Часть III
На Земле

Личное конфиденциальное послание от адмирала Успенского свалилось на командира полицейской эскадры Рабиновича как снег на голову. И погрузило в глубокое расстройство. Во-первых, так и не удалось выяснить, откуда именно на полицейский информационный бакен пришел сигнал. Во-вторых, текст послания оказался до того неожиданным, что Рабинович поначалу даже растерялся. Полицейский адмирал был реалистом и хорошо знал, с кем имеет дело. Официальную версию, гласящую, что Рашен сошел с катушек, он с ходу отмел как несостоятельную. Узнав, что группа F вышла из повиновения, Рабинович сразу понял, что старый друг Алекс решил-таки наконец уйти в политику и захватить власть. По мнению Рабиновича, демонстрация силы на Марсе означала вовсе не сумасшествие Рашена, а просто начало его политической карьеры.

Как полицейский, Рабинович обязан был Рашена арестовать и предать суду. Но как живой пока что человек, да к тому же еще и семейный, он этого делать категорически не хотел. Поэтому, едва только с Земли пришло распоряжение мятежного адмирала схватить, Рабинович занервничал и принялся судорожно перемещать свои войска. Разукомплектованная армия не была готова к серьезной межпланетной войне и едва-едва годилась оборонять Землю. Единственной реальной силой, которая могла бы Рашена укоротить, оставалась злосчастная эскадра Рабиновича.

Больше всего Рабиновича мучило недоверие к информации с Земли. Гражданские власти, приказавшие ему арестовать Рашена, сообщали, что тот сам явится к полиции в руки и первым стрелять не станет. В ответ на резонный вопрос, а что еще Рашен будет делать в районе Пояса, если не бить полицейских, толковых разъяснений не последовало.

Поэтому вице-адмирал не спал ночами, извелся сам и задергал свой штаб. То ему казалось, что группу F следует накрыть упреждающим массированным ударом, а далее выкручиваться сообразно обстановке. То Рабинович требовал представить ему какой-нибудь план, по возможности подлый и коварный, позволяющий выманить Рашена с «Тушканчика» и таким образом мятеж обезглавить. Но все идеи по управлению огнем упирались в проблему совершенного непонимания, в какую сторону придется стрелять. А все коварные планы захвата оказывались на поверку слишком шаблонными для того, чтобы быть достаточно подлыми.

И когда Рашен внезапно первым вышел на контакт, у Рабиновича сначала от радости гора с плеч свалилась, а потом от удивления заболела голова. Он ждал от Рашена чего угодно – предложения сотрудничать, ультиматума, знаменитого русского «иду на вы», наконец. Вместо этого он получил в руки спокойный и дружественный информационный текст, внешне ни к чему не обязывающий. Рашен просто сообщал, что произошло на самом деле, объяснял свои дальнейшие намерения и ничего взамен не просил.

Худшего подарка он Рабиновичу сделать не мог. Теперь полицейский должен был каким-то образом принять решение, причем всю ответственность за него взвалить на себя. Борясь с желанием отдать письмо Рашена психоаналитику, Рабинович принял таблетку от головной боли и вывел на монитор сопровождающую текст картинку.

Внимательно просмотрев ее, он принял еще две таблетки. Потом отправился в медпункт и реквизировал у доктора недельный запас спирта. На следующий день Рабиновичу было очень плохо, и эскадра наконец-то смогла от него отдохнуть. А еще днем позже он вызвал на флагман всех старших офицеров эскадры и показал им запись, на которой огромные блестящие загогулины чужих кораблей гонялись за маленьким земным скаутом.

Когда в кают-компании утихли изумленные возгласы, Рабинович поднял ладонь, призывая людей к порядку, и произнес характерную для него речь, короткую и безапелляционную.

– Эта долбаная запись, мать ее так, подлинная, – сказал вице-адмирал. – Работал Абрам Файн, опытный старый хрен, вы его, бля, знаете. Алекса Успенского, чтоб ему провалиться, вы тоже знаете. Никакой он, трам-тарарам, не псих. Нормальный русский, мать его так. Говорит, с красножопыми его подставили. Замечательно. Пусть эти… (набор эпитетов продолжительностью в минуту) гражданские подставляют кого угодно, сто херов им в рот и якорь в жопу! Главное, чтобы не подставили нас. А хотели… (еще минута раздумий вслух). Воевать с этой трахучей группой F занятие для умственно отсталых, я так считаю, чтоб меня… Понятное дело, никто здесь группы F, трам-тарарам, не боится, мы ее вздрючим, трам-тарарам. Если понадобится, эти военные у нас будут сосать, пока не подавятся. Но сколько при этом они побьют нашей гребаной посуды, страшно подумать, трам-тарарам. Я таких гнилых раскладов не хочу. Похоже, и Алекс, мать его, тоже этого не хочет. Он старый и умный русский мудак. Предлагает разойтись, бля, по-хорошему. Так что в сложившихся педерастических обстоятельствах беру всю ответственность на себя. А вы, такие-разэтакие… (несколько минут задушевного рассказа об особенностях интимной жизни подчиненных). Да, о чем это я?

– Вы сказали, что берете ответственность на себя, господин вице-адмирал, сэр! – напомнил заместитель Рабиновича.

– А кто еще здесь на такое способен, ты, что ли? – осведомился Рабинович, но ни одного крепкого слова к вопросу не присовокупил. Как хороший командир, он никогда не ругал своего офицера персонально, когда рядом были младшие по званию. Хотя при этом не стеснялся материть всю свою эскадру оптом. – Так вот, негодяи! – заключил он. – Приказываю всем быстро рассосаться отсюда на хер и носа блядского не казать, пока я не разрешу. Может, Алекс и не врет, мать его, а может, тут какая-то засада. Короче, план расстановки наших вонючих сил получите у начштаба. После чего встанете по своим долбаным местам и будете тихо стоять. Занимаем, мать ее, сферическую оборону. Я в центре жду Алекса, он, зараза, должен подойти на двух кораблях. Но если он, паскуда, задумал кинуть нам подлянку, так хоть вы, трам-тарарам, живы останетесь. Всякие детали, подробности и прочие гребаные координаты вам сообщат. Вот так-то, мать-перемать и все такое. Жду ваших сраных вопросов, на хер!

– А как же насчет чужих, сэр? – спросил кто-то не в меру любопытный. – В смысле – что мы с ними будем делать.

Вице-адмирал испепелил непонятливого офицера взглядом, крякнул и с надеждой посмотрел на заместителя.

– Мы ничего не будем делать с чужими, – спокойно объяснил заместитель. – Это задача армии. Поскольку от армии на сегодня не осталось… – он слегка замялся, – почти ничего…

– Короче, нам этот русский траходактель со своей трахучей бригадой нужен живой и невредимый! – заключил Рабинович. – И это ваше мудацкое счастье, что он не псих и хочет по-прежнему делать свою долбаную работу! Потому что, мать-перемать, если бы против чужих выставили вас, трам-тарарам, мне даже страшно представить… (и так далее). Короче, если с Алексом все нормально, мы его должны в жопу поцеловать и не поморщиться!

– Вот именно, – поддакнул заместитель. – Именно это я и хотел сказать.

* * *

– Включить позиционные огни, – приказал Рашен.

«Гордон» и «Тушканчик», бестелесные черные пятна на черном фоне, вдруг превратились в две новогодние елки.

Полицейская эскадра, на экранах которой неожиданно соткались из ничего два корабля, дружно охнула.

– Твою мать! – взвизгнул Рабинович, подпрыгивая в кресле.

– Вице-адмирал Рабинович, ответьте адмиралу Успенскому! – раздалось из динамиков.

– Во подкрались! – восхитился бомбардир полицейского флагмана. – Это ж надо… Ор-р-удия к бо-о-ю!!!

– Мать твою… – сокрушенно пробормотал Рабинович. – Где начальник разведки, мать его?! Как мы их прое…ли, трам-тарарам?!

– Отвечай, Бобби, я тебя вижу! – позвал Рашен.

– Не может он нас видеть!!! – заорал Рабинович. – Почему он нас видит?!! Как это так?!! – от возбуждения он даже ругаться перестал.

– Рабинович, вам привет от тети Хаи! – не унимался Рашен.

Полицейский врезал кулаком по «доске», включая связь.

– Ты меня не видишь! – рявкнул он. – Ну, как я стою, по-твоему, а?

– Ты держишь сферическую оборону, – спокойно ответил Рашен. – Сам висишь чуть левее и выше центра, если смотреть от меня. Здравствуй, Бобби.

– Чтоб тебя! – выдохнул Рабинович. – Привет, Алекс. Как самочувствие?

– Патологии не наблюдается. Ты это хотел узнать?

– Это как раз меня не волнует. Слушай, Алекс, а где твоя бригада?

– По делам улетела.

– Точно улетела? Куда?

Рашен громко рассмеялся.

– Как мне нравится эта очередность вопросов… Бобби, ну почему ты такой мнительный? Нет здесь больше моих кораблей, честное слово.

– Может, я и мнительный, зато до сих пор живой, – ответил Рабинович. – Так куда ты их подевал?

– Я же говорю – по делам улетели. Бобби, тебе лучше не знать, где они. Живее будешь опять-таки.

– Мне лучше знать, мать твою, что мне нужно знать!

За плечом Рабиновича деликатно кашлянул связист.

– Что такое, мать твою? – спросил полицейский.

– Господин вице-адмирал, сэр. Начальник разведки на втором канале.

– Ага! Ну, бля… Алекс, подожди минутку, ладно?

– Нет проблем.

Рабинович переключился на другой канал связи.

– И как это ты умудрился прое…ть два здоровенных корыта? – поинтересовался он, забывая о хороших манерах и сидящем вокруг младшем командном составе.

– Они, наверное, по инерции подошли. Без тяги. Старый пиратский фокус, сэр.

– Так что же ты, мать твою…

– Сэр, мы вообще-то не пиратов ждали, а военных.

– И что? – на полном серьезе удивился Рабинович.

– Соответственным образом и были расположены сканирующие бакены, сэр.

– У тебя что, бля, вонючих бакенов мало? Или, на хер, мозгов?

Начальник разведки обиделся и не ответил.

– Нет, я тебя спрашиваю! – настаивал Рабинович.

– Виноват, сэр!

– Орел ты с голубыми яйцами! – заключил Рабинович и вернулся на внешнюю связь. – Извини, Алекс, – сказал он. – Так на чем мы, блин, остановились?

– Я вот думаю – может, ты ко мне в гости зайдешь?

– А может, ты ко мне?

Рашен на секунду замялся.

– Понимаешь, Боб, – сказал он глубокомысленно. – Не слышно уверенности в твоем голосе. Ты, кажется, еще не решил, что со мной делать.

– Не ссы! – рассмеялся полицейский. – Не трону. Если я тебя арестую, кто тогда с чужими разберется?

– Это ты верно сказал, – одобрил Рашен. – Никто. Хотя бы потому, что в них еще никто не верит. Невыгодно это Совету Директоров.

– Вот именно, мать их за ногу! Так что заходи, Алекс. Имеется спирт.

– Богато живете. У нас только самогон.

– Вот бери и заходи.

– Все равно не пойду.

– Слушай, Алекс, бросай ты эти русские задрочки! Я тебе слово даю – от-пу-щу. На все четыре стороны.

– А что ты потом на Землю доложишь, а? – спросил Рашен проникновенно.

– Скажу, что ты, бля, не пришел, и все тут. Мы тебя ждали, а тебя нету. Пришел один «Гордон», и тот на автопилоте. О! Кстати! Слушай, Алекс, ты на самом деле посиди-ка у себя.

– Да ну? – усмехнулся Рашен.

– Ну да! Я сейчас пошлю на «Гордон» саперов, а ты пока не шевелись. – Рабинович сделал знак своему заместителю, и тот принялся выбивать команды на «доске». – И учти, Алекс, я своим мудакам отдал приказ стрелять. Двинешься с места – так нае…нут, мало не покажется. А если эта хреновина взорвется, пусть тебе же будет хуже.

– Бобби, – сказал Рашен укоризненно. – И не стыдно тебе?

– Я же коп! – ответил Рабинович серьезно. – У меня по определению ни стыда, ни совести.

– Какая жалость, что ты не мой подчиненный, – заметил Рашен. – Я бы тебя… Кстати, от Боровского тебе привет.

– И ему тем же концом по тому же месту! Слушай… – Рабинович вдруг перешел чуть ли не на шепот: – Абрам… Файн вернулся?

– Нет еще.

– И что ты думаешь?

– Думаю, вернется. Наш Абрам неистребим. Ни своими, ни чужими.

На экране полицейского флагмана крошечный белый огонек резво почесал в сторону расцвеченной огнями махины «Гордона».

– Вижу твоих саперов, – сказал Рашен. – Зря ты это, Бобби.

– Почему? – насторожился Рабинович.

– Боюсь, инфаркт у них будет. Задница перед тем, как покинуть корабль, с горя весь его распродал. На бухло обменял все, что можно было оторвать. Только ходовую не тронул и навигационное оборудование.

– Ну, спасибо… – протянул Рабинович. – Алекс, ты действительно ненормальный. Растащить на хер целый мегадестроер и потом цинично в этом признаться… Знаешь, это как-то даже не по-русски.

– Извини, больше не буду.

– И чего вы, русские, такая вороватая нация, а?

– Я, что ли, крал?! – возмутился Рашен.

– Ты командовал, – упрекнул его Рабинович.

– Слушай, мы будем ждать, пока твои саперы взорвутся, или все-таки делом займемся?

– Каким еще, мать твою, делом? По-моему, и так все ясно. Вали отсюда, трам-тарарам, и попутного хера тебе в затылок.

– Прямо сейчас? – судя по голосу, Рашен здорово удивился.

– Немедленно, – разрешил полицейский. – И чтоб глаза мои тебя не видели. Давай, бля, вали отсюда на хер.

– Хороший ты мужик, Роберт, – задумчиво произнес Рашен.

– Какой есть. Ты вот что мне скажи на прощанье. Эти сраные чужие, как ты думаешь, может, их случайно к нам занесло, а? Ну, блин, покрутятся и уйдут.

– Придется мне все-таки зайти к тебе в гости, – сказал Рашен.

– Почему?

– Уж больно тоскливый будет разговор.

– Да ладно, я прикажу своим чудикам уши заткнуть. Эй! Всем негодяям, которые подслушивают! Уши за-ат-кнуть! Раз-два! Это приказ, мать вашу!

В эфире неожиданно раздался легкий шорох.

– Какие дисциплинированные ребята, – похвалил Рашен.

– У меня хорошие копы служат. Грех жаловаться. Ну, говори.

– Боб, ты помнишь казус со «Скайуокером»?

– Бля! Еще бы!

– А ты в курсе, что один человек выжил? Прилетел на аварийном модуле прямо к Земле?

Рабинович почесал в затылке.

– Да как тебе сказать… – пробормотал он. – Не то чтоб, блин, совсем не в курсе… Но без подробностей.

– Тогда держись за кресло. Вместо настоящего человека прилетел клон.

– Твою мать! Откуда знаешь?

– Тетя Хая сказала.

– Ты не знаком с тетей Хаей! – заявил Рабинович тоном прокурора на суде.

– С тетей Хаей из Парижа или с тетей Хаей из Чикаго?

