Глава 2
На перевалочном пункте им предстояло застрять надолго.
«Восьмая станция» — так назвалось место, куда выплюнул гиперпереход беженцев с планеты Земля. Портал работал около трех часов. Они появлялись группами по восемь-десять человек. Мужчины и женщины. Дети. Все как один — напуганы и подавлены путешествием через сжатое пространство. Ведь большая часть из них была простыми фермерами, рабочими, которые никогда не покидали не только планеты, но и Острова. А теперь один шаг — и в другом мире.
Не Земля.
Серые бетонные стены и пар изо рта.
Раскин поднялся на носки. Опустился. Поднялся еще раз.
Не Бастион… Слишком большая сила тяжести. Куда же его забросило? На этой планете он даже тяжелее, чем на Земле.
А вот и встречающие: хмурая троица в легких полускафандрах военного образца. Без знаков отличия. С автоматами в руках.
На ушельцев они глядели без тени враждебности. Но и дружелюбием не пылали. Каждой новой группе, что через равные интервалы появлялась на пороге портала, эти люди сообщали одно и то же:
— Сохраняйте спокойствие! Вы находитесь на территории земной колонии. Направление на Бастион перегружено. Сеть порталов «Галаспэйс» не выдержала потока перемещений и отключилась на непродолжительный срок. Мы приняли запрос на аварийную материализацию. Здесь вы будете в безопасности. Как только «Галаспэйс» восстановится, немедленно продолжите путешествие.
И больше ничего.
Гражданские паниковали; нервничали от вида оружия, что пока смотрело дулами в пол. Гражданские ругались, требовали, рыдали…
Их не удивляло, что эти трое свободно говорят по-испански. Но Раскин сразу понял, в чем секрет: им под черепа была вживлена та же «машинка», что и ему. Автоматический переводчик с функцией контроля над речевым центром.
Значит, ушельцы в руках Колониального командования. Только у какой из его многочисленных ветвей? Судя по тому, что встречающие закупорены в военную спецодежду, судя по той легкости, с которой они обращаются с оружием, — это десантники. В отличие от штурмовых колонизаторов, которые были, по-простому, профессиональными первопроходцами и не носили воинских званий, десант использовался для силовых операций на дальних планетах. Десант Колониального командования отличался и от аналогичного рода войск, подчиненного министерству обороны. Это были не только бойцы, но и стражи порядка, первопроходцы и даже чуть-чуть ученые. Все как один — подлежали обязательной модификации.
Ушельцев повели по пустым коридорам прочь от дышащего озоном гиперпортала. Раскин шел, внимательно глядя по сторонам. Но смотреть было не на что. Ноздреватый, чуть сырой бетон на стенах. Точно такой же под ногами. Над головой — монолитная плита. Слева вдоль потолка вьется черный кабель. Светят белым светом лампы. Холодно…
Внепогодник Раскина встопорщился и перешел в режим «зимы». Кубинцы, переругиваясь, на ходу вытягивали из скарба теплые вещи; одевались сами, одевали детей. Им можно было посочувствовать: попали в такой холодильник после теплой осенней ночи. Впрочем, легче будет привыкать к климату Бастиона. Не на тропический курорт собрались.
Раскин коснулся стены. Странно, что для строительства этого комплекса не использовался металл. Значит, условия на планете были не так уж плохи. По крайней мере, в атмосфере отсутствовали токсичные газы, для которых просочиться через бетон не проблема, а вопрос времени. Либо комплекс находился глубоко под землей, в скальной толще.
Нет, скорее всего, за этими стенами можно дышать. Раскину приходилось видеть, как строятся объекты на планете с атмосферой, состоящей из диоксида серы и соединений хлора и фтора. Одновременно с металлической «коробкой» закладывалась инфраструктура жизнеобеспечивания и, прежде всего, система вентиляции. Здесь же ничего подобного он не видел. Просто какой-то окоп, забетонированный со всех сторон и сверху придавленный плитой. Со сквозняком, свободно гуляющим вдоль стен.
Свет ламп задрожал, стал тусклым; показалось, что вот-вот, и погаснет вовсе… Но через миг он уже горел с прежней силой. Энергоснабжение восстановилось. Гиперпортал явил на свет очередную группу ушельцев.
Тройная Альфа Центавра, четыре звезды Росс, двойная Крюгера, двойные Сириус и Процион — почти во всех системах в радиусе пятнадцати световых лет от Солнца у людей были колонии. А если не колонии — то аванпосты, исследовательские или военные базы.
Раскин догнал сопровождающего. Деликатно постучал костяшками пальцев по титановому налокотнику. Человек в полускафандре сбавил шаг. Раскин с удивлением понял, что это — женщина. Почти двухметрового роста, с узким, острым лицом хищницы. Не красивая, но и не уродливая. Эдакая бронзовокожая валькирия. Конечно же, бритая наголо.
Раскин смутился:
— Кгм… не знаю вашего звания… Но хотел спросить: до Барнарда-1 нас добросило или застряли у звезды Лейтона?
Женщина погладила цевье автомата. Проговорила сквозь зубы:
— Астрограф нашелся? Это Восьмая станция. Восьмая. И больше знать тебе не нужно. Для твоего же блага, ладно?
Раскин кивнул и бросил, якобы без задней мысли:
— Великолепный загар…
— Ага! — прыснула валькирия. — У нас здесь солярий что надо…
— И хромосферные вспышки с энергией… даже боюсь предположить во сколько электронвольт, — добавил он с умным видом.
Валькирия снова сделала каменное лицо. Отвернулась от Раскина и крикнула отстающим:
— Господа ушельцы! Не растягиваемся! Поживее, вы теперь не на матушке-Земле!
