Глава 6
Вместе весело шагать по болотам,
По зеленым,
И деревни поджигать лучше ротой
Или целым батальоном.
СЛЕДОПЫТ
По-хорошему, разумеется, стороннему человеку на болотах делать нечего. Стороннему – в смысле не нюхавшему толком здешнюю трясину и не подозревающему, какой стороной местные обитатели предпочтут намазывать его на свои любимые желудевые сухарики. «По-хорошему, – размышлял Айсман, – мне стоило бы устроить этой парочке недельный марш-бросок по краю болот. Всерьез опасных тварей в разгар лета встретить там можно лишь при особом неблаговолении тетки Фортуны, а болотники… болотников бояться – в рейд не ходить. Если эта парочка даже с ними совладать не сумеет, то им в принципе не стоило из-под маменькиной юбки вылезать! Днем погонять, а вечером, у костерка, порассказывать отборные баечки, которыми молодой следопытский фольклор уже оброс в немереных количествах. Про кости-загадайки, Серого Горожанина, крапчатого ежа, петуха Рябу…
Но это, повторимся, если по-хорошему. А когда кое-кто ну очень торопится – на тот свет или, к примеру, на Большой Остров… что ж, наше дело предупредить. Если же предупрежденный продолжает упорствовать в намерении оставаться самому себе злобным Буратино – трясина большая, она готова принять всех, без скидок и различий на возраст и пол».
Пока, впрочем, они еще шли по твердой земле. Огибая, а чаще шлепая напрямик через большие лужи, плавно переходящие в мелкие озера. И вокруг пока еще росли нормальные деревья, а не чахлые болотные уродцы. Дубы, клены, лиственницы… кувшинки с лилиями…
Он скорее почувствовал, чем услышал: плеск за его спиной на миг сбился с ритма. И обернулся – как раз вовремя, чтобы увидеть Анну, преспокойно закрепляющую над правым ухом огромный снежно-белый цветок… … и сразу ставшую похожей на принцессу из полузабытой детской сказки.
Поймав его взгляд, девушка надменно вскинула голову.
– Что-то не так?
– Кажется, – медленно процедил Шемяка, – я говорил, чтобы вы не дотрагивались ни до чего… пока я не разрешу вам!
– И чем же так страшен этот цветок? Он ядовит, словно тысяча кобр?
– Вовсе нет, – мягко пояснил Айсман и, выдержав паузу, добавил: – Ядовиты водяные змеи, которыми эти, с позволения сказать, водоемы кишмя кишат.
– Змеи?!
Несколько секунд Шемяка опасался, что девушка сейчас закатит глаза и неторопливо завалится прямо в «кишащую» змеями воду. После чего ее придется спасать уже всерьез.
– Какая мерзость! – с чувством произнесла Анна. – Терпеть не могу холодных скользких тварей. Только подумаю – и сразу передергивать начинает.
– Здесь нет змей.
Мнение Шемяки о скуластом уже с утра было изрядно подорвано, ибо следопыт считал, что «банку» на автомат вешают лишь очень круглые олухи, неспособные даже к элементарному самоконтролю в бою. Да, в эту консерву можно набить семьдесят пять патронов, в два с половиной раза больше, чем в обычный рожок, – только вот этим ее преимущества исчерпываются, зато недостатки лишь начинаются. На ремне толком не потаскаешь – мигом обобьет бока даже в бронекуртке, а в руках… ну-у, Рики-тики, поглядим, насколько твоих ручонок достанет удерживать вполовину потяжелевший ствол.
– Неужели? – Айсману даже не пришлось особо напрягаться, изображая откровенное изумление. – Нет змей?! И кто же тебе это сказал? Водяной?
– Ты все время стараешься идти по воде, – ответил Энрико. – Будь тут и в самом деле какие-то змеи, держался бы за версту от каждого паршивого ручейка.
– Ка-а-акой глубокологический вывод, – восхитился Сергей. – Потрясающе. Разумеется, ты меня раскусил на все сто процентов. Никаких змей тут нет, не было и быть не может. Дай мне, пожалуйста, свою саблю.
Всю эту тираду он произнес на одном дыхании и теперь с удовольствием наблюдал, как меняется лицо Энрико по мере понимания.
– Зачем?
– Просто так, – беззаботно отозвался Шемяка. – Захотелось вдруг отчего-то подержать в руках хорошую вещь. Нет-нет, из ножен можешь не вынимать… лучше будет не вынимать.
«…а то ведь ржавчинку подхватит драгоценная железяка», – ехидно подумал он.
Скуластый настороженно покосился на свою спутницу.
– Сделай, как он говорит, – Анна устало мотнула головой. – Иначе мы весь день тут простоим.
Пожав плечами, Энрико закинул автомат на плечо и принялся неторопливо развязывать узлы на шнурах.
Сергей, впрочем, тоже не терял зря времени, примерно столь же неторопливо – бо поспишнисть вже сыграла свою дурну роль при упреждаючем термоядерном ударе, как говорил старшина Пинак, больше вже спешиты никому та никуды нэ треба! – оглядывая усеянную зелеными кляксами кувшинок гладь.
– Держи.