– Чтоб ты сдох! Перестань издеваться, трам-тарарам! Я серьезно, мать твою!

– Я его препарировал.

– Та-ак… – протянул Рабинович. – А сначала, бля, убил.

– Я очень много людей убил, – сказал Рашен сухо. – На Марсе, на Венере, в открытом космосе. Очень много, Бобби.

– Ты не путай, старый хрен, войну с убийством. Ладно, проехали. Где ты его откопал?

– Он несколько лет ходил на одном из моих кораблей. – Рашен не уточнил, что Мейер ходил на «Гордоне», дабы лишний раз впечатлительного Рабиновича не пугать. – И между делом стучал в Адмиралтейство.

– Ни хера себе!

– Вот именно. Очень странная история, Бобби. Понимаешь, он даже под гипнозом уверял, что он настоящий. У него была подсажена ложная память. И сам клон сделан великолепно, от человека не отличишь. Мы его вычислили, потому что нашли доказательства гибели прототипа. А теперь уже знаем совершенно точно. Мой док Эпштейн нашел там какое-то крошечное несоответствие… Не помню, я не специалист, какие-то мелкие отклонения в структуре ДНК. Но если и была у клона своя программа, то где-то на самых задворках мозга. Мы еще не умеем копать так глубоко.

– То есть зачем этот урод у нас ошивался…

– Совершенно непонятно.

– И что мы об этой херне должны подумать, а?

– А вот это к тебе вопрос, – заметил Рашен. – Ты же у нас коп.

– Вот что, – сказал Рабинович твердо. – Он сейчас у тебя? Дай его мне, а? У меня все-таки судебно-медицинская экспертиза.

– Надо подумать. А то напополам?

– Тебе-то он на кой хер сдался теперь?

– Доказательства!

– Ах да! Ты же собираешься всему миру объяснить, какой ты хороший русский…

– Я что-то не то сказал? – насторожился Рашен.

– Да нет… Эх, чтоб меня! Ну-ка, ты вот что… Отпили от этого урода кусок поаппетитнее, а я за ним сам приеду. Где-то, бля, через полчасика.

– А как же саперы? – ехидно спросил Рашен.

– Зае…л, – ответил Рабинович и отключился.

* * *

Когда вице-адмирал Рабинович, навьюченный кофром с деталями организма капитана Мейера, покинул борт «Тушканчика», к Рашену зашел старпом.

– Он самогонку взял? – деловито спросил Боровский.

– Нет, – помотал головой Рашен, задумчиво разглядывая свои ногти.

– Тогда отдайте, – потребовал Боровский. – Я тут, пока суд да дело, с его ребятами договорился насчет батарей к «маузерам». А то у нас некомплект. Сто десять стволов рабочие, а еще десяток заряд не держит.

– На! – сказал Рашен брезгливо, пинком выдвигая канистру из-под стола.

– Спасибо.

Боровский исчез за дверью, с кем-то там переговорил и тут же вернулся.

– А еще говорят, что копы взяток не берут, – заметил он.

– Это хорошие копы, – хмуро сказал Рашен. – Они нам помочь хотят.

– Ага, как же. Конечно, это совершенно не мое дело…

– Зае…л.

– Фу, патрон! Всего-то полчаса с Бобби поговорили и уже выражаетесь, как потомственный Рабинович.

– Извини, вырвалось. Но ты меня этой своей присказкой достал. А у Бобби действительно тяжелый случай. Я еще с училища помню – минуту с ним поболтаешь, а потом матюки так из тебя и сыплются. И с чего он такой?

– На улице вырос, – объяснил Боровский. – Вы это, драйвер… Типа не обольщайтесь. Не помочь они нам хотят. Они группой F свою задницу от чужих прикрывают.

– Это точно, – вздохнул Рашен. – И знаешь, Жан-Поль, я из разговора с Бобби вынес одну вещь. Он на самом деле чужих боится. До ужаса боится. Он на все готов, лишь бы его кто-нибудь от них защитил.

– Они, может, еще и не придут…

– А он уже готов. Большая редкость в наши дни, чтобы кто-то воспринимал чужих настолько всерьез. Кто их сейчас боится? Тот, у кого достаточно информации, чтобы в их существование поверить. Армейская разведка, да и то не вся. Ну, мы с тобой. А больше ведь никто. И вдруг – целый вице-адмирал полицейских сил! Командир единственной полноценной эскадры в их ведомстве. Интересно, а, Жан-Поль?

– Интересно, – кивнул Боровский, присаживаясь на край стола. – Так что он вам сказал? Так и сказал, что боится?

– Нет. Как раз этого он не говорил.

– А чего же ему надо?

– Ему надо, чтобы мы пошли на Землю и устроили там государственный переворот.

– Чего-о? – изумился Боровский.

– Понимаю твою реакцию, – улыбнулся Рашен. – Она ничем не отличается от моей.

– Ни хрена себе – полицейский! – высказался старпом.

– Очень даже полицейский. Наш Бобби, оказывается, человек с идеями. Ему опостылел народный капитализм. Он считает, что на самом деле это диктатура. И знаешь, в чем-то он прав. Когда вся планета становится одной большой холдинговой компанией…

– Если бы меня спросили… – привычно начал Боровский, поймал укоризненный взгляд Рашена и перешел к сути. – Я, может, и безыдейный тип, но мне тоже кажется, что Бобби прав.

– Н-да? – хмыкнул Рашен, задумчиво кривя бровь.

– Там же все делается не для блага народа, а для блага компаний. Почему мы воевали с колониями? Это фирмы защищали сырьевую базу. И какую! Сперматозоиды и яйцеклетки! Казалось бы – отпусти красножопых на волю и покупай у них материал, сколько влезет. Ан нет, все хотят даром! Задарма людей побольше наплодить, чтобы было кому на них горбатиться! А система кредитования? Каждый от рождения уже по уши в долгах! Хотя его-то уверяют, что это ему только на пользу… Вы сами подумайте! Нехорошо у нас на Земле. Во всяком случае, мне так кажется.

– А кому так не кажется? – спросил Рашен.

– Тем, кто доволен. И тем, кому наплевать. Ну, и дуракам еще.

– Это восемьдесят процентов землян, Жан-Поль. Если не девяносто.

– Сейчас меньше, драйвер. Гораздо меньше. Очень многие задаются вопросом, почему это Венера и Марс решили не копировать земную схему, а провозгласили республики.

– Куцые у них республики. Недалеко от нас ушли.

– Ну, шеф, им пока что жрать особо нечего. Тут поневоле задумаешься, какое правление самое рациональное. Но в принципе… Рано или поздно там будет настоящая демократия. А что касается землян, так нужно просто как следует покопаться в Сети. И все станет ясно насчет их мнения. Шеф, мы же военные! Мы живем в своем крошечном мирке, отгородившись ото всех, и чем больше нас пинают, тем плотнее мы закрываем ворота. Мы просто ничего толком не знаем о нормальной жизни!

– Ты думаешь, что там, внизу, нормальная жизнь? – спросил Рашен. – Сомневаюсь. Если там все ОК, откуда такой громадный конкурс в десант?..

– Вот именно! – воскликнул Боровский.

Рашен тяжело вздохнул.

– Не по душе мне все это, – признался он. – Ох не по душе.

– Это оттого, что вы русский, драйвер. Вам положено.

– Что мне положено, ты, антрополог хренов?!

– Ого, какие слова! Вам положено, чтобы все на свете было не по душе, вот что вам положено.

Рашен задрал глаза к потолку и медленно пробормотал себе под нос какие-то русские слова.

– И нечего ругаться, – сказал Боровский примирительно. – Может, выпить принести? Я знаю, у вас, у русских, серьезные решения только со стаканом принимаются.

Рашен покосился на старпома и агрессивно выпятил челюсть.

– Ты меня разозлить хочешь, да? – спросил он.

– Очень, – честно сказал Боровский. – Шеф, как я рад, что Бобби начал этот разговор!

– Скорее, этот еврейский заговор. Чего тебе надо, Жан-Поль? Чтобы группа F огнем и мечом привела человечество к счастью?

– Очень даже может быть.

– Твой Рабинович пообещал нам месяц.

– Почему это он «мой» Рабинович? Он такой же мой, как и ваш. Что значит – пообещал месяц?

– Если группа F не добьется реабилитации мирным путем и нам придется доказывать свою правоту силой, Бобби целый месяц будет ползти от Пояса к Земле. Если увидит, что наша берет, еще притормозит. А если… Ну, ты понял. В этом случае все равно у нас будет месяц, и мы сможем уйти на Венеру.

– А сыграть на нашей стороне?

– Это для него слишком. И потом, он в любой ситуации намерен беречь силы. Если нас разобьют, драться с чужими будет он.

– Хороший коп, – признал Боровский.

– А я что говорю? Конечно, хороший. Только ругается через два слова на третье.

– Ну, мы им дадим копоти! – воинственно заявил Боровский. – Уж за месяц-то…

– Я не уверен, что мне этого хочется, – сказал Рашен.

– Вам захочется, – пообещал Боровский. – Вы, главное, почаще думайте о том, что у вас на родине диктатура олигархического капитализма.

– У меня на родине одни развалины, Жан-Поль, – сказал Рашен, и в голосе его вдруг зазвенела тоска. – От моей родины остался только пепел. Мы заслонили вас собой, и нас больше нет.

– А как же Франция? – напомнил Боровский. – Вы же коренной парижанин, шеф. А Канада, а наш Ванкувер? Да ну вас, честное слово…

– Да, Ванкувер… – вздохнул Рашен. – Сколько там зелени, помнишь? Фантастика. А я, между прочим, видел однажды настоящего дикого оленя. Ездил с семьей на экскурсию. Игорю было лет пять, Оля… Тьфу!

– Вы ведь так с ней и не поженились? – осторожно спросил Боровский.

– Я же военный астронавт, – сказал Рашен горько. – Сегодня мужик, а завтра труп. В порыве любви она на многое была готова, тем более что в кои-то веки встретились два совершенно здоровых русских человека. А потом оказалось, что рожать от меня она хочет, а замуж – ни в какую. Знаешь, в общем-то, я был не против. Я ее понимал. Нормальные условия для воспитания ребенка, чтобы деньги, чтобы отец всегда рядом… Только вот Игорю достался чересчур богатый отчим. Вырастил взбалмошного капризного мальчишку.

– Это вы ему простить не можете, что от вас отрекся, – сказал Боровский. – А знаете, почему он так поступил? Я скажу. Ему, как и многим, очень не нравятся порядки на Земле. На Земле, которая убивает тысячи колонистов только за то, что они хотят жить по справедливости.

– Ишь ты, как завернул! – восхитился Рашен.

– По-моему, убедительно, – скромно заметил Боровский.

– Mudak ты, Жан-Поль, – сказал Рашен.

– Сами вы мудак.

– Ты неправильно переводишь. Русский mudak и английский мудак – совсем разные вещи. По смыслу близко, а интонация другая. То, что ты сказал, по-русски будет hui. Это всего-навсего член, причем в очень грубом варианте. А mudak… – Рашен мечтательно закатил глаза. – Хороший был у нас язык, Жан-Поль. Глубокий. Был, да сплыл.

– Не нравится мне ваше настроение, драйвер.

– Мне тоже, Жан-Поль.

– Неужели вам не надоело плясать под чью-то дудку? Неужели, если мы придем на Землю и нас там реабилитируют, вы им все простите? Эту жуткую подставу, что – простите?!

Рашен сделал неопределенное движение глазами.

– Какой-то сраный Рабинович его пожалел, а он уже счастлив! – заявил Боровский в пространство. – И всех уже простил!

– Был у нас такой писатель – Лео Толстоу, – сказал Рашен. – Я, правда, его не читал, но читал о нем. Этот деятель так отчаянно пропагандировал христианское всепрощение, что ему запретили в церковь ходить. В итоге он проиграл свою войну и помер совершенно один, старый и больной.

– Это вы к чему? – не понял Боровский.

– К тому, что сейчас об общественном благе печется Совет Директоров. И если объявится кто-то, кто болеет за общество еще сильнее, его с Земли вышибут. Ты хочешь помирать в одиночестве, Жан-Поль?

– Я, – сказал Боровский гордо, – никогда не помру в одиночестве.

– Еще бы! – усмехнулся Рашен. – Вас, евреев, как тараканов.

– Да идите вы! Я не об этом…

– Знаю, Жан-Поль, – сказал Рашен очень мягко. – Я просто хотел сказать, что, если мы ввяжемся в войну, у нас не будет права на проигрыш. Группа F все еще очень сильна. Война с нами подорвет земную экономику. Независимо от того, кто победит, мы или Совет Директоров, там, внизу, развалится все. И при нынешнем общественном устройстве Земля просто не выживет. А если выиграем мы – что мы будем делать, Жан-Поль? Мы обязаны будем предложить людям пути выхода из кризиса. Обязаны будем все разрушенное перестроить по-новому. Мы взвалим на свои плечи руководство огромным миром. Но куда мы его поведем? Есть у тебя позитивные идеи на этот счет? Экономическая программа? Политические лозунги? Идеологическая база?

– У меня есть очень большое желание сделать людей свободными от монополий. И нечего вешать мне лапшу на уши. На хрена нам лозунги? Народ сам разберется.

– Народ сам не может ничего, – отрезал Рашен. – Его за последние сто лет до такой степени развратили, что он теперь может только жрать и трахаться. За него же все решают! Абсолютно все! Ни о чем не надо думать! Я как-то прикинул – отчего это в космосе так много толковых и сообразительных людей. Знаешь отчего? Здесь нужно тренировать мозг, если хочешь остаться в живых. А на Земле это уже ни к чему.

– Так заставьте их! – крикнул Боровский. – Вы сами говорили – от войны там все развалится! Тогда им придется думать, чтобы выжить!

– Честно говоря, я в них не верю, – сказал Рашен. – Не потянут они. Мозг у них давно уже атрофировался.

– Вы их просто мало знаете, шеф.

– Ты их, что ли, хорошо знаешь?

– Ну… Все-таки нас, евреев, как тараканов. У меня большой круг общения.

– И что?

– Да говорю я вам – справятся они!

– Ох, мама! Слушай, Жан-Поль, ну что ты меня, усталого старика, все на подвиги склоняешь?

– А вам что, драйвер, – спросил Боровский, неприязненно морщась, – вдруг понадобился для подвига серьезный повод?

– То есть?

– Сколько вас помню, вы о себе меньше всего думали. В основном для других старались.

– Ну, это ты загнул.

– А как вы с экипажами работали? Да ребята молятся на вас! Вы же их настоящими людьми сделали!

– Молиться вредно, – заметил Рашен. – От этого становишься инфантильным. А насчет экипажей ты не прав. Хороший экипаж – залог выживания корабля в бою.

– Это вы себя убеждаете! – рассмеялся Боровский. – Врете и сами не понимаете, как врете! Я-то вижу! Я ведь не слепой…

– Ты страшно наглый, коммандер Боровский. Нести какую-то чушь перед целым адмиралом…

– Слушайте, вы, – сказал Боровский, подаваясь к Рашену вплотную, – целый адмирал! Совет Директоров подставил вас для того, чтобы сместить. Они Дядю Гуннара загнали в отставку без малейших проблем. А вас, всего-то командира бригады, вынуждены были подставлять. Потому что у вас репутация. У вас реноме. Земля считает, что вы рыцарь. И я уверен – она пойдет за вами, если вы будете тверды. Все, я сказал. Разрешите идти?