Раскин нахмурил лоб. Мысленно представил локальную звездную карту. Итак, что известно на данный момент?
Восьмая станция находится на планете с азотно-кислородной атмосферой, ускорение свободного падения здесь полтора «же» или чуть больше. Энергия солнечного ветра местной звезды на порядок превышает такой же показатель земного светила. Поэтому все обитатели Восьмой должны носить характерный загар. И точно: светловолосый парень, что встречал ушельцев на очередном пересечении коридоров, имел кожу красно-болезненного вида. Видимо, блондин был особо восприимчив к солнечной радиации.
И еще немаловажная деталь — на этой планете вовсю орудуют люди. Причем не первый год. Смонтировать гиперпередатчик — это не допотопный космодром утрамбовать при помощи двух бульдозеров, экскаватора и шагающего строительного комплекса.
Теперь круг поиска существенно сужался.
Если рассуждать логически, когда накрылась сеть Галаспэйса, ушельцы оказались выброшенными через какой-то портал на пути к Бастиону. Точек выхода могло быть две: либо в системе звезды Барнарда, на планете Барнард-1, либо в системе звезды Лейтена, на Черном Марсе. Но Раскину приходилось бывать в том и другом мире. Нет, они не подходили. Восьмая располагалась совсем в другом месте.
Например, по физическим условиям ближе всего были планеты Альфы Центавра, Сириуса или Проциона.
То есть в таком случае Восьмая оказывалась далеко не на векторе Земля — Бастион. А можно сказать, совсем в противоположной стороне.
В отеле для ушельцев он обговаривал с приятелями перспективы контракта с Треугольником. Они спорили, ругались, перекрикивали друг друга… Неужели их «пессимистическое крыло» оказалось право: никто из отправившихся искать счастье на другой планете не доберется до точки прибытия. Рекламные проспекты и увещевания маклеров оказались «липой». Вместо прерий Александрии и тундры Бастиона людей, уступивших свое законное место на планете посланцам Всеобщности, встретят коридоры в спешке строящихся секретных станций. Станций-тюрем. Станций-лагерей.
Дикость? Дикость…
Коридор преградила массивная металлическая дверь — бронированная плита, словно вырезанная из обшивки космического крейсера. Здесь же дежурил еще один военный. Он приветливо кивнул валькирии, забросил автомат за спину и навалился на поручень. Дверь нехотя отъехала вглубь следующего помещения. Потянул теплый ветерок.
Топка открыта, милости просим!
Раскин почувствовал, что сейчас его инстинкты снова начнут брать верх. Внутренняя пружина стала сжиматься. Сейчас-сейчас. Он рванется вперед и выпустит шипы из наручных пазух. Сначала он ударит в бритый затылок занятого дверью. Наверняка убьет. Затем ослепит валькирию, резанув ее по лицу. Выбьет автомат, схватит за плечи; форсирует метаболизм и прыгнет назад, прикрываясь женщиной, на краснокожего блондина, что замыкает их колонну…
— Проходите! Не толпитесь! — прикрикнула на них женщина, не выходя из своей роли воительницы.
Ушельцев ввели в просторный, ярко освещенный зал с высоким потолком. Сюда же вошли валькирия и краснокожий блондин. На полу стояли десятка два простых картонных коробок; всюду валялись обрывки целлофана и оберточной бумаги. У стен потрескивали мощные масляные калориферы. Эту модель обычно использовали в космосе для аварийного обогрева кораблей. В противоположной стене была еще одна укрепленная дверь. Она охранялась так же, как и предыдущая.
Раскин услышал громкий щелчок и обернулся. Оказалось, что путь назад закрыт.
— Мы приносим извинения за возможные неудобства, — начала валькирия. Судя по всему, извиняться для нее было делом непривычным. — Восьмая станция еще не готова к приему такого количества людей…
— Слушайте внимательно! — пришел ей на выручку блондин. Говорил он уверенно, с легкой хрипотцой в голосе. — Вы видите эти коробки? В них вы сложите всю пищу, что везете с Земли, а также личные вещи. Далее, снимете с себя одежду… Слушайте внимательно! Всю одежду! И уложите ее рядом. Можно приступать!
Никто не шелохнулся.
— Что за черт тебя подери? — пробормотал кто-то из ушельцев.
— Вы — больные? — послышалась еще одна реплика.
— Нет! — отрезала валькирия. — Господа! Мы объясняли это предыдущим группам, повторим и для вас. Здесь — карантинная зона. Вы обязаны подчиниться правилам. Если, конечно, не хотите остаться в шлюзе Восьмой навсегда.
— Вы перешагнули порог Большого Космоса, и назад, на Землю, дороги нет, — поддержал подругу по оружию блондин. — Если вы хотите здесь выжить, вам придется подчиниться.
«Знакомая песня!» — усмехнулся про себя Раскин. С каждой секундой пребывания во внеземелье он ощущал, как к нему возвращается уверенность в себе. Он чувствовал себя уже совсем не так, как на декадентской полуночной Земле. Он чувствовал себя помолодевшим. Он чувствовал себя компетентным. Он чувствовал себя… почти как дома.
— Вы позабудете, что такое излишнее ханжество! — продолжал увещевать блондин. — Чрезмерная брезгливость! Лень! Зависть! Вы научитесь управлять своим страхом! Вы поймете, что такое взаимопомощь! Настоящая дисциплина…
— Ты нам баки не заливай, я служил в армии! — перебил его молодцеватый латинос в футболке с ликом Иисуса Христа в терновом венце. — Я отправился через космос, чтобы дома строить, а не строем шагать!
