Глава 4. ОСОЗНАНИЕ
Дома он долго отмокал в ванне, поглаживая отмеченную кровоподтеками ногу, и кружился под колющими струйками душа, словно пытался смыть свой позор. Обсушившись, некоторое время рассматривал в зеркале юношеское тело, принадлежащее лже-Калинову. Хорошее было тело, молодое, здоровое… Одна беда — существует оно, пока включен дисивер. И даже тот факт, что оно привлекает метелок, не делает его более реальным. Бедная Флой!.. Какое жестокое разочарование она испытала! Впрочем, сама виновата, я к ней в дэй-дрим не напрашивался. В Витин дэй-дрим я, правда, тоже не стремился, но она хотя бы не превратила все сразу в постельные дела… А если бы превратила?
Он вдруг понял, что в этом случае исход задел бы его гораздо больше. И удивился… А почему это должно его задевать? Разве секс — главное в жизни мужчины?.. Он улыбнулся себе в зеркало. Конечно, не главное, но как бы было хорошо, если бы и это тоже не ушло. Увы, чему быть — того не миновать… И не имеет смысла сожалеть попусту! Он подмигнул своему отражению и принялся одеваться, но думы его снова и снова возвращались в коридор за сценой стриптиз-кабаре, пока ему не стало ясно, что, если он проведет остаток дня дома, эти мысли не дадут ему покоя. Тем более что не мешало бы теперь и с Витиной матерью повстречаться.
Раздался сигнал вызова: кому-то он был нужен.
Калинов подошел к тейлору и включил односторонний канал. Он был нужен Лидии Крыловой. Для этой женщины (как, впрочем, и для всех остальных землян, кроме Паркера) Калинова дома не было. Он переключил тейлор на автоответчик и вырубил односторонний канал.
Экая пробивная дамочка! Уже и его домашний номер умудрилась узнать. В ГИБе этот номер, как ни старайся, не отыщешь. Даже если в лепешку разобьешься… Кто-то из так называемых коллег по политической деятельности выдал. Впрочем, бог с ними. Такие во все времена встречались.
Нет, надо все-таки сходить в гости к Витиной матери. Самое время… Придется, правда, снять на несколько часов дисивер, хоть и есть вероятность, что его кто-нибудь засечет в привычном облике. Засекут так засекут, плевать! В конце концов, он не преступник, в самом-то деле!
Он отправился исполнять задуманное с неожиданным для него самого удовольствием. Совесть, впрочем, пыталась заявить ему, что он идет к Витиной матери совсем не как разведчик в стан врага, но он и не подумал прислушаться к своему внутреннему голосу.
* * *
Витина мать оказалась очень похожей на саму Биту — те же рыжие волосы, те же зеленые глаза, та же стройная фигурка, лишь слегка расплывшаяся в талии. Вот только лицо подкачало: это было лицо смертельно усталого человека, с потухшими глазами и безвольным подбородком. Впрочем, когда она поняла, кто стоит перед ней, в глазах ее вспыхнул явный интерес.
— Здравствуйте, — сказала она. — Ведь вы Калинов, правда?
— Правда, правда… — Калинов, по-стариковски покряхтывая, ввалился в квартиру. — Здравствуйте, сударыня!
— Меня зовут Джинджер… Вирджиния. Идемте в гостиную, вот сюда. — Она повесила его шляпу на вешалку, провела гостя в комнату, усадила на диван. — Вы посидите, я сейчас чайку. Или, может, желаете чего-нибудь покрепче?
— Что вы, что вы! — Калинов замахал руками. — Куда мне, в моем-то возрасте!
— Ну, по-моему, вы еще хоть куда! — Она вышла. Калинов огляделся. Гостиная была обставлена с большим вкусом. Мебель дорогая, под старину, — думается, настоящее дерево. Никаких современных трансформирующихся кресел, диванов и столов, никаких замаскированных под обычные стены шкафов. Богатая обстановка. Похоже, эта Вирджиния не бедствует… Да и квартиры в этом районе недешевы. Когда чай был приготовлен и они расположились за столом, Калинов сказал:
— Вообще-то я хотел бы поговорить с вашим мужем.
Глаза Джинджер тут же потухли, словно присыпанные пеплом.
