Книга: Ночной смотрящий
Назад: Глава ПЕРВАЯ
Дальше: Глава ТРЕТЬЯ

Глава ВТОРАЯ

Проснулся Лузгин от человеческого крика. Орали где-то посреди села, на много голосов. Слова разобрать было невозможно, но судя по общей интонации – собирались убивать. Лузгин знал, как в Зашишевье кричат перед дракой. Нынешнее орово тянуло на большее, чем тривиальный мордобой по-соседски.
Еще собаки лаяли. Опять. И бабы голосили.
Это начинало действовать на нервы. Он приехал в Зашишевье за тишиной и покоем. И выдерживать ежедневно такую свистопляску в его планы не входило.
Лузгин рывком сел в кровати, схватился за голову, упал обратно.
– О-о-о… У-у… Сволочи. За что?!
И тут он вспомнил события прошедшей ночи – сразу все.
Одновременно стало больно, стыдно, противно и… любопытно.
Проклиная себя, оборотня, Витину самогонку, местных оптом, Муромского отдельно и вообще жизнь, Лузгин кое-как поднялся на ноги, похлебал из ведра холодной водички, быстро оделся, схватил ружье и выбежал на улицу.
Напротив дома Муромского посреди дороги бушевал пыльный смерч, а внутри его активно шевелилась куча-мала человек на десять.
– Пассатижи, блядь! – орали из кучи начальственным голосом. – Пассатижи, блядь, держи! Крепче!
К обочине приткнулся древний, но еще крепкий на вид «Форд Сьерра». От машины внутрь кучи уходил трос, дергающийся и извивающийся, как змея в агонии.
Супруга Муромского, могучего сложения женщина, стояла на крыльце, и в тональности милицейской сирены, без малейшей паузы на вдох, кричала что-то вроде «ой, чего деется, убивают, гады, пидарасы, остановите их, мудаков, кто-нибудь».
– Палец! Палец ему! Перехвати!
– Ой-ё-о!!!
– Андрей! – донеслось с крыльца. – Стрели! В воздух стрели!
Лузгин не стал раздумывать, а просто сделал, что просили, – дернул помповуху за цевье и нажал спуск.
Бахнуло так, что заложило уши и заломило виски.
«О, черт! Это после вчерашнего. Ей-ей, пить брошу».
Куча-мала распалась, открыв скрючившегося вервольфа, подобравшего под себя все четыре конечности. На Лузгина уставились бешеные глаза мужиков.
– Ты какого хрена… – начал было Муромский.
– Какого хрена?! А за каким… вы его сюда приволокли? – перебил Лузгин. – Зачем он здесь?
– Тебя спросить забыли!
– Слушай, Андрюха, он Пирата зашиб, – вклинился Юра.
Лузгин огляделся и увидел на обочине кучку шерсти с лапками и хвостиком.
– Пират набежавши, прыгнувши, а он его…
– И кто виноват? Тот, кто собаку с цепи спустил? Или тот, кто средь бела дня опасную тварь по улицам таскает?
– Ишь ты, как завернул! – Муромский растолкал народ, поднялся на крыльцо, грубо оттер жену и скрылся в доме.
Лузгин шмыгнул носом и достал сигареты. Все было ясно. Бугру понадобился небольшой триумф. Он решил на буксире протащить вервольфа по улицам села. И доигрался. Подставил собственного пса.
Лузгин подошел к вервольфу поближе. Разглядел железный ошейник, крепкие цепи… Кандалы оборотень прятал под собой вместе с руками-ногами.
Когти ему рвать собирались, не иначе.
От черной шкуры осталось лишь воспоминание, теперь это был один сплошной колтун серо-желтого цвета. На песке Лузгин заметил несколько крупных темных пятен.
А еще вервольфа била мелкая дрожь.
– Эй! – позвал Лузгин с безопасного расстояния. – Ты живой вообще?
– Слушай, хули ему сделается, – бросил Юра.
– Игрушку нашли? Вы зачем его ловили, а? – Лузгин постарался быть убедительным, сейчас все зависело от того, удастся ли ему запудрить мозги озверевшим крестьянам. – Вы Зашишевье прославить хотели, кажется. Сами героями заделаться собирались. Денег заработать. Хороши же из вас герои, ничего не скажешь…
– Агитатор, бля! – крикнул Муромский, спускаясь с крыльца. В одной руке у него был тяжелый молоток, в другой – здоровенные клещи. – А ну, кончай демагогию! Нашел за кого заступаться!
– Да как тебе не совестно, живодер ты эдакий! – вступила жена.
– Он нашего Пирата убил!
– Знаю, что убил! Не нарочно ведь!
– А ну пошла в дом, зараза! – прорычал Муромский, резко понизив голос. Это возымело действие – жена с крыльца испарилась мгновенно.
– Значит, когти я ему вырву, – будничным тоном сообщил Муромский, подходя к собравшимся. – Ну-ка…
Вервольф перестал мелко дрожать. Его заколотило.
Муромский собирался еще что-то сказать, но осекся.
Лузгин, чувствуя, что сам тоже сейчас весь затрясется, выставил в сторону Муромского ладонь.
– Видел? – спросил он громким шепотом.
– Зубы до следующего раза оставим, а когти – извините…
Лузгин не мог понять, играет Муромский или нет. Как любой настоящий лидер, тот обладал качествами почти несовместимыми – умением переть танком до полного упора и способностью мгновенно ориентироваться в меняющихся обстоятельствах.
– Взяли, перевернули, – скомандовал Муромский.
Вервольф застонал и… расплакался. Больше всего это было похоже на жалобное нытье очень маленького ребенка.
– И такая пое…ень – целый день! – провозгласил некто, проламываясь сквозь придорожные кусты. – Вы чего, мужики, совсем охреневши?
Лузгин с облегчением вздохнул. Сейчас он готов был простить Вите Яшину все – даже регулярное злостное нарушение правил самогоноварения. Лишь бы тот переломил ситуацию.
