Глава 18

Положение Струева лучше всего подпадало под определение «интернирован по классу один», однако об интернировании ему никто не сообщал, да и вообще во всем была какая-то неопределенность. Ему заявили, что он «изолирован», но это был термин не из тех, которые, во всяком случае, раньше, определяли действия Советников. После очень короткого заседания Совета в 2024 году Суворов был смещен с поста Старшего Советника и вообще выведен из состава Совета. Новым Старшим Советником был избран Лян. В таком развитии событий Струев нисколько не сомневался. Он сказал тогда: «Что ж, могло быть хуже. Прости, Данила». Интересно, что по поводу Струева такого рода решение озвучено не было. «Забыли, что ли, второпях?..» Струев и Суворов были заключены под стражу и разделены. В Москве Струева содержали в самой большой и благоустроенной камере на минус четвертом этаже гостиницы «Москва». На все его расспросы о Суворове ему отвечали подробно, и Струев половине сказанного даже верил. Суворов был болен. Болен сильно. Воспаление коры головного мозга, ярко выраженная шизофрения с долгими периодами ремиссии, когда болезнь почти полностью отступала, цирроз печени и рак правого легкого. Создавалось полное впечатление, что организм титана враз перестал бороться сам за себя, и началось его полное разрушение. Суворова лечили, «Состояние его стабильное», – говорили Струеву, когда тот настаивал на своих вопросах, от него не скрывали: надежд на излечение нет никаких. В одном из разговоров его собеседник упомянул слово «интернированный». «Так Старший Советник интернирован?» – спросил тогда Струев. «Бывший Советник Суворов интернирован», – ответили ему. Однако, судя по всему, содержание больного интернированного бывшего Советника было более комфортным, чем содержание изолированного непонятно кого.

В 2026 году сразу после Рождества Струева перевезли на базу «Китеж». Везли машиной, потом самолетом, потом снова машиной, из чего Струев сделал вывод, что база находится достаточно далеко от Москвы, если только специально для Струева не разыграли спектакль. На базе в его распоряжении была двухкомнатная камера со всеми удобствами, его хорошо кормили, не отказывали в книгах, видеофильмах, даже в алкоголе. Единственное, что ему запрещалось, так это покидать пределы камеры. Впервые осмотрев камеру, Струев усмехнулся: «Комфортнее, чем в Амстердаме, и трамваев наверняка не слышно». Здесь он впервые из телевизионных программ узнал, что происходит в стране и мире. У него было смешанное чувство: с одной стороны, он был рад, что страна все еще на месте, с другой стороны, он был потрясен тем, с чем миру пришлось столкнуться. И здесь его чувства снова раздваивались: новая угроза казалась ему действительно страшной и омерзительной, но то, что именно к противостоянию ей готовили его страну, вызывало в нем естественное возмущение. Он еще и еще раз спрашивал сам себя: можно ли было закрыться от этой угрозы, изолироваться, затаиться и позволить безумному миру самому разбираться с тем, что происходит. Ответа он не находил: слишком ужасной была угроза и слишком отвратительным и виновным казался ему мир. «Интересно, – подумал он как-то, – что Совет вообще думает по поводу того, что нас готовили для этой миссии?» Когда охранник в очередной раз принес еду, он спросил, может ли он написать Старшему Советнику Ляну. Ему ответили, что да, конечно, может, более того, о его сообщении позаботятся: оно немедля окажется у секретаря Сергея Кимовича. Струев попросил принести бумагу и ручку. Охранник на секунду замялся, словно раздумывая, потом ушел и вернулся с пачкой бумаги и обычной шариковой ручкой. Струев сел писать, но понял, что руки его окончательно потеряли этот навык. В следующий раз он попросил обеспечить его компьютером. Охранник отреагировал сразу и довольно спокойно.

– Какого класса, Иван Андреевич? – спросил он.

– Ноутбук с экраном и клавиатурой побольше.

– Подключение к сети обеспечить?

Струев потерял дар речи. Он еще не знал, какой доступ у него будет, но понял, что его подключат не просто к Интернету. Это означало, что все это время у него была возможность узнавать о происходящем не по телепередачам, а из секретной информсети.

– Каков будет мой доступ в сеть? Я имею в виду прежде всего внутреннюю сеть Совета, каналы спецслужб и политического руководства.

– Полный доступ, – ответил охранник. «Он ответил сразу, они все здесь давно знали ответ на этот вопрос!» – Но только в режиме чтения.

– Давайте компьютер и подключайте к сети.