— К сожалению, не удастся. Я не замужем. Калинов разыграл легкое удивление:
— Вот как!.. Ну, в таком случае…
— А в чем, собственно говоря, дело? — Теперь она была явно встревожена, смотрела на него пристально, не мигая. — Что-нибудь относительно моей Виты? — Она привстала.
— Нет-нет, — поспешно проговорил Калинов. — Ничего серьезного, все в порядке.
— Ох, Дева Мария! — Она принялась разливать чай. — А я испугалась… Так я вас слушаю.
— Видите ли… Я сейчас занимаюсь одним молодым человеком, который периодически исчезает из дому.
Она мелко покивала, опустила голову.
— Моя Вита… Вы нашли ее с ним?
— Да нет, не совсем с ним. Их там целая тус… команда. Давно у вас с нею конфликт?
Джинджер молча смотрела на него остановившимися глазами, губы ее задрожали, но она нашла в себе силы справиться со слабостью. Снова посмотрела ему в лицо.
— Дочь стала исчезать месяца четыре назад. Пока в школе были занятия, исчезала по вечерам, а как начались каникулы, пропадает целыми днями. Чем занимается, не говорит, но приводила пару раз домой одного мальчика. Зовут его Игорьком. Симпатичный такой мальчишка и, кажется, сильно в нее влюблен.
— А она? — равнодушно спросил Калинов. Мне на это и в самом деле наплевать, — подумал он. Разве может персону такого масштаба интересовать любовь какой-то пигалицы?
— Не похоже… Но вот в последние дни что-то, мне кажется, случилось. Вчера ночью она плакала, я слышала… А утром умчалась с сияющими глазами.
У Калинова вдруг отчаянно заколотилось сердце, как будто сбылась его вековая мечта. И даже не хотелось врать самому себе…
— А может быть, она нашла отца и втайне от вас посещает его?
Джинджер поджала губы, потом вдруг вскочила и выбежала из комнаты. Калинов встал, подошел к окну. Далеко внизу зеленел массив Сосновского лесопарка, отражалось в прудах вечернее солнце.
Зачем ты пришел сюда? — спрашивал себя Калинов. — Неужели и в самом деле лишь для того, чтобы узнать, каким может быть очередной конфликт между матерью и дочерью, провести, так сказать, дополнительное социологическое обследование?.. Спрашивал и не получал ответа.
— Привет, — раздался сзади знакомый голосок. Калинов стремительно обернулся.
Она стояла в дверях, любопытные глазищи внимательно изучали старого дяденьку. На ней все еще была давешняя разрезанная юбка, и ей приходилось придерживать края разреза рукой, чтобы старенький дяденька не засмотрелся. Но дяденька все равно глядел на нее во все глаза. Она казалась не совсем знакомой, какой-то чужой. Так во сне представляется немного чужим даже очень близкий вам человек, тот, кого вы изучили за долгие годы вдоль и поперек.
— Ну вот, дедуля язык проглотил… Что вы тут делаете?
Калинов наконец пришел в себя, неторопливо двинулся к столу, сел. Взял в руки чашку чаю. Посмотрел невозмутимо: ну-ка, что там за девчушка путается под ногами?..
— Я, голубушка, Калинов.
— Калинов?! — В голосе Виты послышалось удивление. — Тот самый?
— Тот самый… Пришел в гости к твоей маме, потому и нахожусь здесь. А что это с твоей одеждой?
Она опустила глаза, внимательно осмотрела юбку, удовлетворенно улыбнулась.
— Изнасилована вурдалаком! — В голосе ее прозвучал откровенный вызов. — А вы небось интересуетесь моей нравственностью. Я права?
— Интересуюсь… Не боишься, что вурдалачата родятся?
— Не боюсь! — Она показала ему язык. — Я не дура, предохраняться не забываю. Так что о моей нравственности можете не беспокоиться. Вурдалачата не станут социальной проблемой.
Калинов почувствовал раздражение. Что это она себе позволяет? Может, поставить нахалку на место? Однако сдержался, отпил глоток остывшего чая, сделал вид, что принял все за шутку.
— Я рад, что у нас такие здравомыслящие дети.
— Дети! — Она фыркнула. — Вы мне не отец. Вы бы сначала своих детишек сделали, а потом чужими занимались! Или чужими заниматься проще?