Вервольфа ухватили за бока и кувыркнули на спину. Тот не сопротивлялся, только ныл и пытался спрятать лапы. Железной трубы у него в зубах уже не было – проволока, наверное, размоталась, пока оборотня таскали по селу. Лузгин не заметил слез на изодранной в кровь черной морде, но готов был голову прозакладывать – существо действительно плачет.
Еще стало ясно, насколько же оборотень маленький. Самому невысокому из мужчин он едва достал бы до плеча.
– Бугор, а бугор, – позвал Витя с приторным миролюбием, выходя на дорогу. – Чегой-то ты нынче круто взявши.
– Разберемся, – буркнул Муромский, наклоняясь над вервольфом и щелкая клещами.
– Дя-а… – проныл оборотень. – Не-е…
– Чего-о?!
Впервые Лузгин увидел Муромского по-настоящему опешившим.
Впрочем, от услышанного обалдели все.
Кроме Вити.
– Он говорит: дядя, не надо, – перевел Витя очень спокойным тоном.
– Не-е… Дя-а… Не-е… Дя-а… Не-е…
Глаза вервольфа были крепко зажмурены, он выстанывал свое «дя-не», как заклинание, чуть мотая вобранной в плечи головой.
Муромский выпрямился, поглядел растерянно на Витю, потом на Лузгина… и вдруг лицо его озарила торжествующая ухмылка.
– Расколол гада! – сообщил он гордо. – Вот как это делается. Желающих с ним побазарить – милости прошу. Закурить дайте мне кто-нибудь.
Протянули сразу несколько пачек. Лузгин показал издали «Парламент» и угадал – Муромский со словами «А ну-ка, угостимся с барского стола» подошел к нему. Старательно пряча бегающие глазки.
Никого он, конечно, специально не раскалывал. Просто хотел в припадке жестокости выдрать оборотню когти. По-человечески Лузгин его, в общем, понимал. Но что-то подсказывало: мучить пойманное существо дальше некоторого предела нельзя.
Не потому, что ты сам окажешься хуже зверя – кого волнует философия, когда руки сами тянутся к железу… А вот довольно. Точка. Одна глава прочитана, начинается совсем другая.
– Ловко сделано, – сказал Лузгин.
– Дык! – кивнул Муромский, наклоняясь к зажигалке.
– Я все думал, это игра или нет. Прямо испугался.
– Пирата жалко… А так – конечно, игра. Что же я, и вправду живодер?
Боковым зрением Лузгин поймал насмешливый Витин взгляд. Не удержался и подмигнул.
Вервольф продолжал жалобно ныть. Витя осторожно ткнул его носком сапога в плечо.
– Хватит тебе, – сказал он. – Больше не тронем. Если с нами как с людями, мы тоже как люди. Эй, пацан! Завязывай.
– Слушай, братка, а вина ему! – предложил Юра. – В пасть. От нервов.
– А есть вино? – мигом встрепенулся Витя, оглядывая собравшихся.
– Не надо! – поспешил встрять Лузгин. – Свернет ему башню, сами пожалеем. Лучше просто отойдите. Он же вас боится. К вон тому столбу трос принайтуйте, а сами хотя бы шагов на двадцать в сторону. Я тут останусь, если вы не против. Я, кажется, единственный, кто его не тронул еще. Может, это подействует?
– Дело говорит, – признал Муромский. – Но к столбу не тросом, я лучше цепь принесу и замок. А сами – ко мне на лавочку. И не близко, и слышно будет, как Андрюха его разговорит.
– На быстрый результат я бы не надеялся, – помотал головой Лузгин. – Ему успокаиваться час. И учиться говорить – неделю. Если это возможно в принципе. И вообще… С чего мы взяли, будто он понимает нашу речь? Может, он считывает каким-то образом сами намерения. А «дядя, не надо» – единственное, что у него в мозгах осталось от прежней жизни…
Тут Лузгина озарила неприятная догадка – а озвучил ее сообразительный Муромский.
– Если там вообще что-то имелось, в мозгах этих! – сказал он брезгливо. – Вдруг он был алкаш, бомж или умственно отсталый… Обидно получится, столько усилий зря. И Пират – зря. А могли расстрелять и не париться.
– Расстрелять никогда не поздно никого, – буркнул Витя. – Цепь свою неси, расстрельщик. А замок у тебя какой?
– Какой надо замок. Ему не по зубам. Сейчас я. Давайте это… чудо пока к столбу.
Успокоился вервольф действительно не скоро. Зато Лузгин, сидя рядом на краю придорожной канавы, успел к нему попривыкнуть. До того, что уже не подташнивало.
Мужики на лавочке заскучали, притащили вместо стола ящик, надергали с огорода закуски и принялись, как это здесь испокон веку называли, «отдыхать». Зашишевье постепенно возвращалось к нормальной жизни, шевелилось, производило затейливые деревенские шумы. Издали, от самых Крестов, за вервольфом подглядывали ребятишки. Потом им надоело, и они стайкой упорхнули к озеру. Сеня, которому жена объявила принудительный мораторий на пьянку, у себя в огороде поливал из шланга грядки. В прогал между домами видно было, как невдалеке на пригорке дрыхнет пастух и лениво бродят коровы.
Вервольф лежал на боку, крепко прижав к груди скованные передние лапы – назвать их руками Лузгин не мог себя заставить. Глаза оборотень так и не открыл. Зато дышал ровно. И не спал. Лежал, отчаянно трусил, ждал развития событий.
– Теперь все будет хорошо, – сказал Лузгин, прислушиваясь к мерному дыханию вервольфа. – Тебе больше нечего бояться. Я хочу говорить с тобой. Если понимаешь меня, кивни. Не разучился кивать-то?
Голова оборотня немного склонилась.
– Мы правильно догадались – ты просил «Дядя, не надо»?
«Да».
– Дядя не будет, я тебе клянусь. А как мы скажем «нет»?
Оборотень довольно живо помотал головой.
– У тебя есть имя?
– В-ва!
Лузгин от неожиданности дернулся.
– Чего там? – крикнули с лавочки.
– Нормально все, погодите! Эй, ну-ка, повтори.
– В-ва.
