто не понимает. Из тех, естественно, кто знает о моей проблеме, остальным-то невдомек. А я баранку держу неправильно, и все дела. Левая рука в положении «десять часов», правая на «шести». Или вообще одну левую на «двенадцать» – и почесал себе. Так одни только чайники держат, но мне плевать: как раз левый глаз у меня ведущий.
А тогда, в детском саду, в нашу одноглазую группу загадочным образом затесался мальчишка с почти нормальным зрением. Ребенок кого-то из детсадовской обслуги, устроенный по блату на халявные «усиленные» харчи. Чуть старше нас, крупнее, сильнее, а главное – без видимых дефектов. И за несколько месяцев – пока родители одноглазых не встали на уши, – он успел нам дать первый урок того, как весело быть не такими. До сих пор отлично помню имя этого урода. Нет, не потому, что он отбирал игрушки или бил всех напропалую, хотя это и было его основным занятием. Вовсе нет. Я просто запомнил то чудовищное презрение, с которым он, человек без явной патологии, относился к нам, убогим и неправильным. Это презрение имело четко обозначенную вербальную форму. Детеныш шести лет от роду доходчиво объяснил целой группе, что они – не такие, и поэтому должны знать свое место. Ну, понятно, какое.
То-то из очкариков получаются самые отпетые драчуны. Психологи говорят: компенсация. Но это вывод, сделанный без учета давления внешних факторов, как будто малыш живет в вакууме. Если брать реальные условия, скорее речь может идти не о компенсации, а об ответе. «Неправильный» ребенок, обладающий явным интеллектуальным превосходством над сверстниками, будет ими с большой вероятностью заколочен в нишу книжного червя. Тот же, но глуповатый, стремительно психопатизируется и начнет друзей по песочнице конкретно убивать. Поубивает немного, а дальше одно из трех: либо он вправит товарищам мозги и займет в стае место «нормального», либо создаст вокруг себя полосу отчуждения, либо пробьется в лидеры.
Мой приятель Саня Такнеджан (что я там говорил о национальной терпимости детей?), второй помимо меня на всю округу не такой, ярко выраженным интеллектуалом не был, и в качестве защитной реакции выдавал удар по морде. Причем именно по ней. Оглядываясь назад, я хихикаю – интересно, не пытался ли Саня таким образом малость доработать «нормальные» человеческие лица? Чисто бессознательно привести их в соответствие со своим внешним обликом? Бедняга тяжко страдал из-за «заячьей губы». Он пережил несколько операций, и более или менее нормальную речь ему едва-едва поставили годам к десяти. В нашей общей на два двора песочнице я был единственным, кто разбирал его тексты. Не потому что я такой умный, а потому что осознанно научился внимательно слушать и понимать человека, лишенного возможности полноценно общаться. В благодарность Саня иногда помогал мне разбираться с обидчиками. Возможно, именно его кулак (башмак, лопатка, ведерко, позднее доска от песочницы) позволил мне легко и непринужденно занять в стае достойное место. Уж больно просто оно мне досталось. Хотя… Только с годами начинаешь понимать, какой же ты был на самом деле. Я, например, был на редкость отважный мальчишка. Не просто так по жизни смелый, а именно отважный, способный в критической ситуации вести себя достойно и быстро принимать решения. Только с одной загадочной особенностью. Большинство детей стремится войти с м-м… оппонентом в ближний бой, кидается напролом, размахивая кулаками. Я, напротив, всегда строил драку – совершенно инстинктивно, – на отбрасывании противника (желательно так, чтобы он упал). Одним ударом отрезвить, привести в чувство, показать, что связываться со мной не стоит.
Внешне – классическое территориальное поведение: хотя бы на расстоянии вытянутых рук вокруг тебя находятся лишь те, кого ты сам впустил. В действительности нечто большее. На такой дистанции я только видел соперника. Но не чувствовал его. Не ощущал той мерзкой волны агрессии, которую он гнал перед собой. Не вынужден был пропускать через себя ни с чем не сравнимый запах – вонь затуманенного разума.