– О, спасибо за доверие, – Айсман, отступив на шаг, согнулся в картинном поклоне. – Я постараюсь его не урони… ой!
Черная полоса ножен, крутясь, взлетела вверх. Разом побагровев, Энрико бросился вперед, но мгновением раньше Сергей успел отпрыгнуть в сторону, ловко поймал ножны у самой воды, резко взмахнул… и сквозь веер брызг навстречу Энрико вылетело нечто тонкое, зеленовато-коричневое, яростно извивающееся. Скуластый рефлекторно отбил непонятный предмет ребром ладони – и замер.
– Что. Это. Было?
– Давай поразмышляем вместе, – с усмешкой предложил следопыт. – Длинное, узкое, холодное, плавает в воде… кто бы это мог быть? В любой другой день я бы предположил, что мы видели обычнейшую водяную змею, но благодаря присутствующему здесь великому знатоку болот мы преотлично знаем, что никаких змей в этих озерах нет и не было. Так кто же это? А? – развернулся он к Анне. – Ну же! Я весь – сплошное внимание!
– Могу я задать один вопрос?
– Ба. В ком-то наконец проснулась тяга к знаниям. Конечно, пожалуйста, разумеется. Хоть один, хоть три, хоть все десять!
– Почему ты повел нас по воде?
– Ну, – Шемяка с очень задумчивым видом глянул на небо, точнее, на затянувшие его низкие серые облака. – Я бы, наверное, мог сказать: мое настоящее имя Иисус, мой отец был плотником, и всех, кто имеет неосторожность увязаться за мною следом, я пытаюсь обучить искусству ходить по воде аки посуху. Но на деле все га-араздо проще. У этих водянок маленькие зубки, и прокусить сапоги они неспособны. Это пункт раз. Пункт же два заключается в том, что сыворотка от яда водянок у меня в рюкзаке есть, а вот противоядия от укуса большого зеленого клеща никто пока придумать не удосужился.
– Спасибо.
– За что?
– За исчерпывающе подробное объяснение, учитель! – спокойно произнесла девушка. – И отдельное – за то, что мы с Энрико до сих пор живы.
Они смотрели друг на друга – пристально, до рези в глазах вглядываясь в глубину чужих зрачков. И первым взгляд отвел все-таки Айсман.
– На, забери свою саблю, – буркнул он подошедшему сбоку Энрико. – И постарайся не терять. По крайней мере, ножны. Дерево хорошее, старое… растопка для костра получится отменная.
ШВЕЙЦАРЕЦ
Он завел мотор и покатился, неторопливо набирая скорость и сосредоточенно глядя на приближающийся проем ворот. Сто метров… восемьдесят… шестьдесят… рано? А вот полсотни будет в самый раз.
Черный мотоцикл, взвизгнув покрышками, развернулся поперек дорожки. Спрыгнувший Швейцарец яростно сорвал шлем – издалека выглядело эффектно, а то, что он в последний момент придержал замах и мягко «принял» шлем носком ботинка, это уже детали – и замахал рукой храмовникам, которые, как он и рассчитывал, все еще стояли у подножия лестницы.
Слышать их он не мог, но жесты были вполне говорящими. Недоуменное переглядывание: чего это он? не знаю, представления не имею – так поди выясни.
Пошли двое. Штурмдесятник и секретарь Дяо. Сам Дяо ступил было на лестницу, но, увидев, что его собрат по иерархии не двигается с места, убрал ногу, также решив досмотреть представление до финала. «Что ж, – подумал Швейцарец, – это сколько вам угодно. Смотрите, наслаждайтесь – цирк я вам сейчас устрою преизрядный».
– Что случилось?
Тщедушному секретаришке пробежка под палящим солнцем явно далась куда тяжелее, чем Тангу. Он дышал, словно загнанная кобыла, волосенки слиплись в космы, а на лбу закованного в броню десятника проступило лишь несколько капель.
– Девчонка! – Швейцарец сопроводил это слово смачным плевком и тут же одернул себя: не переигрывать.
– Та, ночью была… вот, смотрите!
Он обвиняюще ткнул в секретаря бархатным мешочком, так что тот испуганно отпрянул в сторону.
– Обокрала? – недоверчиво переспросил десятник.
– Нет, спросила разрешения взять поиграться, вместо кукол, – зло произнес Швейцарец. – Я белку за сто шагов слышу, когда сплю… так что чаек она мне заварила явно непростой. А вот кто ей насоветовал…
– Насоветовал? Что ты хочешь этим сказать?
– Именно то, что хочу, – уже спокойнее произнес Швейцарец. – Я не верю, чтобы эта забитая дурочка сама дошла до идеи обчистить гостя Храма. И вдвойне не верю, что у нее нашлись для этого подходящие травки-корешки – кроме надерганной из подстилки соломы.
Судя по враз заострившейся мордочке секретаря, личная тень иерарха Дяо также мало верил в подобное небрежение надсмотрщиков, зато вот очередной ход подковерной грызни готов был усмотреть чуть ли не с радостным облегчением.
– Прошу вас, не стоит так нервничать, уважаемый, – быстро оттараторил он. – Я уверен, это странное… гхм, недоразумение будет разрешено в ближайшие минуты.
