ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ТЕПЛЫЙ СНЕГ
1
День пятый
ИНФОРМАЦИОННАЯ СВОДКА:
По решению Ученого Совета приостановлена деятельность всех научных групп, исключая группы исследования акватранс-формационных процессов, астрофизических наблюдений и исследования физики макропространства.
Для установления связи с орбитальной станцией «Шпигель» создана группа межлространственной связи и локации.
На поиски геологических и гляциологических партий, работающих в условиях открытой местности, вышли три спасательных отряда.
Введен лимит на воду…
* * *
Косташен рывком сел на ложе, и оно, податливо прогнувшись, приняло форму кресла. Нервно хрустнув пальцами, Косташен с ненавистью бросил взгляд на раскрытую крело-фонику, стоявшую в углу гостиничного номера. Концерт должен был давно закончиться — середина ночи! — но никто из труппы в гостиницу еще не вернулся. Даже Бри.
Стены гостиничного номера давили на Косташена, казалось, они постепенно, миллиметр за миллиметром, сдвигались, вызывая атавистический страх клаустрофобии. Но при одной только мысли — распахнуть заблокированное окно — ему становилось еще хуже. Что он там увидит? Глухую ночь. И серое, землистое, без единой звездочки небо, которое вот уже пятые сутки давит на заснеженную пустыню. Косташен крепко зажмурился, сцепил зубы, пытаясь унять дрожь в пальцах. И занесла же его сюда нелегкая!
Гастроли Одама Косташена подходили к концу. Шесть дней назад он дал на Снежане свой предпоследний концерт — последний предстоял в системе Гарднера, куда их труппу должен был доставить транспорт, снабжавший Снежану водой. А затем — долгожданное возвращение на Землю. Но теперь четкий, выверенный график гастролей с треском ломался, и было неизвестно, когда же он сможет возвратиться домой. И сможет ли вообще.
От природы нервный и вспыльчивый, Одам Косташен не любил непредвиденных обстоятельств. Не любил спешки, беготни и всяческой суеты. В обыденной жизни он старался поддерживать размеренный и спокойный ритм, распланированный изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год. Утренняя репетиция, двухчасовая прогулка в парке, затем прослушивание новых крелофонических записей (изредка, если тема ему импонировала, совпадала с сиюминутным настроением, он импровизировал на репетиционной крелофонике), снова короткий отдых и, наконец, вечерний концерт. Столь пуританская личная жизнь помогала аккумулировать эмоциональную энергию, которая вечером выплескивалась без остатка. Подобный распорядок Косташен менял редко, с большой неохотой, а если и принимал такое решение (вроде нынешних гастролей), то делал это загодя, обстоятельно обдумывая и взвешивая все по пунктам до мельчайших деталей. Конечно, в его музыкально-затворнической жизни встречались непредвиденные обстоятельства (особенно раздражали усовершенствования в крелофонической аппаратуре, когда приходилось месяцами приспосабливаться к новым характеристикам звучания и восприятия, к измененным амплитудам всплесков эмоций), но то были обстоятельства, так или иначе связанные с его работой, и он их в конце концов преодолевал. Возникший же на Снежане прецедент оказался иного порядка — он вторгся в его замкнутый в крелофонической музыке мир, словно инородное тело, и Одам Косташен, взлелеянный и выхоленный в мире звуков, грез, красок и запахов, оберегавший себя, свой талант, свой мозг от засорения реальностью, был выброшен именно в этот — непонятный ему, ненужный, реальный человеческий мир.
Косташен нервно потянулся и снова хрустнул суставами пальцев. Нужно расслабиться, отвлечься… Он вызвал информатор, и из стены в комнату вплыло маленькое подобие фиолетовой шаровой молнии.
«Что будем смотреть? — вяло подумал Косташен. Шар информатора висел посередине комнаты и слабо потрескивал мелкими искрами. — Ну, хотя бы куда нас занесла та самая нелегкая…»
— Звездный атлас, — сказал Косташен. — Корриатида. В комнате пала межзвездная мгла. Затем постепенно из ее центра стало вспухать оранжевое солнце.
— Корриатида, — сказал безжизненный голос. — Звезда спектрального класса С-3, устойчивая, масса 2,14.1033 г (1,068 Солнечной) линейный диаметр — 1 390 000 км, плотность — 1,36 г/см3, температура на поверхности — 3300 К. Координаты по шкале Ройзмана на сегодняшний день — 341,148; 218,046; 49,670 (данные указаны в парсеках по расстоянию от пульсаров с частотой 0,241; 0,013; 1,430 соответственно). Расстояние от Земли…
— Хватит! — оборвал Косташен. — Можно человеческим языком? Без цифр?
— Вопрос не понят, — бесстрастно заметил голос. — Программа рассчитана на информационный багаж второй школьной ступени. Другой программы нет.
— Ладно! — отмахнулся Косташен. — Планетная система.
— Планетная система, — послушно продолжил информатор.
Корриатида стала съеживаться и отдаляться, а из пространства медленно выплыла идеально белая, светящаяся атмосферой планета.
— Снежана, — объявил голос, — единственная планета звезды Корриатида. Орбита — приближенная к окружности; удаление от Корриатиды — 160,2 млн. км. масса — 5,3x10^27 г (0,86 Земли); средняя плотность — 5,8 г/см3; период обращения вокруг звезды — 1,26 года; наклон к плотности эклиптики — 86 22 41», период обращения вокруг оси — 22 часа 6 минут 34 секунды; экваториальное ускорение силы тяжести — 971,740 см/с2; ускорение силы тяжести на полюсах — 975,491 см/с2. Магнитное поле…
— Дальше!
— Гравитационное поле…
— Дальше!
— Радиационные пояса…
— Дальше!
— Ионизация атмосферы…
— Дальше! Дальше! Дальше!!!
— Состав атмосферы: азот — 76,4 %, кислород — 20,2 %, аргон — 3,38 %, остальные газы — 0,02 %. Погодные условия практически статичны. Облачность отсутствует. Колебания среднесуточной температуры не превышает 5-10 °C, при средней дневной температуре +22 °C. Скорость воздушных потоков, возникающих преимущественно по линии терминатора, не превышает 5 м/с.
Флора — отсутствует.
Фауна — отсутствует.
Микроорганизмы — отсутствуют.
Снежана занесена в Красную книгу планет, соответствующих стандарту Грейера-Моисеева. Возможно наличие углеродной жизни.
Научные центры, базы, орбитальные станции и города: академгородок Центра космических исследований (филиал) — отделение гляциологии и водных ресурсов планетарных систем. Население на сегодняшний день — 12 436 человек.
Перед Косташеном раскинулась панорама знакомого ему академгородка.
— Орбитальная станция класса «Шпигель». — Изображение мигнуло, и перед Косташеном в пространстве медленно завращались фермы станции. — Параметры: максимальное удаление от поверхности планеты — 418,6 км; минимальное — 398,2 км; период обращения — 1 час 31 минута. Сменный персонал — 22 человека.
Стандартная база «Северный полюс» — 22 человека.
Экспериментальная база «Юго-Восточный хребет» — 22 человека.
Поверхность планеты покрыта глубоким слоем снега (I2O кристаллическая — температура плавления +44,6 С). Высота снежного покрова — 100-2000 метров. Причины аномальней высокой температуры таяния снега не выяснены. Выдвигаемые гипотезы…
Сквозь монотонную декламацию информатора Косташен услышал осторожный стук в дверь номера. Он поспешно отослал информатор и разблокировал дверь.
— Входите!
Перепонка двери лопнула, и в комнату проскользнула Бритта.
— К тебе можно? Ты не крелофонируешь?
— Можно, — криво усмехнулся Косташен, увидев на ней концертное платье. — Неужели концерт только закончился?
— Да. — Она смутилась и отвела глаза в сторону.. — Нас Долго не отпускали…
— А кто был на крелофонике? — язвительно спросил Косташен. — Байрой?.. Ты садись, — спохватился он и быстро создал для нее кресло.
Бритта осторожно присела.
— Ода…
— Бездарность, — процедил сквозь зубы Косташен. — Известности ему захотелось…
Бритта сжалась в комочек, зябко передернула плечами.
— Ода, — тихо спросила она, глядя куда-то мимо Коста-шена, — почему ты сегодня не был с нами?
— Да потому, что я дал здесь уже все свои концерты! — взорвался Косташен. Он вскочил с кресла и нервно зашагал по комнате. — А большего, чем то, на что я настроился, из меня выжать нельзя! Я создаю крелофонику, а не импровизирую, как Байрой! Надеюсь, хоть ты меня понимаешь?
Он остановился, затем подошел к Бритте сзади и положил руки ей на плечи. Плечи у нее были холодные, тепло его ладоней не грело их. Но Косташен не понял этого.
— Может, я бы и смог еще раз здесь выступить, — успокаиваясь, проговорил он, чуть сильнее сжимая ее плечи, — но ты же знаешь, как все эти непредвиденные обстоятельства выбивают меня из колеи.
Он уткнулся носом в ее волосы, закрыл глаза и глубоко вздохнул.
— Спасибо, что зашла. Моя ты умница…
— Ода, — спросила вдруг Бритта, — ты боишься? Косташен отпрянул, лицо пошло серыми пятнами.
— Нет! — почти истерично выкрикнул он и снова зашагал по комнате, нервно хрустя пальцами. — Меня просто бесит, что я сижу здесь, в этой чертовой дыре, или коконе — как его там? — и не имею ни малейшего понятия, когда отсюда вырвусь! Из-за этих проклятых гастролей, навязанных мне твоим разлюбезным Парташем, я уже два месяца не слушал новых записей, не видел истинных поклонников крелофонии — что они здесь понимают, если почти до утра не отпускали Байроя?! Я оглох, я ослеп, стал похож на волосатого питекантропа, урчащего в своей берлоге, и чувствую, что обрастаю шерстью еще больше!
Бритта снова зябко повела плечами.
— Не надо так, Ода, — робко проговорила она. — Ведь в том, что мы здесь задержались, никто не виноват. Косташен зло оскалился.
— А как надо? — процедил он. — Как? Делать вид, что ничего особенного не произошло, что все так и должно быть, так и надо, продолжать выступать вместе с труппой, улыбаться, принимая восторженные комплименты?!
Бритта встала.
— Нет, ты сиди!