— А что, простите, будет, если я откажусь, простите, раздеваться перед этими леди? — спросил темнокожий юноша. Он кутался в пальто и, несмотря на это, дрожал крупной дрожью.
— Я, быть может, тоже не хочу свою суть показывать каждому встречному… за просто так, — поддержал юношу латинос с Христом на футболке.
Три «леди», одна из которых еще не достигла совершеннолетия, зашлись нервным смехом.
Блондин прочистил горло и снял автомат с предохранителя. Проговорил обыденно, без пафоса:
— За отказ подчиняться я тебя уничтожу. Для твоей же пользы. Для пользы тех, кто будет жить бок о бок с тобой.
— Поэтому, крепыш, выполняй, что тебе сказано, и не пререкайся! — подытожила валькирия и навела на ушельцев оружие. — А леди уж как-нибудь переживут это зрелище. Верно, подружки?
Кубинцы разобрали коробки. Засуетились, перелопачивая свой скарб.
— А вот из этого ящика, — валькирия пнула коробку из-под апельсинов, — каждый возьмите по пакету. — Она достала кулек из плотного черного полиэтилена. — Положите сюда свое удостоверение ушельца, нательные украшения, религиозные символы, карты памяти… в общем, всю ценную мелочевку. Вы получите все обратно, как только пройдете санобработку… Чего стоишь, как истукан?
Раскин взял пакет, демонстративно запечатал в него свою «справку ушельца» и бросил в коробку. Валькирия подняла отсутствующие брови. «Это все?» — читалось в ее взгляде.
Но Раскин уже отвернулся лицом к стене и принялся разблокировать магнитные швы внепогодника. Запоздало вспомнил, что перед тем, как покинуть Землю, нужно было надеть свежее белье.
— Дева Мария, ублюдки, дева Мария! — ворчала пожилая кубинка. Она встала плечом к плечу с Раскиным и принялась суетливо сбрасывать с себя пропахшую духами и потом одежду. — Пары пляжных кабинок — пары! — не хватило у них мозгов поставить. Ублюдки, дева Мария! И убереги тебя боже глазеть на меня! — шикнула она напоследок в сторону Раскина.
Пляжные кабинки! Гениально!
Раскин позволил себе улыбнуться.
Да, на Кубе было здорово. Теплое море, четырехметровые кроны пальм, бунгало у набережной… Жизнерадостный, радушный народ.
Пляжные кабинки. Много пляжных кабинок.
Скоро Обигуровские споры источат человеческий мир, словно черви — мертвое тело. Превратят его в черную пустыню, унизанную пульсирующими желейными капсулами. От Арктики до Антарктики — сплошная черная пустыня. Мертвые океаны. И бессмысленная, бессистемная розовая пульсация инопланетных тварей.
Улыбка трансформировалась в гримасу.
Мучительно было осознавать, что Земля, Родина, воспоминания о которой хранил в сердце на протяжении всех долгих лет работы в Большом Космосе (как бы это пафосно ни звучало, но так оно и было, ибо все мы — люди), теперь потеряна для тебя навсегда. Ведь нет ничего лучше дома, в который ты когда-либо вернешься. Словно на старости лет тебя выкинули, как шавку, под ноябрьский дождь, и теперь ты вынужден ютиться по холодным общагам, а то и подвалам, и подворотням. Без права вернуться обратно и без надежды обрести себе новый дом, в котором чувствовал бы себя так же уютно и безопасно. Словно умер близкий человек, с которым ты давно и несправедливо прервал отношения. Словно…
Пожилая кубинка тонко заверещала и отпрыгнула от Раскина, закрывая обвисшую грудь руками. Глухо выругался молодцеватый латинос. А следом за ними и остальные ушельцы попятились от Раскина, словно от прокаженного. И причиной этому было не белье, которое он забыл поменять накануне.
— Вот это да! — по-мальчишески присвистнула валькирия. Она и ее краснокожий друг, раскрыв рты, пялились на Раскина. Под дряблой, сероватой плотью ушельца просматривалось нечто громоздкое, узловатое, техногенное — совсем не похожее на обычные человеческие ребра и ключицы. На руках и ногах темнели пазухи-ножны, в которых ждали своего часа костяные стилеты-имплантаты, — сейчас они были закупорены слизистыми пробками. Бросались в глаза валики кольцевых мышц, дополнительно наращенные на бедрах и икрах этого человека.
— Отец, да ты же наш! — блондин стал еще краснее, чем обычно. Вояка, дежуривший у противоположных дверей, оставил пост, чтобы тоже поглядеть на нелюдя, затесавшегося среди простых и грубоватых, таких человечных кубинцев. — Ты откуда, папа? Какой твой коэффициент изменений? — продолжал вопрошать блондин.
Раскин швырнул внепогодник в ближайшую коробку. Вообще он бережно относился к вещам… но все равно умную тряпку сожгут.
— Восемь с половиной, — ответил он вполголоса. — Коэффициент изменений.
— Как тебя зовут, отец? — улыбнулся блондин.
— Федор, — ответил Раскин и выразительно поглядел на автомат военного: — Ты бы поставил гаубицу на предохранитель. А то попадешь еще кому-нибудь в глаз… сынок.
— Эх, нам бы сюда такого как ты, да полгодика назад… — блондин послушно клацнул кнопкой. — Верно, Скарлетт? — Он панибратски толкнул валькирию в бок. — Где ты был, интересно, полгода назад? На Крюгере-5 или на Трезубце Посейдона?
«В Ганновере. В отеле для ушельцев. Солнечная система, планета Земля. Беспробудно пил и жалел себя. Не успевшего вернуться, а уже вынужденного покинуть родную планету. Лишенный выбора человек».
Раскин не ответил.
— Ладно, — блондин покачал головой. — Поговорим позже. Скарлетт!