— Откуда… — начал Калинов. И замолк: вспомнил, что на уроках социологии в некоторых школах второй ступени, кажется, изучают его биографию. Но все-таки эта нахалка его задела…
Нахалка прошествовала к дивану, села, вызывающе закинула ногу на ногу.
— А может, вы и есть мой сбежавший папочка? Разрез на юбке разошелся, миру явилось крепкое гладкое бедро. Кроме обнаженного тела, под юбкой, кажется, больше ничего не было.
— Староваты вы, правда, для папочки. — Она перехватила его взгляд, но юбку не поправила. Посмотрела на свое бедро, подмигнула, криво усмехнувшись: — Хотя лет двадцать назад вы еще, наверное, в самом соку были…
— Вита! Что ты тут делаешь? — На пороге стояла Джинджер. Лицо спокойное, но глаза подозрительно блестят. — Немедленно отправляйся к себе! И почему ты еще не сняла это безобразие?
Вита встала, гордо вскинула голову:
— Уже и с человеком нельзя поговорить!
— О Дева Мария!.. Да ты хоть знаешь, кто перед тобой?
— Не слепая… Чуть ли не каждый день его по ТВ вижу… Задачи Социологической комиссии представляются мне самыми важными задачами всего Совета… продекламировала она, явно еще раз хотела показать Калинову язык, но только закусила нижнюю губу. Так, с закушенной губой, и покинула комнату.
Джинджер села за стол, подперла голову рукой, не поднимая глаз, произнесла:
— Извините… Такая вот она у меня. Вам со своими детьми тоже тяжело приходилось?
— Тоже, — соврал Калинов с идиотской улыбкой. — Все они в этом возрасте одинаковы.
— Не все, — не согласилась Джинджер. — Вот у соседей этажом ниже — парень как парень. — Она встала, прикрыла за дочкой дверь. — Вы ведь почти как доктор, правда?
Калинов кивнул. И тогда ее словно прорвало:
— Все случилось как-то по-дурацки… Если помните, в то время как раз в моде дрим-генераторы были. Вот наша компания и собралась в тот день… Но не в дрим-театре, а у подпольного благодетеля. У них, если помните, и подешевле было, и безо всяких ограничений… Но мы тогда договорились: никакого секса, каждый сам по себе. — Она подняла на него глаза.
Калинов покивал, изображая на физиономии самое живейшее участие.
— Я не знаю, как все произошло, — продолжала она. — Он как-то оказался среди нас… Его звали Джошуа, и он был не из нашей компании… А может, и кто из наших оказался таким в моих грезах, не знаю… Благодетель клялся, что никто из посторонних к нам не заходил… Джошуа был как херувимчик, и какое было счастье! — Она судорожно глотнула. — Я знаю, я за прошедшие годы со многими пробовала, но ни с кем такого не было. Как во сне… знаете, когда летаешь — счастье невыразимое… И только со мной это случилось. Остальные четверо девчонок заявили, что все было очень пристойно — только грезы и никакой физики… И ребята наши потом отказывались, но факт остается фактом — через девять месяцев родилась Вита.
— Почему же вы не избавились от беременности? — позволил себе реплику Калинов. И тут же понял: не такого вопроса она ждала.
— О нет! — Она закрыла глаза, лицо ее расцвело. — Дева Мария, это было такое счастье! Как в сказке… У большинства, я знаю, тошнота, рвота… А у меня были девять месяцев сплошной эйфории, как будто я наглоталась наркотиков.
— А больше беременностей у вас не было? — Теперь с выражением участия у Калинова не было никаких сложностей.
— Решилась однажды. Когда Вите было четыре… Как у всех — тошнота и весь остальной букет, а потом и вовсе выкидыш.
— Так и не знаете, кто Витин отец? Она помотала головой:
— Наверное, тот благодетель… Нашим ребятам я верю, они так со мной поступить не могли.
— И вы его не искали?
— Не искала… А зачем? Разве он сделал меня несчастной? Я счастлива.
— Мне кажется, Вирджиния, вы кривите душой. — Калинов старался говорить очень мягко, чтобы — упаси бог! — не обидеть ее. — Мне вы не кажетесь уж очень счастливой.