Швейцарец, шагнув, стал почти вплотную к нему.
– Уверены? – вполголоса осведомился он, глядя в маленькие бегающие глазки. – Если девушку застращали качественно, а, скорее всего, так оно и есть, то возиться вам придется долго. Этот «нежный бутон» будет то и дело терять сознание… или вовсе не успеет ничего рассказать. А мое время сейчас очень дорого – для вас.
– Вы…
– Я думаю, что, когда господин Дяо посоветовал мне не доверять никому, он был очень прав, – с нажимом произнес Швейцарец.
…и все равно, даже не подозревая, насколько же он был прав, давая этот совет.
– Светозарный Дяо прав всегда, в этом нет сомнений, но что…
– Деньги и девчонку, – вкрадчиво произнес Швейцарец. – Сюда. Чем быстрее, тем лучше для вас.
– Деньги… да, конечно… а девушку…
– Время, – напомнил Швейцарец. – Имеющему глаза не так уж сложно понять, чего мы тут стоим. До момента, когда вы точно установите, кому из ваших штатных живодеров можно доверять, она… ваш потенциальный источник информации может и не дожить.
– Думаешь, справишься быстрее?
«Чересчур тонкий слух вас погубит, штурмдесятник Танг», – почти ласково улыбнулся Швейцарец.
– Не думаю, а знаю.
Танг недоверчиво мотнул головой. Зато секретаря эти слова, а вернее, холодный, уверенный тон, которым они были произнесены, похоже, убедили.
– Я распоряжусь, – пятясь, пробормотал он. – Сейчас… сейчас все будет. Вам не придется долго ждать, все будет сделано очень быстро, вот увидите.
Последние слова он выдохнул, уже разворачиваясь, на бегу – словно насмешливый взгляд штурмдесятника Танга был способен прожечь вполне реальную дыру меж худосочных лопаток.
– Ишь, как понесся. Только пятки засверкали.
– Ему полезно бегать. – Швейцарец аккуратно свернул бархатный мешочек и спрятал его во внутренний карман плаща. – И вообще проводить на свежем воздухе больше времени. Его нынешний образ жизни трудно счесть здоровым.
– К моему Матвею бы его, – мечтательно вздохнул Танг. – Кросс, потом полоса… и пусть бы только попробовал норму не выполнить, ж-жиденок.
Припомнить в облике секретаря какие-то характерные семитские черты Швейцарец не сумел и потому счел, что в данном случае штурмдесятник Танг подразумевал: «работник умственного труда, интеллигент». Интель хренов.
– Это нерационально.
– Ась?
– Нормы, рассчитанные на то, чтобы выгнать семь потов из здоровых деревенских парней, этот индивидуум не сможет выполнить никогда, – ровным голосом произнес Швейцарец. – Сдохнет. Его же работу после этого прискорбного факта придется выполнять кому-то другому. И не факт, что здоровяк с железными бицепсами справится с нею лучше.
– Это все верно, – Танг, наклонившись, озабоченно разглядывал голенище правого сапога. – Все правильно. Каждый должен делать то, для чего предназначен Творцом нашим и трудом своим преумножать славу Храма. Но жиденок этот… когда-нибудь он сунется без мыла в очередную щель, а там его прихлопнут. Тогда-то он пожалеет, что не сдох у меня на кроссе, только поздно будет.
– С чего бы такая откровенность с чужаком? – с легкой улыбкой спросил Швейцарец.
Мысленно же он в этот миг ругался – по-немецки, как это делал Старик в те редкие считаные минуты, когда его случалось разозлить всерьез. Матерился – и все равно ничего не мог с собой поделать. Ему было весело.
Ему ужасно хотелось сбросить тяжелый, горячий от солнца плащ, вскинуть руки и заорать, что хватит глотки, на весь огромный двор, так, чтобы испуганное эхо заметалось между серых стен: «Люди! Мне смешно! А вы… неужели вам не смешно так же?! Ну посмотрите на этих ослепительных солнечных зайчиков, на так забавно дрыгающихся на плацу возле казармы марионеток, на прохаживающихся по гребню стен надутых клоунов. Они такие маленькие все – потому что все они не люди, а куклы, в любовно сделанном каким-то веселым мастером кукольном театре. Он ведь наверняка смеялся, этот неведомый мастер, хохотал взахлеб, до слез. Поставить классическую японскую пагоду посреди европейской крепости XVII века с элементами XIX, да еще вкопать вокруг пару-тройку игрушечных танчиков – это ж просто у-у-у как забавно.
Ну посмотрите же! К вашим услугам две сотни блестящих от пота марионеток, так потешно дергающихся на невидимых нитях под выкрики «ить», «ни», «сан», «син». Еще с полсотни расставлено где придется… длинных и коротких, толстых и тонких…
…таких смешных.
…просто ужасно потешных!»
Очень хотелось.
Но вместо этого Швейцарец, наклонившись, поднял шлем и аккуратно пристегнул его к рулю.
САШКА
Оказывается, у Эмминой хозяйки был доспех.
Я помнил, как Шемяка восхищался ее курткой. Но рядом с этим… высокохудожественным произведением куртка выглядела даже не бледно, а просто-напросто убого.