Следующие два дня он просто не отходил от компьютера. Он впитывал информацию и сквозь призму разработанной им когда-то статсистемы, и посредством очень интересной новой программы обработки и сортировки информации с дурацким русским названием «Жернова». Когда он вполне осознал ситуацию, ему захотелось повеситься, напиться, рассмеяться и попроситься инквизитором-добровольцем на войну одновременно. Выбрав из всего перечня самый легкий путь, он потребовал у охранника бутылку виски. Ему сразу же принесли. Струев свинтил крышку и… не смог пить. Он убрал бутылку в холодильник и сел к компьютеру, на сей раз не для того, чтобы читать, а чтобы писать. Он писал вполне официальный рапорт Старшему Советнику. «Возможно, к этому никто и не подумает прислушаться, возможно, это все давно известно, и моя писанина бессмысленна, но я напишу это», – решил он. «Писанина» заняла у него четыре часа. Был вечер, и он лег спать, проспав спокойным сном восемь часов. Встав утром и позавтракав, он, запихивая остатки последнего бутерброда в рот, сел к компьютеру редактировать написанное накануне. Через два часа он потребовал диск для записи и конверт, а еще через пять минут передал охраннику конверт с диском, коротко бросив: «Ляну». Удивительно, но ответ он получил уже вечером того же дня. Пришла электронная почта на его компьютер в камере: «Мы с тобой очень скоро поговорим. Лян». Первым побуждением Струева было разбить со всего маху компьютер о стену. «Что он себе там думает! Он что, дрессировал меня все это время? Хочет, чтобы я начал работать, как в шарашке?!.» Однако ноутбук остался цел, а вот бутылка виски была наконец ополовинена. От обеда Струев отказался. Он лежал на диване и смотрел телевизор, переключая каналы. От ужина он тоже отказался и, допив бутылку виски, лег спать. Встав утром, он, к удовольствию уже начавшего нервничать охранника, позавтракал и сразу после этого получил электронную почту: «Прости. Был далеко. Сегодня. Лян». «Пошел ты!» – вслух буркнул Струев, однако потребовал чистое белье и одежду, сходил в душ, почистил зубы и побрился. Каково же было его удивление, когда ему принесли строгий костюм его размера, причем с учетом того, что на тюремных харчах он поправился, как минимум, на размер. Струев, не подавая вида, что волнуется, не спеша, переоделся, сел в кресло, закурил и стал смотреть телевизор. Когда он услышал знакомый шум сбрасываемого давления из пневматической системы, запирающей камеру, он только слегка повернул голову в направлении входа.

– Прошу, прошу, гостем будете, – бросил он и тут увидел, кто пришел: – Слава…

Струев порывисто встал, больно ударился ногой о журнальный столик, попытался отодвинуть его или кресло, потом неуклюже полез через подлокотник кресла. Все это время Петров терпеливо ждал, широко и приветливо улыбаясь. Струев наконец выбрался, и они обнялись.

– Почему? – тихо спросил Струев.

– Что почему? – переспросил Петров. – Почему я пришел или почему так поздно?

– Не знаю, – Струев отстранился, – ты присядешь? Мы можем э-э…

– Можем, – ответил Петров, прошел и сел на диван, – кстати, ты не спросил, почему не пришел Сам?

– Вы так его называете? – с улыбкой спросил Струев, развернул кресло и сел напротив Петрова.

– Так всегда называли первых лиц. Он не пришел, потому что это было бы похоже на визит официального лица к задержанному. Но он хочет с тобой поговорить. А не вызвал тебя к себе…

– Потому что это было бы похоже на вызов на допрос, – перебил Струев.

– Верно, – подтвердил Петров, – я вызвался сходить позвать тебя. Лян поначалу возражал, но я сказал, что…

– Что ты Советник и имеешь право…

– Нет, я сказал, что ты имеешь право. Ты имеешь право на то, чтобы к тебе пришел друг.

– Мы торопимся? – спросил Струев.

– Не очень, – ответил Петров и покосился на ноутбук Струева, – до тебя долго доходило, что ты имеешь доступ к сети и можешь написать Ляну. Кстати, если ты хочешь что-то спросить у меня, спрашивай.

– Чего хочет Лян?

– Чего может хотеть Старший Советник, Иван?! – развел руками Петров. – Он хороший, крепкий лидер. У меня нет сомнений… Да что я тебе говорю! Это твой ученик, так же, как я…

– Я не об этом, – нахмурился Струев, – чего он хочет от меня?

– Он хочет теперь с тобой поговорить.

– Почему теперь?

– Ты наконец полностью описал все события…

– Дал показания?!

– Не кипятись, Иван, – остановил товарища Петров, – нет повода. Ты теперь изложил свою версию того, что же происходило все эти двадцать три года. Если бы год назад ты бы пытался изложить все это устно, получилась бы перебранка – ты сам это прекрасно понимаешь.

– Ладно. Почему я изолирован? Я доложил обо всем сразу же. Правда, кратко. И вообще, что это за термин такой: «изолирован»?

– У этого слова есть смысл на русском языке, Иван, – тихо и грустно проговорил Петров, – интернировать тебя не за что. Изолировать надо было.

– Для чего?

– У Ляна спросишь. Совет считает, что ты будешь опасен, если начнешь действовать по своему собственному разумению. Лян, кстати, давил на Совет по-черному, чтобы поговорить с тобой и снять с тебя режим изоляции…

– Да как вообще можно изолировать Советника?! – вскипел Струев.

– Ты уже не Советник, Иван, – отозвался Петров.

– Вот как?!

– Да, – вздохнул Петров, – кроме того, изменена и структура Совета: строго двенадцать Советников и двенадцать ассоциированных Советников. Принцип «сколько надо, столько и будет» отменен. Только давай сейчас не будем об этом, хорошо? Спросишь у Ляна. Я уверен, он ответит тебе. Он сам очень хотел этого разговора.

