Книга: Ушелец
Назад: Глава 2
Дальше: Глава 4

Глава 3

Его разбудило новое землетрясение.
Глубокий вздох — руки оттолкнулись от кожаной обивки диванчика, а босые ноги крепко встали на теплое ковровое покрытие. Пол мелко лихорадило. «Клац-клац-клац» — слышалось со стороны стойки бара. Такое себе тревожное «клац-клац-клац». Как будто стучат чьи-то зубы. Наверняка от страха.
По темной полировке гуськом двигались грязный стеклянный стакан, керамическая пепельница, широкая пачка сигарет и початая бутылка фальшивого французского коньяка.
«Фёдорино горе», — безрадостно подумал Раскин.
Он подскочил к стойке, поймал беспокойную утварь; отодвинул от греха подальше от края. Поглядел в окно: снаружи все еще темно. Длинные ночи на этой планетке. Тускло серебрилась изморозь на сложенных прямо перед окном железобетонных блоках. Эта груда полностью лишала ушельца возможности увидеть местный пейзаж. Полковник Шнайдер в очередной раз перестраховался.
Раскин покосился на сигареты, а затем на бутылку. Как он ни хорохорился накануне перед полковником, выкурить больше одной сигареты и выпить больше ста граммов у него не вышло. И то потом уснул, как младенец, хотя спать не планировал. Теперь же во рту горько, под черепом мерзко, а на душе еще поганей.
Нужно было признаться, что он теряет контроль над собой. Над своим телом. Над рефлексами. Рефлексы-то, как цепные псы, всегда рады услышать команду «фас!». А вот то, что отдает команды…
Нет. Нужно сказать себе твердо: «Нет!»
Возвратиться к остальным ушельцам. В общий барак. Вместе со всеми сдавать анализы и позволять докторам и биологам копаться в своих органах. Бог даст, внутри него не найдут Грибницы. Тогда можно будет получить какую-никакую отдельную комнатку (с буферной планеты-то все равно не скоро выпустят), заняться овощеводством, если позволит климат или если на Восьмой есть гидропоника. На День работника Дальнего Космоса выступать перед молодежью в клубе; хвастать, хвастать, хвастать… Кичиться своим уродством. Как здорово, что больше таких, как он, не производят! Новое поколение штурмовых колонизаторов и десантников с минимальным коэффициентом изменений будет иметь все шансы адаптироваться к нормальной жизни, когда придет время отправиться на покой.
Он не сможет вернуть Землю для себя, как советовал полковник. Нет для него там места. Совсем недавно он прибыл туда с мыслью остаться; но Земля отторгла его, словно инородное тело.
Раздался стук. Дверь отъехала в сторону. Раскин обернулся и увидел старого знакомого — краснокожего блондина.
— Как вам наша комната отдыха? — поинтересовался молодой человек. Раскин отметил, что блондин забыл про панибратское «ты». — Здесь, — он обвел помещение рукой, — нужно будет много чего с делать, например заполнить бар бутылками, но в целом вполне по-домашнему. Как вы считаете?
— Вы пришли рано, — неожиданно для самого себя ответил Раскин, — мне еще нужно время, я не успел принять решение.
Блондин кивнул и вполголоса проговорил:
— Полковник вас ждет. Извините, конечно, но идти придется.
Раскин вздохнул и наклонился за ботинками.
Молодой десантник, вопреки ожиданиям, повел его не в комнату для допросов. Они довольно долго блуждали по коридорам. Сквозь запертые двери с обеих сторон слышались голоса ушельцев. Испанский язык, английский, румынский… Смех, крики ссоры, плач и даже веселые песни… Такая себе Земля в разрезе. Человеческие страсти в ассортименте.
За очередной дверью оказалась кабина лифта. Блондин прикоснулся к голографической панели, и кабина двинулась вверх.
— Зачем это? — удивился Раскин, когда блондин прикрепил к его нагрудному карману пластиковый бейдж.
— Наша клубная карта.
Раскин повернул бейдж к себе.
«Федор Раскин, — прочитал он, — эксперт».
Эксперт?!
— Куда мы направляемся?
— На верхний уровень. Меня, кстати, зовут Пол Картер. Я родом из Великобритании.
Они обменялись рукопожатием.
— Я не знаю, в области чего я могу быть экспертом… — начал было Раскин, но Картер не стал его слушать: лифт остановился, нужно было идти дальше.
А дальше они попали в просторный холл. В отличие от всех остальных помещений, которые доводилось видеть Раскину на Восьмой, холл был полностью завершенным. Каблуки застучали по бирюзовой мраморной плитке пола; справа и слева светили сиреневым цветом стройные параллелепипеды строгих колонн; бросалась в глаза зелень карликовых пальм — такая неуместная в контексте технократического дизайнерского решения. Раскин посмотрел вверх и раскрыл рот от удивления. Сквозь прозрачный свод он увидел нависающую над ними черную металлическую конструкцию. Узкие окна-щели, рифленые бронированные плиты, подсвеченные голубыми огнями мачты антенн, застывшие параболы локаторов.
Это же командная рубка десантного корабля! — догадался Раскин.
Значит, верхние уровни Восьмой представляют собой посадочно-стартовый комплекс. Смелое конструкторское решение. Но интереснее было то, что над антеннами корабля клубилось нечто серо-зеленое, наводящее мысли о ведьмовском котле и о смерти от ботулизма. Атмосфера газового гиганта. Так так! Значит, буферная планета, по сути, является луной. Раскин хмыкнул: еще со времен освоения Солнечной системы спутники планет-гигантов вызывали интерес исследователей. Как оказалось, некоторые из них — но не в Солнечной системе — были пригодны для жизни людей. Например, Бастион был луной. Вот только о естественных спутниках с такой силой тяжести, как на буферной планете, Раскину слышать не приходилось. Это каких же размеров должен быть газовый гигант, чтобы «пасти» столь неподъемный объект? Сверхгигантских? В десять-двадцать раз превышающих размеры Юпитера?