Как будто ты собака и попросту чуешь людские эмоции носом.
Мне исполнилось где-то лет десять-одиннадцать, когда я начал исподволь подсматривать за людьми и, естественно, за собой. Это было еще не вполне осознаваемо, мне просто хотелось понять: почему остальные чувствуют то же, что и я, но скрывают это.
Открытие меня слегка ошеломило. Ничего они не скрывали. Потому что не чувствовали. Опять я оказался какой-то не такой, уж на этот раз – совершенно.
Велик соблазн написать – мол, с какого-то момента я начал за собой подмечать странности. Но это не так. Недостаточная информированность ребенка и закалка не такого спасли меня от осознания своей неадекватности. Я в своих глазах оставался все тем же собой. Просто у меня открылись неожиданные способности. Другим недоступные.
Например, мне частенько хотелось без видимой причины взять, и уйти со двора. Просто так – взять и уйти, что я и делал, а минут через пять во дворе происходило нечто травмоопасное. Помню несколько конкретных примеров, когда потом, узнав, что произошло, и оценив ситуацию, в ужасе понимал: а ведь здесь должен был стоять ваш покорный слуга… От куска стекла в глаз я точно ушел (швырялся один придурок), от хорошего ожога во всю физиономию – тоже наверняка (взрывалась группа юных химиков). Если же я игнорировал свой позыв, доставалось и мне. Иногда не хотелось отправляться куда-то, пусть и всем кагалом – и я не шел, и наших там били. А когда я все-таки через силу шел, то мое присутствие оказывалось не критично, потому что били примерно так же, и опять-таки всех.
Я стойко боролся с собой и по возможности перебарывал эти глупые панические импульсы. Заработал таким героизмом два шрама. Один на груди (могу соврать, что от ножа), другой у основания волос (зашили хорошо, заметен только на ощупь, а то мог бы врать, будто от пули). К двенадцати годам мне такое положение вещей страсть, как надоело, но очень не хотелось выглядеть трусом, и я упорно брел за стадом туда, где, я точно знал, нам оказываться не стоит. Это при том, что я уже насобачился чуять опасность «на заказ» и в непосредственном приближении, например, когда она стояла за углом и ждала, кем бы поживиться. Кто высунется – тому и в репу. Вроде бы несомненное превосходство: она тебя с десяти шагов не ощущает, а ты ее видишь отлично. Ну так не суйся, дурак! Ох, совался, и не раз.
Лирическое отступление. Важно отметить, что моя детская эмпатия распространялась исключительно на людей и действия, производимые ими. Чуять, скажем, землетрясения и техногенные катастрофы я не умел. А допустим, когда не стоит в машину садиться, потому что этот дядя нас угробит – запросто. Или вот классический пример. Уже лет в пятнадцать стою все в том же дворе, кого-то жду. И вдруг понимаю: а ведь плохо стою. Машинально делаю несколько шагов в сторону. Через несколько секунд точнехонько в то место, с которого я сошел, врубилась ребром пущенная аж с четырнадцатого этажа крышка от унитаза. Одна радость, что пластиковая – не убило бы.
Кстати, сам момент, когда механизм предвидения опасности неожиданно на всю катушку включается, отнюдь не из приятных. Маленький-то я такие вещи легко переносил. А в четырнадцать-пятнадцать лет уже гораздо хуже. Сидишь, лежишь, стоишь – не важно, вдруг начинают трястись руки. Мама родная! Причем либо тебя пригвождает к месту, если нужно пару минут переждать, либо гонит, настойчиво гонит с него, если пора исчезнуть. Да, это можно превозмочь, особенно когда опыта набрался. Но все равно невесело.
А вскрыл я подоплеку этого взаимодействия с миром неожиданным для себя и не самым удачным образом. Давно уже замечал: опасность не обязательно такая уж вся из себя жутко опасная. Подумаешь, человек десять ихних приперлось, чтобы пятерым нашенским шеи намылить. Может, и не будет еще ничего – постоим, матом поругаемся, да и пойдем вместе каких-нибудь общих врагов запугивать. Получается что же – я чую некий потенциал? Не желая того, обсчитываю события по худшему варианту?