— Извини, — сказала она, комкая волан концертного платья, — но я не могу с тобой так разговаривать. Ты сейчас взвинчен. Я лучше уйду.
Косташен вдруг обнаружил, что стоит перед ней с приоткрытым ртом, готовый выплеснуть все скопившееся в нем раздражение. Но слов уже не было. Он закрыл рот и тяжело отпустился в выросшее под ним кресло.
— Иди, — хрипло сказал он.
Бритта повернулась, подошла к двери и наткнулась на заблокированную перепонку.
— Открой дверь, — твердо сказала она. Косташен низко опустил голову, чувствуя, как кровь приливает к вискам.
— Ты… Ты не останешься? — сдавленно попросил он.
— Открой дверь, — ровным голосом повторила она и чуть мягче добавила: — Не надо. Выпусти меня.
Косташен закусил губу.
— Иди, — еле-слышно сказал он и разблокировал дверь.
Бритта хотела пожелать спокойной ночи, но тут же поняла, что при нынешних обстоятельствах это, в общем-то, неуместно. И молча вышла из комнаты.
Она вошла в свой номер и устало прислонилась к стене. Свет в комнате начал медленно разгораться, она поморщилась, и он так и застыл сереющим полумраком. Ее снова охватил озноб.
«Все мы боимся, — подумала она, обхватив себя руками. — И каждый боится в одиночку…» Она вспомнила концертный зал, зрителей, принимавших их тепло и сердечно. Вот они не боятся. Здесь их дом, их работа. А кто мы? Певчие птички, спустившиеся с райских дерев на бренную землю… Светлана, так та даже улыбаться не могла на сцене и сразу после концерта ушла, сославшись на головную боль. Байрой, хоть и был сегодня в ударе, крелофонировал, как никогда, можно сказать, превзошел самого себя, но во всем его исполнении ощущалась необычная для него рваность. Ну а о Косташене вообще говорить нечего. Для него существует только мир кре-лофонии, а все прочее выводит его из себя.
Она зябко поежилась. Ода, Ода…
Не было сил что-либо делать, даже переодеться. И голова залась пустой и тяжелой. Она не могла сказать, сколько Семени провела так, в оцепенении, но когда в конце концой Разблокировала оконную стену, уже светало.
Над академгородком разгоралось безжизненное свечение. Городок еще спал. Слабая поземка мела по улицам нетающий снег. Было пусто и тихо. Сверху давило серое, тяжелое, словно пластилиновое небо.
Вдруг из-за горизонта выпрыгнула большая мерцающая звезда и стала неторопливо взбираться по небосклону.
Бритта встрепенулась, но, поняв, что это такое, тут же сникла. Орбитальная станция «Шпигель».
— Сколько же это будет продолжаться… — с тоской произнесла она.
2
С третьей попытки Кратов прорвал заблокированную перепонку двери и буквально вломился в лабораторию.
— Все работаешь, затворник? — пробасил он, расстегивая ворот и вытирая платком испарину. — Фу, жарко…
В лаборатории было темно, мерцали далекие звезды, бубнил голос информатора, а посреди лаборатории, с трудом различимое в звездном свете, висело угольно-черное веретено.
— Здравствуй, Алек, — устало сказали из темноты. — Проходи, если уж смог ворваться.
Кратов с опаской шагнул на голос и тут же больно ударился коленом о выступивший из темноты силуэт массивной конструкции.
— Черт! — выругался он. — Что ты здесь поставил прямо у входа? Специально для гостей?
— Незваный гость хуже татарина, — хмыкнули ему в ответ. — Это субпростер. Не разбей там, чего-нибудь.
— Кажется, я уже…
— Новый достанешь, — равнодушно заметили из темноты. — Это по твоей части.
— Что? Коленный сустав? — спросил Кратов, осторожно обходя субпростер и натыкаясь на что-то новое.
— Эй, радушный хозяин! — сердито позвал он. — Выключи-ка информатор, а то я устрою тебе маленький погром!
— Ладно, — с сожалением сказал голос. — Если уж ты взломал дверь, стремясь увидеть меня, то о какой работе может идти речь.
Черное веретено исчезло, и в лаборатории со щадящей глаза скоростью стал разгораться свет:
— Проходи.
В заставленной приборами лаборатории Кратов с трудом отыскал глазами голый череп Кронса. Кронс сидел у стены за широченной тумбой нейтрином «тра — выглядывала только его голова — и смотрел на Кратова усталыми, воспаленными глазами.
— Хлама у тебя, как у Плюшкина, — недовольно пробормотал Кратов, осторожно обходя очередную стоящую на пути установку.
— Сдашь новый корпус, будет еще больше, — обнадеживающе заверил Кронс. — Проходи, садись.
Кратов пробрался к нейтринометру, вырастил из пола кресло и сел.
— Не спал? — то ли спросил, то ли констатировал Кронс. — Опять, наверное, заседали до самого утра… Ну, и что нового вы придумали в Совете?
Кратов поморщился, расстегнул куртку и принялся массировать область сердца.
— Угостил бы кофе, что ли? — порросил он. Кронс невесело хмыкнул.
— Даже не объяви Совет вето на воду, и то ты у меня о кофе мог бы только мечтать. — Он выразительно кивнул на грудь Кратова, намекая на его больное сердце. — Когда займешься им всерьез?
Кратов слабо отмахнулся, полез в карман, достал горошину поликлетамина и проглотил ее. Кронс неодобрительно покачал головой.
— Ладно, выкладывай, зачем пришел? — прямо спросил он. — Ведь ты в последнее время ко мне просто так не заглядываешь…
— Ты же меня кофе не поишь, — невесело улыбнулся Кратов, застегивая куртку. Боль в сердце постепенно затихла. — Будем считать, что в данном случае я пришел к тебе как к специалисту в области физики макропространства. Мне нужен максимум информации о Черных Коконах.
Минуту Кронс внимательно смотрел на Кратова и только молча жевал губами.
— Ты… за сведениями к информатору обращался? — наконец спросил он.
— Естественно, — кивнул Кратов. — Но там почти ничего нет.
Информационный блок академгородка действительно содержал весьма и весьма скудные сведения по этому вопросу. Практически, кроме истории открытия трех известных человечеству Черных Коконов и куцых данных по наблюдению за Ними, ничего другого извлечь из него было нельзя. Первый Черный Кокон с размерами по оси более двух парсеков открыли пятьдесят шесть лет назад в системе Друянова. Второй, по размерам приблизительно такой же, был открыт в двадцать шестом секторе, и, наконец, третий, самый маленький из них, всего в две сотых парсека, был обнаружен лет пятнадцать назад недалеко от системы Джонатан. Просуществовав восемь лет, он внезапно раскрылся, растянув свои две сотых парсека до полутора парсеков свободного пространства. Возле Коконов были установлены стационарные станции наблюдения, однако многолетние исследования ничего не добавили к известным фактам. Черные Коконы поглощали все виды излучений, в то же время не пропуская внутрь себя материальных тел, и не имели известных человечеству полей. Особый интерес представляло отсутствие гравитационного поля — объект можно было в буквальном смысле слова пощупать руками, и в то же время массы он не имел, словно был нематериален. Ни на какие воздействия Коконы не реагировали, и обнаружить их можно было только чисто визуально, что создавало определенную опасность при космоплавании. Но больше всего беспокоило Кратова не отсутствие информации о Черных Коконах, а длительность их существования. Очевидно, они могли существовать не то что десятилетия, а тысячелетия.
Кронс снова пожевал губами.
— Боюсь, что я знаю не больше, — вздохнул он.
— Да что я, должен все из тебя клещами вытягивать? — в сердцах хлопнул себя по колену Кратов. — Неужели за пятьдесят лет никто из вас не разработал никакой теории?!
— Ну, если это можно назвать теорией… — неопределенно пожал плечами Кронс. — Лет через десять после открытия первого Кокона Фредиссон высказал предложение, основанное на его же модели пульсирующих галактик. Ядра галактик. согласно его модели, периодически извергают материю-пространство, за счет чего и происходит расширение Вселенной. Пространство, тривиально выражаясь, морщится и коробится, в то время как галактики представляют собой непрерывно распухающие субстанции, расталкивающие друг друга. Естественно, что в такой модели в пограничных зонах между галактиками вполне возможно образование своеобразных сгустков, а точнее, свертков пространства, что, впрочем, не исключает образования подобных свертков пространства и в самих галактиках. К сожалению, в пограничные зоны мы пока не проникли и не можем утверждать, что Черные Коконы — это и есть свертки Фредиссона. Так что, Алек, можно сказать, — здесь Кронс грустно улыбнулся, — нам сказочно повезло, что Черный Кокон образовался именно вокруг Корриатиды и мы, наконец, можем пощупать его изнутри.
— Да уж, повезло, — кисло кивнул Кратов. — Друа со своими ребятами просто на седьмом небе от счастья…
— Так зачем ты все-таки пришел? — неожиданно спросил Кронс. — Или ты думаешь, что я поверю в твою детскую сказочку об отсутствии информации о Черных Коконах? Ведь все, что я тебе сейчас рассказал, ты уже давно узнал на Совете от Друа.
Кратов удивленно вскинул брови и мгновение с любопытством рассматривал Кронса. Вернее, только его бритую, блестящую голову, выглядывающую из-за нейтринометра.
— Интересная у тебя манера принимать гостей, — заметил он, откидываясь в кресле. — Выставил голову из-за установки, как кукла из-за ширмы… Послушай, может быть, ты там голый сидишь, а?
— Ты бы лучше не увиливал, — усмехнулся Кронс.
— Ну, хорошо. Допустим, я пришел к тебе как к старому Другу…
— Которого ты в последнее время посещаешь только в случае крайней нужды по работе… — вставил Кронс.
— Повторяю: как к своему старому другу, чтобы услышать откровенное мнение обо всех шагах, предпринимаемых Советом в создавшемся положении.
Теперь уже Кронс поднял брови и некоторое время молча смотрел на Кратова.
— Пусть будет так, — наконец проговорил он. — Допустим, что ты действительно пришел ко мне именно по этому поводу… Так сказать, узнать мнение со стороны, или хождение Гаруна-аль-Рашида в народ. Тогда слушай. Мое мнение не очень-то лицеприятное. Позволь спросить, зачем вы запретили работу всех научных групп? Чтобы усилить состояние подавленности, дать людям почувствовать их ненужность, бесполезность, показать наше полное бессилие? Сидите, мол, и ждите, пока дяди из Совета придумают что-нибудь? А дяди только и знают, что заседать днями и ночами, драть горло, издавать идиотские решения — извини, но я действительно думаю, что решение о запрете работы научных групп, мягко выражаясь, неразумно, — глотать вместо кофе тониза-торы и надеяться на чудо.