– А неплохо получается. Расскажи мне что-нибудь.
Оборотень, давясь и булькая, выдал нечленораздельную фразу слов на пять и очень по-человечески обиженно застонал.
– Научишься, – пообещал Лузгин, сам себе не веря. – Давай еще немного поиграем в «да – нет». Согласен? Отлично. Ты помнишь счет времени? Годы, месяцы?
Оборотень качнул головой из стороны в сторону.
– Ах, вот как… То есть, сколько ты прожил в таком состоянии, не можешь сказать?
«Нет» и жалобный всхлип.
– И все же ты гораздо больше человек, чем зверь. Я сейчас говорю с человеком, верно? И зовут тебя… Вова?
Оборотень приоткрыл глаза. Находиться под его взглядом было неприятно, хотя не так, как вчера. Или Лузгин притерпелся, или из вервольфа частично выбили зверскую сущность, а может, и то, и другое сработало.
Только оставалось гаденькое ощущение, что смотрят желтые глазки человеку прямо в душу.
– В-ва, – сказал оборотень и часто закивал. Если Лузгин верно его понял – закивал радостно.
– Точно Вова?
«Да», «да», «да».
– Ну, привет. А я Андрей. Значит, слушай. Я стану говорить медленно, а ты кивай, если понял, и мотай головой, когда не поймешь. Ты пока что будешь жить здесь, в этом селе. Тебя будут кормить и не будут обижать. От тебя нужно одно: ты больше никого не тронешь. Задавишь хотя бы курицу – прощайся с когтями. Ну ладно, не нервничай. Скажи, пожалуйста, ты по-разному чувствуешь себя ночью и днем? Когда темно, хочется охотиться, убивать? Ага. Просто есть хочется, да? Ты поэтому не трогал людей? Люди не еда? Погоди, я по-другому спрошу. Честное слово, все останется между нами, просто мне очень нужно знать – ты уверен, что никогда не нападал на человека? Та-ак… Здесь – я повторяю: здесь ты не убивал людей? В окрестностях этого села? А у города? Знаешь, что такое город? Знаешь, где он? Ну? А в самом городе? Точно? Ты вообще откуда пришел? Секундочку, а ты писать умел когда-нибудь?..
Оборотень послушно зачеркал когтем по песку, но вышло у него хаотичное переплетение линий, пародия на букву «ж». Он раздраженно вякнул. «Осваивается», – подумал Лузгин.
– Помнишь, сколько тебе было лет, когда это началось? Когда ты стал меняться?
Снова знак «не уверен».
– Примерно хотя бы. Погоди! Ты считался взрослым?
«Нет».
– Десять? Одиннадцать? Двенадцать? Тринадцать? Четырнадцать?
Оборотень застонал и снова заплакал. Даже немного побился головой о дорогу. Лузгин напряженно размышлял. Похоже, существо теряло самообладание, когда начинался счет. При этом оно отличало день от ночи, город от деревни, человека от курицы…
– Сколько пальцев? Эй! Сколько пальцев?
Два кивка.
– А сейчас?
Три.
– Сколько тебе лет?
– Ы-ы-ы-ы… У-у-у!!!
Прибежали с лавочки мужики.
– Ты его довел, – констатировал Муромский. – И меня тут называли живодером?
– Что-то с ним категорически не так, – сказал Лузгин, поднимаясь на ноги и отряхивая штаны. – Впрочем, я не был готов к разговору. Надо подумать, составить вопросник… Главное – подумать. И парень намерен сотрудничать. Вова, язви его. Простой русский вервольф. Писать умел. Считать может. А как называю цифры – его клинит. За этим наверняка кроется нечто. Понять бы, что… Слушайте, мужики, сообразите ему пожрать. Кашки, супчику хотя бы. Он давно голодный, к ночи может с собой не совладать и начнет рваться с цепи. Нам это надо?
– Вовчик! – позвал Витя заметно пьяным голосом. – Кушать хочешь? А? Вовка, твою мать! Не слышу ответа. Ну-у, мальчик расплакавши…
– Мальчик, бля! – фыркнул Муромский. – Хорошо, не девочка.
– Почему? – удивился Лузгин.
– Убить будет легче, если что.
– Он не даст повода, – сказал Лузгин убежденно.
– Ответишь? – прищурился Муромский.
– Если он поселится на самом краю села – почему нет? К моему дому его, там как раз последний столб рядом. Я и присмотрю за парнем, и разговаривать с ним буду.
– Слушай, это он пока на солнышке перегревши – смирный, – предположил Юра. – Ночью-то, по холодку, как бы чего не натворил.
– Вот я и говорю – пожрать ему надо. А потом, куда он денется с цепи? От столба-то?
– Столб там херовый, – авторитетно заявил Витя. – Сгнивши. Зверю на ползуба. Да я его сам перегрызу.
– Сам поставил, сам и перегрызу, – ввернул Юра.
– Когда было-то? Лет двадцать уже. В общем, столб херовый. А надо знаете чего? Трактором подтащить ту чушку бетонную, которая у дороги валяется. Она как раз с проушиной. И весит килограмм двести. Будет якорь, ха-ха!
– Разумно. Короче, Андрей, кормежку и привязь мы обеспечим, но поведение зверя под твою ответственность, – заключил Муромский. – А то у нас разговор простой будет. Пулю в лоб, и баста.
– Лично застрелю, – сказал Лузгин жестко. Надоело ему спорить и выторговывать условия. – Ясно?
– Застрелил один такой… Видали мы ночью, как ты стреляешь. Из главного калибра! Без промаха! Гы-ы! Ладно, молчу. Сейчас все организуем. Это хорошо, что ты его на себя берешь, а то нам поработать не мешало бы.
– Беру… – вздохнул Лузгин. – Взял на себя и с честью несу. Проследите, чтобы на мой край детишки не шлялись. И всякие домашние животные. Да и сами тоже… не отсвечивайте.
– Когда он тебя жрать будет, кричи громче, – посоветовал Муромский. – А то ведь не услышим.