Как бы не так. Я просто чувствовал все то же самое, что и в раннем детстве – запах ярости. Ненависти. Злобы. И чем сильнее были потенциально опасные эмоции, тем большим оказывался временной и дистанционный лаг, позволяющий избежать столкновения. Избежать простым и естественным способом – испариться. Но извините, я все-таки человек, у меня есть пресловутое территориальное поведение, стайные инстинкты, да попросту честь, елки-палки! И я старался ни в коем случае не испаряться.
Мне бы сразу все сопоставить! Но это только в голливудских фильмах подростки такие умные. Да, с раннего детства я моментально вычислял, «хороший» передо мной человек, «плохой», или нечто среднее, опять-таки с уклонами в ту или другую сторону. Да, чувствовал настроение человека спиной, с закрытыми глазами, через стену. Но это для меня никак не соотносилось с нюхом на опасность. Возможно, сбивало с толку то, что «тревожный звонок» никогда не звенел в отношении людей, с которыми у меня теплые и доверительные отношения. Он и по сей день на таких не распространяется. И если мы друзья, то рядом с вами я в зоне повышенного риска. Пьяного водилу, опасного для нас обоих, я «возьму» заблаговременно. Вашу личную оплошность, которая для нас закончится плачевно – вряд ли. Кстати, не стоит после этого признания сыпать мне яду в стакан, обаятельно улыбаясь. Такие-то вещи мы считываем на раз. Эмоция, она не только на лице написана.
Ну вот, а потом…
Совсем не лирическое отступление. Про момент вскрытия подоплеки явления, неожиданный и неудачный. Пишу и чувствую – ведь уносит меня от этого откровения, оно еще полтора абзаца тому назад должно было вылиться на бумагу, а я в сторону, в сторону…
В общем, ковырялись мы с отцом в электрическом щите, точнее, он ковырялся, а я так, подковыривался, инструмент подавал. И отец злился. Дико. У них там с мамой были какие-то проблемы, а тут еще щит упираться вздумал. И папуля изобразил такой энергетический выхлоп, что у меня натурально стали шевелиться корни волос. А также опускаться руки с инструментом. Примерно в течение минуты состояние мое прямым курсом прошло от вполне нормального до полуобморочного. Тут отец боковым зрением засек, что с парнем что-то не так, и решил оглядеть меня в упор. А я потный весь стою и таращусь на электрические потроха, которые в щите. И по старой доброй привычке соображаю: если мне так нехорошо, значит там, в щите, где есть, между прочим, и триста восемьдесят, кроется некая опасность. До меня совершенно не доходит, что в действительности-то источник сигнала – вот он, рядом, живой и здоровый. Не электрический ток, а человек.
Увы, я просто физически не мог сообразить, что происходило в тот момент на самом деле – нехватка опыта сказалась, да и голову переклинило. Больше двух лет понадобилось мне еще прожить, и пережить много интересных моментов общения с людьми, чтобы в один прекрасный день вспомнить этот злосчастный щит и воскликнуть что-то вроде: «Эврика, мать ее, будьте вы все навеки прокляты, как же я вас всех ненавижу!»
Отец смотрел на меня очень внимательно и без особой радости во взоре. Скорее, уж признаемся честно, с отвращением. Кому приятно, что его сын трясется от страха перед какими-то проводами, пусть даже они и под током… «Па, я тебе еще нужен?» – еле-еле выдавил я. «Да нет уж, иди. А то ты уже побелел весь, сейчас от страха в обморок упадешь». Понимаете теперь, почему я так много ласковых слов прибавил к той самой «Эврике»? Отец, пусть и не желая того, лишний раз напомнил сыну, в какой тупик тот угодил. Родители знали, что со мной не все в порядке. Это называлось, кажется, «повышенная нервная возбудимость». И стоило бы мне тогда, у щита, ляпнуть правду – а ведь был такой позыв… Кому хочется, чтобы его насильно пересадили с безобидного, в общем-то, фенибута на серьезный полноценный взрослый транквилизатор? Да, я не стал истериком. Но кем-то еще – тоже не стал.
