Глава ТРЕТЬЯ
День рождения генерала праздновали долго и старательно. Начали операцию в стенах управления, развили успех в ресторане, а точку ставить отправились в генеральский загородный дом – теплой компанией, без случайных людей. Пили только водку, разговаривали исключительно о работе и были счастливы.
Поэтому, когда через бильярдную прошел смурной и трезвый незнакомый мужик, один поддатый майор – как раз была его очередь бить по шарам – даже кий отложил в изумлении.
– Это что еще за хрен? – спросил поддатый майор.
– Да вроде Котов, – ответил его соперник, нетрезвый подполковник. – Ты давай, лупи.
– Какой еще Котов?
– Ну, Евгений Котов. Не помнишь, что ли, Жеку-Потрошителя?
– Я думал, его посадили… – неуверенно пробормотал майор, провожая взглядом длинную сутулую фигуру, скрывшуюся за дверью. – Не помню. Года три назад это было.
– Ага, посадили. Щас. Играть собираешься? Или сдавай партию. Ты все равно ее просрал.
– А чего он Потрошитель? – спросили из угла, где курили сигары и по такому случаю пытались с водки перейти на коньяк.
– Здрасте, пожалуйста! Расчлененка за ним. Топором жену разделал.
– И вовсе не жену, просто бабу какую-то…
– А чего он сейчас без топора?
Повисла напряженная пауза. Товарищи офицеры пытались вникнуть в смысл вопроса.
– Ну, мужик, ты гонишь… – нашелся кто-то наконец.
– М-да? Точно. Извините, гоню…
– Может, коньяк не в то горло пошел. Вот мы сейчас водочки…
– А чего этот Котов вообще тут? – не унимался любопытный.
– Чего тут?
– Ходит чего? Если без топора.
Товарищи офицеры снова ненадолго задумались.
– А чего ему тут ходить с топором?
– Логично. Нет. Нелогично. С топором он хотя бы за бабой побегать может. А без топора он как-то… Не впечатляет.
– Молчи, дурак, а то и водки не нальем!
– Котов ведь был сыскарь, кажется, – вспомнил поддатый майор. – Или нет? Черт, много времени прошло. Да я и не знал его почти.
Из угла к бильярду выкарабкался тот самый любопытный. Старший лейтенант по званию, младший из приглашенных по всем статьям.
– Вообще странно это, – заявил старлей. – Зачем он тут лазает?
– Ну догони его и спроси – типа, как дела, уважаемый маньяк? Чему обязаны вашим посещением, а?..
– А вот пойду и спрошу! – старлей заметно качнулся из стороны в сторону.
– На воротах-то его пропустили.
– Это потому, что без топора ваш маньяк Котов почти не виден, – он просочился, гад. Пойду и спрошу! Каково это – расчленить и не сесть? Пусть опытом поделится, а то у меня теща зажилась!
И, шагая с преувеличенной четкостью, старший лейтенант вышел из бильярдной.
– Сходить посмотреть, а?.. – буркнул подполковник.
– Что он сделает, этот Котов, без топора-то? – майор снова взял кий.
– Успокойся, да?.. Ничего не сделает. Только Котов при нашем папе как бы офицер по особым поручениям. Нельзя ему для развлечения по морде шваркать, папа обидится.
– Ты серьезно?! – встрепенулись в углу. – Он все еще в погонах?!
– Я очень серьезно. Вы просто Котова не видите, он в управлении бывает очень редко. И, как правило, рано утром или поздно вечером. Вы, товарищи старшие офицеры, давно отвыкли в такое время на работу ходить.
– Неправда ваша. Я его днем однажды встретил. Не знал, что он тот самый Котов, а то бы документы спросил.
– А он тебе ксиву.
– Ну, я бы и посмотрел, где он сейчас.
– В старом архиве.
– Ты-то откуда знаешь?!
– Да я через этого Котова чуть инфаркт не заработал. Помните, к проверке готовились? Я до ночи засиделся, и еще с утра кучу бумажек на подпись. Выхожу, с дежурным парой слов перекинулся, и он мне – а папа-то до сих пор на месте. Я бумажки хвать, бегу к папе в кабинет. Влетаю в приемную, и тут дверь открывается, а из нее мне навстречу… Блин, наемные убийцы из старого кино. Два урода в длинных серых плащах, и у одного в руке – помповуха спиленная! Прямо, бля, шотган! Да еще урод этот, на хер, – в шляпе! А другой с портфелем! И ка-ак шибанет от этой парочки мне прямо в нос свежей кровищей! И вижу я – пятна едва замытые у обоих на плащах! Это посреди управления, время полночь. Ну, думаю, почти сорок лет я прожил. Криво-косо, однако прожил. Детишек жалко, не успел на ноги поднять… А тот, который с портфелем, глядит на меня и, видно, всю эту херню с физиономии моей, как с листа, читает. Достает не спеша ксиву: здрасте, говорит, товарищ подполковник, давно не виделись, капитан Котов! Я: ка-ка-ка-кой ка-ка-ка… Ко-ко-котов?!. Чего ржете?! Вас бы туда! Кровью ведь пахнет, кровью – что я, запаха этого не знаю? А Котов, сука, улыбается мне ласково и говорит: тот самый, товарищ подполковник, тот самый! И глаза у него… Ух, глаза. Кто не знает, что такое настоящий психопат, тому не объяснишь.
– Вот как у меня глаза! – обрадовались в углу. – Вот посмотрите!
– У тебя сейчас не те. У тебя сейчас глаза как у вареного порося… Ну, короче, я стою и думаю – он ведь прошел в здание? Прошел. Трупов на входе что-то не видать – сами пустили. И на второй этаж пустили тоже. Прямо с шотганом, портфелем и в шляпе. Выстрелов я не слышал. Если, конечно, у него топор в портфеле и он этим топором папу ухайдакал…
– И портфеля сейчас нету! – сообщили из угла.
– Спасибо, утешил. В общем, я бы тогда долго еще соображал, что к чему. И тут из кабинета папин голос: кто там? А я молчу. А Котов оборачивается к двери и говорит: это подполковник Туровский к вам. Помнит ведь, зараза! Папа ему: скажи, пусть заходит. И Котов мне: заходите. Типа разрешил. Вот.
– Ну а ты чего?
– Ну я и зашел.
– А папа?
– А папа говорит: не ссы, это мой офицер по особым поручениям. Числится в архиве, чтобы не отсвечивал. Ясно? Я ему: извините, товарищ генерал, но как же та знаменитая расчлененка – она имела место или нет? А папа мне спокойно отвечает: та расчлененка, она кого надо расчлененка, понял?
– Ни хрена себе! – восхитились в углу. – Ну-у… Водки подполковнику Туровскому! И еще раз водки.
Открылась дверь, вошел старший лейтенант. Практически трезвый. Твердым шагом промаршировал в угол, сцапал налитую для подполковника рюмку и одним махом ее опрокинул.
– Ну? – спросили его. – Поговорил с маньяком?
– Не сложилось… – помотал головой старлей. – Но вообще… Хорошо, что он сегодня без топора. Ну и глаза у мужика, бля!
***
Котов старлея почти не заметил. Он и собравшихся в бильярдной нетрезвых товарищей офицеров толком не разглядел – прошмыгнул мимо, стараясь не привлекать внимания. Через столовую он бы легко не проскочил, там как раз орали хором «Наша служба и опасна, и трудна». А пьяный сотрудник органов, когда поет эту песню, только кажется расслабленным. На самом деле у него изо всех клапанов сифонит боевой дух. Ну его на фиг, пьяного сотрудника органов, в таком состоянии.
Поэтому Котов прошел через бильярдную. И едва свернул к лестнице, ведущей на второй этаж, как его с неженской силой ухватили за рукав.
– Котик, ты редкая скотина! – произнес осипший от выпивки ангельский голосок.
– Ой, – сказал Котов, оборачиваясь. – Ой, Наташка, какая ты смешная!
– Это шампанское, товарищ капитан. Вкусное шампанское. Ты где был?
– Где был… Пиво пил!
– Ну и дурак!
– Наташа… – Котов шагнул к девушке вплотную. – Я же говорил, не могу. Ты хоть отца спроси, он подтвердит – нельзя мне на люди.
– А мне с какими-то дебилами танцевать – можно, да? Все платье в слюнях. Эх, Котик…
– Красивое платье, – сказал Котов. – И чистое, по-моему.
– А давай его испачкаем!
– Ой, – опять сказал Котов.
Он словно вывернулся наизнанку, весь переродился, встав рядом с этой девушкой. И худоба его уже выглядела не болезненной, а элегантной. Расправились плечи, оказавшиеся неожиданно широкими. А запавшие щеки говорили скорее об аристократизме, чем алкоголизме. Да, было в нем по-прежнему много от хищной птицы. Но сейчас эта птица смотрелась довольно гордо и почти благородно.
Девушка, стоя на высоких каблуках, была с Котовым одного роста. Очень белая кожа и вьющиеся черные волосы до плеч, милое юное личико. Черное с отливом платье.