– Кажется, он кого-то убил в самом начале. И с тех пор этого не делал. Надеюсь, и дальше не собирается.
– Ты ему веришь? – Муромский снисходительно улыбнулся.
– Я своим ощущениям верю. Это чудо природы было раньше человеком. И если обращаться с ним правильно, оно захочет снова человеком стать. Вряд ли у него это получится, но оно хотя бы расскажет нам свою историю. Как сможет, так и расскажет. Если сможет.
– М-да… Он расскажет, а ты запишешь… Бред!
– В чем проблема? – напрягся Лузгин. Муромский опять поворачивался к нему какой-то совершенно новой стороной.
– Ты, конечно, прости, но недаром я говорил: журналисты все е…анутые. Верят во что угодно. И пишут, и пишут… То-то меня от газет воротит. Сил нет читать. С самой перестройки одно говно. Будто это жулики печатают для идиотов.
– Газеты ему не нравятся… А ты ящик смотри! – огрызнулся Лузгин. – Если читать кишка тонка.
– Мы же договорились: про кишки ни слова! – напомнил Муромский и довольно заржал.
Лузгин секунду-другую поразмыслил и Муромского красиво уел. Потому что вместо ответной колкости сказал просто:
– Ну, я пошел. Отдохну немножко. Вы, значит, это… действуйте.
И вправду пошел досыпать.
– Вот жопа! – бросил Муромский ему вслед почти что с восхищением.
***
Строго говоря, приковали оборотня все равно к столбу. Та самая «чушка с проушиной» оказалась здоровым куском железобетона, обломком мачты низковольтной линии, которую еще при социализме хотели пробросить от Зашишевья дальше, да передумали.
– Не сдвинет? – усомнился заспанный Лузгин. – А-а, да хрен с ним, главное, в дом не залезет с таким якорем на буксире.
– Без шума не залезет, – многозначительно заметил Муромский.
Словно в воду глядел.
Посреди ночи вервольф принялся теребить цепь. Лузгин в окно посветил фонариком, прикрикнул: «Вот я тебе щас!», наткнулся на тяжелый желтый взгляд и счел за лучшее спрятаться. Банально струсил. Там, на улице, шуровал отнюдь не испуганный мальчик Вова. Хотя и не жестокая смертоносная тварь. Нечто среднее.
Оно хотело на волю и просило не становиться у него на пути. Всего лишь просило. Не нагоняло ужас на все живое, как прошлой ночью, а просто отодвинуло человека, чтобы не мешал. Во всяком случае, так это понял Лузгин.
«Понял? Не-ет, батенька, ты прямую команду принял и выполнил! Неужели эта зараза – телепат? Да запросто. Копается в мозгах, внушает эмоции, подслушивает мысли. Тогда понятно, отчего ему не даются некоторые абстрактные категории. Счет, например. Два пальца, три пальца – это то, что он глазами видит. А считать из чужой головы цифру – фигушки. Хм… Оказывается, мы и в телепатии совершенно не разбираемся. Собственно, чего тут странного – откуда нам?»
Ничто не препятствовало выйти и попросить вервольфа утихомириться, но просьбу наверняка пришлось бы вколачивать, а этого Лузгин себе позволить не мог. Он все еще верил, что статус человека, не причинившего боли, даст ему шанс записаться оборотню в друзья-защитники.
Очень захотелось увидеть Муромского, и желательно – с ломом в руках.
Снаружи перестали бряцать и начали скрести. Потом – скрести со звоном. Зашишевские псы давно устали брехать, предупреждая о наличии в селе «зверя», тишина стояла гробовая, и все было прекрасно слышно.
Лузгин сидел в темноте и прикидывал, насколько положение запуталось. Полдня назад он был уверен, что вервольф неплохо понимает человеческую речь. На этой посылке строился вопросник, который Лузгин вчерне набросал в уме. А теперь… Как общаться с существом, которое слышит тебя через пень-колоду, зато отлично видит, что ты спрашиваешь? А может, и слышит хорошо, но все равно больше видит? Главное – как разобрать, поняли тебя или нет? И если поняли, то насколько правильно? Что именно кроется за ответами «да» и «нет»?
Скребуще-звенящий шум потянулся от избы куда-то по улице. Лузгин взял ружье, фонарь, вышел на крыльцо и обалдел.
Картинка ему открылась из разряда иллюстраций к книгам в жанре «стебучий хоррор». Под серым-серым небом по серой-серой деревенской улице брел, раскорячившись в напряженном полуприседе, некто черный-лохматый и пер на себе бетонный столб. Взвалив один конец столба на плечо, а другой волоча по песку.
Звеня кандалами.
Кряхтя и пыхтя.
– Бля-а… – выразил Лузгин всю гамму охвативших его эмоций.
Вервольф через силу попросил убраться подальше, и человек шатнулся за дверь.
– А вот хрен! – отважно крикнул Лузгин, высовываясь из-за косяка. – С тобой пойду.
Вервольф попросил не лезть в его дела вторично, но «прозвучало» это довольно вяло. Похоже, оборотню под столбом несладко приходилось.
Лузгин закурил, повесил ружье на плечо и, не включая фонаря, пристроился вервольфу в отсутствующий хвост.
– А колоритно мы с тобой смотримся, парень! – сообщил он. – Напрашивается аналогия. Хм… Какая страна, такой и Христос. Какая судьба, такой и крест на себе переть. Где пригодился, там тебе и Голгофа. Ага. Надо будет записать, сойдет за мировоззрение.
Вервольф под столбом гнулся все сильнее, но упрямо двигался по улице вперед. Что особенно интриговало – шел он в глубь села, к Крестам.
– Дурак, там килограммов не двести, а все триста. Грыжу наживешь. Пупок развяжется!
Лузгин представил себе развязавшийся пупок с выпадающими из него кишками, да так ярко, что едва удержался от желания схватиться за живот.
Вервольф утробно взвыл, отбросил столб – тот гулко хлопнулся в пыль, – и упал на колени, вцепившись передними лапами в брюхо.
Залаяли сиплыми голосами собаки.