…А потом, я забыл отметить еще одну интересную вещь… Не многовато ли странностей для одного парня, а? Нет, наверное, не многовато, потому что все они растут из общего корня.
Мои природные возможности развернулись до предела, когда я окончил семь классов. Дальше было два пути – либо оставить все, как есть, либо начать целенаправленно совершенствоваться. И тут сыграло решающую роль мое одноглазое раннее детство. У меня уже был опыт не такого. Превозмогая его, я все-таки социализировался, занял в обществе некоторое место, и чувствовал себя на нем довольно комфортно.
Я не хотел снова уходить в отрыв. За этим решением лежало бы такое сногсшибательное одиночество, которое и представить-то страшно. Я хотел просто жить, просто быть человеком. Ну, и все.
Побочным эффектом стало то, что я перестал драться. Вообще. Во-первых, мне с каждым годом все противнее становился физический контакт с людьми, заряженными злобой. А во-вторых, я нашел применение своим необычным способностям. Развитая эмпатия, волевым усилием переломленная, оказалась для этого неплохой базой. Любую агрессию в свой адрес, кроме уж самой оголтелой, я мог направить по касательной, а то и вовсе погасить. Материально это реализовывалось с помощью интуитивно нащупанного комплекса жестов, фраз, интонаций. Такие простенькие доморощенные психотехники, хорошо известные мастерам единоборств. Со временем оказалось, что я в почти любой сторонний конфликт могу без особого риска вклиниться разнимающим, или хотя бы тормозом. В который раз отмечу: это я сейчас понимаю, с нынешней позиции. А тогда – просто делал то, что полагал верным, и все. Вот человек, на полметра вокруг него стоит треск, сыпятся искры. Вот моя аура, мягкая, но плотная, в которую он утыкается и вязнет, сбрасывая заряд. Я от этого устану, мне потом нужно будет отдышаться, лучше всего – полежать. Но зато ему полегчает, да и скандал погаснет в зародыше.
Доктор во мне погиб, на самом деле. Типа народный целитель. Но это чисто духовная потенция, а энергетически я бы просто не потянул. Кроме того, повторюсь, глубокое погружение в биоэнергопрактику означает отрыв от мира. А я ничего подобного как не хотел, так и не хочу.
Лирическое отступление на всякий случай. Цитата. «Как сообщила доктор биологических наук Н.Н. Лебедева из Института высшей нервной деятельности и нейрофизиологии, при обследовании 35 экстрасенсов, обратившихся в институт с просьбой дать объективную оценку их способностям, 80% из них ранее, до того, как обнаружили у себя экстрасенсорные способности, побывали в коматозном состоянии, в том числе и в связи с черепно-мозговыми травмами».
Я в детстве головой не бился!
То есть бился, конечно, но не очень.
Потом настал конец восьмидесятых, и подпольная мода на экстрасенсов превратилась в легальный бум. Я тогда активно занимался журналистикой, и наблюдал, как остро нуждающиеся в рекламе потусторонние личности атаковали редакции газет. И вот заходит, понимаете ли, такое хитрое м-м… чмо. Несет ахинею и делает загадочные пассы руками. Обследует сотрудников на предмет заболеваний – а вот здесь у вас не так, и вот тут у вас не то…
А я сижу тихо в уголке, прислушиваюсь к скептическому похрюкиванию коллег, а заодно и к своим ощущениям тоже – прислушиваюсь. И к чмырю залетному принюхиваюсь. Десятому уже по счету за последний месяц. И такое зло берет, просто дальше некуда. Ведь шарлатан полный. Даже не сумасшедший, убедивший себя в чем-то. Даже не вульгарный психотерапевт наподобие Кашпировского. Просто наглый шарлатан. Мошенник, говоря языком соответствующего Кодекса.