Валькирия встрепенулась.
— Господа! Строимся в колонну по одному! Мамаши, объясните своим детям, что такое «по одному»!
С унылым скрежетом открылась следующая дверь. Вереница голых, глядящих в пол людей поплелась в новое помещение.
— Администрация Восьмой станции просит сдерживать сексуальные порывы во время санобработки! — напутствовала их валькирия напоследок. И затем издала серию фыркающе-хрюкающих звуков, что, очевидно, заменяли ей смех.
Плита двери стала на прежнее место.
Узкий и длинный, словно змеиное тело, зал. Запах теплого пластика. Вдоль стен — отгороженные друг от друга полупрозрачными ширмами ячейки. В каждой ячейке клубится, словно туман… густой, тяжелый свет.
Раскин без колебания шагнул в первую ячейку. Нет, здесь — не сауна. Но и не газовая камера. Что бы ни ждало ушельцев в ближайшем будущем, но на Восьмой их убивать не станут.
У кого-то на их счеты свои планы. У правительства Солнечной Федерации, у Колониального командования или — не дай бог! — у Треугольника.
Раскин стащил с крючка щетку с жесткой щетиной. С пристрастием принялся тереть себе спину. Он подставлял ионному излучателю то один бок, то другой, купаясь в бело-синих лучах. Ему казалось, что он слышит писк подыхающих бактерий и прочей дряни, что облюбовала его кожный и редкий волосяной покров на матушке-Земле. Интересно, поможет ли карантин избежать заражения Грибницей? Или иному сверхпаразиту все человеческие меры безопасности — плюнуть и растереть? Ведь прозевали же его внедрение на материнскую планету. Несмотря на развитую систему противокосмической обороны, карантины, барьеры…
Мимо ячеек ионного душа прохаживались уже другие автоматчики. Вот один из них застыл у ионной душевой Раскина с выражением крайнего изумления на загорелом лице.
Ну что за черт! Сколько можно разглядывать его задницу! Ведь он уже не молод и не так привлекателен, как раньше!
Но Раскин терпел. Да, таких, как он, остались единицы. Поэтому неудивительно, что боевой мутант, штурмовой колонизатор вызывает шок своим видом. Куда больший шок, чем арахнид ххта. Чем кристаллический кухуракуту. Потому что он когда-то был человеком. Потому что можно взять любого желающего, приложить определенные усилия и создать идентичного урода и нелюдя.
После обработки ионами им выдали одежду. Каждому — по точно такому же внепогоднику, какой раньше был у Раскина. Как обещали, вернули удостоверения и личную мелочь.
Вновь повели по коридорам. С потолка свисали мотки неподключенной проводки, вдоль стен стояли аккуратные стопки керамической плитки, поленницы красных кирпичей; кое-где бетон уже был закрыт пластиковыми панелями светло-бежевого цвета; то тут, то там на глаза попадались распечатанные емкости с молекулярным цементом. Восьмая все еще находилась в состоянии полуфабриката.
Очередные провожатые не потрудились принести извинения за неудобства. Они также были вооружены, но полускафандров не носили. Щеголяли в штурмовых комбинезонах последней модификации.
Группу Раскина завели в помещение, которое явно планировалось сделать казармой. Здесь до дурноты воняло краской, под ногами шелестел заляпанный полиэтилен. Двухъярусные кровати были смонтированы и даже застелены матрацами, однако постельное белье отсутствовало. У дальней стены сверкали хромом и белоснежным кафелем новенькие умывальники, за приоткрытой дверью санитарной комнаты горел свет. В казарме уже находилось человек десять. Они вяло поприветствовали вошедших, так же вяло потребовали у военных еды и сигарет.
Ушельцев оставили.
Раскин улегся на матрац, выбрав нижний ярус свободной койки. Поглядел на потолок. Так он и думал: поблескивает тонкая сеть оптического сенсора.
— Ты быстро ориентируешься.
Раскин повернулся на другой бок: у его кровати стоял тот самый молодцеватый латинос.
— Не впервой ведь? — спросил кубинец.
— Пассажиром — впервой, — ответил Раскин. — А так — бывал.
— Меня зовут Мигель, — представился кубинец. — Скажи, чего нам ожидать? Раз ты не новичок в подобных передрягах.
Раскин протянул руку новому знакомцу, но тот сделал вид, что смотрит в другую сторону.
— За нами будут наблюдать. Наверное, долго, — ответил тогда, зевая, Раскин.
— Долго? — в разговор включился еще один кубинец: низенький седобровый мужчина лет шестидесяти. — Я так и думал, что поломка «Галаспэйса» — фальшивка!
— Обман! Опять обман! — пробасил коротко стриженный толстяк. — Хватит, не Земля ведь! Там нами крутили, как хотели. А если здесь попробуют…
— И что ты сделаешь, приятель? — перебил толстяка Мигель. — Здесь порядки будут почище, чем в СССР после Реставрации. Попробуй пикнуть: поставят на колени и продырявят голову к чертям собачьим!
— А курить нам скоро разрешат? — бесцеремонно потрясла Раскина за плечо черноглазая девица.
— Анжела! Убери от него руки! — тут же прикрикнула на красотку пожилая мулатка. — Ты ведь своими глазами видела, он — не человек.
— Человек — не человек, — захихикала девица, — какая разница, мама? Зато — мужик. Своими глазами видела, мама! — перекривляла родительницу черномазая.
Захохотал Мигель. Коротко стриженный толстяк поймал девицу за талию, прижал к пузу. Та вырвалась, ударив его кулачками в грудь. Угодила в лапы юного мачо, радостно взвизгнула и принялась брыкаться, вызывая всеобщий смех и цоканье языками.