Некоторое время Рашен молча жевал губу.

– Знаешь, кто предложил дать боевым кораблям имена литературных героев? Не настоящих героев, а придуманных? – спросил он наконец.

– Какой-то умный еврей. Я забыл фамилию, это же было сто лет назад.

– Ты понимаешь, зачем это было сделано?

– Конечно. Чтобы подтвердить отказ Земли от своего прошлого. Забыть все дурное, что осталось позади. Религии мы стерли, потому что из-за них была Заваруха, и была Полночь. А из литературы выжила только фантастика, потому что все остальные книги несли в себе боль и ненависть. Я согласен с этой идеей, драйвер. Недаром мы и через сто лет так живем.

– Неправильно живем, как ты сам заметил.

– Вы меня не сбивайте, шеф. Я, например, горжусь тем, что наш «Тушканчик» на самом деле – «Пол Атридес».

– Пол Атридес установил во Вселенной мир. Но для этого ему пришлось сначала развязать войну, которая уничтожила десять миллиардов человек. Он был потомственный аристократ, король, и для него это было нормально. А для нас…

– Мы военные, шеф. Так что для нас это тоже нормально.

– Да ни хрена это не нормально!!! – взорвался Рашен. – Не хочу я больше воевать!

– А придется, – сказал Боровский. – Начнем со своих, а кончим чужими. Иначе никак не получится. Снимите розовые очки, драйвер. Когда мы придем к Земле, нас ждет бой. Не простит нас Совет Директоров. И в чужую угрозу он не поверит. Будет драка. И нужно будет победить.

Рашен молча уронил голову на грудь.

– Так я пошел? – спросил Боровский, вставая со стола.

– Выпить принеси, – сказал Рашен очень тихо. – Пожалуйста.

* * *

Средний боевой корабль серии 100 «Пол Атридес» был на полпути к Земле, когда прямо у него перед носом возникла совершенно не похожая на звездолет блестящая кривая штуковина. Не сообрази Рашен, что это, «Тушканчик» протаранил бы сие загадочное явление в момент. Одно дело рассматривать чужака на картинке, и совсем другое – когда он вдруг появляется у тебя на обзорном экране. В первую очередь ты не веришь в реальность происходящего. Когда впереди серебристо замерцало и среди тусклых сполохов нарисовался чужак, Ива, сидевшая за пультом навигатора, первым делом потянулась к лицу протереть глаза. Немного странная реакция для ведущего корабль под солидным ускорением опытного военного астронавта, у которого застегнута усилительная маска.

Да и остальные, кто был в тот момент в ходовой рубке, до того обалдели, что толку от них оказалось чуть.

А до удара носом было секунд тридцать. По космическим меркам все равно что ноль. Уйти от столкновения никаких шансов. «Тушканчик» хоть и числился в реестре Адмиралтейства «средним боевым планетолетом», но все равно был для таких резких маневров чересчур здоров. Вздумай Ива повернуть, круизер принял бы чужого бортом, где-то в миделе, как раз напротив основных помещений рабочей зоны. Про такие удары говорят: «Ну-ка, замени корабль». Впрочем, тупой нос круизера на таранные атаки тоже не был рассчитан. Колотиться о врага мордой не так опасно для экипажа, как боком, но с выхлопными отверстиями носовых батарей можно проститься.

В момент контакта «Тушканчик» шел неподалеку от секретного информационного бакена группы F. Чтобы попасть к нему, понадобился небольшой крюк, но этот маршрут заказал Боровский. Дотошный старпом вспомнил, что бакену пора делать наружный осмотр, и уговорил Рашена немного изменить курс. Рашен, который после беседы с Рабиновичем все еще пребывал в меланхолии, разрешил. Похоже, он рад был теперь любой задержке в пути. Так что «Тушканчик» слегка забрал влево, прошел вплотную от бакена, и Боровский как раз, удовлетворенно хмыкая, разглядывал его в сканер-телескоп, когда приключение началось.

Рашен сидел на обычном своем месте, чуть позади и выше старшего навигатора, когда взвыла сирена, предупреждающая об опасном сближении с посторонним объектом. С этого момента время в ходовой рубке спрессовалось, и все, что произошло дальше, заняло меньше чем полминуты. Никто в рубке, принимая решения, не раздумывал. Астронавты просто спасали корабль.

Это было совершенно не похоже на космический бой. А вот на дружный жест отчаяния тянуло вполне.

Услышав сирену, адмирал встрепенулся, поднял глаза на обзорный экран и заорал:

– Фо-о-окс!!!

Самая правильная команда, если не уверен, что твои орудия готовы к стрельбе. Впрочем, Рашен и так знал, что накопители сейчас пусты. Он просто надеялся, что бомбардир что-нибудь придумает.

Таращившийся на чужого круглыми глазами Фокс очнулся и взвыл:

– Не-е-ет!!!

Головной лазер «Тушканчика» выводился на режим около двадцати секунд. Как раз к тому моменту, когда нос круизера воткнется в чужого. А бить с нулевой дистанции по загадочному судну, характеристики которого неизвестны, представлялось Фоксу не лучшей идеей. Чужой мог от попадания рвануть похлеще китайской водородной бомбы над Нью-Йорком.

И тогда Рашен крикнул:

– Кенди! Сжечь его!!!

Ива, не раздумывая, воткнула пальцы в «доску». Заткнутые навигатором кормовые отражатели мгновенно погасли. Круизер натужно взвыл, оттолкнулся от пустоты боковым выхлопом с носа, тяжко содрогнулся и яростно пнул космос в противоположную сторону с кормы. Теоретически подобный маневр был возможен. Но выяснить на практике, хватит ли у маневровых двигателей упора для этаких фокусов, до сих пор никто не решался. Во-первых, незачем было, во-вторых, уж больно жалко корабли.

Упора хватило. Более того, бессовестно вздрюченный «Тушканчик» не пошел винтом и не закувыркался. Он просто встал на уши, как его и просили. На полном ходу круизер перевернулся задом наперед. И снова врубил полный.

И будто с размаху ударился о стену.

Над головой Рашена пронеслось чье-то тело и с треском впаялось в обзорный экран. Это не пристегнутого в нарушение инструкции связиста вышибло из кресла.

У Рашена потемнело в глазах, и он судорожно зажмурился. Оптика уже переключилась на кормовые объективы, но все равно четко по центру экрана красовался распластанный астронавт, заслоняя чужого, который сейчас оказался прямо в сердце маленького солнца.

«Тушканчик» летел кормой вперед, и в недрах круизера с треском сыпались переборки. Их сломало еще первым ударом двигателей, а сейчас они уже просто разлетались в клочья.

Рашен с закрытыми глазами мучительно подсчитывал, сколько людей внутри корабля находилось к моменту кувырка в свободном движении.

В наушниках стоял многоголосый крик боли.

Ива резко убрала тягу. Ошпаренный чужак уже проскочил точку наивысшей температуры выхлопа, а энергия нужна была Фоксу, чтобы добить гада из кормовых батарей.

Внутренности «Тушканчика» еще раз тряхнуло, и на миг людям показалось, будто они валятся на пол. Но мгновенная невесомость тут же прошла – включились гироскопы рабочей зоны, раскручивая ее до земной силы тяжести.

Пострадавший связист отлепился от экрана, рухнул на пол, и стало особенно хорошо видно, как буквально в двух шагах прямо по курсу плавится чужой. Его корпус расползался, как масло на сковородке. Одной секунды в пламени выхлопа хватило загадочному и страшному чужаку, чтобы превратиться в студень. Не так уж он оказался крут.

Фокс выстрелил. «Тушканчик» опять дернулся, и Рашен с надеждой подумал, что этот рывок на сегодня последний. Четыре кормовые батареи дали залп, и четыре огненных шара размазались по корпусу чужого. Электроника услужливо подрисовала на обзорном экране невидимые в безвоздушном пространстве лучи, и рядом с каждым – «100/100/100». Полная мощность лазера на выходе, сто процентов вероятности поражения, сто процентов мощности реализовано на поверхности цели.

– Ого! – сказал Фокс.

Чужого не разорвало на куски, он не взорвался и не рассыпался в пыль, как это случалось при стрельбе по кораблям жителей Солнечной. Чужого просто раздавило. В местах попаданий расползлись вмятины, будто чужака стукнули туда огромной кувалдой, и его размякший корпус вдруг неожиданным образом вывернулся наизнанку. Вместо красивой и жутковатой в своей чужеродности серебристой загогулины на экране теперь был серый оплавленный комок непонятно чего.

Еще чужого отбросило с курса. Фокс ударил его под небольшим углом, насколько это было возможно при стрельбе почти в упор, и останки противника сейчас медленно проплывали в сотне метров от борта «Тушканчика».

– А небольшой, – сказал Рашен в наступившей тишине. – Примерно как наш дестроер.

Рядом скрежетнуло – Боровский расстегнул маску. Рашен вспомнил, что теперь это можно сделать, и тоже потянулся к замкам на шее.

– Двадцать пять секунд на все про все, – сказал Боровский и хрипло закашлялся.

– Ты живой? – спросил Рашен, усиленно массируя лицо. – Посчитай тогда потери в свободной вахте. Думаю, человек двадцать мы сегодня поломали. Да и в отдыхающей у нас тоже не все по койкам лежат… А из тех, кто лежит, не все пристегиваются.

– Теперь будут, – пообещал Боровский, с трудом выдирая себя из кресла. – Жизнь научит. Слушай, откуда он взялся, а?

– Это нуль-Т, – сказала Ива. – Он возник ниоткуда.

– А может, он просто маскировку выключил, – предположил Фокс, вытаскивая из карманов сигару и зажигалку.

– Нет, Майк, я же все-таки навигатор. Я видела. – Ива посмотрела на монитор диагностики и взялась за свою контактную доску.

– Кенди! – позвал Рашен. – Не надо, милая. Не переворачивай нас обратно… Давай сначала посмотрим, все ли на месте. Не верь диагностике, могло кабели порвать. Отдыхайте пока, ребята.

Толстые щеки Фокса были все в мелких красных точечках – от перегрузки выдавило кровь. У Ивы на скулах медленно вспухали синяки.

– Доктор Эпштейн, – сказал Рашен в микрофон. – Ты цел, док?

– Несмотря на ваши усилия, патрон. Что это было?

– Экстренное торможение переворотом. А как Линда?

– В порядке.

– Тогда отправь ее по кораблю оказывать неотложную помощь, а сам быстренько ко мне в ходовую. У нас тут, похоже, труп.

– Я думаю, не только у вас, патрон.

– Этот главный. Он тут у меня все захламляет. Не сможешь починить, так хоть унеси. И вот что, возьми у Жан-Поля ребят из дежурной вахты себе в помощь. Они как раз сейчас потери будут считать. Пусть для тебя перетаскивают, кого надо.

– Да, сэр.

Ива отстегнулась, встала и подошла к телу, лежащему на полу неподвижно. Прозрачные «глаза» маски оказались красны от крови, залившей их изнутри. Связист был хороший парень и толковый астронавт. Но он сам накликал беду. На вахте пристегиваться нужно. Если выживет, Рашен с него три шкуры спустит и прогонит вниз. Навсегда.

– Надеюсь, ты не переживаешь, Кенди? – спросил Рашен, играя контактами «доски» и вглядываясь в показания диагностической системы.

– Надеюсь, я не убила никого, о ком буду плакать, – честно сказала Ива. Запнулась и повернулась к адмиралу. На лице ее отразился с трудом сдерживаемый ужас.

– Беги, – сказал Рашен. – Беги, девочка.

И она побежала.

* * *

Ива нашла Вернера только через двадцать минут. Эндрю сидел на полу боевой рубки и, злобно рыча что-то себе под нос, ковырялся в большой куче микросхем. Рядом понуро стояли двое техников, один с забинтованной головой, другой с рукой на перевязи. У самого Эндрю на лбу красовалась здоровая ссадина, наспех залитая клеем. И одет он был вместо спецкостюма в легкую рабочую форму.

Ива влетела в рубку с такой скоростью, что Эндрю даже головы повернуть не успел.

– Энди! – крикнула Ива, падая на колени и бросаясь ему на шею. – Живой! Милый! Любимый мой! – Она обняла немного опешившего Вернера так крепко, будто собиралась задушить, и с наслаждением зарыдала.

– Шеф, мы пошли, – сказал техник с забинтованной головой, подхватил с пола инструментальную сумку и, увлекая за собой товарища, выскочил за дверь.

Ива плакала. Эндрю гладил ее по волосам и шептал на ухо ничего не значащие ласковые слова. Экран боевой рубки показывал удаляющегося чужого, вернее – то немногое, что от него осталось.

– Жалость какая, – пробормотал Эндрю, глядя одним глазом на экран. – Даже не сходишь посмотреть, как чужие живут. Интересно, сколько там у них сейчас рентген. И сколько градусов. Ива, солнышко, ты же всех нас спасла. Ну что ты плачешь?

– Это я от радости, – прохлюпала Ива. Эндрю покопался в кармане и достал ей салфетку. – Спасибо… Я так испугалась. Ты же никогда на месте не сидишь, все время ползаешь где-то… Я подумала – а вдруг тебя?..

– Родная… Ты не беспокойся. Когда тяга, я всегда пристегнут. С чем бы ни работал, прямо к этому и пристегнут.

– А лбом ударился все-таки. Дай посмотреть.

– Да ничего, просто ссадина. Усилитель треснул, разорвал подкладку. Бывает.

– Тебя не подташнивает? – деловито спросила Ива, утирая слезы. Вид у нее был уже не испуганный, а скорее озабоченный. – Голова не кружится?

– Нет, – соврал Эндрю, глядя на Иву в полном умилении. С ним еще ни одна женщина так заботливо не разговаривала. Если не считать матери, конечно. Но мать, как правило, еще и злилась на ребенка за то, что он причинил себе вред. А Ива просто беспокоилась о его здоровье, совершенно искренне. – Видишь, меня уже Эпштейн обработал, – еще раз соврал Эндрю, тыча пальцем себе в лоб.

– Я его потом спрошу, – пообещала Ива. – И не надейся, что забуду. Представляю, какой это был удар, если ты разбил налобный щиток. Еще могу представить, что осталось от прибора, об который ты бился. – Она вдруг улыбнулась. Ей тоже приходилось по долгу службы врезаться головой в различные жесткие предметы. Стоимость некоторых из них у Ивы даже вычли из жалованья.

– Да я промазал. В стену попал, – в третий раз соврал Эндрю. На самом деле он расколотил лбом бронированное стекло монитора здесь, в боевой рубке. Но монитор уже стоял новый, и доказать ничего было нельзя. А по виду микросхем, которые валялись под ногами, трудно было понять, куда именно он въехал коленом. Панель комбайна управления огнем Эндрю тоже успел поменять. Но что творилось сейчас под этой панелью… Если бы Фоксу пришлось стрелять из боевой рубки, а не из ходовой, у него могло бы возникнуть серьезное затруднение, известное на флоте под кодовым названием «облом системы».