Лузгин присел на удачно подвернувшуюся водоразборную колонку. Сигарету он выронил, пришлось доставать новую. Курить в общем-то хотелось не очень, но чем-то надо было себя заткнуть.
От накатывающих мыслей.
Оборотень немного подышал, встряхнулся по-собачьи, пронзил человека взглядом, полным омерзения, показал клыки и прохрипел:
– Ф-ф-ф-ф-ф!!! У-у! М-м-м! У-у!
После чего попытался снова подлезть под свою ношу.
– Извини, я не нарочно, – смущенно буркнул Лузгин. – А мудаками старших обзывать нехорошо!
Подумал и добавил:
– Даже если они мудаки.
Хлопнула дверь, скрипнула калитка. В поле зрения возникла тощая сутулая фигура в майке, семейных трусах и галошах на босу ногу. Зато при двустволке. Ружей у отставного егеря было запасено изрядно, он приклады мог хоть каждый день ломать.
– Привет, дядь Сень. А мы вот тут дурака валяем.
Сеня критически оглядел надрывающегося вервольфа и спросил тихонько:
– Это… Только никому не говори. Чуешь, милок, как он в голову торкает?
– Раньше было, сейчас нет. Наверное, он со мной общаться не хочет. Или устал. Или ты лучше его чувствуешь.
– Я думал – мне блазнится. Не говори нашим. Не поймут.
– Еще бы.
Вервольф почти взвалил столб на плечо, но уронил его.
– Не надоело тебе? – спросил Лузгин. – Знаешь, как это называется?
Вервольф хрюкнул и совершил очередной подход к весу.
Вес опять ему не дался, да еще и на ногу упал. Оборотень сдавленно рыкнул, уселся, вырвал из-под столба отдавленную конечность, прижал ее к груди и принялся баюкать.
– Мудовые рыдания, – сказал Лузгин. – Вот что это.
– С вами, может, сходить…
– Еще не факт, что у него получится. И все равно далеко не уползет.
Вервольф отпустил ногу, встал на четвереньки и снова взялся за столб.
– Хотя интересно было бы посмотреть, в какую сторону он от Крестов попрется.
– Да к кузне, – сказал Сеня просто.
Вервольф оторвался от столба, под который безуспешно пытался загнать когти, и уставился на Сеню.
– Ну-ну! – пригрозил тот, замахиваясь ружьем. – Не балуй.
Вервольф плюхнулся на задницу, вывалил язык и совсем по-человечьи закрыл лапами глаза.
– Трактором его обратно волочь, – заметил Сеня. – Умаявши он.
– И зачем ему понадобилось в кузницу? – спросил Лузгин мягко и слегка удивленно, надеясь не спугнуть удачу. Сеня мог закрыться, а то и пойти на попятный. Его охотничьи рассказы в Зашишевье далеко не всегда принимали всерьез, и частенько бывшего егеря выставляли на смех. Он любил приписывать зверью человеческие эмоции. Слишком человеческие, даже по здешним широким меркам.
– Вот не скажу, милок. Точно не скажу. Однако там инструмента всякого… Замок сбить, вывернуть скобу, цепь подпилить. Он же прошлой ночью все в кузне высмотревши. Он не постоянно без сознания лежавши. Витька думал – так, да я-то вижу. Я, милок, в лесу верных полжизни… Эй, чего глядишь? Отпустить бы тебя, дурака.
Вервольф тихо подвыл.
– Уйдешь отсюда? Знаю, уйдешь. Только ведь ты, глупый, еще где-то набедокуришь. Оставайся лучше с нами. Чем плохо? За кормежкой бегать не надо, люди хорошие, Андрюха про тебя в газете пропишет…
Вервольф занервничал, чуть приподнял шерсть на загривке и покосился на Лузгина.
– Не хочешь? – удивился Сеня. – Зря. Пусть узнают о тебе, глядишь, приедут ученые, придумают чего. Ведь зоологи искавши тебя в прошлом годе – а?..
В воздухе между Сеней и вервольфом что-то повисло. Лузгин ощутил это почти физически.
– Не понял, – сказал человек оборотню. Буднично сказал, но на самом деле его интонации маскировали очень серьезное напряжение. – Вот не понял я тебя, милок.
– Расскажи! – не удержался Лузгин.
– Я не понял, – Сеня удрученно помотал головой.
– А что ты видел? Он тебе картинку показал?
– Дай закурить.
– Ты же не… На, бери.
– Я, милок, до сорока лет смоливши, – сказал Сеня, прикуривая и несмело затягиваясь. – Кхе! А потом в завязку. Кхе! Яшкины, Витька с Юркой, на спор бросали, на ящик водки, и от жадности теперь не курят. А я просто бабе своей наказавши – увидишь с папироской, бей смертным боем… Ха! Кхе. А она ж у меня дама крепкая. И научила, как не курить. Коромысло до сих пор за сараем валяется, треснувши.
– Странные московские зоологи, – вывел собеседника на тему Лузгин. – Медленные, будто примороженные. Днями больше спали, а ночью шастали по лесу. К тебе не обращались…
– Это Яшкины наплели? Ой, навравши-то. Приходили ко мне эти двое. Как не прийти. Лучше меня никто тут леса не знает. И, понимаешь, милок… Вот не показались они мне. А я, если человек не понравивши… Бояться начинаю, что не уберегу его, случись беда. У нас вроде и не тайга какая, а всякое может быть. Ну, я и того. К Муромскому их пославши.
– …и он тоже не пришел в восторг.
– Кхе! – Сеня бросил под ноги окурок и аккуратно затоптал. – Ну да. Он их когда за Горелый Бор завезши, потом и говорит – убрались нелюди. Только он, понимаешь, милок, решил, что ребята… – тут Сеня ощутимо понизил голос, – из КГБ. А я думаю – не-а. Хуже дело.
Лузгин оглянулся на вервольфа. Тот сидел, поедал желтыми глазами столб и по-прежнему топорщил шерсть.
– Ты, милок, никому не говори, – в очередной раз попросил Сеня. – Особенно нашим.