— А что бы ты предложил? — абсолютно невозмутимо опросил Кратов.
— Предлагать в данном случае должен Совет, а наше дело принимать или отвергать ваши предложения. Но, к сожалению, демократические решения сейчас стали невозможны, поскольку Совет перешел к форме прямой диктатуры.
— У тебя все?
— Могу продолжить в том же духе. Тебя устроит?
— Спасибо, не надо. — Кратов покачал головой и хмыкнул. — Слова-то какие: идиотские решения, демократия, диктатура… В Совете находятся двадцать человек, представляющие не только ведущие научные группы академгородка, но и ведающие строительством, снабжением, питанием и прочим — это ты называешь диктатурой? Да, мы не выносим, как раньше, свои решения на общее обсуждение, но ты не находишь, что положение, которое сейчас сложилось на Снежане, можно назвать чрезвычайным? Именно поэтому наши решения декларативны и обжалованию не подлежат. Теперь далее. Ты жалуешься, что мы не даем вам работать, законсервировали деятельность почти всех научных групп и тем самым ввергаем людей в психологическую депрессию. Так?
Кратов умолк и выжидательно посмотрел на Кронса.
— Ну, так, — согласился Кронс,
— В общем-то, верное мнение, — невесело усмехнулся Кратов. — Но чересчур однобокое. Так сказать, с твоей колокольни… Меня всегда поражала и продолжает поражать какая-то аномальная, абсолютная ограниченность большинства ученых в житейских вопросах. Вы до такой степени закопались в науку, что вернуть вас к действительности можно, только отобрав эту цацку. Но и тогда вы кричите только по одному поводу: почему вам мешают работать? Мы внутри Черного Кокона? Великолепно, об этом можно только мечтать! Жаль, конечно, что нет всей необходимой аппаратуры, но мы и с помощью имеющейся снимем такие данные, что все ахнут! Жизненные ресурсы? Какие еще жизненные ресурсы? А-а, так говорят же, что продукции оранжерей хватит на всех с лихвой! Только почему у нас отключили энергию? На каком таком основании?!
Здесь Кратов резко оборвал свое фиглярство и жестко, повысив тон, спросил:
— Ну а рода, запасов которой, даже при урезанном распределении, хватит только на полтора месяца? Что вы об этом думаете? Я надеюсь, вы не собираетесь утолять жажду за счет местных ресурсов, тем более, что в течение пятнадцати лет изучения этой проблемы никому не удалось осуществить переход от снега-44 в воду-0?
— Не надо, — поморщился Кронс. — Мы с тобой давно мальчики, зачем сгущать краски? Выход у нас все-таки есть, и ты о нем прекрасно знаешь. Правда, выход не очень приятный… Но не зря же Шренинг ел свой хлеб?
— Акватрансформация? — нехорошо прищурился Кратов. — Десять лет лабораторных опытов по замене в живой клетке воды-0 на воду-44? А ты знаешь, что опыты на крысах дают только восьмидесятипроцентную гарантию?
— Знаю, — кивнул Кронс. Он внимательно посмотрел на Кратова и вдруг улыбнулся. — Кажется, мы поменялись с тобой местами. Теперь я должен объяснять директору академгородка то, что решалось сегодня на Совете.
— Ну-ну? — заинтересованно заерзал в кресле Кратов.
— Об этом, кстати, давно все знают. Если в течение двух месяцев — кажется, у нас такой запас воды? — не произойдет развертка Кокона, то мы все будем вынуждены пройти через акватрансформацию. А развертка — я, вероятно, почти дословно процитирую резюме Друа в Совете, — судя по известным примерам, произойдет не скоро.
— Настолько точно, — медленно проговорил Кратов, — что у меня невольно появляются некоторые подозрения… Заседания Совета сейчас проходят за закрытыми дверями и с заблокированной связью. Впрочем, может, у тебя есть жетон инспектора Комитета статуса человека, снимающий блокировку?
Кронс только пожал плечами.
— Если хорошо знаешь Друа и имеешь ту же информацию о Черных Коконах, то нетрудно представить его выводы.
Кратов молчал. Словно впервые увидев Кронса, он изучающе рассматривал его.
— Н-да, — наконец неопределенно заключил он и растер лицо ладонями. — Конечно, меня интересует, кто же на Снежане инспектор, — устало проговорил он, — и почему до сих пор не открылся в столь экстремальной ситуации. Ведь сидит же сейчас где-то, может быть, даже в Совете, наблюдает, слушает, оценивает…
Кратов мотнул головой, пытаясь отогнать вдруг навалившуюся на него апатию.
— Впрочем, оставим инспектора в покое. Продолжим. Вот мы и подобрались с тобой, решив вопрос об акватрансформа-Ции, к вопросу, почему мы приостановили деятельность всех Фупп. Так вот: только сама акватрансформация потребует огромного количества энергии, которой у нас не очень-то и много. Кроме того, нам необходимо будет обеспечить хотя бы минимум жизненных условий для акватрансформированных людей, а для этого потребуется: перепрограммировать синтезаторы на выпуск белка на основе воды-44; выстроить новые оранжереи, где можно будет выращивать акватрансформиро-ванные растения — на одном белке долго не протянешь; установить в домах кондиционеры с оптимальной для акватранс-формантов температурой, градусов так шестьдесят пять; обеспечить людей теплой одеждой, которой у нас, кстати сказать, вообще нет! Наконец, выгнать вас из лабораторий и приспособить их под жилые помещения, потому что, да будет тебе известно, сорок процентов жилых коттеджей стоит на фундаменте из подручного материала, то есть льда-44. Но и это еще не все. Есть еще одна из причин, по которой приостановлена деятельность всех научных групп. Сейчас в поле находятся восемь геологических и гляциологических партий, связи с ними нет, как нет ее и с обеими базами, и со «Шпигелем». Компьютер, координирующий местоположение партий в поле, несет полную ахинею, передатчик молчит, радио — тоже; какая-то сверхъестественная магнитная буря, лазерный луч в свернутом пространстве дрожит и вибрирует, как тростинка… И поэтому нам нужны сейчас люди дела, умеющие организовать строительные работы, провести спасательные экспедиции, перепрограммировать синтезаторы, наладить кондиционеры, добиться связи хотя бы со «Шпигелем», а не просто ученые, способные только жонглировать миллионами электрон-вольт, которых у меня, кстати сказать, и нет.
Кронс сидел с каменным лицом. На висках выступили крупные капли пота.
— Это называется… — хрипло начал он и прокашлялся. — Это называется: ткнуть носом в собственную ограниченность. Спасибо за откровенность. Но чем я могу помочь? Ты же пришел сюда не только для того, чтобы объяснить мне создавшуюся ситуацию?
Кратов тяжело вздохнул.
— Отчасти и для этого, — тихо сказал он. — И вот теперь, когда ты знаешь более или менее все о положении дел, я бы хотел услышать твое мнение: будучи на моем месте, когда бы ты приступил к всеобщей акватрансформации?
— Вопрос… — протянул Кронс и, наконец встав, вышел из-за пульта нейтринометра. — Вот вопрос…
Сухонький, маленький, в широком, с многочисленными складками комбинезоне, он медленно прошелся по лаборатории, словно разминая ноги.
— Но ты ведь давно решил этот вопрос сам, — неожиданно сказал он, остановившись прямо перед Кратовым.
Кратов только молча опустил голову.
— Ну хорошо. — Кронс снова принялся вышагивать по лаборатории. — Я попытаюсь поставить себя на твое место… Итак, что мы имеем и чего у нас нет. А имеем мы запас воды на полтора месяца и не имеем никаких жизненных условий для акватрансформантов. Конечно, по-моему, самым разумным выходом было бы сперва подготовить пусть самую минимальную базу жизнеобеспечения и лишь затем приступить к акватрансформации.
Кронс остановился и, повернувшись лицом к Кратову, в упор спросил:
— Но ты-то решил начать акватрансформацию немедленно? Кратов спокойно встретил взгляд Кронса.
— Да.
— Почему? Ведь у нас по крайней мере месяц в запасе?
— Нет у нас месяца, — ровно проговорил Кратов. — Даже дня у нас нет. Потому что живут на Снежане, кроме нас с тобой, еще и маленькие человечки. Дети. Четыреста тридцать девять детей, не достигших восемнадцати лет. Их что, тоже на стол к Шренингу?
Кронс пошатнулся, как от удара. Вот о чем он действительно не думал. Даже не приходило в голову.
— Так вот почему ты ко мне пришел, — задумчиво проговорил он и, машинально вырастив под собой кресло, опустился в него. — Так сказать, с утра пораньше…
— Алек, — вдруг встрепенулся он, — а если… Кокон… завтра…
Кратов отвел взгляд в сторону, и вся его фигура, мгновение назад собранная, подтянутая, как-то сразу оплыла. Он закрыл глаза и расслабленно откинулся на спину кресла.
— Если, — горько сказал он. Руки его зашарили по карманам в поисках поликлетамина. — Я знаю другое «если». Если мы проведем акватрансформацию сейчас, в течение двух недель, то детям воды хватит на два года…
3
Пола долго стояла, прислонившись к косяку в дверях детской.
Девочки еще спали. Сквозь прозрачную пленку манежа было видно, что Станка всю ночь воевала со своей постелью. Подушку она ногами загнала в угол, под головой было скомканное одеяло, простыня намоталась на талию, а сама Станка сладко спала посреди этого погрома и во сне, причмокивая, сосала большой палец правой руки. Ларинда же, в отличие от младшей сестренки, спала необычайно спокойно, так что у Полы подчас возникали сомнения, а не ложилась ли она спать только перед самым рассветом — настолько аккуратной выглядела ее постель. Одно время Пола среди ночи специально заглядывала в детскую, но все подозрения оказывались несостоятельными. Ларинда как ложилась спать на бок, подложив под щеку ладонь, так и просыпалась в том же положении.