Повсюду сновали люди в штурмовых комбинезонах. Раскин заметил валькирию Скарлетт; она тащила на плече законсервированный скафандр. Женщина тяжело отдувалась и время от времени отрывала одну руку от груза, чтобы стереть со лба испарину. А вот какой-то парнишка, совсем еще юнец, тянул завернутую в целлофан хрупкую мачту непонятного предназначения, как муравей соломинку.
— Федор! — окликнули Раскина. Ушелец обернулся и увидел спешащего к нему полковника Шнайдера. — Нужно поговорить, Федор! — перепончатые пальцы полковника крепко сжали локоть Раскина. — Пойдемте в «курилку»!
— Полковник, я поразмыслил над вашим предложением… — начал было Раскин. «Отказаться от всего, что бы ни предложили! Какие бы блага ни сулили! — стучало в его голове. — Отказаться, пока не поздно! Пока еще не по уши в дерьме!»
— Сейчас-сейчас, Федор! — приговаривал Шнайдер, волоча, словно трактор, упирающегося ушельца. Картер шел следом за ними.
Полковник втянул его в туалет. На крошечной площадке между умывальником и кабинками он вынул позолоченный портсигар. Раскин заметил, что на его крышке выгравирован герб Колониального командования — голубь, несущий в клюве оливковую ветвь на фоне планеты с кольцом. Под гербом бликовала надпись, выполненная готическим шрифтом. Ее Раскин прочесть не успел. Наверняка что-то вроде: «За прилежную службу и личный вклад в освоение Трезубца Посейдона».
Пришлось взять сигарету. Картер также, повинуясь молчаливому приказу командира Восьмой станции, сунул руку в портсигар. Шнайдер щелкнул зажигалкой.
— Условия нашего договора меняются, — выпуская дым, сказал он Раскину.
— Мы еще ни о чем не договорились, — напомнил ему ушелец.
Полковник дернул головой.
— Федор, шутки в сторону. У нас наконец появилась возможность подразнить Грибницу. Загнать ее обратно на ту помойку, откуда она выбралась. Впервые за долгие годы! От вас, Федор, требуется выполнить миссию, и затем вы вольны требовать любое вознаграждение…
Вот оно! Раскин глубоко затянулся, затрещал дымный светлячок на конце сигареты. Как он и предполагал. Просто так уйти на покой ему никто не позволит. Сволочи! Чудовищное существо, жертва программы освоения Дальнего Космоса, последний нелюдь среди человеков, — почему он не может зарыться в какую-нибудь нору и просто дожить свой срок? Потратив столько лет на работу во внеземелье, он перевыполнил свои обязанности перед человечеством. Но они, выдающие себя за представителей того самого человечества, продолжают преследовать его и на Земле, и в космосе. Пытаются сделать должником его — его! — пожертвовавшего свою человеческую сущность ради будущего людей; пытаются зажать в тиски неких высоких целей; и не дай боже, он решится снять с себя ошейник раба!
Конечно, как и любой другой человек, у которого мозги еще не поросли Грибницей, он ненавидит инопланетную тварь, что без войны завоевала его планету. Конечно, дернуть тигра за хвост — соблазнительно, особенно если вас разделяет решетка. А если для этого требуется войти в клетку?.. Да, он пошел бы в клетку, зная, что этот рывок поможет кому-то стащить со зверя шкуру. Но… бред! Грибница — идеальный паразит, и если она уже распустила петли гифов, то избавиться от нее нет возможности. Разве что разнести на кварки к чертям собачьим вместе с планетой!
Было немного обидно, что полковник Шнайдер, далеко не мальчишка и толковый на вид мужик, собрался охотиться на химеру. И, более того, в качестве охотничьей собачки намерен использовать его, Раскина.
— Любое вознаграждение, Федор! — повторил громким шепотом полковник.
— Какая еще миссия? — раздражаясь все больше и больше, спросил Раскин.
— Нужно «снять» информацию со скаутского корабля. Он совершил «аварийную» на Забвении.
— На Забвении?! — Раскин швырнул сигарету в белоснежную раковину. — Да идите вы к чертям, полковник! — он рванулся к дверям. — Переговоры закончены! Отведите меня к остальным! Сейчас же!
Шнайдер выругался. Его дополнительные веки налились непроглядной тьмой; он расстегнул воротник, открыв трепещущие на шее розовые жаберные щели.
— Стой, Федор! Стой! — проговорил он хрипло. Было очевидно, что полковник занят борьбой с собственными рефлексами, которые расценили поведение Раскина как агрессию и запустили механизм метаморфозы. — Стой, погоди, дай договорить… Ты видишь, мне тяжело? — он закашлялся.
Раскин мрачно поглядел на Картера — бравый десантник преградил собой дверной проем и, очевидно, был намерен не выпускать ушельца, пока его командир не закончит говорить.
— Только ты… имеешь относительно высокие шансы… выжить на Забвении… — Полковник открыл кран, в раковину с шипением хлынула тугая струя. Он принялся часто, пригоршня за пригоршней, зачерпывать пенистую жидкость и брызгать ею себе в лицо, на шею, на грудь. Словно полоумный. Словно животное. Глядя на муки полковника, Раскин вспомнил, как тяжело и болезненно было блокировать собственную метаморфозу, которая началась по вине темнокожего кубинца Рикардо на далекой планете Земля…
Кто-то попытался войти в туалет. Картер резко обернулся, бросил через плечо короткую фразу, и их снова оставили в покое.