Она снова помотала головой:
— Вы мужчина и ничего не понимаете. Как я могу сказать, что я несчастна, когда я пережила такое счастье… Мне кажется, все дело было именно в дрим-генераторе, и я очень жалела, что через некоторое время их полностью запретили… А с другой стороны, мы и до этого случая хаживали к благодетелям, и все было в полном порядке. В общем, не знаешь, что и подумать… С подружками-то моими, теми, кто участвовал тогда в сеансе, ничего не случилось. В конце концов они вышли замуж за наших ребят, растят детей.
— А вы?
— Я? — Она с грустью улыбнулась. — А я все жду, что Джошуа вернется ко мне.
И говоришь всем, что ты самая счастливая, — добавил про себя Калинов.
— Ну вот, — сказала Джинджер, — разболталась. О Дева Мария, с вами так легко разговаривается!.. Не зря вас считают хорошим доктором. Еще чаю? — Она взялась за чайник. — Ой, да он остыл совсем! Пойду подогрею…
— Спасибо, сударыня. — Калинов перевернул пустую чашку на блюдце. — Пора мне.
Она понимающе кивнула:
— Уже вечер… — и проводила его в прихожую. Из-за одной двери доносилась громкая музыка: наверное, Вита развлекалась. Калинову невыносимо захотелось заглянуть туда. Интересно, сменила ли она юбку?.. Надо же, даже разрезанный подол может быть важен для девушки. Для метелки… Фетиш своего рода… Прикол…
— И все-таки у них есть причины для претензий к нам, — сказала Джинджер, кивая на дверь, за которой звучала музыка.
— Ну, к вам-то какие могут быть претензии?! — Калинов строил из себя непроходимого идиота. — Для одинокой женщины вы, похоже, достаточно богаты. Престижный район, хорошая квартира…
— Да, я довольно популярный дамский модельер… Но я имею в виду не материальную сторону жизни.
Музыка смолкла, в прихожую выскочила Вита. Зеленые глазищи переполнены ехидством.
— Уже уходите, дедуля?
Калинов старался не опускать глаз: действительно, на ней была все та же разрезанная юбка.
— Доча, немедленно сними это безобразие! О Дева Мария, тебе что, надеть нечего?
— Не сниму. — Вита упрямо наклонила голову. — До свидания, дедуля. Не забывайте о важнейших задачах Социологической комиссии. — Она скрылась в своей комнате.
— Ох, горе мое! — Вирджиния вздохнула. — Хоть бы замуж поскорее выскочила… Да ведь рано еще, школу надо закончить и дальше учиться! — И вдруг спохватилась: — Вы ж меня о ней так ничего и не спросили!.. Зачем же вы приходили?
Хотел бы я сам знать это, — подумал Калинов и, успокоив хозяйку набором дежурных любезностей, распрощался.
В лифте никого не оказалось, и он глупо улыбался своему отражению в зеркале. Выйдя на улицу, раздраженно плюнул под росший рядом с дорожкой куст шиповника. Член Совета Планеты был очень недоволен собой. Неужели эта зеленоглазая пичуга тронула его старческое сердце как женщина?! Вот еще не хватало приключений!.. Ей-то что — сегодня она в одного влюблена, завтра с не меньшим пылом втюрится в другого. Дело молодое… А вот ему-то не к лицу трепетать, не шн… не мальчик! Да и не дяденька — дедушка!
И, возмущенно фыркнув, он отправился к ближайшей джамп-кабине.
* * *
Вернувшись домой, он сел ужинать, а когда дело подошло к вечернему чаю, в гости пожаловал Паркер.
— Добрый вечер, коллега, — поприветствовал его Калинов. — Вы как нельзя кстати. Я только что собрался почаевничать. По-стариковски — без спешки и забот о дне грядущем.
— Благодарю, коллега, благодарю, — прогудел Паркер. — От чая никогда не отказывался.
Расставили сервиз, заварили чай. Калинов заказал варенье из ежевики. Доставая заказ из рисивера линии Сэплай, он спросил:
— Ну-с, коллега, какие новости в этом мире? Паркер хохотнул:
— А что, разве есть еще какой-нибудь мир?
— По крайней мере, Джордано Бруно это утверждал еще во времена оны.
Паркер насупился:
— Да ну вас, Алекс! Не тяните кота за хвост… Что это вас на философию клонит?
— Все очень просто: я влюбился.
Паркер снова хохотнул, на этот раз недоверчиво.