– Ладно, – Струев потер пальцами лоб, – скажи мне, Слава, мы глубоко завязли в… хм-м… в этом?

– Глубже некуда, – ответил Петров.

– А нельзя было?..

– Нельзя, – перебил Струева Петров, – знаю, о чем хочешь спросить. От этого не изолируешься. Это как зараза. Совсем недавно пришлось почти выжечь Самару и только-только восстановленный Питер…

– Систему «Стерх» ты придумал?

– Я, – улыбнулся Петров, – только «придумал» – слишком громко сказано. Я сформулировал основной принцип. Неужели почерк не виден?

– Виден, виден, – сказал Струев, – принцип, кстати, интересный. Ты и правда полагаешь, что ОСКА – хорошее оружие против этих самых… ведьм?

– Один только «Стерх» – нет, но в совокупности с другими усилиями…

– Слушай, а почему «Стерх»? Почему языческое название?

– Не ищи здесь происков буддиста Ляна, – поморщился Петров, – Суворов называл базы, корабли, самолеты и все прочее «финистами», «ярилами», «витязями»… Стерх – грозная, легендарная, в чем-то даже инфернальная птица. Пусть боятся. Не называть же, ей-богу, космическую железяку с искусственным интеллектом, напичканную оружием и психотронными излучателями, каким-нибудь Святым Георгием!

– Католики бы так и сделали, – сказал Струев. Петров просто пожал плечами. – Кстати, они сотрудничают?

– Некоторые. Серьезное сопротивление смогли организовать только мы. Китайцы тоже, но… ну ты знаешь. Американцы практически уже потерпели поражение.

– И это при таком количестве хьюменов?

– Хьюмены – не бойцы, Иван, тем более не борцы со злом. Их слишком мало, они заботятся только о себе. Они хозяева бойцов. Войну против ведьм в Штатах возглавили они, потом то ли отступились, то ли сбежали…

– Когда заработает «Стерх»?

– В будущем году.

– Неплохо. А что вообще по хьюменам?

– Ты все читал.

– Твое мнение? – настаивал Струев.

– Они затаились, – сказал Петров, – но их стало значительно меньше, и нашими усилиями, и вследствие войны. Возможно, количество уже перешло в качество.

– Теперь вот что, Слава, скажи мне свое общее мнение про этих самых ведьм. Что это такое с точки зрения статсистемы и в целом? Только твое мнение.

Петров помолчал какое-то время, потом сказал:

– Это помесь ситуаций 23, 28 и 30, плюс зашкаливают время от времени пики и по остальным ситуациям. Но есть что-то еще… Причем все это возникло неожиданно, как будто кто-то тщательно подготовил сотни миллионов агентов по всему миру и одновременно дал им команду действовать. Статсистема продолжает давать ценную информацию, но она явно не годится на все сто процентов для этого случая. Ну а вообще… Мир словно стоит у развилки. Никто не знает, куда он свернет.

– К черту мир!

– Согласился бы, но… Ладно, пошли к Ляну.

Они вышли из камеры и пошли по коридорам «Китежа» без охраны и сопровождения, дошли до лифта, поднялись на несколько уровней и снова пошли по коридорам, которые через какое-то время начали расширяться и увеличиваться по высоте.

– Здесь приемная Самого? – спросил Струев, когда они вошли в овальный холл с диванами и стульями и всего одной дверью.

Ответом на вопрос был сам Лян, вышедший в холл из приемной, протягивая руку Струеву. Тот пожал руку своего бывшего ученика. «Почему бы нет? Что в конце концов я могу ему поставить в вину?..» Лян подхватил Струева под руку и повлек в один из ведущих из холла коридоров.

– Сначала давай я тебе кое-что покажу, – сказал он, – тебе будет интересно. Потом побеседуем. Надеюсь, ты не станешь возражать?

– Надейся, – буркнул в ответ Струев.

– Я вас тут подожду, – бросил им вслед Петров.

Снова коридоры, двери с допуском по рисунку сетчатки, лифты…

– Знаешь, Лянушка, – усмехнулся Струев, – за исключением нескольких вечерних часов с Данилой я все то время, что нахожусь в России, хожу по таким вот базам с их коридорами, искусственным освещением и всем прочим…

– Это понятно, – вполне искренне вздохнул Лян, – ты вернулся на войну…

– Потом в тюрьму.

– Совет был вынужден, – спокойно отозвался Лян, – впрочем, теперь ты не в камере.

– Я уже неопасен?

– Возможно, опасен, – так же спокойно ответил Лян, – но об этом потом.

Пройдя очередной контур безопасности и спустившись на бронированном лифте еще на два уровня вниз, они попали в длинное помещение, одна стена которого была покрыта зеркалами. Струев остановился и ошарашенно осмотрел эту то ли комнату, то ли коридор с зеркальной стеной.

– Это что? – промямлил он, тыкая в зеркальную стену. – Это камеры для допросов, да?

– И для содержания, – кивнул Лян.

– Что? – переспросил Струев. – Для содержания? Но… О, боже правый!.. Там хьюмены.