Причем наметки этого самого «облома» Эндрю и заметил в тот момент, когда «Тушканчик» напоролся на чужого. Обрадовался, что возможная неприятность обнаружена вовремя и на данной стадии легко устранима. Немного ослабил ремни, чтобы дотянуться до нужного контакта. Тут судно крутануло, и система управления огнем была обломана механически путем ударения об нее лейтенанта Вернера.

– Чужой пришел на нуль-Т? – спросил Эндрю, переводя разговор в другую плоскость.

– Угу, – кивнула Ива. – И по-моему, это у него слабое место. Я бы успела отскочить. В смысле – земной корабль успел бы. А этот дурак вообще не шевелился. Наверное, он сразу после выхода в обычное пространство двигаться не может. Хорошо, конечно, что он маленький был. Раза в три меньше, чем те, которых видел Файн.

– Ты чудо, – сказал Эндрю. – Ты герой. Можешь крутить на «парадке» дырку под Звезду.

– Не-а. За что? Крест дадут в лучшем случае… Интересно, кто. Некому ведь больше давать. Мы же сейчас вне закона.

– А Рашен своей властью. У него бланков наградных должен быть полный сейф. А когда все наладится, Адмиралтейство утвердит.

– Энди, милый, – сказала Ива очень серьезным тоном. – Проснись. Ничего уже не наладится. Вообще. Никогда.

– Почему? – удивился Эндрю. – Кто это тебе сказал? Паникер Боровский?

– Ты подумай головой. Вот этой умной, любимой моей головой… – Ива осторожно поцеловала Эндрю в лоб. Задумчиво облизнула губу. И вдруг схватила Вернера за шиворот и принялась трясти.

– Ой! – воскликнул Эндрю. – Не так резко! Солнышко, за что?

– Тьфу! – Ива поняла, что делает не совсем то, что положено вытворять с человеком, у которого сотрясение мозга. – Вставай! Если можешь… Погоди, дай помогу. Ну? Руку!

– Да что такое?! – притворно возмутился Эндрю, но руку Ивы все-таки принял. Встал и заметно пошатнулся.

– К Эпштейну! – приказала Ива, обхватывая Эндрю за талию. – Не бегом, но очень быстро. Пошли! Ты чем голову заклеил, врунишка? Ну как тебе не стыдно, а?!

– Интересно, откуда девушка знает вкус силиконового герметика? – спросил Эндрю окружающее пространство, осторожно переставляя ноги. Мало того, что у него кружилась голова, так он еще и слегка хромал. – Что-то я о таких извращениях еще не слышал.

– Я знаю вкус медицинского клея, дурак! – сказала Ива в сердцах.

– А его где лизала? – поинтересовался Эндрю невинным тоном.

– Мордой билась, – объяснила Ива грубо, но по существу. – Зашивать времени не было, плеснули клея, чтоб губа не висела. Я когда очнулась, у меня полный рот этой дряни был.

Из бокового прохода им навстречу появились давешние техники. Головы оказались забинтованы уже у обоих.

– Кретины!!! – рявкнула Ива на них. – Уроды!

– Виноват, мэм? – спросил тот, у которого руки остались целы. Он опять, как и в боевой рубке, тащил за собой второго за здоровую конечность. Этот на злобную реплику старшего по званию никак не отреагировал. Похоже, его серьезно мутило.

Ива вознамерилась объяснить, почему техники кретины и уроды, но Эндрю ее перебил.

– Закончите там, – сказал он. – Сейчас же.

– Да, сэр! – кивнул дееспособный техник и быстро уволок индифферентного коллегу подальше от разъяренной женщины-навигатора.

– Тактические характеристики, – объяснил Эндрю. – Не имеем права. Должны. Полностью восстановить, – речь его вдруг стала прерывистой и затрудненной. Видимо, пока он был занят своим делом, у него хватало сил держаться. А теперь силы кончились.

– Иди, – сказала Ива, внутренне содрогаясь. – Не останавливайся.

– Даже если резерв в порядке. Ребята обязаны. Дать все двести процентов. Бедные ребята. Как их побило, – бормотал Эндрю. – Слушай. Может, отдохнем? Секунду… – и начал валиться на пол. Ива поймала его и осторожно уложила. Почувствовала, как дрожат губы, и этот признак надвигающейся истерики заставил ее действовать. Подбородком она нажала рычажок на воротнике.

– Эпштейн! – закричала Ива в микрофон, с беспомощным ужасом глядя в закатившиеся глаза Эндрю. – Эпштейн! Док! Отзовись! Да отзовись же, чтоб ты сдох!!!

* * *

Через сутки чужой превратился в крошечную точку на кормовом сегменте обзорного экрана. Положение останков чужака на всякий случай обозначал специальный маркер. Ива и Фокс то и дело на него озирались. Слишком уж много неприятностей принес «Тушканчику» этот красный треугольничек с быстро увеличивающимся числом метров сверху.

«И чего эта тварь болталась возле нашего бакена?» – спрашивал Фокс всех, кто заходил в рубку.

Ответы разнились от «вынюхивала что-то, сука» до «надо было ей, вот и болталась».

Сам корабль не особенно пострадал. Ходовая и боевая части работали просто идеально (учиненные Вернером разрушения его команда устранила так быстро, что никто и не заметил). Рассыпалось несколько внутренних перегородок на жилой палубе и треснула в двух местах переборка, отделяющая реакторный отсек. Самопроизвольно отстрелился и улетел так резво, что уже не поймаешь, аварийный модуль резервного командного поста. На складах побился слабо закрепленный груз. Но в целом ни одна из этих проблем ущерба боеспособности не нанесла.

Зато прорвало трубы регенерационной системы. И не где-нибудь, а в нежно любимой экипажем зоне отдыха. И пока дежурная вахта суетилась, подбирая раненых и пересчитывая живых, дерьмо успело заполнить до краев бассейн, затопить прилегающие душевые и так уделать кают-компанию, словно в ней резвился ассенизационный обоз.

Разъяренный Боровский объявил авральные работы и загнал на приборку столько народу, сколько удалось поймать. От старпома прятались по всем углам, и это приключение слегка разрядило обстановку на корабле.

Потому что трупов оказалось, как и предполагал Рашен, достаточно. Восемнадцать. И еще десяток человек с серьезными переломами и тяжелым сотрясением мозга. И еще пятнадцать с мелкими повреждениями. В их число попал и Вернер, которого док накачал лекарствами и отправил спать.

В прозрачном саркофаге медлаборатории лежал нарушивший технику безопасности связист. Все его тело превратилось в один громадный синяк, лицу требовалась дорогая пластика, но лейтенант был жив. Ввиду чего Боровский заочно влепил ему тридцать суток ареста с отсрочкой исполнения и лишил премиальных за год.

Иву утешали всем экипажем. Разве что Линда не сказала ей ни слова, только заглянула в глаза и крепко пожала руку. А все остальные хором уверяли, что она молодец и действовала правильно. Общественное мнение как-то вообще не учитывало, что смертельный номер с кувырком Ива не сама выдумала, а просто идеально выполнила приказ. Но поблагодарить кого-то людям было необходимо, а истинный виновник торжества, Рашен, во-первых, оказался труднодосягаем, а во-вторых, не выглядел особенно расстроенным из-за потерь. Он скорее выглядел злым. Адмирал лично разобрал каждый случай, когда травму получил человек, которому на момент кувырка полагалось быть пристегнутым хоть к чему-нибудь. Самих людей – тех, кто по состоянию здоровья мог его выслушать, – он не особенно ругал. Зато в пух и прах разнес их командиров. А явившегося с повинной головой Боровского, формально отвечающего за соблюдение техники безопасности на всем корабле, вообще не тронул. Едва старпом приблизился к нему на два шага, Рашен сморщил нос и сказал:

– Фу! Иди отсюда! Топай обратно говно черпать!

– Да мы уж вычерпали, – печально сообщил Боровский, принюхиваясь. – Мы теперь все чистим и дезинфицируем.

– Себя потом не забудь продезинфицировать… Спаситель человечества.

Спаситель человечества вздохнул и ушел вымещать злобу на младших по званию. А Рашен связался с библиотекой и принялся искать в ее куцем собрании хоть что-то, что могло бы рассказать ему, как люди жили раньше, не употребляя эпитетов «деструктивные тенденции» и «преступная недальновидность». Однако вся история была сто лет назад в очередной раз переписана заново, и ничего ободряющего о прошлых веках Рашену найти не удалось. Выходило, что хотя человечество и докатилось до Заварухи по собственной глупости, но выводов не сделало, и только ядерная зима Полуночи заставила людей поумнеть. Согласно учебникам волны религиозного и расового противостояния накатывали одна за другой в течение всех четырех веков атомной эры. Остановить насилие смогли два фактора, и оба человеческие. Установление «народного капитализма» на всей обитаемой территории Земли – раз, и решительный отказ от всех постулатов традиционной культуры – два.

Фактор первый вытекал из самой Полуночи – с ядерной зимой не поспоришь, нужно было как-то сплотить людей, чтобы выживать. Это сделали через объединение капиталов. Второй фактор тоже имел место не от хорошей жизни. Глобальная катастрофа разразилась на религиозно-этнической почве, и залогом того, что она не повторится, могло стать только насильственное стирание граней между культурами уцелевших наций. Сгоревшие книгохранилища и потерянные из-за электромагнитных всплесков файлы весьма этому способствовали. На израненной Земле осталось совсем мало литературы во всех ее проявлениях, и отфильтровать ее по качественным признакам оказалось довольно легко. А в самой идее единого общества не было ничего особенно нового. Она только ждала условий, когда ее претворят в жизнь. Для этого требовалось, чтобы у власти оказались люди, больше других заинтересованные в стабильности – профессиональные менеджеры и профессиональные военные. А таких из ядерного пекла вышло живыми куда больше, чем остальных. У них хватило ума договориться, втихую перестрелять уцелевших политиков и дать людям то, что их всех примирило – общие интересы и общую судьбу.

Все это Рашен отлично знал еще со школы. Более того, он до сих пор верил в то, что ксенофобия неизлечима. Его учили, что если человек религиозен, то он всегда найдет себе врага, а коли гордится особым цветом кожи – и подавно. Но с годами Рашен стал задумываться, не были ли межпланетные войны, в которые он по долгу службы оказался втянут, результатом какой-то серьезной ошибки в самой основе земного уклада жизни. И не гниет ли земное общество изнутри, если оно так тупо, по принципу «нравится – не нравится» реагирует на действия Совета Директоров. И почему вообще оно живет как в воду опущенное, тоскливо развлекаясь, неумно размножаясь, паразитируя на оставшихся в наследство технических идеях? И почему за сто лет не создало ни одного мало-мальски заметного произведения искусства?

Сейчас ему представился шанс проверить это общество на прочность. И он был уже почти готов это сделать. Ему не хватало только одного – понимания, куда идти потом.

За фамилией «Успенский» стояло одиннадцать поколений русских священников, начиная аж с семнадцатого века. Если бы Рашен об этом узнал, он бы очень удивился. Но, возможно, именно в этой информации он и нашел бы какие-нибудь ответы на свои многочисленные вопросы.

* * *

В зоне лунной орбиты корабль Рашена подвергся бездарной атаке земного бэттлшипа. «Тушканчик» подставился сам. Он двигался к Земле хитрым обходным маневром и теплой встречи не ждал. Поэтому дежурная вахта, та, которую по привычке все еще называли «вахтой Фальцфейн», излишне расслабилась. Сомнительное уплотнение пространства в мегаметре строго по курсу обнаружили именно тогда, когда оно взяло и от души стрельнуло.

Землянин тоже оказался тот еще тормоз. Вместо того чтобы, затаившись, подпустить круизер Рашена вплотную, он саданул по нему со всей дури с большой дистанции, слегка опалил «Тушканчику» борта, а сам на ближайшие несколько минут остался без энергии.

То ли на бэттлшипе раньше времени испугались до полных штанов, увидев приближающийся флагман, то ли переоценили свою огневую мощь, то ли просто в целом сказался непрофессионализм. А может, с этого направления Рашена ждали меньше всего, и в патруль сюда назначили самый ненадежный корабль, так, для порядка. У него даже эскорта файтеров не было.

При ближайшем рассмотрении выяснилось, что придурковатый бэттлшип еще пару месяцев назад ходил в составе группы F. Но, судя по манере ведения боя, экипаж на нем сменили вплоть до последнего кладовщика.

Вахта Фальцфейн взяла ноги в руки и принялась изобретательно заглаживать допущенную оплошность. Вместо того чтобы окутаться роем ложных целей и вообще прятаться, «Тушканчик» поддал газу и пошел на агрессора в лоб.

– Атакуйте, – разрешил по интеркому проснувшийся Рашен. – Я сейчас подключусь.

На то, чтобы присоединиться к игре, адмиралу потребовалось немало времени. Навигатор выжал из корабля максимально разрешенные двенадцать «же», и Рашен предпочел не отрываться от койки. Усилители-то усилителями, но в любом случае весил сейчас адмирал побольше ископаемого бегемота и запросто мог одним неловким движением поломать свой пульт, установленный в каюте. Именно на такой случай безумно дорогой командирский спецкостюм был напичкан электроникой. А воткнуть себе на ночь в грудь штекер бортовой сети Рашен, в отличие от некоторых, не забыл еще ни разу. Он задержался с подключением только из-за того, что ему тяжело было совершать точные движения пальцами.

Бэттлшип отползал на маневровых двигателях, копя энергию для нового залпа. На «Тушканчике» уже было все давно посчитано, и когда бомбардир противника нажал спуск, круизер сделал «горку», пропустив залп под брюхом и вернувшись на прежний курс.

– Только не стреляйте, – посоветовал из своей каюты Фокс. – И обманки раньше времени не сбрасывайте. Пусть они, гады, испугаются как следует.

– Без тебя знаем, – ответили ему из рубки. – Не ты, что ли, нас учил?

С третьего залпа бэттлшип попал. Разумеется, не в круизер, а в одну из сброшенных в последний момент «обманок», сбивших ему прицел. А на четвертую попытку времени у него не осталось. Круизер подошел на дистанцию эффективного выстрела и так дал бедолаге в рыло, что громадная махина вся содрогнулась. А «Тушканчик» проскочил мимо. Легко подавил слабый огонь бортовых орудий врага и поймал всего-то один несильный удар в область грузового шлюза и еще один касательный по аварийному модулю жилой палубы. Модуль, зараза, тут же отстрелился и улетел, как будто его делом было спасать в первую очередь не людей, а себя.

Бэттлшип дал энергию на отражатель и двинулся вперед. Видимо, его командир уже догадался, что сейчас будет, и решил хотя бы так осложнить Рашену задачу.

– Бейте ему в третий, пятый и шестой, – сказал Рашен. – Так больнее получится.

Круизер, будто заправский самолет, изобразил полупетлю и сел противнику на хвост. Обзорный экран в рубке перешел на графический режим. Окосевшая от выхлопа шести большущих отражателей врага оптика закрыла стальные веки, и картинку теперь целиком моделировал компьютер.

Впрочем, бэттлшипу пришлось не легче, потому что, заглядывая себе под корму, он видел то же самое пламя, которое слепило преследователя. Залпом его кормовых батарей «Тушканчику» немного прижгло нос, и не более того.

– Есть захват третьего и шестого отражателей, – сообщили Рашену.

– Огонь, – сказал тот.

Круизер дважды издал тяжелый вздох. Потом, без команды, еще раз.

– И пятый разбили! – доложил радостно стрелок.