Даже нетрезвая улыбка ничего не могла испортить в этом совершенном ансамбле.
– Наташка, ты прямо королева ночи.
– Знаю, я тебе всегда нравилась, – кивнула девушка. – А ты – мне. Но ты скотина, потому что не пришел. Испортил праздник. Они меня всю обслюнявили. Сверху донизу! Все платье…
– А ты бы его сняла, прежде чем танцевать, – предложил Котов.
– Сняла? – Девушка задумалась. – Тьфу, дурак! Издеваешься над бедной нетрезвой женщиной.
– Как можно!
Дверь бильярдной открылась, и к лестнице вышел какой-то пьяный молодой человек.
– О! – обрадовалась девушка, тыча пальцем. – И этот тоже!
– Да? – Котов обернулся.
– М-м-м… – сообщил молодой человек, отрицательно мотая головой.
– Желаю вам счастливого полета, – сказал Котов.
– М-м-м!.. – кивнул тот и поспешно удалился в сторону туалета.
– А что он? – спросил Котов у девушки.
– Что – он?
– Ну, ты сказала – и этот тоже.
– Ай, да все они козлы! У папика одни козлы в подчиненных.
– И я? – притворно расстроился Котов.
– Не-ет, Котик, ну что ты. Ты не козел. Ты – котик. Ну, пошли!
– Наташ, я ведь по делу. Подожди немного, а?
– Это ты подожди. Не дергай папика, он устал. В кабинете спрятался и виски пьет. Как лекарство, говорит. Дай ему продохнуть хоть полчасика. А мы с тобой пока… – она уставилась на Котова жадными блестящими глазами. – Потанцуем!
Котов опять ссутулился и бросил настороженный взгляд на дверь столовой. Там уже притомились распевать и теперь, похоже, выкаблучивали. Музыка сквозь грохот разудалой пляски едва прослушивалась.
В этот момент Котова поцеловали. Губы у Наташи были мягкие, влажные, от нее одуряюще пахло шампанским. И водкой тоже немножко пахло. Котов сомлел и временно утратил чувство реальности. Крепко обнял девушку и буквально впился в нее.
– Только потанцуем, – сказал он примерно через полминуты.
– У меня потанцуем! – воскликнула девушка и почти волоком потащила Котова по лестнице наверх.
Напротив генеральского кабинета Котов попытался затормозить, но его бесцеремонно толкнули вперед.
– Здоровая ты стала… – заметил Котов.
– У влюбленной женщины скрытые резервы включаются, – сообщили ему. – Что ты вообще знаешь о женщинах, Котик?
– Наташ, а, Наташ…
– Ты их вообще любишь, женщин?
– Не очень. Я плохо умею их готовить, – признался Котов.
– Ха! Рассмешил! Какой ты милый, Котик!
– Угу, – согласился Котов безрадостно.
Его впихнули в незнакомую полутемную комнату, освещавшуюся через распахнутую настежь балконную дверь. Котов машинально отметил, что луна все еще очень яркая, но на самом деле уже никакая. Ерундовая луна – для тех, кто понимает. Кончился цикл. Почти месяц более или менее нормальной жизни впереди. Не очень спокойной, конечно, но хотя бы не смертельно опасной.
Не смертельно опасной – всем. Его городу. А может, и всей стране.
Если, конечно, не принимать в расчет чудовище, разъезжающее на длинном черном «БМВ» с московскими номерами. И черт еще знает, сколько таких чудовищ. Котов тихонько вздохнул.
Наташа протянула руку и достала откуда-то из темноты бутылку.
– Выпей, милый, – сказала она тихонько.
Котов покорно глотнул. Это было виски, на вкус – очень дорогое, Котов ничего подобного раньше не пробовал.
Они снова поцеловались, и Котову стало как-то легче. Свободнее. Он глотнул еще, на этот раз от души. «И мне», – попросила девушка. Выпила и поцеловала его. Прошло минут пять. Котов сбросил пиджак и распустил галстук. Расстегнул Наташе «молнию» на платье.
– Погоди, сейчас я тебе на самом деле станцую, – сказала она.
Девушка подошла к балкону и встала в дверном проеме, под серебристо-белым сиянием. Котов подумал, что в полнолуние это выглядело бы гораздо эффектнее, но тогда он просто не мог оказаться здесь.
Наташа, пританцовывая и извиваясь, медленно стягивала платье через голову. У нее оказались удивительно красивые бедра, просто замечательные, и их с каждой секундой перед глазами Котова становилось все больше.
Котов поглядел на бутылку у себя в руке, потом на раздевающуюся девушку, сделал еще глоток, поставил бутылку на пол и пробормотал под нос: «А-а, да пошло оно все!.. Пое…ать!»
Платье куда-то улетело. Девушка мурлыкала: «Котик, иди ко мне, Котик…» Она стояла к нему спиной, упираясь руками в дверной косяк. Чуть прогнувшись, слегка раздвинув стройные мускулистые ноги и приподняв навстречу мужчине прекрасные юные ягодицы.
Котов охватил взглядом открывшееся ему великолепие и решительно шагнул вперед.
Еще через секунду, не менее решительно, – назад.
Он не снял плечевую кобуру – это подтверждал «макаров», непонятным образом прыгнувший в руку. Будто по собственной инициативе.
«Котик, а, Котик…» – ворковала Наташа. Она, наверное, думала, что Котов все никак не может налюбоваться ею. Или штаны расстегивает.
Котов в это время уже нащупал лопатками дверь. Глазами он пожирал скульптурно вылепленную попку девушки.
В коридоре стоял генерал, бледный и напряженный. Котов прикрыл дверь, повернулся и толкнул его.
– Ой, – в который раз за вечер сказал Котов.
– Она в порядке? – быстро спросил генерал.
Котов утвердительно махнул рукой, увидел в ней пистолет и принялся запихивать его в кобуру. Пистолет упирался.
– Пойдем ко мне, – сказал генерал.
За дверью Наташа длинно и умело выматерилась.
***
В кабинете генерал протянул Котову бутылку. Котов хлебнул, утерся и, не спрашивая разрешения, упал в глубокое кресло.
– Хорошо, что ты сегодня без топора, – сказал генерал сухо.
– Зачем вы так? – выдавил Котов. – Не надо. Она же мне как родная.
– Вы…бать ты ее тоже как родную хотел?
– Ой, не знаю я, не знаю… Простите.
Генерал уселся на кушетку и, по примеру Котова, выпил прямо из горлышка.
– А что, – сказал он. – Я не против. Для хорошего человека не жалко. Гондон только надень. И целуйся осторожно.
Котов закрыл лицо руками и принялся раскачиваться в кресле вперед-назад.
– Как ты догадался?
– Это просто ужас какой-то… Ну за что мне такое, за что?!
– Хватит ныть, капитан. Отвечай.
– Мы… Мы с Зыковым засекли похожую в этом цикле. Видели со спины, – почти не соврал Котов. – Но сейчас в лунном свете я узнал ее. Она красивая, ее нельзя не узнать.
– Повезло девчонке, что ты ее не накрыл, – генерал тяжело вздохнул и снова приложился к бутылке. – Повезло, да. С красотой, правда, не повезло.
– Давно?.. – только и спросил Котов.
– Ты не поверишь. Четвертый год.
– Не… Не может быть!
– Может, если постараться. Но все старания без толку оказались. Заметил, как она разговаривает? Она же полная дура. Идиотка, – генерал бросал слова куда-то мимо Котова, в стену, но от этого они еще больнее ударяли.
– Как-то внимания не обратил…
– Ты часто с ней виделся, но мало говорил. Вы больше глазки один другому строили.
– Да ну…
– Ладно, оставь. Ты ей всегда нравился. Правильно, я считаю. Ты мужик. Она мужика за версту чует.
– И что же теперь? – спросил Котов тоскливо. – Что-то ведь можно придумать?
– Поздно уже думать. Вешаться пора. Ее нужно было сразу отправлять в Москву или Питер. Но я тогда не знал, как это делается. Теперь знаю – а толку? Вырастить из нее сверхчеловека уже не получится, в человека обратно переломаться она не может. А обычным уличным кровососом… – Генерал то ли вздохнул, то ли всхлипнул. – Два-три раза в год я ее выпускаю. Это поможет ей протянуть еще несколько лет в более-менее нормальном состоянии. А что дальше будет, мне и думать страшно, веришь, нет, Котов?
– Уж я-то верю, – кивнул Котов. – Но как вам удалось так долго?..
– На транквилизаторах. Дня за два до начала каждого цикла ко мне переселяется доктор и начинает глушить бедную.
– Смелый доктор, – заметил Котов.
– Твой психиатр.
– А-а… – Услышав это, Котов в один миг столько всего узнал и понял разом, что временно утратил способность изъясняться.
– Не из болтливых мужик, да? Все мы тут одной кровью повязаны, дорогой товарищ. И не болтаем. Нельзя.
– Уфф… Я еще выпью?
– Выпей, конечно. Хоть весь бар выпей. Мне как-то уже насрать.