— Извините, коллега, но влюбленные редко философствуют. Обычно их мысли крутятся вокруг предмета обожания.
— Угощайтесь вареньем! — сказал Калинов, разливая чай. — Это дар Севера… А что касается философии, то не мешало бы поинтересоваться предметом любви.
— Считайте, коллега, что поинтересовался. — Паркер отправил в рот первую ложку варенья.
— Дин! Я влюбился в жизнь! — Голос Калинова звучал торжественно и серьезно.
Паркер воздел руки к небу.
— Алекс, вы меня убили!.. Хотел бы я знать, в кого еще можно влюбиться в нашем с вами возрасте! Ни на что другое мы уже не способны! — Он отправил в рот еще ложку варенья. — Хотя вам, дружище, с вашим внешним видом в самый раз было бы влюбиться в какую-нибудь пигалицу. Отличная получилась бы пара!.. Кстати, что это вы весь в царапинах? Не подрались ли с кем?
— Не без того, Дин, — гордо сказал Калинов. — Не без того. Сегодня я отвесил оплеух больше, чем за предыдущие восемь десятков лет. Не скажу, правда, что все они были, по делу, но должен признаться, что занимался я этим с большим удовольствием!
В глазах Паркера загорелся хищный огонь.
— Коллега, вам удалось что-то узнать!
— Удалось кое-что, Дин, удалось… Но сначала вы. Паркер скорчил кислую мину:
— У нас здесь, Алекс, все пока по-прежнему. Однако чувствую: приближается гроза!.. Крылова со своим адвокатом развила кипучую деятельность, дошла уже до Совета Планеты. Жаловалась на вас: вы, мол, пообещали ей помочь, а сами исчезли… Кое-кто на ее мольбы откликнулся… Нильсон, например, и Олехно. Требуют специального заседания. Меня сегодня задергали — что да как? Нильсон каким-то образом разузнал, что вы без разрешения воспользовались дисивером… Так что, судя по всему, предстоит бой.
Калинов помрачнел:
— И когда предполагается собрать заседание?
— Если события пойдут теми же темпами, то нас с вами призовут к ответу не далее как послезавтра.
Успею, — подумал Калинов, — но завтра надо уходить пораньше, чтобы не перехватили.
— Ну а у вас-то, Алекс, какие новости? — нетерпеливо сказал Паркер.
— Новости-слоновости, — пробормотал Калинов. — В общем, это нечто вроде молодежного клуба. Состав, судя по всему, переменный и обновляющийся. Существует клуб уже несколько лет. По крайней мере, шесть…
— Сколько-сколько? — удивился Паркер. — И мы до сих пор ничего не знаем?
— Дело в том, Дин, что они далеко не всякого пускают к себе. А взрослым и вообще дорога закрыта!.. Кстати, сегодня я был свидетелем изгнания одного молодого человека, и, вы знаете, не удивлюсь, если окажется, что они заблокировали его память.
— Вот уж действительно сказки матушки Гусыни… Да что они, волшебники, что ли?.. Где хоть их клуб-то находится?
Калинов налил себе еще чаю, собираясь с мыслями, повозил в чашке ложечкой, попробовал на вкус и наконец произнес:
— Увы, коллега, представления не имею. Во всяком случае, это не Земля. Более того, должен признаться, что мне совершенно непонятно материальное обеспечение всего того, что я там наблюдал. Ведь для таких трансформаций требуется бездна энергии. Перестановки декораций производятся мгновенно, обеспечено участие неких живых статистов. Практически полное всемогущество! — Он помолчал немного и продолжал: — Знаете, Дин, какая мысль пришла мне в голову?.. Если даже мы закроем им возможность использования Транспортной Системы — я имею в виду фиктивный индекс, — вряд ли эта мера поможет. Ведь в их мире нет джамп-кабин, и тем не менее…
Паркер покачал головой.
— Вы рассказываете удивительные вещи, Алекс!.. На чем же держится их мир?
— А вы не наблюдали утечек энергии в Системе?
— Нет. Если бы такое случилось, мы бы уже давно зафиксировали этот индекс.
— Ну, тогда я просто не знаю, что и предполагать… Разве что все это существует за счет их нервной энергии… Или что они таинственным образом выкачивают параллельную Вселенную. Паркер нахмурился.