– Вижу. Сейчас его закрутит.

Но бэттлшип не закрутило, только чуть повело. Оставшись без трех отражателей, он мгновенно убрал тягу и принялся стрелять. В результате артиллерийской дуэли «Тушканчик» выбил ему две кормовые батареи из четырех, получил еще раз легонько по носу, решил себя поберечь и отвалил на безопасную дистанцию. Все-таки бой одиночного крейсера с целым линкором никакими правилами не был предусмотрен. Случись такое в старые добрые времена на море, от «Тушканчика» осталось бы одно воспоминание. Да и в космосе, где маневры идут в трех измерениях, кидаться на громадину вчетверо больше себя мог только настоящий ас, причем из категории вовсе отпетых.

– Убрать тягу, судно в режим ожидания, – приказал Рашен. – И попробуйте наладить с этим деятелем связь в оптическом диапазоне. Хуже не будет, и так на весь космос фейерверк устроили. Надо же знать, кого бьем.

– Не можем сигналить, – доложила рубка. – Похоже, он нам лампочку сжег.

– Тогда глазом ему моргай!!! – взорвался Рашен. – Сами подставились, сами и придумайте что-нибудь… Носовой позиционный огонь в прерывистый режим поставьте.

– Нет огня носового, – упавшим голосом ответили ему.

– Пусть главным шлюзом похлопают, – дал совет Боровский.

– Идиот… – прорычал Рашен.

– Да это я шучу, патрон. Это я, так сказать, язвлю.

– Оно и видно. Слушайте, молодые люди, у нас позиционных огней было с утра четыре. Хоть один уцелел?

– Кажется… Есть кормовой.

– Ну и мигай. Не знаешь как – позови лейтенанта Вернера.

– Господин адмирал, сэр! – позвал Вернер. – Я у себя в посту, сейчас все организуем.

– Отлично. Andrey, тогда поговори с ним сам. Морзянку-то не забыл еще? Помнишь?

– Так точно.

– Спроси, кто он и чего ему надо вообще.

– Не так быстро, сэр. Мне тут еще паять и паять.

– Жду. Ты не спеши.

Бэттлшип на вопросы не реагировал.

– Скажи, будет дурака валять – остальные зеркала поотшибаем! – требовал Рашен.

Бэттлшип тупо висел на месте и упорно отмалчивался.

– Ну и хрен с ним! – вздохнул Рашен. – Надо бы поучить дурака, да себя жалко, любимого. Дежурный навигатор! Давай полную тягу, идем к Эссексу. А сам, как встанем на курс, немедленно ко мне!

– Есть, сэр, – хмуро сказал дежурный.

– Готовь смазку, – посоветовал ему стрелок. – Разозлил ты старика. Он сейчас тебе по самые печенки впендюрит за утерю бдительности.

– Да кто ж мог знать, что эта сволочь здесь торчит! – возмутился дежурный. – Когда такое было, чтобы в этом секторе… А тебе, юмористу, как вернусь, самому задницу надеру!

– Мне-то за что? – удивился стрелок. – А потом, ты ведь не вернешься. Это я тебе в карцер передачи носить буду. А их у меня не примут, хе-хе…

Дежурный задумчиво оглядел свою вахту.

– Ребята, – сказал он. – Ни у кого не завалялось пожрать чего-нибудь вкусненького? Найдите варенья хоть пару тюбиков, а? Так, на всякий случай…

* * *

Скаут «Хелен Рипли» опустился в плоскость эклиптики примерно в четырехстах мегаметрах от Земли. Файн мог бы и до самой орбитальной базы идти нехожеными тропами, но его внимание привлек одинокий бэттлшип с горящими позиционными огнями. Кроме того, «Рипли» и так уже снижался.

– О-па! – воскликнул Файн. – Да это же наши! Это «Пиркс»! Ну-ка, вызывай его!

Бэттлшип не реагировал. То ли в группе F поменялись коды, то ли…

– А что-то с ним нехорошо, – заметил второй навигатор. – Посмотрите, Эйб, по-моему, у него корма не в порядке.

– О-па… – теперь уже не воскликнул, а скорее пробормотал Файн. – А ведь ты прав, Джонни.

– Половины отражателей как не бывало, – сообщил Джонни. – И кажется, по носу он тоже огреб.

– Так, – сказал Файн. – Отставить связь. И дайте мне на оптику максимальную резкость.

– Вы что, шеф? – удивился Джонни.

– Он не отзывается на наш код, – сказал Файн твердо. – Он висит с разбитой жопой и побитой мордой и не шевелится. Огни зажег, как грузовик какой-то. Мужики, вы видели хоть раз корабль из группы F в таком нелепом положении? И он же один висит! Никого из наших рядом.

– Мало ли, что там могло случиться…

– Вот именно! – сказал Файн со значением. – Именно – мало ли?..

В этот момент позиционные огни «Пиркса» начали мигать.

– Заметил… – упавшим голосом констатировал Файн. – Теперь не отвяжется.

– …и три длинных, и три коротких, – сосчитал Джонни. – Шеф, вам не кажется, что «Эс-О-Эс» здорово похоже на сигнал бедствия?

– Радио на аварийную волну, – приказал Файн.

На аварийной волне стояла полная тишина.

– Ну?! – торжествующе вопросил Файн. – Где «мэйдэй»? Нету! Мало вам? Давай приемник на автонастройку.

В близлежащем эфире на всех частотах оказалось глухо.

– Вон, у него все антенны на месте торчат! – настаивал Файн.

– Да что вы меня уговариваете, шеф? Вы с собой разберитесь, чего вам хочется. Ожидаю приказаний.

– Вы лучше прикиньте, кто ему отражатели раскокал. Ведь отродясь группу F так не били, – заметил техник.

– Н-да, – согласился Файн. – Не иначе, наши с русскими воюют.

Это заявление вызвало в рубке дружный хохот.

– Или наши с чужими, – ляпнул Джонни.

– Типун тебе на язык. Ладно, двигай к нему полегоньку. Если что – отскочим. Мы суденышко маленькое, авось не попадут.

Причалив, Файн долго препирался с командой, кому идти внутрь разбираться, что к чему. По Уставу он не должен был покидать борт корабля, но и отправлять своих людей в потенциально опасное место тоже не хотел. Наконец он заявил, что никаких аргументов слушать больше не желает. Гордо вытащил большой автоматический пистолет, заверил подчиненных, что живым врагу не дастся, и очень довольный собой вышел наружу.

Внутренняя дверь шлюзовой камеры открылась, за ней оказался хорошо знакомый Файну интерьер. Все системы были под током, всюду горел свет, но пришвартовавшийся скаут никто не встречал, и это Файна весьма насторожило.

Он как раз положил руку на клавишу внутренней связи, намереваясь спросить, за что ему такое неуважение, когда из-за угла вышли трое в спецкостюмах и с автоматами. Маски у незнакомцев были застегнуты, оружие бойцы держали с сознанием полного своего превосходства – небрежно, стволами вниз. Знаки различия у них были сержантские, но не летные, а общевойсковые.

– Вы арестованы, – глухо раздалось из-под маски. – Назовите себя.

Такого приема Файн не ожидал совершенно. Обнаружь он на борту чужого, и то его реакция была бы куда более адекватной. А больше всего разведчика потрясла фраза «назовите себя».

– Вы что, детишки? – спросил он. – Не узнаете, что ли?

– Назовите себя, – раздалось в ответ.

– Что здесь происходит? – не унимался Файн, шаря вокруг глазами в поисках хотя бы мельчайшего намека на ответ. И неожиданно увидел. Многофункциональный терминал, на котором он по-прежнему держал руку, украшало грязное пятно. Здесь должно было быть написано по трафарету «BS PIRX», а дальше – номер терминала. Номер был на месте. А название судна кто-то соскреб.

«Повязали наших, – догадался Файн. – Вот гады, даже имена у кораблей отняли. И меня сейчас повяжут. И ребят. И от нашей красотки «Хелен» тоже останется только порядковый номер. А вот хрен вам! Надо драпать на Венеру. Если кто из группы цел, все сейчас там. Потом, я ведь так и так обязан доложить Рашену насчет чужих. Я выполняю приказ своего командира. А эти заладили – назовите себя, назовите себя… Имею право не подчиняться».

– Ну, знаете… – пробормотал Файн, прикидывая, куда ловчее отпрыгнуть. Рука в кармане плотнее сжала рукоять пистолета. Другая рука сползла с клавиши вызова на контакты сектора управления погрузкой. Автоматов разведчик не особенно испугался, его громоздкий скафандр защищал от пуль не хуже штурмовой брони. Но забрало Файн поднял, и один точный выстрел в лицо мог оказаться для него роковым. Поэтому главным было опередить противника и вовремя развернуться к нему спиной.

– Что происходит, шеф? – беспокоился в наушнике Джонни.

– Вы хоть кто такие, парни? – спросил Файн. – Должен же я знать, что за народ меня арестовывает. Я вообще-то целый коммандер, если вы, конечно, в состоянии это разглядеть.

– Вы задержаны от имени Совета Директоров, – сообщили ему. – Мы патрульная группа Земли. Назовите себя, коммандер, и сдайте оружие, или будем вынуждены применить силу.

Файн незаметно двигал рукой над пультом управления, вспоминая, как запускается погрузчик. В толстых перчатках найти верную позицию было непросто, но он, кажется, справился.

– Ну, раз такие дела… – сказал разведчик, опуская пальцы на «доску».

В тот же момент он повернулся на сто восемьдесят градусов и кинулся в шлюз. Позади раздался чудовищный грохот и начали палить из трех стволов. Файна это несколько удивило. На его памяти автоматические погрузчики ездили с легким жужжанием и не пугали людей до такой степени. Разведчик ткнул кнопку закрывания двери, проскочил внутрь шлюза и весь сжался в ожидании автоматной очереди в спину.

Выстрелов не последовало. И когда дверь почти захлопнулась, озадаченный Файн рискнул-таки на секунду обернуться и самым краешком глаза посмотреть, что же он натворил.

В полу зияла квадратная дыра, а из нее торчали лупоглазые маски и судорожно цепляющиеся за край дыры руки. Вместо погрузчика, который должен был на миг отвлечь внимание незнакомцев, Файн включил, оказывается, привод лифта-транспортера, ведущего на складские уровни.

Хохоча, Файн вбежал на борт «Рипли» и плюхнулся в свое кресло.

– Что это было, шеф? – спросил Джонни.

– Понятия не имею, – ответил Файн. – Но то, что ничего хорошего, это я тебе ручаюсь. Отчаливай и вдоль борта – пошел! Эй, мужики! Где у нас резак и краска? Маркировку на обшивке нужно будет поменять. И эмблемы отодрать от скафандров. Кто-нибудь сможет нарисовать венерианский герб?

* * *

– Внизу жуткий шухер, – сказал Эссекс. – Директора подняли весь наличный флот и заставили его хватать всех, кого обнаруживают на подходе к Земле. Мы с большим трудом сюда просочились. Знаешь, Алекс, надо было тебе добить этот бэттлшип. Жалко, конечно, беднягу «Пиркса», но он уже поднял шум. Через несколько суток они догадаются, где мы, и заявятся сюда всей бандой. Жарко нам придется.

– Я не мог его добить, – помотал головой Рашен. – Он большой, а я маленький.

– Маленький, да удаленький. Ладно, справимся как-нибудь. Ты объясни, как будем жить дальше.

– Что о нас говорят в Сети?

– Разделились мнения. Тут какая штука: красножопые-то молчат. Как будто мы на них и не нападали вообще. Прошла уже информация, что с атакой на Марс имела место ошибка, а виновато в ней земное руководство. Эх, нам бы еще недельку здесь отсидеться, и все бы само встало на свои места!

– Не будет у нас времени, Фил, – Рашен задумчиво взялся рукой за подбородок. – Мы сейчас должны что-то придумать такое, чтобы опередить Директоров и поставить их в дурацкое положение. Нам позарез нужен красивый жест. И мы его, кажется, сделаем.

– Ну? – подался вперед Эссекс, весь обратившись в слух.

– Мы вернули Земле бэттлшипы. Мы отдали Рабиновичу твой «Гордон». Как тебе кажется, Фил, каких судов у нас в группе не осталось на сегодня?

– Больших, – сказал Эссекс в легком удивлении. – Мощных.

– Не-ет, дорогой. У нас больше нет судов, которые мы должны оборонять. Которые связывают нам руки. Намертво приковывают нас к космосу. Не позволяют спешиться.

– Ты действительно больной… – прошептал Эссекс.

– Почему? – удивился Рашен. – Вся земная оборона развернута наружу. И прикрывает только населенные зоны, Европу и Северную Америку. Мы спокойненько их обойдем, сядем где-нибудь… В Москве сядем, например, чтобы до Парижа было недалеко. И все, никто нас очень долго не побеспокоит.

– И что?

– И то, что перед входом в атмосферу наши связисты забросят в Сеть картинку от Файна. С чужими. Кстати, от Абрама до сих пор ничего?

– Появится, – сказал Эссекс уверенно. – Хорошо, допустим. Ты хочешь всколыхнуть общественное мнение. Картинку мы тебе в Сеть хоть сейчас загрузим. Но приземляться-то зачем?

– Чтобы люди к нам потянулись, – объяснил Рашен.

– Вот это ты верно сказал! Армия к нам рванет на полном ходу. Ты подумай, Алекс! Допустим, мы орбитальные батареи обойдем. Предположим, место посадки не засекут. Но все равно обнаружить нас на поверхности – дело нескольких дней. Максимум неделя. Расстреляют нас сверху, и привет. Или ты хочешь изобразить авиацию? Пугать землян штурмовыми заходами на города? Полная чушь. Сам знаешь, в атмосфере мы не сможем разогнаться. Как только войдем в зону, прикрытую спутниками, они нас посшибают, как на учебных стрельбах…

– Я никого не хочу пугать, – сказал Рашен. – Наоборот. Я уверен, что рядовые акционеры расценят наш поступок как жест доброй воли. Прилетели, сидим, никого не трогаем… Сумасшедшие бунтовщики так себя ведут? А неделя – как раз то, что надо. Этого вполне достаточно, чтобы люди разобрались, кто прав, а кто не очень. Пока Адмиралтейство флот подтянет… К тому же места дикие, топопривязки никакой. Poyehali, Фил!

– Сумасшедшие бунтовщики так себя действительно не ведут. Так себя ведут дети, Алекс.

– Разумеется, Фил! – Рашен даже рассмеялся, до того ему замечание Эссекса показалось верным.

– Ты чего ржешь? – спросил Эссекс подозрительно.

– Сегодня подавляющее большинство тех, кто внизу, – остро инфантильные личности, – объяснил Рашен. – Все настоящие взрослые мужики удрали в космос. Почему мы с тобой воевали-воевали, а потом вдруг раздумали? Мы взрослые, Фил. А почему внизу сначала вокруг нас учинили культ героев, а потом решили нас с грязью смешать? Потому что они дети. Они чувствуют, что мы какие-то не такие, и хронически не понимают, как к нам относиться и что с нами делать.

– И ты хочешь дать им понять?..

– Мы должны хотя бы раз сыграть по их правилам, Фил. Тогда они к нам повернутся лицом. Мы должны отмочить какой-нибудь подвиг. Благородный рыцарский поступок. Ну же, poyehali! Соглашайся, дружище.