«Надо будет Станке палец глюкойотом намазать», — подумала Пола и вошла в комнату. На спектрофлюоритовой стене в последнем танце застыли разноцветные мультизайцы и смешливые липусята. Пола вздохнула и стерла их со стены. Кончаются детские сказки…
Она наклонилась над манежем, и ее против воли захлестнула неудержимая волна нежности и любви. Захотелось выхватить Станку из манежа, растормошить, прижать к себе и целовать, уткнувшись лицом в родное теплое тельце…
С огромным трудом Пола сдержалась и отпрянула от манежа. Почувствовала: еще немного — и она не выдержит и разрыдается. Сильно, в голос и, наверное, страшно.
Быстрыми шагами Пола подошла к окну и распахнула его настежь. Корриатида стояла уже высоко над горизонтом, и снег на улице слепил и резал глаза. Абсолютно сухой, теплый воздух сразу забил легкие, и Пола закашлялась. Это помогло, и она взяла себя в руки.
«Все, хватит, — подумала она и сдула упавшую на лоб прядь. — Нельзя, чтобы дети видели тебя такой. Будь веселой и жизнерадостной, будто ничего не произошло и ничего не происходит». Она обернулась и хлопнула в ладоши:
— Хватит спать, сони, пора вставать! Петух пропел!
На спектрофлюоритовую стену вскочил огненно-зеленый петух и оглушительно заголосил.
Пола стащила одеяло с Ларинды, затем перегнулась через сетку манежа и попыталась разбудить Станку.
— Ну-ну, хватит потягушечки делать — глазки раскрывай! Она похлопала Станку по спине, но ничего, кроме сладкого причмокивания, не Добилась.
— А вот я сейчас воды холодной принесу, — пообещала она, и Станка, испуганно вздрогнув, сразу же открыла глаза. Мать подхватила ее под мышки и поставила на пол.
— Вот так-то лучше, — сказала она. — Смотри, гномы уж давно на зарядку выстроились, тебя ждут. А ты только глазки открыла.
На стене семь веселых гномов, голых по пояс, в разноцветных шароварах и колпаках, приступили к утренней гимнастике. Чуть в стороне от них девочка в трико выполняла упражнения по системе Страдиссона. В комнате все ощутимей чувствовался запах соснового бора, утренней свежести, словно опушка леса, на которой девочка и гномы занимались зарядкой, действительно была в двух шагах. Откуда-то из-за разлапистых сосен хриплым метрономом отмеряла время кукушка, а в покрытой росой траве безалаберно, не в лад, стрекотали кузнечики.
Пола до боли закусила губу, отвернулась и, толкнув руками детские кровати, отослала их в противоположную стену, где постели пройдут обработку и вечером вернутся на свои места чистыми, выглаженными и заправленными.
Ларинда зевнула и, став на цыпочки, потянулась. Затем сразу же, без всякого перехода, выгнулась в мостик.
— А я не хочу с гномами, — капризно заявила Станка. — Я хочу, как Лалинда!
— Лалинда, Лалинда! — передразнила ее старшая сестра. Она прогнулась еще больше, облокотилась о пол и, мягко спружинив всем телом, перешла из мостика в стойку на руках. — Сперва «р» научись выговаривать.
Станка насупилась и, отвернувшись, принялась ковырять ногой травянистоподобный ворс. Пола вздохнула.
— Ну, что случилось, Станка? — спросила она. — Смотри, как Прошка весело зарядку делает!
Станка исподлобья глянула на гномов.
— А чего она длазнится!
Мать улыбнулась.
— Она просто забыла, что сама была такой, — мягко проговорила Пола, гладя Станку по голове. — И тоже не выговаривала «р». Только вот дразнить ее было некому.
Станка подняла голову и доверчиво посмотрела в глаза матери.
— А у нас в глуппе много лебят «эл» не могут говолить. А Статиша Томановски даже «ж» не говолит. — Станка выглянула из-за матери и сказала уже лично для Ларинды: — А я могу! Ж-жук! — и показала язык.
— Ты лучше «тридцать три» скажи.
— Ларинда! — строго одернула Пола старшую дочь. Ларинда, независимо тряхнув пышной челкой, принялась на месте крутить «колесо».
«Вот и выросла девочка, — грустно подумала Пола. — Почему-то мы, родители, замечаем это только тогда, когда что-то случается с нами самими, когда ломается привычный ритм жизни, и ты оказываешься не у дел, когда твое мироощущение становится с ног на голову, с глаз спадает пелена обыденности, а с плеч — привычный груз забот. Тогда ты, очутившись неожиданно для себя на обочине проложенной тобой жизненной колеи, имеешь возможность как бы со стороны посмотреть на себя и свою жизнь. И не просто посмотреть, а УВИДЕТЬ. Ты вдруг замечаешь, что у мужа на висках начинает пробиваться седина, а у самой в уголках глаз собрались не поддающиеся массажу морщинки. А дети начинают отмалчиваться при твоих назойливых расспросах, у них появляются какие-то свои тайны, свои интересы, формируется незримо для тебя и независимо от тебя своя жизнь. И тогда ты с болью и грустью осознаешь, что твоя опека им уже не нужна. Они выросли…»
Утренняя гимнастика закончилась, и гномы, выхватив из высокой травы полотенца, побежали к ручью умываться.
Пола хлопнула в ладоши.
— К вящей радости моих детей, грязнуль и неумывох, — объявила она, — умывание сегодня отменяется!
Станка радостно запрыгала, Ларинда же недоуменно посмотрела на мать.
— С сегодняшнего дня мы будем обтираться снегом, — продолжила Пола. — Поэтому всем надеть купальники и через пять минут быть в коридоре.
Пола заглянула в столовую, заказала завтрак, а затем зашла к себе в комнату, чтобы сбросить халат и надеть темные очки. И тут ее вызвали из Школьного городка.
— Да, — разрешила она, и в углу комнаты репродуцировался старший воспитатель.
— Здравствуйте, Пола.
— Здравствуйте.
— Простите, что беспокою так рано. Боялся позже не застать. Вы вчера забрали детей домой и не сообщили, когдг они вернутся в Школьный городок.
Пола горько усмехнулась.
— Боюсь, что и сейчас не смогу сказать… Они будут со мной до самого конца.
Старший воспитатель понимающе кивнул.
— Я надеюсь, они не много пропустят по программе?
— Нет, — покачал он головой. — Скорее всего они ничего не пропустят. В Школьном почти никого не осталось… Извините за беспокойство. До свидания. Передайте привет Иржи.
И тут выдержка покинула Полу.
— Иржи ушел вчера вечером, — сдавленно всхлипнула она. — Добровольцем.
В лице воспитателя что-то дрогнуло.
— Ничего, Пола, — мягко сказал он после некоторого молчания. — Будем надеяться, что все пройдет нормально. А мой привет Иржи все-таки не забудьте передать.
Пола, боясь снова сорваться, только молча кивнула, и воспитатель отключился. Она бесцельно прошлась по комнате, медленно снимая халат. Напросилась на соболезнование…
— Мама! — позвала Станка из коридора. — Мы уже готовы!
Пола провела рукой по лицу. Надо держаться. Надо, надо, надо… Она вздохнула и, так и забыв надеть очки, вышла в коридор.
— Готовы? — весело переспросила она. — Тогда вперед! Подхватила под мышки Станку, и они вместе с Лариндой выбежали на крыльцо. Здесь Пола нарочито неуклюже столкнулась с Лариндой, и все втроем полетели в сугроб. Поднялся визг, началась кутерьма.
— Ой, мамочка! Ой, мамочка! — только и взвизгивала от щекотки Станка, пока мать натирала ее теплым снегом. Затем они играли в снежки, и Поле досталось больше всех, потому что приходилось сражаться против двоих. Наконец, заметив, что дети утомились, она, будто в изнеможении, опустилась на колени.
— Сдаюсь, сдаюсь!
— Победа! — радостно прокричала Ларинда и, пожалев побежденную, запустила последний снежок в стену дома.
— Ула-а! — подхватила победный клич Станка и, подпрыгнув, повисла на матери. Они снова упали в сугроб, и тут Пола, словно невзначай, ущипнула ее за большой палец правой руки.
— Ой! — вскрикнула Станка и захныкала.
— Что? Что случилось? — забеспокоилась мать.
— Пальчику больно, — жалобно протянула Станка, рассматривая свой далеко оттопыренный палец.
— Бедненький пальчик! — Пола подула на него. — Ушибся?
— Это ты его удалила! — безапелляционно заявила Станка. Ларинда хохотнула, хотела что-то сказать, но Пола заговорщицки подмигнула ей, и она промолчала.
— Ты уж прости свою нерадивую мать, — проговорила Пола. — А пальчик твой мы сейчас полечим, и он перестанет болеть.
Она взяла Станку на руки и понесла в дом.
— Что ты будешь делать? — перестав хныкать, настороженно спросила Станка.
— Пальчик твой лечить, — спокойно объяснила мать, занося ее в столовую и ставя на ноги.
— А он уже не болит!
— Вот и хорошо, — пряча улыбку, проговорила Пола. — Но мы его на всякий случай все-таки полечим.
Станка начала было снова хныкать.
— Что ты, это совсем не больно!
Пола достала из аптечки ампулу с глюкойотом и принялась густо намазывать Станке ушибленный палец. Дочка завороженно смотрела на «лечение» полными слез глазами.
— Вот и все. Не больно было?
Станка замотала головой.
— Прекрасно. А теперь — в душевую! — приказала Пола и, повернув дочку за плечи, легонько подтолкнула ее в коридор. — Ларинда! — крикнула она. — Примите ионный душ, переоденьтесь и идите в столовую завтракать. Да, и помоги Станке одеться!
Пола проследила, пока за дочерьми затянулась перепонка ионного душа, и только тогда позволила себе расслабиться. С умыванием, кажется, покончено. Она провела ладонями. По плечам и поморщилась. Неприятное ощущение — словно тело натерто парафином. Снег-44 при растирании плавился под пальцами и тут же застывал на теле тонкой неприятной коркой. Придется все-таки подобное умывание отменить и обтираться мокрым полотенцем, пусть даже в ущерб своей суточной дозе.
Она прошла к себе в комнату, сняла купальник и прямо на голое тело натянула комбинезон из биотратта. Плотная серо-зеленая ткань складками повисла на ней, но постепенно стала сжиматься, облегая тело. Кожу стало легонько покалывать — биотратт приступил к переработке кожных выделений.