Одни наплечники чего стоили – в виде черепа из сверкающей стали, с красными огнями глазниц… даже мне в самый первый миг показалось, что клыкастая пасть вот-вот сомкнётся, как спичку перекусывая так неосторожно просунутую сквозь нее руку. Чушь, но… лично я не решился бы сунуть ствол, больно уж эта конструкция походила на медвежий капкан.
Собственно доспех же… у-у-у, это была не какая-то там наспех присобаченная поверх ватника железная плита. И не простая сталь. И даже не хромоникелевая – видел я однажды и такое. Легкий, серебристый… нет, не алюминий… не догадались еще? Титан – и умри все живое!
Где создатель этого шедевра добыл титановый лист, я не мог даже предположить. Равно как думать – сколько же он провозился, подгоняя все изгибы и выпуклости под… ну, назовем это анатомическими особенностями данного конкретного владельца. С учетом подкладки – ее я разглядел лишь мельком, кажется, это был пропитанный смолами лен – стрелять по содержимому этого индивидуального танка из чего-то калибром с меня и меньше имело смысл, разве что подойдя вплотную. И непременно закрыв при этом мушку – плевать в подобный шедевр горячим свинцом решится далеко не всякое оружие. Куда большее число моих собратьев задержит боек на полпути, мечтательно прикидывая, как бы похожая чеканка смотрелась… ну, к примеру, на моей ствольной коробке?
В общем, доспех был не просто красив, он был прекрасен, и я отлично понимал, почему даже в дикой спешке бегства Анна решилась взять его.
Только вот на болоте он выглядел… как бы это сказать…
– Красная косынка на медведе!
– Что? – удивленно переспросила Эмма.
– Кираса твоей хозяйки выглядит здесь так же неестественно, как красная косынка – на медведе, – мрачно повторил Макс. – Все равно что на каждом шагу стрелять в воздух и орать: «Мы здесь!»
– А, – усмехнулся я, – ты тоже заметил, как это чудо слегка поблескивает.
– Сложно было не заметить, – буркнул «АКМС». – Даже будь я со спиленной мушкой…
– Но… – черная винтовка замялась, – если это и в самом деле выглядит столь демаскирующе, то почему…
– А зачем? В смысле, – пояснил я, – зачем пытаться делать заведомо бессмысленные веши?
– Сдается мне, – лязгнул Макс, – он намекает: сколько б его хозяин ни убеждал Анну снять этот перечищенный самовар, толку не будет.
– И на это тоже, – кивнул я. – Но есть еще одна, куда более веская причина.
– Думаю, – я прервался, глянул влево. Верхушка Пизанского Кипариса уже выступала над горизонтом сантиметров на двадцать, наискось перечеркивая облачную муть узким зеленым конусом. Значит, еще полкилометра, не больше, и…
– Думаю, это будет проще увидеть, чем выслушивать мои объяснения, – закончил я. – Намного проще. Еще минут десять.
– А ты похож на своего хозяина.
– Тем, что предпочитаю наглядный пример словам? Он этому от меня научился.
Я ошибся совсем немного – на берег болота мы вышли не через десять, а одиннадцать с половиной минут спустя.
– Господи, что ЭТО?
– Это, – с видимым удовольствием произнес Шемяка, – болота. А то, по чему мы шли до сих пор, считается прибрежной полосой… сравнительно сухой.
– Последние двести метров, – тихо проговорила Анна, – я думала, что неподалеку от тропы сдохло что-то большое. Динозавр или стадо буйволов. А теперь… оно все время так пахнет?
– Пахнет? – Айсман принюхался, точнее, сделал вид, что принюхивается. – А-а, ты про эту вонь. Нет, далеко не все время.
– Хвала небесам!
– Я не договорил. Сейчас ветер дует нам в спину, от берега, и поэтому запах почти не ощущается. Дальше будет пахнуть много хуже.
– Рик, – развернулась к скуластому девушка. – Респираторы ведь в твоем рюкзаке были?
– Не советовал бы, – быстро предупредил Шемяка, – начинать тратить ресурс фильтров так рано.
– Он прав, – шепнул я. – К здешним миазмам ваши хозяева довольно скоро адаптируются, а в скелете респираторы будут куда нужнее.
– Значит, мне придется дышать этой мерзостью? Так?
– Ну, – Сергей с очень задумчивым видом разглядывал кочку в дюжине шагов от берега. – Ты можешь повернуть назад и дышать свежим лесным…
– Понятно. Кончай трепать языком и веди нас дальше!
– Ну, пошли…
До ближайшего островка было метров двести-двести пятнадцать. Так себе дистанция, прикинул я, но если осторожно – пройдем. Мы с Айсманом, в смысле, пройдем.
Энрико, впрочем, подвох заподозрил – по крайней мере, его взгляд раз пять переместился с неторопливо зашлепавшего по жиже Сергея на заросли справа, где несколько молоденьких кленов буквально напрашивались на роль слег. Однако недавняя история со змеей, похоже, внушила-таки ему здравую мысль о том, что иногда лучше молчать, чем говорить.
Иногда.
Мы прочавкали ровно четырнадцать шагов, когда сзади донесся тот самый звук – большое и звучное «хлюп»!