— Полковник! Никто не имеет высоких шансов выжить на Забвении! — Раскин уже взял себя в руки и попытался воззвать к здравому смыслу.
— Я говорю: «относительно высокие», — полковнику стало легче, он застегнул воротник, спрятав жабры. — Выше, чем у вас, — он снова перешел на «вы», — нет шансов ни у кого. Ни у одного десантника, ни у одного колонизатора.
— Что вы знаете о Забвении, полковник?
— Я знаю о нем достаточно. — Шнайдер снова раскрыл портсигар. — Я знаю, что это гиблое место… одна из самых страшных планет в Большом Космосе. Еще я знаю, что вы проходили на ней… полевые тесты.
Раскин вскинул подбородок.
— Я вижу, вы не поленились собрать обо мне все сведения.
— Я ведь вам говорил: информация о штурмовых колонизаторах не является самой секретной. Я также знаю, что вас оснастили форсированным метаболизмом специально, чтобы вы могли работать на Забвении. Но проект свернули, а вот отнять сверхнавык уже не смогли. Я знаю, что впоследствии он вас не раз выручал.
— Проект свернули, потому что только во время полевых тестов погибло две трети моей группы, — сказал Раскин. — Дайте мне сигаретку…
— Пожалуйста… — вновь щелкнула зажигалка. — Но вы смогли там продержаться какое-то время. Вполне вероятно, что у вас получится еще раз…
— Полковник, — Раскин закашлялся дымом, вытер с губ капельки слюны, — полковник, вы отдаете себе отчет, что посылаете меня на смерть?
Шнайдер вздохнул.
— Не ожидал, что услышу это от вас, Федор. Вам ли бояться смерти… или чего-либо еще?
— Полковник, я отказываюсь, — как можно весомее произнес Раскин; сорвал с груди бейдж, швырнул его под ноги. — Мне не нужно никакое вознаграждение, оставьте меня в покое! Я не стану сотрудничать с вами!
Конрад Шнайдер молча затянулся и выдохнул целую тучу сизого дыма. Картер бросал быстрые взгляды то на одного, то на второго и почесывал бесцветную бровь. Свой пост у дверей он не оставлял.
— Хорошо, Федор, — сказал наконец полковник. — Ладно. Я еще раз говорю, у нас гестаповщина не практикуется. Не хотите — как знаете. Возвращайтесь к остальным. На Забвение высадится Картер и его подразделение…
Картер деловито кивнул. В глазах — ни сомнения, ни страха. Мол, приказ есть приказ. Интересно, слышал ли он название этой планеты до сегодняшнего дня? Раскин поглядел в бесстрастное, обожженное чужим солнцем лицо десантника и рассвирепел еще больше. Сплюнул прямо на пол:
— Вы что, совсем рехнулись?! Какой у них коэффициент? — Раскин метнул взгляд в сторону Картера. — Два с половиной? Три? Минимум имплантатов и расширенные возможности нервной системы? Не вернутся они с Забвения, только зря людей погубите!
— Я знаю! — спокойно ответил Шнайдер. — Не выйдет у Картера — пойдет следующая группа. Затем следующая. И так далее. В конце концов, пойду я — людей у нас здесь не так уж и много. Да, Федор, пойду я. Много народа погибнет, но кому-то все-таки удастся выполнить задание. Просто, исходя из теории вероятности, один из ста человек выдержит…
— Идиотство! — прошипел Раскин.
— Идиотство — тратить время на пререкания в туалете, когда счет идет на секунды и корабль уже давно готов лететь к Забвению! — отрезал полковник. — Вы думаете, почему я веду с вами этот бесполезный разговор здесь, а не в своем кабинете? («А не в камере для допросов», — мелькнуло в голове у Раскина.) Отсюда до шлюзов — десять шагов…
— Удачи вам, полковник! — язвительно пожелал Раскин.
Конрад Шнайдер затушил сигарету под струей поды и уронил обугленный фильтр в раковину, рядом с покусанным «бычком» Раскина. Картер поспешно освободил дверной проем.
Они вышли в холл. Сквозь прозрачный свод все так же светила газовая планета — словно лампа через пыльный зеленый абажур; по-прежнему деловито суетились люди в штурмовых комбинезонах. Теперь для Раскина это броуновское движение приобрело смысл — бойцы Восьмой готовились к рейду. С корабля поспешно, через основные и вспомогательные шлюзы снимали «мирные» грузы и брали на борт оборудование, которое, по их мнению, поможет выжить на Забвении. Наивные… Ни один, даже самый сверхточный нейтринный детектор не предупредит их о беде. Будут отмалчиваться радары; датчики альфа-, бета- и гамма-излучения выдадут на дисплеи данные, обычные для открытого космоса. Не помогут ни напичканные компьютерной начинкой и оружием экзоскелеты, ни совершенные системы жизнеобеспечения. Потому что Забвение — это не просто место, куда путь человеку заказан, это — надругательство над мирозданием. Тогда, почти двадцать лет назад, Колониальное командование вовремя прервало программу исследований аномального объекта. Погибло не так уж и много людей. Да, не так уж и много — по сравнению с тем, сколько могло бы полечь в той чертовой дыре. Тогда они удирали, поджав хвосты, прочь от тусклого красного солнца и его единственной планеты, оставив тела погибших среди камней и песка в безжизненной пустыне без надежды на погребение.
Шнайдер, не говоря ни слова, растворился в толпе.