– Ты больной, – заключил Эссекс. – Ладно, поехали.

* * *

Запись нападения чужих на земной разведчик Совет Директоров объявил фальшивкой и гнусной провокацией. Крамольный файл мгновенно из Сети выковыряли, но его успело просмотреть достаточно народу для того, чтобы внизу поднялся вопль ужаса. Критические выступления ученых и экспертов по видеозаписи только подлили масла в огонь.

Тем временем группа F цинично показала издали борт спутникам земной обороны и, не получив ни одного попадания, с грохотом обрушилась в атмосферу. Разметав подвернувшийся циклон и подарив головную боль метеорологам, корабли выровнялись на предельно малой высоте и скрылись в глубине Евразийского континента.

Совет Директоров спешно восстанавливал штатную структуру Адмиралтейства. Полиция устроила настоящую облаву на Дядю Гуннара – адмирала Кёнига, – но того и след простыл. Старый мерзавец, единственный достойный противник Рашену, убыл в инспекционную поездку на Американский континент. Решил, видите ли, за неделю до отставки в последний раз попутешествовать за казенный счет. Конечной целью Кёнига был Ванкувер, но до города адмирал флота не доехал и растворился вместе со своей многочисленной свитой где-то в бескрайних канадских степях.

Более того, неожиданно вымерло знаменитое Ванкуверское военно-космическое училище, из которого Директора надеялись добыть триста боеспособных молодых офицеров. В тот момент, когда Рашен заходил на посадку, в училище стряслась внеплановая учебная тревога. Преподаватели и курсанты попрыгали в грузовики и, разбудив сонный город, шумно умчались куда-то, не оставив на месте ни одного человека. Логично было предположить, что и Дядя Гуннар, и инспектируемая им часть окажутся на тренировочной базе Маккензи, но туда они тоже не прибыли.

Полицейская эскадра вице-адмирала Рабиновича, спешно вызванная домой, не могла набрать достаточный ход из-за нехватки бустерного топлива и прибывала к Земле не раньше, чем через месяц.

По Сети бродила расшифровка записи переговоров некоего высокопоставленного астронавта У. с анонимным членом Совета Директоров. Половина текста состояла из нецензурных выражений. Из другой же половины следовало, что У. по заказу Директоров сначала провоцирует беспорядки на флоте, а затем подставляет восставшие корабли под огонь полиции. В итоге самые независимые командиры скорее всего просто гибли, а флот в целом должен был оказаться со всех сторон опозорен и немедленно распущен ввиду нелояльности. Журналисты уверяли, что запись доказывает существование заговора между Директорами и Марсианским Сенатом. Они увязывали творящийся вокруг группы F бедлам с нерешительностью предстоящего Собрания Акционеров. Последний социологический опрос снова не давал четкого ответа, готовы ли Акционеры голосовать за роспуск флота. Согласно выводам прессы, такая ситуация в равной степени не устраивала и Директоров, и красных сенаторов, так как первым стало трудно флот содержать, а вторым надоело его бояться.

Орбитальные станции точно засечь место посадки кораблей группы F не смогли из-за мощных атмосферных возмущений. Предположительно Рашен приземлился где-то на относительно чистой территории в Центральной России. Группа полицейских специалистов на двух антикварных самолетах, оснащенных системой АВАКС, вылетела из Парижа на восток в надежде уточнить эти данные. Один самолет вскоре разбился из-за отказа двигателей, а второй попал в жуткую болтанку и вынужден был вернуться. На Европу шел торнадо. Служба погоды крыла Рашена матом и требовала боевые лазеры для расстрела приближающегося атмосферного фронта.

А Рашен, в который раз оказавшийся самым популярным человеком в Солнечной, молчал.

* * *

Когда в небе над руинами с оглушительным воем пронеслись большие огненные шары, доктор Ллойд как раз сидел под стеной Черного Храма и разговаривал с Батькой.

– Что это было? – ошарашенно спросил доктор, поднимаясь на ноги, слегка ушибленный и весь в саже.

– Гром небесный, – хмуро ответил Батька, отряхивая рясу.

– И часто у вас так? – поинтересовался доктор.

– Давно пора, – сообщил Батька уклончиво.

Вдалеке, на равнине за холмами, поднималось огромное мутное зарево.

– Съездить, что ли, посмотреть? – нерешительно пробормотал доктор.

– Зачем? – тут же спросил Батька, внимательно заглядывая доктору в лицо.

– Ну, мало ли…

– Не надо, – посоветовал Батька с угрозой в голосе.

– Как скажете, – миролюбиво согласился доктор. – Пойду я тогда к себе, что ли…

– К вечеру приходи, – сказал Батька. – Я сейчас людей соберу, богу молиться будем. А ты принеси еды.

– Хорошо, – сказал доктор. – Тогда до вечера.

– Будь благословен, – напутствовал его Батька, простирая в сторону доктора тощую хилую руку.

Доктор учтиво поклонился и быстрым шагом направился в центр города. Батька проводил его подозрительным взглядом. Позвал служку, приказал давать сигнал, задумчиво почесал под рясой и спустился от Храма на берег Тропы Паломников.

Ничего почти не осталось от его любимого города, в прошлом знаменитого на весь мир религиозного центра. Но святыни устояли, не рассыпались в прах. Громада Черного Храма за спиной и величественная статуя бога впереди, на возвышении в развилке Тропы. Сюда поклониться богу шли когда-то по каменному ложу Тропы многие тысячи людей. А из Храма выходили на берег иерархи и благословляли паломников на служение. И огромный город был вокруг, в несколько сотен домов. Ничего не осталось, все превратилось в труху, только бог по-прежнему грозно взирал с пьедестала, и Черный Храм глядел своими трубами в пасмурное небо. И еще Тропа осталась, специально проложенная в незапамятные времена ниже уровня земли грандиозным извилистым каньоном, чтобы шли молящиеся ровными колоннами прямо к ногам божьим преклонить колена.

Батька оглянулся. Над центральной трубой Храма, самой большой, уже поднимался легкий дымок. Сейчас он станет гуще, и видно будет его издалека, и сойдутся люди, а он, Батька, скажет им, что случилось чудо божье. Успокоит встревоженных, утешит напуганных… Интересно все-таки, что бы это огненное пришествие могло значить? А ну как встанет сейчас за холмами сам бог во весь свой исполинский рост?

Батька покосился на холмы. Зарево уже опало, только клубилась на равнине какая-то пыльная муть. И любопытный чужестранец, конечно же, едет туда на своей машине. Убить бы его, гада, чтобы народ не смущал высоким ростом и странной речью, да вот нельзя. Бог не велел. Ничего, за чужестранцем проследят. И все увиденное доложат.

Но все-таки что же это было, а?

Вездеход доктора Ллойда проворно вскарабкался наверх и выскочил на равнину. Доктор посмотрел вперед, резко затормозил, и из груди его вырвался удивленный возглас.

В сотне метров справа от доктора над гребнем холма показались две лысые бугристые головы и уставились, подслеповато щурясь, в том же направлении.

– Ёб! – сказала одна голова и в ужасе спряталась обратно за гребень.

– Ёп! – согласилась другая и сделала то же самое.

Доктор поколдовал над пультом и дал на экран максимальное увеличение.

– Вот это да… – пробормотал он.

Головы высунулись опять, на этот раз уже с биноклями у глаз.

– Ну, ёб! – сказала первая.

– Ну, ёп! – кивнула вторая.

Доктор в раздумье барабанил пальцами по штурвалу. Головы оживленно шептались между собой. На равнине впереди стояли на коротких лапах огромные, чуть приплюснутые сверху и снизу, металлические сигары. Блестящие зеркала отражателей пускали в глаза доктору солнечные блики, и он вынужден был приглушить яркость экрана.

– Эй, неопознанный объект на краю обрыва! – позвал молодой веселый голос в наушниках.

Доктор от неожиданности подскочил в кресле и больно ударился головой о задрайки люка.

– Эй, ты, уже опознанный! – не унимался голос. – Транспорт наземный универсальный бортовой номер сто пятнадцать двести семь, приписан к Смитсоновскому институту Соединенных Штатов! Тебя вызывает дестроер группы Attack Force «Роканнон-2»! Хочешь жить – отзывайся! Не хочешь жить – не отзывайся! Шаг вправо, шаг влево считаю за побег, прыжок на месте – провокация! Ну, ты чего молчишь, обосрался?..

Голос внезапно потонул в треске помех, и его место занял другой, скрипучий и взрослый.

– Отзовитесь, транспорт наземный! – потребовал он. – Отзовитесь, транспорт наземный! Мы не представляем опасности для гражданских лиц. Если вы действительно работаете на Смитсоновский, мы будем рады вас принять.

– Я… – хрипло выдавил в микрофон ошарашенный доктор.

– Уже лучше, – поддержал его голос. – Вы не волнуйтесь так. Все в порядке. С вами говорит начальник штаба группы F контр-адмирал Эссекс. Повторяю, мы вас не тронем. Назовите себя, пожалуйста.

– Доктор Ллойд, Смитсоновский институт, отделение этнографии, – представился доктор. – Вы извините мое молчание, я был несколько удивлен.

– Мы тоже, – согласился Эссекс. – Вот уж не думали, что ваша фирма забралась в эти края. Ну что же, доктор, подъезжайте к нам. Посплетничаем. Видите круизер градусов десять слева по курсу?

– Кого? – не понял доктор.

– Ну, здоровая такая штука в пяти километрах впереди и левее. Шесть больших отражателей, надстройка зализанная в миделе…

– Я сориентируюсь, – пообещал доктор. – Вы меня поправьте, если я не туда. А то вас очень много.

– Мало нас, – вздохнул Эссекс. – Ладно, давайте, рулите. А вы что, один?

– Да. – Ллойд двинул вездеход с места. Свободной рукой он утер пот со лба. Пота оказалось неожиданно много, и вообще доктор был весь в жару. Его кольнула внезапная догадка, и он посмотрел на счетчик Гейгера. Нет, радиация за бортом оказалась, конечно, выше нормы, но вовсе не такая, чтобы причинить серьезный вред. Доктор просто здорово перенервничал.

– Насчет заражения не думайте, – сказал Эссекс, будто прочитав мысли доктора. – Мы вашу кроху затащим на борт подъемником и сразу почистим. И можете передать своим, чтобы не беспокоились.

– Я один, – повторил доктор.

– Вообще один? – удивился Эссекс.

– Вообще. – Ллойд решил было срезать угол, пройдя под брюхом одного из кораблей, но побоялся и свернул. Вездеход был уже внутри приземлившейся эскадры, и доктор подумал, что так, наверное, чувствует себя таракан на людной улице. Вблизи корабли оказались просто огромны. Стой они вертикально, к ним страшно было бы приблизиться.

– Смелый вы, – одобрил Эссекс. – Левее, еще левее берите. Вот так. А что интересного про этнографию можно узнать в Москве?

– У местных очень забавный религиозный культ, – объяснил доктор.

– У местных… Слыхал? – обратился Эссекс к кому-то, отвернувшись от микрофона. – И много их, местных?

– Я не знаю точно. В пределах самого города прокормиться может, я так думаю, тысяч пять. Но на праздники сходится гораздо больше.

– Мутанты? – спросил Эссекс с брезгливой интонацией.

– Разные люди, – коротко ответил доктор.

– Ну-ну. Вы на месте, доктор. Подъезжайте к левой задней лапе. Увидите там платформу. Вот так. Прямо на нее. Все, ждите. И добро пожаловать на борт нашего флагмана.

– У вас найдется какая-нибудь приличная одежда? – спросил доктор. – Мой рост сто шестьдесят восемь, полнота третья. И ботинки. Семь с половиной.

– А вы что, голый? – недоверчиво спросил Эссекс.

– Я не голый. Но я стараюсь не выделяться.

– У нас? – не понял Эссекс.

– У них.

– А-а… Ну что же, господин этнограф, в таком случае, у нас вы тоже не будете выделяться. И у нас тоже очень забавный культ. Вам будет интересно.

– И хорошо бы сначала помыться мне… – робко попросил доктор.

* * *

Ввиду того что в кают-компании все еще нехорошо попахивало, доктора Ллойда приняли в библиотеке. Чисто вымытый, обработанный средством от паразитов и облаченный в легкую рабочую форму, доктор обрел вполне достойный вид. Больше всего он теперь смахивал на этнографа, который притворяется астронавтом.

– Наш гость слегка радиоактивен, – предупредил Боровский, – но это несущественно. Вы бы видели его шмотки! А рожа какая! То есть сейчас он уже размылся, но пока был в гриме – мама родная! Если бы меня спросили, я бы сказал – мутант, он и есть мутант. Одно слово – ученый.

– Все полевые работы Смитсоновского института финансирует ЦРУ, – сообщил Эссекс. – Особенно это касается районов, о которых мало информации. Так что ученый он в последнюю очередь. Ладно, тащи его сюда. Что он хоть за мужик-то?

– Да ничего. Только мелкий какой-то. Чудом форму ему отыскали.

– Это не он мелкий, – сказал Рашен и устало зевнул. – Это мы крупные. Здоровые все, от того и крупные. Будешь лазать по задворкам, тоже измельчаешь.

– Десантники вон тоже крупные, – возразил Боровский, – а размножаться не умеют.

– Их просто в детстве не тем кормили. Вырастешь на помойке, тоже размножаться отучишься. Давай, Жан-Поль, зови. Я спать хочу.

– Вы будьте с ним повнимательней, драйвер. А то если он на самом деле разведчик…

– Непременно разведчик, – кивнул Эссекс. – Вот мы его сейчас и допросим.

…Доктор Ллойд, войдя в библиотеку, смущенно остановился на пороге. Из информационных блоков Сети он довольно много выяснил о людях, которых ему предстояло сейчас увидеть, и даже знал их в лицо. Эти офицеры не раз уже побывали в центре внимания прессы, и всегда их называли героями. Но в последний месяц они вдруг стали безумцами и предателями. Такая метаморфоза доктору была интересна и как ученому, и как простому акционеру, на деньги которого эти люди воевали сначала с врагами Земли, а теперь и с ней самой.

Первым навстречу доктору поднялся высокий, чуть сутулый офицер с одной яркой большой звездой и кучей разных мелких нашивок на груди комбинезона. Лицо у него было осунувшееся и хищное. Маленькие глазки-буравчики так и сверлили гостя.

– Контр-адмирал Эссекс, – сказал он, протягивая сильную жилистую руку. – Приветствую вас на борту флагмана группы F, среднего боевого корабля «Пол Атридес». Разрешите представить – командир группы адмирал Успенский.

Доктор рассеянно пожал руку Эссекса, выглядевшего именно так, как Ллойд и представлял его себе по фотографиям. А вот человек с тремя генеральскими звездами… Он тоже встал из-за стола, оказавшись неожиданно большим и в то же время стройным. Очень спокойное лицо с волевыми чертами, ясные умные глаза, коротко стриженные волосы с отчетливой сединой. Внутренне доктор поежился. Никакое видео не могло передать того магнетизма, который излучал этот человек. Он не подавлял и не пугал. Он удивительно властно располагал к себе. Буквально с первого взгляда.

– Я вас знаю, – сказал Ллойд. – Вы адмирал Рашен.