Раскин закрыл глаза.
Люди отходят от шока. Это хорошо. Они вспомнили свои основные инстинкты. Скоро проснется и распрямится задавленное в момент прохождения сквозь складку пространства сознание. Угнетенный неожиданной несвободой разум выработает адекватную стратегию, и все пойдет как по…
Внезапно пол дрогнул. Вмиг затихли смешки. Все разом замолчали, прислушиваясь к своим ощущениям.
А затем земля вильнула. Широко и неспешно. Так, наверное, потягивался бы просыпающийся гигант.
Раздался многоголосый вопль. Ушельцы заметались, натыкаясь друг на друга и валясь с ног.
Раскин приподнялся. Нет, можно было не паниковать. Восьмую строили основательно: на свежевыкрашенном потолке не появилось ни трещинки, со стен не сорвалось ни пылинки.
А чего было ожидать: тяжелая планета, активная звезда. Трясти здесь может еще и не так. Горячие недра бушуют, вулканов наверняка полно. Но Бастион, куда они предполагали попасть, тоже не был райским садом.
Тряхнуло еще раз и еще, но с каждым разом все слабее и слабее. Гигант поворочался и снова заснул.
…Вскоре им принесли еду.
Дверь в казарму открылась, и на пороге появился нервный автоматчик. Разговор прервался на полуслове. Ушельцы, онемев, уставились на солдата. Тот с полминуты водил стволом из одного угла помещения в другой; он то ли не верил оптическому сенсору, что наблюдал за происходящим в казарме, то ли чересчур дословно выполнял приказы. Раскин подумал, что, возможно, сеть сенсора висит для проформы, на самом деле она еще не активирована. Все могло быть.
Наконец вояка убедился, что за прошедшее время кубинцы не превратились в поросших Грибницей зомбированных выродков. Взмахнул затянутой в перчатку ладонью и молча отошел в сторону. Его не более многословные коллеги вкатили внутрь две тележки, плотно заставленные пластиковыми банками, и поспешили к выходу.
Раскин открыл судочек. Сверху оказалась теплая лепешка, а под ней — рисовая каша, два ломтя жареной рыбы и ложка овощного салата. Не бог весть что. Не стейк с грибами и сыром, «специально „для покидающих Землю“ за полцены в нашем ресторане». Это — жратва из полевой кухни. Приправленная матом и комбижиром. Зато — из настоящих продуктов. Для внеземелья — почти что деликатес. Но, когда имеешь под рукой функционирующий гиперпортал, недостатка в натуральных продуктах не испытываешь. По идее, Восьмая должна была снабжать все ближайшие колонии, — все-таки здесь находилась прямая дверь на Землю. На местном космодроме садятся и взлетают пузатые транспорты, в коридорах трутся торговцы и искатели приключений…
Черта с два. Не будет на Восьмой никогда торговцев. И гиперпортал работает только на нужды станции и не больше. А вот искатели приключений есть. Полная казарма кубинцев плюс он — горе-мутант. Чем не авантюристы?
Раскин опустошил судочек. Он съел порцию жадно, торопясь. Организм еще не мог простить ему манипуляций с обменом веществ. В конце концов Раскин запил трапезу водой из-под крана и прилег на койку. Сон пришел мгновенно.
— Федор Раскин!
В дверях стояли недавняя валькирия Скарлетт и безымянный блондин.
— Следуйте за нами, Федор! — потребовали по-русски.
Раскин сонно кивнул и спрыгнул с койки. Встретился глазами с Мигелем. На смуглом лице здоровяка читались одновременно любопытство и тревога.
— Удачи, приятель! — пожелал он. Раскин неопределенно хмыкнул и пошел следом за десантниками.
— Сдерживай свои рефлексы, папа, — обратился к Раскину блондин, когда дверь отгородила его от ушельцев. — Тебе не причинят вреда.
— А остальным? — спросил Раскин.
— Ну что ты заладил: «остальным, остальным»! — скривился блондин. — Поверь, все происходящее имеет обоснованные причины и санкционировано соответствующими структурами.
— Может, поделишься?
— Мы — нет! — отрезала Скарлетт. В металлизированном комбинезоне она походила на героя-гермофродита из комикса для извращенцев. — С тобой пожелал встретиться командир Восьмой станции. Он ответит на все вопросы… само собой, на которые разрешается отвечать.
— С чего бы такая честь?..
Идти пришлось недолго. Даже до обидного недолго. Раскин надеялся посмотреть Восьмую целиком, определить ее действительные размеры, предназначение и даже, может быть, местоположение; но не тут-то было. Коридор, поворот, дверь, комната. Камера…
Стол, два стула. Яркий свет. Сеть записывающего модуля под потолком. Камера для допросов.
Ему не доверяли. С ним предпочитали не церемониться.
Раскин опустился на свободный стул. Посмотрел на сидящего напротив человека. Присвистнул про себя: перед ним был коллега-мутант. С немалым коэффициентом изменений. Сразу обращали на себя внимание глаза этого человека: будто застеленные темной поволокой. Сверкающие отраженным светом. Ну конечно! Дополнительные веки, темнеющие в зависимости от изменения освещения.
Мутант кивком отпустил сопровождающих. Блондин и валькирия удалились, щелкнув перед этим каблуками.
— Кофе? — предложил человек. На его стороне стола стояли два саморазогревающихся стакана.
— Можно, — согласился Раскин без особого энтузиазма. Кофе он не любил. Но это все равно лучше, чем вода из-под крана.
— Меня зовут Конрад Шнайдер, — представился человек и подвинул ушельцу один из стаканов. — Я — родом из Австрии. Вы можете называть меня полковник или просто — Шнайдер.