– Как тебе поклясться? Типа крест на пузе желтым фломастером? Предположим, я обещаю всячески охранять твое право на конфиденциальность в рамках Закона о печати. То есть, допустим, если ты мне сообщишь нечто важное, до того важное, что я как честный журналист буду просто обязан это рассказать людям, – никаких ссылок на тебя. Нормально?
Сеня задумчиво притих, осознавая услышанное.
– Ты же собираешься выдать такое, во что все равно никто не поверит, – напророчил Лузгин. – Никто вообще. Зашишевским я не разболтаю, зуб даю.
Сеня посмотрел на вервольфа, тот фыркнул и отвернулся.
– Ну и контакт у вас, – позавидовал Лузгин.
– А думаешь, милок, мне с этого много радости? Если б я хотя понимал, как оно получается… Короче, они его нашодце тогда в лесу. И вроде бы погибши оба.
– Загрыз?
– Конечно. Хотя перепугавши был сильно, толком не помнит ничего. И не люди они. Люди так не могут.
– Как – так?
– А не знаю, милок. Он же не говорит. И картинок никаких я не вижу, ошибши ты. Я… отношение его чую.
Вервольф снова фыркнул, встал и с новыми силами примерился к столбу.
– Вот дурак упорный… – вздохнул Лузгин. – И что с ним делать?
– А пускай тута живет. На пилораме сгодится. Мы ж все старичье, нам трудно уже. Доски-то плевое дело, с бревнами плохо. Тот же Муромский до чего бугай, а в прошлом месяце как за сердце схвативши…
– Я думаю – сейчас что?
– А проводим, чтобы не скучал. Все одно до кузни не допрет.
– Шел бы ты спать, дядь Сень. Тебе на работу с утра.
– А мне уж скоро доить, я бабе-то не позволяю, у нее рука не та. Всем хороша баба, а вот доить – ну не та рука.
Вервольф поднатужился, громко пукнул и, звякая цепями, поволок столб к Крестам.
Лузгин последовал за ним, Сеня попросил еще сигарету и пристроился рядом.
«Значит, когда он говорил, что убивал человека в самом начале, – вот что имелось в виду, – думал Лузгин о вервольфе. – Те «зоологи» для него не люди. Итак, какая складывается картина? Отчасти прав Муромский, бредовая. Но попробуем во все поверить. Выключить критику, оставить голую логику. Значит: в городе и окрестностях творится дурное. Кто-то нападает на людей, они исчезают без вести, по дорогам ночью лазают странные персонажи. Население запугано, милиция ведет себя неадекватно: будто знает о проблеме, но не может ее решить и старается удержать контроль над городом доступными средствами – зажимая информацию и давя народ. А оборотень ко всему этому бардаку не причастен, на его совести одни домашние животные. Максимум, чего он мог натворить – лишнего шороху навести. За самим оборотнем охотятся нелюди в человеческом обличье. Двоих он загрыз…»
Стало как-то холодно внутри. К Лузгину пришел очередной страх, новый, непохожий на тот, который он испытывал перед вервольфом. «Подумаешь, оборотень! Вещь понятная. Вон ползет себе, пыхтит. Вы говорите – проблема верволка в средней полосе? Дюжина мужиков из Зашишевья решит эту проблему за одну ночь! Поймаем зверя с выездом к заказчику. И п…ды ему дадим капитально. Хоть зверю, хоть заказчику. Быстро, качественно, недорого. Оптовикам значительные скидки. Возможен бартер на алкоголь. Звоните нам по телефону…»
С Крестов оборотень свернул направо, в сторону кузницы.
– Ага! – напомнил Сеня.
– Вижу… Слушай, как рано светает. Петухи скоро закричат.
– А дни-то сейчас длинные самые. Гляди, ловко тащит! Приноровивши.
Оборотень и вправду как-то приспособился к своей ноше. Его заметно водило из стороны в сторону, однако скорее от усталости, чем от неудобства. Он был не только крепок, но еще и ловок.
– М-да… Я не понимаю, на что он рассчитывает? Ну, через полчаса-час доберется до кузницы, попробует освободиться. Уже народу вокруг будет немерено. Снова отмудохают и на место вернут. С шутками и прибаутками.
– А он чует, бедняга, что без когтей останется. Вот и хочет уйти. По-любому. Не может иначе. Его отсюда енстинкт сохранения гонит.
– Э-э… – Лузгин в очередной раз опешил.
– Дурной, – сочувственно вздохнул Сеня. – Не понимает, что лучше тут без когтей, чем потом без головы. Верно, Андрюха? Не смотри, милок, я не знаю, чего он так думает.
– Ты ему втолковать не можешь, что с головой действительно лучше?
– А ему виднее, пожалуй, – возразил Сеня. – Он хоть наполовину, все равно зверь – раз чего учуявши, не свернет. Особенно ночью, когда у него енстинкты в полной силе.
– Наполовину зверь… Понять бы, насколько он может своей волчьей натуре сопротивляться. Точно ведь допрыгается. И зачем тогда было это все? Чего мы, спрашивается, его ловили…
– А ты думаешь, милок, он очень хотел на совхозный двор идти? – загадал очередную загадку Сеня. И, не дожидаясь следующего изумленного «э-э», объяснил: – Ему тогда жрать было охота до полной одури. Я еще смотрел и думал – сейчас уйдет, ведь почуявши нас да разглядевши. И тут он в сеть ка-ак прыгнувши…
– Хреново это, – заключил Лузгин. – Ну, будем кормить до отвала, а мало ли какие у него еще… енстинкты откроются. Например, охотничьи.
– А ты говори с ним, милок. Побольше говори. Пусть вспоминает, что был человеком. Он же пацан совсем. Ему мамку с папкой надо. Вот и будешь… заместо папки, хе-хе. Своих-то нету еще у вас с Маринкой?
«И не будет», – подумал Лузгин, а вслух сказал:
– Всю жизнь мечтал о зубастом мускулистом сыночке. Чтобы сам кормился, мог за себя постоять, да еще и тяжести перетаскивал. Э! Ты близко к канаве не бери. Свалишься!