— Коллега, вы делаете сумасшедшие предположения. — Он встал из кресла и прошелся по комнате. — Если все это так, то долг требует, чтобы мы подключили Комиссию по науке. Тут же нужна целая программа исследований…
— А вам хочется исполнять этот долг, Дин? — перебил его Калинов. — Только честно!
— Нет, Алекс! Если честно, то такая программа мне не по душе! Не люблю я, когда исследования проводятся на людях, тем более на детях. Слава богу, эти времена давным-давно миновали.
— Ну, так мы ничего никому и не скажем. — Калинов подмигнул Паркеру. — Правда?
— Правда, — сказал Паркер. — Все равно никто не поверит. — И он в свою очередь подмигнул Калинову.
Калинов вздохнул и сказал с грустью в голосе:
— Нам-то поверят… Да и говорить об этом послезавтра все равно придется.
— Ничего, коллега, отобьемся. В Совете хватает умных голов… Лучше скажите, что вы записали на этот раз. Дадите посмотреть на ваших суперлюдей?
— Прямо уж и суперлюдей, — проговорил Калинов. — На Земле чудес пока что не наблюдалось! — И вдруг неожиданно для себя сказал: — А показывать-то нечего! Забыл, понимаете ли, включить запись. До того ошалел от неожиданностей!..
Что это со мной, — спросил он себя. — Чего ради я соврал? Узнала бы Вита… И понял, что эту ложь… это гнутое фуфло Вита наверняка бы одобрила.
Он вдруг потерял всякий интерес к беседе. Паркер задал еще несколько вопросов, получил на них короткие односложные ответы и понял, что настала пора уходить. Его слегка удивила внезапная замкнутость друга, но он и вида не подал, что задет.
Проводив Паркера до ближайшей джамп-кабины, Калинов решил немного прогуляться перед сном.
Вечер был хорош до изумления. Редко удается метеослужбе создать такую погоду. Небо на западе постепенно переходит через все цвета радуги от багрянца до темно-фиолетового. Над головой висят первые, еще не крупные звезды. Не шелохнется на деревьях листва, недавно вымытая киберами-дворниками. И тишина такая, что, кажется, весь мир слышит твое дыхание.
Калинов шел по хранящему дневное тепло тирранитовому тротуару и улыбался.
Черт возьми, — думал он. — Неужели рядом с нами действительно рождаются суперлюди?! И кто? Наши собственные дети! Когда они успели вырасти из коротких штанишек? Никто из нас этого даже не заметил — так мы все заняты… А они убедились, что мы ими не интересуемся — ведь, наверное, не раз тыкались в нас теплыми носами, как кутята, — и стали искать себе подобных. И нашли. И создали Страну Грез. Как протест против той жизни, которую мы им предоставили…
Когда же все это произошло? — думал он. — Когда мы совершили подмену?.. Мы говорили им, что они — цветы жизни, что они — наше богатство и наша надежда. И они верили нам. Как же не верить тем, кто их родил, кто их кормил, кто учил их ходить, летать и говорить?.. Так они и росли с верой в будущее и в свое великое предназначение. Жизнь казалась им светлой радостной сказкой, и они должны были стать в ней главными героями… А потом они обнаружили, что на самом деле никому не нужны, что они для всех обуза и только мешают нам… Вот тебе конфетка и не отвлекай меня, иди к своим куклам. И не плачь!.. Или слушай своих любимых Приматов — какая хорошая группа (тьфу, мерзость!!!) — и не мешай. Разве ты не видишь? Мы переделываем Землю, мы залечиваем раны, оставленные Великими религиозными войнами, мы осваиваем океаны, мы штурмуем Вселенную… На вопросы, которые ты хочешь мне задать, давным-давно найдены ответы, и нет смысла тратить на них время!.. Не мешай!
А им необходимо тратить время на вечные вопросы — это один из этапов становления личности. И веры нам не стало… Но как без нее жить? Вера очищает людям душу, вера делает мягче сердце… А потом мы еще спрашиваем себя: в кого они, такие жестокие и равнодушные? А они — в нас! Яблочко от яблоньки…
Теперь я понимаю, почему у них такие игры, — думал он. — Невостребованная энергия души и нерастраченная энергия тела, сдобренные свойственной юности повышенной сексуальностью, медленно и верно устремляются в русло насилия. Пока насилие скрывается за ширмой добрых игр. Но это только пока. Подождем, подождем и дождемся событий сродни религиозным войнам. Выходки Вампира — яркое тому свидетельство. А это уже страшно!