«Как жаль, — подумала Пола, — что биотратт не прошел полной экспериментальной проверки. Если бы детям было разрешено носить комбинезоны из биотратта, то проблема с умыванием отпала бы сама собой».
С трудом вычесав из волос парафиноподобный снег, она заглянула в зеркало и, найдя прическу удовлетворительной, вернулась в столовую, чтобы накрыть на стол.
— Копухи! — крикнула она в коридор, закончив сервировку. — Скоро вы там?
— А мы уже здесь! — закричала Станка, с громким топотом вбегая в столовую. — Чем ты нас будешь колмить?
— Тем, что на столе, — строго ответила мать, подсаживая ее на стул.
Вслед за Станкой в столовую вошла Ларинда, самостоятельно вырастила себе стул и молча села к столу.
— Ой, клубничка! — радостно залепетала Станка. Мать шлепнула ее по рукам.
— Вначале мы съедим кашу, а уже потом — клубнику. Станка было надулась, но тотчас ее внимание переключилось на другое. Она привстала со стульчика и пересчитала приборы на столе.
— А папа с нами завтлакать не будет? — разочарованно протянула она.
У Полы перехватило горло. Она попыталась ответить, лихорадочно придумывая что-то на ходу, но ее опередила Ларинда.
— Папа уехал в командировку, — четко разделяя слова, произнесла она, внимательно смотря на мать. — Его срочно вызвали ночью.
«Знает. — Кровь прихлынула к лицу Полы. Она опустила голову, чтобы не встречаться с понимающим, недетским взглядом старшей дочери. — Знает. Что ж, она уже взрослая…»
— А когда он велнется?
— Станка! — повысила голос Пола. — Ты есть сюда пришла или разговаривать? Ешь. Когда я ем, я глух и нем.
— А если…
— А если ты будешь разговаривать, то не получишь клубники.
Пола мельком глянула на Ларинду. Дочь по-прежнему смотрела на нее внимательным неподвижным взглядом. Мать взяла ложку, повертела ее в руках и снова положила на стол.
— Ешь, Ларинда, — тихо сказала она, безучастно наблюдая, как Станка обиженно ковыряет ложкой в тарелке.
Ели молча. Пола быстро проглотила завтрак, даже не почувствовав вкуса, и только затем отважилась снова посмотреть на дочерей. Ларинда уже доедала свою порцию — ела она машинально, глядя куда-то в сторону. Станка же по-прежнему ковырялась ложкой в каше.
— Станка! — строго сказала мать. — Ешь быстрее. А то мы с Лариндой начнем сейчас есть клубнику, и тебе ничего не достанется.
Станка встрепенулась.
— Я сейчас, ма! — выпалила она, отправляя в рот огромную ложку каши. И прошамкала набитым ртом: — Я быстло…
И в это время прозвучал сигнал вызова. Пола хотела сразу же дать разрешение, но что-то ее остановило.
— Кто? — неожиданно севшим голосом спросила она.
— Редьярд Шренинг. Лаборатория акватрансформации.
Пола вскочила и снова села: Лицо пошло красными пятнами.
— Сейчас!
Она сорвалась с места, отобрала у Станки ложку, ссадила ее со стула.
— Идите! Идите к себе в комнату. Ларинда, займи там Станку чем-нибудь.
— А клубника? — возмутилась Станка. — Мама, а как же клубника?
— Вот вам клубника, сахар, сметана, ложки, тарелки… — Пола рассовала в руки дочерей посуду. — Ну, идите же! — и вытолкала их в коридор.
Мгновение она стояла, прислонившись спиной к заблокированной двери, тяжело дыша.
— Да, — наконец разрешила она. В углу столовой появился высокий худощавый мужчина в биотраттовом комбинезоне. Сердце у Полы екнуло.
— Полина Бронт? — спросил он, смотря на нее усталыми воспаленными глазами. — Здравствуйте.
— Что с ним? — с трудом выдавила Пола. — Он… жив?
— Жив, — кивнул головой Шренинг. — И будет жить, — предупредил он следующий вопрос.
— Жив… — выдохнула Пола, и ее глаза затянула мутная пелена. Она шагнула вперед, ноги подкосились, и Пола буквально упала в выросшее под ней кресло.
— Жив…
По щекам побежали светлые слезы.
Шренинг отвел глаза в сторону.
— Извините, но я еще не все сказал.
Пола усиленно заморгала, пытаясь смахнуть слезы.
— Что? — переспросила она сведенными судорогой улыбки губами.
— Ваш муж будет жить, — повторил Шренинг. — Однако акватрансформация прошла не совсем успешно…
Сердце Полы остановилось.
— Он…
— Нет! — жестко оборвал Шренинг. — Клетки головного мозга не пострадали. Но акватрансформация некоторых внутренних органов, а также правой руки прошла не полностью. Мы, конечно, сделаем все возможное, чтобы поставить вашего мужа на ноги, но обязан предупредить: полной регенерацией организма мы сейчас заняться не можем. Не имеем права. И боюсь, что в ближайшие полгода взяться за его активное лечение мы не сможем.
Пола закрыла глаза и неожиданно улыбнулась.
— Это ничего, — прошептала она, чувствуя, как из-под закрытых век сочатся слезы. — Главное, что он жив…
Шренинг до боли закусил нижнюю губу. Как же это трудно, когда хочешь, можешь, но не имеешь права…
— Извините, — тихо проговорил он и отключился.
Пола ничего не слышала и не видела. Жив. Жив. Он — жив. И это главное.
Наконец она судорожно вздохнула и вытерла ладонями слезы с лица. И тут только заметила, что Шренинга в комнате уже нет. Она встала с кресла и ощутила, что мир вокруг стал светел и ясен, словно ее слезы омыли и обновили его. Легким шлепком она отослала обеденный стол на кухню, вышла в коридор и осторожно заглянула в детскую.
Ларинда сидела в кресле у окна, заложив ногу за ногу, и смотрела на вращающийся перед ней Черный Кокон. Еле слышно бубнил голос информатора. Станка же устроилась посреди комнаты прямо на полу. Перед ней стояла наполовину пустая тарелка, но она уже не обращала на ягоды внимания: нянчилась со своим обмазанным глюкойотом пальцем, как с любимой куклой.
— Бедненький мой, — причитала она, — удаленный… Пола прислонилась к косяку и, улыбаясь, засмотрелась на дочь. Но Станка недолго лелеяла свой палец. После довольно короткого соболезнования, высказанного в его адрес, она, нисколько не церемонясь, отправила его в рот. Так сказать, на лечение.
— Станка, — укоризненно проговорила мать, входя в комнату и стараясь сдержать улыбку. — Разве можно больной пальчик брать в рот? Идем-ка, я его забинтую.
4
Будильник мягкой лапой легонько похлопал Марту по щеке, но она только мотнула головой.
— Сейчас я проснусь, — сонно пробормотала она и тут же почувствовала, как будильник забрался ей лапой в нос и принялся щекотать.
— Ах ты!.. — Марта выскользнула из спальника, усиленно растирая переносицу, чтобы не чихнуть. — Всех разбудишь, шутник ты этакий! — пригрозила свистящим шепотом. — И кто тебя только программировал? Уши бы надрала!
Марта отключила будильник и спрятала его под спальник. Затем оглянулась — никого не разбудила? Кажется, нет. Все спали. Она осторожно собрала свою одежду и, приоткрыв полог палатки, выбралась наружу.
Было раннее утро. Корриатида еще не взошла, но снежное поле на востоке уже подернулось серебром. Марта запрокинула голову и невольно поморщилась. Предутренней звездной красоты не было. Только одинокая точка орбитального спутника «Шпигель» неторопливо рассекала серое землистое небо. Марта поежилась, бросила на снег свой комбинезон и приступила к утренней гимнастике. Немного размявшись, она забралась в душевую кабинку и минут пятнадцать с удовольствием плескалась под теплыми струями. Наконец с сожалением перекрыла воду, заменила водорегенерационные фильтры и, насухо вытершись, вышла. Уже одеваясь, она услышала, что в соседней палатке кто-то приглушенно разговаривает.
«Кому-то не спится», — удивленно подумала Марта. Она села на снег и, выкручивая волосы, невольно прислушалась.
— …А почему отсутствует связь с базой? — басил голос Казимира. — Ты же сам раза два перебирал передатчик и ничего не нашел. А передатчики на обоих «Мюнхгаузенах»? Ты не подсчитывал вероятность выхода из строя одновременно трех передатчиков?
Казимиру что-то ответили, но Марта ничего не услышала. Очевидно, говоривший сидел спиной к пологу палатки.
— Не надо сваливать на Друа! — повысил голос Казимир. — Конечно… — Здесь, очевидно, на него шикнули, и он продолжил тише: — Конечно, так проще, так можно все объяснить. Друа ставит эксперимент, и вот, пожалуйста, мы пятый день по его милости сидим без связи. Хорошо, пусть это будет эксперимент — я не больно-то силен в физике пространства. Но даже тех крох, что я знаю, достаточно, чтобы представить себе, какое количество энергии нужно затратить для изменения физики пространства всей системы!
Казимиру что-то ответили, и он снова взорвался:
— Как это при чем здесь вся система? Я звезд не вижу! В палатке зашевелились, словно кто-то устраивался поудобнее, и ее полог чуть приоткрылся.
— Во-первых, — услышала Марта спокойный голос Николы, — потише, все еще спят. Во-вторых, не будем гадать на кофейной гуще и приписывать Друа нереальные эксперименты с физикой пространства всей системы. Что произошло в действительности, мы пока не знаем, хотя предполагать можно многое. И, кстати, не в таких глобальных масштабах, как это делаешь ты. Почему бы, например, не предположить, что эксперимент, не обязательно по изменению физики пространства, касается только Снежаны? Ты ведь обратил внимание на проявившуюся странную дисперсию света Корриатиды и «Шпигеля»? Вполне возможно, что свет звезд просто размывается в атмосфере.
Марта непроизвольно бросила взгляд на восток и, ойкнув, вскочила с места. Корриатида, огромная и разбухшая, переливающаяся всеми цветами радуги, уже вставала из-за горизонта. В палатке снова загудел голос Казимира, но Марта, пересилив любопытство, оставила неприглядное занятие подслушивания и бегом бросилась к «дилижансу». До подъема нужно было успеть приготовить завтрак, проверить энергозаряд обоих «Мюнхгаузенов» и провести их ежедневный биотех-осмотр.