— Полковник! — окликнул его Раскин, но командира Восьмой станции уже и след простыл. Ушелец чертыхнулся и вклинился в человеческий поток. — Конрад! — вновь выкрикнул он в спину худощавой фигуре; на него глядели, удивленно поднимая брови, молодые мужчины и женщины. Это они станут штурмовать планету, с которой нет возврата, без сомнений, ведомые желанием добыть то, что даст человечеству надежду одолеть Треугольник. Это они усеют своими телами пыльные лощины и каменистые сопки.
— Федор!
Он почувствовал, что кто-то положил руку на плечо. Обернулся: рядом оказались Картер и Скарлетт. Они смотрели на ушельца, пытаясь угадать: решится он или нет? Он решился:
— Картер, передайте полковнику, — я отправлюсь с вами на Забвение! — на одном дыхании произнес он. И добавил: — Я уже не мальчик за кем-то гоняться…
Картер коротко кивнул и поспешил за командиром. Раскин поглядел на Скарлетт. Валькирия ответила на его взгляд мальчишеской улыбкой.

 

Взлетали жестко. Перегрузки достигли семи «же», но никто не пикнул. Они не были неженками. Вся гравитроника корабля работала на отрыв от планеты и выход на орбиту; обеспечивать экипаж и пассажиров комфортом — компенсировать перегрузки — возможности не представлялось. Лишь когда они пронзили небо буферной планеты и оставили самые высокие облака за кормовыми дюзами, включилась система поглощения дополнительного ускорения. Маневры перестали ощущаться. Лишь движение звезд за бронестеклом узких, похожих на бойницы иллюминаторов напоминало о том, что корабль перемещается в пространстве. Желающие смогли открепиться от кресел и заняться своими делами.
Раскин поспешил к иллюминатору. Серо-белый шар буферной планеты неспешно проворачивался, без стеснения выставляя напоказ свои полушария. Но смотреть особенно было не на что. Ни океанов, ни рек. Рельеф без гор и ущелий. Бесплодная поверхность, великая равнина, похороненная под километровым слоем водяного льда. Вдоль южного тропика протянулась черная полоса — то вырывались из-под ледникового панциря вулканические газы, обозначая стык тектонических плит. В северном полушарии сквозь накидку из перистых облаков просматривались редкие цирки метеоритных кратеров. Возле них лед был более светлым, чем на нетронутых равнинах. От некоторых кратеров в разные стороны по поверхности планеты расходились тусклые серебристые лучи — по-видимому, это были «дорожки», состоящие из мелкораздробленного вещества, когда-то выброшенного взрывом, теперь же — навсегда вмерзшего в ледник.
Десантный корабль покинул низкую орбиту. Раскин увидел, как в ископаемых льдах блеснули всполохи света — это отразился плазменный выброс из дюз маршевых двигателей. Примерно над Южным полюсом они нагнали гиперпространственный модуль. Сложный комплекс, раз в пять превышающий размеры десантного корабля, дрейфовал в пространстве, подмигивая бортовыми огнями и оглашая окрестности сигналами радиомаяка. Эта беспилотная рабочая лошадка сначала потащит их прочь от буферной планеты и цепкого притяжения газового гиганта, а затем сломает пространство и вынырнет вместе с десантным кораблем уже у другой звезды.
В командной рубке на мониторе астрогаторского компьютера траектории двух кораблей совместились в одну линию. «Десантник» состыковался с приемным узлом, расположенным между черными конусами маршевых двигателей модуля. Два корабля стали единым целым. Управление модулем перешло в руки астрогаторов «десантника».
Через несколько минут (после положенной диагностики модуля, понял Раскин) гигантские дюзы лизнули пламенем космос. Диск буферной планеты поплыл вдаль.
Кроме генератора, формирующего на пути корабля «черную дыру» гиперперехода, модуль был оснащен прекрасной гравитроникой. Сейчас десантный корабль шел с ускорением, во много раз превышающим то, что ему понадобилось для отрыва от планеты; тем не менее не ощущалось ни намека на перегрузку.
Раскин продолжал свои наблюдения. Буферная планета исчезла из поля зрения. Теперь в иллюминаторе господствовал газовый гигант — звездный бастард, не сложившееся светило. Умопомрачительные ветры загоняли в вечном беге облака ядовитого газа; закручивались в пенные спирали циклоны, способные поглотить десятки таких планет, как Земля; вдоль линии экватора сверкали грозы. Словно жемчужины из разорвавшегося ожерелья, вокруг грязно-зеленого кипящего исполина разметались сияющие луны.
Свет ударил по глазам с такой силой, что Раскину пришлось отпрянуть от стекла. Через миг иллюминатор потемнел, но на шокированной сетчатке все еще плясали разноцветные пятна. Из-за тела газового гиганта показалась звезда — белая, яростная, разящая своим светом, словно рапирой. С этого расстояния ее диск был вполовину меньше, чем у Солнца, видимого с Земли. Раскин улыбнулся старому знакомцу:
— Сириус… а я и не догадывался, что у тебя, кроме Хамунаптры, есть еще планеты, пригодные для людей.
Они до сих пор мерили космос своими мерками. Типичная человеческая черта — ко всему лепить ярлыки, а стереотипы называть аксиомами. В Солнечной системе благоприятные условия для жизни сложились лишь на одной планете (ну, на двух, если считать нуждающийся в небольшом «разогреве» Марс). Принято было полагать, что это правило действует и в других звездных системах.
Но нет. Сириус — массивная, яркая звезда. В его системе восемнадцать планет. Зона жизни — так называется условная область, в которой вода может находиться в жидком состоянии, — обширна, как нигде. Но, как нигде, и сурова. Орбиты планет Сириуса сильно эксцентричны, в периастре и афелии они подходят к границам зоны жизни, а то и выходят за них — сказываются гравитационные возмущения, виновник которых — второй компонент звезды, белый карлик по прозвищу Щенок. Поэтому людям удалось колонизировать лишь один безлунный мир, впоследствии названый Хамунаптрой.