Котов хлебнул изо всех сил, чтобы оглушило.
– А что Марья Михайловна? – спросил он, утираясь.
– А что она? Она мать. Это ее дочь. Тут все просто. Сложности начнутся, когда ты девке серебра вкатишь.
– Не надо… – попросил Котов.
– Знаешь, ты ее действительно трахни, – сказал генерал. – Не пропадать же добру. Тем более тебе не впервой.
– Разрешите идти? – спросил Котов казенным голосом.
– Ах, оно на меня обиделось! – всплеснул руками генерал. – Доложи и топай.
Котов докладывать не собирался. Он сидел, глядя в пол, и скрипел зубами от тоски и безысходности. Генерал встал, подошел к окну, уткнулся лбом в стекло.
– Извини меня, пожалуйста, – сказал он негромко. – Черт, даже плакать уже не получается. Кончились слезы, наверное. И сострадание, похоже, кончилось. Сил нет жалеть ни себя, ни других. Одна злоба осталась. Хочется делать больно. Вот и делаю всем, кто подвернется. Извини, ладно? Так что там у вас?
– У Зыкова вывих тяжелый, с растяжением. К следующему циклу работать сможет, но не в полную силу.
– Зыков не проблема. Пусть себе лечится. «Мастер» – вот проблема.
– Это все-таки был «мастер»?
– Не «был».
– Они… Москвичи его упустили?!
– Хорошее слово – «москвичи»! – генерал коротко хохотнул. – Все они кровососы. Империю досуха выдоили, теперь из России последние соки выжимают. Москвичи… Упустили. Он стену проломил и на завод убежал. Говорят, пока бежал, аж дымился. На заводе они его потеряли. Залез, наверное, в канализацию, а по ней куда угодно выползти можно. Вы тоже молодцы. С «мастера» надо было начинать.
– Он дышал еще. Я сразу понял – клиент серьезный, не простой вожак – и ждал, пока его придавит.
– Придавит… А то, что он проснется, когда ты давить начнешь – группу его кровную давить, – тебе в голову не приходило? Они же все ему… как родные, бля. Как родные.
– Я никогда раньше не видел «мастера», – сказал Котов просто.
– Он хоть на что похож-то? Словесный портрет сможешь?
– Да ну… Там лица нет. Вот если собачью морду ободрать… Типа ротвейлера…
– Все на борьбу с бродячими собаками… – вздохнул генерал. – Как надоело врать-то, го-ос-по-ди… Своих же людей обманываем, которых защищать клялись. Тьфу! Собаки, бля. И волки. Позорные. Слышал, опять под Филином волк бабу загрыз? Местные облаву готовят. И не помешаешь никак. А хор-рошенького волка они бы там словили, если б на день раньше занялись! Килограмм на девяносто. Сорок третьего размера сапогами вокруг трупа натоптано. Одна радость, у тамошних мужиков давно мозги самогоном заплыли. Да и покусы типично волчьи… Ох, надоело врать.
– А может… того? – осторожно спросил Котов.
– Чего того?
– Ну, рассказать. Людям. Сначала нескольким, понадежнее отобрать. А там, глядишь…
– А там, глядишь, московская психушка, – сказал генерал, придвигая к себе бутылку. – А потом убьют тихонечко.
– Тогда сразу всему городу. Раскрыть всю эту липовую статистику по волкам и собакам. Про бомжей тоже. Город поднять, чтобы Москва уже не смогла замять это дело.
– Не поднять, а взбунтовать.
– А вы этот бунт возглавьте.
– Эх, Котов… – Генерал выпил. Закурил. – Эх, Котов. Простая душа. Храброе сердце. Ладно, сделаем вид, что я твоих противозаконных речей не слышал. Давай побеседуем без протокола, по-мужски. Ты хотя бы разок думал, как глубоко эта зараза въелась? Ты можешь представить, кого именно я просил, чтобы сюда ликвидаторов прислали?
– Не представляю и не хочу. Да хоть министра нашего. Что они сделают, когда целый город поднимется?
– Химкомбинат взорвут. Город как поднимется, так и ляжет. Простой выход, да? Самим же проблем меньше. Их этот «мастер» отмороженный давно беспокоит. Статистику, видишь ли, портит.
Котов задумался.
– Не сомневайся, взорвут, – пообещал генерал. – Были уже пре-це-ден-ты. Думаешь, на Чернобыльской атомной станции технику безопасности из спортивного интереса нарушили? Типа посмотреть, е…анет или нет? Эта Припять… Что надо была Припять. Вообще тот регион. Там они слишком активно промышляли.
– Не верю, – отмахнулся Котов.
– Это правильно. Чем меньше веришь, тем здоровее психика.
– Вам к гостям не пора?
– Им без меня веселее. Ну давай спрашивай!
– Что спрашивать?
– За каким хреном я ликвидаторов вызвал.
– Вызвали, значит, надо было, – Котов опустил глаза.
– Это точно. Я ее когда отпускаю, за ней ходит один… человечек. Смотрит, чтобы в неприятности не вляпалась. Он и засек «мастера».
– Хороший, наверное, человечек… – предположил Котов ревниво.
– Нормальный, – заверил генерал.
– Случаем не тот, который нас на вампирские лежки наводит?..
– Хм-м-м… Так вот, он сказал, что вожак стаи, к которой она прибилась, судя по всему, не просто упырь, а «мастер». Ее «мастер». И точно – она утром не пришла, загуляла всерьез. Извини, капитан, не мог я не вмешаться. Слишком большие проценты по этому долгу накапали.
Котов молча сделал жест – все понимаю, без обид – и потянулся к бутылке.
– Я же тогда весь город перетряхнул и наизнанку вывернул, – произнес генерал очень тихо. – Красивая была операция, хоть медаль себе давай. Помнишь? Очистимся от нежелательного элемента, и все такое прочее… А это я искал насильника.
Котов поперхнулся выпивкой.
– …думал, сначала в камеру к пидарасам его, а потом застрелю при попытке к бегству. Ага. Застрелил.
Котов с трудом сглотнул и отставил бутылку подальше.
– Они говорят, сейчас у него уже не стоит, – генерал откинулся на спинку дивана и смотрел в потолок. – Сейчас он вообще ничто и никто, просто такой… Робот-убийца. Не личность. Но тогда у него стоял, и еще как. И любил он это дело.
– Он ее… – Котов заметил, что генерал не называет дочь по имени, и тоже не стал. – Он ее…
– Да. Обычное дело. С твоей ведь что-то похожее в Москве случилось.
– Она мне потом сказала. Не сказала, намекнула. Ну… Перед самым концом. Перед тем, как убить меня решила.
– Ненавижу москвичей!!!
– Что такое? – прошептал Котов.
– Они принесли мне извинения, представляешь? Извинились за то, что развели срач на моей территории. Они этого урода сюда прислали ночным смотрящим. Узнали, что здесь кто-то промышляет по мелочи, и отправили своего, чтобы навел порядок. А он свободу почуял и сам начал бедокурить. От вседозволенности крыша поехала. Оказывается, они тоже с ума сходят, если за собой не следят. У них все на перекрестном контроле построено. Система, бля. Структура. В Москве они тихие, друг дружке разгуляться не дают. А у нас – тьфу! Один упырь приехал чистить город и сам его засрал! А я думал, почему люди пропадают.
– То есть… Вы раньше не знали? Ну, до.
– До… нее? Нет. Я – не знал. А некоторые из соседей, например, знали. У нас место относительно тихое, спокойное, а, допустим, южнее – путь сезонной миграции бомжей. Представляешь, какая отличная кормушка для кровососов? На северо-запад – большие города, где им и прятаться легче, и выедать население втихаря тоже проще. Вот там уже целые ликвидационные бригады трудятся на постоянной основе. В тесном, блин, контакте с нашими… Такие дела, капитан. Знаешь, просьба у меня к тебе будет.
– Слушаю. – Котов сел прямее.
– Как ты должен теперь понимать, за тобой должок небольшой перед ней… – Генерал забрал у Котова бутылку и коротко приложился к горлышку.
– Еще какой должок! – подтвердил Котов, вкладывая в эти слова куда больше смысла, чем мог бы предположить генерал.
– Не случись с ней этого, не окажись я в курсе…
– …вам бы и в голову не пришло выслушать меня, когда я сам влип, – за генерала закончил Котов.
– Естественно. Но я уже знал о вампирах в городе. Знал из-за нее. И был готов услышать от тебя правду. Спасибо, что не удрал тогда, капитан. Спасибо еще раз.
– Пожалуйста, – сказал Котов просто.
– Так вот, капитан. Вдруг случится, что однажды вы с ней столкнетесь ночью вплотную. Да не вдруг, случится наверняка… Рано или поздно тут начнется п…дец! – неожиданно рявкнул генерал. – В общем, если сможешь – не убивай ее. А?
Котов одну руку прижал к сердцу, а другой обозначил какой-то многозначительный жест.
– Я подчеркиваю – если сможешь.
Котов в ответ вздохнул.