А иной раз зайдет мужик – и такую волну перед собой гонит, что хоть под стол прячься. Добрую волну, теплую. Но все равно хочется исчезнуть. Большинство настоящих сенсов, кроме самых мощных, которым до всякой мелюзги дела нет, моментально на мое присутствие реагировало. Им интересно было и непонятно: что это еще за чудо такое, вроде бы из наших, но в то же время совершенно неумелое. И ловил я на себе мимолетный взгляд, полный глубокого сожаления. Мол чего же ты, парень?…
Да ничего я. Совершенно ничего.
К этому моменту ваш покорный слуга уже научился делать так называемый «бесконтактный массаж», с помощью которого довольно легко решал мелкие неприятности вроде головных болей, скачков давления, и т.п. Для себя я это называл «общей балансировкой» – ни о какой точной диагностике не было и речи, мое воздействие было совершенно ненаправленным. Иногда человеку достаточно, чтобы ему просто как следует огладили ауру, и все у него пройдет. В общем, невинные детские забавы в кругу друзей. Фактически я оставался слеп и глух к проблемам моего «пациента», я их не видел. Чтобы перейти на более серьезный уровень, требовалась серьезная же подготовка, кропотливая ежедневная работа над собой. Но… Зачем?
Маленькая аксиома. Под воздействием дешевой литературы и таких же дешевых киноподелок в массовом сознании образовался некий стереотип восприятия экстрасенса. Якобы активный биоэнергетик – некий сверхчеловек, который в любую секунду может на сто процентов реализовать свой потенциал. Красну девицу приворожить, мертвого рыцаря оживить, коня на скаку остановить, и все такое прочее. О, если бы! Коня-то он, может, и остановит. С перепугу. Заодно всех окружающих вгонит в ступор. Но чтобы в любое время дня и ночи легко и просто раскрутить свой энергетический маховик до предельных оборотов и сделать то, что требуется…
КАК БЫ НЕ ТАК!
Запомните это, поймите, а если не хотите понимать – хотя бы поверьте. Потому что это правда. Даже признанные мастера (кем признанные? мной, например) перед работой «настраивают» свой внутренний «генератор». Естественно, кто-то дольше, кто-то быстрее. Один с усилием, другой относительно легко. И не каждый день «техника» работает так, как хотелось бы. Не в том смысле, что «так успешно», а может просто свернуть не в ту степь.
А может и вовсе не запуститься. Особенно под враждебным пристальным взглядом. Особенно когда взглядов много, а ты весь опутан датчиками.
Вот цитата, под которой я готов подписаться сам. «Существует миф о буквально всесильном даре экстрасенсов воздействовать на людей на расстоянии. Это не так: даже самые выдающиеся экстрасенсы, с которыми мы работали, отнюдь не всегда проявляли свои чудесные способности. Но проявляли. Однако эти способности нельзя переоценивать, и экстрасенсы сами об этом хорошо знают».
Слово «работали» тут означает именно «работали». Изучали, замеряли, экспериментировали.
Лучше всего это описано у Стивена Кинга в блестящем по степени правдоподобия романе «Мертвая зона». Бедняга Джонни Смит практически не властен над своим даром, скорее наоборот, паранормальный талант управляет им.
И тут срабатывает парадокс все того же массового сознания – если не так, то мы не верим. Ты говоришь, что умеешь нечто особенное? Тогда покажи нам фокус. Ах, не выходит? Свободен. Таких, как ты, не бывает. Тебя нет.
А вот недоучки и недоделки вроде меня (посильнее, правда) зачастую бывают в состоянии просто так, на холостом ходу, постоянно формировать вокруг себя плотный энергетический кокон, и им активно взаимодействовать с окружающим миром. В большинстве своем это люди с неприятной аурой, рядом с ними неуютно, и хочется без особых причин то ли уйти, то ли набить им физиономию. Я недавно столкнулся с одной такой барышней. Силищи необыкновенной. Кстати, прекрасно осведомленной о своем даре, и даже немного страдающей на этот счет. Потому как что-то надо с этим делать, а что? Подавлять окружающих ей уже надоело, вволю покуражилась. Отгонять от себя нормальных людей (уроды к ней, наоборот, сами тянутся) – тоже. Ничего больше делать не умеет, как научиться – не знает. Не потому что совсем глупая (хотя, понятное дело, не Эйнштейн), а просто тяжело справляться с такой мощью. Тупик. А вокруг девчонки… амеба этакая. С шевелящимися постоянно ложноножками. Я вспомнил годы молодые и решил с этим чудищем силенками помериться. Куда там! Она меня едва в бараний рог не скрутила. Еле ноги унес. Потом тошнило. А я всего-то стакан хлопнул, как лекарство, чтобы пакости этой рядом не чувствовать.