Раскин прищурил глаза, посмотрел на звезду сквозь ресницы. Щенка видно не было. Вырожденную звезду вообще трудно разглядеть на фоне своей сияющей сестры, к тому же она могла находиться и по другую сторону Сириуса А.
— Любуетесь? Улыбаетесь?
Это был Конрад Шнайдер. После перегрузок его лицо все еще сохраняло помятый вид; Раскин с неожиданным отвращением заметил, что у полковника пульсируют глаза. Он устыдился этого чувства, — кому бы говорить о брезгливости? — но ничего с собой поделать не смог. Чтобы Шнайдер ничего не заподозрил, поспешно отвернулся к иллюминатору.
— Сириус. До Солнца рукой подать. Это — почти что дома… — пробормотал он.
Полковник кивнул.
— Пора бы поговорить о деле.
— О деле… — протянул Раскин. — Если о деле, то мне нужна «скорлупка» Х-100…
— Я знаю размеры. Я же говорил, что скачал ваши тактико-технические характеристики. Скафандр приготовили еще вчера.
«Вчера? Интересно, по какому времени?» — подумал Раскин.
— Вы были настолько уверены, что я полечу?
— Федор, в русском языке очень интересная фразеология. Если я скажу, что рыбак рыбака… и так далее, — вы перестанете мучиться сомнениями?
Ушелец не ответил.
— Федор, эксперту не подобает любоваться звездами через «щель» из кубрика. Пойдемте, я вас кое с кем познакомлю.
Случаи, когда ему приходилось бывать в командной рубке космического корабля, Раскин мог пересчитать по пальцам на одной руке. А пальцев у него было столько, сколько и у обычного человека. Раскин всегда испытывал внутренний трепет, общаясь с пилотами и астрогаторами. Ведь все трюки, которыми обладал он, были лишь результатом работы хирургов и генетиков. А эти парни и девушки уверенно вели громады кораблей через лед и пламя космоса, оставаясь самими собой. Пилотов не модифицировали — они были слишком ценными, чтобы их подвергать каким-либо экспериментам. Они были талантливыми от рождения, а затем уже — великолепно обученными.
Раскин пожал руку командиру корабля, — седовласому русскому, — капитану второго ранга Алексею Козловскому. В ответ на просьбу полковника Шнайдера капитан позволил им остаться на мостике, указав на два свободных кресла у резервного пульта.
— Я о вас слышал, — сказал он Раскину. — Ваше прозвище — Ти-Рекс, или я что-то путаю?
Ти-Рекс — королевский ящер, Федор Раскин — мутант из мутантов. Это прозвище прилипло к нему сразу после бойни в Центре генетических модификаций на Александрии. Кто-то в госпитале — на койках оказалась вся его команда — сказал: мол, Раскин располосовал «зомбака» словно тираннозавр — когтями. С тех пор к нему и приклеилось: Ти-Рекс, Федя Ти-Рекс… Уже позже они выяснили, что оружие тираннозавра — это челюсти, а когтями действовали другие ящеры, размерами поменьше. Но решили, что менять прозвище поздно и не актуально.
Все одно к одному.
Раскин потер лысину. Стоило потревожить пласт прошлого, как он, срываясь, влечет за собой остальные пласты, и так рождается лавина.
— Вы правы, так называли меня… давным-давно.
— А знаете, как вас прозвали сейчас? — усмехнулся в усы Козловский.
Вот это да! Не успел он стряхнуть с себя нафталин, как ему уже присвоили прозвище! В Колониальном командовании — народ быстрый.
— Нет. Как?
— Ушелец.
Раскин хмыкнул.
— Да я и сам себя так постоянно называю…
Капитан присоединился к остальным астрогаторам — корабль начинал маневрировать; в ближайшие минуты предстояло обогнуть протяженные радиационные пояса газового гиганта. На панорамном экране, куда выводились данные с носовых сенсоров гипермодуля, Раскин видел лишь черноту, сдобренную звездной россыпью. Скоро они отойдут от массы — планеты и ее лун — на достаточное расстояние и смогут активировать модуль: сомнут пространство, а затем прогрызут дыру между его складками.
— Черт возьми, Шнайдер! Почему Забвение? Почему не какая-то другая планета? — спросил Раскин.
Полковник пожал плечами:
— Не могу знать. Я бы и сам предпочел иной объект. Пусть покрытый замерзшим метаном, пусть залитый расплавленным свинцом. Но выбирать не приходится. В конце концов, «скаут» вообще мог упасть внутрь звезды или газовой планеты.
— Что такого важного в этом «скауте»?
Полковник прищурился:
— Ага, вопрос «номер один»! Здесь мне полагается юлить, отвечать вопросом на вопрос, ссылаться на секретность…
— Я вижу, вы умеете юлить.
Шнайдер осекся.
— Верно, черт возьми. Сигарету бы… Ладно. Я не собираюсь держать вас в неведении. Наше ведомство отправило пять скаутских кораблей, больше у нас не было, в неисследованный космос. Их задачей было обнаружение планет Треугольника. Да, Федор, мы надеялись найти Сердцевину и выслать к ней пару атомных бомб на гиперприводе. Как бы варварски то ни звучало. На данный момент на базу вернулись два «скаута». Один из них отыскал планету ххта у Арктура — еще тот гадюшник, оказывается, — второй вернулся с пустыми руками. Еще один вынырнул у 61-й Лебедя, отправил по гиперсвязи сигнал бедствия и совершил «аварийную» на Забвении — больше там садиться не на что. Этот «скаут» исследовал приоритетный сектор — систему Кастора в сорока пяти световых годах от Солнца. Наши ученые давно предполагали, что окрестности звезды, состоящей из шести компонентов, — наиболее вероятное место зарождения того, что теперь называют Грибницей и Всеобщностью. Если наша догадка верна и мы сможем «снять» координаты Сердцевины, то Грибница у нас окажется вот где! — Шнайдер сжал пальцы в кулак.