Он встал и протянул Раскину руку. Ушелец пожал сильную, ледяную ладонь, отметив, что у полковника между пальцами — перепонки. Интересно, где же ему приходилось исполнять свой колониальный долг? Может, на Трезубце Посейдона? Пятая планета в системе Проциона три четверти поверхности покрыто океаном, активное освоение начато в 2298 году, пятнадцать лет назад…
— Мне доложили, что среди ушельцев из Кубы оказался европеец. Этот человек не везет с собой никаких вещей, в беседе с сопровождающими демонстрирует знания о Большом Космосе, ведет себя уверенно и активно.
Раскин невесело усмехнулся.
— Вы не знаете, ждать ли от меня неприятностей? Могу пообещать…
— Я не мог не проверить информацию моих людей. Надо сказать, она меня заинтриговала, — перебил его полковник. — Каково было мое изумление, когда выяснилось, что нашу скромную Восьмую станцию посетил сам Ти-Рекс, Федор Раскин, модифицированный колонизатор первого поколения с категорией АО…
Штурмовые колонизаторы не носили обычных воинских званий. Им присуждались категории, напоминающие спектральную классификацию звезд.
— Вы так это говорите, будто я какой-то преступник-рецидивист с блатной кличкой и десятком статей на совести, — в свою очередь прервал полковника Раскин.
Конрад Шнайдер неожиданно улыбнулся. От улыбки, родившейся под темными рыбьими глазами, шел мороз по коже.
— Я знаю вас, Федор. Мы встречались на Александрии, дай бог памяти, в середине девяностых прошлого века.
Раскин нахмурил брови, стараясь вспомнить. На Александрии он прослужил недолго. Год или полтора. Александрия не входила в число «строптивых» планет, как, например, Хамелеон или Бастион. Александрию они «отработали» быстро.
— В те годы я еще не обзавелся этим… — Шнайдер растопырил пальцы, демонстрируя унизанные капиллярными нитями перепонки. — Да и вы тогда покучерявее были…
Раскин потер ладонью лысину и усмехнулся:
— Звучит как начало сказки.
Хрустнул пластик, комнату наполнил густой запах кофе. Конрад Шнайдер распечатал свой стакан. Ответил:
— Сказка — это мирное освоение Солнечных окрестностей. Зеленый заповедник на Земле. Дружба и сотрудничество с кухаракуту. С ххта. И с Треугольником. То, о чем передают в новостях каждый день.
— То, чем мы жили каждый день, — вновь улыбнулся Раскин.
— Нет, Федор, живем. Живем! — поправил его полковник. — Вспоминайте: Александрия, Центр генетических модификаций. Туда доставили десяток десантников с Барнарда-1. У них, как теперь говорят, Грибницей мозги поросли. Пацаны казались смирными полудурками, пока в один прекрасный лень не порезали своих докторов докторскими же пинцетами.
— Я помню.
Раскин вздохнул. Это была не самая геройская страница в истории его карьеры. Нет, он не совершил ничего постыдного. Он даже мог собой гордиться, если бы был немного другим человеком. Более тщеславным, более склонным к агрессии или же — более молодым. На протяжении всей своей карьеры он сталкивался с личностями, которые были не прочь потаскать каштаны из огня руками боевых мутантов. По принципу «нелюди стерпят». И это всегда выводило его из душевного равновесия.
— Наша группа была рядом, — продолжил ушелец, — мы выполнили миссию и ждали, когда нас погрузят на транспорт. А тут говорят: всем, у кого коэффициент выше пяти, — шаг вперед из строя. Мы им — мол, не наше это дело — со спятившими десантниками воевать. Для нас неприятель — агрессивная окружающая среда, флора и фауна… Нам же сказали, что «зомбаки» держат в заложниках послеоперационных ребят. Что, если не отбить Центр, на долгое время придется забыть о программе освоения дальних планет. Ведь там мастерили новых штурмовых колонизаторов и десантников, разрабатывали имплантаты.
— Одним из послеоперационных был я, — сказал Шнайдер. — Вы, Федор, на своей спине вытащили меня из горящего корпуса.
— И вы угощаете меня просто кофе? — рассмеялся ушелец.
Действительно, было дело. Он выволок какого-то заблеванного парнишку с кровавыми бинтами на глазах…
«…Бросил его у входа в корпус и вновь полез внутрь здания. С порога окутали клубы дыма — пожар, начавшийся в серверной, распространился по всему подвальному уровню, и теперь пламя пробивалось на первый этаж. Аварийные системы не работали, „зомбаки“ отключили их в первую очередь. Кто теперь будет сомневаться, что это — не спланированная диверсия? Раскин автоматически перевел носоглотку в режим фильтра и принялся шарить руками по полу: где-то здесь он уронил винтовку. Со стороны административного крыла слышались выстрелы: „зомбаки“ все еще сопротивлялись, и нужно было помочь своим…
Дымовая завеса выплюнула полуголого увальня, с ног до головы перепачканного сажей и кровью. Из катетеров на сгибах локтей обеих рук торчали оборванные трубки, из уголков рта свисали толстые нити слюны. Глаза „зомбака“ бегали по сторонам и вращались независимо друг от друга. А на правом ухе примостилось нечто смахивающее на белесую морскую звезду.
Раскин попятился. Тогда внешние проявления Грибницы еще не были описаны и классифицированы. Никто не знал, каких сюрпризов ожидать от зараженного, и, самое главное, не было информации, может ли эта гадость передаться тебе. На Раскине был надет штурмовой комбинезон средней плотности — одна из первых моделей. Защита, что и говорить, не самая надежная. Из оружия — ничего, если не считать собственное тело. В его случае это было немало, но Раскина скручивало от приступа тошноты, едва он думал о том, что придется работать в „фул контакте“ с этим ходячим сонмищем заразы.