С завтраком Марта справилась быстро. Она выкатила из «дилижанса» видавшую виды походную кухню и ввела в нее программу комплексного завтрака — на составление оригинальной программы просто не было времени, да и качество нестандартных блюд, изготовляемых походной кухней, всегда оставляло желать лучшего.
Зато с «Мюнхгаузенами» пришлось повозиться. Биотехос-мотр представлял собой в общем-то несложную процедуру, но у первого «Мюнхгаузена» внезапно закапризничал блок терморегулировки обшивки и никак не хотел выходить на режим. Только после получаса работы Марте удалось отрегулировать настройку и свести расхождение с контрольными-показаниями тестера практически до минимума.
Закончив биотехосмотр, Марта выбралась из чрева «мюнхгаузена» и с удовольствием потянулась, разминая затекшую спину.
«Кажется, успела», — удовлетворенно подумала она, глядя на солнце.
По лагерю прокатился сигнал подъема, и сразу вслед за ним, неожиданно, так что Марта даже присела от акустического удара, загрохотала запись первого концерта Косташена.
«Ну, Кралек, — приходя в себя, усмехнулась Марта, — погоди у меня со своими шуточками!»
— Подъе-ом! — закричала она и, разбежавшись, со всего маху прыгнула на палатку, метя на то место, где имел обыкновение спать Кралек. В палатке кто-то сдавленно охнул, она прижала еще раз и отпрыгнула.
— Кому там делать нечего? — сиплым спросонья голосом загудел Кралек.
— Подъем! — снова весело закричала Марта и расхохоталась.
Полог палатки зашевелился, и из нее, скрючившись, держась руками за ребра, выбрался Кралек. Заспанный, с перекошенным лицом, в одних плавках. Он снова охнул и, присев, уперся ладонями в снег.
— Так и ребра поломать можно, — недовольно пробурчал он.
— Это через амортизационные переборки? — ехидно усмехнулась Марта. — Бедненький мой, какой же ты хиленький!
Кралек поднял голову и посмотрел на нее из-под спутанных, свисающих на лицо длинных волос.
— Ладно, — сказал он. — Посчитались за концерт. Один — один.
И тут же, сгребя растопыренными пальцами снег, неожиданно быстро метнул в ее сторону снежок. Марта ловко увернулась и, смеясь, отбежала за палатку.
— Месть, между прочим, — ехидно заметила она из-за укрытия, — есть порок человеческий. А месть мужчины женщине — порок вдвойне!
В первый момент Кралек хотел догнать ее и окунуть головой в сугроб, дабы воплотить в жизнь двойной человеческий порок, но пристыженное мужское рыцарство удержало его.
— Пусть будет два — один, — великодушно махнул он рукой и, сделав с разбегу несколько сальто, умчался в снежную пустыню, совершая свой ежеутренний трехкилометровый пробег.
Из палаток стали выбираться члены экспедиционного от-.ряда, и лагерь ожил, наполнившись утренним гамом. Последним из палатки вылез Казимир, невыспавшийся, с осунувшимся лицом и красными глазами. В отличие от всех, он уже был одет, и создалось впечатление, что спать он не ложился.
— Кто это у нас тонкий эстет, — недовольно буркнул он, жмурясь на солнце, и решительным шагом направился к «дилижансу». — Крутить по утрам серьезную крелофонику — просто кощунство, — бросил он, проходя мимо Марты.
Марта хмыкнула.
— С добрым утром! — сказала она в спину Казимира. Тот что-то пробормотал, кажется извиняющееся, и, забравшись в «дилижанс», отключил запись.
Марта поморщилась. Если ты не выспался и с утра не в духе, то не к чему срывать раздражение на окружающих.
Пока члены экспедиционного отряда занимались утренним моционом, Марта успела расстелить походный коврик, вырастила обеденный стол и принялась сервировать его. Она не успела полностью накрыть на стол, когда к ней, прыгая на одной ноге и пытаясь на ходу натянуть на себя комбинезон, приблизился Кралек.
— Что у нас сегодня на завтрак? — спросил он и, справившись наконец с комбинезоном, запустил пальцы в салатницу.
— Не хами! — ударила его по руке Марта. — Прямо ребенок маленький!
— Опять стандартный завтрак, — привередливо поморщился Кралек, облизывая пальцы.
— Зато съедобный, в отличие от твоего вчерашнего ужина! Подошедшие сзади Боруся и Никола обидно засмеялись.
— Да что вы понимаете в шашлыках с перцем! — оскорбление возвестил Кралек.
— В перце с шашлыками, — поправила Боруся, садясь в кресло. — По-моему, твой вчерашний ужин можно рассматривать только как диверсию или саботаж. Какое из этих двух определений тебе больше нравится для занесения в экспедиционный журнал?
— Саботаж, — вздохнул Кралек. — Саботаж экспедиционной партией гурманского ужина и искусства дневального.
— Садись, гурман, — хмыкнула Марта. — А то я сейчас не пущу тебя за общий стол, выращу отдельный и подам вчерашние шашлыки. Еще остались.
— Три — один, — мгновенно сориентировавшись, сдался Кралек и юркнул за стол. Все снова засмеялись.
— С добрым утром. — К столу подошла Наташа, на ходу встряхивая мокрыми волосами. — Что за смех?
Она быстро окинула взглядом стол, выхватила пальцами из тарелки сардинку и отправила ее в рот.
— Угу-м… Сегодня есть можно.
Затихший было смех вернулся гомерическим хохотом.
— И ты, Брут! — простонал Кралек.
Наташа передернула плечами, села за стол и принялась накладывать в свою тарелку жареный картофель.
Последним подошел Казимир. Он молча обошел стол и сел рядом с Николой. Так же молча подцепил вилкой лист салата и положил на тарелку.
— Только что пытался связаться с «червем», — мрачно буркнул он в сторону Николы. — Полное молчание. — Он раздраженно бросил вилку на стол.
Никола кивнул и отпил из стакана глоток томатного сока.
— Марта, — сказал он, — после завтрака запрограммируй те «землеройку» на поиски «червя» с приказом о возвращении. Да, и еще. Начинайте потихоньку свертывать лагерь. Сегодня последний полевой день — завтра возвращаемся на базу.
Марта недоуменно вскинула брови. Кралек что-то возмущенно промычал набитым ртом и через силу глотнул:
— Мы же только начали работы!
— Если до завтра связь не восстановится, — твердо сказал Никола, — возвращаемся.
— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, — шумно вздохнула Боруся. — Плакали мои образцы под ледяным щитом. Кралек невнятно чертыхнулся.
— Что бы ни творилось на белом свете, — флегматично заметила Наташа, — все к лучшему.
Казимир одарил ее испепеляющим взглядом, но на Наташу это не произвело ровно никакого впечатления. Она демонстративно продолжала есть с тем же аппетитом.
— Может, это действительно эксперимент Друа? — с надеждой в голосе спросила Марта.
— При чем здесь Друа! — поморщившись, отмахнулся Казимир, но тут же, осекшись, удивленно посмотрел на Марту. Версии об эксперименте Друа за столом никто не высказывал.
Марта густо покраснела, низко наклонилась над тарелкой и стала быстро поглощать завтрак. Казимир невесело хмыкнул и отвел взгляд.
Окончание завтрака прошло вяло, в полном молчании. Казалось, вместе с завтраком пережевывается неудобоваримая новость о свертывании работ. Слышалось только редкое позвякивание вилок о псевдофарфор.
Первым закончил есть Никола. Он отодвинул тарелку, допил сок и легонько хлопнул ладонью по столу.
— Попрошу не расхолаживаться, — проговорил он, вытирая рот салфеткой. — Сегодня еще рабочий день.
Марта исподтишка окинула взглядом стол. Все уже поели, и только Казимир, так и не притронувшись, отодвинул свою порцию. В другой раз Марта заставила бы его съесть все, но сейчас промолчала и принялась убирать со стола.
— Запланированные на сегодня исследования придется отложить, — сказал Никола. Он подождал, пока Марта уберет, и продолжил: — Проведем общую экспресс-разведку, чтобы иметь ориентировочную картину для нашей дальнейшей работы.
— Тяп-ляп, — недовольно пробурчал Кралек.
— Повторяю, — повысил голос Никола, — для нашей дальнейшей работы. Будем надеяться, что это просто досадное недоразумение и самое большее через неделю мы сможем продолжить наши исследования.
— Надеяться… — поморщилась Боруся. — Собственно говоря, а что нам еще остается делать?
— Вот и хорошо. Полагаю вопрос решенным и дискуссию оконченной. Сегодня нам предстоит немало, поэтому наметим план работы. Казимир, создай, пожалуйста, карту.
Казимир молча кивнул и, помассировав пальцами набрякшие от бессонной ночи веки, откинулся на спинку кресла. Обеденный стол опал, врастая в походный, коврик, а на его месте объемно спроецировалась полупрозрачная толща ледяного щита.
— Та-ак… — протянул Никола, сильно наклонившись вперед. — Казик, пойдешь с Кралеком и Наташей на первом «Мюнхгаузене». Пройдете по штольне сюда, — он провел путь пальцем по карте, — затем свернете и прорежете вдоль каньона. В каньон не спускаться, каверны тоже обходить стороной. Здесь их на вашем пути три…
Марта возилась с походной кухней и слушала вполуха. Обидно. Практически вся работа пойдет насмарку. Но еще обиднее будет, если это действительно эксперимент Друа и по чьей-то халатности их просто не предупредили.
— Марта, — вдруг позвал Никола. — Что с «Мюнхгаузенами»?
— Практически все в порядке. В первом только немного барахлит блок терморегулировки.
— Опять… Какое расхождение по контрольным замерам?
— Чуть выше нормы. Пять-шесть градусов. Никола поморщился и кивнул головой.
— Отрегулируешь в ходовых условиях, — бросил он Казимиру и встал. — За работу. Марта, сними, пожалуйста, с шурфа защитный колпак.
Марта заправила в утилизатор последнюю порцию грязной посуды, быстро помыла руки и, открыв на борту «дилижанса» общий пульт управления шахтными работами, отключила защитное поле.
— Готово! — помахала она рукой.
— Счастливо оставаться! — крикнул Кралек, заращивая над собой фонарь «Мюнхгаузена». — Смотри, не обгори на солнышке!
