Германия. Кельн 1849 г. н.э.
Кратковременный полет оборвался внезапно.
Митрохин оказался посреди обширного парка, на куче прелой листвы и замахал руками, стараясь сохранить равновесие. Упал, ткнулся локтями в сырость и пополз, разгребая листву и проклиная колдунью.
– Вовсе ни к чему так ругаться! – проговорила Медея, она оказалась рядом.
Иван Васильевич уставился на нее с самым разгневанным видом.
– Между прочим, благодаря мне мы спаслись, – сказала девушка.
– Спасибо, – буркнул Митрохин, отряхивая костюм.
В новой реальности, куда их забросило колдовство, было намного теплее. Должно быть, здесь было лето. Пошевелив пальцами на ногах, Иван Васильевич подумал, что их, чего доброго, могло занести в самую настоящую зиму. И вот тогда он уже не смог бы разгуливать босиком.
Тенистая вязовая аллея уходила вдаль. Господа самого благообразного вида прогуливались с собаками. Одна из них, жизнерадостно виляя хвостом, отняла у слепого палку и побежала к хозяину. За что немедленно получила палкой по морде и обиженно взвизгнула. Хозяин вернул стоящему с протянутой рукой ошарашенному слепому вещь, и тот, выдавив «Scheisse», деловито зашагал прочь, шлепая палкой по гравию.
Вдоль дорожки стояли белые скамеечки. На одной из них сидел бородатый человек в сюртуке и читал газету, делая в ней заметки карандашом на полях. Митрохин напряг зрение и сумел прочитать название: «Neue Rheinische Zeitung».
– Эй, – Иван Васильевич обернулся к девушке, – ты куда нас притащила? Это не фашистская Германия, часом?
– Не знаю, – ответила Медея, – я ничего уже не знаю. Нет, фашистская Германия быть не может. – И напомнила:
– Заклинание работает назад.
– Гляди, как на молодого Карла Маркса похож, – проговорил Иван Васильевич шепотом, продолжая приглядываться к незнакомцу, – видишь, газету на немецком читает.
– «Новая рейнская газета», – перевела Медея.
– Ты немецкий знаешь?
– Немного. Нужно было для изучения древнегерманских заговоров. Если это «Новая рейнская газета», то мы скорее всего в дореволюционной Германии. Точнее, в Пруссии.
– Ну надо же, а я немецкого языка не знаю.
Будешь общаться за нас.
– С общением все не так просто, – покачала головой Медея. – Язык – структура динамичная.
Знаете ли вы, например, что термином «распущенный подонок» в сочинениях химиков восемнадцатого века обозначался растворенный осадок?
– Всегда предполагал что-то такое, – кивнул Митрохин. – Значит, общаться по-немецки ты не можешь?
– Но тут, по крайней мере, не стреляют.
– Полиглотка, елки зеленые. Знал бы, что такое случится, тоже языки бы учил. А что не стреляют, так это неважно. Все равно скоро Балансовая служба объявится, – Митрохин вздохнул, – и придется нам убираться отсюда.
«Пообщаться, что ли, с этим типом, похожим на Карла Маркса, – пронеслось у него в голове. – Узнать, что он думает о торжестве мировой революции».
Немного смущало незнание немецкого языка, но Иван Васильевич счел это обстоятельство досадной и незначительной помехой. Если два интеллигентных человека желают объясниться, языковой барьер не станет препятствием.
– Гутен таг! – выкрикнул он, приближаясь.
Бородатый субъект на скамейке посмотрел на Митрохина с удивлением и на приветствие никак не отреагировал.
«А может, это и вправду Маркс, – подумал Иван Васильевич, – хотя вряд ли, мало ли в Германии бородатых субъектов, похожих на Карла Маркса».
– Маркс? – уточнил он.
– Я, – ответил незнакомец и отложил газету.
– Ну конечно, ты, – обрадовался Митрохин, – а я тебя, как увидел, так сразу и признал. Ну, думаю, сам Карл Маркс! Хе-хе.
– Я-я, – откликнулся немец, приподняв брови.
– Ты-ты, конечно, ты… Кто же еще. А я Иван Васильевич, Митрохин моя фамилия.
– Что вы делаете? – Медея попыталась остановить банкира. – Нам нельзя с ним разговаривать.
– Это еще почему?
– Потому что если он Карл Маркс, то мы можем невольно изменить весь ход мировой истории.
Вы что, фантастику не читаете?
– Нет, конечно. Я читаю балансовые отчеты. И «Плейбой».
– Скорее всего это не он, – Медея оглянулась на удивленного господина на скамейке. – Но я вас очень прошу, не приставайте к местным жителям.
Я вас просто умоляю. Вы даже не представляете, что можете натворить.
Митрохин взглянул на Маркса с сожалением.