– Пусть это будет кто-нибудь другой, – сказал генерал тоскливо. – Совсем другой. Не наш. Чужой.
– Их нужно херачить всем миром, – не очень-то к месту сообщил Котов. – Поднимать народ и бить.
Теперь вздохнул генерал.
– Или найти противоядие. Вакцину.
– На, – генерал протянул Котову бутылку, в которой едва-едва плескалось на самом донышке. – Хлопни… Вакцины. Думаешь, я не хочу устроить им последний день Помпеи? Я – и не хочу?! Но ты сам видел этих… Москвичей. Скажи мне – как? Забудь о том, что они повсюду и буквально все на свете контролируют. Представь, как бы ты справился с одним-единственным таким. Ну?
– Должен быть способ, – твердо сказал Котов и выпил.
***
…Котов на ней жениться хотел. Молодая, привлекательная, энергичная. Работала в представительстве крупной торговой сети. Каждый месяц уезжала в Москву на несколько дней. Котову это нравилось. Он и сам бы не отказался выбираться почаще в мир. Нужно видеть, чем живут люди там, за границей маленького городка. Иначе не чувствуешь перспективы. Не понимаешь, какой смысл двигаться вперед, развиваться – ведь у тебя все есть, и ничего уже не надо. Котов свой город искренне любил, но знал за ним гадкое свойство размягчать мозги и доводить до освинения. «Вследствие духовного кризиса и отсутствия мотиваций». Эту роскошную фразу Котов подслушал из телевизора – так объяснял свое нежелание участвовать в Олимпиаде какой-то заграничный «летающий лыжник». Котов долго прикидывал, что же это за кризис может быть у человека, добровольно прыгающего с трамплина, и ответа не нашел. Но само выражение запало ему в память. Его даже коллеги некоторое время дразнили Духовным Кризисом. Надо сказать, молодой Котов, с его внешностью чахоточного провинциального аристократа, на ходячий духовный кризис весьма смахивал. Пока рот не раскрывал. Или не брал в руки пистолет. Язык у Котова от рождения был подвешен что надо, да и стрелял опер будь здоров. Языком он неплохо убалтывал начальство, а стрельбой заработал почетную грамоту за подписью знаменитого полковника Попова.
Впрочем, с той же легкостью Котов дотрепался до строгого выговора с занесением. А метким выстрелом едва не ухлопал сержанта Зыкова, не вовремя высунувшегося. Правда, строгача потом сняли, а Зыкову всего лишь отстрелило погон, разорвало портупею и чуть оцарапало плечо. Зыков пообещал затаить на Котова злобу и разобраться с ним, когда тот уволится из органов. Котов обозвал Зыкова тормозящим робокопом и заржавевшим терминатором.
В общем, Котова все любили.
А он почти любил свою Ленку. То есть любил ее очень, но не мог себе признаться в этом. Хотел быть с ней рядом как можно чаще и больше, ее хотел постоянно, без нее впадал в глухую тоску и становился раздражителен. Однако у самого Котова, в его умной и быстро соображающей голове, эти частички мозаики отчего-то не складывались в простое слово «любовь». Может, работа влияла. В милиции не было принято распространяться о чувствах и говорить о женщине в возвышенных тонах. Трудовая жизнь мента к этому не располагала. Начальник отдела, где Котов служил, жену и дочь называл ласково «мои бляди». Менты, если их послушать, не любили, они трахали. И вот про трах болтали часто, помногу, с картинками.
Еще они очень хотели быть хорошими ментами. Но временами уходили в запои, не упускали шанса настричь капусты, иногда брали натурой (и жестоко мстили, если потом случалось лечиться), старательно избегали лишней работы. И втайне ужасно боялись, что им когда-нибудь за такое поведение чего-нибудь будет. Страх этот (совершенно беспочвенный, ведь никому ни разу не было ничего) раздражал ментов неимоверно, но избавиться от него они не могли. Во всей городской ментовке водилось, наверное, от силы особей десять, свободных от подобного страха. Но то были товарищи конченые, даже тени особой не бросающие на органы, потому что их уже ни свои, ни чужие не считали за ментов.
Котову этот страх – в его конкретном случае так, страшок мелкий – был отлично знаком. И опять-таки, чего-то в жизни Котова не хватало, чтобы обозначить возникающее иногда сосущее ощущение под ложечкой термином «стыдно».
А вообще городская милиция работала хорошо. Ну, то есть нормально. Как всё в городе, да и в стране, наверное.
Когда живешь без любви и стыда, по-другому и не получится.
Видимо, у них свойство такое, у любви и стыда. Они могут в тебе жить, но пока сам для себя не продекларируешь их, не проговоришь эти слова, не признаешься, что известны тебе эти чувства, – механизм не включится. Они не будут отравлять тебе существование – о, как мешают жить любовь и стыд! – но пока они не проснутся, ты всего лишь полуфабрикат человека.
У Котова – однажды проснулись все-таки. Правда, при столь печальных обстоятельствах, что и врагу не пожелаешь.
***
…Лена из очередной поездки в Москву вернулась хворая. Котов ждал ее, а она больным голосом по телефону умоляла его не приходить. Говорила, она сейчас некрасивая и может заразить его гриппом. Бывает такой дурацкий грипп – летний. Хуже не придумаешь. Котов в трубку искренне ныл, а сам уже смирился с мыслью, что придется обождать несколько дней, у него как раз квартальная проверка накатила – вздохнуть было некогда.
И вышло, что встретились они вообще через неделю. И у Котова сложилось впечатление, что ему не особенно рады. Осунувшаяся, бледная, вся какая-то словно выжатая и скомканная, Лена будто не ерундовую инфекцию перенесла, а серьезную болезнь. Вялая, заторможенная, не реагирующая на шутки и теряющая нить разговора, она сначала просто напугала Котова. Постепенно ему удалось немного расшевелить ее, но…
Она не понимала его. Едва видела. Почти не слышала. И еще – не хотела его совершенно. Между ними, столь близкими совсем недавно, теперь как стена выросла, и стену эту возвела женщина.
Котов терялся в догадках. То немногое, что приходило ему на ум – беременность, последствия тяжелого аборта, всякие там «ломки», – все это к Лене не относилось. Тем более что про первое и второе он ее сразу в лоб спросил и очень внимательно проследил за ответной реакцией, а уж наркоманов-то Котов навидался достаточно. И не только их. Наркомана, сумасшедшего и человека, опасающегося, что его сейчас за дело менты повяжут, Котов навскидку замечал даже в плотной толпе. Опыт сказывался. Нет, с Леной было что-то другое. Вообще другое.
Она взяла отпуск и дни напролет спала. А когда не спала – преимущественно ночью – тупо бродила по дому или сидела у окна, глядя в темноту. Котов забеспокоился. И еще – ему стало плохо. Как в жизни до этого не было. Он ощущал утрату, и она была вдвойне страшна, ведь переживал Котов ее медленно, постепенно. У него на глазах дорогой и любимый человек превращался во что-то, лишь внешне напоминающее человека.
Самое логичное, что мог сделать Котов, – обратиться к специалисту. Был у него доктор на примете. Однажды Котов со своим зорким глазом крупно пролетел: тормознул сумасшедшего наркомана, топающего рано утром по улице с громадным водопроводным ключом в руке. Асоциальный тип оказался психиатром, возвращавшимся домой после ночного дежурства. Так и познакомились. Кстати, профессиональное чутье все-таки не подвело Котова – психиатр уже много позже сознался ему, что полезный в хозяйстве ключ стырил у пьяного сантехника, лежавшего поперек тротуара неподалеку от больницы… Теперь открылся несчастливый повод знакомство освежить.
Котов вкратце описал симптомы, и психиатр как-то нехорошо заморгал. А потом учинил ему настоящий допрос, особенно нажимая на внезапный характер недуга и еще почему-то на факт поездки девушки в Москву. Котов понимал: столица питается душами провинциалов. Достаточно рассмотреть повнимательней телевизионные лица музыкантов, политиков и актеров, перебравшихся на московские хлеба, чтобы сделать вывод – Москва людей сжирает. Но не так же резко, в один укус…
– Может, ты придешь и осмотришь ее, а? – спросил Котов, вконец утомившись отвечать на вопросы. Оказалось, что он больше привык задавать их сам.
– Да чего там смотреть… – психиатр опустил глаза. – Значит, говоришь, родственников нет?
– Бабушка старенькая.
– Адрес знаешь?
– Ну, допустим. Погоди, погоди… Зачем тебе бабушка? Ты что, Ленку класть будешь? – Котов испытал нечто вроде облегчения, но и новый, ранее неведомый страх кольнул сердце. Близкий человек вдруг сошел с ума. Настолько, что нужна госпитализация. Это означало расставание уже насовсем. – Все-таки что с ней?
– Тяжелая депрессия, – по-прежнему не глядя на Котова, отозвался психиатр.
– Вирусная? – съязвил Котов и сам не порадовался удачной хохме. Шутить и язвить становилось с каждым днем все труднее.
Психиатр хмыкнул. Потом усмехнулся. Потом вздохнул и сказал:
– Не смешно.