И вот как ей, ведьме недоделанной, со всем этим дальше жить? А фиг знает. Но пообщавшись буквально пару минут с подобным чудом, начинаешь понимать инквизиторов. Ладно, я со своей эмпатией. Тут любой содрогнется.
Получается, факт наличия жуткой ведьмы установлен. Потому что она постоянно какую-то дрянь излучает, даже во сне. А с простыми обычными экстрасенсами куда сложнее. Ведь они владеют своим даром изощренно, но подчиняется он им не всегда.
Они вроде бы есть, но их вроде бы нет.
Это что же, блин, меня – и нету?!
Забавно, но в похожем тупике находится и современная наука. Во всяком случае, ее ортодоксальный (и потому наиболее авторитетный) сегмент, от мнения которого напрямую зависит даже такая, казалось бы, ерунда, как признание очевидного явления реально существующим.
Еще пара слов с чужого, но верно звучащего голоса.
«В средние века людей, владеющих непонятным для всех остальных даром, называли колдунами или ведьмами. Потом придумали слово, которое более правильно отражает суть явления – „экстрасенс“, то есть человек с дополнительным (сверх пяти, положенных нормальным людям) чувством. Что это за чувство (или чувства), по-прежнему остается тайной за семью печатями. Но в том, что оно есть, никто из серьезных ученых не сомневается, правда, эти же серьезные ученые рассуждают так: раз пока нельзя с помощью объективных методов и приборов обнаружить и измерить параметры этого чувства, то оно как бы не существует. Точно так же, как, например, во времена Пушкина ДНК или планета Нептун как бы не существовали. Не было их для Александра Сергеевича, и все тут!
Единственное, что обнадеживает, это масса косвенных доказательств в пользу пока не изведанных свойств живого организма. Еще в начале века с помощью флюоресцирующего экрана, покрытого сернистым кальцием, зарегистрировали ауру, очень слабо, невидимо для глаза, светящуюся в темноте вокруг головы человека. Иными словами, у каждого из нас есть свой нимб. И возможно, в силу каких-то совершенно прозаических обстоятельств (сильного волнения человека, повышенной ионизации атмосферы, темного времени суток и так далее) нимб иногда виден невооруженным взглядом. В старину люди были темные и воспринимали это как само собой разумеющееся, но современный просвещенный человек, даже увидев его, постарается убедить себя, что ему померещилось. И тут трудно что-либо поделать, если человеку спокойней жить с бестелесным нимбом просвещенности, чем с совершенно реальным и видимым невооруженным взглядом нимбом святости».
Мы действительно чересчур просвещенные. Нет, я обеими руками за статьи наподобие «20 способов сфотографировать НЛО» из «Химии и жизни». Оптика штука хитрая, и лучше разбираться в ее причудах, нежели плодить нездоровые сенсации. Давайте отделять зерна от плевел. Но не стоит огульно прикладывать всю паранормальщину, как это начали делать сейчас в «серьезных» изданиях.
И чуть-чуть о терминах. Все-таки слово «экстрасенс» означает не просто человека с шестым чувством. Чаще его применяют по отношению к тем, кто умеет своим даром худо-бедно рулить. Специалисты вообще предпочитают термин «активный биоэнергетик».