– И я вас знаю, – улыбнулся Рашен. – Вы Джеффри Ллойд из исследовательской группы в Лэнгли. Специалист по евразийским племенам. Мы встречались как-то на приеме в Адмиралтействе. По случаю победоносного завершения первой марсианской кампании. А вы как раз вернулись с каких-то островов на русском Севере. Вас тогда еще все расспрашивали, едят русские мутанты друг друга или нет.

– Северные едят, – сказал Ллойд. – А местные нет. Они бы хотели, но им вера не позволяет. Только насчет Лэнгли вы, сэр, промахнулись. Я из ЦРУ еще десять лет назад ушел. Точнее, меня… ушли.

– По здоровью? – участливо спросил Эссекс, пожирая доктора людоедским взглядом сверху вниз.

– По убеждениям, – гордо ответил Ллойд.

– Это по каким же таким убеждениям? – нахмурился Эссекс.

– Агитация против существующей формы правления, господин контр-адмирал, сэр, – ответил Ллойд весьма язвительным тоном. – Уволен из рядов с позором без пенсии и звания. Так что никакой я больше не разведчик и не офицер. А вот докторскую защитил на самом деле. Преподаю. Ну и выбираюсь в поле, когда деньги есть.

– Надо было сразу при поступлении на службу оговорить, что вы остаетесь гражданским консультантом, – посочувствовал Рашен. – Тогда бы ни позора не было, ни срывания погон. Знаю я эти гадские церемонии. Отвратительное чувство испытываешь. И сам разжалуемый весь извивается, и вокруг все стоят, как в дерьмо опущенные.

– Вас разве тоже?.. – удивился Ллойд.

– Не меня, – объяснил Рашен. – Я.

– А-а… – понял доктор. – Да, вы правы. Но я был молод, и мне очень хотелось надеть мундир. И чтоб вся грудь в орденах. Кстати, адмирал, а я ведь не помню, чтобы мы встречались. Прием в Адмиралтействе помню, а вас – нет.

– Я тогда был еще капитаном, а вы, дружище, находились в состоянии тяжкого алкогольного опьянения. Мне очень понравилось ваше заявление о том, что, если бы не русские, мы бы сейчас были узкоглазые и питались одним рисом. Все тут же посмотрели на меня, а я смутился и убежал.

– Что-то я не помню таких заявлений, – снова нахмурился Эссекс. – Прием этот был, помню, мне еще Крест вручали, а вот насчет русских…

– Фил, я тебе потом расскажу, где ты в этот момент находился.

– Что, в сортире?

– Неважно, что в сортире, важно, что именно ты делал там.

Эссекс задумался.

– А что, собственно, можно делать в сортире?

– Ты очень изобретательный, Фил. Тем более что сортир был женский.

– А! – воскликнул Эссекс. – Ну разумеется. Простите, доктор. Какая жалость! Я тогда наутро не помнил совершенно ничего. У меня этот Крест был, можно сказать, юбилейный. Третий. И конечно, я…

– Это то, что вы называете Офигенный Летный Крест? – проявил эрудицию доктор. – Который на самом деле «За Выдающиеся Успехи в Летной Службе?»

– Он самый. Слушайте, Джефф, – заявил Эссекс, на глазах теплея лицом. – Бросайте вы своих мутантов. У нас на флоте такой безумный фольклор… Ну где вы еще найдете такой компот из морских и авиаторских традиций?

– Вы бы видели, что придумывают там, – Ллойд ткнул пальцем куда-то за борт, – вам бы немедленно захотелось поменяться со мной местами.

– Там радиация, – сказал Эссекс. – И жрать нечего.

– Ну, допустим, пища там есть. Только за ней приходится изрядно побегать.

– Крысы, что ли?

– В основном голуби. Местные их разводят. Откармливают на убой.

– А кормят-то чем?

– А кормят именно крысиным мясом. Потому что голуби вкуснее. Честное слово, приличная еда. Собаки тоже довольно-таки… И потом, это все городские извращения. В сельской местности, где заражение было не такое серьезное, выжил кое-какой скот. Выглядит он не особенно аппетитно, но те куски, что доезжают до Москвы, вполне съедобны.

– Интересно, – сказал Рашен. – Слушайте, Джеффри, как вы там управляетесь один? Убьют же.

– За городом маскируюсь под бродячего охотника. Я высокий, сильный… Только не надо так откровенно смеяться, господа. По их меркам я действительно очень крепкий парень. А главное, они хоть и мутанты, но все-таки русские. Одинокого торговца они еще от жадности могут прирезать, это да. А мужчину, который сам добывает себе пропитание, скорее накормят, чем обидят. Тем более что мутанты своих не трогают. Кроме того, для местных барышень я завидный кавалер…

– Фу! – сморщился Эссекс.

– Работа такая, – объяснил Ллойд без тени смущения. – А что, попадаются симпатичные.

– Только малость лысые и скрюченные и иногда с двумя головами.

– Ну, с двумя головами не видел…

– Секундочку, – прервал доктора Эссекс. – Как вы сказали? Мутанты своих не трогают? Это нужно понимать, что есть какие-то еще, которых?..

Ллойд слегка задумался и очень естественно поскреб себя под мышкой.

– Извините, – пробормотал он. – Дурная привычка. Как бы вам сказать, господин Эссекс. Я же вам ответил – здесь разные люди живут.

– Насколько разные, доктор? – вмешался Рашен. – Ведь считается, что нормальных людей здесь нет. Или вы имеете в виду, что у них гуманоидная внешность? Для наших целей это несущественно.

– А вы тут что, воевать собрались? – быстро и довольно агрессивно спросил Ллойд.

– Что вы, доктор, как раз наоборот! – рассмеялся Эссекс. – Мы хотим здесь отсидеться некоторое время. Конечно, будет определенная угроза сверху, но мы спроецируем на небо маскировочную картинку. Так что вам ничто не угрожает. И здешним… э-э… людям тоже.

– Городских вы можете за людей не считать, – отмахнулся Ллойд. – Разрешаю. У вас просто не получится, даже я сам долго привыкал. Но… Поверьте мне, господин Эссекс, не все здесь так ужасно, как уверяет официальная пропаганда Совета Директоров. Здесь народу очень много, и некоторые группы научились эффективно выживать. Кроме того, не вся территория России так уж загажена. В половине мегаметра на северо-запад отсюда есть такая местность с очень странным названием, английским почему-то – Вэлл Дэй. Уверяю вас, там все в относительном порядке. Уровень радиации как в Париже, почти в каждой семье есть дети, растут они на козьем молоке, у девушек прекрасные светлые волосы… Мне там даже по шее однажды дали.

– И они за эти сто лет не вымерли? – недоверчиво спросил Рашен.

– У них есть прирост населения. Пока минимальный, но с каждым годом показатели растут. Я отметил это, еще когда служил в Лэнгли. Вы никогда не задумывались, адмирал, почему эта информация не просочилась в Сеть? Почему никто не знает, что подобное есть и в Южной Америке, хотя там вроде бы ни кустика не осталось…

– А чего это мы стоим? – заметил Эссекс. – Пора бы и накормить гостя, и вообще…

– Действительно, – пробормотал Рашен, о чем-то напряженно размышляя. – Вы присаживайтесь, Джефф, сейчас я скажу, чтобы принесли чего-нибудь.

– Так что же, адмирал? – спросил Ллойд, садясь за стол.

– Не хочу я в это верить, Джеффри. Понимаете – не хочу.

– И это говорит человек, восставший против тоталитарной системы.

– Я не восставал против системы. Просто нас хотели подставить, а мы упираемся доступными методами.

– Так упирайтесь же сильнее! – вскричал Ллойд. – На вас пол-Земли молится, а вы еще раздумываете?!

Рашен сел напротив Ллойда и устало оперся локтями о стол.

– Фил, – сказал он. – Где там этот бездельник, мой адъютант? Пусть организует выпить и закусить.

– Я сам прослежу, – сказал Эссекс и вышел.

– Только не очень, – предупредил Ллойд. – Мне еще вечером в Черный Храм на богослужение.

– Черный Храм? – переспросил Рашен.

– Отсюда прекрасный вид, и вы сможете наблюдать, – пообещал Ллойд. – И вы о…еете. Это такая чудовищная инверсия традиционной религии! Такое издевательство над православием! Восторг! Фантастика! Языческий бог вместо Троицы! У них даже статуя бога нашлась!

– Я в этом ничего не понимаю, – сказал Рашен тоскливо. – Не уходите от темы, Джефф. Там, за бортом, полудохлые мутанты поклоняются идолу. А вы хотите сказать, что у них есть будущее?

– У этих, – Ллойд снова ткнул пальцем в стену, – будущего скорее всего нет. Москва вымирает. Фактически вымер Санкт-Петербург. Но я могу повторить – в слабо зараженных районах наблюдается прирост населения. Да, они уже не русские богатыри. И ростом не вышли, и рахитичные слегка. Но они успешно возделывают землю, разводят скот и охраняют свои угодья. Не скрещиваются с мутантами, более того, не позволяют им даже приближаться к селам. Только вынужденная меновая торговля, да и то через посредников. Мясо, хлеб, молоко в обмен на металл. Натуральное хозяйство. У них все в порядке, адмирал. Они славные добрые люди, и через три-четыре века их народится достаточно, чтобы все начать заново.

– И вы это доложили своему начальству в Лэнгли…

– Десять лет назад, даже пятнадцать, – напомнил Ллойд. – А теперь я вернулся и могу подтвердить – мои выкладки оправдаются. Если, конечно, на Вэлл Дэй не уронят бомбу. Я не знаю, как этот оазис уцелел – видимо, роза ветров удачная, все осадки унесло в сторону. Есть несколько таких же счастливых мест в Центральной России, но я их обследовал конспективно и не могу дать четкого прогноза.

– И это вы доложили пятнадцать лет назад…

– Не грустите так, адмирал, – попросил Ллойд. – Вы были орденоносный герой и летали по небу. Какое вам было дело до того, что под вами? Совет Директоров сообщал вам некую информацию, вы ее принимали… Это нормально. Обидно другое – то, что Директорам верили здесь, внизу. Если бы акционеры хотели узнать правду, войны бы не было. Но акционеры привыкли жрать с раскрытой ладони своих Директоров. Им ничего не надо. Они только сейчас всполошились, потому что Директора начали совершать какие-то излишне резкие движения. А народ этого не любит, ему нужна стабильность. Вот он и вступается за адмирала Рашена, которого макнули головой в дерьмо.

– Вступается? – хмуро переспросил Рашен.

– Вы не умеете работать в Сети, адмирал. Там есть масса конференций, в которые нужно только заглянуть, и все станет ясно. Только вы не обольщайтесь. Если бы вас не приложили так сильно, никто бы и не заметил, что вас не стало. Ну, и вы отлично подыграли. Сесть на Землю – просто гениальный ход. Я читал последние сводки, прежде чем выбраться к вам. Семьдесят процентов голосов за то, что вы ни в чем не виноваты. Люди напуганы инопланетной угрозой, и вы их единственный защитник. Через неделю-другую спокойно явитесь в Париж и взойдете на престол, а головы Директоров вам поднесут на серебряном блюде… Кстати, об инопланетной угрозе. Не сочтите меня недоверчивым, это что – правда?

– Насчет собственно угрозы мы ждем уточненных данных. Но то, что чужие ходят по Солнечной, как по собственной квартире, – факт. Я напоролся на их корабль по пути сюда. Пришлось его сжечь, иначе мы бы столкнулись.

Ллойд озадаченно помотал головой.

– Н-да, ситуация, – пробормотал он. – Ну ладно, раз один сожгли, значит, и остальные побьете. Главное другое. Главное сейчас здесь, на Земле. Постарайтесь уяснить, адмирал. Перед нашей планетой не стоит проблема воспроизводства населения. Вас заставили воевать, чтобы эта проблема была решена. А ее на самом деле не было. На самом деле была проблема власти, как я понимаю. То, что в Париже редкая женщина может родить, а в Торонто отчего-то почти все могут, и это никого не удивляет, – штучки Директоров. Машина пропаганды. И вообще, Париж не показатель. Да и Торонто, честно говоря, тоже. У нас в любом случае людей – завались. Дееспособных, здоровых, умеющих и любящих обрабатывать землю, потенциально очень неплохих колонистов. Им просто нужно дать в руки технику – и вперед. И у нас снова появятся бескрайние хлебные поля.

– И эта информация ЦРУ была засекречена?

– Хуже того, адмирал…

– Зовите меня Алекс. Или, если хотите, Oleg. Вы же говорите по-русски, наверное, лучше меня.

– Хорошо… Алекс. Так вот, эта информация секретится даже сейчас. Мне разрешили здесь работать, потому что информация нужна. Но она не выходит из Смитсоновского института. Как раньше не выходила из Лэнгли. А я, к сожалению, один такой уникальный специалист, который может прожить в России год и не лажануться. Заслать бы сюда еще кого-нибудь, так ведь съедят. Ох, до чего же здесь не любят чужаков… Самое обидное, что мутантам религия запрещает убивать мутантов, а всех остальных – пожалуйста, дело вполне богоугодное.

– Как вас-то не съели, доктор? Ну, я понимаю, грим, шкуры, все такое…

– Главное – имидж. В зоне Вэлл Дэй, я уже говорил – бродячий охотник. Тихий симпатичный парень. А здесь, в Москве, работаю под крутого – вездеход у меня, оружие… Изображаю прибывшего на разведку эмиссара некой злобной группировки, которая придет и всех загасит, если живым домой не вернусь. Наврал с три короба – ничего, сошло. Единственный, кто меня почти расколол, – здешний патриарх. Но ему самому интересно, что я за тип. Неизвестно еще, кто из нас кого исследует, я его или он меня.

– Сколько здесь может быть людей? – спросил Рашен. – Я имею в виду не мутантов или, скажем так, не совсем мутантов?

– Тысяч четыреста только в районе Вэлл Дэй. В целом по стране миллиона полтора.

– Это увеличивает известное на сегодня поголовье русских втрое, – сообщил Рашен.

– А вчетверо не хотите?

– Да плевать. Так, а сколько по всей планете, вы не прикидывали?

– Миллионов сто, – с легкой улыбкой сказал Ллойд.

– Вы шутите? – спросил Рашен.

– Нисколько.

– Сто миллионов живут сами по себе, без ведома Директоров?

– И вне их контроля, адмирал… То есть Алекс.

– Я сейчас с ума сойду, – сказал Рашен. – Это ведь столько же, сколько всего народу на Земле по официальным данным…

– А реально – вдвое больше. Акционеров от силы пятьдесят миллионов, Алекс. А все остальные, заметьте, не только свободные люди, но еще и не акционеры. Если их существование признать, так придется всех их взять в долю. А чем обеспечить новые паи, если и старые-то обесценились уже почти до нуля? Привет народному капитализму. Привет Директорам. Привет монополиям. Здравствуй, демократическая республика.

– И что же будет? – тупо спросил Рашен.

– Какая разница? Для начала будет… Да хоть феодальная раздробленность. Главное – мы можем взять хороший старт. У нас есть для этого люди. Нам такие огромные инкубаторы понадобятся… У нас такое количество здоровых яйцеклеток, что дай только бог управиться их все оплодотворить. И дай бог… Вот привязалось выражение! Да, не исключено, что бог нам тоже понадобится. Здешние ребята без него никуда. Конечно, я не имею в виду этих несчастных, которые шаманят в Москве.