Встал и принялся вышагивать туда-сюда по кабинету, заложив за спину руки.
Котов глядел на врача и чувствовал, что сам потихоньку трогается. Он подозревал – от него скрывают нечто важное. Эка невидаль! Но сейчас опер имел дело не с игрой подследственного или уловкой свидетеля, не желающего идти соучастником. Дело касалось напрямую жизненных интересов самого Котова. Он с легким ужасом понял, что почти готов взять психиатра за жабры и припомнить ему тот несчастный водопроводный ключ. Дело из ключа не сошьется, но уж нервов-то попортить человеку Котов сумеет… Естественно, такой выкрутас был не по понятиям и не лез ни в какие ворота – именно поэтому Котов и догадался, что у него от душевной боли едет крыша.
– В общем, гляди, какая ситуевина, капитан, – нарушил тягостное молчание врач. – Я, конечно, могу к ней в гости зайти – с тобой за компанию, чисто по-приятельски, в частном порядке. Но смысл? И так все ясно. Да, подруге твоей не помешает определенная помощь. Только она за этой помощью должна сама прийти.
– Ни фига себе! – изумился Котов. – Хорошая, однако, медицина. А если я, допустим, ногу сломаю, мне как – тоже самому приползать?
– Ты сравнил! Нога не голова. С тех пор как в стране демократия, нам полномочия обрезали. Нельзя принудительно человека подвергать освидетельствованию. Сейчас без веских на то оснований ни соседи, ни милиция, ни родственники не имеют права взять сумасшедшего за жопу и притащить силком в больницу. Если, конечно, больной не опасный, не буйный там, не бегает по улице с… с…
– …водопроводным ключом, – ввернул Котов.
– С лопатой, – предложил версию психиатр. – Ну еще, допустим, проходит вариант, когда он совсем не жрет и вовсе не шевелится… В общем, нужна реальная угроза жизни и здоровью. Больного или окружающих. Во всех остальных случаях больной должен обратиться к врачу сам.
– До-о-октор… – слабым голосом позвал Котов. – Мне прямо сейчас застрелиться? Как я ее уговорю?
– Спокойно, капитан, – психиатр уселся за стол и потянул к себе перекидной календарь. – Может, и уговоришь… Ага. Значит, если заболела она три с лишним недели тому… Ну вот, уже пора.
– Что пора?
– Погоди. Ты слушай. Значит, у нас через пять дней начнется легонькое, слабенькое полнолуние…
– Я думал, они все одинаковые, полнолуния… – удивился Котов.
Психиатр оторвался от календаря и смерил Котова хмурым взглядом.
– Молчу, молчу!
– …слабенькое полнолуние. И ты увидишь, как твоей подруге становится лучше. Если будешь наблюдать ее каждый день, то обязательно заметишь, как стронется с места этот процесс. И вот пока ей не стало уже совсем хорошо, и она не забыла, что еще недавно было плохо… Тут-то и будет у тебя возможность с ней поговорить.
– И?..
– И либо ты ее убедишь, что нужно к врачу, либо нет. Будь поаккуратнее. Без грубого давления и неприятных выражений. Даже слово «лечиться» не употребляй. Расскажи о знакомом докторе, очень добром и хорошем. И, мол, доктор тебе сказал, что сейчас идет волна депрессий. Как эпидемия. Особенно часто депрессии возникают на контрасте. Съездил, например, в столицу, мать ее, потом домой вернулся, огляделся и выпал в осадок. А это всего-навсего усталость психики за много лет накопилась. Небольшой толчок – и упал человечек.
– Ага, – Котов кивнул, соображая, как он это будет Лене расписывать.
– В общем, ври поубедительней, – бросил небрежно врач и осекся.
Котов гулко сглотнул. Потом крепко зажмурился. Разжмурился. И спросил – вполне нормальным, деловым тоном:
– А на самом деле?..
Врач подумал-подумал и ляпнул:
– Да это вампиризм!
У Котова отвисла челюсть.
– Думаешь, я просто так с фазами луны сверяюсь? – вкрадчиво спросил психиатр.
– Тьфу на тебя! – заорал Котов, вскочил и пулей вылетел за дверь.
Психиатр утер пот со лба, достал сигареты и, сломав несколько спичек, закурил.
Дверь приоткрылась.
– А знаешь, мне полегчало, – сообщил Котов. – Спасибо. Ну, в общем, я сразу. В смысле, позвоню.
– Обязательно, – кивнул врач. – Обязательно.
***
…У Котова был свой ключ, и он вошел в дом. Ожидал найти что угодно, а нашел пустоту. Лена исчезла.
– Ты сколько дней ее не видел? – спросил по телефону психиатр.
– У нас режим усиленный, – пожаловался Котов.
– Короче, ты ее прошляпил. Наверное, она уже в норме, только… Это может быть не совсем та норма, к которой ты привык.
– Хватит пугать меня. Как думаешь, где искать?
– Да хоть в Москве. Слушай, капитан…
– Не хочу слушать! – разозлился Котов. – Чего ты мямлишь постоянно?!
– Я тебе объяснить пытаюсь. Это, конечно, очень грустно, но лучше забудь свою подругу. Ты ей больше не понадобишься. Она другой человек теперь. Уж поверь специалисту. Выкинь ее из головы.
– Я скорее тебя выкину, – пообещал Котов. – Из окна!
Он поехал на вокзал, зашел к кассирам и уговорил их поглядеть, не покупала ли гражданка такая-то билетик – просто взглянуть, по-хорошему, без лишних формальностей.
Гражданка билетик покупала и по нему убыла. В Москву.
«Ты ей больше не понадобишься, – стучало в голове. – Она другая теперь».
– В Москву? – психиатр чуть ли не обрадовался. – Ну-у… Сочувствую. Если вернется, обязательно позвони мне.
– Она может вернуться?! – кричал в трубку Котов. – Может?!
– Капитан, я тебя умоляю, поставь на ней крест. Это больной человек, понимаешь, больной. Переродившийся. Совсем другой.
– Сам ты больной! И другой! Я тебя русским языком спрашиваю – может?!
– Да, может. Доволен?
– Пошел ты!..
Котов напился прямо на рабочем месте, днем. Если без протокола – нажрался в говно. И плакал. Сослуживцы честно пытались отправить его домой, пока начальство не засекло, но фиг у них чего вышло. Тогда они попробовали отволочь недееспособного капитана в свободную камеру, чтобы проспался. И, по закону подлости, в коридоре наткнулись на шефа.
Начальника отдела чуть столбняк не хватил, когда он увидел Котова в таком состоянии.
– До чего же эти бляди мужиков доводят! – возмутился начальник. – Нет, хоть разжалуйте меня, а баба не человек!
– Вирусная депрессия! – сообщил ему Котов, заливаясь слезами.
– Угу. И духовный кризис, – согласился начальник. – Ладно, отдыхай пока, завтра обсудим. Рассолу тебе принесу.
В изоляторе, совершенно пустом по случаю понедельника, скучал дежурный – сержант Зыков. Увидев, какое счастье ему на руках несут, слабо трепыхающееся, он инстинктивно попятился и выпалил:
– Ой, только не это!
– Открывай давай! – потребовали взмыленные опера.
– А может, не надо? А, товарищи офицеры?
– Не ссы, Котяра без пушки, – утешили Зыкова.
– Чего-то он мне и безоружный не нравится, – вздохнул Зыков, звеня ключами.
Котов поднял на сержанта налитые кровью глаза и провозгласил:
– Человек родится в говне!
Зыков придержал было дверь, но его уже вместе с ней оттерли. Сослуживцам не нравился такой Котов, и они спешили поскорее запереть его в холодной. Такой Котов их нервировал. А на самом деле – они просто не понимали этого – пугал.
– …и вся жизнь человека говно! – вещал Котов. – От памперса обосранного до гроба сраного! И все нормальные люди! Знают! Это! Но почему-то! Зачем-то! Выдумали Москву! И человек туда едет! И видит там всякую херню! И ему приходит!
– Да-да, – согласился Зыков. – Некоторым уже пришло. Мощный приход, аж завидно. Он у вас еще и обкуренный, что ли?
– …В тупую его голову! Что возможно! Жизнь не говно! А потом! Он едет домой! Выходит из поезда! И видит – говно! Одно говно! И на контрасте! Понимаете, на контрасте! Хуяк! И нету человека!
– Да в Москве тоже говно сплошное! – крикнул Зыков вслед Котову, уплывающему от него на руках коллег. – Только в обертке конфетной! Что я, не был, что ли, в этой Москве вонючей?
Котова с большим трудом занесли в камеру и сгрузили на нары.
– И нету человека! – воскликнул Котов с невероятной тоской. – А я?! А как же я?!
Сыскари, отдуваясь, вышли в коридор и полукругом обступили Зыкова, прижав к стене.
– Значит, так, сержант. Матрас, одеяло, подушку. Уложить капитана, как дитя малое, нежно и ласково, понял? Если что – вызывать дежурного по отделу. Вопросы?