Шемяка тихонько хихикнул.
– Помоги ей подняться, – не оборачиваясь, бросил он. – И – не отставать.
В ответ донеслось нечто шипяще-булькающее, но явно не похожее на пожелание долгих лет или счастливого пути.
Сергей хихикнул еще раз.
Разумеется, они здорово отстали. Еще бы, ведь Анна за эти злосчастные две сотни метров умудрилась оступиться и шлепнуться целых одиннадцать раз, я считал. Энрико, правда, сумел ограничиться всего тремя, но зато ему приходилось вытаскивать свою подругу из жижи, и в результате к тому моменту, как Шемяка закончил выстругивать первый шест, они только-только вползли на берег. Вползли и упали.
– Думаю, – произнес я, – проблема с демаскировкой благополучно разрешилась сама собой.
Закрепленная поверх рюкзака Энрико «М16» ответила мне укоризненным взглядом.
– Я бы сказал – радикально разрешилась! – лязгнул Макс.
– Угу.
Буйных стад лихо пляшущих на зеркальной стали солнечных зайчиков больше не наблюдалось. Равно как и сверкающего плетения чеканных узоров. И расплавленного золота волос. И даже лилия хоть и удержалась над ухом, но сыскать на трех уцелевших лепестках миллиметр-другой прежней белизны было бы трудновато и хорошей оптикой.
Отличный ровный – и уже начавший подсыхать – слой коричневатой жижи. На фоне которого выделялся только оскал – давно не встречал таких ровных и белых зубов у людей, большинство гробит свои клыки чуть ли не в детстве, Шемяка вон и тот до желтизны скурил – и глаза. Разноцветные… очень-очень бешеные.
СЕРГЕЙ
– Что это? – с подозрением глядя на сверток, осведомилась Анна.
– Штаны. Мои запасные, если тебе это хоть сколечко интересно.
– Мне интересно, – медленно произнесла девушка. – Мне интересно, почему ты решил, что я захочу натянуть это рванье?
– Пиявки.
«Хотя, – подумал он, – небольшое кровопускание скорее пошло бы тебе на пользу, чем повредило. Теоретически рассуждая».
– И что?
– Хочешь сказать, что не боишься пиявок?
– Отца однажды лечили пиявками. Доктор сказал, они при укусе выделяют уйму полезных веществ.
– Доктора, случаем, не Дуремар звали?
Вместо ответа Анна, широко размахнувшись, метнула в Сергея злосчастный сверток. Почти удачно – просвистев в какой-то паре миллиметров от Шемякиного уха, штаны сгинули в зарослях позади него.
Айсман улыбнулся.
– Между прочим, – весело произнес он, – зеленая поросль за моей спиной – это болотная крапива.
– Не знала, что крапива растет на болоте! – фыркнула девушка. – А то бы постаралась кинуть еще дальше. Надеюсь, ты не очень дорожил этими штанами?
– Ань, – согнувшийся над полувыстроганной слегой Энрико тяжело вздохнул и, отложив палку, начал вставать. – Ты зря это сделала.
– Зря?! Рик, ты чего! Стой, Рик, куда ты… пусть он сам лезет за своими тряпками!
– Наш добрый Рикки, – вкрадчиво произнес Айсман, – уже достиг третьей стадии болотного просветления. Теперь он уже не просто подозревает, что следопыт может иногда оказаться прав, но и предполагает, что я могу быть правым очень часто.
– И какого же хрена…
– Видите ли, ма-де-муазель… вы были абсолютно правы в своем высказывании насчет полезности пиявок.
Шемяка старательно пытался копировать тягуче-презрительную – и очень хорошо памятную ему – интонацию Рыжего Волка… сделавшего, слепившего, по косточкам заново собравшего из голодного подростка настоящего «горелого» следопыта. Рудольф любил читать подобные… лекции, а поводов для них Сережка-Лопоух давал предостаточно.
– Вернее, почти абсолютно. Но есть одна крохотная деталь, вами неучтенная. А именно – вашего почтенного батюшку пользовали, скорее всего, медицинскими пиявками. В здешней же грязи-воде обитает примерно полторы дюжины разновидностей этих червяков-кровососов, но как раз медицинские среди них отсутствуют.
– Ладно, поняла.
«Учить, учить и учить, – подумал Айсман. – Пока у самого язык до кости не сотрется. Эх, было бы сейчас, как до войны, книгу бы написал. Или две. Или десять – хорошего много не бывает. Об одном и том же: что надо слушать опытных людей! Внимательно! Разинув пасть и тщательно запоминая каждое слово! А потом взять… ну, скажем, кувалду и постучать ею по головам мнящих себя самыми умными. И органически неспособных понять, что драгоценный опыт, которым с ними изволят поделиться, заработан реками пота и морями крови. Крови – по большей части таких же умников, на личном горьком примере показавших остальным, чего делать нельзя!»