– Да. Но не только, – Лян достал из кармана коммуникатор, пристроил его на ухо, потом вытащил из другого кармана прямоугольный тонкий пульт.

– Постой, – остановил его Струев, – что ты собрался делать, а? Подключить меня к допросам? Ты продержал меня под стражей почти два года, чтобы вытащить в комнату для допросов, когда сам зашел в тупик?

Лян не отвечал. Он заложил руки за спину и молчал.

– Нет, – тряхнул головой Струев, – не то. Я ведь сам учил тебя. Я знаю тебя как облупленного. Ни в какой тупик ты не зашел. Так-так… Ты хочешь, чтобы я поверил в совпадения? Ты хочешь сказать, что мое внезапное желание написать тебе и задержание кого-то из тех, кто находится в этих камерах, совпали с точностью до дня или…

Струев запнулся, Лян повернул в его сторону голову и проговорил:

– Ну, учитель?

– Боже!.. – Струев сжал кулаки и на секунду закрыл глаза. – У них ребенок…

– И уже вполне взрослый.

– Только не говори, что женского пола…

– К сожалению, женского.

– И ты…

– На кого я больше похож, – у Ляна дернулись самые уголки губ, – на сволочь или на очень большую сволочь?

– Хуже, – отозвался Струев, – ты похож на Старшего Советника, и поэтому ее здесь нет. Ее оберегали хьюмены, причем, учитывая сложившиеся обстоятельства, ее с высокой степенью вероятности должны были оберегать вместе с очень важными хьюменами. Тебе оставалось только выяснить, где. А это было просто. Надо было только проследить все действия и перемещения Филипповой во время ее отсутствия в десятом-одиннадцатом году. Девушка находилась в России до двадцать четвертого года, поскольку у хьюменов не было оснований сомневаться в своем успехе…

– Здесь есть кое-кто, – перебил Лян, – кто думает иначе. Однако, продолжай.

– После двадцать четвертого года гораздо безопаснее было присоединиться к ней, чем тащить ее из страны. И ты сцапал там всех или почти всех. Девушка же не интернирована, не… как это там бишь?.. изолирована. Она живет под крепким надзором. Она не инициирована, иначе бы ты держал ее здесь или где-нибудь в подобном месте. Она наживка, не правда ли?

– Чтобы поймать кого, Иван?

– Больше хьюменов, Лянушка. Ты меня за ребенка держишь?!

– Иван, она больше не приманка. Она ходячая бомба. Неужели ты думаешь, что они это не чувствуют? Захватывать ее бесполезно. В качестве приманки нам она тоже ни к чему. Хьюменов сейчас обнаруживать все легче и легче, во всяком случае, тех, кто окончательно не лег на дно. И она свободный подданный нашей страны, она ничего не совершила и не представляет прямой опасности…

– После того, как стала бомбой?

– В том числе после этого.

– Почему в таком случае я уже не Советник и изолирован?

– Ты – другое дело. Во-первых, ты был Советником и знал, на что шел. Во-вторых, ты сам понимаешь, что тогда ты был непредсказуем. Ты владеешь НЛП чуть ли не лучше всех в стране. Ты со своим апломбом и независимостью в новой ситуации… А, ладно… Если хочешь знать, я голосовал против.

– Мне плевать! – махнул рукой Струев. – Прежде чем ты начнешь свое шоу, скажи мне, на кой ляд я тебе все-таки понадобился?

– Твоя версия произошедшего, – ответил Лян, – самая безумная из всех, которые мог бы придумать параноик под воздействием сильного галлюциногена. Однако стоит признать, что она, по всей видимости, близка к действительности. Меня не оставляет один вопрос: как хьюмены могли знать о том, что началось в 2024 году, задолго до того, как это случилось?

– На то они и хьюмены, – улыбнулся Струев, – следующая ступень эволюции, как сами они утверждают. Ты вытащил меня не для того, чтобы задать этот дурацкий вопрос, Лянушка. Ты не Данила, чтобы мучиться псевдовопросом про столбовую дорогу цивилизации и не наш милый прорицатель Тродат, будущее – не твоя тема. Чего же ты хочешь от меня? Ладно, начинай свое шоу.

Лян пожал плечами и нажал на одну из кнопок на пульте. Прямоугольник в зеркальной стене напротив них стал прозрачным. За стеклом была камера, совершенно без мебели. В дальнем углу камеры стоял пожилой мужчина невысокого роста. Полностью седой, с довольно длинной бородой, он был одет в какую-то очень простую светлую одежду и был бос.

– Ну чисто столпник, – фыркнул Струев. – Кто это?

– Ведьмак, – ответил Лян, – один из немногих лидеров-мужчин среди них. Афины, Симферополь, Ростов-на-Дону и Самара – дело рук его группы. – Лян нажал на еще одну кнопку, и соседний фрагмент зеркальной стены стал тоже прозрачным – а как тебе это?

В соседней камере была женщина. Молодая и красивая, с распущенными рыжими волосами, одетая в джинсовый костюм. Она сидела на полу, скрестив ноги, обутые в теннисные туфли. Струев только сейчас обратил внимание на то, что полы в камерах мягкие.