„Зомбак“ метнулся вперед. Еще миг назад его глаза пялились в разные стороны, а губы бормотали какую-то околесицу, но в следующее мгновение крупное тело оказалось в воздухе. Наверное, Грибница дала своему носителю способность, в чем-то тождественную форсированному метаболизму штурмовых колонизаторов.
Раскин согнулся от удара и вместе с обезумевшим десантником пролетел сквозь пламя; врезался спиной в стену. По голове и плечам забарабанили осколки мраморной облицовки. Попытался сбросить с себя тушу (чем, интересно, кормили этих бойцов?), но „зомбак“ весьма профессионально достал его коленом в солнечное, сплетение. Прижал к полу и вцепился толстенными розовыми пальцами в горло. Шейные мышцы колонизатора сошлись в „рыцарский ворот“; шипы-имплантанты, все это время стремящиеся наружу, наконец-то вырвались из наручных пазух на свободу.
Раскин, не глядя, резанул „зомбака“ по идиотскому лицу, по широкой груди; вывернулся с ловкостью, не доступной ни одному акробату или гимнасту, и так же снизу, с пола, ударил ногой, используя дополнительную мощь кольцевых мышц. Перекатился, вскочил, готовый продолжать…
„Зомбак“ опять забормотал. Насколько это ему позволяла разрубленная челюсть. Затряс головой. Его правый глаз повис на розовом стебельке; кости черепной коробки разошлись…
Раскин поморщился и сплюнул: на мозгах этого типа сидело нечто белесое, лениво шевелящееся. Поразительно смахивающее на тривиальных глистов…»
— Моя вина, — признал Конрад Шнайдер. — Мне стыдно. Но вопрос в том — насколько я могу нам, Федор, теперь доверять. И могу ли вообще.
Раскин поперхнулся.
— Что заставило вас прийти к такому выводу?
— Вы ведь были на Земле, Федор. Как вам Земля?
Раскин прищурился. Он понял, что внутри него созревает зерно симпатии к этому человеку: коллеге, мутанту, говорящему короткими, почти что парцеллированными фразами. Но вместе с тем росло ощущение, что его вновь хотят поймать на крючок. Для чего на этот раз? Ведь он — списанный материал. Он не годен ни на что, кроме как пускать ветры после сытного обеда. Нужно было держать ухо востро.
— Земля для землян, — ответил Раскин осторожно. — Нашему брату там делать нечего. Рефлексы не дают покоя. Хочется выть, как волку в зоопарке.
— Интересно. Вот, значит, что ждет меня после выхода на пенсию.
— Вы строите планы? — Раскин приподнял бровь. — Землю вот-вот закроют. Собираются же сделать из нее заповедник, а всех людей расселить по колониям…
— Заповедник? Для кого, Федор? Для людей? Или для Обигуровских спор? Для Грибницы?
— Ха-ха, полковник! — Раскин показал Шнайдеру свои мелкие, потемневшие у десен зубы. — Вам что, нужен собеседник для разговоров по душам? Чтобы за кофе, — он потряс в воздухе стаканом, — обсудить будущее Земли и человечества? Что-то типа: «Нужно ли нам освоение системы Альтаира, если на собственной планете такая чертовщина творится?»
Полковник поморщился.
— Восьмая станция относится к независимой ветви Колониального командования. Мы не взаимодействуем ни с Фондом Обигура, ни с Треугольником. Я понимаю ваше недоверие и опасения. Но в данном случае мне нужен не собеседник, а опытный человек, готовый дать профессиональную оценку обстановки.
Раскин заинтересовался.
— Вот как? На «верхушке» остался кто-то не зараженный Грибницей?
— Мы никакая не «верхушка», — терпеливо проговорил Шнайдер. Было видно, что спокойствие дается ему нелегко. — От вашего поведения, готовности сотрудничать зависит степень вашей свободы, Федор. Восьмая — это барьер на пути Грибницы от зараженных планет, — а такой, как ни крути, является Земля — к незараженным. Больше половины ушельцев из вашей группы, Федор, имеют в телах образования, не свойственные людям. Мы будем разбирать: или все они больны редким видом рака, или они имеют имплантаты, или же… Грибница, Федор! Как ни печально, но последнее предположение кажется мне наиболее вероятным.
— Но откуда вы?.. Как?.. — Раскин вцепился пальцами в стол.
— Очень просто. Вернее, это технически очень непросто… но, в двух словах, гиперпортал анализирует проходящую через него материю. Мы можем получить любые данные, начиная от структуры атомов, до…
— Скажите, полковник, я тоже заражен?
Шнайдер замялся.
— Вообще-то ваш случай особенно сложен. Компьютер запнулся и выдал, что только для поверхностного анализа потребуется никак не меньше недели. Ждать столько для нас неприемлемо, — он улыбнулся уголками губ. — Но вы сами знаете ваш коэффициент изменений. Любой, даже самый мощный компьютер, не сможет дать определенный ответ — человек ли вы.
Раскин вздохнул.
— Яснее не бывает. — Допил кофе, продолжил: — Но я никогда бы не подумал, что Грибница решится на вылазку на Бастион. Обычно эта тварь выбирает для своей Всеобщности миры потеплее и поспокойней, верно?
Шнайдер сжал перепончатую руку в кулак.