Раскин неплохо знал историю космической экспансии землян после изобретения гиперперехода. С первых лет, когда у всех кружилась голова от появившихся возможностей, муссировалась идея полета к Кастору как к одному из самых любопытных астрономических объектов в солнечных окрестностях. Посмотреть на мир шести звезд изнутри — чем не мечта для ученого, который в течение долгих лет занимался теоретическими изысканиями, а теперь получил шанс отправиться к любым планетам и звездам на выбор? Для гиперперехода все расстояния равнялись нулю. Можно было с равным успехом отправиться и к Плутону, и в галактику М 31, более известную под названием Туманность Андромеды, — все зависело от мощности, которую были способны выработать реакторы модуля.
Кастор: две пары звезд обращаются возле общего центра масс; еще одна пара движется по орбите вокруг них. Удивительный мир. Галактика в галактике. Есть ли в такой солнечной системе планеты? Как выглядит небо, которое красят в разные цвета шесть светил? Какая жизнь могла возникнуть под гнетом шести гравитационных центров? Под жгучим дыханием шести солнечных ветров?
Но у Кастора так никто и не побывал. Пробное зондирование пространства на расстояние тридцати-сорока световых лет от Солнца привело людей к встрече с цивилизацией ххта. Затем — с цивилизацией кухаракуту. Оказалось, что в дальнем внеземелье живут и ведут активную деятельность две технологически развитые чужие расы. И хотя после первого контакта их отношение к людям стало подчеркнуто нейтральным (как, впрочем, и друг к другу), земляне поспешили убраться откуда пришли.
С тех пор освоение космоса вели последовательно. Корабли отправились сначала к Альфе Центавра, затем к таким похожим на Солнце Тау Кита и Эпсилону Эридана. А Землю теперь окружало впечатляющее кольцо из боевых станций и крейсеров, будто ххта и кухаракуту что-либо понимали в «звездных войнах» и могли испугаться этого парада космической техники, часть из которой, по правде говоря, была простыми муляжами…
— Полковник! «Скаут» побывал у самого черта на куличках, и с ним могло произойти все, что угодно! — с нарастающим раздражением проговорил Раскин. — Вы ведь сами понимаете, прыжок на сорок пять световых лет — это не шутка! В конце концов, у «скаута» могла просто закончиться энергия, он ведь не от батареек работает.
— Тише! — шикнул Шнайдер и покосился на затылки астрогаторов. — Мы все-таки склонны предполагать, что планеты Треугольника находятся именно в системе Кастора…
— Мы склонны… мы считаем… мы собираемся… Как вижу, вы — управленец со стажем, полковник?
— Мы — это потому, что я выражаю не только свою точку зрения, Федор! Вы спрашиваете, что думаю я? Отвечаю: они привезли с собой нечто! Нечто невероятное! Нечто абсолютной важности! — Шнайдер перевел дыхание. Успокоился и продолжил: — Все же назовем улов «скаута» — информацией, чтобы не плодить голословные теории. Они решили укрыть свою находку: спрятали в самый надежный сейф, который только можно найти в пространстве людей. Они сели на Забвении, Федор! Хотя прекрасно знали, — прекрасно, — что у них гораздо больше шансов остаться в живых, дрейфуя в открытом космосе, нежели находясь на этой планете. Даже если их корабль был поврежден или остался без энергии! Сколько, по-вашему, они могли продержаться на Забвении? Пять минут? Десять?
— Никто не может остаться в живых на этой планете… — пробормотал Раскин.
— Вот именно! Ни люди, ни Обигуровские споры, ни Грибница! Забвение — это сейф. Запретная зона для живых созданий, да и для роботов тоже. Существует невероятно малое исключение из общего правила: открыть этот сейф был способен кто-то из людей вашей старой группы, Федор. Но до сего дня дожили лишь вы.
— Полковник, вы полагаете, то, что находится на «скауте», пойдет нам впрок? Может, его команда обнаружила в системе Кастора, ну, к примеру, личинки паразита, по сравнению с которым Грибница — детский лепет? Какой-нибудь Лишайник? Или Космо-Эхинококк? И поэтому посадили корабль на Забвении, ведь из той дыры нет возврата…
— Нет, Федор, — отрезал Шнайдер. — Если, не дай бог, они подхватили какую-нибудь ксенобиологическую заразу, как вы говорите — личинки или лишайники, то попросту разбили бы корабль о планету, а не стали сажать его… Да и инструкции у команд «скаутов» очень жесткие на этот счет. Вы сами понимаете, на «скаутах» кто угодно не работает. Они бы не вернулись в пространство людей с таким грузом. Исключено.
Раскин с сомнением покачал головой: человек есть человек. Через какую бы муштру ни проходил, каким бы ветхозаветно-строгим инструкциям ни подчинялся, а собственная шкура всегда дороже, и, если запахнет жареным, будешь спасать ее в обход всем директивам и предписаниям. Не ему ли, Ти-Рексу Большого Космоса, знать об этом?