– Да за кого ж вы меня держите! – обиделся Зыков.
– Захочет общаться – садись рядом и ему поддакивай, ясно?
– Да за кого ж вы меня держите! – обиделся Зыков до глубины души.
– А будешь потом болтать…
– Да за кого ж… Не буду!
И правда, Зыков потом болтать не стал. Хотя мог бы. Котов возжелал общаться. Сержант, как ему и было приказано, сидел рядом, поддакивая, и наслушался такого, что средней руки литератору хватило бы минимум на три книги. Милицейский боевик, детективный роман о коррупции и слезоточивую мелодраму. Фиговые книжонки, но продавались бы они неплохо, все.
А Котов проснулся, выпил пива – про рассол начальник отдела забыл, конечно, – и пошел дальше служить.
И ничего ему за безобразное поведение не было.
А Лену он из головы выбросил. Приказал себе выбросить – и сделал это.
И все пошло как прежде.
Правда, работа у капитана Котова валилась из рук, его заедала тоска, и вообще жизнь будто потеряла смысл. Жить стало удивительно скучно.
Специалисты говорят, именно так ощущаются духовный кризис и отсутствие мотиваций. Догадайся об этом Котов, он наверняка испугался бы, начал шевелиться и вскоре переболел. Ведь «тоска» и «скука» – понятия обыденные, в тоске и скуке от рождения до смерти проколупаться можно, а вот «отсутствие мотиваций» звучит довольно угрожающе, и человек с ним мириться не захочет.
Но Котов умел только красиво трепаться, а называть вещи своими именами – нет.
Он продержался неделю и позвонил Лене. Телефон не отвечал. Котов зашел к ней на работу. Ему сообщили, что Лена уволилась – точнее, просто ушла, когда ей сказали, что такого ценного специалиста не отпустят… ну ладно, пусть уж за расчетом приходит, раз ей приспичило… извините, а вы не в курсе, у нее с головой все в порядке?.. Тогда Котов наведался к ней домой. Лены не было. В квартире нашлись признаки жизни, но едва заметные, неявные. К тому же здесь перестали убирать, мыть посуду и, судя по всему, есть. Еще было темно – шторы повсюду были плотно задернуты. Котов внимательно жилище осмотрел, разве что под кровать не заглянул, присел в гостиной, выкурил сигарету, бросил окурок на пол и растоптал его. Швырнул на стол ключи.
Вышел, захлопнул дверь и снова приказал себе забыть эту женщину.
Ох, зря он под кроватью не посмотрел.
***
…Прошел месяц. Котову было по-прежнему очень плохо, но он применил народное средство – ежевечерне выпивать и ежеутренне похмеляться, – и оказалось, что это помогает. Жить не выходило, зато удавалось не замечать жизни, идти мимо нее. Даже смеяться над ней. Из раздолбая и ерника Котова постепенно вылуплялся бессердечный циник. Он уже не язвил беззлобно, а отпускал обидные колкости. И работать перестал – создавал видимость, не более того. На Котова стали нехорошо поглядывать коллеги.
– Эх, угробила нашего Котяру его прошмандовка… – сказал начальник. – Нет, хоть погоны с меня снимайте, а я скажу – бабы должны ходить в парандже и давать исключительно раком!
И на вопрос, почему же только раком, ответил:
– А чтобы морд их блядских не видеть, если паранджу сдует!
Однажды Котов сидел ночью на кухне в своей крошечной однокомнатке, пил водку и вдруг понял, что на него смотрит из-за окна Лена. Смотрит и улыбается. Котов заорал дурным голосом, так, что полдома разбудил: «Ленка! Ленка!», выбежал на улицу и там сообразил: он живет на третьем этаже.
Пришлось еще соседей успокаивать, объяснять, что у него не белая горячка.
– У меня белка, – сообщил он психиатру. – Давай лечи.
– Нет у тебя белки, – сказал психиатр. – Но если и дальше будешь стараться…
– Тогда что это было? – спросил Котов. – Про вампиров не надо, второй раз не сработает.
– Это ведь случилось в полнолуние? – врач потянул к себе календарь. – Ну-ка… Да-а, как раз очень сильное полнолуние имело место, редкое…
– Застрелю, – сказал Котов.
– Сначала я выпишу тебе направление на анализ крови. Сходи, ладно? Прямо сейчас.
– Я все-таки болен… – Котов удовлетворенно кивнул.
– Совсем не похоже. Но провериться надо. А потом стреляй кого хочешь.
Кровь у него была в порядке. «Типичный для наших мест бензин с портвейном, – буркнул психиатр. – Не понимаю, как некоторые эту отраву пьют». А через пару недель Котов впервые в жизни действительно застрелил человека. Вроде при самообороне, но вообще-то – намеренно. Конечно, не с «заранее обдуманным», скорее повинуясь импульсу. Ловили отморозка Вовика Тверского, и этот урод, естественно, побежал не в ту сторону. И погоню случайно возглавил Котов. Вовик споткнулся о дыру в асфальте, вывихнул ногу, заполз на четвереньках в темную подворотню и там притих, сжимая обрез. А Котов, будто нарочно, с утра еще высчитал, от скольких эпизодов Вовика отмажут адвокаты и как несправедливо мало ублюдку придется сидеть. Вывод Котова был однозначен: жизнь – дерьмо. Поэтому, когда он сослепу наступил затаившемуся Вовику на вывихнутую ногу, потерял равновесие и упал в грязь, решение вопроса несправедливости бытия нашлось само. Вовик от боли лупанул в белый свет – точнее, в кромешную тьму – из двух стволов. Факел был знатный, Котов разглядел бритую голову противника и из неудобного для стрельбы положения «лежа в луже» запузырил Вовику пол-обоймы в лоб. Кое-что попало.
Фактически он безоружного расстрелял. Практически – хрен чего докажешь. Реально – как начальство сочтет нужным. В принципе Котов для себя лично особой проблемы не создал: за Вовика мстить никто бы не взялся, он всем ужасно надоел. В то же время Котов нарушил давний уговор ментов с бандитами о порядке разрешения спорных вопросов. Дырки в головах уговором не предусматривались. Город маленький, не Москва и не Чикаго, если пулять во всех негодяев без разбору, можно ненароком соседа грохнуть или там одноклассника, будет потом стыдно… Короче говоря, с Котова свои же могли спросить за неприличное поведение. Уволить к чертовой матери, а то и дело завести. При желании. Если тоже, как Вовик, – надоел. Другому такой подвиг сошел бы с рук без вопросов. Но Котов в последнее время слишком уж откровенно забивал на службу болт, демонстрировал странности в поведении и, что особенно дурно сказалось на его имидже, чересчур резко взял с места на этом пути. Тоже будто напоказ. Поэтому многие в управлении призадумались, не надоел ли Котов городской милиции и чего теперь ему в эдаком разрезе будет.
Только Котову было по фиг. Он надоел уже самому себе.
И когда его вызвали наверх – не в отдел кадров или дисциплинарную комиссию, а прямо к генералу, – он ухом не повел. Его не интересовал ни процесс, ни результат. Разве на генерала вблизи посмотреть? Но Котов подумал и решил, что генерал его тоже не интересует.
– Не ссы, уцелеешь, – пообещал начальник отдела. – Если папа вызывает, значит, пронесло. Он тебя пожурит отечески, и все. Генералы дрючат полковников. А капитаны, они для майоров. Так что возвращайся – я тебя дрючить буду.
– Да я и не ссу, – искренне сказал Котов.
– А зря, – предупредил начальник. – Я тебе по самые гланды впендюрю. Начинаешь ты мне надоедать, дорогой товарищ Котов. Будто ты и не Котов. Будто тебя подменили.
– В роддоме, – сказал Котов.
Разумеется, генерала Котов видел сто раз. Но поговорить по душам – ха-ха – повода не было. И уж чего Котов не ждал вовсе, так это именно разговора по душам.
Генерал предложил товарищу капитану сесть, разрешил курить, попросил секретаршу принести чаю и завел беседу, которая довольно быстро вывела Котова из пофигического транса и погрузила в состояние тревожного замешательства. Генералу, видите ли, было очень интересно, как товарищу капитану служится. Котов знал за начальниками такую манеру – беседуешь с подчиненным ласково, а в это время одним пальцем его личное дело перелистываешь. И глядишь исключительно в бумаги… Внушает. Только вот личного дела на генеральском столе не лежало. Лежала невыносимо косноязычная докладная о проверке состояния подсобного свиноводческого хозяйства – Котов вверх ногами читал бегло, как любой сыскарь, – да и та в стороне.
Котов не понимал, чего от него хотят, ждал подвоха и нервничал. Потом устал нервничать и попробовал расслабиться. Тут подвох и наступил.
– Что же ты, капитан, этого отморозка так неаккуратно?.. – спросил генерал.
– С перепугу, – Котов очень натурально вздохнул. – Он шмальнул, я в ответ… Рефлекторно.
– Рефлекторно – это я понимаю, – заверил генерал. – К сожалению, закон не всегда понимает.
Котов сделал удрученное лицо.