— Вы правы, коллега. Раньше Грибница перебиралась с планеты на планету при помощи Обигуровских спор. Словно энцефалитная инфекция внутри клещей. И, кажется, всем была довольна. Но люди имеют одно преимущество перед спорами — они могут жить и размножаться на планетах, подобных Бастиону. В очень холодных мирах, Федор. А теперь подсчитаем: Земля — заражена, Трезубец Посейдона — заражен, Аркадия — давным-давно поросла Грибницей. Еще есть планеты ххта и кухаракуту, — никто туда носа не совал, но есть все основания считать, что и они уже бьются в вечном оргазме Всеобщности. То есть все более или менее благоприятные человеческие и не человеческие планеты заражены…
— А Александрия? — неловко перебил полковника Раскин.
— Александрия? Держится пока. — Шнайдер нахмурился. — Благодаря таким объектам, как Восьмая станция в том числе. Но этой планете приходится легче, потому что ее развитие финансируется еще и в рамках проекта «Земля-2». Так вот, благоприятные миры заражены, и теперь Грибница подумывает, как бы испоганить все остальные планеты с азотно-кислородной атмосферой. Возьмет ли на себя человек функции Обигуровских спор и не принесет ли семя нашего сверхсущества на Бастион, на Хамунаптру, на Крюгер-5? Грибница обладает чудовищными мутагенными свойствами, вы это знаете, Федор. Мы считаем, что сейчас она экспериментирует над ушельцами — выводит из них новый вид переносчика — и готовится к очередной волне экспансии.
— Черт, полковник, — сказал после минутного молчания Раскин. — Черт. Где мы сейчас?
— На буферной планете. К сожалению, пока мы не можем открыть путь на колонии приоритетного развития. Ушельцам придется остаться здесь надолго. Предстоит много работы. Мы выявим зараженных людей, Федор. Изолируем от остальных. Будем искать средство для того, чтобы вывести Грибницу из их организмов…
Раскин желчно усмехнулся. Полковник в ответ меркнул затемненными глазницами.
— Да, Федор. Не стоит зубоскалить. Здесь не занимаются гестаповщиной, поверьте. Мы будем искать средство. Потому что в каком-то смысле оно станет спасением для человечества!
Раскин проглотил заготовленную фразу. Нахмурился, пытаясь понять, какую линию поведения выбрать: цинично-недоверчивую или одухотворенно-патриотическую. Ведь всем известно, куда выложена дорога благими намерениями. Но полковник не заметил смятения собеседника. Он продолжил:
— Федор, на данный момент война за Землю проиграна. Это, к сожалению, факт. Через год или полтора она превратится в планету с враждебной внешней средой. Выжить на ее поверхности смогут лишь модифицированные колонизаторы вроде нас с вами. Пока пришлось отступить на колонии, но это лишь пока! Мы по крупицам собираем людей, способных бороться, — с Александрии, с Земли, с Крюгера-5, — и мы обязательно вернемся на нашу планету. Грибницу выжжем, а спорам дадим такого пинка под зад, что они окажутся за Магеллановыми Облаками. Я думаю, Федор, уважаемый колонизатор категории АО, что ваше место — рядом с нами. Нам пригодятся ваши умения и опыт. Вы бы видели, как загорелись глаза у ребят, когда они узнали, какой замечательный ушелец очутился на Восьмой!
— Ведь людей с таким коэффициентом, как у меня, осталось раз-два и обчелся, — сказал Раскин в сторону.
— Не осталось никого, Федор, — без жалости откликнулся Конрад Шнайдер. — Я сегодня проверил базу данных Колониального командования. Там, конечно же, есть немало информации, к которой я не имею доступа и которую проверить не смог, но штурмовые колонизаторы не относятся к самым засекреченным субъектам. Так что вы — последний.
Последний нелюдь.
Последняя машина из плоти и крови, от пят до макушки напичканная передовой электроникой и нанотехнологиями.
— Ну и хорошо, — неожиданно для самого себя сказал Раскин. — Мы созданы вопреки законам природы, в обход эволюции, поэтому мы — противоестественны. Поэтому мы должны исчезнуть, и чем быстрее, тем лучше.
Шнайдер набрал в грудь воздух, но ушелец не дал ему вставить слова.
— Я обдумаю ваше предложение о сотрудничестве, полковник. Мне нужно пространство для размышления, желательно — с окном, пачка крепких сигарет, немного выпивки, ну, вы сами понимаете… И одиночество. Куда ни кинь, — всюду клин. На Земле, в космосе. А я уже немолод; мне нужно будет очень хорошо подумать. — Раскин встал. Усмехнулся: — Зовите конвой! Допрос закончен.
— Федор, вы не в том возрасте, чтобы позволять комплексам брать верх, — вдруг сказал полковник. — Природа слепа. Создавая людей, она наделала множество ошибок. Глупых и нелепых. К счастью, сегодня появилась возможность эти ошибки исправить. Поэтому нам с вами не стоит жаловаться на судьбу. Мы — наиболее совершенные люди, чем кто-либо еще, и по выживаемости немногим уступаем Грибнице. — Полковник сделал глубокомысленную паузу. Раскин решил, что аудиенция закончена и протянул руку для прощания. Шнайдер с готовностью сжал его ладонь ледяными пальцами. — И еще, — вновь заговорил он. — Вы только что с Земли. Что бы вы ни пережили, что бы ни видели и ни слышали, — это не повод ставить крест на своей планете. Я скажу вам так: верните Землю для самого себя. Не думайте о тех миллиардах серых обывателей, что позволили Грибнице укорениться у них под ногами. Думайте о себе. Вы — человек, и у вас есть полное право на Землю. Собираетесь ли вы на ней жить или же только наведываться на Рождество. Никто не должен решать за нас. Но чтоб так и было, придется поработать. До свиданья, Федор. Я рад, что нам удалось наладить диалог. Теперь — думайте на здоровье.