Шнайдер продолжал:
— По-моему, последовательность событий была следующая: «скаут» успешно завершает свою миссию, и на его борту — важнейшая стратегическая информация. Команда готовится совершить прыжок из системы Кастора в пространство людей. Корабль либо действительно поврежден, либо в его реакторах недостаточно энергии, чтобы допрыгнуть до нашей базы в системе Сириуса или до укрепленных районов в системе Эпсилона Эридана. Куда направить «скаут»? К зараженной Земле? К насквозь прогнившей Аркадии? К крошечным колониям в системах красных карликов, куда скорее доберутся корабли спор или «зомбаков» Грибницы, чем мы? Нет, Федор! Капитан Элдридж умен. И «скаут» прыгает прямиком к 61-й Лебедя, потому что…
— А командира «скаута» зовут Элдридж? — переспросил Раскин. «Элдридж, Элдридж… Откуда мне знакомо это имя?» Он взялся за голову.
— Да, — удивился вопросу Шнайдер, — Вероника Элдридж. Один из наших наиболее продуктивных специалистов. Вы ее знаете?
Раскин отвернулся от собеседника.
Казалось, что в рубке никому нет дела до их беседы на повышенных тонах. Козловский помешивал ложечкой кофе, просматривая на мониторе цветастые диаграммы с данными по выработке энергии реактором модуля. Негромко переговаривались астрогаторы — подходил к концу расчет прыжка к Забвению. Рисунок звезд на обзорном экране не менялся; «десантник» мчал вперед, приближаясь к расчетной точке.

 

«— Шестой, отвечай! Шестой, Раскин, твою мать, парень, отвечай!
Тогда он еще не был Ти-Рексом. Поджарый юноша, спортивный и уверенный в своих силах. Раскин не читал книжек, предпочитая им мужские журналы; он любил калорийную пищу, футбольные голограмм-шоу и, конечно же, — женщин. Но их у него было мало. В глубине души он понимал, что в будущем его отношения со слабым полом едва ли станут более теплыми, но… на том ведь жизнь не заканчивается, верно? Тем более когда в этой жизни есть цель. Когда осознаешь что все девочки, девушки, женщины — не более, чем приютный довесок к великому приключению под именем „бытие“.
Он безжалостно уничтожал курчавую поросль на голове, потому что так на крепком костистом черепе удобней сидел шлем колонизатора. Он настоял, чтобы в его конечности был имплантирован боевой комплект, разработанный для десантников. Он был хищником большого Космоса и тешил свое самолюбие, пиная булыжники на планетах, удаленных от Земли на расстояние световых лет.
Он толкал фронтир, заставляя его двигаться вперед и только вперед, без задержек и остановок.
Теперь он лежал лицом вниз. Плашмя на гладкой черной плите застывшей лавы, жалкий и беспомощный, словно раздавленная тяжелым сапогом лягушка. Гневный голос в наушниках требовал, взывал, вопил, обзывал его сопливым ублюдком и сукиным сыном…
Он был закован в тяжелый роботизированный скафандр, словно средневековый рыцарь в доспехи. Дул ветер, поигрывая невысокими смерчами из мельчайшей серой пыли; стегал каменной крошкой по пузырю гермошлема, по плечам, по блоку жизнеобеспечения, что могильной плитой лежал на его спине. Над горизонтом в вечном рассвете распустило веер багровых протуберанцев неподвижное солнце — 61-я Лебедя.
Он лежал, ничего не видя и не слыша. Рот быстро наполнялся кровью, и не было сил выплюнуть ее. Он сильно обделался, и хваленая санитарная подсистема скафандра не помогла ему в этой беде.
— Первый, Второй, — проверьте, что с Раскиным! — вдруг сказал голос в наушниках. — Если то, что и с остальными, — оставляйте и отступайте к точке Чарли.
Оставляйте? Оставляйте?! Почему?! Точка Чарли — оттуда их планировали эвакуировать, если что-то пойдет не так. Это была первая ясная мысль в его голове; белесое марево беспамятства перед глазами принялось нехотя таять, словно туман под дуновением теплого ветра.
Он не позволит им эвакуироваться без него!
Дьявол, почему так паршиво? — это была вторая мысль. — Неужели подвела экранировка скафандра?
Что могло стать с остальными? Ведь их в группе шло девятеро!
Он харкнул кровью на внутреннюю поверхность шлема. Разлепил залитые потом глаза. Глухо застонал.
В наушниках тут же отозвались:
— Шестой… жив? Отвечать, Шестой!
Если не сработала экранировка скафандра, значит, ему пришлось держать свой организм в режиме форсированного метаболизма — это был запасной вариант на случай, если эксперимент пойдет наперекосяк. Иначе, как бы он оставался в живых? Но как долго сверхнавык был активным? Пять минут? Больше? Какой ущерб нанесен организму?
Он должен восстановить нормальный процесс синтеза белков, для этого необходимо пополнить запас аминокислот. Раскин дотянулся полопавшимися губами до трубки и потянул кисло-сладкий бульончик. Так-так. Теперь удержать его в себе… Хорошо. Подзаправился… Скоро станет легче.
В голове рождалась лавина. Последующее цеплялось за предыдущее; и когда ком мыслей набрал критическую массу, Раскин понял, что должен заставить себя действовать. Он обязан подать знак, что еще жив. Иначе его оставят без зазрения совести на этой проклятой людьми и богом планете.
В подтверждение своим страхам он услышал другой голос. Говорил, кажется, Первый. Сказать точно было невозможно — голос был едва различим на фоне статики.
— Капитан! Четвертый жив, но в шоке.
— Отлично. Берите его и отступайте к точке Чарли. Шевелитесь, парни! — ответили Первому.
То, что Четвертый жив, — это хорошо. Но как насчет его, Шестого? Кто поможет эвакуироваться ему?