– Ты бы хоть патрон ему нестреляный в один ствол засунул, что ли. Не мальчик ведь.
Котов снова вздохнул, на этот раз от души.
– Ну, и?.. – генерал смотрел на Котова, прищурившись, и ждал ответа. Котов думал, по фиг ему или не по фиг. Полчаса назад это был не вопрос для него, но сейчас разочарование в жизни немного подрассосалось. Возможно, генерал подарил капитану призрачную надежду на то, что Котов хоть кому-то может быть нужен. Или просто надоело с утра до ночи ощущать себя таким разочарованным.
– Во-первых, – сказал Котов, глядя мимо генерала, прямо в докладную о свиньях, – на выстрелы ребята быстро прибежали, а я в луже валялся и пока вылез из нее… А во-вторых… Вот не захотел я. И все.
– Почему?
– Да потому, что вор должен сидеть в тюрьме. Сколько украл, столько и должен, на все деньги. А Вовик года через три вышел бы. И не вор он был, а разбойник.
– Предположим, не через три, а минимум пять.
– Какая разница, товарищ генерал? – Котов поднял на начальство честные глаза.
– Если без протокола – никакой, – с подкупающей легкостью согласился генерал. – Хорошо, допустим, ты на подлог не захотел идти из принципа. А эти твои… ребята? Они почему не захотели тебя прикрыть?
– Извините, товарищ генерал, – произнес Котов вкрадчиво, – может, лучше у них спросить?
– Меня твое мнение интересует.
Котов потупился. Еще несколько месяцев назад он бы наврал генералу такого… Даже не с три короба, а с четыре мусорных бака.
– Думаю, я им надоел, – сказал Котов.
Все-таки ему оказалось по фиг.
Секунду-другую генерал молчал. Потом выдвинул ящик, пошарил в нем и шлепнул на стол личное дело. Котов читать не стал, чье. Уж не инспектора Лестрейда, наверное.
– И как же это ты умудрился? – спросил генерал. – Тут ничего дурного не написано. Тут написано, что ты способный парень.
– Это же бумага…
– Ты не крути.
– У меня личные проблемы… – выдавил Котов.
Это оказалось трудно выговорить. Безумно трудно. Котов и представить не мог, до какой степени.
– Ну да, ты пьешь, – сказал генерал (Котов втянул голову в плечи). – Но если сотрудник запил, это само по себе не великая беда. Вопрос в том, из-за чего сотрудник квасит. А если сотруднику еще и внезапно расхотелось служить… Вот я и спрашиваю – что стряслось, парень?
Котов все думал, как бы попонятнее ответить – или порезче, чтобы разговор быстро закончился, – когда генерал повторил вопрос. И то, каким образом он его переиначил, капитана пробрало до костей.
– ТЫ ЗНАЕШЬ – ЧТО у тебя стряслось?
– У меня с личной жизнью… – пробормотал обескураженно Котов.
– ЗНАЕШЬ – ЧТО?
Котов смотрел генералу прямо в глаза и обалдевал. Генерал то ли пытался гипнотизировать его, то ли хотел передать ему нечто безумно важное этими ударениями и акцентами. Намекнуть. Или нет?
– Я… Я точно не знаю. Товарищ генерал.
Взгляд генерала уже переменился. Котова даже сомнение взяло, а вправду ли раздалось невероятное секунду назад. Теперь генерал смотрел на капитана скорее с глубоким сожалением. Как и следовало обозревать непутевого сотрудника, внезапно расхотевшего служить.
– Ладно, – сказал генерал. И легонько вздохнул, чем вовсе Котова добил. – Ты вот что, капитан. Иди пока, служи. Хорошо служи. А когда узнаешь, в какой переплет угодил с личной жизнью… Доложишь лично мне. Не форсируй события, веди себя крайне осмотрительно. По ночам особенно. Приготовься к тому, что ночью в полнолуние может произойти нечто странное. Возможно, тебе придется защищаться. Поймешь, в чем дело, – приходи. Требуй встречи в любое время. Считай, это мое задание тебе. Теперь – свободен.
– Э-э… – Котов медленно поднялся. Он был совершенно ошарашен.
– Большего сказать пока не могу. Свободен! – повторил генерал, сгребая обратно в ящик личное дело.
Котов вышел из управления, слегка пошатываясь, и направился прямиком к ближайшему винному магазину. Ноги переступали сами по себе, глаза смотрели в никуда. Таким вот расфокусированным взглядом капитан и прочел объявление, наклеенное на водосточную трубу:
МОГУ ОХУЕТЬ
НЕДОРОГО
…и отрывная «борода» с телефонами.
Котов ощутил непреодолимое желание схватиться за сердце. Он тоже – мог. Более того, он это сделал только что, у генерала в кабинете. Но он же не расклеивал объявлений, рекламируя свои недюжинные способности, и не просил оплаты, пусть небольшой!
«Вот она, белка, – подумал Котов. – Напрыгнула. Странно, так не должно быть, я же сегодня с утра похмелялся. Значит, у меня… Крутая белка!» И дико испугался. Впервые в жизни он понял, каков настоящий животный ужас, парализующий тело и волю. Страх осознания того, что ты еще не полностью сумасшедший, но уже – почти. И с минуты на минуту ё…нешься вконец.
Мир перед глазами плыл и двоился. Котов шагал сквозь него по инерции. На следующей трубе обнаружилось аналогичное объявление. Висело оно повыше, наклеенное не поверх гофра, а на гладкую часть трубы. «Помогу похудеть», – прочел Котов.
Просто на гофре некоторые буквы замялись.
Котов хохотал так, что его забрали в милицию.
Бабушка-пенсионерка, торчавшая из окошка неподалеку, позвонила в участок и стукнула. Мол, посреди улицы бьется в приступе белой горячки какой-то алкоголик. Патрульный экипаж отважно настиг Котова неподалеку от места происшествия. И, несмотря на предъявленный документ и даже личное знакомство старшего экипажа с товарищем капитаном, предложил ему проехать. Потому что товарищ капитан по-прежнему время от времени принимался ржать.
Котов проехал, чего там. Ему наконец-то было весело.
***
…А потом Лена пришла. Котов засиделся на службе допоздна и возвращался домой практически ночью. Во дворе кто-то поджидал его, стоя в тени. Котов сам не понял, с чего он взял, что это именно по его душу. Но рука уже нырнула в карман за выкидухой, а губы сложились в кривую ухмылку и собирались произнести угрожающее «Н-ну?».
И тут Лена шагнула на свет, под полную луну.
– Здравствуй, Женя, – сказала она. – А я к тебе.
Котову будто мешок на плечи уронили, он ссутулился и перекосился на один бок.
– Ты простишь меня, Женька? – Лена подошла ближе, совсем вплотную, и Котов ссутулился еще. – Так было надо. Но видишь, я вернулась.
– Что… – Котов подавился словами, казалось, он сейчас заплачет. – Ты… Ты с собой что-то сделала.
– Нравится? – Лена глядела на него снизу вверх и улыбалась.
Котов молча кивнул. Он в жизни не видел такой красивой женщины. И красота ее была не только внешней, красотой тела. Та, прежняя Лена, которую Котов знал до ее загадочной метаморфозы, несла в себе огромный запас энергии, но на выходе чего-то не хватало. Самую чуточку. То ли лоска, то ли блеска. Лена никогда не выглядела зажатой или скованной, нет. Просто казалось, что эта яркая девушка немного стесняется того, какая она. Самую чуточку.
Теперь же Лена словно полностью раскрепостилась. Почувствовала силу и дала ей выход. Котов смотрел девушке в глаза и не находил ни отголоска того, что так легко считывал в глазах других людей и самой Лены когда-то.
Она не видела перед собой никаких проблем. Ни сейчас, ни в обозримом будущем. И не знала никаких страхов.
Даже у Котова – человека, шагающего по жизни с пистолетом за пазухой и серьезным документом в кармане, – проблем и страхов было завались. А у нее – нет.
И вот, свободная и красивая, омытая лунным светом, она приподнялась на цыпочки и легонько-легонько, почти неощутимо, поцеловала его. Словно на пробу: не оттолкнет ли.
Котов обнял ее, прижал к себе, уткнулся носом в мягкие светлые волосы. Почувствовал – заплакать готов от счастья. И все простить. Но что? Прощать было нечего.
Словно яркая бабочка вдруг закуклилась, а потом вышла из куколки вовсе ослепительной. И о каком тут прощении может идти речь?
– Я вернулась, – повторила Лена. – За тобой.
Котов не расслышал. Он был занят тем, что приходил в себя. Возвращался к прежнему Котову, несколькомесячной давности. Тому, которого она любила.
– Ты как? – спросила Лена.
– Да нормально. Ничего. – Котов чуть отодвинул ее от себя, чтобы получше рассмотреть. Потом снова обнял. – Спасибо.
– За что…
– Ну… Пришла.