«Мюнхгаузены» дрогнули, снялись с места, один за другим перевалили через бруствер серокристаллического фирна и нырнули в шурф. Несколько минут было тихо, затем в недрах ледяного щита глухо ухнуло, и из шурфа, подобно гейзеру, ударила гигантская струя ледяной пыли. Марта вновь включила защитное поле и стала наращивать высоту его воронки. Над лагерем вырос огромный туманно-серебристый смерч. Марта скрутила его в спираль и направила выброс в сторону от лагеря. Прикинув на глазок расстояние до выброса, она чуть дальше отодвинула его от лагеря и увеличила мощность силового поля до полного затухания рева смежного гейзера.
— Вот и все, — заключила она и заблокировала напряженность поля на стационарном режиме. Далеко на западе на снежную пустыню медленно опускалось серебристое марево.
Выбравшись из «дилижанса», Марта оценивающим взглядом окинула территорию лагеря и прицокнула языком. На сегодня работы для дневального выпало предостаточно.
Первым делом она разморозила «землеройку», ввела в нее программу и отправила по следу «червя». Получив задание, «землеройка» юлой закрутилась по территории лагеря, часто застывая на месте для подледной съемки. Однако со съемкой, по всей видимости, ничего не получалось, потому что она, вдруг недовольно заверещав, побежала по кругу, раскручивая огромную спираль. Наконец она наткнулась на рыхлый сугроб, оставленный «червем» на месте его внедрения в ледяной щит, и стремглав юркнула в него. С минуту снег в центре сугроба шевелился, проседая вглубь, затем все стихло. Тогда Марта стащила комбинезон и, оставшись в одном купальнике, принялась упаковывать в «дилижанс» экспедиционное снаряжение, разбросанное по всему лагерю.
Когда она закончила работу, на утоптанной площадке остались только две палатки и сиротливо скособоченная душевая кабинка. За это время Корриатида успела забраться почти в зенит, однако снежный гейзер из шурфа продолжал бить все с той же неослабевающей мощью. Обедать, очевидно, никто не собирался.
На всякий случай Марта заказала походной кухне «обед до востребования» и с полчаса бесцельно бродила по лагерю в надежде, что они все-таки вернутся. Но потом ее терпение лопнуло, она махнула рукой и, раздевшись донага, легла загорать прямо на теплый снег.
«Только бы черт никого не принес в лагерь», — подумала она, прикрывая глаза темными светофильтрами.
* * *
День восьмой
ИНФОРМАЦИОННАЯ СВОДКА:
На сегодняшний день сорок два добровольца прошли аква-трансформацию. Летальных исходов нет.
На северо-востоке академгородка начато строительство оранжерей для выращивания акватрансформированных растений. Работы предполагается закончить в двухнедельный срок.
Расконсервированные резервные синтезаторы дали первую партию белка на основе воды-44.
До сих пор все попытки установления связи с орбитальной станцией «Шпигель» не достигли успеха.
Для эвакуации персонала баз «Северный полюс» и «Юго-Восточный хребет» высланы бригады специального назначения. В задачу бригад входит демонтаж научного оборудования с целью увеличения жилой площади, полная герметизация баз и перевод их систем жизнеобеспечения на оборотные циклы. Переоборудованные базы предполагается предоставить для размещения школ-интернатов.
Продолжаются поиски двух гляциологических партий, проводящих исследования на ледяном щите…
5
— Послушайте, Ретдис, — жестко проговорил Красов. — Идут уже четвертые сутки, как пятнадцать человек под вашим руководством толкут воду в ступе. Вы что, думаете, этим можно заниматься до скончания века? Мне нужна связь со «Шпигелем»!
Ретдис с силой сжал подлокотники кресла и выпрямился. На побледневшем лице выступили веснушки.
— А вы пробовали научить кота ездить на велосипеде? — играя желваками, процедил он.
— Отправьте свой велосипед коту под хвост! Вы же специалист высшей квалификации по межпространственной связи! Это ваша работа, ваше второе «я»! Или, быть может, это не соответствует действительности?
— В настоящий момент все мои знания по этому вопросу следует отправить все тому же коту под тот же хвост. В условиях искривленного пространства мне не приходилось работать.
— Искривленное пространство, — поморщился Кратов. — Никому не приходилось работать в его условиях. Но ведь голова на плечах у вас есть? Которую, кстати, я до сих пор считал светлой!
— Именно благодаря ей я и убедился, что все современные методы связи в данной ситуации непригодны. Кратов перевел дух и внезапно улыбнулся.
— Ретдис, вы не находите, что наш разговор стал похож на дуэль? Причем довольно ожесточенную? Ретдис молча отвел взгляд в сторону.
— Кажется, это моя вина, — продолжил Кратов, — и я приношу вам свои извинения.
В ответ последовал сдержанный кивок.
— Чем сейчас занимаются ваши люди?
— Думают.
— Что ж, — согласился Кратов, — тоже работа.
— Я не могу заставить их биться головой о стенку.
— Да-а, — протянул Кратов и кисло поморщился. — С вами не соскучишься. Может быть, мы все-таки отложим шпаги в сторону?
Ретдис посмотрел на Кратова тяжелым, но открытым взглядом.
— Тогда давайте говорить по существу.
— Договорились, — кивнул Кратов. — Итак, как я понял из нашего разговора, все известные способы связи не годятся?
— Современные. Современные способы связи. Известных же способов существует необъятное множество, даже если исключить из их числа такие, как там-там, пневмопочта и им подобные.
— Известные… — Кратов зажмурился и принялся усиленно растирать виски. За прошедшую неделю ему приходилось спать не более двух-трех часов в сутки. — Кстати, а почему вы рассматриваете только современные способы связи?
— Мы исходим не столько из своих возможностей, сколько из возможностей «Шпигеля», а они более ограниченны, чем наши.
— Послушайте, Ретдис, — задумчиво проговорил Кратов, — если не ошибаюсь, то на «Шпигеле» есть прекрасная оптическая аппаратура, разрешающая способность которой в принципе может позволить любоваться порами на наших носах…
Ретдис покачал головой.
— Уже пробовали?
— Теоретически. К сожалению, проявившаяся в условиях искривленного пространства дисперсия света настолько чудовищна, что нам пришлось бы рисовать буквы высотой в сотни метров.
— Так в чем дело? Разве у нас нет подходящей площади? Пишите на снегу!
— Боюсь, что время упущено. Прошло восемь дней. Они вряд ли рассматривают нас в оптику. Впрочем, если мы даже не найдем способа связи, надеюсь, что они сами догадаются спуститься на Снежану в разведывательной шлюпке.
Кратов остолбенел. На мгновение он потерял дар речи, но тут же взорвался:
— Да вы что, так до сих пор и не поняли, что ваша группа для того и создана, чтобы этого как раз и не допустить? Шлюпка может совершить только один рейс: сюда и обратно. Других кораблей у нас нет, и горючего тоже. И если они прилетят до того, как мы найдем способ связаться с ними, то только для выяснения сложившейся ситуации. И очень мало надежды, что спустятся они всем экипажем. Тем самым оставшиеся на станции займут места, предназначенные для детей. Теперь вы понимаете, почему нам так нужна связь?
Лицо Ретдиса посерело, на верхней губе выступили капельки пота.
— Понятно, — с трудом сказал он. — Диктуйте, что писать.
— Напишите на снегу следующее: «Категорически Запрещается использовать шлюпку. Освободить от научной аппаратуры все помещения станции. Все системы жизнеобеспечения перевести на оборотные циклы. В первую очередь — баланс воды». Текст сократите до минимума, чтобы меньше было писать, — на это уйдет много времени. Но запрет на шлюпку в первую очередь. Все ясно?
— Да, — кивнул Ретдис. Он достал из кармана дешифратор и немного повозился с ним. — Значит, так: «Шпигелю». Шлюпку не использовать. Зациклить системы жизнеобеспечения. Научную аппаратуру — за борт».
— Поймут? — засомневался Кратов.
— Потом можно написать более подробно.
— Хорошо. Действуйте.
— До свидания.
— Удачи, — пожелал Кратов. — Связь окончена.
Ретдис вместе с креслом подернулся молочной пеленой и исчез. На его месте в воздухе остался висеть маленький белый шарик информатора.
— Связь с Торстайном, — бросил Кратов в пустоту кабинета. Он хрустнул пальцами, встал из кресла и принялся расхаживать по комнате, разминая затекшую спину.
Шарик информатора быстро завращался в воздухе, разбрасывая в стороны мелкие искры. Прошла минута, две — связи не было.
— Информационный центр, — повысил голос Кратов, — почему нет связи с Торстайном?
Шарик информатора пыхнул искрами. На миг в кабинете появилось размытое изображение каких-то неясных конструкций и сейчас же пропало.
— В данный момент Торстайн находится на строительстве оранжерей, — сообщил бесцветный голос. — Связь с ним по техническим причинам установить не удается.
«По техническим причинам! — хмыкнул Кратов. — Впрочем, может быть, это самая верная формулировка…»
— Когда намечено окончить прокладку коммуникаций на строительство?
— В ближайшие два-три дня.
— Спасибо. Когда Торстайн появится на территории академгородка, свяжите его со мной. Конец.
Кратов снова опустился в кресло и заказал чашку кофе. Однако выдвинувшийся было из стены столик бара застыл на месте.
— В чем дело? — удивился Кратов. — Чашечку кофе. Столик запульсировал красным светом. Кратов чертыхнулся. Кажется, инспекция охраны здоровья подобралась к нему вплотную.
— Иди сюда, — приказал он столику.
Столик медленно подкатился. Кратов откинул верхнюю крышку, ухватился за нее одной рукой, а другой залез внутрь столика. Столик дернулся, но вырваться не смог.
— Нельзя! Нельзя! Нельзя! — заверещал он.
Кратов нащупал пломбу санитарного контроля и с силой рванул.
— Нель… — захлебнулся столик и затих. Красный свет медленно погас.
— Чашечку кофе, — вновь попросил Кратов, закрывая верхнюю крышку.
Столик мигнул зеленым светом и принялся за работу. Пока готовился кофе, Кратов вызвал лабораторию Шренинга.
— Связь заблокирована, — мгновенно ответил информационный центр. Кратов понимающе вздохнул. В общем, правильно. Он представил, сколько родственников и просто знакомых тех, кто прошел акватрансформацию, пытаются сейчас связаться с лабораторией Шренинга.