– Не так быстро, ма-де-муазель. Здешние пиявки, чтоб вы знали, впрыскивают в свой будущий обед, то есть в вашу кровеносную систему, не только «уйму полезных веществ», но и обезболивающее… чтоб укус не сразу почувствовался. Анестезия, так сказать. Взрослому здоровому человеку хватит, четырех-пяти укусов, чтобы свалиться на месте и заснуть… сном праведника… и проснуться уже в раю. Или, если очень повезет, от жуткой боли – покусанную часть тела обычно раздувает едва ли не вчетверо.
– Аллергическая реакция, – донеслось из крапивы.
– Настолько умных словей я не знаю, – соврал Айсман. – Но факт, что последующие несколько дней идти покусанный не в состоянии. Только лежать… в бреду… с шансами пятьдесят на пятьдесят.
– По твоему описанию, – судя по звукам, Энрико принялся решать крапивную проблему наиболее радикальным способом, использовав катану в роли косы, – эти пиявки больше похожи на комаров.
– Кстати, о комарах. Вы их заметили?
– Мы заметили, что их нет, – сказала Анна. – Только порадоваться этому не успели.
– А ведь их и вправду нет, – усмехнулся Сергей. – Года три как… а все потому… – осекшись, он приподнялся на локте, прислушиваясь…
– Все потому?
– Заткнись! – шепотом рявкнул следопыт. – Всем молчать! Всем лежать! Не дышать!
– Фиу-фиу-фьють! Фиу-фиу-фьють!
Звук повторился вновь, и теперь уж его точно нельзя было спутать ни с чем другим. Цвиканье перламутрового воробья – хотя на самом деле птичка была вполне себе довоенным африканским жителем и в качестве такового прозывалась как-то очень иностранно – не столь уж необычный на болотах, но…
– Что…
– Убью на хрен!
Кажется, заткнулась.
Закинув автомат на спину, он, срывая ногти, на четвереньках буквально за несколько секунд пробежал островок насквозь. Прижался щекой к стволу ивы, медленно – очень медленно – приподнялся…
…увидел…
…и, стянув Сашку под локоть, большим пальцем сдвинул планку прицела на триста.
Именно столько, по его прикидке, было до вышедших из-за кустов на соседнем островке двоих. В безрукавках мехом внутрь. С ружьями на изготовку. Настороженно глядящих по сторонам.
Болотники.
Сзади зашуршало. Покосившись, Шемяка придержал рванувшийся было из горла матерный окрик – девка ползла достаточно грамотно, а скуластый и вовсе почти неслышно.
– Не вздумайте стрелять! – прошептал Айсман. – Придушу!
– Их же всего двое.
– Мозгов в твоей башке двое… граммов. И те просроченные. Это передовой дозор.
– Фиу-фиу-фьють! Фиу-фиу-фьють!
Совсем близко. Основная группа, подойдя, скорее всего, засядет в тех кустах, прикинул Айсман, чтобы в случ-чего прикрыть дозор огнем. Сколько же их может быть? Десять? Пятнадцать? Двадцать?
Только не сворачивайте, ну зачем вам сворачивать? Вам же до этого островка топать как вполовину до берега. Жалкий клочок земли, ничего опасного здесь быть не может… не может.
– Фиу-фиу-фьють! Фиу-фиу-фьють!
Если двадцать, то могут выставить и боковое охранение.
– Фиу-фиу-фьють!
Дозорные пошли напрямик.
Он угадал – основная группа укрылась на островке, и лишь когда с берега донеслось очередное цвиканье, остальные болотники поднялись – причем двое, пулеметный расчет, изрядно удивили Шемяку, встав, казалось бы, прямо из трясины – и неторопливо зашлепали дальше.
– Мы могли бы…
Сергей коротко махнул рукой. Дождался, пока замыкавший колонну болотник в шляпе типа «пирамида сплюснутая» скроется среди деревьев. Медленно перекатился на спину и сел.
– Ну и что же мы могли?
– Это были те самые болотники?
– Да.
– Мы могли б ударить по ним. В три ствола… они ведь были как на ладони.
– И? – резко произнес Айсман. – Двадцать один… двадцать три вместе с дозорными. Пулеметов две штуки, автоматов я разглядел пять… это минимум. Сколько мы могли положить первыми выстрелами? Шестерых? Больше – сомневаюсь. Остальные тут же прижали б нас огнем, а дозор зашел бы с тыла…
– При хорошем раскладе нам бы удалось унести ноги, – после короткой паузы продолжил он. – Без вещей… впустую спалив кучу патронов. Но это при очень большой улыбке от тетки Фортуны.
– А если они увидят наши следы?
– Без «если». Они идут по своим делам. Видала, какие вьюки тащат? Им сейчас не до охоты на случайных прохожих. Вот попадись мы этой шайке-лейке, когда они будут возвращаться…
– Мне казалось, – задумчиво произнесла Анна, – что вы не торгуете с этими… жителями болот.
– Под «мы» имеются в виду «жители более твердой пока еще земли»? – насмешливо уточнил Шемяка. – Ну да, официально не торгуем. А изловленные за этим малопочтенным занятием подлежат публичной порке с конфискацией. Дружинники даже время от времени ходят в патрули вдоль побережья… и еще более время от времени кого-то в самом деле ловят.
– А почему?
– Ну, – начал Айсман, – во-первых, дружинники не горят особым рвением…
– Я имел в виду: почему торговля с жителями болот считается контрабандой? – сухо произнес Энрико.