Она и пахла теперь совсем по-другому. Не духи сменила, а вот – сама, вся. Так чувствуют люди, когда долго вместе – целый комплекс запахов воспринимают как один. Котову нравился ее новый запах. Сладковатый, немного тяжелый, и при этом удивительно будоражащий.
– Ох… – Котов от избытка чувств пошатнулся. – Слушай, ну пойдем ко мне? Поговорим. Я думаю, нам о многом надо поговорить.
– А может, погуляем немножко? Гляди, какая прекрасная ночь.
Лена глубоко вдохнула ночной воздух, и Котову в том, как она это сделала, почудилось что-то хищное. Большая красивая черная кошка. Она и была вся в черном, своем любимом. Этой, новой, Лене черное особенно шло.
– Знаешь… Извини, но я здорово устал. Мне бы присесть.
Лена посмотрела на него и сказала:
– Да, я вижу. Бедный Женя, тебе было плохо без меня. Ничего, теперь все станет очень хорошо. Гораздо лучше, чем раньше. Поверь.
– Верю, – согласился Котов. Ему уже стало лучше.
В подъезде Лена подтолкнула его, чтобы шел вперед. Котов удивленно оглянулся – она раньше так никогда не делала – и чуть не споткнулся от изумления.
В свете тусклой лампочки он увидел еще одну другую Лену. По-прежнему красивую, но странно, неестественно бледную. И кожа ее на вид казалась шершавой, как наждак.
– Чего уставился? – резко спросила она. – Это пройдет. Забыл, я болела?
Котов протянул руку и осторожно коснулся ее щеки. Да нет, совершенно гладкая кожа.
– Говорю, пройдет. Ну, шевелись же!
– Бедная моя девочка… – вздохнул Котов.
– Ничего. Я ни о чем не жалею, – сказала она. – И ты не пожалеешь, честное слово.
В прихожей Котов потянулся было к выключателю, но Лена остановила его.
– Оставь, ладно? Сам видел, я немножко не в форме. Пока.
– Темно, – извиняющимся тоном сказал Котов.
– Смотри, как луна в окна светит.
– Да. Красивая луна. Яркая. Ладно. Если ты хочешь так…
– Я хочу так.
Котов на ощупь помог ей снять куртку. Луна и вправду давала вполне достаточно света. Лена прошла в комнату, и Котов отметил, как грациозно она шагает. Даже походка у нее изменилась.
– Иди ко мне… – позвала она.
Котов пристроил на вешалку пиджак, заглянул в комнату и порадовался, что не нужно включать свет, – вспомнил, как давно не убирал свое жилище. А окно уже было распахнуто настежь, и в лунном серебряном луче стояла она, женщина его мечты.
– Ленка, ведь я люблю тебя! – вырвалось у Котова.
– А я знаю. И я тебя люблю.
Этот поцелуй оказался совсем не похож на тот, во дворе. И следующий тоже. И послеследующий…
– Лен, погоди… Ну секундочку, – пробормотал Котов. – Я так не могу. Ты не поверишь, но я три дня не мылся.
– Почему же, я чувствую, – она в темноте рассмеялась чудесным колокольчатым смехом.
– Сбегаю душ приму по-быстрому, ладно? Вроде бы горячую воду дали. Я мигом.
– Ну, если тебе хочется…
– Мне просто надо! – Котов не без труда оторвался от девушки и вышел в коридор.
– Тебе понравится то, что ты увидишь, когда вернешься!
Котов услышал, как с кровати потянули одеяло.
– Верю! – крикнул он.
Горячую воду и правда дали. Котов сбросил мятую рубашку и увидел на плече смазанное бурое пятно. Как по засохшей крови проехался – мелькнуло в голове.
А сам Котов только что мелькнул в зеркале. Боковым зрением себя заметил, и теперь, глядя на испачканный рукав, вспомнил – он не узнал этого человека.
Котов резко обернулся к зеркалу. Увидел странно расслабленное бессмысленное лицо. Тряхнул головой. Крепко зажмурился, открыл глаза и лишь тогда отражение признал. «Некто Котов. Шальной. Будто с перепоя. Ну, так и пил же я! Нет… Тут другое».
До него вдруг дошло, что весь отрезок времени с момента, когда Лена шагнула к нему из темноты, он прожил, словно завороженный. Котов всегда о чем-то думал. Постоянно. Ни на секунду не расслаблял голову. Иногда с женщиной в постели обнаруживал, что решает какую-то задачку, всплывшую по работе, или просто вспоминает прожитый день. А тут… Лена принесла с собой множество загадок, и ни над одной из них Котов даже не пробовал задуматься. Лишь в подъезде случился мгновенный прорыв сознания, но мгновенно же и потух.
Она что-то делала с ним. И еще что-то хотела сделать.
Ага, трахнуть.
Стало очень неуютно. Мысль о том, что над его разумом учинили противоестественное насилие, отрезвила Котова и напугала. Он уже совершенно не хотел с Леной спать и вообще предпочел бы ее внимательно разглядеть при свете дня. Котов умел закрываться от «цыганского гипноза», знал кое-что про НЛП и был уверен – на него воздействовали иначе.
Люди так не делают. Не умеют.
«Ой, мама… Спокойно. Без спешки и паники».
Котов поднес рубашку к носу, понюхал, лизнул. Возможно, кровь. Откуда? Кажется, в прихожей он плечом задел ее куртку. Ее куртку…
Он вышел, сдернул с вешалки куртку и свой пиджак.
– М-м-м? – донеслось из комнаты.
– Одну фигню забыл, – небрежно бросил Котов. – Дали воду, праздник-то какой… Я сейчас, милая.
Куртка пахла кровью. И из комнаты тоже ею чуть-чуть тянуло. Хотя, возможно, это была уже обонятельная галлюцинация. На нервной почве.
Точно, кровь. Один рукав пиджака испачкан – это когда он Лену обнимал. А у куртки плечо заляпано. Довольно свежая, едва схватилась. Та-ак, вот тут она наспех застирала. Наверное, прямо у уличной колонки. А тут не заметила. Много было крови. Очень.
Котов опять глянул на себя в зеркало и нервно кивнул отражению. Испуганный, обескураженный, злой Котов его сейчас устраивал.
Все лучше, чем зомбированный.
Потому что зомбируют только покойников.
Главное – не вникать в подробности. Не анализировать глубоко. Самые крупные детали сложить, чтобы вырисовалась общая картина. А мелочи потом. В мелочах самый ужас-то и есть. А ужасаться нельзя. После можно будет, сейчас – ни в коем случае. Это как на воде: ну, далековато заплыл, бывает, нужно плыть обратно. А если станешь прикидывать, хватит ли сил добраться до берега, – точно задергаешься, начнешь паниковать, и тебе конец.
«Господи, за что мне это испытание, за что?!»
Нормальный мент, увидев кровь на одежде любимой, первым делом бросился бы заметать следы. Выручать человека. Но Котов, видимо, окончательно сбрендил. Глядел на свое отражение и думал: единственный человек, которого сейчас надо выручать, – он сам.
Две фразы крутились в голове. «Приготовься к тому, что ночью в полнолуние может произойти нечто странное. Возможно, тебе придется защищаться». И еще: «Ведь это случилось в полнолуние?»
«Я вернулась за тобой», – сказала Лена.
– Не-ет… – прошептал Котов. – Не-ет…
Куртку и пиджак он небрежно бросил на пол.
Под ванной лежал топор. Нормальный среднеразмерный топор, хочешь – дрова руби, хочешь – за женой по дому бегай. Соседка попросила у мужа конфисковать временно. Муж топор отдал легко, со словами: «Это ты, Женька, хорошо придумал, зарублю ведь блядину – и что, из-за нее, сучары бацилльной, снова зону топтать?!» – и табуреткой супругу, табуреткой…
Котов достал топор, взвесил в руке, еще раз посмотрел в зеркало и отражению сказал:
– Мы сначала поговорим, ты понял? Первичный допрос. А там по обстановке.
Закрыл краны и пошел допрашивать.
Из комнаты совершенно точно подпахивало кровью. Едва-едва, но это была именно кровь, уж он-то сего добра нанюхался на службе достаточно. Видимо, когда Лена гипнотизировала Котова, запах до него доходил искаженным и превращался в тот самый тяжелый, сладкий и волнующий аромат. В голове уже превращался.
«Не глядеть, – приказал себе Котов. – Сначала включить свет, и тогда попробовать осторожно, краешком глаза».
Глядеть так и подмывало. Котов представил себе, как она лежит там, в постели, и ждет его… Уфф. И ведь никогда уже такого не увидишь. А стоит вообразить эту картину во всех подробностях – сразу возникает подозрение, что потом нормальной бабы не захочется, покажется вяло и пресно.
Жуть какая-то. Приблизился на пару метров и уже попал под влияние. Котов встряхнул головой. Нет, они будут разговаривать. Сначала Лена объяснит, что с ней творится и что она вытворяет с ним. А там видно будет.
Но вот интересно, каково же это на самом деле, если достаточно лишь подумать – и то все внутри переворачивается?
– Не судьба! – сказал Котов, тяжело вздохнул и хлопнул ладонью по выключателю.