Открылась дверь, и вошел Эссекс с подносом, уставленным посудой.

– Извините, – сказал он, – задержался. Но там, в городе, такое… Все наши сейчас в рубке. Не хотите посмотреть, доктор? Можно вывести оптику сюда. Это все-таки по вашей части.

– Поклоны бьют перед статуей? – спросил Ллойд.

– Да как бы лбы не разбили! – ответил Эссекс.

* * *

В ходовой рубке было не продохнуть от набившегося внутрь народа. Эндрю легко подхватил Иву и усадил к себе на плечи, чтобы ей было лучше видно. Впереди, на обзорном экране, людская масса текла по руслу высохшей реки к подножию гигантской статуи. А от огромной черной церкви без куполов к берегу спускалось факельное шествие.

Непомерных размеров статуя глядела прямо в экран на собравшихся в рубке астронавтов. Злое некрасивое лицо с маленькими глазками и закрученными усами поражало мастерски переданной скульптором параноидальной жаждой власти. Единственная рука гиганта сжимала архаичного вида штурвал. Ногами чудовище попирало крошечный морской кораблик.

– Силен, гад, – сказал Фокс. – Похоже, это их местный бог. Во, гляди, опять кланяются!

Люди у подножия статуи, а их собралось уже тысяч пять-шесть, начали синхронно отбивать поклоны. Руководила церемонией тщедушная фигурка в долгополом черном одеянии, стоящая в окружении факельщиков на берегу мертвой реки. Мановением руки она заставляла паломников сгибаться и разгибаться. По ее же сигналу над толпой раздавался то и дело нечленораздельный гул.

– Впервые вижу такое количество мудаков, собравшихся в одном месте! – провозгласил Фокс. – Но каков этот идол, а? Слушайте, коллеги, не могли они его сами построить. Он наверняка от старых времен остался. Эй, Вернер! Энди! Кто бы это мог быть, а? Неужели у ваших было такое кошмарное божество?

– Исключено, – сказал кто-то сзади. – Будь у них такой бог, китайцы трижды бы подумали, стоит ли сюда идти. Это же страсть какая-то, а не объект поклонения. С таким богом можно весь мир взорвать, и только аппетит разыграется.

– А они что сделали? – заметили справа. – В нефтяные скважины боеголовок понапихать – это что, по-твоему, акт доброй воли? Отдали бы Сибирь китайцам, те бы дальше не пошли. Им бы там и по сей день занятие было – снег разгребать.

– Ты, умник, заткни хлебало, – посоветовал Фокс, оборачиваясь. – Учил историю?

– А что мне эта ваша история…

– А то, что китайцы начали не с Сибири, а с Нью-Йорка. Кто его сжег, как ты думаешь? Русские, что ли? Желтая экспансия шла сразу во все стороны. Просто Россия оказалась единственной страной, которая не могла себя защитить без чужой помощи. Европа объединилась, как против арабов в дни Заварухи. Америка была за морем и не подпустила желтый десант к своим берегам. Всего-то два города потеряла. А на русских все плюнули и сказали – выкарабкивайтесь, как можете. Так и сказали, как ты сейчас, – мол, отдайте им полстраны, и дело с концом… И что русским было делать? Вот они и подорвали к такой-то матери все интересные для китайцев земли.

– И все остальные засрали в придачу, – оставил за собой последнее слово угрюмый скептик. – Скажите, Вернер, не так, что ли, было? А кто на Германию напал в двадцатом веке, причем два раза подряд?!

– Ты нашего Энди не трожь, зараза! – посоветовали скептику.

Вернер тоскливо вздохнул.

Ива участливо погладила Эндрю по голове.

– Опусти меня, – шепнула она ему на ухо. – Не могу я больше на это смотреть.

Эндрю присел на корточки, и Ива спрыгнула на пол.

– Что они такое говорят? – спросила она Вернера.

– Они сами не знают, что говорят, – ответил тот. – Не слушай их, милая. Это все бред. Такой же, как на экране.

– Да плюнь ты на этого тупого ганса, – посоветовал Фокс, на всякий случай проталкиваясь к Вернеру поближе. В углу рубки, где по-прежнему разорялся астронавт с особым мнением о событиях многовековой давности, потихоньку закипала свара. – Ты лучше скажи – что за статуя такая?

– Насколько я помню, это наш царь Питер Великий. Похож, во всяком случае.

– Ну и рожа у него! Извини, конечно…

– Какая есть, – философски ответил Вернер.

– Это, понятно, совершенно не мое дело, – громко объявили в дверях. – Но если бы меня спросили, я бы сказал…

В рубке мгновенно наступила испуганная тишина.

– Как не стыдно, Линда! – возмутился Фокс.

– Я бы сказал, – продолжила Линда голосом Боровского, – что старпом придет сюда через минуту, и вот тут-то вам будет весело!

– Ты серьезно?

– Абсолютно, – ответила Линда уже своим голосом, наслаждаясь произведенным эффектом.

– Свободная вахта! – крикнула Ива. – Бегом отсюда! Дежурная вахта! По местам!

– Отдыхающая вахта! – поддержал ее Фокс. – Какого… не отдыхаете?!

Народ толпой ломанулся из рубки, и Линда едва успела отскочить с дороги.

– Всем спать! – рявкнула она вслед удирающим астронавтам, на этот раз голосом Эссекса.

– Ну ты, подруга, талант! – усмехнулась Ива, подходя к своему пульту.

– Я еще и не так могу, – заверила Линда. – Кстати, я не шучу. Прячь сигару, Майк. И надень ботинки. Сюда направляется весь бомонд.

Вернер подошел к усевшейся Иве, наклонился и мягко поцеловал ее в висок.

– Увидимся, – сказал он.

– Любимый… – прошептала Ива. – Я буду скучать.

– А ты останься, Энди, – заметила Линда. – Тебя-то не прогонят. Это все, – она показала на экран, – вроде бы тебя касается.

– Никаким боком, – помотал головой Эндрю.

– Разве? – удивилась Линда. – Почему?

– Какое мне дело до сумасшедших идолопоклонников? Это не мой народ, Линда. Моего народа вообще больше нет.

– Напрасно вы так, молодой человек, – раздалось сзади.

Вернер обернулся. В рубку вошел небольшой краснолицый человечек в рабочем комбинезоне с эмблемой «Тушканчика» на груди. Судя по табличке, фамилия его была Каплан. За спиной человечка возвышался адмирал.

– Господа офицеры! – крикнула Ива.

– Вольно! – Рашен жестом усадил на места вскочившую дежурную вахту. – Дамы и господа, позвольте вам представить нашего гостя. Доктор этнографии, профессор Смитсоновского института Джеффри Ллойд. Доктор, это капитан Фокс, бомбардир. Капитан Стенфилд, наш психолог. Капитан-лейтенант Кендалл, старший навигатор. Лейтенант Вернер, служба технического обеспечения.

– А я Джефф, – сказал краснолицый. – В прошлом американский шпион.

– Очень хорошо, что вы американский шпион, а не какой-нибудь еще, – обрадовала доктора Линда, пожимая ему руку. – А то бы мы вас расстреляли. Впрочем… Сколько вы схватили рентген за последний год, доктор? Не хотите показаться нашему врачу?

– Линда, не наезжай, – попросил, входя, Боровский. – Доктор у нас в гостях, веди себя подобающе.

– Из доктора химия так и течет, – парировала Линда.

– Заметно? – спросил Ллойд. – Извините. Но я вынужден каждый день есть эту гадость. Мне приходится ходить через очень грязные места.

– И к чему этот героизм? Ради изучения быта мутантов?

– Оставь, Линда, – приказал Рашен. – Благодаря героизму доктора, именно героизму, как ты правильно заметила, мы узнали очень много нового о мире, в котором живем. Возможно, это знание перевернет нашу жизнь. Я не шучу. Кенди! Придется тебе на время сделать из моего катера самолет. Погрузим вездеход доктора и полетим. Нужно смотаться тут в одно место.

– Куда? – деловито спросила Ива, кладя руки на «доску».

– Ноль пять мегаметра на северо-запад. Там будут такие холмы…

– Valdaiskaya vozvishennost, – сказал тихонько Вернер.

– Как-как? – удивленно вытаращился на него Ллойд.

– Valdai, – повторил Эндрю. – Это место называется Valdai.

В коридоре Рашен придержал Боровского за рукав.

– Видел статую? – заговорщически прошипел он старпому на ухо.

– Жуть! – выразил свое мнение тот.

– Это не бог! – объявил Рашен.

– Да что ж вы меня, драйвер, совсем за идиота держите? Конечно, не бог. Так, железная хреновина. Какой-нибудь видный политический деятель.

– Всюду ложь, – сказал Рашен с таким видом, будто только что совершил великое открытие в философии. – По всей Солнечной никаких новых идей, а только подмена одних идолов другими. А знаешь, почему? Знаешь, кому это выгодно? Помнишь, мы с тобой говорили о том, кто придумал давать боевым кораблям имена героев из классической фантастики? Ты еще сказал, что это был какой-то умный еврей?

– Ну… – пробормотал старпом, вспоминая.

– Во-первых, никакой он был не еврей. А во-вторых, его звали Эрик Старк.

– И чего?

– Дубина! Он совершенно не думал ни о какой идеологии. А просто размечтался, что когда-нибудь его именем назовут корабль.

– И добился своего, – индифферентно кивнул Боровский.

– Слышал, как себя величает патриарх этих недомерков? – не унимался Рашен. – Батька! Кретин! На самом деле священнослужителя на Руси всегда называли batiushka. В смысле – отец родной. А «батька» – это лидер преступной группировки. Как тебе, а?

– Совершенно по фигу, – честно признался Боровский.

– Не-на-ви-жу! – выдохнул Рашен, потрясая для большей внушительности указательным пальцем.

– Вы не заводитесь только, драйвер, – попросил старпом. – Не накручивайте себя. А то я вас знаю…

– Всюду ложь, – повторил Рашен. – Мало того, что дома нам всю жизнь мозги пудрили, так еще и здесь, в Москве, нае…ли! Кругом сплошные обманщики. Вся история – туфта! Все идеи – ворованные!

Боровский тоскливо вздохнул. Ему вдруг пришло на ум, что он несколько переусердствовал, уговаривая Рашена взяться за обустройство мира. Похоже было, что адмирал принял эту мысль слишком близко к сердцу.

– Ничего, мы объясним землянам, что жить нужно по правде, – ровным голосом пообещал Рашен. – Я уверен, они научатся.

И в этих словах было столько убежденности, да такой жестокой, что старпома с ног до головы охватил благоговейный ужас.

* * *

Старостой Вышнего Волочка оказался молодой симпатичный русский парень Виктор де Вилье, отец троих детей и выпускник Сорбонны с дипломом по терраформированию. Он удрал на историческую родину десять лет назад, движимый тягой к познанию мира. С рюкзаком, автоматом и счетчиком Гейгера. На своих двоих Виктор обогнул зараженные районы, почти не облучился и не дал себя загрызть одичавшим мутантам. Довольно быстро он вышел на человеческое поселение в районе Пскова, был радушно принят, но вскоре двинулся на юго-восток, где жизнь только налаживалась и можно было по-настоящему развернуться. Теперь под началом у де Вилье работало и богатело двадцать пять тысяч человек, очень довольных тем, что пришел грамотный мужик. Потрясенному Рашену продемонстрировали самопальную гидроэлектростанцию, свечной завод, кирпичное производство и водяные мельницы. Здание мэрии украшала спутниковая «тарелка», здесь был работоспособный компьютер и нелегальный выход в Сеть. Вышний Волочёк находился на фронтире, отсюда было рукой подать до загаженной Москвы, поэтому окрестности патрулировала группа неплохо вооруженных егерей, по совместительству промышляющих охотой. Рашен тихо млел и ругал доктора Ллойда, который решил устроить адмиралу сюрприз и не рассказал всего сразу. Ллойд, с видимым облегчением скинувший личину мутанта, довольно улыбался.

В Новгороде клепали сельскохозяйственную утварь и ремонтировали оружие. Тут же был крупный по здешним меркам рынок и порт речного судоходства. Во Пскове функционировало что-то вроде университета. Для связи между городами имелся примитивный телеграф, а кое-где даже маломощные рации. Жизнь вокруг била ключом, люди выглядели здоровыми. Чужаков они действительно недолюбливали, но Рашен оказался гораздо более тонким дипломатом, чем доктор Ллойд. Там, где американец шел, скрываясь и маскируясь, Рашен запросто садился на катер и тут же оказывался в гуще событий, расспрашивая и рассказывая. Его же еще и жалели за то, что плохо говорит по-русски. И все время предлагали остаться жить.

А дозиметр показывал, что жить здесь можно. Чуть хуже, чем в Канаде, но гораздо лучше, чем в Европе. Кроме того, все вокруг было пропитано духом настоящего частного предпринимательства, и никому не приходило в голову жаловаться на правительство ввиду отсутствия такового. Люди селились общинами, где все спорные вопросы решались по справедливости. Для торговли имелись специально отведенные места с добровольной охраной и выборными аукционерами. На случай массового вторжения мутантов существовал небольшой штаб ополчения, но в последние годы мутантам явно было не до набегов, они предпочитали торговать. Судя по всему, бедолаги действительно вымирали.

Рашен общался с народом, таская с собой Ллойда и Вернера в качестве самоходного разговорника. На второй день у адмирала вдруг прорезался акающий московский выговор, и Эндрю он разрешил гулять. Чем тот и воспользовался. Сначала они с Ивой оба ходили по лесам с непременным дозиметром на запястье и «маузером» на плече. Но вскоре освоились и перестали всего бояться. Они просто никогда раньше не видели такого количества зелени и живого зверья.

Они купались в чистой воде и любили на мягкой зеленой траве. Вдыхали упоительный запах сена и пили настоящее молоко. Ива на охоте застрелила кабана и, пока местные бурно ее поздравляли, вся обрыдалась над бедной хрюшкой. Эндрю собственноручно поймал рыбу, и изумлению его не было предела, когда окуня тут же бросили в уху. Это была какая-то фантастическая жизнь, волшебная, настоящая, живая, и возвращаться на скучный железный корабль совершенно не хотелось.

– А не слабо нам будет приехать сюда, когда все кончится? – спросил однажды Эндрю. – Мы, конечно, горожане, но мы привыкнем. Здесь обалденно.

– В Канаде не хуже, милый, – сказала Ива. – Там просто меньше лесов, но зато фон не такой высокий. Ты заметил, как много здесь больных деревьев?

– Здесь все почистят, – отмахнулся Эндрю. – Лет через пятьдесят…

– Вот через пятьдесят лет и приедем. А сейчас, милый, ты прости, но, когда все кончится, мы поедем в Канаду.

– Что так? – удивился Эндрю.

– Мне сейчас ни к чему лишние рентгены, – объяснила Ива. – Чем меньше их будет, тем лучше.

– Я понял тебя правильно? – осторожно спросил Эндрю.

– Я сама еще ничего не понимаю. Но похоже… Энди, ты что?!

– Извини, – пробормотал Эндрю, прикрывая рукой глаза. – Это я от радости.

Назад: Часть 2 Вне Земли

Дальше: Словарь и именной указатель

Часть III На Земле

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Часть III
На Земле