– Слушай, ну неужели нельзя с ним даже поговорить? Я так мечтал всегда с этим типом поболтать, который политэкономию придумал. Нас этой политэкономией знаешь как донимали. Хотел спросить его, что, ему вообще делать больше нечего было? Пил бы себе пиво немецкое. С девками немецкими развлекался. Вот я его сейчас и спрошу.
– Нельзя, – отрезала Медея, – мы и так устроили настоящий кошмар в том времени. Да и насчет фронтового эпизода у меня дурные предчувствия. Боюсь, выйдет нашей стране это боком.
– Да ладно, – махнул рукой Митрохин, – так уж и боком. С Россией коммунисты что только ни делали, а она как стояла, так и стоит. И будет стоять вечно. Как знать, может, я сейчас Карлу Марксу втолкую, во что лучше капитал вкладывать, он и займется делом. А потом Ленин без его трудов не лишится рассудка и не возомнит себя «вождем мирового пролетариата». Глядишь, и России лучше будет, если ее разворовывать не станут, как разворовывали семьдесят с лишним лет коммунисты.
Как думаешь?
– Я ничего об этом не думаю. Я вас только очень прошу, оставьте в покое местных жителей.
Мы должны быть предельно аккуратны в наших Действиях.
– Ишь ты, предельно аккуратны…
«Карл Маркс» тем временем поднялся, косо поглядывая на парочку странных субъектов, свернул газету в трубочку и поспешил прочь.
– Ну вот, гляди, уходит, – расстроился Иван Васильевич. – А так поговорить хотелось. Мне в университете знаешь сколько пришлось его изучать.
– «Капитал»? – поинтересовалась Медея.
– Если бы только «Капитал». А то и «Святое семейство», и «Нищету философии», и кучу статей всяких, как ранних, так и поздних. Если ты все это почитаешь, у тебя голова от напряжения опухнет.
Между прочим, головастый мужик…
Маркс обернулся вдалеке, словно почувствовал, что говорят о нем, свернул за угол и скрылся из вида.
– Между прочим, это вы виноваты, что нас все время к революционным деятелям и в революционные эпохи тянет, – возвестила Медея.
– Я? – удивился Митрохин.
– Именно, я даю ориентировку на ваше восприятие. В надежде, что вы нас куда-нибудь в нормальное место направите, а получается неизвестно что…
– Ты, видно, очень глубокую ориентировку даешь, – Иван Васильевич пожал плечами, – потому что мне ни до революции, ни до Маркса с его «Капиталом», ни до прочих коммунистов дела никакого нет. Давно уже.
– Значит, в вас это сидит, – не унималась Медея, – иначе с чего нас в революционную эпоху занесло. Теперь вот в Пруссию.
– Почем мне знать? – пожал плечами Митрохин. – Может, ты что-то делаешь не так. Но мне до материалистического понимания истории никакого дела нет.
– Что-что? – переспросила Медея.
– Что?
– Что вы только что сказали?
– А что я такое сказал?
– Ну, что-то про понимание истории…
– Ну да, материалистического понимания истории, согласно обоснованию Карла Маркса. Да это же основы. Исторический материализм… Хм, – Митрохин замолчал, понимая, что из него почему-то лезут штампы научного коммунизма, предмета, который в свое время немало крови ему попортил в университете. Правда, он все равно получил в результате пятерку, но от ежедневной и еженощной зубрежки едва не подвинулся рассудком.
– Вот видите, – Медея вздохнула, – и как на вас теперь производить ориентировку?!
– А ты на меня не производи, – огрызнулся Митрохин. – На себя производи.
– Так не получится, к сожалению, – сообщила Медея, – обязательно должен быть объект, желающий переместиться во времени и пространстве.
Это объектная магия.
– Что-то у тебя самой с магией неладно. Нечего на других валить, если книжек недостаточно прочитала…
– Зато вы, как я погляжу, достаточно, – не осталась в долгу колдунья. – Только не тех книжек.
– Много ты понимаешь, – фыркнул Митрохин, – тогда время такое было. И меня, если хочешь знать, чуть из университета не поперли. Не выучи я тогда этот распроклятый предмет, эту гидру о трех головах – философию, политическую экономию и научный коммунизм, – меня бы точно тогда вышибли. И не видать бы мне тогда диплома о высшем образовании, а с ним и успешной карьеры в дальнейшем. Это сейчас дипломы у нас продаются и покупаются на каждом углу, а раньше, чтобы стать большим человеком, надо было хорошо учиться.
– А вы всегда об успешной карьере мечтали? – поинтересовалась Медея.