— Разблокируйте от моего имени, — сказал он. — Впрочем, если Шренинг занят, тогда аннулируйте заказ.
В этот момент верхняя крышка бара откинулась и из его чрева выплыла на подносе чашка кофе. Кратов осторожно снял ее, подул и отхлебнул. И от удовольствия зажмурил глаза — запретный плод всегда сладок…
— А вот этого, Алек, я бы вам делать не советовал, — сказал кто-то в комнате.
Кратов продолжал улыбаться.
— Не отнимайте у старика последнюю радость, — сказал он. Затем отхлебнул глоток и открыл глаза.
Посреди кабинета в серебристо-зеленом халате стоял Шренинг. Как всегда, аккуратный, подтянутый и строгий.
— Здравствуйте, Ред, — проговорил Кратов, ставя чашку на стол. — Не помешал?
— Здравствуйте. Если бы помешали, я бы просто не ответил.
— А я бы и не настаивал, — улыбнулся Кратов. Он кивнул, в сторону бара: — Твои штучки?
— Мои. — Рядом со Шренингом появилась Анна. В таком же серебристо-зеленом халате и такая же строгая и аккуратная. — Здравствуйте. Я категорически запрещаю вам не только пить кофе, но и принимать тонизаторы.
Кратов хмыкнул и прищурившись посмотрел на Анну.
— И не надо смотреть на меня, как на девочку!
— Здравствуй, Аннушка! Не дуйся, пожалуйста, на старика, который просто любуется тобой, твоей красотой и молодостью и ничего не может возразить. Но и послушаться тоже. Поэтому, прошу тебя, сделай вид, что ты ничего не замечаешь.
— В таком случае мне придется настаивать на вашей эвакуации вместе со школами-интернатами.
— Ну вот, — поморщился Кратов, — напросился на комплимент. Что старый, что малый… Неужели я так плохо выгляжу?
— Ради бога, не утрируйте. После приема любого стимулятора организм человека перестает соответствовать его статусграмме и в течение минимум трех суток является непригодным для акватрансформации. Вы же за последнее время приняли такую дозу стимуляторов и тонизаторов, что для восстановления вашей статусграммы потребуется, очевидно, около месяца.
— Спасибо за информацию, — кивнул Кратов. — Я думаю, мы позже вернемся к этому вопросу. Как у вас обстоят дела? Анна отвернулась.
— Мне бы хотелось, чтобы этот. вопрос был исчерпан, — бросила она через плечо.
Шренинг сложил на груди руки и исподлобья посмотрел на Кратова.
— Когда Ученый Совет обсуждал вопрос об акватранс-формации, я гарантировал, что летальных исходов не будет. В противном случае я бы отказался. Я не экспериментирую на людях.
— Надо понимать, что все идет хорошо?
— Иначе у меня не было бы времени разговаривать с вами.
— Ясно… — протянул Кратов. — Послушай, Ред, то ли я чего-то не понимаю, то ли здесь какая-то неувязка. О каких гарантиях ты говоришь, если у тебя на крысах только восьмидесятипроцентная воспроизводимость?
Шренинг пожал плечами.
— Эти данные характеризуют результаты всех экспериментов, в том числе и в экстремальных условиях, когда об объекте ничего не известно. При наличии же статусграммы и соответствии ей объекта я могу гарантировать практически полную акватрансформацию.
В этот момент сбоку от Шренинга появился мигающий шарик информатора.
— На связи Торстаин, — сообщил информационный центр.
— Пусть подождет, — отмахнулся Кратов. — Что означает: «практически полную»?
— То, что я не господь бог, — резко ответил Шренинг. Лицо его окаменело, глаза превратились в щели, рот стал напоминать хирургический разрез. — Как и всякая копия, статусграмма не может дать абсолютно точной картины человеческого организма. Отклонения возможны и будут. И регенерацией я смогу заняться только в исключительных случаях!
— Под отклонениями ты подразумеваешь…
— Неполную акватрансформацию!
— Увечья… — пробормотал Кратов. — А если эта самая неполная акватрансформация коснется мозга?
— Всякая церебростатусграмма на три порядка выше общей статусграммы человеческого организма. Здесь гарантия стопроцентная.
— А что вам мешает достигнуть такой же точности в снятии общей статусграммы?
Губы Шренияга дрогнули в подобии горькой усмешки.
— Когда Комитет статуса человека разрабатывал методики снятия статусграммы, он не предполагал, что их будут использовать для подобных целей. Наоборот, у Комитета была абсолютно противоположная цель — человек в любых условиях должен оставаться человеком. В физиологическом смысле. И пределы точности функциональных групп статусграммы основаны именно на этом определении. Кратов покачал головой.
— Тогда что тебе лично мешает достигнуть той же точности снятия статусграмм?
— Мне? — Шренинг вскинул брови. — В принципе, мы можем достигнуть такой же точности. Но акватрансформация, как и сличение личности в Комитете статуса человека, проводится по трем статусграммам. А они, как известно, снимаются не ранее чем через год.
— Это-то мне известно, — вздохнул Кратов. — А если…
— Послушайте, Кратов! — взорвался Шренинг. — Неужели вы думаете, что мы не продумали все возможные «а если»? Мы делаем все, что в наших силах. И не только чтобы свести риск к минимуму, но и сохранить личность и здоровье каждого человека в неприкосновенности.
— Хорошо, — кивнул Кратов. — Спасибо за разъяснения. До свидания. Успеха вам!
— Спасибо, — буркнул Шренинг и отключился. Кратов устало откинулся в кресле. Хоть минуту бы передохнуть — слишком уж неблагодарная работа быть координатором. Мало того, что мешаешь людям работать, попусту тревожишь их, нервируешь, так еще и в собственных глазах выглядишь дураком…
— Связь с Торстайном, — пересиливая себя, проговорил он.
Посреди комнаты проявился грузный человек в туго обтягивающем его комбинезоне. Вольно раскинувшись в кресле, он аппетитно ел огромный протобан, лоскутьями отворачивая мягкую кожуру. Увидев Кратова, он ничуть не смутился.
— Привет! — помахал он Кратову половинкой протобана. — Твой канал был занят, и я решил пока перекусить.
— Приятного аппетита, — сказал Кратов. — Здравствуй. Тебя когда-нибудь можно будет застать не за трапезой?
Торстайн с хрустом откусил.
— Первое время после акватрансформации, — проговорил он набитым ртом.. — Знаешь, у меня уже сейчас вид белка-44 вызывает спазмы в желудке.
— Наконец-то ты похудеешь, — саркастически заметил
Кратов.
— Может быть, может быть… — Торстайн доел протобан и бросил кожуру в утилизатор. — Но я надеюсь, что уже через месяц оранжерея начнет давать продукцию. Кстати, зачем я тебе понадобился?
— А по-твоему, зачем ты можешь понадобиться координатору работ?
Торстайн высоко вскинул брови и рассмеялся.
— Так Совет все-таки назначил тебя координатором? Не завидую!
— Я тоже.
— Тебе еще никто не посылал куда подальше, чтобы не мешал работать?
— И не единожды. Только в более мягкой форме.
— А чего ты хотел? Так и должно быть. Всякому человеку неприятно, когда вмешиваются в его работу. Особенно если вмешивающийся человек знает эту работу только в общих чертах, а требует отчета по всей форме, да еще и поторапливает. Чувствую, что и мне ты сейчас предложишь сократить сроки ввода в строй комплекса оранжерей. И у меня это, естественно, вызовет раздражение. Потому что строительство идет в самом высоком темпе, техника работает на износ и ускорить работы я никак не могу.
Кратов поморщился.
— Давай обойдемся без психоанализа моей деятельности.
Торстайн хотел что-то сказать, открыл было рот и вдруг расхохотался.
— Вот-вот. Приблизительно то же думают и твои подчиненные!
И в этот момент информатор запульсировал багровым огнем экстренного вызова.
— Извини, — встрепенулся Кратов. — Мы с тобой еще продолжим разговор.
Торстайн понимающе кивнул и отключился. На его меств тотчас возник Ретдис. Он был крайне возбужден, рыжие волосы взлохмачены.
— Есть связь? — понял Кратов.
— Да!
— Каким образом?
Ретдис неожиданно смутился и покраснел.
— Световыми вспышками, — выдавил он из себя, пряча глаза. — Мы заметили их, когда «Шпигель» проходил над академгородком.
Словно груз упал с плеч Кратова. Есть связь. И настолько просто, что и ребенок смог бы додуматься… Действительно, когда закопаешься в глубь проблемы, не видно решения, лежащего на поверхности.
— Что они передают?
Ретдис растерянно заморгал.
— Не знаю… Мы еще не расшифровали. Я сразу к вам…
— Хорошо, — кивнул Кратов. — Как расшифруете — доложите. А когда установите двухстороннюю связь, передайте мой приказ, который я вам уже диктовал. Впрочем, зафиксируйте его в официальном виде: «Начальнику астрофизической орбитальной станции «Шпигель» Гржецу Сильверу. Приказ. Срочным порядком демонтируйте всю научную аппаратуру и освободите от нее все помещения станции. Все системы жизнеобеспечения переведите на оборотные циклы. В первую очередь — стрбгий баланс воды. Персоналу станции подготовиться к эвакуации. До поступления соответствующего приказа категорически запрещается использовать шлюпку. Время вступления приказа в силу: по получении. Директор академгородка ЦКИ (филиал) на Снежане Алек Кратов». Конец.
— Теперь передадим, — заверил Ретдис. Он выключил фиксатор и спрятал его в карман.
— У них, естественно, появятся вопросы, — продолжил Кратов. — Я надеюсь, что вы сами сможете снабдить их соответствующей информацией. В затруднительных случаях обращайтесь прямо ко мне. О результатах связи доложите на Совете.
— Хорошо. У вас все?
— Все. Успехов вам.
— Спасибо, — поблагодарил Ретдис и отключился.
Кратов облегченно откинулся на спинку кресла. Со «Шпигелем», кажется, все ясно. Теперь остались мелочи. Несколько мгновений он полежал в кресле, затем опять заставил себя подняться.
— Связь с Торстайном, — проговорил он.
— Ты извини, что нас прервали, — сказал он, когда Торстайн снова появился у него в кабинете. — Продолжим наш разговор…
