Книга: Рай под колпаком
Назад: Глава 29
Дальше: Глава 31

Глава 30

Не знаю, сколько я просидел за кухонным столом, бездумно уставившись на чашку с остывающим кофе. Мысли ворочались тяжело, с натугой. Такие, значит, дела… Я тяжело вздохнул, залпом выпил остывший кофе, поморщился и стал готовить новый.
Кофеин вернул ясность и быстроту мышления, и я, прихлебывая из чашки, направился к Бескровному, чтобы поделиться невеселым известием. Однако когда открыл дверь, понял, что, если и удастся разбудить писателя, толку от него будет мало — по ушам ударил несусветный храп, а в нос — запах перегара.
Зато Пацану ни храп, ни перегар не мешали. Вальяжно вытянувшись, он возлежал под боком Бескровного, а при моем появлении лишь приподнял голову, сладко зевнул, махнул хвостом и вновь смежил глаза. Вот и пойми этих животных — думал, что кота храп раздражает; а для него, похоже, громовые раскаты — что-то вроде ласкового урчания.
Закрыв дверь, я прошел по коридору и вышел во двор. День выдался пасмурный, небо затянуло свинцовыми тучами. Все эти дни стояла ясная солнечная погода, и только по ночам над садом и полями проливался искусственный дождь, из-за чего и зародилась уверенность, что эго умеют управлять погодой. Но, похоже, вызывать искусственные дожди эго умели, а вот обеспечивать ясную погоду — нет.
Отцветающий сад засыпал землю белыми лепестками, словно цветами на похоронах. Нерадостный день, чтобы умереть. Впрочем, умирать никогда не хочется. Не давал я обещания на самопожертвование, обещал только подумать, однако червячок сомнения, правильно ли поступаю, своим отказом обрекая на гибель земную цивилизацию, точил душу. Если верить Тонкэ, то мне осталось жить год, от силы два… Это, конечно, если верить. Верить не хотелось, но факты говорили о другом — седины в волосах прибавилось, да и образ мыслей изменился. Меньше стало запальчивости, больше обстоятельности. Мое искусственное тело старело не по годам, а по дням.
Пройдя по белому савану опавших лепестков, я подошел к обрыву, облокотился на парапет и стал смотреть на воду. На вершине холма ветра не ощущалось, но речная гладь морщинилась мелкой рябью. Порывы ветра налетали то с одной стороны, то с другой, и рябь веером расходилась в разные стороны по свинцовой, как тучи над головой, воде. Было холодно и тоскливо, словно не весна царила вокруг, а поздняя промозглая осень.
В голову ударил мягкий толчок, будто внезапный прилив крови в мозг, и я сразу понял, что это означает. Не знаю, каким стану через месяц, когда новые способности полностью оформятся, но уже сейчас их зачатки, действующие че#ез подсознание, удовольствия не доставляли.
И тогда я разразился отборной бранью, кляня все и всех. Будь оно проклято! Еще совсем недавно я был обыкновенной пешкой, которая ничего в этом мире не может изменить, а теперь на меня навесили ответственность за судьбу цивилизации! Причем не одной, а двух — вне купола и внутри его. Сосуществовать они не могли, и выбор, которую из них следовало оставить, а которую обречь на уничтожение, предоставили сделать мне. Беспомощность унизительна, но когда предоставляют возможность изменить судьбу мира в обмен на твою жизнь — это унизительно вдвойне. На подвиг человек должен решаться сам, без подталкивания в спину к собственной могиле. Существенная разница — ощущать себя героем или жертвенной овцой, обреченной на заклание.
Пойти вместе с Тонкэ было выше моих сил, но и оставить его одного не позволяла совесть. Все-таки я считал себя человеком, а укоры совести иногда непереносимы.
Я подошел к стопоходу, открыл дверцу и забрался внутрь. Салон стопохода отличался аскетической рациональностью — четыре кресла, дисплей компьютера на приборной доске и ручка управления с несколькими кнопками, напоминающая джойстик. И все. Машина для передвижения, и ничего более.
Выехав из сада, я увеличил скорость и направил стопоход не по дороге, а через поле, в сторону от реки, к высокому пологому холму. Стопоход шел быстро, но плавно, даже покачивания не ощущалось. Чудо, а не машина. Стопоход настолько точно ставил на землю суставчатые ноги, что не задевал растений, оставляя на земле мелкие следы, будто машина бежала, едва касаясь поля. Это было странно и объяснению не поддавалось — когда я вчера утром попытался топтать бакамарсту, то кроссовки так увязли в раскисшей земле, что еле ноги вытащил. Можно предположить, что при передвижении используется антигравитационный принцип (наподобие парения катера над водой), но тогда как объяснить инерционный занос стопоходов, который я наблюдал во время уличной погони за Тонкэ?
Пройдя по полю, машина легко взобралась на вершину холма, и здесь я ее застопорил. Пологий холм возвышался над равниной, а внизу расстилались геометрически правильные квадраты ухоженных полей разных оттенков зелени. Справа, в километре от меня, виднелись зеркальные здания энергетической станции, а слева, тоже примерно в километре, бугрилась грозовой тучей стена купола, скрытая в вышине низкой облачностью.