Посмертное признание Вольфа Мессинга в том, что никакой он не паранормал, а просто очень умный, вызвало у меня легкое недоумение. Мне достоверно известен случай, когда Мессинг, выступая в провинциальном цирке, попросил убрать из зала некоего мальчика, который ему мешал работать. А ведь Мессинг не доставал кроликов из шляп, он занимался психологическими трюками. Думаю, пытливый взгляд мальчишки нервировал Мессинга по несколько иной причине. Чтобы почувствовать точечную энергетическую аномалию в битком набитом цирке, Мессинг должен был, обязан был обладать хотя бы эмпатией – вроде моей, только раз в десять мощнее.
А мальчишка тот потом вырос, переехал в Москву, где мы и познакомились. Он не был экстрасенсом в нынешнем понимании этого слова. Он был обычный неорганизованный ведьмак, наподобие жутковатой (но вполне приятной с лица) барышни, о которой я рассказывал выше.
Стоит отметить: дурная слава «народных целителей» отчасти зиждется на том факте, что в период массового спроса на нетрадиционную медицину именно такие ведьмаки толпой ломанулись в экстрасенсы-медики. Да, чему-то они предварительно научились, прошли какие-то ускоренные курсы, и т.п. Но даже при самом искреннем желании помочь ближнему… Разницу между «черным» и «белым» шаманом представляете себе? Вот-вот.
А добрая слава… В девяностом году потомственный мануальный терапевт Кузнецов, явившийся из глуши покорять Москву, легким движением руки выправил мое косоглазие. Хрясь – и все. У Кузнецова, могучего и кряжистого, поперек себя шире, мужика, были огромные ладони, этакие даже не грабли, а целые лопаты. И от них шло обжигающе светлое тепло. Не будь этого, я бы его к себе не подпустил. Он попросил меня подвигать глазами, буркнул: «А, ну все понятно, делали…», – и сделал. У меня вдруг ожила пара мышц, о существовании которых я раньше не подозревал, и глаза заработали синхронно, впервые в моей жизни. Признаюсь, я так изумился, пораженный новым видением мира, что выслушал рекомендации на будущее вполуха, да и не выполнял их толком. Через полгода глаза снова разъехались, а Кузнецов, дай ему Бог удачи, куда-то запропастился. Что-нибудь этот частный случай доказывает? Увы, нет. Наряду с «мануальщиками», которые могут вас излечить, трудятся народные умельцы, которые с той же легкостью и самыми лучшими намерениями вас «доломают». То же самое и с биоэнергетиками.
Я, собственно, ничего и не хотел доказывать этой главой. Хотел только отметить: рядом с вами ходят по улицам, сидят по квартирам, попросту живут люди, внешне такие же, но внутренне несколько отличные от вас. Живут, вполне органично вписываясь в этот мир. У них есть некоторые особые заботы и ряд неожиданных сложностей бытия. Но это не значит, что таких людей не существует. И это не значит, что они представляют собой угрозу для нормального среднего человека. Это не значит, что они представляют собой проблему вообще.
По большому счету, вам нет до них никакого дела. И это очень хорошо. Повторюсь: присутствие таких людей в нашем мире органично. Да, некоторые из них гады, но ведь не гаже соседа-хроника, бегающего за женой с топором. Отрицать материальное наличие которого не повернется язык. И еще один важный повтор: основные проблемы создают не профессиональные биоэнергетики, и даже не шарлатаны-колдуны, а необученные ведьмаки, бесконтрольно разбрасывающие направо и налево свою черную, пардон, энергетическую блевотину.
Каково это для себя – быть не таким? Кажется, я с этого начинал главу. Поначалу ничего хорошего. Потому что в начале пути ты еще не обладаешь выбором. Хочется тебе, или нет, но ты наберешься опыта, который нормальному человеку просто недоступен. Нужен ли он тебе именно такой уникальный, тебя не спросят. Получишь, и все тут.
Потом ты научишься справляться с собой, и момент выбора однажды настанет: оставаться таким, как есть; двигаться вперед и дальше; возвращаться «в люди» (хотя бы приблизительно).
Я свой выбор сделал в возрасте двадцати пяти лет. К этому моменту внутренняя аномалия позволила мне пережить такое… За что я этой аномалии очень благодарен. И о чем сейчас попробую рассказать.