– Мне это что-то напоминает, – сказал он, указывая пальцем на женщину.

– Это только на первый взгляд, – отозвался Лян. – Эта ведьма – самая опасная из всех, что нам удалось захватить или уничтожить. Но проблема не в этом. Никто до сих пор не смог связно объяснить, что ими движет и почему целые области и страны попадают под их власть, почему там сразу все или почти все становятся ведьмами. Никаких генетических изменений, никаких следов воздействия или контроля. Это обычные люди, не находящиеся под ментальным воздействием.

– Все ведьмы обычны?

– Мы не можем точно сказать, но это весьма вероятно. Это совсем не то, что хьюмены.

– Эти ведьмы, они ведь владеют НЛП, насколько я понял.

– Верно, но далеко не все. О потерянных областях известно очень мало, но мы знаем, что для обращения людей НЛП если и используется, то очень в небольших масштабах.

– Что же тогда? Магия, что ли?

– Ты улыбаешься, я вижу… А что такое магия, Иван?

– Только не говори, что это то, чего мы не знаем, – фыркнул Струев.

– Но мы не знаем, что не так в этих женщинах и мужчинах, Иван…

– Ладно… Обратное обращение происходит?

– Да, но у нас мало статистики. Когда мы превратили Самару в руины, сопротивление вошедшим в город войскам оказывали только те ведьмы, которые в нее пришли за месяц до этого. Остальное уцелевшее население забилось по углам и впоследствии раскаивалось во всем содеянном.

– Снова надели нательные кресты и встали в очередь на исповедь?

– Что-то вроде того.

– Как вы вообще различаете, кто ведьма, а кто нет?

– Тебе наглядно продемонстрировать? – спросил Лян, поднимая пульт.

– Избавь, – Струев махнул рукой. – Стало быть, никакой теории нет, нет никакой даже гипотезы. Это такое помешательство, какое не в силах остановить даже хьюмены. Похоже, что в этом все дело…

– Иван, я прошу тебя, договаривай.

– Лянушка, разве по мне не видно, что я сама лояльность? Я давно уже все договорил. Остальное скажут они сами. Но зачем ты держишь их здесь? Не всю информацию вытряс?

– У ведьм сильная воля, но ты же знаешь, что мы пока не обнаружили ни одного живого существа, которое смогло бы перенести правильно организованные пытки. А интуиция у них развита не меньше. Забавно, что пытки запрещала в свое время именно женевская конвенция… Одним словом, они рассказали все, что знали, в том числе и под воздействием гипноза, химии и всего прочего. Камеры пора очищать.

Лян еще раз воспользовался пультом, и камеры скрылись за зеркальной поверхностью. Он пошел вдоль помещения, и Струев последовал за ним. Потом Лян остановился и нажал кнопку на пульте, делая прозрачной стену очередной камеры.

– Боже, что это? – Струев даже сделал шаг по направлению к стене.

Посреди камеры словно вертелась воронка смерча какого-то непонятного сизо-коричневого цвета.

– Это энергетический кокон, – пояснил Лян, – такой кокон самые сильные и старые хьюмены могут образовывать вокруг себя, чтобы защититься от внешнего воздействия и для восстановления сил. Смотри.

Лян снова нажал на кнопку на пульте, и от стен камеры к смерчу устремились две тугие толстые нити электрических разрядов. Воронка потеряла стабильность, заколыхалась и распалась. На пол камеры упал абсолютно обнаженный мужчина. Молнии, разрушившие смерч, исчезли. Тряхнув головой, мужчина стал подниматься. Лян снова воспользовался пультом.

– Звук, – прокомментировал он.

– Что тебе нужно, проклятый монгол? – просипел заключенный.

– Я русский, тварь, – спокойно ответил Лян. – Я кореец казахского происхождения, подданный России, а потому русский, сколько тебе объяснять!

– Кто это с тобой?

– Они не видят сквозь эти стены, – пояснил Лян Струеву, – но как-то ощущают, что происходит за пределами камеры даже сквозь полевую защиту.

– Я чувствую, что вы не справляетесь, – сказал хьюмен, – приходи, когда у тебя будут хорошие новости.

– Тебя снова поучить вежливости? – спросил Лян. – Тебе не хватило прошлого раза, а? Ладно, отдыхай, вершина эволюции, я просто показываю кое-кому наш зоопарк.

Лян нажал на кнопку пульта, звук и изображение исчезли.

– Это, кстати, забавный тип, – сказал он, – когда я прочел в твоем исследовании о хьюменах-диссидентах, о сбойных и сумасшедших хьюменах, мне стало гораздо понятнее его поведение и вообще очевидная немонолитность хьюменов. Пойдем дальше. Еще двоих я не могу тебе не показать. Вот первый, – Лян нажал на кнопку пульта, и за ставшей прозрачной стеной Струев увидел того, кого они знали как Киреева, – он из самого свежего приобретения. Красавец, правда?

– Что с ним? – спросил Струев.

– Спроси у него, – ответил Лян, снова нажимая кнопку пульта.

Киреев сразу обернулся к Струеву и Ляну, безошибочно ловя их глазами.