Оборотень, похоже, вконец умаялся. Он уже не управлял столбом, напротив, кусок железобетона мотал его по краю дороги. У Лузгина мелькнуло желание как-то помочь носильщику – плечо, что ли, подставить…
Вервольф потерял равновесие и едва успел отпустить столб.
Тот навернулся в канаву. Пошла разматываться цепь.
Сеня с Лузгиным дернулись и остановились – они сделать ничего не могли. Дорога здесь проходила по высокой насыпи, канава была что надо, оставалось посочувствовать и увидеть, как незадачливый силовой акробат спикирует в густые заросли крапивы с лопухами.
Это заняло полсекунды – вот вервольф стоит на краю, наблюдая за падением столба, вот цепь натягивается… И срывает его за ошейник вниз!
Он только лапами взмахнул.
– Мы, летчики, специалисты, – уныло пробормотал Лузгин. – Есть такие, которые снизу вверх, а есть такие, которые сверху вниз… Тьфу.
– Приехавши, – сказал Сеня.
– Угу, приплывши.
Вервольф лежал в крапиве, раскинув лапы и закрыв глаза.
Он теперь мог с чистой совестью отдыхать, пока не приедет трактор.
***
Днем сильно разогрело. Оборотень зарылся в лопухи и тяжело дышал там.
Вытаскивать его из канавы никто и не подумал. Решили – обойдется. Дети к вервольфу потеряли интерес, взрослым на него стало и вовсе наплевать, а скотина, вплоть до кошек, вроде бы к присутствию в селе «зверя» адаптировалась. Пока оборотень гулял сам по себе, легендированный и обросший мифами, его боялись и ненавидели. Реальный, пойманный и закованный в цепи, он больше никого не волновал.
Муромский спустился в канаву, задумчиво попинал оборотня сапогом, заглянул в кастрюлю с собачьей похлебкой и пришел к выводу:
– Не жрал? Значит, решил сдохнуть. Ну-ну. Меньше проблем.
– Он не хочет меня слушать, – пожаловался Лузгин. – Закрылся наглухо, никак не реагирует. Может, оттащить его к моему дому, а? Там от кустов хоть какая-то тень.
– А ты водичкой поливай. До колонки недалеко. Пройдись с ведром, что, трудно?
– Понятно, – Лузгин вздохнул. – Вы на него забили. Все.
– Работать за нас ты будешь? – веско спросил Муромский.
– Трактор! На двадцать минут! Жалко, да?
– Не жалко. Но… Пускай тут поваляется. Куда упал, пусть там и лежит. Чтобы осознал!
– С вами осознаешь… – буркнул Лузгин и пошел за ведром.
Первая же водная процедура довела вервольфа до истерики.
– А я знал?! – взорвался Лузгин в ответ на дикие вопли. – Я хотел как лучше! Да пошел ты на хер! С тобой одни проблемы! Трудно сказать было, что у тебя водобоязнь?! Собака ты бешеная!
Тут он вспомнил, что оборотень запросто ходил по ручью. И сообразил, что воду-то принес очень холодную, а шкура у вервольфа перегретая дальше некуда. Наверняка бедолага воспринял обливание как ожог.
– Извини, я не нарочно… – пробормотал Лузгин и отправился набирать следующее ведро. Дал воде нагреться и вылил ее на страдальца не одним махом, а плавно.
Вервольф ныл и закрывал морду лапами.
– Правда, так лучше?
– Ы-ы-ы…
– Да тьфу на тебя. Что я, нянька? Ты сам виноват. Какого черта сюда приперся? Сидел бы сейчас под кустами, все было бы нормально.
– Ы-ы-ы…
– Ну хватит, парень. Сердце разрывается на тебя глядеть.
– Ы-ы-ы…
Лузгин поймал себя на желании засветить бестолковому оборотню ведром по затылку и поспешно выбрался из канавы на дорогу, пока и вправду не дал волю рукам.
– Ты бы поел, что ли! – крикнул он с безопасной для вервольфа дистанции. – Помрешь ведь! Или нарочно разозлиться хочешь к ночи? Зверя наружу выпустить? Убьют же, дурила! Себя не жалко – других пожалей. Думаешь, большая радость караулить тебя на солнцепеке? Уйду, так и знай! А без меня с тобой быстренько разберутся…
Вервольф проявлять благоразумие не думал. Лежал и стонал. Может, вправду решил помереть. Или ему стало окончательно плохо, и он уже не мог контролировать себя. В любом случае, нужно было что-то решать, пока солнце не зашло.
В обед Лузгин перехватил на дороге Сеню.
– Дядь Сень, подойди хоть послушай, чего с ним.
– А непонятно, милок, – сказал Сеня, приглядевшись к вервольфу. – Ну-ка…
Он безбоязненно протянул руку и запросто, без усилия, снял с оборотня здоровый клок шерсти. И еще один.
– Облезает? – прошептал Лузгин с благоговейным ужасом.
– А я знаю? Мож, линяет. Хотя он как бы кобель, ему не положено.
– И что делать?
– А я знаю?
Лузгин присел рядом с вервольфом. Загадочное существо больше не вызывало у него приступов отвращения. Да, выглядел мальчик Вова по-прежнему мерзко, но уже не до рвоты. Это наверняка было связано с тем, что оборотень перестал «торкать в голову», как сказал бы Сеня. То ли сил у него не хватало давить людям на мозги, то ли желания.
Лишний шанс парню выжить в нынешней ситуации.
– Пойдем ко мне обедать, – позвал Сеня. – А этот пусть лежит. Все одно он теперь никому здесь не нужный.
– Твоя правда. Никому.
Лузгин отлучился почти на час, а когда вернулся, ничего не изменилось – вервольф лежал себе полутрупом, разве что не стонал уже. К еде он не притронулся.
– С ложечки я тебя угощать не буду, – заявил Лузгин твердо. – И из соски тоже не буду. Вообще ничего не буду. Либо сам выкарабкаешься, либо тебе кранты! Эй, парень! Ты живой?