– А-а… тут проблема в товаре.
– Им что, нечего предложить? – удивилась Анна. – Или же… они составляют конкуренцию неким старьевщикам?
– Следопытам. И не составляют. Болотники чертовски… они шарахаются от радиации, словно черти от ладана. То ли более восприимчивы к ней, то ли во время войны испугались больше прочих, но в скелеты, да и вообще в старые здания их не затащить даже под угрозой смерти – предпочтут быть убитыми на месте. А торгуют они в основном… как это… а, дарами болота. Шкуры там, зелья-отвары… ягодный самогончик я однажды ихний пробовал – хорош, правда, говорят, лучше не допытываться, на чем именно его настаивали.
– А проблема, – добавил Сергей после короткой паузы, – заключена в том, чего болотники хотят взамен. Больше всего им требуется оружие и патроны. Чтобы стрелять в нас.
ШВЕЙЦАРЕЦ
На ней был не давешний голубой халатик, а платьице. Красное, с темной каймой, тонкими силуэтами летящих и танцующих птиц… короткое… с многочисленными следами штопки. И она очень боялась – впрочем, пыхтящий из-за секретарской спины ключник выглядел куда более испуганным.
Ключник – это уже был просто подарок Судьбы, на который Швейцарец почти не надеялся.
– Вот, – торжествующе выдохнул секретарь. – Привел.
– Христом-богом клянусь, ни при чем я! – ключник, даже не переведя толком дух после пробежки, плюхнулся на колени рядом со штурмдесятником. – Он сам, сам ее выбрал, а я отговорить пытался…
Танг, брезгливо прищурившись, наклонился и наотмашь хлестнул ключника поперек лица – удар, со стороны казавшийся несильным, опрокинул храмовника на спину.
– Заткнись, мразь!
Швейцарец шагнул вперед.
– Деньги.
– В-вот, все, все, что положено, – торопливо зачастил секретарь.
На этот раз мешочек был холщовый, но по весу он вполне соответствовал своему бархатному предшественнику, а именно это и было единственно важным.
– Хорошо.
Девушка стояла прямо перед ним. Швейцарец схватил ее за левое плечо, рванул навстречу – резко, не ударься об него, наверняка бы упала – встряхнул, словно тряпичную куклу…
– Слушай меня внимательно, – прошептал он. – Как только я отпускаю тебя, бежишь к мотоциклу. И садишься. Это – твой единственный шанс. Замешкаешься – умрешь! Поняла?
Девушка молчала.
Швейцарец встряхнул ее еще раз. «Черт, да она же в полуобмороке, едва на ногах стоит, – почти с ужасом подумал он. – Только этого не хватало».
– Ты. Поняла. Меня?
– Да.
Швейцарец не расслышал ее ответ, а скорее угадал его по движениям губ. «Триггер… это ее „да“ – триггер», – подумал он, выпуская плечо девушки и делая шаг в сторону.
Единственным, кто успел совершить хоть что-то, был, разумеется, штурмдесятник Танг. Он сумел разглядеть, как из рукава плаща прыгает в подставленную ладонь небольшое, ярко блеснувшее полированной сталью… с удовлетворением подумал, что был прав, не доверяя черному ублюдку… и улыбнулся – за миг до того, как выпущенная в упор пуля в самом прямом смысле вынесла его мозги на встречу с великим Никуда.
Секретарь же просто увидел вспышку – ослепительную, как десять тысяч солнц.
С третьим выстрелом Швейцарец чуть промедлил – полсекунды, не больше. Это, конечно, было непозволительной роскошью… но ему очень хотелось, чтобы ключник осознал. И лишь когда храмовник вскинул пухлые ладони, пытаясь заслониться… нет, не от пули – хотя бы от жуткой черноты ствола, – Швейцарец дожал спуск.
В следующий миг он уже разворачивался. «ПСМ» повис на резинке, а в оставленную им ладонь уже ложился «210-й», из правой кобуры.
Их было девять – стоявших у подъемного механизма ворот и на галерее вверху. Девять храмовников, в кольчугах или бронекуртках, пока еще недоуменно вглядывающихся в него, пока еще только пытающихся разобраться в обстановке. Пока еще только начавших разворачивать в его сторону стволы автоматов. Девять, ровно столько же, сколько и – с учетом досланного в ствол – патронов у «210-го».
Ну, не подведи… Правый!
Вцепившаяся в мотоциклетное седло девушка зачарованно смотрела, как медленно и беззвучно скользит назад изукрашенный вязью затвор… улетает дымящийся цилиндрик гильзы… дорожка впереди взрывается фонтанчиком каменной крошки… вперед-назад, вперед-назад, ни на миг не останавливаясь, размеренно ходит золотой узор, выстраивая в звенящей тишине цепочку сверкающих цилиндриков… и такой же ровной строчкой бегут навстречу стрелку каменные фонтанчики… и, не добежав каких-то пары метров, вдруг начинают бестолково крутиться на одном месте, а затем пропадают вовсе.
Потом тишина перестала звенеть. Остался лишь звон последней гильзы, весело прыгавшей от булыжника к булыжнику.
А еще мигом позже взревел мотор.