– Здравствуйте, господа, – сказал он и даже попытался приветливо улыбнуться, – прошу прощения за внешний вид. Я все эти двадцать лет словно бежал стометровку, и что-то во мне забарахлило. Сейчас же, в тишине этих стен, надеюсь немного восстановиться… хотя, видимо, пред неизбежной смертью. Кстати, господин Струев, у вас-то я еще не просил за это прощения, как у господина Ляна и господина Хабарова: простите, что я все же находился на территории России, несмотря на то, что вы тогда вместе с господином Суворовым просили меня этого не делать. Когда я учуял рядом спецагентов, я понял, что здесь не обошлось без господина Струева. М-да. Поймите меня, оставить без опеки Веронику Даниловну…

– Не называй ее так! – тихо, но грозно проговорил Лян.

– Простите, господин Лян, не буду, – отозвался Киреев, – как бы то ни было, известная вам персона теперь находится на вашем попечении. Не знаю, что вы решите в отношении нее, но этой части нашего плана, видимо, уже не суждено сбыться. В остальном же… Как продвигаются ваши дела?

– Ты разве не чувствуешь? – спросил Струев. – И что могло произойти за день?

– Я ведь из вежливости спросил. Я же все время на вашей стороне, не обращали внимания?

– На своей стороне, – поправил Струев.

– Конечно, – согласился Киреев, – но что в этом странного? Разве господин Лян или вы не на стороне вашей страны? Разве вы были когда-нибудь на стороне африканцев, англичан, французов, японцев или американцев? Сейчас мне больше всего хочется, чтобы вы справились с новой угрозой. Вы тоже этого хотите, вот и получается, что я на вашей стороне.

– Вы, безусловно, надеетесь, что мы справимся, а в мире останется достаточно хьюменов, чтобы продолжить ваше дело.

– Я надеюсь, что так и будет, господин Струев, – отозвался Киреев, – задача любой цивилизации породить сверхцивилизацию. В последнее время погибло столько наших, что это кажется сомнительным, но… Рано или поздно, господин Струев, все произойдет именно так, если только человечество вообще не уничтожит себя или настолько разбалансируется, что сверхцивилизация просто не сможет развиться, но это будет означать только бездарность землян и в конечном счете обернется поражением человечества.

– Твой пафос понятен, – сказал Струев, – но для нас он неубедителен. Нет никакого предназначения, помнишь? Ладно, оставим это. Скажи мне, чего, по-твоему, хочет Тродат?

– Тродат очень умен, – ответил Киреев. – Мы его обнаружили, долго наблюдали, завели знакомство, пока не раскрывая главной тайны, но он, будучи генетиком, сам давно уже подозревал обо всем. Совершенно случайно он увидел наших наблюдателей где-то на Балканах при неких неприятных обстоятельствах, и у него сложилось собственное мировоззрение, потрясающее своей нелепостью. Для воплощения части его планов им была выбрана ваша страна, господа. Примерно в то же время Россией занялись и мы. Видите, как все связано…

– Ты отвлекся, – сказал Струев, – что за мировоззрение такое?

– Он полагает, что нас нужно остановить, что мир, наоборот, нужно разбалансировать, чтобы взращивание отдельной сверхцивилизации внутри человечества стало невозможным. Он надеется, что в этом случае определенные изменения могут в конечном счете коснуться если не всех, то большинства.

– Генетические изменения? – уточнил Струев.

– Есть разные мнения, – ответил Киреев, – однако то, что происходит сейчас, никак не связано с генетикой, не правда ли?

– Так в чем суть, нелюдь? Не юли!

– А в чем, господин Струев, конечная цель любой науки, с одной стороны, и в чем, собственно, цель эволюции, с другой? Вижу, вы поняли, о чем я. Все же Тродата я никак не могу понять. Я даже не знаю, понимает ли он сам механизм, который пытался запустить, в том числе с вашей помощью. Но он точно не может уразуметь одного: делая это через вас, он и на своей цели наверняка ставит крест. Хотя, не исключена возможность, что им все же двигали чисто личные мотивы…

– Что же, вполне искренне, – констатировал Струев, – но скажи мне, нелюдь, когда вы решили осуществлять свои планы через нас, неужели никому из сверхлюдей не пришло в голову, что это конец и всем вашим планам?

– О, господин Струев, все было рассчитано до мелочей. Помешала пара нелепых случайностей… и, конечно, вы, господин Струев. Недаром Тродат так много внимания уделял вам и был так огорчен, когда вы исчезли из России.

– Не надо мне петь дифирамбы, – сказал Струев, – а что до случайностей, то, судя по всему, ты, милый, слишком быстро бежал свою стометровку. Ты так ничего и не понял в России. Подумай над этим все оставшееся у тебя время. Пойдем дальше, Лянушка…

– Постойте, господа! – Киреев даже поднял руки. – Буквально секунду. На тот случай, господин Струев, если вам посчастливится пережить меня, знайте, что мы ошиблись в оценке ваших женщин. Вы тоже будьте с ними поаккуратнее…

– На тот случай, если ты переживешь меня, – отозвался Струев, – поразмышляй о сером мусоре, низвергающемся с небес, и, возможно, тогда твои мысли о сверхцивилизации потекут несколько иначе. Отрубай его, Лянушка.