Он присел на корточки и осторожно ткнул вервольфа пальцем в висок. Подергал за ухо. Положил ладонь на горячий бок. Оборотень дышал редко и слабо-слабо.
Лузгину в голову не пришло, что это может быть охотничья хитрость. Он взял тяжелую башку оборотня руками, повернул ее к себе, вгляделся в черную морду. И сразу понял, что ему раньше мешало запечатлеть образ вервольфа правильно, во всей полноте. Те самые легенды и мифы.
«Мы ничего не знали об этих существах. Ни-че-го. Впрочем… Кто сказал, что они вообще были?! Может, водились другие типажи. Или просто люди, сложившие легенды, никогда не видели обезьяну».
Да, в физиономии вервольфа сквозило что-то собачье, и даже медвежье. Но в целом-то, если присмотреться, он был версией на тему шимпанзе.
Малосимпатичной версией, надо признать.
– Может, ты это… Русский народный йети? Мать твою ети…
Веки оборотня дернулись. Он медленно, очень медленно приоткрыл глаза.
Лузгин не испугался и сам удивился этому. По идее, вервольф сейчас мог свернуть ему шею одним взмахом лапы. Но Лузгин откуда-то знал: ничего подобного не случится.
Глаза у вервольфа оказались мутные, измученные, безразличные.
– Хреново? – участливо спросил Лузгин.
Оборотень едва заметно кивнул.
– Я вытащу тебя отсюда, слышишь? Вытащу сначала из канавы, а потом и из этого села. Только помогай мне хоть немного, и все получится, – быстро заговорил Лузгин, поражаясь тому, насколько искренне рвутся с языка слова. – Если повезет, мы найдем людей, которые смогут тебе помочь. Если нет – значит, отыщем место, где ты сможешь жить в свое удовольствие, никому не мешая, и никто не будет мешать тебе. На земле свободного места очень много. Веришь?..
Он представил себе что-то вроде новозеландского предгорья, которое видел во «Властелине Колец», – и вервольф кивнул снова. Кивнул благодарно, в этом Лузгин готов был поклясться.
– В России есть территории не менее красивые и к тому же безлюдные. Это мы тебе организуем, честное слово. Это никуда не денется…
Вервольф поблагодарил. Слабенько, будто перышком огладил. Кто бы мог подумать, что он так умеет. Еще ночью Лузгин был уверен, что этот тип соткан из ненависти.
– Взамен я не попрошу от тебя ничего дурного или невыполнимого. Обещаю. Хорошо? Ладно, а сейчас придется еще немножко тут полежать одному. Я скоро вернусь и освобожу тебя от этой штуковины. Не надейся, все равно будешь на привязи. Но зато в тени. А ты пока что хоть воды немножко выпей. Пожалуйста.
Ключа от замка, скреплявшего цепь на торчащей из столба проушине, у Лузгина не было. Зато дома в инструментальном ящике валялась ножовка по металлу. Перепилить арматурный пруток – не вопрос.
Тащить вервольфа к себе пришлось волоком. У страдальца заплетались ноги, он все порывался встать на четвереньки, но когда Лузгин ему это позволил – рухнул мешком в дорожную пыль.
Скрежеща зубами от беспомощности.
Лузгин огляделся. На Крестах возбужденно щебетали дети, из-за занавесок пялились недобрые глаза. Под ногами валялся полудохлый оборотень.
«Красота. И ведь не расскажешь никому!»
– Эй ты! Адекватно униженная особь! – позвал Лузгин. – Попробуй хоть немного пройти.
Оборотень мысленно пожаловался на дурное обращение, которое довело его до подобного ничтожества.
– Ничего себе! Ты хоть понимаешь, жопа, до какой степени всех тут успел задолбать? Поэтому они и рады были тебя помучить. То-то. Не держи на местных зла. На самом деле здесь люди хорошие.
– У-р-р-о… – сказал вервольф и отрубился.
– Сам урод, – парировал Лузгин. У него заметно поднялось настроение. Во-первых, он больше не боялся оборотня, во-вторых, наконец что-то реальное делал, в-третьих, был убежден, что «зверь» выживет.
К тому же он впервые очень четко воспринял и детально разобрал то, что оборотень хотел ему передать. Это вселяло определенную уверенность.
Весила туша килограммов пятьдесят, но взвалить ее на плечи, бесчувственную и аморфную, оказалось непросто. Лузгин повозился с минуту, плюнул, схватил вервольфа за задние лапы и поволок.
Резонно предположив, что после катания по пыли за машиной оборотню должно быть глубоко по фиг, как перемещаться.
На дороге оставались клочья черной шерсти. Это было чертовски интересно. Втайне Лузгин лелеял надежду, что у вервольфа на нервной почве запустился процесс обратной трансформации.
Но так вышло бы чересчур хорошо.
«Очень уж по-киношному, – думал Лузгин, обливаясь потом. – В действительности – особенно в российской действительности – оборотню положено разве слегка облинять. Он еще меня убьет и съест, если по сюжету-то идти… Только отчего я не верю в такой сюжет? Почему мне кажется, что впереди нас ждет какая-то полная фигня? Невообразимая?»
Возле своего дома он кое-как упихал вервольфа под куст сирени и чуть не свалился рядом. Цепи как раз хватало заякорить пленника за столб – по мнению Вити, херовый, а на взгляд Лузгина – вервольфу не по зубам. Нашелся и замок взамен прежнего.
Пришлось еще возвращаться за кастрюлей и ведром. Снова под настороженными взглядами. Лузгин посмотрел на часы. Мужики должны были вернуться с работы уже скоро. Им, естественно, накапают, они придут разбираться…
Он вытащил из дома раскладушку, пристроил ее в тени рядом с вервольфом и улегся, заслонив оборотня собой. Закурил. И сказал:
– Вот! Возможно, кто-нибудь с перепугу упадет в обморок, но это его личная проблема.
Подумал и добавил:
– Если ты после всей моей заботы сожрешь меня, сука… С того света достану!
Вервольф не отзывался. Он спал.
Назад: Глава ПЕРВАЯ
Дальше: Глава ТРЕТЬЯ