Боже мой, — думал он. — Когда же мы перестанем быть толстокожими? Когда будем видеть дальше собственного носа? И сколько мы еще будем создавать себе трудности, а потом гордо, под фанфары, преодолевать их? Мы — мастера лобового удара, крепкие задним умом…
— Почему ты еще не спишь? — спросил его тихий голос.
Калинов огляделся, но рядом никого не было. Только далеко впереди стояла под деревом какая-то пара. Кажется, целовались.
— Не крути, пожалуйста, башней, — произнес тот же голос. — Это я, Вита.
— Где ты? — спросил Калинов.
— В своей постели… Но рядом с тобой.
— А как ты меня слышишь? — спросил Калинов.
— Опять глупые вопросы?.. Я слышу то, что ты думаешь.
— Ты умеешь читать мысли? — спросил Калинов.
— Оказывается, умею… Но я врубилась в это только сегодня. И слышу лишь то, что ты позволяешь.
— Я хочу тебя видеть, — сказал Калинов.
— Этого я еще не умею. Но научусь, наверное… И ты научишься… — Долгая пауза. — Если очень захочешь.
Уже совсем стемнело, только у самого горизонта, над Маркизовой лужей, тянулась желто-зеленая полоса. Послышался какой-то звук, похожий на далекий стон.
— Что такое? — спросил Калинов.
— Это я плачу.
— Зачем?
— Не знаю.
— Где тебя найти? — Этот вопрос Калинов задал мысленно.
— Нет-нет! — прилетел быстрый ответ. — Я не хочу. И мне кажется, ты знаешь… До завтра!
И словно порыв холодного ветра пронесся у него в душе. Как кусок пустоты… Стало мерзопакостно, стыд льдинкой резанул его по сердцу.
Какая же ты сволочь, — сказал себе Калинов. — Подонок!.. Влюбил ведь девчонку в придуманную тобой личность. Что теперь делать будешь? Как правду девчонке скажешь? Или прикидываться начнешь — я не я и лошадь не моя… А что ты там пять минут назад о вере рассуждал? О мастерах лобового удара, крепких задним умом? О трудностях, которые гордо приходится преодолевать?.. Вот ты и создал себе трудности. И, боюсь, преодолевать их придется без фанфар и барабанного боя. Вместо фанфар будут проклятья матери и слезы дочери. А вместо барабанного боя — вопли средств массовой информации… Доказать, правда, никто ничего не сможет… Да и вообще, девка сама во всем виновата…
Он и не заметил, как в своих размышлениях из обвиняемой стороны превратился в потерпевшую. Ведь поскольку он был политическим деятелем, подобные метаморфозы происходили с ним не раз, и не было в них ничего особенного, ничего, что по-настоящему тронуло бы его душу. Ведь столько всего произошло за прожитые годы… Но чем-то его душа была все-таки тронута. Иначе зачем он мысленно позвал: — Вита!
Ответом ему было черное безмолвие. И в самом деле, — с облегчением осознал он, — куда уж мне, столетнему старцу? Гипнозом не спасешься: дисивер не делает тело моложе. Так что не будем заноситься. А равно и заниматься унылым самобичеванием. Ведь на самом деле все одновременно и сложнее, и проще. Есть проблема, и требуется в ней разобраться. И дать Совету свои рекомендации. А потом спокойно дожидаться смерти… Ну, детки-ангелочки, казачки-разбойнички, завтра я вам устрою проверочку! Законтачится вам дэй-дримчик — уж не обессудьте!
Он развернулся и отправился домой. Когда он проходил мимо целующихся пар, губы его трогала откровенно презрительная усмешка, но этого в темноте никто не видел. А потом ему попалась знакомая джамп-кабина, и ему вдруг очень захотелось войти туда и набрать искомый индекс, и презрительная усмешка пропала, но этого тоже никто не видел. Он по-стариковски потоптался возле кабины, размышляя над своими желаниями. И так и не вошел. Еще раз вдохнув сладкий вечерний аромат и улыбнувшись самому себе, он отправился спать.