Лян нажал кнопку на пульте, перед ними снова была только зеркальная стена.

– Кого ты еще хотел мне показать? – спросил Струев.

– Он в соседней камере, – Лян сделал несколько шагов и снова воспользовался пультом, – вот. Это тот самый хьюмен, с которым разговаривал Суворов в Гамбурге.

Высокий седой хьюмен с закрытыми глазами, разведя руки в стороны, висел в полуметре от пола.

– Левитирует, понимаешь, – хмыкнул Струев, – чем сей постаревший Дункан Маклауд знаменит еще, кроме Гамбурга?

– Кто такой Маклауд?

– Просто киногерой, не бери в голову.

– Этот хьюмен, видимо, один из самых главных в их иерархии.

– Сотрудничает и вежлив, как Киреев?

– Почти, – пожал плечами Лян, – проблема в том, что толку сейчас от них практически никакого. Хочешь поговорить?

– Давай, – ответил Струев. Лян нажал кнопку на пульте. – Здравствуй, нелюдь. Есть ли жалобы на условия содержания?

– Здравствуйте, господин Струев, – зловещим многотональным голосом ответил хьюмен. Продолжая парить посреди камеры, он открыл глаза. – Вам доставляет удовольствие издеваться надо мной?

– Если бы на годик пораньше, то мне это действительно доставило бы удовольствие. Я вот все задаю себе вопрос: почему меня просто не убили, подстроив какой-нибудь несчастный случай или свернув мне мозги, как Кларетти, пока я был в Амстердаме?

– Вашу истинную опасность понимал только тот из нас, кого вы называете Александром Киреевым, а он просил вас не трогать.

– Почему?

– Вы не задали этот вопрос ему, господин Струев?

– Не удосужился. Но не возвращаться же к разговору с ним! Ответь ты.

– Он относился с большой бережностью ко всем вам, господа. Вы были его подопечными, его материалом. Надеюсь, вам доставит удовольствие услышать, что многие из нас всегда боялись людей. Больше всех боялся он, но вы были его проектом и нашим шансом на восстановление равновесия. Кроме того, он особенно боялся трогать вашу троицу. Госпожа Филиппова, если бы была разбужена, стала бы очень сильным хьюменом, возможно, самым сильным из живущих. Атака на вас могла бы повлиять на нее непредсказуемым образом, ведь даже спящей она была способна на многое…

– Репродуктивная женщина-хьюмен во главе государства, призванного решить ваши проблемы в двадцать первом веке, – это понятно. Но при чем здесь я? Роман у нее был с Суворовым, а не со мной…

– Вы очень умны и одновременно совершенно слепы, господин Струев, – чуть более тихим голосом проговорил хьюмен, – если бы не ваше пристрастие к огненной воде, на месте господина Суворова наверняка оказались бы вы. Но, даже не испытывая к вам влечения, как к мужчине, она любила вас, господин Струев. Странные женщины в России, господа… Вот поэтому вас и попытались уничтожить только тогда, когда стало ясно, что вас привезли в Россию по нашу душу. Я с того самого дня, как было принято решение изменить все тренды и сделать ставку на вас, господа, знал, что все будет постоянно висеть на волоске. Вы были источником нашей самой твердой уверенности и самой большой опасности для нас одновременно. И никогда среди нас не было столько сбойных и изгоев, как в эти двадцать лет.

– Ну а Тродат?

– Бросьте, господин Струев! Тродат отказался от пробуждения, он просто никто. Могу лишь сказать, что если для нас вы были опасным инструментом, который мы как следует не смогли просчитать, то для Тродата миссия России была чем-то вроде религиозной веры… Но уверяю вас, господа, никакой ценности для Тродата сама Россия также не представляет.

– Похоже, что ни для кого не представляет, кроме нас самих…

– Я уже говорил вам, господин Струев: вы очень умны. Вы не можете не понимать, что так будет всегда и что все, что вы делаете, не принесет результата. Это тупик, господа.

– А мы и занимаемся обороной тупика, – глухо произнес Струев, – и ничем больше, бог даст, в ближайшие двести лет заниматься не будем.

– Я вижу, вы готовы завершить беседу со мной, господа, – вздохнул хьюмен, – и, если, позволите, я скажу вам еще кое-что. Из разговоров с нами сегодня вы наверняка сделали вывод, что то, что мы, сумевшие предугадать появление страшной опасности для человечества, не сумели до конца просчитать вас, говорит о вашей исключительности. Но ведь это только вопрос, господа, вопрос, а не ответ. И ваша Православная Цивилизация, сколько бы она ни продержалась на плаву, пока в очередной раз не съест сама себя, – тоже всего лишь вопрос. У вас также наверняка возникают мысли на счет того, что именно мы могли породить ведьм. Господин Струев, так и есть, только это случилось косвенно. Вы наверняка удивлялись исчезновению фактора Мировой революции из трендов развития человечества. Нам пришлось делать ставку на вас, на эту самую вашу цивилизацию, и тогда вы просто демонтировали Европу, которая только и могла быть центром той опасности. Но в мире все сбалансировано. Рано или поздно должно было нагрянуть что-то вместо М. Р. Нам тогда это казалось не слишком опасным, ведь скоро у нас в кармане должна была оказаться ваша страна, способная справиться и с этим.