Ждать оставалось недолго, я это чувствовал, и беспокоило только одно — чувствует ли Ремишевский то же самое, что и я? Если да, то акция Тонкэ обречена на провал. Оставалось надеяться, что моя подсознательная связь с Тонкэ локальна и никто другой уловить ее не может. Однако надежда была призрачной…
Впрочем, лукавил я сам перед собой. Это не моя война, и ввязываться в нее не было желания. Ремишевский вызывал антипатию, Тонкэ, напротив, я симпатизировал, и если бы это была обыкновенная драка, то, несомненно, принял бы участие на стороне Тонкэ. Но сейчас здесь решалась столь глобальная проблема, что я, положа руку на сердце, не мог отдать предпочтение ни одной из сторон, несмотря на свои симпатии и антипатии. Было в моем поведении что-то трусливое, что-то от мировоззрения обывателя — при коммунизме жили и при капитализме проживем, лишь бы нас не трогали. А вот посмотреть, как дерутся сильные мира сего, — это мы завсегда, чтобы наперед знать, перед кем опосля шапку ломать…
Почему я привел стопоход именно сюда, я не знал — основывался чисто на интуиции, а интуиции мне теперь следовало доверять, хотя, по моему мнению, здесь была не лучшая точка для наблюдения. Далековато до энергетической станции, а именно она являлась объектом, подлежащим уничтожению. Уничтожь станцию, и купол исчезнет. Только я сомневался, что уничтожение одного купола приведет к прекращению экспансии эго на Землю — под другими куполами не было тонкэ-диверсантов, не было меня. Но и Тонкэ я понимал — время жизни его искусственной оболочки подходило к концу, и он вынужден рисковать. Это был жест отчаяния, желание хотя бы в собственных глазах оправдать свою жизнь.
Ничего вокруг не происходило, и я начал сомневаться в достоверности своей интуиции. На полях не было ни одной живой души, ни одного биомеханизма. Ветер гнал облака столь низко, что клочки туч иногда проходили по вершине холма, закрывая видимость долины.
Именно поэтому начала акции я не увидел. Когда очередная порция сырого тумана пронеслась по вершине холма и рассеялась, я вдруг обнаружил в стене купола огромную брешь, в которую на полном ходу входили танки. Никак не предполагал, что связь Тонкэ с внешним миром столь основательна, что его акцию поддержат танковой атакой, хотя этого следовало ожидать после методичного обстрела купола на протяжении нескольких дней.
Оставляя на идеально ровном зеленом поле глубокие черные колеи вывороченной земли, танки веером расходились в стороны и, беззвучно попыхивая вспышками из орудий, устремлялись к энергостанции. Наконец до меня донесся натужный рев моторов, а затем послышались хлопки залпов.
Пелена низкой облачности вновь на пару мгновений закрыла панораму танковой атаки, а когда муть рассеялась, я увидел, что на поле идет сражение. Из-за энергостанции появились стопоходы и ринулись навстречу танкам, забрасывая их сгустками плазмы. Танки на огонь стопоходов не отвечали, упрямо двигаясь к энергостанции и обстреливая исключительно ее здания. Но толку от снарядов было мало — разрывов я не видел. Снаряды, как в воду, проникали в зеркальные стены, здания мелко вздрагивали, и только. Зато танковая колонна терпела ощутимые потери — машины вспыхивали спичечными коробками и застывали на поле горками чадящего черным дымом металлолома.
Воздух в проломе купола задрожал, начал мутнеть, очередная проходящая под купол боевая машина замерла, и когда пустота пролома полностью запечаталась молочным киселем, из нее осталось торчать дуло орудия. Больше половины танков уже дымились на поле, и я понял, что не пройдет и минуты, как вся боевая техника землян будет уничтожена. Сражение перешло в свою заключительную стадию — побоище.
В это время один из стопоходов, вроде бы принимавших участие в сражении, развернулся и на полной скорости устремился к энергостанции. Вот, значит, что спланировал Тонкэ, использовав танковую атаку как отвлекающий маневр!
Однако не только я заметил этот маневр. Несколько стопоходов развернулись и бросились наперерез, на ходу обстреливая машину Тонкэ сгустками плазмы. От нескольких сгустков машина мастерски увернулась, лавируя влево, вправо, но я видел, что от следующей веерной волны плазмы Тонкэ не уйти.
Холм вновь накрыла пелена низкой облачности, и взрыва я не увидел. Воздух дрогнул, дрогнула земля, туман окрасился в розовый свет, и наступила тишина.
Когда порыв ветра сорвал туман с ходма, все было кончено. Горками пепла догорали в поле останки танков, а у энергостанции черным провалом в земле зияла огромная, никакие меньше ста метров в диаметре, дыра. Понимая, что обречен, Тонкэ был вынужден раньше времени подорвать гравитационную бомбу. Ему все-таки удалось зацепить энергостанцию — несколько крайних зданий исчезли, но остальные продолжали функционировать, бессистемно перемигиваясь зеркальными бликами. Никуда не подевалась и стена купола, продолжавшая выситься циклопической громадой, но теперь она была розовой, и розовый свет с низких небес заливал долину.
Только сейчас я понял, что розовый свет означает недостаток энергии для стабильного функционирования купола, но легче от этого не стало.
По исковерканному полю медленно бродили стопоходы, перемещаясь от одного подбитого танка к другому. Несколько стопоходов направилось к воронке у энергетической станции, а один, порыскав по полю, пошел в мою сторону и остановился у подножия холма. Различить водителя с такого расстояния было невозможно, но я знал, кто сидит в машине И наблюдает за мной.
Тогда я развернул стопрход и направил его прочь, по широкой дуге обходя энергостанцию. В этот раз стопоход двигался медленно, а его суставчатые ноги глубоко увязали в земле. И это тоже объяснимо — питались машины централизованно от энергетической станции, которая сейчас почти всю свою мощность задействовала на поддержание целостности купола.
Назад: Глава 29
Дальше: Глава 31