Он отчаянно завозился, ворочаясь в скорлупе скафандра, словно бабочка, стремящаяся покинуть куколку. Здесь сила тяжести была в два раза меньше, чем на Земле. Только благодаря этому Раскину удалось приподняться, подтянуть под себя ноги и, в конце концов, занять сидячее положение. В глазах снова помутилось, и он едва не рухнул. Но его поддержали — наплечник скрипнул, сжатый металлом чужой перчатки. С трудом разлепил глаза: перед ним возвышался человек в точно таком же, как у него, скафандре. Чуть дальше стояли еще двое. Вернее, стоял один, а второй висел у него на спине. Скафандры с ног до головы были покрыты серой пылью и почему-то копотью. А им говорили, что в здешней атмосфере горение невозможно…
Тот, что держал Раскина за плечо, наклонился. Забрала шлемов, соприкоснувшись, звякнули, как две полные пивные кружки.
— Шестой, поднимайся! Уносим отсюда ноги!
„Элдридж!“ — узнал товарища Раскин сквозь испачканное кровью забрало. Узнал и попытался улыбнуться. Его не бросили! Теперь вместе они доберутся до гребаной точки Чарли — это недалеко, только одолеть сопку, — за ними примчит „перо“, и они окажутся на орбите в трехстах километрах над этим застывшим лавовым озером.
Затем вдруг стало тихо — исчез треск статики в наушниках, будто кто-то отсек шум лезвием. Хватка Элдриджа ослабела. Американец отступил и почему-то уставился в небо. Что он собрался делать? Молиться? Проклинать тех, кто сейчас наблюдает за их гибелью с „мостика“ десантного корабля?
Раскин сглотнул. Он прекрасно знал, что означает эта внезапная мертвая тишина.
Сейчас их накроет то, что они называют „смещением“. Другие же — „полем спонтанного действия“. Но Раскину в тот момент было безразлично, — смещение настигнет их или поле… Первую „волну“ выдержали лишь четверо из девяти человек, специально „заточенных“ на противостояние этому явлению. Сам он едва не расстался с жизнью. А вторую не пережить никому, он не ребенок, все прекрасно понимает и не тешит себя излишними иллюзиями. Но он не может сдаться, он обязан… собрать все силы и…
…вновь зажечь в себе пламя сверхнавыка».

 

— Я знал другого Элдриджа, — сказал Раскин.
Шнайдер с пониманием кивнул, но вслух не сказал ни слова.
— И все же, — продолжил Раскин, — меня удивляет, полковник, ваша готовность жертвовать, — черт с ней, с моей шкурой, — но жизнями ваших людей, ведь все эти предположения… лишь предположения, и ничего больше.
— Федор, — Шнайдер хитро улыбнулся, — когда мы окажемся на орбите Забвения, вы сможете посмотреть на место посадки «скаута» отсюда, сверху, а затем сами решите, стоит ли игра свеч.
Раскин хмыкнул, поджав губы. Ему стало очевидно, что у этого человека с затянутыми черной пленкой глазами в рукавах припрятан не один козырь. С ним нужно было держать ухо востро. Нужно… А, впрочем, он уже вляпался.
— Господа, оставайтесь в ваших креслах! Мы начинаем предпрыжковый отсчет, — объявил Козловский, — ремни можете не пристегивать, но за подлокотники подержитесь: тряхнет сильно.
Зло и коротко рявкнула сирена. Сигнал заметался по узким коридорам «десантника», проникая в каждый отсек, в каждую рубку и шлюз. В стальных недрах гиперпространственного модуля все было готово для сжатия пространства. На счет «один» на какую-то ничтожную наносекунду между ярким Сириусом и догорающей 61-й Лебедя образуется складка — аномалия, которую хирургически точно пронзит игла модуля, несущая на себе десантный корабль.
— Девяносто девять… девяносто восемь… — принялся считать сдержанным мужским голосом бортовой компьютер.
Шнайдер заерзал в кресле, устраиваясь поудобней.
— Ну, Федор, с богом! — сказал он, откинувшись на спинку. — Верьте мне. Я действую исключительно в интересах Земли и человечества. Не сомневайтесь, если подвернется шанс приструнить Грибницу, мы сделаем это вместе. Верьте мне так, как верят мои люди. Потому что я в вас тоже верю. Рыбак рыбака, Федор…
— Я не рыбак, Шнайдер, — оборвал полковника Раскин. — По своим модификациям я ближе к охотникам. Да и Ти-Рексы рыбу не ловили, — он усмехнулся.
— Шестьдесят один… шестьдесят… — продолжал считать компьютер.
Снаружи, на корпусе гиперпространственного модуля и на пилонах десантного корабля, вспыхнули малиново-красные бортовые огни. «Не приближайся, — предупреждало их свечение, — мы уже одной ногой в ином мире». Но никто и не думал приближаться: космос был пуст на многие миллионы километров; они мчались сквозь вакуум в абсолютном одиночестве.
— Двадцать восемь… двадцать семь… — гремело над головами застывших в креслах десантников. Над контейнерами с дорогостоящим оборудованием. Над посадочными шаттлами, укрытыми «домиками» сложенных плоскостей. Над дожидающимися своего череда шеренгами тяжелых скафандров.
— Десять… девять… — металось в холодных необитаемых технических тоннелях модуля.
Астрогаторы отстранились от пультов. Уже никто не в силах был повлиять на процесс гиперперехода, если бы и возникла такая необходимость. Непостижимое течение квантовых процессов подхватило корабль, как соломинку, и потащило вдоль русла галактических магнитных поясов, через пороги невидимых энергий.
— Два… один… Прыжок.
Назад: Глава 2
Дальше: Глава 4