– Сволочь ты! – в сердцах бросил Струев.

– Что бы вы ни думали, нам небезразлично человечество, породившее нас, даже если в этом человечестве нас уже не будет.

– Тродат так же думает?

– Абсолютно. Вы не забыли, как он назвал нас? Но сам он не верит в человечество, он прекрасно понимает, что будущее Земли – это мы. И альтернативой этому могут быть только ведьмы или еще что-нибудь похуже.

– Когда вы узнали, что появятся ведьмы?

– В 2014 году, – ответил хьюмен.

– А Тродат?

– Думаю, года на два пораньше, и он действовал на опережение.

– А как же Джон До? – спросил Струев. – Он ведь, похоже, предвидел все еще раньше. Что же вы так?

– Все очень сложно, господин Струев. Я не исключаю, что мы поддались соблазну и упустили нечто важное, но не стоит путать древнее мистическое недоверие к самкам с тем, что мы получили вместо Мировой революции. Вы умный человек, господин Струев. Вы даже слишком умны для человека. Вы не можете не понимать, что с такой страшной чумой человечество столкнулось впервые…

– Ты плохо знаешь историю человечества, нелюдь.

– Отнюдь, господин Струев, и я понимаю, на что вы намекаете. Вы ведь имеете в виду ту, первую Инквизицию, не так ли? Господину Ляну действительно на ближайшее время уготована роль Великого инквизитора. Но задумайтесь, если та Инквизиция действительно победила, то что из этого вышло? И кто на самом деле вытащил человечество? Подумайте об этом.

– Устал я думать, родной. Хватит с меня.

– Хочешь поговорить с самим Тродатом? – спросил Лян у Струева.

– Да пошел он! – отмахнулся Струев. – Его камеру точно можно очищать.

Лян пожал плечами, восстановил зеркальную стену и двинулся к лифту. Струев последовал за ним. Они молчали всю дорогу назад до приемной. Когда они вошли в кабинет Ляна, то увидели там Петрова. Он сидел в уголке верхом на стуле. На их появление он прореагировал только слегка приподняв брови. Лян уселся в свое кресло. Струев устроился на гостевом стуле.

– Есть что добавить, Иван? – спросил Лян.

– Слушай, Лянушка, я не понял, – отозвался Струев, – весь этот цирк ты затеял ради того, чтобы узнать, в чем я подправлю свою историю?

– Да, – Лян спокойно смотрел собеседнику в глаза, – учитель, с этого дня ты свободен в любом случае и сам можешь выбирать, чем тебе заниматься. Но раз уж ты начал излагать свои выводы, доведи дело до конца.

– Надеюсь, ты не мучаешься от мысли, победили ли бы мы без хьюменов в 2008 году?

– Нет. Я мучаюсь от мысли, вдруг наши беды сегодня и наша будущая победа – тоже игра каких-то сил.

– Это хорошо, – сказал Струев, – это очень хорошо, что именно об этом ты сейчас думаешь. К сожалению, ничего на сей счет я сказать тебе не могу – просто не знаю… Однако, Лянушка, на момент нашей сегодняшней встречи ты знал больше, чем я. Хотя слышал то же, что и я. Так что… Ты сказал, что я более не изолирован, что я больше не Советник и что сам могу выбирать поле деятельности…

– Это так.

– Хорошо. Я хочу на фронт.

– Куда ты хочешь?

– Воевать.

– Хм. Ну что ж. Мы формируем бригады ламеров как для изучения явления, так и для возможных контратак. Был всю жизнь программистом, теперь побудешь ламером.

– Да ты заранее знал, чего я попрошу! – воскликнул Струев.

– Я учился у тебя, Иван, – отозвался Лян, – только у меня к тебе просьба: не лезь на рожон, ладно?

– Пошел ты, господин Старший Советник! Я буду рядовым?

– Нет, но и не генералом. Сейчас я представлю тебе твоего начальника.

Лян нажал на кнопку на своем столе. Струев обернулся к входной двери, в которую через пару минут вошла женщина в полевом комбинезоне.

– Забирайте господина Струева, Антонина Ивановна, – сказал ей Лян.

Струев, совершенно остолбенев, стоял и смотрел на своего нового начальника. Потом он задумчиво улыбнулся и, не попрощавшись, шагнул в дверной проем. Женщина кивнула Советникам, вышла вслед за Струевым и прикрыла дверь.

– Прощай, учитель, – тихо сказал Петров, не поднимая головы.

Струев и женщина шли по коридорам базы.

– Ты все так же прекрасна, седьмая, – сказал Струев.

– Теперь меня зовут Светличная Антонина Ивановна, – отозвалась женщина.

– Мы в некотором роде поменялись ролями, а?

– Вроде того.

– Как мне называть тебя… вас?

– Зови меня Тоней, Иван.

– Хорошо, Тоня… Скажи мне, то, что мы будем делать, это опасно?

– Очень.

– Это хорошо, – сказал Струев, – более всего я жалею о том, что мне было суждено все это пережить…