Очередь высекла сноп искр из бордюра, взметнула комья травы… Швейцарец, с трудом удерживая тяжелый руль одной рукой, вскинул Левого. Огневая задача для гениев: разгоняющийся – неравномерно, рывками – и петляющий на брусчатке мотоцикл, бегущий по стене автоматчик и сверлящие воздух пули. Решать ее Швейцарец даже не пытался – он просто жал на спуск, пытаясь насытить отрезок стены перед храмовником как можно большим количеством горячего свинца… и скорее удивился, чем обрадовался, когда после третьего выстрела парень в красно-синей рубахе выронил автомат, вскинул руки и, неловко крутанувшись, упал ничком.
Еще одна очередь – на этот раз пулеметная, прогремев откуда-то из глубины двора, выбила на бетоне стены длинный ряд лунок, но победно воющий черный зверь уже летел сквозь ворота.
САШКА
– А почему твой хозяин и его товарищи так ненавидят этих болотцев? – спросила Эмма.
– Болотников, – поправил я. – Нет, как раз следопыты относятся к болотникам… достаточно спокойно. Постреливаем друг друга потихоньку, не без этого – однако всерьез их ненавидят именно живущие на побережье.
– Но почему?
– Тому есть множество убедительных причин, – сказал я. – К примеру, болотники тоже ходят в рейды… на сушу. Раньше – часто, сейчас – много реже… однако у тех, кто жил в опустошенных ими деревнях, остались родственники. Но главная причина – они другие.
– Другие… в каком смысле?
Будь я человеком, я бы сейчас тяжело вздохнул.
– Это не так легко объяснить словами. Болотники… говорят, дальше на восток в них вообще не верят. Вернее, верят, что на прибрежных болотах ютится какая-то горстка беженцев, про которых насочиняли кучу небылиц.
– А в реальности?
– В реальности…
Я вспомнил осенний день. Вспомнил воду, хлещущую с небес косыми струями дождя, и грязь, падающую с тех же небес, после того как ее вышвырнуло туда разрывом гранаты или мины. Остров, на котором, «по данным разведки», находилось одно из самых крупных селений болотников, штурмовали объединенные отряды следопытов, дружинников и даже трех кланов – слишком уж этот клочок суши два на три километра был стратегически важно расположен, перекрывая кратчайший путь сразу к нескольким скелетам. Важная цель – и нападавшие не жалели патронов.
Болотники, впрочем, тоже. Первые две атаки окончились неудачей – остров был перекопан норами, тут и там выскакивающими на поверхность подобием дотов, – и ударивший из отлично замаскированных до поры бойниц свинцовый шквал заставил наступавших захлебнуться кровью. Но их было больше, и вооружены они были куда лучше: два крупнокалиберных пулемета и мины – тяжелый миномет, который поначалу вообще не собирались тащить в эдакую даль, оказался решающим даже не козырем, а джокером, – последовательно «вынесли» огнеточки первой линии на южном конце островка, после чего в ход пошел бензин. Просроченный, уже непригодный для двигателей, но вполне способный течь по подземным коридорам… а также взрываться и гореть от брошенной сверху гранаты. Он хорошо растекался по тоннелям болотников – круглым, примерно метрового диаметра, и, что самое поразительное, абсолютно сухим. «Прямо Вьетконг какой-то», – удивленно сказал Космонавт. «Но как они это сделали, тут же, блин, почва наполовину из воды, носком сапога ковырнешь, через пять минут лужица сверкает. Хрень какая-то, и почему круглые… словно не люди это все выкопали, а какой-то червяк прополз. Блин, допросить бы кого…»
Допрашивать было некого. Сдаваться болотники даже не пытались, хотя женщин и детей следопыты и, возможно, дружинники трогать бы не стали. Впрочем, большинство своих детишек болотники успели вывести через один из тоннелей – он вел к островку в двух километрах от их базы. Я тогда еще подумал, что поступили они глупо – через этот лаз могла бы пройти боевая группа для удара по атакующим с тыла, и это был бы куда более рациональный ход. Но даже обычные люди редко поступают рационально, когда речь заходит о детях, а уж болотники… подавляющее большинство их поступков трудно приравнять к логичным. Для меня – логичным. Ничуть не удивлюсь, если у них наличествует собственная логика – тогда, два года назад, на острове обнаружилось немало странных вещей. Вернее, их останков – перемолотых объемным взрывом, обгоревших… и непонятных.
– В реальности, – задумчиво произнес я, – это люди, умеющие выживать на болоте. В это трудно поверить, но человек и прежде демонстрировал подлинные чудеса адаптации. Болотники – просто очередное из этих чудес, но какую цену им пришлось заплатить… точно знают лишь они сами.
– Кажется, – скрипнул Макс, – я понимаю, в чем дело. Живущие на твердой земле не считают их людьми, так?
– Примерно, – кивнул я. – Их не называют мутантами… по крайней мере, публично, но и к полноценным представителям человеческой расы, по-моему, также не причисляют. Хомо болотикус… или как это будет правильно по-латыни, Эмма?
– Представления не имею, – отозвалась «М16». – Я же штурмовая винтовка, а не хирургический скальпель.