– Намекаешь, что о другом мечтать нужно было?! – сощурился Митрохин. – Вот только не надо моралите. Да, я всегда мечтал об успешной карьере. И о больших деньгах мечтал. Хотя в советское время сложно с большими деньгами было. Могли привлечь к ответственности. И о семье тоже мечтал… Последнее – единственное, что у меня в жизни не получилось. В остальном – все есть, полный порядок. А чего нет – купим. Усекла?
– Усекла, – ответила Медея. – Ну что, пошли?
– Куда? – удивился Иван Васильевич.
– В город. Устраиваться будем.
– Ты думаешь, Балансовая служба нас здесь не найдет.
– С каждым прыжком нас все труднее отследить. Это я знаю наверняка. Так что пока они появятся, может не один месяц пройти. Нам же надо что-нибудь есть. Поищем работу.
– Жалко, Маркса отпустили, – заметил Митрохин, – прижали бы его к стенке – он бы супом нас накормил.
– Откуда у вас такие уголовные наклонности? – Медея поправила очки. – Вы же банкир.
– Я тебе по секрету скажу, банкиры – те же уголовники, – махнул рукой Иван Васильевич, – акулы. Будешь мелко плавать – сожрут, даже хвоста не оставят! Ну пошли…
– Пошли…
Они двинулись через парк и вскоре выбрались к домам. Уютный городок, словно припорошенный пылью, встретил их оживленным движением. Пешеходы и конные экипажи спешили по мощенным серым камнем улочкам. Неподалеку возвышался устремленный к небу собор в красно-коричневых тонах. К основной башне, увенчанной шпилем, примыкало длинное строение с остроугольной крышей.
Митрохин загляделся на величественное, хоть и небольшое здание, поскользнулся, наступив в большую кучу пахучего навоза, и выругался по-русски, чем немедленно привлек внимание окружающих.
Немцы оглядывались на удивительных незнакомцев с интересом. Еще бы, помимо того, что для середины девятнадцатого века одеты они были весьма непривычно, Митрохин к тому же стоял на гладком камне босыми ногами.
– Надо раздобыть ботинки! – объявил он зловещим голосом и двинулся вперед.
По мостовой прогрохотала конка с запряженной в коляску каурой лошадкой. Человек в котелке, пошатываясь, вышел из ближайшего подъезда и уставился на странных незнакомцев с отчаянным страданием во взгляде. Он приоткрыл рот, собираясь что-то сказать, и на Митрохина пахнуло такой отвратительной вонью, что он зажал нос двумя пальцами. Во рту у этого несчастного творилось нечто совершенно невообразимое. Торчало в беспорядке несколько чудом уцелевших гнилушек, и среди них темнело что-то черное.
– Уйди, уйди от меня, – замахал Иван Васильевич руками.
Несчастный метнулся в сторону и быстро пошел вдоль улицы.
– Видал? – спросил Митрохин. – Вот чудовище! Что это у него с зубами?
– Стоматит в запущенной стадии, – пожала плечами Медея, – в это время, по-моему, зубы не лечили, а только драли, а для обезболивания давали собачью мочу.
– Да ты что? – изумился банкир. – То-то я смотрю, у него из пасти так смердит. Да как же вынести-то такое?
– Да, туго им приходилось, – вздохнула колдунья, – им еще мазали десны дегтярной мазью.
– Так это она у него чернела.
– Не знаю, – повторила Медея, – я вообще уже ничего не знаю. Но предчувствия у меня самые неважные. Кажется, все это закончится плохо. Я бы здесь жить, наверное, не смогла.
– Теперь мне кажется, что и я тоже, – заметил Митрохин, – что ж ты сразу не рассказала о том, как тут зубы лечат?
– Не было повода.
– Ноги мерзнут, – пожаловался Иван Васильевич.
– Теперь это уже неважно, – заметила Медея и подняла руки. – Джинны здесь.
– Так быстро нашли? – ахнул Митрохин.
– Наверное, очень старались.
Балансировщики бежали со стороны парка, похожие на пару охотничьих псов, идущих по следу.
Заклинание на этот раз сработало мгновенно.
Колдунья положила ладонь на лоб Ивана Васильевича, и мир для него померк.
«Будто наркоз», – успел подумать Митрохин и исчез из этого времени навсегда. Медея пропала сразу за ним во вспышке голубоватого пламени.
Балансировщики подбежали и засуетились вокруг того места, где только что находились беглецы. Один из них делал широкие взмахи руками и прислушивался. Другой ходил с самым озабоченным видом по кругу и втягивал воздух ноздрями.
Вокруг балансировщиков стала собираться толпа зевак. Они еще немного покрутились среди улицы, предпринимая самые странные действия, с точки зрения обычных людей, затем, как по команде, сорвались с места и побежали в сторону парка, сбив несколько человек. Преследователи собрали всю возможную информацию о беглецах и теперь спешили к порталу, чтобы вернуться в Надмирье с подробным отчетом о проваленной операции.